Ушаков шел по песчаному берегу бухты и вдруг услышал дикий вопль. Из яранги выскочила девушка, за ней еще одна. Они крикнули что-то и бросились бежать. Ушаков не знал языка эскимосов, он ничего не мог понять.
      Вскоре из яранги выбрался пожилой эскимос. Он заметно покачивался на ногах, в руках держал тяжелый гарпун. С этим гарпуном и помчался за девушками. Что было делать?
      Ушаков подставил ногу пробегавшему мимо эскимосу.
      Тот споткнулся, выронил гарпун, свалился на песок. Потом быстро поднялся на ноги. Подхватил свой гарпун и замахнулся на Ушакова.
      Георгий Алексеевич стоял неподвижно, глядел в полубезумные глаза. Секунда, другая... Ушаков не двигался, он понимал - дрогни он, покажи, что боится, и гарпун, пущенный сильной рукой эскимоса, пронзит его.
      Еще несколько секунд напряженного молчания.
      Слышно, как тяжело сопит эскимос.
      Наконец рука с гарпуном медленно опускается. Эскимос смахивает с лица капли пота, с губ его слетают обрывки слов. Он бросает гарпун и исчезает в яранге. Метрах в ста от нее, на берегу, сидят две девушки и всхлипывают.
      История... Ушаков поправляет карабин на плече - он только сейчас вспомнил о нем - и бредет к шлюпке.
      Да-а... После такого случая ни один эскимос, наверное, не поедет с ним на остров.
      Он вернулся на "Ставрополь", рассказал о случившемся капитану Миловзорову. Задумался тот и потом почему-то засмеялся.
      - Вы находите, есть повод для веселья? Ведь нам нечего делать на острове Врангеля без эскимосов.
      - Смешного не так уж много, Георгий Алексеевич, хотя... Но и огорчаться не надо. Вы выиграли, понимаете? По-бе-ди-ли! Без оружия. Эскимос убедился, что вы смелый человек. Это для них значит немало. Я уверен, они поедут с вами.
      В каюту постучали, вошел матрос и доложил: к пароходу приближается байдара.
      - Сколько в ней людей? - спросил Миловзоров. - Один человек? Пойдемте, Георгий Алексеевич, встретим его. Мне сдается, это ваш новый знакомый.
      - Вряд ли. После того как я подставил ему ногу...
      - Не торопитесь. Вот вам бинокль.
      Ушаков встал у борта, приблизил к глазам бинокль. В байдаре в самом деле сидел пожилой эскимос. Он подгреб к пароходу, вскарабкался по трапу. Ушаков услышал, как эскимос сказал матросу:
      - Отведи меня к умилеку. Он был на берегу.
      Гостя проводили к Ушакову. Опять они стояли друг против друга. Высокий стройный Ушаков и коренастый смуглый эскимос, щуривший свои и без того узкие глаза. Только теперь он был без гарпуна, да и хмель уже выветрился из него.
      - Ты меня толкнул, и я хотел заколоть тебя, - виновато сказал он.
      - Здравствуй, - поздоровался с ним Ушаков. Он держался так, как будто бы ничего не произошло.
      - Я был пьян, плохо думал, - продолжал эскимос. - Теперь моя голова чистая.
      - Поедешь со мной? Ехать далеко, но там много зверя.
      - С тобой поеду. Мне сказали, ты зовешь эскимосов на какой-то большой остров. Поедем.
      - Подумай хорошо.
      - Кончил думать. Буду собираться.
      Эскимос спустился в байдару, погреб к берегу. Миловзоров улыбнулся в усы.
      - Что я вам говорил, Георгий Алексеевич?
      - Вы великий психолог.
      - Теперь согласятся и другие охотники, вот увидите.
      Действительно, еще несколько семей решило перебраться на остров Врангеля. Они не долго раздумывали, когда узнали: Иерок, один из лучших охотников, и Ивась - Ивасем эскимосы звали учителя Иосифа Мироновича Павлова - отправляются с Ушаковым. Так среди переселенцев оказались Таян, Етуи, Кмо, Тагъю, Кивъяна и Нноко. На мысе Чаплина к ним присоединились семьи Палю, Анъялыка и Аналько.
      Ушаков сначала не хотел брать с собой Аналько.
      - Ты, говорят, шаман?
