- Почему же прошло?
      - Аналько прогнал болезнь.
      - Да пойми, Кивъяна, тебе надо было просто погреть спину. Аналько тут ни при чем. Я тоже могу так вылечить тебя.
      Кивъяна обиделся. Он нахмурился, отвернулся к стене. Сказал недовольно:
      - Ты думаешь, Кивъяна совсем глупый, ничего не понимает.
      - Ну, покажи спину. Там должен быть шрам. Аналько ведь резал тебе спину.
      Эскимос разделся. Никакого шрама на спине не было.
      - Не резал он тебя, обманул.
      - Нет, резал. Я чувствовал. Он шаман, он режет без шрама. Ты говоришь, как будто я не мужчина - ребенок маленький.
      В конце концов эскимосы стали ездить к Аналько тайком от Ушакова. Или хитрили:
      - Поеду к родственникам. Давно не виделись.
      - Не к шаману?
      - Ты что, умилек! Ты сказал - не ходи к шаману, я не хожу.
      Но по лицу было видно, что дело не в родственниках.
      - Пора с чертом кончать, - решил Ушаков, когда очередная упряжка направилась на север. - Ивась, запрягай, поедем и мы.
      - А как с ним кончать?
      - По дороге придумаем. Неужто черт со своими Аналько умнее нас?
      К ярангам они подъехали в темноте. Ушаков сделал Павлову знак.
      - Тише. Подождем здесь.
      Они подошли поближе к ярангам. Слышен был бубен, пение.
      - Что он поет? - шепотом спросил Ушаков. - Я плохо разбираю.
      Павлов почти уткнулся в стену. Даже приподнял шапку над ухом.
      - Не пойму, - пробормотал он.
      В это время Аналько прекратил пение и стал кричать.
      - Ага, - оживился Павлов. - Заклинает черта. Зовет тугныгака. Откликнись, кричит, я зову тебя.
      Ушаков сильно ударил остолом по стене. В яранге кто-то вскрикнул, это был голос женщины. Наступила тишина. И снова заговорил Аналько.
      - Что теперь?
      - Зовет черта.
      Ушаков опять ударил по стене. И еще раз.
      - Ну?
      - Рассказывает им о своей беседе с чертом. Говорит, черт сообщил: летом к острову подойдет большая байдара. Пароход, значит.
      - Я сам сообщил об этом.
      - Черт обещает не посылать сильного ветра. Он сказал Аналько, что умилек, вы то есть, даст много товаров. И что он вас не будет купать в воде, не станет насылать болезни.
      - Ох, знает, старая лиса, что я выздоровел и берегу почки.
      - У Кивъяны появится новое ружье...
      - Пройдоха!
      - Тише, тише... Песца поймают в этом году мало. Черт не хочет подгонять к капканам песцов. Одному Аналько много пригонит.
      - Ну, хватит. Сейчас мы устроим спектакль под названием "Черт и Аналько, или Разоблачение старого шарлатана".
      Они влезли в ярангу. Эскимосы остолбенели.
      - Что же вы не здороваетесь? Чай пили? Сказки рассказывали?
      - Да-да-да, - заторопился Аналько. - Сказки. Будешь слушать?
      - Ты мне, наверное, про черта придумаешь. Как он ударил сейчас в стену яранги.
      Эскимосы переглянулись, уставились на Ушакова.
      - Сначала один раз ударил, потом два раза. Было такое?
      - Ум-милек, - Кивъяна даже заикаться стал от удивления. - Откуда ты знаешь?
      - Я - тугныгак.
      - Ты?!
      - Конечно. Если не верите, я повторю все, что говорил черт.
      - Ты можешь? Кай!
      - Да, я - черт. Слушайте. Летом к нам придет большая байдара. Не будет сильного ветра. Умилек даст много товаров, он не заболеет. Так?
      - Кай! Ты слышал черта.
      - Я сам - тугныгак. Разве не пообещал от моего имени Аналько, что у Кивъяны появится новое ружье? Разве я не дам Аналько много песцов, а вам мало?
      - Он говорит, как черт. Но ведь ты умилек, а не черт.
