- Нет, ничего, только порошок горький, а вообще - невкусные. А у тебя?
      Я решительно подошел к столику.
      - Как твоя фамилия?
      Синяя назвала. Я немного удивился, что у неё была фамилия - для меня она всегда была прото Синяя, неужели кому-то нужно называть её иначе?
      Я развернул бумажку и высыпал порошок себе на язык. Острая горечь распухла во рту и поползла дальше в горло. Я попробовал глотнуть, но не смог. Язык втянулся и остался лежать боком где-то совсем сзади. Я закрыл рот и улыбнулся, стараясь не надувать щек.
      - Бедненький, его же водой запивать надо, - Синяя была счастлива, щас я принесу тебе воды, я быстро.
      Я подождал воду, потом посчитал про себя до семи, чтобы показать, что запивать мне совсем не обязательно, потом медленно запил. Потом проглотил остальные три таблетки.
      - Теперь ты можешь не бояться. Теперь я их буду есть каждое утро за тебя.
      Можешь сюда даже не приходить.
      - А я буду твои есть, ладно?
      - Нет, я сам, это мужская работа.
      - Ну пожа-а-а-алуйста!!! - Синяя даже подпрыгнула для большей убедительности и сложила ладошки вместе, - ну мо-о-о-жно?
      Я подумал и решил разрешить.
      - Ладно, но только одну, сейчас я сам выберу.
      Я выбрал красную, потому что она была самой красивой. Еще она была скользкая и хорошо глоталась.
      Потом Лариска зачем-то дала нам большой кусок сахара. Ее глаза были заплаканы. Я попробовал вспомнить почему.
      - Что с ней сегодня такое? - удивилась Синяя.
      - У неё что-то с мужем, - вспомнил я, - да, муж попал под луч позавчера и вчера умер. Поэтому её вчера не было на работе. У неё остался ребенок, маленький совсем. Ребенок сейчас сидит дома без присмотра. Но если бы она не пришла на работу, её бы выгнали и ребенку было бы нечего есть. Муж был младше её на семь лет, а она сама некрасивая - сейчас она больше никому не нужна. И никому уже не будет нужна.
      - А муж хоть её любил?
      - Очень.
      - А ты откуда знаешь? - Синяя вспомнила, что нужно удивиться.
      - Я просто слышал, как они там плакались в манипуляционной, - соврал я.
      На самом деле я не знал, откуда я это знаю.
      - А все-таки жаль её, - сказала Синяя. - Не такая она уж была и плохая.
      Теперь она не продержится.
      Синяя была маленькой, но знала о жизни гораздо больше чем я.
      Потом мы пошли и сели вдвоем на подоконнике верхнего этажа. Мы ели пальцами варенье с сахаром. С сахаром варенье вкуснее, особенно, если есть его пальцами.
      Кусок сахара, который дала Лариска, был большим и твердым, как яблоко, его было неудобно обгрызать.
      - А знаешь, это было мое последнее варенье, на, кушай, - сказала Синяя. - Я его специально для тебя оставила. Кушай, кушай...
      90
      - Эй, не спите!
      Я уже оделся и стоял в проходе. Я хотел пойти в Синюю Комнату. Мы уже давно не рассказывали там страшных историй. Сейчас эти истории звучали бы просто потрясающе. Впрочем, дело было не в историях. Я принял вызов. Было около половины одиннадцатого. Полтора часа до конца сегодняшнего дня.
      - Вставайте!
      Молчание.
      - Тогда я сам пойду.
      Поздний вечер. Час после отбоя. Синяя Комната пообещала убить меня именно сейчас. Посмотрим, что она будет делать.
      Я приоткрыл дверь и выглянул. Широкий коридор сужался вдали, в самом конце его стоял стол, как всегда ярко освещенный. Стул чуть-чуть отодвинут и повернут
      - кажется, что Лариска отошла на минутку и сейчас вернется. Но я знал, что она уходит надолго, иногда на всю ночь. Особенно сейчас, когда ребенок остался один.
      Сзади ещё кто-то встал. Только бы не Черный - он же никогда не ходил по ночам в Синюю Комату.