      - Шаман, шаман, - подтвердили другие.
      - Нам не нужны шаманы.
      - Он хороший шаман, - сказал Палю. - Самый лучший.
      - Пусть остается.
      - Тогда поезжайте без нас, - уперлись чаплинцы. - Мы поедем только с ним.
      Ушаков посовещался с Павловым. Шаман, конечно, им ни к чему, но и терять три семьи не хотелось.
      - Только на острове шаманить нельзя, - сказал Ушаков Аналько. - Там будет другая жизнь.
      - Умилек, я немного, совсем немного буду шаманить. Буду помогать тебе.
      - Мне? Ты думаешь, я верю шаманам?
      - Ты не веришь, а эскимосы верят, - хитро прищурился Аналько.
      - Давай договоримся так. Забудь про шаманский бубен.
      - Ты - умилек. Ты - главный, - важно сказал Аналько. - Буду тебя слушаться.
      Но в глаза Ушакову он не смотрел.
      Ладно. Надо отучить Аналько от шаманства. Полярная ночь длинная, что-нибудь можно придумать.
      На пароходе было теперь двенадцать семей охотников. Вместе с ними бедное их имущество.
      Быстро удаляется берег. Вскоре туман закрывает его.
      КАКИЕ ОНИ, ЭСКИМОСЫ?
      Пароход нагружен до предела. Он идет на север, покачиваясь на небольшой мертвой зыби.
      Внутри его, около огнедышащих топок, кидают и кидают лопатами уголь кочегары. Тела их блестят от пота, лица покрыты угольной пылью. Им жарко. То один кочегар, то другой хватает широкий медный чайник с водой. Кочегарам кажется, что жарко везде, что на всем белом свете нет уголка, где сохранилась бы прохлада.
      Но на палубе "Ставрополя" люди мерзнут. Они постоят немного у борта и торопятся в теплые каюты.
      На небе ни одного просвета. Капитан хмурится: облака закрывают солнце, мешают астрономическим наблюдениям. Холодная морская вода, холодный ветер, мутное небо и серая волна... Льдов пока нет.
      Ушаков неторопливо обходит пароход. После многих дней напряженных сборов он отдыхает. Но отдыхает только тело, не голова. В ней - словно рой снежинок - кружатся вопросы, один важнее другого.
      Где выбрать место для поселения, на каком берегу?
      Как лучше наладить жизнь шестидесяти человек?
      Удастся ли запастись мясом до зимы?
      И самое главное: какие они, эскимосы? Если он не поймет их, если они не поверят ему, - ничего не получится из переселения на остров. Правда, еще надо добраться до этого острова. Вся надежда на Миловзорова.
      В рубке матрос, поглядывая на компас, медленно перебирает ручки большого рулевого колеса. Павел Григорьевич Миловзоров, увидев Ушакова, на секунду отрывается от вычислений и снова склоняется над картой. Она покрыта его карандашными пометками. Каждый час приносят в рубку данные о глубинах и температуре воды. Капитан тихонько напевает в усы. Видимо, все идет как надо.
      - Откуда мы все-таки будем подходить к острову? - спрашивает у него Ушаков.
      - Все зависит ото льдов, - отвечает Миловзоров. - Как они прикажут. А льды...
      Капитан почему-то внимательно смотрит на небо.
      - Видите? Утки летят. На запад.
      - Пусть себе летят, - усмехается Ушаков. Он понимает, что капитан неспроста заговорил о птицах.
      - Это хорошо, Георгий Алексеевич, что они летят. Утки нас уму-разуму учат. Подсказывают обстановку.
      - Что же они сказали вам, эти утки? - Ушакову нравится уверенность Миловзорова, его успокаивающая рассудительность.
      - Не так уж мало утки говорят. Птицы обычно добывают себе корм у плавающих льдов. И если они летят от берегов Америки, то, выходит, льдов у тех берегов нет. И прямо по нашему курсу тоже нет. А вот западнее... Скорее всего, ветер прижал льды к острову Врангеля. Придется нам с ними повоевать.
      Миловзоров провожает глазами большую стаю уток.
      - Что поделывают ваши эскимосы, товарищ начальник острова Врангеля?
      - Чаи гоняют. По-моему, это их самое любимое занятие.