      - Черта придумал Аналько. Он обманывает вас. О пароходе ему известно от меня. Ветер не станет слабее. Кивъяна вполне обойдется старым ружьем, оно еще хорошее. А песцы... Я знаю, почему Аналько хорошо ловит их, а вы плохо. Он умеет менять приманку. Я научу вас, и вы будете ловить много песцов.
      Аналько сидел, низко опустив голову.
      Вдруг засмеялся Кивъяна:
      - Аналько. Умилек не даст мне ружья. Давай свое. Черт обещал, ты говорил.
      Остальные эскимосы тоже смеются:
      - Перепутал черта с умилеком. Наверное, у него ветер свистит в ушах.
      - Мало дал тугныгаку сосисок. Сам половину съел. Черт обиделся и наказал Аналько.
      Смеясь, Тагъю берет бубен, бьет в него. Кивъяна надевает оленьи рукавицы. Он поворачивается то вправо, то влево, поднимает руки вверх зовет черта. Изображает в танце все, что происходило в яранге. "Стучит" в стену, "разговаривает" со злым духом...
      - Аналько, - говорит после танца Ушаков. - Завтра мы поедем в бухту Роджерса. Соберем всех эскимосов. Ты расскажешь, что нет никакого черта.
      Аналько курит трубку, глаза его полузакрыты. Чуть-чуть дрожат пальцы. Такого позора в его жизни еще не было. Как сказать людям, что ты обманываешь? Если бы не умилек, он что-нибудь придумал бы, вывернулся... Умилек все знает.
      - Я расскажу, - глухо произносит шаман. - Ты так хочешь?
      - Я хочу, - твердо отвечает Ушаков. - Утром поедем.
      Шесть упряжек несутся к бухте Роджерса. Собак подгонять не надо. Они помнят дорогу, видят прошлый свой след. Снежная пыль оседает на шапках. Седоки молчат. Но на остановках каждый считает своим долгом побеседовать с Аналько.
      - Ох, спина болит, - притворно жалуется Кивъяна и показывает, что не может разогнуться. - Режь спину, Аналько.
      Потом подпрыгивает, хохочет.
      - Умилек, смотри, есть шрам? Разрезал меня шаман?
      В комнате Ушакова не протолкнуться. Эскимосы хотят послушать Аналько. У него они "лечились", он говорил, что может вызвать духов. Они верили...
      Ушаков поднимает руку. Прекращаются разговоры.
      - Почему ты решил, Аналько, что ты - шаман? Когда это было?
      - У меня отец был шаманом. Отец меня учил. Он говорил, что каждый шаман может властвовать над несколькими духами. И чем лучше шаман, тем больше духов ему подчиняется.
      - Тебе они подчинялись?
      Аналько молчит. Очень уж трудно отказаться от почетного прошлого.
      - А как духи приходили к тебе? - спрашивает Кивъяна.
      - Дух превращается в мышь, в песца, в моржа.
      - Вот ты лечил. Ты верил, что лечил? - это не выдерживает доктор.
      - Немного верил. Ведь одни умирают, а другие выздоравливают. Думал, что лечу.
      - А где мой шрам, если резал спину? - опять наседает Кивъяна.
      - Это игра. Вы думали, я отрезаю себе язык, глотаю камни, ухожу из закрытой яранги. Я ничего этого не делал, только играл на бубне и пел.
      Кивъяна хмурится. Ему не нравится, что его обманывали. И остальные эскимосы сердито смотрят на Аналько.
      - Будете еще лечиться у него? - спрашивает Ушаков.
      - Нет. Плохой человек. К доктору пойдем.
      - А черт? Есть черт?
      - Наверное, нет. Если есть, Аналько не умеет говорить с ним.
      Что ж, спасибо и на этом. Веру в черта сразу не истребишь. Зато к шаману они теперь ездить не станут.
      - Умилек, - Аналько поднимается с пола. - Я скажу. Говорю всем: не просите меня камлать. Кончил.
      Он подходит к столу, берет ножницы. Передает их Ушакову.
      - Отрежь волосы. Это значит, я сказал правду.
      Ушаков отрезает прядь волос Аналько. Она падает на пол.
      Конец козням черта! Конец сильному шаману на острове! Теперь эскимосы займутся делом - самое время сейчас охотиться на белых медведей, добывать мясо.
