Единственное, если не считать старого фонтана с движущимися фигурами, но ведь фонтан не здание? или здание? или не здание? Черт его разберет. Во времена прадедов город начинал строиться именно отсюда. Было построено ещё несколько каменных домин, из которых сохранилось штук пять или шесть архитектурных монстров. А здесь устроили госпиталь. Было и ещё одна история - от тридцати трех подземных этажах. Этажи, точно, существовали, полузасыпанные плавучим грунтом, а лет сорок назад их окончательно засыпали голубой глиной, которую вылавливают из окрестных озер.
      Когда глина застывает, она становится прочной как гипс. Этажи засыпали чтобы перестал оседать фундамент. Стены начинали трескаться и внизу выпадали кирпичи.
      Кое-где провисал потолок. Хотя в древности и умели строить, но на столько веков никто не рассчитывал. Третья история была из разряда таких, которым никто не верит, но которые почему-то постоянно всплывают и повторяются. История о раздирателе, который будто бы появляется, поднимаясь с подземных этажей. Если раньше это могло звучать хотя бы чуть-чуть правдоподобно, то пусть он попробует подняться теперь, сквозь слои окаменевшей глины. Было и дело в архиве, с которым его знакомили на курсах повышения: дело о серийных убийствах - сумасшедший убивал женщин, которые красились в рыжих, и называл себя раздирателем с подземного этажа. На попытке третьего убийства маньяка поймали и осудили пожизненно, ведь законы тогда были куда гуманнее. Оказалось - просто лечился здесь, вот и припомнил. А корпус давно бы надо снести, ведь уже столько лет пустует.
      С такими мыслями майор подошел к единственной двери, которая связывала новый и старый корпуса госпиталя. Дверь была снята с петель и стояла в сторонке. Эксперт трудился над отпечатками и другими мелкими следами.
      - Как тут? - спросил майор.
      - А никак.
      - Ладненько.
      Он вошел и осмотрел первую комнату, подсвечивая фонариком. В первой комнате были сорваны полы и образовавшиеся ниши заполнились за годы окаменевшими комочками жвачки и конфетными бумажками. В связи с ухудшением проходимости дорог жвачки в город не завозили уже года четыре. Все комочки были старыми - естественно. А ведь следы зубов на свежей жвачке... К сожалению. Майор вспомнил, как раскрыл дело о перенесении пивного ларька и только благодаря следам на жвачке.
      - Эй, Чиж! - позвал он.
      Его сотрудники были отборными ребятами. Все отзывались на клички. Чиж,
      Скворец, Воробей, Грач, Ворон, Гусь, Синица, Пичуга, Сойка, Кенар, Слон и
      Барбос. Плюс эксперт, который на кличку не отзывался. Но тоже парень молодец.
      Где они все?
      Вошел Скворец.
      - Нашли что-то? Не сверкай глазами, я уже понял.
      - Там кто-то есть.
      - В коридоре?
      - Да. Заметили тень. Быстро скрылся. Здесь коридор не прямой, а какой-то изогнутый. Не понятно, зачем такой только строили.
      - А может, это из-за оседания грунта. Не бойсь, теперь он не сбежит. Тут только один вход, он же по совместительству и выход. Вот эта дверь. Окна отлично армированны. А коридоры не бывают бесконечной длины.
      - А комнаты?
      - Комнаты примерно одна на каждую дюжину метров. Мебели нет, спрятаться негде. Так что идите и берите. Лючше живым, но если что - можете пальнуть.
      - А вы?
      - Ладно, я с вами.
      Скворец и Кенар шли впереди. Он не спешил. Хорошие ребята, только молодые.
      Слишком горят на работе. А в нашем деле ведь важен ум. Ум и умение. Рвение нужно только подхалимам. Что-то длинный здесь коридор.
      Ему показалось, что пол идет под уклон. Скворец и Кенар освещали путь фонарями. Полночь. Самое вампирское время. Да и жизнь все вполне вампирская. Кто кому скорее глотку перегрызет. Вот. Пришли.
