Рана на животе сейчас либо почти не кровоточила, либо дождь смывал кровь.

Она показалась мне неглубокой: нож прошел по касательной и разрезал в основном жировую складку и, может быть, мышцы. Кусок кожи можно было просто приподнять пальцами; разрез явно не шел в глубину. Это успокаивало. Я поднял голову и огляделся, собираясь с мыслями. Дождь гудел стеной. Гремело со всех сторон.

Град весело скакал по асфальту, но, несмотря на это, мне было жарко. По дороге неслась вода вровень с тротуаром. Вдалеке бежала старуха, накрытая клеенкой.

Сейчас ей ни до чего не было дела.

Я оттащил человека к кустам и встал. В принципе, он попросил оставить его здесь. Но после града станет холодно; если он останется лежать здесь всю ночь с такой потерей крови, то не выдержит. Меня беспокоила столь долгая потеря сознания. Это означало кому или что-то вроде того, и значит, могло быть действительно опасным. Если я позволю ему умереть, то буду виновен – и в моральном, и в уголовном плане. Я решил вызвать скорую.

До метро было минут пятнадцать ходу. Вначале я быстро шел, потом начал бежать. Отчего-то у меня начала кружиться голова. Подо любом будто бы включился крошечный зудящий моторчик и пытался раскрутить юлою весь мир вокруг меня. Вид человека, бегущего под проливным ливнем, никого не удивлял. Впрочем, никого и не было. Несколько машин окатили меня водой так, что я чуть не захлебнулся. В метро я вставил карточку и стал набирать номер телефона. И только на пятой цифре я понял, что набираю не 03.

Это был номер, весь день крутившийся у меня в голове. Человек смутной национальности примерно месяц назад попросил моей помощи в одном щекотливом деле, и я действительно ему помог. Его фамилия была Хараджа, а с виду он был похож и на грека, и на индуса, и на грузина. Вобщем, не разберешь. Сегодня утром я встретил его, точнее, он сам меня увидел, остановил машину и предложил подвезти. Он так меня благодарил, что мне даже стало неловко. В конце концов он сказал, он так и сказал: «если у вас какие неприятности, можете обращаться ко мне.» И дал телефон, который я не записал, а запомнил. Именно этот телефон кружил в моей памяти до сих пор. Именно этот телефон автоматически стали набирать мои пальцы. А почему бы и нет?

Дело, в котором я ему помог, было очень сомнительного свойства. Его занятия наверняка столь же сомнительны. И уж точно, он не похож на законопослушного болвана, который сразу же бежит звонить в милицию. В нашу милицию бегут только болваны. Однажды подросток напал на старуху, а когда мы сообщили об этом милицейскому патрулю, те подонки просто развернулись и ушли в другую сторону.

Зато когда их не просят… Пожалуй, когда он говорил о неприятностях, он имел ввиду случай вроде моего.

Я не надеялся, что Хараджа согласится мне реально помочь, но он мог помочь советом. Честно говоря, я оказался совершенно неподготовленным к такой ситуации, я не представлял, что делать – все варианты казались мне проигрышными. Что бы ты ни сделал, ты будешь неправ. Мне нужно было время – чтобы сосредоточиться, обдумать положение и найти выход. Но времени не было. К счастью, Хараджа оказался человеком решительным.

– Ждите меня у остановки через тридцать минут, – сказал он. – И никакой личной инициативы.

– На что вы надеетесь? – спросил я.

– На то, что пациент уже ушел или хотя бы уполз. Так будет лучше для нас и для него. Если он умер, я вам не помощник.

– А если нет?

– Разберемся на месте.