      Без свежего мяса трудно будет переждать зиму.
      НА ПОМОЩЬ!
      Как раз в те дни, когда воевал Георгий Алексеевич Ушаков с чертом и шаманом Аналько, в нашей стране и даже за рубежом очень были обеспокоены его судьбой, судьбой поселенцев.
      Слухи, один страшнее другого, поползли по страницам иностранных газет.
      "Ужасное положение жителей острова Врангеля", - писала одна.
      "Большевики бросили шестьдесят человек на произвол судьбы", - писала другая.
      "Есть ли кто живой на острове, кроме песцов и белых медведей?" вопрошала третья газета, выходившая в Берлине.
      На этот вопрос нетрудно было бы ответить, если бы на берегу бухты Роджерса стояла радиостанция.
      Но радиосвязи с Ушаковым не существовало.
      Никто не знал, здоровы ли островитяне, достаточно ли у них продуктов.
      Как это узнать? А вдруг... Что происходит на острове, до которого не долетел самолет "Советский Север", не дошел Миловзоров? И если люди, отрезанные от всего мира, нуждаются в помощи, то как помочь?
      В Москве тревожное настроение. Многие убеждены: надо спасать людей. А как?
      Пароход? Нет на Дальнем Востоке ледокола, который мог бы сразиться с тяжелыми зимними льдами.
      Самолет? "Возможно ли, - пишут "Известия", - оказать помощь населению острова Врангеля путем посылки аэроплана с грузом медикаментов и противоцинговых средств?"
      В Осоавиахиме ответили: сейчас такой перелет невозможен, надо дождаться весны.
      Что же еще предпринять?
      "Остается пока, по-видимому, лишь один путь - сделать попытку отправить на остров экспедицию на собаках или, быть может, на оленях; из ближайших к острову населенных пунктов. Но и эта экспедиция, как полагают в Совторгфлоте, сопряжена с колоссальными трудностями и вообще представляется проблематичной. Все же владивостокским организациям предложено срочно этот вопрос выяснить".
      Эта заметка была опубликована в "Известиях" 11 октября. На следующий день появилась другая. Называлась она: "Б. Г. Чухновский - о полете на остров Врангеля".
      Известный полярный летчик сказал корреспонденту газеты, что лететь на остров в это время можно, хотя и очень рискованно. Нужен мощный самолет. Лететь придется по компасу. Маршрут примерно такой: Якутск - остров Врангеля - и обратно. Без посадки. Груз будет сброшен с воздуха. Авиарейс займет тридцать - сорок часов непрерывного полета.
      Спросили Чухновского об оленях и собаках.
      "Достижение острова на оленях в условиях торосистых льдов я считаю невозможным. Иначе обстоит дело с санной экспедицией на собаках. Но для подобной экспедиции, которую проделывали Амундсен, Пири и другие смелые полярные исследователи, нужна колоссальная тренированность всего персонала. Условия для передвижения на санях в этой части Арктики исключительно тяжелые, и скорость передвижения экспедиции не будет превышать пятнадцати - двадцати километров в сутки. Эту экспедицию, равно как и летную, я считаю весьма рискованной".
      Все говорили о риске, о том, что наступает полярная ночь. И тем не менее дискуссия продолжалась. Самолет? Собаки? Олени? У каждого вида транспорта были сторонники и противники.
      Но вот в "Известиях" появилась корреспонденция, совсем не похожая на предыдущие. Это была первая попытка спокойно обдумать - что же произошло? Нужны ли поспешные шаги?
      "Как сообщили сотруднику "Известий" из авторитетных кругов... основное продовольствие было завезено на два года, и для третьего года имелись запасы резервного характера, ибо считалось, что в 1928 году туда сможет зайти пароход и облегчить участь жителей этого острова... Из отчета Красинского известно, что положение тогда было совершенно благополучным, если не считать, что доктор тяготился дальнейшим пребыванием на острове и убедительно просил вывезти его на материк".
      Газета рассказала читателям, как в начале XVIII века группа поморов оказалась на одном из островов южного Шпицбергена. Они провели там шесть лет. Люди охотились и смогли выжить.