      - Да чем им еще тут заниматься, на пароходе? Спать да чаи гонять. Пусть отсыпаются. И вам бы надо как следует отдохнуть.
      Ушаков выходит из рубки. Ветер заставляет его застегнуть куртку. С кормы доносится раздирающий душу вой. Собаки. Жуть.
      Сто собак Ушаков купил в бухте Провидения, да еще собаки эскимосов... Они не дают пассажирам "Ставрополя" соскучиться. Лают, визжат, воют с раннего утра до позднего вечера. В больших деревянных клетках мычат быки, хрюкают в загончике свиньи. Не пароход, а настоящий зверинец.
      И еще на палубе - гидроплан, крепко прихваченный канатами. Около него дежурит летчик Кальвица со своим механиком.
      У борта стоит Иерок. Старый охотник покуривает трубку, ветер вырывает из нее искры. Иерок задумчиво смотрит в море. Там, далеко-далеко, виден фонтан кита.
      - Умилек! Если бы у эскимосов был вельбот с мотором, они бы всегда добывали мясо. С мотором легко догнать и убить самого большого кита.
      Мотор... Сейчас не до него - снабдить бы переселенцев самым необходимым. Грустно было смотреть на их имущество, когда они грузили его на пароход. Грязные истертые шкуры, ржавое оружие. Бедняки. У Етуи нет ружья. Кивъяна без яранги. На всех один вельбот, одна байдара, полсотни патронов да полторы упряжки собак.
      - Пока поживем без мотора, Иерок. Но через несколько лет у эскимосов будет мотор. Обязательно будет. И мы поохотимся с тобой.
      Иерок выбивает остатки табака из трубки. Табак с пеплом летит в холодные волны.
      - Нунивагым палигвига, - говорит Иерок и ежится на ветру. - Так эскимосы называют этот месяц. Месяц сбора съедобного корня нунивака. А потом будет палигвик, месяц увядания. Зима скоро, умилек, придут метели.
      Иерок сплевывает за борт и уходит с палубы.
      Ушаков снова идет по пароходу. Собаки гремят цепями, заглядывают ему в глаза. Ушакову очень нравятся эти собаки - умные и трудолюбивые лайки.
      - Нунивагым палигвига, - Георгий Алексеевич с трудом выговаривает эскимосское название августа. Ему нужно быстро выучиться языку эскимосов.
      Через полчаса Ушаков сидит в своей каюте, в гостях у него врач Савенко и Павлов. Вместе с Савенко он забрасывает Павлова вопросами о жизни эскимосов.
      - Поживете немного с ними и сами все увидите. Потерпите.
      - Я уже теперь должен многое понять, - серьезно говорит Ушаков. Ивась, это просто необходимо.
      - Хорошо, - сдается Павлов. - Я постараюсь. Расскажу, что знаю.
      - Хотя бы такое... Для начала, пусть мелочь... - Ушаков откидывается на лавке. - На берегу я заходил в яранги. Видел, кипятят воду для чая. Но стоило воде закипеть, в нее бросали камень. Зачем?
      - Эскимосы обычно не дают воде закипать. А если она вскипела считается, хозяйка недоглядела, - в котел бросают кусок снега или холодный камень. Вот и все!
      - Ясно про чай. Теперь...
      - О медицине эскимосской не забудьте, - перебивает Савенко. - Я бы даже просил начать с нее. Согласитесь, Георгий Алексеевич, это очень важно.
      - У-ух, - Павлов расстегивает ворот рубашки. - Давайте о медицине. Доктор, я вижу, сгорает от нетерпения. Я от этой эскимосской медицины здорово пострадал. Инкали, теща моя, так лечила, что меня отстранили от работы в школе.
      - Ничего не понимаю, - пробормотал Савенко и снял очки. Похлопал светлыми ресницами, водрузил очки на нос. - Какое отношение имеет ваша уважаемая теща к школе?
      - Сейчас узнаете. Эскимосы, как и все смертные, болеют. Тут они ничем не отличаются от нас. А вот объясняют эти болезни, лечатся... Скажите, доктор, отчего у человека болит живот?
      - Причин может быть много. Отравление например. Или язва желудка.