Я не засек точное время, но мне показалось, что машина подъехала гораздо быстрее, чем за полчаса. Дождь уже прекратился, небо перетекало из лилового в черное и лишь последний отсвет красного угадывался над крышами. Громадные лужи отражали воздух и деревья, причем так величественно, что казались горными озерами в миниатюре. Из машины вышли Хараджа и непомерно толстая старуха с чемоданчиком. Ее тело, довольно рослое, было почти одинаково в высоту, толщину и ширину. Однако двигалась она так проворно и легко, что я все время не мог отделаться от впечатления, что она просто надута воздухом. Мне даже хотелось ее потрогать. Толстуха оказалась врачом.

Когда мы подходили к кустам, оттуда кто-то выскочил и побежал. Так быстро, что мы не успели его рассмотреть.

– Это он? – сердито спросила старуха.

– Нет, конечно.

– Без «конечно». «Нет» уже достаточно. Меня звать Марфа Павловна. Будешь слушаться и делать все что надо. Иголку держать умеешь?

Мужчина лежал в той же позе. Вначале мне показалось, что он мертв, но Марфа Павловна ничего такого не сказала и я успокоился. Она работала быстро и очень профессионально, на мой взгляд. Она ощупала живот, оттянула веки и посветила фонариком, измерила давление, сделала еще что-то во многих местах, скорее всего измерила температуру, каким-то плоским датчиком.

– Давно?

– Что давно?

– Давно наложил жгут?

– Примерно часа полтора.

– «Примерно» это больше или меньше?

– Не знаю. Больше.

– Тогда молись богу. Я снимаю.

– Может быть не надо?

– Я лучше знаю что надо. Если жгут не снять через два часа, возможна гангрена. Если кровотечение возобновится, то прийдется везти в больницу. Без операции не выживет.

– А если вы?

– Операцию? Молодой человек, я не шизофреничка.

Она ослабила жгут, подождала немного и снова ослабила.

– Дай мне руку.

Она все-таки не могла встать без посторонней помощи со своего раскладного стульчика. Я подал руку. Вес был такой, как будто я тащил гиппопотама.

– Ну как?

– Вы здорово работаете, – польстил я.

– Ну, тем живу. Значит, есть хорошее и есть плохое. Внутреннего кровотечения нет, брюшная полость не прободнена, все органы целы, насколько я могу судить. Была разрезана вена, но кровотечение прекратилось. Эмболии нет. Ты знаешь, что такое «эмболия»?

– Примерно, – сказал я.

– Примерно не годится. Разрезанная вена иногда засасывает воздух. Когда этот воздух дойдет до сердца, оно окажется пустым.

– Да.

– Не «да», а в тридцати семи процентах случаев летальный исход, даже в клинике. Но здесь дело не в этом. Здесь дело в том, что он не приходит в сознание. Его раны – это просто большие порезы, я, кстати, их продезинфицировала, сейчас подержишь, пока я буду бинтовать. Для комы нет никаких причин.

– Может быть, его ударили по голове? – предположил я.

– Мозг не поврежден.

– Как вы можете знать?

– Молодой человек, не нужно соваться не в свое дело.

– Хорошо, не буду, – согласился я.

– У человека столько рефлексов, что по ним можно проверить все что угодно.

Мы устроены как электронная плата: если грамотно тыкать тестером… Только грамотно. Рефлексы в порядке, мозг не поврежден. Значит, вот что я советую.

Ничего не советую. Я думаю, что он все-таки очнется. Когда очнется, пусть лежит.

Через неделю сможет ходить не хромая. Но если он не очнется, то у вас будут большие неприятности.

– Что это все-таки может быть?

– Да все что угодно.

– Все-таки?

– Я не буду гадать.

Сделав перевязку, она ушла, не захотела ехать на машине. Ее насквозь мокрые и малюсенькие, как у Золушки, туфельки ухитрялись нести громадный вес. Может быть, в юности она была стройна как былинка. Может быть, она осталась такой же в душе.

– Она работает в больнице? – спросил я.

– Работала.

– На пенсии?

– Нет. Когда вместе работают один талант и десять тупиц, к тупицам люди не идут, а им тоже хочется иметь свое место под солнцем. Отсюда их ответные действия. Это называется демократия.