      И еще об одном случае было написано. Герой Арктики Нансен со своим товарищем Иогансеном вынужден был зазимовать на Земле Франса-Иосифа. Запасов пищи - никаких. На двоих одно ружье. И оно помогло им добыть мясо, продержаться до лета. Нансен говорил, что он ни разу не заболел и даже прибавил в весе.
      "Достаточно этих фактов, - делали вывод "Известия", - чтобы сказать, что если обитатели острова имеют волю к жизни, то с ними все благополучно".
      В это время вернулся в Москву Красинский. Его спросили: не голодают ли, по его мнению, островитяне?
      - Какая может быть голодовка, если на острове есть белые медведи? ответил Красинский. - Я уверен, что Ушаков позаботился о запасах моржового мяса. Весной эскимосы начнут охотиться на тюленей.
      Вскоре состоялось совещание правительственной арктической комиссии, председателем которой был С. С. Каменев.
      Совещание решило, что посылать в зимнюю пору летную или санную экспедицию бесполезно и очень рискованно.
      Самое правильное - ждать лета. Летом нужно отправить к острову Врангеля не пароход, а мощный ледокол с самолетом на борту. Когда ледокол - это будет "Литке" - подойдет к Чукотке, самолет прилетит на остров и известит о близкой помощи.
      В Одессе срочно заканчивался ремонт "Литке". Был выбран самолет "В-33". Командиром его стал О. Кальвица, он в 1926 году летал над островом Врангеля вместе с Ушаковым. Воздушную экспедицию опять возглавлял Красинский. Теперь Георгий Давидович понимал, как много зависит от пилота в Арктике, и в глубине души был рад, что полетит с бывалым полярным летчиком. Впрочем, это не помешает ему позже вновь рассориться с Кальвицей - нелегким характером обладал Красинский.
      В конце июля, опередив ледокол, самолет вылетел из бухты Лаврентия. Посадка у мыса Дежнева. Еще одна посадка - у мыса Северного. Тридцатое июля, решающий день.
      Машина поднялась в воздух и направилась к острову Врангеля.
      Красинский не отрывается от иллюминатора. Внизу пролив Лонга. Он весь забит льдами, об этом надо сообщить "Литке". Виден остров. И хочется поскорее встретиться с Ушаковым, и страшновато. Вдруг что-то случилось? Вдруг все больны, не смогут даже встретить самолет?
      Бухта Роджерса. Самолет делает круг. Люди должны были бы выскочить из домов, открыть радостную пальбу. Но никто не выходит на берег.
      У Красинского побелели суставы - так крепко он вцепился руками в ободок иллюминатора.
      Еще круг. Не могут же люди не слышать рева мотора! Где эскимосы, где Ушаков? Неужели...
      Самолет удаляется к горлу бухты, он заходит на посадку. Ближе, ближе вода. Легкий удар, падает скорость.
      Красинский открывает люк, высовывается по пояс. Ветер мешает смотреть, слезятся глаза. Точки какие-то. Камни это, бочки или...
      Есть люди!
      Стоят на берегу, машут руками. Сталкивают в воду байдару. Один выстрел, второй, третий!
      Самолет рулит поближе к поселку.
      Красинский выскакивает на берег, с размаху обнимает Ушакова.
      - Жив! Все живы?
      Ушаков удивленно пожимает плечами.
      - Не голодали? Не болели? Как настроение доктора?
      - Все в порядке. Есть свежее мясо. Болели понемножку, без этого не бывает. И у доктора неплохое самочувствие. А в чем, собственно, дело? Вы что, похоронили нас?
      - Были такие слухи. Особенно за границей. Мол, бросили вас, больных и голодных.
      - Если я похож на голодного и больного...
      Красинский смотрит на Ушакова, смеется.
      - К вам идет ледокол "Литке". Точнее - ледорез. Мощное судно, прорежет любые льды. Так что готовьтесь к смене.
      - Мы готовы... Теперь я вас хочу кое о чем спросить. Помните, мы говорили о Северной Земле? Туда кто-нибудь добрался? Уже исследована эта Земля?
      - Нет.
      - Ведь вы собирались в прошлом году пролететь над нею?
      - Не получилось. В Колючинской губе самолет разбился. Но я знаю, что на Северную Землю стремятся попасть многие. Так что торопитесь, Георгий Алексеевич.