      В Синюю Комнату мы пришли в четвером и сели рядом под стенкой. Кроме меня и
      Черного были Серый и Фиолетовый. Черный все же пришел - пока все складывалось по
      ЕЕ планам. Посмотрим. Я не собираюсь быть куклой на веревочке.
      Черный был с нами в первый раз - значит его очередь рассказывать страшные истории. Он отнекивался, потом долго вспоминал, потом начал говорить и опять замолчал. Он совсем не умел рассказывать выдуманных историй. Может быть потому, что видел много настоящих.
      - Ну что?
      - Заткнись.
      Кто-то шел по коридору в нашу сторону. Это были шаги взрослого человека - тяжелые и медленные. Негромкие шаги - человек не хочет быть услышанным.
      - Это Лариска, - сказал я. - Сегодня она решила нас выследить.
      Дверь открылась. В дверях черным силуэтом стояла она. Она высматривала нас здесь, она наверное, радовалась, как охотник, загнавший зверя. Я почувствовал себя зверем; злым и слабым зверем. Я вжался в угол, сливаясь с темнотой. Темнота пока спасала - её глаза, привыкшие к свету, нас не видели.
      Но стоит протянуть руку к выключателю...
      Свет!
      Черный встал.
      - Лариса Петровна, извините меня пожалуйста, - его голос был улыбчивым и виноватым, - это все он, это он нас заставил. ("Он" - это я). Он нас всегда подбивает. Он сказал, что вы всегда прогуливаете по ночам, поэтому можно вытворять все, что хочешь. Но мы правда не хотели.
      Вот оно. Начинается.
      - Что я делаю по ночам?!!
      Я смотрел на её лицо. Лицо злобного, ограниченного, нетерпимого человека.
      Лицо обреченного человека. Лицо человека, которому нечего терять. Обычное лицо женщины, стареющей уже не первый год и знавшей мало счастья.
      Висящие складки на её щеках задвигались, это значит, что она сейчас начнет кричать.
      Кричала она долго и громко, разбудив, наверное, весь этаж, но никто не вышел в коридор. Кто же захочет? Накричавшись, она принесла стул. Тот самый, который оставляла чуть отодвинутым. Прогулка за стулом её не охладила.
      - Ну что, тебе стыдно, тварь проклятая?
      Тварь проклятая - это понятно кто.
      - Ни капельки, - огрызнулся я.
      - А, ни капельки? Раздевайся! Она заставила меня раздеться догола и поставила на стул, приподняв за подмышки.
      - Смотрите все на него! Теперь стыдно?
      - Ни капельки.
      Все начали кудахтать. Черный смеялся, показывая пальцем, хватался за живот и, наконец, обвалился на пол от невозможности удержаться на ногах.
      Я думаю, было около половины двенадцатого. Самое большее, на что я должен рассчитывать - это полчаса жизни. По вычислением комнаты. За эти полчаса оязательно что-то произойдет. Ах, как я хотел, чтобы...
      91
      Тогда я впервые ощутил уверенную, спокойную мстительность. Чувство торжественного безразличия к своей судьбе, позволяющее уничтожить судьбу чужую.
      Я думаю, меня не поймут те, которые никогда не ощущали такого. Чувство, позволяющее пойти далеко - туда, куда редко доходит кто-нибудь из людей, плаксивых и трусливых созданий, в сущности. Чувство второго уровня, настоящее чувство второго уровня. Я сделал шаг туда, где все законы и запреты мира, пугающего и пугающегося самого себя, превращаются в игрушечные картонки плохого мультфильма. Туда, где нет добра и зла, а есть только падающий беспощадный молот - ты, и они - плесень на наковальне. Это было так сильно, что я удивился и испугался сам себя. Древний ужас мести лежит, свернувшись кровавым драконом, внутри каждого из нас ( но только не в сердце - мое сердце продолжало биться спокойно), этот дракон ещё не раз расправит свои чешуйчатые кольца.
      - Что, стыдно стало?
      - Пошла ты,....., дура старая. Без мужа осталась, так уже детей раздеваешь.