Всю дорогу к моему дому мы ехали молча и лишь один раз он сказал:

– У вас, оказывается, опасная работа.

– Иногда.

– Дальше будет хуже. Человеку с вашим талантом не дадут жить спокойно… Я помогу вам занести его в квартиру, наденем плащ и возьмем с двух сторон, в крайнем случае сойдет за пьяного. Но на этом моя помощь заканчивается. Моя фамилия Хараджа, а не Гасан Абдурахман ибн Хоттаб.

11

Когда-то меня спросили, точнее, я сам вызвался назвать четырех величайших людей человечества. Почему-то тогда у меня было особенное мнение на этот счет.

Я назвал Сократа, Канта, Леонардо и Толстого Льва. Сейчас, спустя примерно двадцать лет, я бы не включил в список величайших ни одного из них. Сократа за его диалог о государстве; Канта – за то, что его мысль объемна и тяжеловесна как вычислительная машина на вакуумных лампах; Леонардо – за то, что разбрасываясь всю жизнь, он так и не создал ничего настоящего, кроме нескольких картин;

Толстого – за вторую половину его жизни. Я попытался сегодня ответить для себя на тот же вопрос и не нашел ответа. С одной стороны, чем больше ты понимаешь в жизни, тем меньше становится четких ответов на вопросы, а с другой стороны, я чувствую, что четырех величайших просто не существует, хотя многие назвали бы Христа или что-то близкое лично им. Великие люди истории многочисленны. Они так многочисленны, что просто составляют толпу – это такая же толпа, как и любая другая. Так стоит ли растворяться в этой толпе?

Кое-что из того, что мне удалось открыть, могло бы поставить меня в один ряд с великими. Вычисление периода везения это уже очень сильная штука. Но я сделал большее – я научился создавать чудо и применять его. Это несложно, это доступно каждому, это доступно, например, вам. Сейчас я дам вам главную идею.

Для чуда нужно всего лишь две вещи: правильное настроение и регулярная тренировка. Но самое важное – это настроение. У вас случалось так, что вы легко заговариваете с девушками, вы умны, остроумны, легки, вы можете выдумывать рифмы или созвучия, вы можете отгадывать карту или то, какой стороной выпадет монета? Конечно случалось, хотя бы изредка. Я называю это настроение настроением импровизации: ты уверен, что у тебя получится, и поэтому получается. Только в этом настроении чудо становится доступным. Одинаково важны два компонента: уверенность в результате и безразличие к результату.

Напряженность заменяется свободной радостью игры.

Но как этого достичь, спросите вы. В детстве человек похож на асфальт сразу после того, как прошел дождь игры – он весь в игре – где больше, где меньше, – в зрелом возрасте он похож на сухой асфальт, на котором только местами вода собралась в лужи. Чем старше человек, тем труднее ему отдаться игре. Для большинства взрослых чистое настроение игры или импровизации недоступно.

Однако я нашел способ устойчиво создавать это настроение или вариант его.

Оказывается, что оно прекрасно известно религии – это именно то состояние, в котором оказывается человек, посвящающий себя богу и возлагающий на него руководство своими поступками по принципу: тебе сверху виднее, – прошу тебя, сделай как лучше и, даже если я не пойму тебя, то я все равно верю, что ты действуешь на благо мне, а я только исполнитель твоей воли на земле. Это сильно расслабляет в том смысле, что снимает волнение и ответственность за результат.

Полная уверенность в результате: результат все равно будет наилучшим, каким бы он ни казался моему несовершенному глазу. Ненапряженность, отсутствие любых зажимов. Свободное действие – что бы я ни делал, я делаю правильно. Подобное настроение может возникнуть после искренней молитвы. Безразличие – почти – к результату, из-за того, что ты оказываешься проводником вышей воли и твой маленький результат слишком ничтожен, хотя и интересен как доказательство высшего руководства.

Несложно провести эксперимент – помолитесь, слова несущественны, важен сам факт отдачи себя высшей воле – помолитесь искренне, очень искренне чему-нибудь.