      - Выходит, вы в медицине не разбираетесь, с точки зрения эскимосов. Если болит живот, в этом виноват злой дух Аксялъюк. А другой злой дух, Агрипа, делает так, что больно колет в боку. Еще один дух, Кийутук, специализируется на туберкулезе. Эскимосы, они этому верят, болеют по двум причинам: либо прицепился злой дух, либо наслал болезнь шаман.
      - Черт с ними, с духами и шаманами. Лечатся, лечатся-то они как?
      - Одно очень крепко связано с другим. Раз болезнь наслал шаман, значит, и изгнать ее может только шаман. Надо идти к нему. А с духами поступают иначе. От злых духов защищает "наюгиста" и "агат".
      Павлов оглядел каюту Ушакова взял со стола коробочку из кости.
      - Вот "наюгиста". Обычно это старая вещь. Какая-то поделка из кости, бусы, наконечник отслужившего гарпуна. Как только они превращаются в "наюгиста", сразу же начинают защищать человека от злых духов и насылаемых ими болезней. За это "наюгиста" обмазывают жиром и кровью убитого зверя.
      - Удивительно, - развел руками Савенко. - Мистика, средневековье. Я, право, не уверен, смогу ли конкурировать с такими наюг... наюга... наюгистами. А если кого-то вылечу, неужели меня тоже обмажут кровью и жиром?
      - Не знаю, - засмеялся Павлов. - Эскимосы просто не имели дела с настоящими врачами.
      - Та-а-ак, - протянул Савенко. - Хорошо. Предположим, этот ваш "наюгиста" проглядел, не защитил от болезни. Тогда что?
      - Тогда наступает очередь "агата". Это тоже какой-нибудь предмет, но необычный. Например, череп моржа с тремя или четырьмя клыками. Такие встречаются. Или камень особой формы. "Агат" берет болезнь на себя. Знаю это по собственному опыту. Когда я ушиб ногу, Инкали достала свой "агат" копыто горного барана, - погрела его над лампой и приложила к больному месту. А потом дула на копыто, как бы сдувая перешедшую на него болезнь.
      - И за это вас отстранили от преподавания?
      - Нет, в другой раз. Я заболел воспалением легких. Это серьезная болезнь, и она уже требует жертвы - "ныката". Жертва приносится богу. Эскимосский бог, видимо, не очень разборчив, его вполне удовлетворяет кусок байдары, вельбота. И еще эскимосский бог слабоват глазами. Поэтому "ныката" обвязывают красной тряпкой, выносят на улицу и поднимают повыше, чтобы бог заметил жертву. Иногда, очень редко, в жертву приносят собаку. Вот у меня... Я был без памяти, и Инкали убила собаку. А меня обвинили в шаманстве, сняли с работы. Правда, ненадолго. Разобрались быстро, что я не виноват.
      - С вашей тещей надо держать ухо востро, - заметил доктор.
      - Она замечательная женщина, - вырвалось у Павлова. - Я давно уже живу с эскимосами. И должен сказать вам, что эти люди достойны самого глубокого уважения. Они, конечно, наивны, неграмотны, верят в духов и шаманский бубен, но их надо понять.
      - Да, понять, - согласился Ушаков. - Но сначала - узнать. Вот и помогите, Ивась.
      - Запомните основное: эскимос - это охотник. Он просто обязан быть хорошим охотником. Иначе не прокормиться самому, не прокормить семью. Он должен уметь убить тюленя, моржа, даже кита. Можно сказать, что главный смысл его жизни - это охота и что охота - это единственный источник его жизни.
      Павлов кашлянул.
      - Чайку бы. В горле что-то першит.
      - Вы как эскимос. Без чаю и часа не проживете.
      - Привык. Мне многие обычаи, привычки эскимосов нравятся. Неплохо бы их перенять тем, кто считает эскимосов отсталыми. Они никогда ничего не украдут. Найдут какую-нибудь вещь и спрашивают всех: "Твоя? Тебе принадлежит?" И если только хозяин не объявится, возьмут эту вещь себе. Эскимосы не лгут. Нет ничего хуже, чем прослыть лгуном. Такой человек сразу теряет уважение.
      - Не знаю, удастся ли, - задумчиво проговорил Ушаков, - но вот подружиться бы с ними...