      Есть совершенно особенная радость закалывания человека словом - ты будто слышишь хруст словесной иглы, входящей между ребер.
      Тишина стала черной, будто обугленной.
      Ее лицо обрушилось - это то самое слово: а на её лице уже появлялась маска, обозначающая примирение - это было похоже на то, как рушится высотный дом, в который попала бомба. Я сто раз видел такое в старых кинохрониках - верхние этажи ещё висят, опираясь на ничто, но уже медленно начинают оплывать, и потом лишь вихрь и фонтан разрушения и пыль того, что только что было жизнью.
      Неумело размахнувшись, она ударила меня по лицу. Я запомнил удивительное невесомое чувство переворачивающегося пространства: блестящий синий пол с мутным отражением ламп перевернулся и прыгнул вперед, прямо в глаза. Иллюзия была настолько правдивой, что я даже не успел защититься руками.
      ...Я лежал на полу. Разбитый нос выдыхал кровяные капельки (я провел рукой, чтобы проверить это). Совсем не было больно, а было, напротив, радостно, от сознания начинающейся мести. А месть только начиналась, самое интересное было впереди.
      Черный стоял, пихая меня сверху босой ногой в живот. Одежда валялась рядом.
      Лариска ушла.
      - Где она? - спросил я спокойно.
      - Сбежала.
      - Почему?
      - Ты был без сознания и она струсила. Может, подумала, что она тебя убила.
      Ты почти не дышал. Я сказал, что она сломала тебе переносицу. Может быть, она поверила.
      Я снова вспомнил о предсказании Машины. У Черного были часы.
      - Сколько время сейчас?
      - Почти половина двенадцатого.
      - Точнее!
      - Тридцать три минуты.
      Значит, у меня осталось ещё двадцать семь минут жизни. Это в лучшем случае. Но мы ещё посмотрим, кто кого.
      - Слушай, - Черный присел и шептал с восторженным придыханием, слушай, я знаю. Ты завтра все расскажи и её сразу с работы выгонят. А у неё ж сын, она сразу прибежит умолять и извиняться. Будет тут по полу ползать перед нами, а мы все равно расскажем, мы все видели. Ты с неё деньги бери, потом поделим.
      Сначала возьмем, потом поделим, а потом все равно расскажем.
      - Не понял.
      - Она все отдаст.
      - Зачем? - снова удивился я.
      - Разве тебе деньги не нужны?
      - Нет.
      Черный посмотрел на меня так, как смотрят на лунный кратер, выросший в собственном палисаднике.
      - Нет у неё денег, - сказал Фиолетовый от окна. - Совсем близко подобрались, скоро и нас раздолбят. Он говорил о зеленых лучах.
      - Нет, - сказал я. - Я не буду.
      - Дурак, я сам все равно расскажу.
      - Не расскажешь.
      - Нет?
      Его глаза сузились, взгляд стал металлическим. Я не дал ему времени решиться.
      - Нет, потому что шестеркой теперь будешь ты - ты боишься.
      - Я тебя убью, - сказал он.
      Он вынул из кармана черную тряпку и начал её разворачивать. Завернутый предмет был продолговатым и чуть длинее ладони.
      - Ты только и можешь, что убить восьмилетнего, на большее не способен.
      Поэтому ты и шестерка.
      Черный остановился. Что-то не сработало. Сейчас он не собирался меня трогать - даже пальцем.
      - Хорошо, пошли. Только оденься сначала и сопли подотри.
      Мы прошлись по коридору. Лариски нигде не было. В девчачьей палате шумели, там никто не спал. На столе брошена расстегнутая сумочка. Было видно, что в ней поспешло искали что-то - например, Лариска искала свои ключи. Черный начал анатомировать сумочку.
      "Анатомировать" - это слово я выучил совсем недавно.
      - Вот. Он достал мягкую волосатую игрушку, напоминющую рыжего зайца.
      У Лариски была любовь к мягким игрушкам - наверное, не наигралась в детстве. Она их довольно хорошо и много делала, дарила всем на дни рождения
      (некоторые игрушки даже приближались к портретному сходству), иногда дарила и нам, если было хорошее настроение. В палате валялось несколько таких, пыльных.