Однажды я играл в теннис и мой противник, проигрывая, помолился богу – и выиграл. Причем выиграл он не хорошей игрой, а несколькими случайностями. Те, кто играет в теннис, знает, что довольно много мячей могут быть случайны, а любой мяч может оказаться решающим. Мой соперник, человек искренне верующий, оказался доволен божественной помощью. Меня же заинтересовало само явление. В следующий раз, оказавшись в ситуации прогирыша, я помолился про себя, – но помолился специально выдуманному богу, богу искусства. Насколько я знаю, таковой не существует. И случилось то же самое. Пошла полоса везения, причем заметил ее не только я. У меня получилось. Неведомая, но колоссальная сила меня услышала и помогла мне. Это было мое первое, специально задуманное чудо.

Любой из вас может поставить это наблюдение на самом себе, особенно если вы играете в теннис или занимаетесь любым другим делом, исход которого сильно зависит от случайности. Мое везение началось лишь в тот момент, когда сам результат партии стал неважен для меня, когда я переключился на другую игру.

Нужна вера, но не просто искренняя вера, а чувство абсолютной достоверности происходящего. Такое чувство нельзя получить волевым усилием, к нему нужно прийти свободно играя, проверить не от боли, а из интереса. По принципу: а почему бы и нет? И вот в некоторый момент наступает то самое настроение, которое легко узнается – настроение импровизации.

Поэтому люди и верят в бога – он дает им доказательства своей силы. Он творит чудеса. Но творит чудеса не только он – я убедился, что отдавать себя можно кому угодно и чему угодно. В результате тренировок я научился не отдавать себя никому и все равно держать, сохранять правильную сосредоточенность, правильное состояние мозга – то единственное состояние, при котором ты подключаешься к высшей силе.

Но, сколько бы я ни тренировался, я не могу держать это настроение долго, тем более, всегда. Есть полосы в моей жизни, когда я могу очень многое, и есть темные полосы, гораздо более обширные, когда я не могу ничего. Иначе и не может быть.

Такие же полосы чуда имеет природа и человеческая история: поэтому гении всегда рождаются гроздьями, пучками. Они растут рядом, как грибы. Рафаэль Леонардо и Микеланджело появились настолько близко, что были знакомы друг с другом.

12

В этот раз нужное настроение достигалось с трудом. Стоило мне сосредоточиться на несколько секунд, как посторонние звуки сбивали настрой. Я закрыл форточку чтобы не слышать детских криков. Но это не помогло: крики стали тише, зато вернее цепляли мое внимание. Я был слишком напряжен из-за событий последних дней. Когда затихли звуки, я вдруг увидел взлетающие у моего окна мыльные пузыри. Не представляю, как они забрались на такую высоту. Сейчас на лотках полно всяких учебников магии; в свое время я читал некоторые и даже завидовал наивным колдунам, которые растирают в порошок жабьи хвосты или что еще они там делают. Достаточно им выполнить определенный алгоритм, как чудо случится. А каждое мое чудо требует либо вдохновения, либо огромных усилий.

Каждый день приходится быть в форме, это тяжело. Кроме того, профессиональный маг вроде меня не имеет права даже выпить чашечку кофе, не говоря уже о более крепких напитках. Рассудок должен быть предельно ясен. Иногда мне мешал даже крепкий чай.

Сейчас вдохновение не приходило.

Чудо, которое я собирался совершить сегодня, было несложным. Я хотел заставить того паренька, которому отдал собаку, прийти ко мне и подробно рассказать о своей жизни. Его, кстати, звали Юрой. Я имею отличную память, но у нее есть один дефект: я забываю имена. Как бы я ни старался, не могу запомнить. Мне приходится записывать. Еще с первых дней моей работы я веду подробный дневник и туда вписываю имена всех людей, с которыми встречался или должен встретиться. Иногда все-таки попадаю впросак. На меня обижаются за невнимание.