      - Это не трудно. На добро эскимос отвечает добром. Только запомните: надо быть с ними честным. Надо уметь делать все то, что умеют они. Хорошо стрелять, управлять упряжкой собак. Снять шкуру с медведя, разделать тушу моржа. Иначе они не станут с вами считаться. И скажут: "Ты не умеешь жить". Это самое сильное оскорбление для эскимоса. А если вы завоюете у них авторитет, то услышите: "Ты все делаешь, как эскимос". Это высшая похвала.
      Ушаков взглянул на Павлова и сказал:
      - У меня выбора нет. Я должен услышать: "Ты все делаешь, как эскимос".
      ДЫМОК НАД ЯРАНГОЙ
      Как просто, оказывается, свершается то, о чем думаешь и мечтаешь годами!
      "Ставрополь" подходит к острову Врангеля. Он уже виден, скалистый и издалека безжизненный. Неужели они у цели?
      - Получите ваш остров, - шутит Миловзоров.
      Он тоже взволнован и рад. Все-таки пробились сквозь льды.
      С палубы доносятся громкие крики эскимосов. Взвыли остервенело собаки. Около борта мечутся люди. Ушаков с Миловзоровым выскакивают из рубки. Эскимосы показывают на большую льдину, которая усеяна темными тушами моржей. Кое-кто из эскимосов уже с винчестером.
      Пароход держит курс как раз к этой льдине.
      - Вот это да! - возбужденно говорит Миловзоров и с неожиданной для его возраста легкостью бросается по трапу вниз. За карабином.
      Ушаков наблюдает за охотниками. Собаки рвутся с цепей. Люди пританцовывают от нетерпения. Среди охотников у борта Миловзоров и Савенко. Наконец можно стрелять.
      Моржи спокойно лежат на льду. Изредка они поднимают головы, лениво оглядываются и снова опускают головы на лед. Гремят беспорядочные выстрелы. Все торопятся, не успевают прицелиться. Моржи быстро соскальзывают в воду. Только две туши остались лежать неподвижно. А было их...
      Охотники смущены. Они недоуменно рассматривают винчестеры, как бы не понимая: в чем дело? Почему про махнулись?
      Миловзоров приказывает поднять моржей на борт парохода. Собаки заходятся в истошном лае. Лают они до тех пор, пока каждая не получила по куску свежего мяса.
      - Отвел душу, - говорит Миловзоров. - Зверь здесь непуганый, много его. Смотрите, какая благодать. Встретить бы белого медведя, взять на память шкуру...
      Два дня назад они вообще не знали, сумеют ли преодолеть нагромождения льдов, которые преградили им путь. Вся надежда была на опытного капитана. Тот двое суток не сходил с мостика. Смотрел и смотрел в бинокль, негромко, спокойно отдавал команды. Ушаков чувствовал, как уверенность Миловзорова помогает ему справиться с нервным ожиданием.
      Им очень повезло с капитаном. Тот не бросался на льды. Не торопясь, прошел по их кромке, а потом разглядел брешь в ледяных полях, направил туда пароход. Он ловко обходил крупные торосы, льдины помельче осторожно раздвигал носом "Ставрополя".
      И вот уже виден мыс Уэринга, вскоре открывается мыс Гаваи. Какие названия у этих мысов! Гаваи! Сразу представляешь себе тропики, теплое море, фрукты. Тут август в разгаре, а все в теплой одежде, кругом плавает лед. Того и гляди пойдет снег.
      Миловзоров командует в переговорную трубку: "Стоп!".
      Остановились машины. Берег легко различим. Скалы дыбятся над серой полоской прибрежного льда. Вдалеке видны вершины гор. Солнце блестит на их снежных шапках. Нежной зеленью отливают обломки плавающих льдин. Дальние торосы поднимаются белоснежными парусами.
      - Куда прикажете приставать? - спрашивает Миловзоров.
      Ушакову трудно ответить на этот вопрос. И медлить нельзя - пароходу опасно оставаться во льдах. И торопиться опасно. Если они ошибутся, неправильно выберут место для жилья, потом нелегко будет перебираться в другую точку острова. Как перетащить десятки тонн груза, угля?
      - Придется идти на разведку, - решает Ушаков. - Прикажите, капитан, спустить шлюпку.
      Шлюпка, подгоняемая мерными ударами весел, идет к берегу. В ней трое: Ушаков, Павлов и Скурихин. За плечами у них по винчестеру, с собой немного еды и палатка. Это на случай, если придется заночевать.