      МИЛОВЗОРОВ ГОВОРИТ "НЕТ"
      Да, Миловзоров во Владивостоке сказал:
      - Не пройти "Литке" к острову Врангеля. Придется, наверное, на старичке "Ставрополе"... как в двадцать шестом году. Я плавал туда с Ушаковым, я и заберу его...
      Почти месяц прошел с тех пор, как "Литке" покинул Владивосток. Всего двадцать миль оставалось до бухты Роджерса, на берегу которой стоит дом Ушакова. Уже видели моряки горы, уже готовились к встрече. Уже торжествовал втайне капитан Дублицкий: "Вот так, товарищ Миловзоров, а вы говорили..."
      Но встали на пути льды, взяли в плен "Литке", и теперь ледорез дрейфует вместе с ними. Что ждет его? Дрейф на сотни километров - все дальше и дальше от острова Врангеля? Или - раздавят льды?
      Брошен якорь. Он волочится по дну, не может удержать судно. Такой маленький якорь - и такая громада льдов, которая неудержимо тянет за собой "Литке"! Изредка появляются трещины, тогда ледорез пытается выкарабкаться, повернуть к острову Врангеля, но льды снова преграждают дорогу.
      Течь. Обнаружена с правого борта. Ее быстро заделали досками и цементом. Льды давят все сильнее. Торосы сгрудились вокруг корабля. Капитан объявляет:
      - Мы во власти стихии. Нас может отнести к Северному полюсу. Не знаю, выдержит ли судно. Тогда - высадимся на лед. Приказываю подготовить вещевые мешки.
      Все заняты упаковкой провизии. Банки с тушеным мясом, сардины, галеты, чай, сахар, какао, сало и спички... Запас на сорок пять дней. И еще приготовлены войлочные палатки, резиновые шлюпки, примусы, бидоны с керосином...
      Идет снег. Потом начинается настоящая пурга. Снежные шквалы один за другим обрушиваются на ледорез. Не работают мощные машины. Только легкий дымок вьется над огромной трубой "Литке".
      За вечерним чаем в кают-компании вялый разговор. Говорить не о чем, надо ждать. Вбегает радист. В руках у него телеграфный бланк.
      - Получил SOS. Шхуна "Елизиф"... У них большая пробоина, вот-вот пойдут ко дну. Несколько десятков километров от нас.
      Все молчат. Ответить на этот страшный сигнал нечем. "Литке" не может сдвинуться с места. Он и сам... если сильнее надавят льды... Слышны орудийные выстрелы. Это ломаются, крошатся, налезая друг на друга, льдины...
      Неделя дрейфа. Утром появились трещины, полыньи. Лед расходится! Ледорез ожил, освободился из плена. Развел пары и пошел своим ходом. Вот уже пройдено полторы мили. Все считают - это большая удача. Пущен пятый котел. Корпус "Литке" дрожит от напряжения.
      Впереди большое ледяное поле. "Литке" отходит немного назад, потом бросается в атаку. Все-таки он ледорез. Удастся ли разрезать эту ледяную лепешку?
      Удар! "Литке" на полном ходу вклинивается в лед. Льдине хоть бы что, но вот судно - ни вперед, ни назад. Сзади, за кормой, чистая вода, а нос зажат, как будто его прихватили гигантские клещи.
      Работают на полную мощность машины. Кочегарам дан приказ поднять давление в паровых котлах. Гудит пламя в топках. Старается, старается "Литке" - то задним ходом пробует выбраться, то опять давит на лед. И ничего.
      Крепко держит ледяной капкан.
      Капитан Дублицкий - мрачный и молчаливый - дергает ручку машинного телеграфа: "Полный вперед! Полный назад!" Он тяжело дышит, ему кажется, что не судно, а его самого сжали льды. На лбу капитана выступили капли пота.
      Вытащили якоря на лед. Отволокли их подальше от судна, укрепили во льду. Теперь, если натянуть якорные цепи, удастся, быть может, сдвинуться с места... Но якоря, едва натянулись цепи, легко вывернулись изо льда: их железные когти скользят, им не за что зацепиться.