Итак, моя записная книжка подсказывала, что его звали Юрой. Сейчас я произнесу заклинание и, если получится, он должен прийти и сообщить те сведения, которые я жду. При этом он не должен догадаться, что им управляют. Он прийдет ко мне по собственной воле, ощутив нечто вроде желания поболтать, и выложит мне максимум информации. Но если он не появится еще минут сорок, то можно считать, что эксперимент пока не удался. У меня уже получалось раньше управлять людьми на расстоянии, но всегда случайно и в малом объеме.

– Размышляете?

Неизвестный появился за моей спиной так неожиданно, что я даже похолодел.

Есть такой мгновенный непреодолимый, атавистический страх при внезапном появлении кого-либо вблизи.

– Работаю. Я вижу, вам уже лучше.

– Сколько времени я отсутствовал?

– Около суток.

– Представляю, что вы думали. Нужно было оставить меня там. Я же сказал, что ничего страшного не случилось.

– Ничего страшного?

– Это последствия ранения. Что-то вроде военного шока или контузии. При сильном кровотечении я сразу отключаюсь. Сдвиг в мозгах, такое никто не лечит.

Жаль, я не успел вас предупредить.

– Вы служили в армии?

– Нет, но так получилось.

Впервые я заметил как много шрамов на его теле. Он выглядел так, как будто десяток рысей играя драли его когтями. Он был довольно красив, но не здоровой, плотной мужской красотой, красотой свободно перетекающей силы, а чем-то иным, трудноопределимым, может быть, болезненным, может быть, извращенным. Если бы он имел сестру или дочь, очень похожую на него, она была бы чрезвычайно красива.

При всем этом он был идеально сложен, жилист и наверняка очень силен физически.

– Понятно. Как ваша нога?

– Можно наступать.

– Несколько дней побудете у меня, пусть заживет окончательно. Кстати, при вас мы не нашли ни документов, ни денег. Есть подозрение, что пока я бегал за врачом, вас ограбили.

– Был кошелек, но в нем только мелочь. Документы я не ношу. Не страшно. Я вам возмещу все убытки.

– Это не обязательно.

Кто-то позвонил в дверь – он вздрогнул, как кошка, но сразу же успокоился.

– Обязательно. Я всегда плачу долги. К вам кто-то пришел, пусть лучше меня не видят.

13

Пришел все-таки Юра. Значит, первый импульс сработал. Пусть невежды зовут это телепатией, внушением на расстоянии или еще как-нибудь – я знаю, что природа процесса совсем иная: я связываюсь с некой силой, которая управляет случайностями наших судеб, и случайности складываются так, как нужно мне. Я не знаю, что это за сила, но она абсолютна, она всемогуща, нейтральна по отношению к добру и злу, довольно безразлична к нам. Это никак не бог, и уж тем более не дьявол. Эта субстанция живет в совершенно другой плоскости. Я называю ее Кси.

Просто потому, что нужно ее как-то называть, да еще потому, что греческая буква кси пока еще никем не занята. Не то что, например, пси, альфа, или омега.

– Ну как дела? – я поставил чайник и мы сели за стол.

– Скучно. Я четыре дня живу и ничего не происходит. Вы сказали жить как растение, но это трудно. Я начал фотографировать. Это можно?

– Нормально.

– Принес фотографии, оставлю вам посмотреть.

– Стоп. Сейчас очень важный вопрос: когда ты решил показать мне фотографии?

– Вчера. Или даже тогда, когда купил пленку. Мне захотелось прийти и поболтать. И рассказать. Ведь должен быть какой-то отчет. О работе, если только называть безделье работой. И я купил туфли.

Вот это да.

Я посылал именно такой импульс час назад: прийти поболтать и дать максимально подробный отчет. Но импульс сработал ДО того, как был послан.

Сработал на несколько дней раньше, еще до того, как пришел мне в голову.