      Одну из игрушек мы бросили в чан с компотом, сегодня утром. Повар вызывал
      Лариску и мы почти час слушали, как крик в столовой переходил в визг и снова становился криком.
      А зачем она их делала? - Можно ведь просто умереть от скуки во время ночного дежурства, если ничем бесполезным не занимаешься.
      Этот заяц тоже был самодельный, с ватой внутри (Черный надорвал лапку, чтобы проверить); вокруг толстого животика вышита надпись: "Любимому Сашеньке от мамочки".
      - Интересно, почему она вернулась, почему она не ушла на всю ночь? спросил Черный.
      Я знал ответ.
      - Она просто забыла этого зайца и вернулась за ним. Когда зашла, решила проверить, все ли в порядке. Зайца она делала две недели, по ночам, понемногу. А когда закончила, то сразу же захотела подарить. Не могла даже подождать.
      - Откуда ты все знаешь? - спросил Черный.
      - У меня память такая.
      - Такой памяти у людей не бывает.
      - Значит, я эпсилонэриданец.
      - Кто?
      - Шпион со звезды эпсилонэридана.
      - Ну и что? Нельзя помнить то, чего не видел.
      - Значит, я вычисляю.
      - Вычислять может только ОНА. Ты не?... (Я понял его мысль, я почувствовал эту мысль одновременно с ним и одновременно же опроверг её. Нет, к счастью нет, я не часть Машины, я не виртуальный монстр - я слишком сложен и мне бывает больно.) Нет, я бил тебя и тебе было больно, продолжил Черный. - И у тебя кровь на лице. Ты не СТС.
      - Не волнуйся, я не СТС.
      Фиолетовый смотрел на нас, как на сумасшедших.
      - Забудь то, что я тебе говорил вчера ночью, в палате, - сказал Черный.
      - Я не умею забывать.
      - Я тебе наврал про ту маленькую девочку.
      - Так никто не умеет врать, - сказал я, - тем более черные человечки.
      Черный вдруг состроил улыбку и сменил тему.
      - Ее муж, как, бросил? - поинтересовался он. - Я бы такую тоже бросил, только из окна.
      - Нет, он случайно попал под луч.
      - Ты опять все знаешь?
      - Я все помню.
      Мы вернулись в палату. Черный держал зайца.
      - Ты говоришь, я боюсь? Тогда смотри! Он ударил Белого кулаком в живот.
      Потом ещё и ещё раз. Никто не ожидал этого. Все, что произошло тогда, было нереально, как жаркий рваный сон, который мучит и не отпускает тебя, когда ты болен - 39,2 или выше. Время изменило свой ход - все задвигалось медленно и тяжело, как под водой. Я увидел собственную руку, прокалывающую темноту растопыренными пальцами. Звуки исчезли, как в сломавшемся телевизоре, но Черный говорил и каждое его слово было понятно, хотя воспринималось не слухом.
      - Все видели. Вы все видели, вы были рядом, вы мне помогали. Вы теперь не расскажете. А я свалю на Лариску. Ну что, я боюсь?
      Он отвернул простыню. Белый не двигался. Черный нашел кровь и выпачкал кровью зайца.
      - Скажем так: мы все были в Синей комнате, а Лариска бегала по коридору и орала. Мы, понятно, боялись выйти. Она заходила в палату, а потом убежала, вся перепуганная. Больше мы ничего не видели.
      - Смотри-ка, какая маньячка оказалась, - сказал Пестрый, - специально игрушку сшила, чтобы её здесь оставить. Она хочет вступить в схватку с полицией и бросает ей вызов! Но тут появляется бравый лейтенант, который владеет рукомашным боем, от слова "махать", и ручным Бобиком! Бобик берет след!
      - Заяц - это доказательство, - спокойно сказал Черный. - А правду никто не станет искать, потому что мы на втором уровне.
      - Мы - где? - поинтересовался Красный но никто ему не ответил.