      Шлюпка с хрустом врезается в галечную косу. Трое выпрыгивают на берег, делают несколько шагов. Возможно, до них по этому берегу, по крупной, обкатанной волнами и льдами гальке не ступала нога человека.
      Не сговариваясь, поднимают вверх винчестеры. Звучит залп. Неподалеку, шумно хлопая крыльями, взлетает стая гусей. Бросаются врассыпную утки. И только белая полярная сова, сидевшая на обломке камня, не шевельнулась.
      - Эх-ма! - сдвигает шапку Скурихин. - Да тут, Алексеич, есть что добыть детишкам на молочишко.
      Но сейчас не до охоты. Надо найти хорошее место для поселка. В поход, в первый поход по берегу!
      Двадцать километров - и они у бухты Роджерса. На косе виден плавник значит, есть строительный материал и топливо. С ближних холмов сбегают ручьи - будет питьевая вода. Удобно.
      - Нравится? - спрашивает Ушаков у спутников.
      - Подходяще, - невозмутимо отвечает Скурихин. - Я вон там себе избушку поставлю, на косогоре.
      - Эскимосам должно понравиться, - добавляет Павлов.
      Они возвращаются на пароход, и "Ставрополь" начинает осторожно пробираться к бухте Роджерса.
      Вот галечная коса, бухта. Брошен тяжелый якорь. Миловзоров сделал все, что мог. Ближе к месту будущего поселка подойти трудно, опасно.
      - Выгрузка! - звучит команда.
      Шлюпка за шлюпкой торопятся к острову. Первые пассажиры - эскимосы и их собаки. На берег летят части яранг, свернутые шкуры.
      Собаки с радостным лаем рассыпались по берегу, а потом сцепились в огромный яростный клубок. Иерок длинной палкой с трудом разогнал их.
      Быстрее, быстрее, быстрее! Миловзоров все чаще посматривает на льды.
      В шлюпке плывет бык, он протяжно мычит.
      Эскимосы собрали яранги, над ними вьются дымки.
      Розовая свинья пытается выпрыгнуть из шлюпки, ее хватают сразу трое матросов.
      Взмыл в небо гидроплан. За штурвалом - Кальвица, пассажиром летит Ушаков. Надо глянуть с воздуха на землю, которую предстоит обживать.
      Поднимаются стены дома, на берегу - целая гора продуктов, снаряжения. Матросы помогают строителям закончить крышу.
      - Пора, - говорит озабоченный Миловзоров. - Больше задерживаться нам нельзя.
      Ушаков прекрасно понимает его. Зачем рисковать пароходом? Ничего, остальное они сделают сами. И печи сложат, и окна, двери сделают, и склад соберут.
      - Да, вам пора, капитан, - с грустью отвечает Ушаков.
      Они спускаются в кают-компанию. Белые скатерти, несколько бутылок вина. Тост за удачную жизнь на острове, тост за благополучное возвращение "Ставрополя" во Владивосток. Последние рукопожатия. Не хочется покидать пароход. Ведь скоро эти люди будут в родных краях, увидят близких, друзей, вернутся к привычной жизни...
      Нет, не стоит об этом думать. До свидания!
      "Ставрополь" медленно разворачивается и выходит из бухты. Гудки, гудки... С берега отвечают выстрелами.
      Все. Пароход скрылся из глаз.
      Вечером на берегу долго горит костер.
      О чем-то вздыхают женщины. Искры танцуют в сумеречном небе. Мужчины молча смотрят в огонь. Тихонько взвизгивает во сне лайка. Набегает на берег волна.
      - "Ставрополь" скоро подойдет к Чукотке, - негромко говорит Савенко.
      - Давайте забудем о пароходе, - предлагает Ушаков. - Его нет и не было. Есть только остров Врангеля и пропасть работы.
      Ночью в палатках очень холодно. Могут замерзнуть продукты, для них нужно построить склад. Но пока главное - дом. Достраивают его все, даже эскимосы.
      Дело продвигается быстро, и двадцать пятого августа, ровно через десять дней после ухода "Ставрополя", в доме затоплены печи. Пора распаковывать вещи.