      Весь следующий день моряки колют вокруг "Литке" лед, размывают его мощной струей из пожарного шланга. Перекачали воду из носовых цистерн в кормовые. Осколки льда толкают длинными шестами вдоль берега - от носа к корме. Но разве расколешь ломом или топором полярную льдину? Пустое занятие. Опять надо ждать.
      Через день льды наконец начинают расходиться. Тут же запущены машины. Рывок, другой - и судно свободно. У-ф-ф! Выскочили. Но все равно - кругом льды. "Литке" медленно пробирается между ними. Курс на... Никакого курса нет, цель одна: выбраться на чистую воду.
      Кто-то из моряков залезает на мачту. Он долго сидит там и вдруг кричит:
      - Синяя полоса! Вижу! Вижу чистую воду!
      "Литке" рвется сквозь тяжелые льды. Все чаще попадаются полыньи. Лед тоньше, меньше торосы. И вот - долгожданный плеск воды за бортом, свободный ход ледореза.
      - Выкарабкались, - вздыхают облегченно моряки.
      Только Дублицкий по-прежнему мрачен и неразговорчив. Выкарабкаться-то выкарабкались, но куда? В сторону от острова Врангеля. Задание не выполнено.
      Неужели был прав капитан Миловзоров? Сначала ему поручили командовать ледорезом. Миловзоров поехал в Севастополь, где находился тогда "Литке", осмотрел его и сказал категорическое "нет". Судно не выдержит схватки с арктическими льдами. Оно к тому же мало берет с собой угля.
      Авторитет у старейшего капитана большой, к его словам многие прислушиваются. Другие опытные капитаны поддержали Миловзорова. Он вернулся с Черного моря во Владивосток и тогда вот произнес эти слова: "Придется, наверное, мне, на старичке "Ставрополе"..."
      И дальневосточные газеты были согласны с Миловзоровым. Чего только не писали они о "Литке"! Что это бывшая яхта американского миллиардера, что ходила она только в тонких прибрежных льдах, а хозяин сидел на палубе в кресле и любовался, как хорошо идет его яхта, как похрустывает за бортом тонкий ледок. Они писали: "Корпус судна к тяжелым льдам не приспособлен и будет раздавлен. Грузовая стрела "Литке" короткая, она предназначена для погрузки ящиков с пивом и вином".
      Откуда такие легенды? Может быть, тем объясняются они, что в свое время пользовался "Литке" - для служебных поездок - губернатор Канады?
      Тогда послали в Севастополь Дублицкого - пусть и он осмотрит ледорез, скажет свое мнение. Дублицкий плавал матросом, кочегаром, был старшим помощником на судне, которое совершило первый полярный рейс из Владивостока на Колыму. Потом он сам командовал пароходами и всегда удачно ходил в Арктику, ни разу не удавалось льдам задержать его на зимовку.
      Дублицкий сказал: "Литке" пройдет к острову Врангеля. Я берусь провести его. "Литке" лучше "Ставрополя".
      В японских газетах писали: "Сумасшедший или отважный капитан?"
      Что делать теперь?
      Помят правый борт, там с трудом заделали течь. Угля осталось всего семьсот пятьдесят тонн. Если пытаться сразу идти к острову Врангеля, то топки сожрут, как минимум, триста тонн. Столько же - на обратную дорогу, даже больше. Тонн сто сгорит за неделю стоянки у острова. Угля в обрез. Случись что, вмерзни "Литке" в лед, придется дрейфовать всю зиму без топлива. А он, капитан, отвечает за жизнь судовой команды.
      Может быть, сходить на Чукотку, пополнить запасы угля? И уже тогда, с полным запасом топлива, пробиваться к острову?
      Но время, время... Почти весь август провоевали со льдами. До Чукотки и назад - не меньше десяти суток. Будет сентябрь, почти половина сентября. Дело к зиме.
      Капитан Дублицкий шагает по своей просторной каюте. На столе стакан с остывшим чаем. Такса Дези залезла под кресло. Ей хочется попросить у хозяина кусочек сахару, но она чувствует: сейчас не надо мешать. Хозяин не в настроении, вон как тяжело ступают его ботинки по каюте.
      Да, если пойти за углем, можно вообще не попасть к острову. Как посмотреть тогда в глаза Миловзорову?
      Нужно пробить льды! Подняться севернее и оттуда искать дорогу.