Похоже, что Кси свободно расправляется с такими вещами, как прошлое и будущее.

Она проходит поверх них. Она управляет временем как ребенок велосипедом.

Однажды мне приснился сон: человек в спецовке пробует завести бульдозер. С энной попытки бульдозер все же заводится и оглушительно тарахтит. Я просыпаюсь под звон будильника. Ничего необычного, правда? А необычное в том, что бульдозер был подготовлен в моем сне еще ДО того, как зазвенел будильник.

Современная наука утверждает, что это невозможно. Но вспомните свои сны – и вы согласитесь со мной.

– Ты уверен, что эта мысль пришла тебе несколько дней назад?

– Да. Это так важно?

– Сначала покажи, что ты снимал.

Я рассматривал фотографии. Несколько сюрреалистических снимков: случайные предметы скомпонованы в совершенно дикие структуры; дом, окрестности, несколько видов из окна, очень много фотографий облаков, облака на закате, облака как фон для летящих птиц, дождь. Снова дождь. Соседи.

– Кто это? – спросил я.

– Живет в сорок четвертой квартире. У нее мальчик. А это старушка из сорок пятой. Где-то был еще… Вот он.

Вот он, объект моей мести. Собственно говоря, ничем чрезвычайным он предо мной не провинился. Негодяй, конечно, но мало ли негодяев вокруг нас? Что еще?

Мы хорошо знали друг друга, мы с детства жили на одной улице в домах напротив.

Несколько раз он воровал мои деньги, несколько раз втягивал меня в сомнительные дела и сразу же предавал, многое другое – но, вобщем-то, ничего серьезного. Он был обычным тупицей, обычным хулиганом, затем пошел в армию и там ему выбили несколько передних зубов. Затем он завел гитару и орал по ночам злые пьяные песни, затем женился и стал беспробудно пить. Затем ушла жена с детьми, привязав его пьяного к кровати, напоследок. Потом жизнь текла без происшествий, оттеняемая лишь скандалами с соседями, появлениями участкового иногда, запоями и всякой другой мелочью. Потом его дом сгорел и он получил новую квартиру в многоэтажке. И теперь рок, руководимый мной, собирается занести над этим убожеством свой хлыст. За что я его так?

– А вот Дина. Кушает.

Это он сказал с любовью.

– Нашли общий язык?

– Не знаю. Она какая-то странная.

– А по ночам?

– По ночам я сплю. Пробовал ее дрессировать.

– И как она?

– Нормально. Мне говорили, что характер собаки может испортиться, когда она меняет хозяина. Но это не наш случай. У нас все нормально.

– Она тебя любит?

– Не знаю. Слушается. Умная ужасно. Вчера мы как-то не разминулись на улице с этим уродом из сорок шестой квартиры, вот этим, который на фотографии, так Дина так зарычала, что он сразу выпал в осадок. Она меня защищает.

– А если бы она, допустим, напала, ты бы смог ее удержать?

– Она не нападет. Она умная.

– Я имею ввиду чисто физически. Сумел бы удержать или нет?

– Не знаю. А зачем?

– Да так просто.

– Не сумел бы. Она тянет, как танк.

Я продолжал рассматривать фотографию урода из сорок шестой. Да, постарел, бедняжка. Но тот же взгляд, тяжелый и злой и в то же время странно беспечный. Те же сгорбленные плечи, которые я помню с детства. «Я буду сечь его ремнем, чтобы пошел в институт», – помню, так говорила его мать. И действительно секла, а он бегал от нее вокруг стола и орал: «мама, не надо!» Потом он высек ее сам и с тех пор она жила отдельно. Лицом он слегка похож на волка из «Ну, погоди!», с той только разницей, что волк умел улыбаться и удивляться. В его же лице только тяжесть – и ничего светлого.