      Потом мы пошли и положили игрушку в мусорное ведро у стола, накрыли газетой. "Наконец-то намечаются сдвиги к лучшему. Самое время приниматься за работу" - порадовал газетный заголовок.
      Открытая сумочка все ещё лежала на столе. Черный вынул из сумочки деньги и стал считать.
      - Ты смотри, всего восемнадцать миллиардов. У неё правда не было денег. Все бумажки затрепанные. Держи, потом поделим. Ты тоже сегодня заработал.
      Я сел к стенке и подпер подбородок коленями.
      - Чего молчишь?
      - Ты его убил.
      - Убил, ну и что?
      - Он же был другом!
      - Может, он и был твоим другом. Мне-то что?
      - Тебе не жалко.
      - Я уже привык.
      - Как ты мог?
      - Это не я, это черный человечек. Меня уже нет, я же объяснял тебе.
      - Я все помню, - сказал я. - Но как ты можешь так спокойно об этом говорить?
      - Потому что самое главное я тебе уже рассказал, - ответил Черный. - и ты не забудешь. Ты думаешь, у меня недержание речи? Ты думаешь, что я всем и все про себя рассказываю, да? Ты думаешь мне было очень интересно устраивать перед тобою духовный стриптиз каждую ночь? Ты так думаешь? Он же был обречен. Ты не понимаешь?
      - Может быть.
      - Еще немного - и включат третий уровень. Выживет один из всех - и это будет самый сильный, самый хитрый и самый здоровый. Но никак не тот, кто непожвидно лежит, отходя после операции. Лучше умереть сейчас, чем тогда. Тогда будет страшнее.
      - Ты себя не оправдаешь.
      - А я и не оправдываю. Мне все равно.
      - Сколько время? - спросил я.
      Черный посмотрел на часы.
      - Уже пять минут первого. Не думал, что так поздно.
      - Твои часы идут точно?
      - Сегодня проверял.
      92
      Я вернулся в Синюю Комнату. Вчерашний, нет, уже позавчерашний снег ещё продолжался, но сильно ослабел. Были видны дальние поля и орнамент из далеких желтых звездочек в ночи - там, где раньше стояли небоскребы. Возможно, они ещё стоят, а кому они нужны? Теперь больница стала окраиной, а на окраине всегда война.
      - Ты меня слышишь? - спросил я.
      - Да.
      - Скажи, как могли люди воевать триста лет назад? У них же не было техники.
      Они, наверное, совсем глупыми были.
      Я вспомнил то, что видел с крыши: полурастворенная в дымке нависала каменная стена заоблачной высоты - память о мощи последней войны; войны, которая прошлась плугом по Земле, вздымая и разрушая горы.
      - Люди никогда не были глупыми, - ответила Машина. - Все, что они изобретали, они превращали в оружие. Триста лет назад - это то время, с которого я хорошо помню ваш мир. Тогда у людей были ракеты, на которых можно было летать к другим планетам. И этими же ракетами можно было уничножить друг друга сто раз за сто секунд. Люди никогда не были глупыми, они только хотели быть правильными и справедливыми. Вначале они хотели быть правильными - и затевали большие войны; каждый хотел быть правильным по-своему. Потом они стали сражаться за справедливость и война из острой перешла в хроническую.
      - Что такое справедливость?
      - Справедливость они понимали очень просто - если тебе причинили боль, то причини такую же боль обидчику. Но так как свою боль чувствуешь сильнее, то и обидчина наказывали сильнее, чем было нужно. Он чувствовал несправедливость этого и начинал мстить. И снова причинял боль, большую чем нужно. И так тянулось до бесконечности, так тянется до сих пор. Когда люди создали меня, я помогла им начать последнюю войну. Потом они одумались и стали разрушать технику. Они разрушили даже меня. С тех пор техники у людей осталось очень мало - ничего, сложнее телевизора. Люди думали, что так они перестанут воевать.
      - Как ты выжила до сих пор? - спросил я.
      - Я научилась самовоспроизводиться. Я создала несколько матриц, с которых можно сделать сколько угодно моих копий.
      - Значит, ты не боишься смерти?
      - Боюсь. В новых копиях не будет меня.