      Снова "Литке" входит в лед и то раздвигает его своим носом, то ложится в дрейф, отдыхая, дожидаясь разводьев. Туман. Капитану кажется, что ему завязали глаза и сказали: "Ищи". Дождь струйками сбегает со стекла рубки.
      Две мили вперед. Остановка. Еще пять миль пройдено. Одна льдина сильно ударяет в левый борт. Содрогается "Литке".
      Дублицкий спускается в трюм. Лопнул шпангоут, поврежденный борт прогибается, как тонкий лист фанеры.
      И все равно - не отступать!
      Две-три мили в час. Все реже льды, они темные, испачканы землей. Тьфу-тьфу-тьфу... Быть может, это те самые льды, что оторвались от берега острова Врангеля?
      Приказ капитана - измерить глубину. Пятнадцать метров. Сомнений нет рядом остров. Опять дождь. И как это Ушаков прожил тут три года?
      Осторожно, малый вперед. Ну и погодка! Все толпятся на палубе, всматриваются в даль.
      - Ура! Берег! Подходим к острову Врангеля!
      Дублицкий опускается на стул. Несколько суток он провел на ногах, почти не спал. И тут же вскакивает, тянет трос гудка. Мощный рев оглашает окрестности.
      Ближе, ближе берег. Судя по карте, это коса Бруч. "Литке" вышел севернее бухты Роджерса. У самой воды белеет снег. Какое-то жилье... Но никто не выходит на берег.
      Капитан ведет судно вдоль острова, обходит сидящие на мели льдины. Скалы мыса Уэринга. Совсем недалеко до поселка.
      Бухта Роджерса. Четыре часа утра. Будить островитян? Конечно, будить. "Литке" победно басит - долго-долго. Все смотрят на берег, где заметны дом, склад и две-три яранги.
      - В доме загорелся свет!
      - Бегут, бегут к лодкам!
      - Стреляют, слышите? Флаг! Они подняли на мачте красный флаг. И костер разводят. Ура-а-а!
      У самой воды мечутся люди и собаки. Пламя костра освещает дом Ушакова. В бинокль виден транспарант: "Привет новой смене".
      На "Литке" тоже красный флаг. К ледорезу несется байдара. В ней врач Савенко, учитель Павлов, охотник Скурихин и худощавый человек в желтых высоких ботинках, в куртке мехом наружу, с биноклем на груди. Он первым поднимается на борт. Капитан шагает к нему.
      - Дублицкий.
      - Начальник острова Врангеля Ушаков.
      Ушаков переходит из объятий в объятья.
      - Ого, а выглядят островитяне получше, чем мы после полутора месяцев похода.
      - Вы не голодали тут?
      - Да что это такое! - возмущается Ушаков. - Красинский прилетел, первые слова: "Живы все?" Вы - о голоде... Мы прекрасно прожили бы здесь еще два года без парохода. У нас оружие, патроны. С оружием тут не пропадешь. Вы, наверное, сидите на консервах, а мы вас свежим мясом угостим. - Вдруг он спохватывается: - Добро пожаловать на остров Врангеля!
      ПРОЩАЙ, ОСТРОВ!
      Ушаков снимает со стены самодельный календарь. За три года он ошибся всего на день.
      Вот и все. Пришла пора расставаться с Землей Врангеля. Не будет больше метелей, охоты на моржей и медведей. Не будет он чаевничать в ярангах эскимосов и слушать их сказки.
      Начальник острова упаковывает вещи. Полдня в своей комнате, полдня на складе. Там увязывает он в тугие пачки медвежьи и песцовые шкуры. Добыча за три года немалая: пятьсот песцов, триста белых медведей. Да еще две с половиной тонны клыков. Это клыки моржей и мамонтов.
      Был бы у них мотор, о котором мечтал Иерок... С мотором добыча увеличилась бы втрое. Теперь мотор на острове Врангеля есть.
      Ушаков с легкой завистью смотрит на горы грузов, которые сложены на берегу. Легче будет жить новой смене. Радиостанция, баня, моторный вельбот, даже кино. Мыла - сколько угодно. Прекрасные медицинские инструменты, новейшие приборы для научных исследований.