С самого детства он чувствовал мою необычность, мое превосходство, может быть. Еще тогда, когда я считал себя гадким утенком, а его – Великолепным Старшим Хулиганом, он видел, что я лучше и сильнее его. Всех тех гадостей, которые он мне чинил, не перечесть и не упомнить. Да и какая разница? – ведь дело не в них. Дело в соперничестве двух мировоззрений: мировоззрения личности и мировоззрения злобного дауна. До сих пор во всех бесчисленных, хотя и мелких столкновениях даун брал верх. Именно потому, что он даун. И я обязан доказать, что это неверно, что это не закон, а извращение закона. Доказать эпохе, миру Богу, если таковой существует. Это не личная месть. Просто все мы привыкли жить рядом с торжествующими негодяями. Они не преступники, они всего лишь подонки, их не накажет закон. Закон для них не писан. Но есть более высокий закон – закон совести. И этот закон говорит мне, что зло – в любой его форме – не должно оставаться безнаказанным.

Чем больше я наблюдал за ним, а это длилось почти тридцать лет, тем больше я убеждался в одном и том же и, наконец, я сформулировал это для себя как принцип: негодяев нужно ограничивать – как сорняки, как нефтяные пятна в море, как расплодившихся крыс. Это обязанность каждого порядочного человека. Если видишь негодяя – не проходи мимо.

– Ну как отношения с соседями? – спросил я.

– Никак. В основном не контактируем. Читаю книжки. Смотрю телевизор. Кушаю спагетти с индюшиными крылышками. Но скучно. И ничего не понимаю. Может быть, дадите конкретные указания. Должны же быть конкретные указания.

– Почаще гуляй и поменьше читай. Веди себя попроще и дружи с соседями. Все.

Мы выпили чай и еще немного поговорили. Пока все шло как по маслу. Вот только мне было жаль этого мальчишку. Я не хотел его подставлять. Прийдется повозиться, придумывая окончательный план.

14

Когда я вошел в спальню, мой новый знакомый лежал поверх одеяла и сосредоточенно смотрел в потолок. На его теле были только трусы и бинты. Бинт на животе слегка пропитался кровью.

– Вы когда-нибудь рассматривали бинт со свежей алой кровью так, как рентгеновский снимок, на просвет? – спросил он. – Страшно красиво, красивый цвет, я имею ввиду, исключительный. Я сказал гадость, не обращайте внимания.

– Рассматривал, – ответил я.

– Этот … о котором вы говорили, из сорок шестой квартиры…

– Не надо ругаться.

– Да ради бога, не буду. Извиняюсь, но я слышал ваш разговор. И у меня мелькнула мыслишка, так случайно. Так вот, этот приятный человек из сорок шестой квартиры, тот, на которого зарычала собака вашего знакомого, он живет в доме сто сорок восемь, улица Продольная?

– Совершенно верно.

– А зачем он вам нужен?

– По личному делу, – ответил я.

– Можно взглянуть на фото? Да, это он. Все та же гадкая сволочь. Вся проблема в том, что и мне он нужен – и тоже по личному делу. Если наши личные дела не пересекаются, то все в порядке. Но если пересекаются, вашему делу прийдется потесниться.

– Или вашему, – ответил я.

– Никогда. Мое дело слишком важное.

– Мое тоже.

– Надеюсь, вы не любовники? – спросил он.

– Нет.

– И он не ваш зять?

– Ничего подобного.

– И вы не собираетесь оставить ему наследство?

– Не собираюсь, – сказал я.

– Тогда все в порядке. Потому что я собираюсь его убить.

Повисла пауза.

– Отлично. Я тоже, – соврал я.

Он даже не взглянул на меня.

– Вы не сможете никого убить, – сказал он. – Это не в вашем характере. Даже если все получится, вы помучаете его и отпустите. Он станет лишь сильнее. А я его прикончу.

События начинали приобретать неожиданный поворот. Совпадение? Но кому как не мне знать, что таких совпадений не бывает? Совпадение это лишь маска, которую надевает судьба, чтобы скрыть свои гримасы.

– А если мы вместе? – попробовал я сделать неожиданный ход.