      Ушаков не ожидал, что распаковка его вещей вызовет такой интерес у эскимосов. На книги они почти не обратили внимания. Зато поразились фотоаппарату. Внимательно рассматривали его, заглядывали в кружочек объектива.
      Ушаков пожалел, что фотоаппарат не заряжен. Но он все-таки взвел затвор, направил аппарат на Нноко и щелкнул. Тот отскочил в сторону.
      - Ты стреляешь, умилек?
      - Как ты мог подумать, что я выстрелю в тебя?
      - А что ты делаешь?
      - Фотографирую. Вот через эту дырку ты попадешь внутрь ящика. Потом окажешься на бумаге.
      Все недоверчиво покачали головами.
      - Умилек. Мы тебе верим, когда ты говоришь про другое. Нноко не может пролезть в эту дырку.
      - Позже вы увидите, что я говорю правду. В ящик попадет не сам Нноко, а его изображение. Ивась, объясни им, пожалуйста, что такое фотография.
      Павлов долго говорит что-то по-эскимосски. Наверное, обсуждение фотоаппарата продолжалось бы еще час или два, если бы Ушаков не вынул из чемодана игрушку - гуттаперчевого пупса.
      - Кай! - удивились эскимосы. - Кай! Кай!
      Игрушка переходит из рук в руки. Нанаун, стройный подросток, даже попробовал ее на зуб.
      Новая вспышка удивления - глобус. Ушаков сказал:
      - Это земля.
      - Какая земля? - спросил Кивъяна. - Оттуда, где ты жил?
      - Наша. Общая. Мы живем на круглой земле. Она вот такая. Только очень-очень большая. Видите, какая маленькая Чукотка? А это остров Врангеля.
      Все молчат. Дружно достают трубки, табак.
      - Умилек! - нарушил молчание Аналько. - Если бы земля была круглая, мы упали бы с нее.
      - Да, да, - подтвердили остальные.
      - Ты говоришь, это земля, - опять важно сказал Аналько. - Хорошо. Пусть мы поверили тебе. Ты много знаешь. Тогда скажи, как люди ходят вот здесь? - Аналько ткнул трубкой под низ глобуса. - А? Там что, ходят вверх ногами?
      Эскимосы весело засмеялись. Аналько был очень доволен своим вопросом.
      - Нет, вверх ногами никто не ходит. Земля большая, мы не замечаем, что она круглая. Здесь, здесь и здесь, - Ушаков дотрагивается до разных точек глобуса, - ходят нормально.
      - Ты умный, умилек, - дипломатично говорит Аналько. - Пусть земля будет шаром, если тебе нравится.
      - Пусть, - соглашаются остальные. Никто не хочет обижать своего начальника.
      Эскимосы расходятся. Ушаков сидит среди груды вещей.
      Он думает о детях эскимосов. Их будет учить Павлов. Они научатся писать, узнают о других планетах, они уже не станут верить в бога и черта. Иерок, Кивъяна, Аналько, Инкали - это сегодняшний день острова Врангеля. Таким, как подросток Нанаун, принадлежит будущее.
      В одиночестве Ушаков сидит долго. Потом встает и выходит на улицу.
      Уже вечер. Звезды блестят в черном небе. Ушаков разрубает большие куски мяса и кормит собак. Теперь у него своя упряжка. И надо научиться ездить на них, как эскимосы. Всем им придется учиться друг у друга.
      Вечерний воздух чист и холоден. Даже слишком холодно для последних августовских дней. Ушаков идет к ручью и видит: тот покрыт тонкой корочкой льда. От одной только мысли, что ночью мороз усилится, ему вмиг становится жарко. Тогда погибнут привезенные из Владивостока картошка, лук, чеснок. Нужно спасать продукты.
      Помогут ли ему эскимосы? Они уже, наверное, спят. Вот если бы Иерок, самый опытный и умелый среди них, признанный, как убедился Ушаков, вожак переселенцев...
      Он подходит к первой яранге, к жилищу Иерока. Зовет его на улицу. Объясняет, в чем дело. Тот молча машет рукой. Через несколько минут эскимосы на ногах. Они перетаскивают часть продуктов в дом, остальное укрывают оленьими шкурами.
      Ух, как похолодало! Вот они, сюрпризы Арктики. Сколько их будет еще? Где они поджидают переселенцев? А если бы сегодня он не подошел к ручью, не увидел лед?