      Но главное, конечно, радиостанция. В любой момент можно связаться с Большой землей. В любой час - новости о жизни страны.
      По берегу бродят эскимосы. Они съехались со всего острова, чтобы поглядеть на пароход, проводить Ушакова, Савенко, Павлова. Эскимосы рассматривают незнакомые вещи, трогают их руками. Поднимают мешки, роются в распакованных ящиках.
      Новый начальник острова Минеев поглядывает на них с опаской.
      - Ничего не пропадет? - спрашивает он Ушакова.
      - Почему? - удивляется Георгий Алексеевич.
      - Да как же! Товары на берегу, тут же эскимосы. Растащат.
      Ушаков смеется.
      - Вот поживете с эскимосами, узнаете: с голода будут умирать, а чужого не возьмут.
      Быстро идет строительство. Под пронзительные крики чаек поднимаются стены дома-радиостанции, бани, нового склада. Капитан Дублицкий расщедрился и подарил зимовщикам мягкие кресла из кают-компании. Ушаков оставляет Минееву свою библиотеку.
      Таяна расспрашивают о жизни на острове врач Синадский и метеоролог Званцев. Таян польщен таким вниманием.
      - Начальник острова тебе понравился? - спрашивают его. Спрашивают потому, что Таян по пятам ходит за Ушаковым.
      - Умилек - большой человек. Он все знает. Он все делает, как эскимос. Даже лучше.
      - А врач? - интересуется Синадский. - Старый врач тоже все делал, как эскимос?
      - С ним всегда что-нибудь случалось, - снисходительно улыбается Таян. - То с нарты свалится, то запутается в постромках, упадет. А лечит хорошо. Лучше шамана.
      Поднята мачта радиостанции. Вставлены в окна нового дома стекла.
      Минеев ходит вокруг Павлова и уговаривает его остаться еще на два года.
      - Ивась, - говорит он. - Позвольте мне вас так называть. Останьтесь. Без вас нам будет очень трудно. Вы все тут знаете. И кто станет учить ребятишек?
      Павлов отказывается. Он собирался отвезти семью на Чукотку, а сам... Сам он будет ждать телеграмму от Ушакова. Телеграмму о том, что пора собираться на Северную Землю.
      - Георгий Алексеевич, - просит Минеев. - Павлов ваш друг. Уговорите его. Никто из новых зимовщиков не знает эскимосского языка. Никто не знает привычек эскимосов.
      - Мне трудно просить об этом Павлова.
      - Я понимаю. Три года вдали от родных мест. Хочется домой, хочется отдохнуть. Но поймите и вы меня. Без такого человека, как Павлов... Ведь вам он помог?
      Ушаков долго ходит по берегу моря. Как быть? Он рад, что Скурихин, все эскимосы решили остаться на острове. Это его победа. Значит, они не боятся ни черта, ни духов. Они убедились, что на острове много зверя, хорошая охота. Но Павлов... Вместе задумали экспедицию на Северную Землю, уже готовились к ней.
      И новичкам острова нужен Павлов. Очень нужен. Разве не хочет он, Ушаков, чтобы Минеев и другие зимовщики быстро привыкли к острову, подружились с эскимосами?
      Он находит Павлова на складе. Они выходят на свежий воздух, садятся на бревно. Раскурены трубки. Ушаков решается:
      - Ивась, может быть, останетесь? Минеев настаивает. Он просит. Я бы на его месте тоже просил.
      Губы Павлова сжаты. Он не смотрит на Ушакова. Потом поднимает глаза.
      - Ваше слово, Георгий Алексеевич, решит все. Вы считаете, я больше буду полезен здесь?
      - Да, Ивась.
      Забыты трубки. Молчат друзья.
      - Хорошо, - говорит наконец Павлов. - Теперь я вас попрошу... Там, в бухте Провидения, могила моего сына. Я хотел... Сходите, пожалуйста...
      Наступает день отъезда. Последние часы на острове. Надо торопиться: к берегу подступают льды. "Литке" задерживаться опасно.
      Эскимосы несут Ушакову подарки. Инкали подарила торбаса. Она расшила их бусинками, оторочила мехом песца. Таян молча сует вырезанного из кости медведя, Аналько принес большой шаманский бубен.