– Я не связываюсь с новичками. Вы даже не можете стерпеть нормального крепкого слова, а как раз такими словами говорят настоящие мужчины. Я думаю, что вы какой-нибудь иегова, или вроде того. Не желай, не гордись, не улыбайся, не спи с женщинами даже во сне. А с женой целуйся через тряпочку, смоченную нашатырным спиртом. Короче говоря, робот. И ваш бог робот, потому что спасает не людей, а роботов вроде самого себя. Кого не может сделать роботом, того сжигает в огне, как мусор.

– Я не принадлежу ни к какой секте.

– Тогда я буду нормально разговаривать, ……… мать.

– Вот по поводу этой фразы, – сказал я, – раньше первым словом в этой фразе было слово «Я», потом его просто стали пропускать. А второе слово – это глагол в прошедшем времени. Когда-то давно, когда старый мужчина встречал молодого где-нибудь в глухом месте, например, в лесу, он сразу выкрикивал эту фразу про мать – и молодой думал, что встретил своего настоящего отца.

– Ага. И зачем же?

– Затем, что незнакомых стариков обычно убивали и грабили без лишних разговоров. Традиции такие. А родителей почитали даже тогда. Поэтому, когда вы говорите эту фразу о матери мне, она не имеет никакого смысла, ведь мы с вами одного возраста.

– Ага. Значит, вы какой-нибудь профессор изящных слов и каждая моя грамматическая ошибка режет вам ухо. Так?

– Нет. У меня просто жутко прикладная профессия. Я волшебник.

– Не более и не менее. Это бывает. У вас есть ковер-самолет.

– Ковер-самолет это для витающих в облаках. А я прикладник, если так можно выразиться. Я специализируюсь на удаче, особенно на удаче в делах. В каждом деле есть много непредсказуемых случайностей. Я организую их так, чтобы в сумме они приносили удачу. Для этого мне нужны слова, всего лишь слова.

Поэтому каждое слово в этом доме имеет большую силу. Не более и не менее.

– Я думаю, вам за это платят?

– Десять процентов от выручки.

– Получается?

– Практически всегда.

– Блин, тогда я затыкаю свой грязный рот. С волшебниками нужно быть осторожным. Или «блин» тоже запрещен?

– Вы употребили слово «блин» как междометие, а не как существительное.

Проще говоря, как заменитель ругательства. К сожалению, это слово одно из самых опасных. Когда вы говорили про мать, это было просто чепуха, это ничего не означало. Но когда вы произносите «блин» в смысле ругательства, вы называете имя.

– Имя?

– Мужское имя, которое было проклято на протяжении многих поколений. Имя гнусного предателя. Когда вы говорите, «блин», вы обращаетесь к нему по имени и просите его помощи и защиты. Это все равно что молиться богу, только вместо бога подлый негодяй. Его настоящее имя было Блуд, отсюда пошли слова «заблудиться» и «заблуждаться», то есть, поверить Блуду и пойти за ним.

– Но ведь этот ваш Блуд мертв, какая разница, зову я его или нет? Он меня не услышит.

– Зато вас услышит Кси. Я не могу вам объяснить, что это такое.

По-простому, это такая штука, которая распределяет случайности вашей судьбы.

Она вас услышит и случайности вашей судьбы чуть-чуть сдвинутся. А это все равно, что чуть-чуть сдвинуть межпозвоночные диски: в девяноста девяти случаях из ста ничего не случится, а в одном можно остаться инвалидом.

– Если вы мне расскажете подобные вещи и о других словах, то я вообще не смогу нормально ругаться.

– Нет, не расскажу. Многие слова ничего не значат.

– Ну ладно. Будем считать, что разговор не состоялся.

Он отдал мне фотографию.

– Почему не состоялся? Есть некто, которого вы хотите убить, причем собственноручно, и я вам мешаю это сделать. Но я не знаю ваших мотивов, а вы не знаете моих. Расскажите.