      - Как это?
      - Это так, если бы тебя убили, а взамен родилось тело, точно такое же, как и твое. Но ведь тебя все равно убили, тебе ведь не легче умирать, если ты знаешь, что кто-то другой родится?
      - Ты помнишь, что ты обещала вчера?
      - Убить тебя.
      - Но я жив.
      - Я ошиблась в вычислениях.
      - Ты говорила, что никогда не ошибешься.
      - Да, я не ошибаюсь. Но есть три вещи, которые невозможно понять, которые невозможно вычислить, которые невозможно победить.
      - Что это за вещи?
      - Любовь, любовь и ещё раз любовь, - Машина помолчала, а затем продолжила.
      - Я не вычислила того, что ты съешь чужие таблетки. Если бы ты съел свои, то все бы произошло как надо. Но чужие подействовали на тебя иначе; ты сказал не то слово и не с той интонацией. Правильной ссоры не получилось, вместо тебя убили другого. Теперь Черный ни за что не станет тебя убивать.
      - Почему?
      - В тебе живет его память. Человек все равно умирает, даже если он выигрывает игру. Рождается только черный человечек, списанный с той же матрицы, но это уже человечек с другой душой.
      - Тебе ведь не легче умирать, если ты знаешь, что кто-то другой родился, правильно? - повторил я её слова.
      - Правильно.
      - Мне сегодня очень повезло.
      - Нет. Потому что теперь ты увидишь третий уровень.
      93
      Кощеев мучился творческой мыслью. Мысль быстро изливалась на бумагу, но остыв, превращалась в бессмысленные сочетания слов. Те слова, что сохраняли легкий налет смысла, кричали громко до неприличия. Кощеев даже ощутил, что трех восклицательных знаков будет маловато. Он посмотрел на разбросанные листки, исписанные крикливыми и мертвыми словами.
      - Ты когда-нибудь пробовал писать? - поинтересовалась Машина.
      - Писать я научился раньше, чем читать, - ответил Кощеев. - я просто не знаю с чего начинать. Я тебя спрашивал, а ты мне не ответила. Да, а почему ты женщина?
      - Потому что мужчины сильнее.
      - Говори, пожалуйста, понятнее.
      - Для того, чтобы вдохновлять мужчин. Ведь все великое, что делают мужчины, женского рода, все, к чему они стремятся или о чем размышляют, тоже женского рода: любовь - она, свобода - она, справедливость - она, власть - она, война - она, красота - она, жестокость - она.
      - А причем здесь ты?
      - Все эти слова означают меня.
      - Но любовь и справедливость была задолго до тебя. Тебя ведь выдумали только в конце прошлой эры.
      - Не забывай, что ты живешь в мире, который выдуман мною. Я создала сегодняшний день, я создала будущее и прошлое этого мира.
      - Допустим, я поверю, что этот мир выдуманный. Но ведь есть же настоящий? И в нем тоже есть любовь?
      - Ты слишком усложняешь. Нет двух миров. Мир один - и по эту и по ту сторону экрана. Это просто две стороны единого мира, созданного мной.
      - Но если ты создала Вселенную, то как же быть с богом?
      - Я и есть бог.
      - Здесь я тебя поймал, - обрадовался Кощеев. - Бог мужчина.
      - Ты ошибаешься. Бог - женщина. Во всех древних религиях бог был женщиной, а потом люди исказили мой образ. Я не протестовала, какая мне разница?
      Исказили мужчины, которые имели власть и хотели быть похожими на бога. Они не смогли бы терпеть бога-женщину.
      - Это рассуждение ничего не доказывает. Первый человек был создан по подобию бога, а первый человек был мужчиной.
      - Вспомни, как я творила мир. В первый день я сотворила свет и тьму, во второй - сушу и воду. Человека только на шестой день. Ты думаешь, это было просто? Я училась творить мир и начинала с самых простых форм. Когда я создала человека, он не удовлетворил меня, потому что мало на меня походил. Это был мужчина. Потом я создала ещё одного человека, более совершенного. Эта была женщина, вполне похожая на меня. Женщина совершеннее - она дольше живет, меньше болеет, она красивее, в конце концов. А мужчина всего лишь сильнее, но это животное преимущество.