      - Завтра надо закончить строительство склада, - говорит Ушаков.
      Эскимосы согласно кивают. Они - в этом уверен Ушаков - всегда будут помогать ему.
      ...Все! Работы в новом поселке закончены. Эскимосы из временных яранг переселяются в зимние. Идет снег. Тридцатое августа, а тут снег! Он уже никому не страшен. Вьются дымки над жилищами.
      Можно немного передохнуть, собраться с силами.
      Иерок приглашает Ушакова в ярангу на чай. Ушаков откидывает кожаный полог, входит. В сумраке он замечает еще одно помещение - яранга в яранге. Туда надо вползать. Он опускается на колени, ползет. Во внутреннем доме жарко. Иерок сидит в одних штанах, женщины только в набедренных повязках. Ребятишки совсем голые. Животы их блестят в мигающем свете жирника.
      Хозяйка поправляет фитиль. Наливает Ушакову чаю. Ему невмоготу в одежде, и он сначала снимает куртку, потом свитер.
      - Умилек, - говорит Иерок, - ты дал нам новые шкуры.
      - Дал, - отвечает Ушаков. Он это сделал сразу после прибытия на остров.
      - Дал патроны, винчестеры, собак и муку.
      - Дал.
      - Мы за все заплатим. Мы будем охотиться, будут шкурки, моржовая кость. Ты подождешь?
      - Конечно, подожду. Здесь много песца, белых медведей. Вы сдадите шкуры, получите все, что вам надо. Советская власть прислала сюда много товаров. И пришлет еще. Со следующим пароходом.
      - Советская власть хорошая! И вы, большевики, тоже хорошие! торжественно произносит Иерок.
      Нет сил сидеть в душной яранге. Ушаков терпит. Он не хочет обидеть хозяев, не хочет прерывать беседы с Иероком.
      Им надо о многом поговорить.
      Глава вторая
      ПЕРВОЕ ОТКРЫТИЕ
      ОХОТА НА МОРЖЕЙ
      Что дальше? Как жить и чем заниматься?
      Все это не простые вопросы. Ошибешься, потянешь не за ту ниточку из клубка неотложных дел - Арктика не простит ошибки.
      Ушаков шагает по комнате. Только теперь, пожалуй, он понял по-настоящему, как сложно это - быть начальником острова. Надо думать не только о себе - о шестидесяти людях, за которых он отвечает. Эти люди верят ему, надеются на него. Но ведь он знает о Севере, о полярной ночи гораздо меньше, чем эскимосы.
      Да, меньше, что уж тут говорить. Он будет учиться у них, будет учиться на собственных ошибках - на это нужно время. А сейчас, сегодня надо решить: что станет он делать сам, что станет главным в жизни завтра, послезавтра - Иерока, Кивъяны, Нноко?
      Себе занятие он нашел бы быстро. Поехал бы на байдаре вдоль берега, чтобы лучше узнать очертания острова. Или пошел бы в горы с геологическим молотком - ученые ждут от него коллекцию островных минералов. Или начал бы собирать растения для гербария. Естественно-географические исследования самое важное в намеченной вместе с Академией наук программе.
      Может быть, с этого и начать? С походов, наблюдений за льдами, погодой? И пусть эскимосы занимаются своими делами. Пусть охотятся сколько хотят на моржей, медведей, на песца.
      Так-так-так, товарищ Ушаков. Все было бы верно, если бы задача была одна - исследования. Если бы высадился ты тут один, с несколькими помощниками. Мука, консервы, масло есть. Есть керосин, сахар, патроны и ружья. Даже - небольшой запас овощей, консервированных фруктов.
      Но ты не один. Эскимосы на консервах не проживут. И собак не прокормишь вареным рисом, вареной гречкой. Им нужны мясо, много мяса сырое, моржатина или медвежатина.
      Пусть себе охотятся. Хорошо бы... Хорошо было бы, если бы эскимосы расселились по острову, заготовили на зиму побольше припасов. Пока что получается по-другому: убьют одного, двух моржей - и все. Радуются, едят до отвала. Будто нет впереди зимы, ночи. Зимой труднее пополнить запасы. И никак не поддаются уговорам разъехаться по острову, поставить яранги в разных концах его, чтобы везде бить зверя.