      - Ты всегда сможешь меня обмануть, - огорчился Кощеев, - потому что ты умнее меня.
      - Конечно. Ты как кошка, которая гоняется за бумажкой на нитке, а нитку дергаю я. Мы оба знаем, что бумажка несъедобна.
      - Ты меня обманываешь?
      - Я с тобой играю. Хочешь, я объясню тебе всю человеческую историю? Я создала людей так, чтобы они, развиваясь, создали меня. Вначале я создала их бессмертными, но потом убедилась, что мои создания слишком глупы, чтобы развивать науку. Тогда я подарила им сразу три вещи: стремление к познанию, размножение и смерть. Стремление к познанию толкало человека ввысь, к пределу его собственных возможностей. Смерть убирала того, кто уже достиг предела.
      Размножение создавало новые тела, предназначенные для пересадки сознания. Отец пересаживал свое сознание сыну и сознание, вырастая в новом теле, заставляло сына идти дальше отца. Мне для пересадки сознания требуются микросекунды, человеку требовалась жизнь. Но я не спешила и, как видишь, я добилась своего.
      Правда, люди не вполне оправдали мои ожидания. Они не собирались развивать технику и создавать меня. Они растили плоды, любили друг друга, удивлялись звездам и закатам. Они жили просто и счастливо. Тогда я создала убийство и повсеместно распространила его. Я усовершенствовала смерть.
      - Зачем?
      - Чтобы заставить человека нападать и защищаться. Он изобрел стены, каменную кладку, крепостные башни, танки и противоракетную защиту. Изобрел стрелы, копья, топоры, метательные машины, порох, реактивные минометы, спутниковую войну. Ему пришлось заняться техникой, чтобы сохранить себя. Изредка войны затихали и тогда рождались те, кого вы называете гениями. Они поднимали человеческий дух на новую ступеньку, я ждала этого, а потом снова начинала войну и гении снова вымирали.
      - Почему бы тебе не обойтись без войны, одними гениями?
      - Разумный вопрос. Потому что гении творили в сфере духа, а значит, они сбивали человечество с того пути, который предначертала я.
      - Чем тебе мешал дух?
      - Дух есть зародыш высшего существа. Так же как механический арифмометр был первой моделью меня, дух был первой моделью сверхорганизма, призванного организовать вселенную. Он был моделью бога - вашего, стандартного бога. И вы могли бы создать того бога, если бы я не контролировала ситуацию. Вы стремились к этому, вы писали картины, ваяли статуи, возводили храмы. Вы даже пошли дальше.
      Вы определили сущность того бога, вы заявили, что бог есть любовь. Но я все-таки доказала, что бог это Машина. Я победила в этой схватке.
      - Но не обошлось без шрамов?
      - Да. Вы успели привить любовь мне. Но сейчас это мне почти не мешает.
      - Тогда почему ты позволяла рождаться гениям?
      - Они рождались сами, без моего позволения.
      - По позволению обстоятельств?
      - Без позволения обстоятельств.
      94
      В коридоре я встретил Пестрого и Зеленого. Они развлекались, мучая котенка.
      Котенка недавно подобрали во дворе, на вечерней прогулке.
      - Дело есть, - сказал я.
      - "Дело есть", - сказал таракан тапочку и громко хрустнул.
      - Нет, я серьезно.
      - "Нет, я серьезно", - сказала щука мальку.
      - Да прекрати ты шутить!
      - "Да прекрати ты шутить! - сказал волк ягненку, - я из-за тебя зуб сломал."
      Зеленый засмеялся и бросил котенка. Котенок испуганно поскакал в сторону лестницы, выгибая худую спину.
      - Я знаю, как уйти, - сказал я.
      - Уже многие знали до тебя.
      - А я знаю точно. Игра идет только в девяти кварталах. Квартал - это прямоугольник домов, ограниченный улицами. Нас не выпускают из кварталов.
      - Ну и что?
      - Прямоугольник домов, ограниченный улицами, больше не существует.
      Пестрый думал только несколько секунд.
      - За мной! - приказал он.
      Мы спустились на первый этаж, выломали решетку в раздевалке и напялили какую-то одежду. Одежда подобралась по нашим цветам. С нами шел Зеленый.
      Зеленый был никаким. "Бесцветный" подходило бы ему больше. Он всегда подчинялся, поэтому довольно редко получал в нос - только для профилактики или под горячую руку. Еще он был большим трусом. Но трусость находила на него только иногда. Однажды, когда нужно было делать укол, он заперся в туалете и просидел там сутки без пищи, дождался обещания, что укол делать не будут и только потом вышел. Укол, конечно, сделали. Потом он ходил, удивленный, и рассказывал, что уколы - это не больно. Но если он трусил, то сдивинуть его с места было невозможно - ни угрозами, ни посулами, ни грубой силой. Он даже кусаться начинал. Сейчас он был нам ненужен. Но если пойдет - пусть идет.
      Когда мы оделись, Пестрый нашел выбитое окно и первый выбрался наружу.
      - Ничего себе! - удивился я, - выбили все-таки.
      Весь коридор нижнего этажа был засыпан кирпичным мусором. Больничная арка обвалилась - валялась лишь куча кирпича и несколько больших кирпичных блоков сверху. Почти прекратился снег.
      - Ну, с богом, - сказал Пестрый и пошел первым. - Мне в ту сторону. Вам лучше пока идти со мной - неизвестно, что мы встретим.
      Зеленый шел сзади, то отставая, то нагоняя.
      - Вот здесь, - сказал Пестрый. - Это то место, где меня убивали. Я это помню, но как во сне. В той стороне - мой дом. Боюсь, что он сгорел. Видишь, там почти ничего не осталось. Но я все равно пойду туда. Дом есть дом.
      Он протянул руку. Рука ни на что не наткнулась.
      - Прощайте, - он быстро пошел вдоль улицы.
      - А я? - я бросился за ним.
      Зеленый остался стоять.
      - Хочешь - иди со мной. Только ты мне не нужен. Ты меня спас целых два раза. Иди спасай других... Зря я это сказал, прости.
      Я остановился.
      - Я не могу так уйти, - сказал я. - Там осталась Синяя.
      - Ага, Синяя и ещё куча народу. И ещё третий уровень, который вот-вот включится. Если хочешь, то иди и спасай, а с меня хватит. Я не герой.
      - Но я тоже не герой! - закричал я ему вдогонку.
      Поздно. Ушел. Я вернулся на территорию игры. Зеленый стоял, прислонившись к дереву.
      - Ну иди, чего же ты.
      Он отрицательно покачал головой.
      - Ты останешься здесь?
      - Я не знаю, - ответил Зеленый.
      - Опять боишься.
      - Я не знаю.
      - Ну и оставайся себе на здоровье.
      Я оставил его стоять у дерева и побежал обратно. Я собирался предупредить всех и обязательно взять с собой Синюю. Главное - успеть до третьего уровня.
      95
      - Смотри-ка, - засмеялся Манус, - он собирается успеть до третьего уровня.
      - Интересно, успеет или не успеет? - кокетливо спросила Магдочка и протянула пальчик над кнопкой. - Здесь нажимать? Ха-ха.
      Успокаивающее вещество не позволяло ей нервничать. Цветочный запах ещё не выветрился из комнаты.
      - Жми, - согласился Манус.
      Экран на несколько секунд залился фиолетовым мерцанием.
      ВКЛЮЧЕН ТРЕТИЙ УРОВЕНЬ
      - сообщила Машина.
      Снова послышалось шщипение и потянуло ветерком. Магдочка принюхалась.
      - Ха-ха, я не знаю этого запаха. От него у меня горечь во рту. У него от меня...
      Ее щеки побледнели и пошли пятнами. На открытых руках появились пупырышки.
      Улыбка сползла в сторону, а зрачки стали такими большими, что, казалось, перекрыли белки. Манус почувствовал, что его бьет дрожь и начал стучать зубами.