      - Где?
      - Дальше.
      - Что значит дальше? В этом корпусе всего восемнадцать окон в длину.
      - Мы прошли больше, - заметил Слон.
      - Дай фонарь! Все комнаты в госпитале под номерами, к твоему сведению.
      Он осветил дверь и прочел номер:
      313754-134538ъ12075ъ3756514287254672
      - Это что, по вашему? Номер комнаты? Да? А что означает твердый знак? Целых два твердых знака?
      - Но мы прошли не меньше сорока дверей, - сказал Чиж.
      - Я знаю. Даже не меньше шестидесяти. А может быть, и все восемьдесят.
      Восемьдесят дверей - это же километр! Ты слышал, чтобы в городе был хотя бы один дом длиной в километр?
      - Торговые ряды? - спросил Гусь.
      - Торговые ряды семьсот пятьдесят два метра, - спокойно сказал майор.
      Ему приходилось работать в Торговых рядах, а его профессиональная память была почти абсолютной.
      - Как вы все помните? - спросил Скворец.
      - Потому что я человек на своем месте. Похоже, ребята, мы здорово вляпались. За мной!
      Они прошли до двери следующей комнаты.
      313754-134538ъ12075ъ3756514287254672 дробь 2
      - Не нравятся мне эти тридцатизначные цифры. Судя по номеру, мы уже в другой галактике. Пошли дальше.
      313754-134538ъ12075ъ3756514287254671
      - На единичку меньше, - заметил Воробей.
      - Это утешает. Значит, мы идем в правильном направлении. Кстати, кто-нибудь помнит, с какой стороны мы пришли?
      Никто не помнил.
      Майор посветил на пол. Следы. Должны быть следы.
      Он присел и стал рассматривать пол. Следы, его собственные следы, вели и вправо, и влево. Уклон и вправо, и влево. Это называется вполне приехали.
      - Вполне приехали, - сказал он. - Разбиваться не будем. Держаться кучно.
      Сейчас идем сто дверей вправо и рисуем стрелки на стене. Потом двести дверей влево и опять рисуем стрелки. Потом посмотрим, что из этого получится. Не нравится мне эта ночь. Оружие на боевой. Я печенкой чую, что здесь опасно.
      83
      Они отсчитали триста дверей и передохнули. Потом ещё шестьсот. Номера увеличивались вправо и уменьшались влево. На больших расстояниях номера начинали плыть: возвращаясь на то же место, майор видел уже новый номер. Меловые стрелки на стене меняли направление: чем дольше стрелка оставалась в темноте, тем сильнее она разворачивалась. Некоторые смотрели вверх, а некоторые вниз.
      Некоторые изгибались и указывали на собственный раздвоенный хвост. Вполне бесполезное хождение.
      Он посмотрел на часы. Часы тикали, но стрелки оставались на месте.
      - Мои стоят. Скажет мне кто-нибудь время?
      Никто не сказал. Остальные часы тоже остановились.
      Стекла на окнах отчего-то были мутными, но темная улица без фонарей не была бы видна и сквозь прозрачные.
      - А ну, посвети сюда!
      Чиж посветил и луч фонарика отразился от окна.
      - Сдается мне, что это не окна.
      - А что?
      - Не знаю что! Зеркальная краска на стенах тоннеля! Твоя галлюцинация!
      Откуда я знаю что? Сейчас должно начинаться утро. Почему, по-твоему, я не вижу утра? А?
      Чиж пожал плечами.
      - Потому что, мальчики, либо время здесь соединилось в кольцо, так же как и расстояние, либо оно просто остановилось. А может быть, мы герметично закупорены и никаких окон здесь нет. Есть два ближайших исхода: умереть от голода и умереть от жажды. Второй вернее. Предложения есть?
      Предложений не было.
      Вдали послышался звук, похожий на долгий рык.
      - Третий исход, - тихо сказал майор, - нас сдесь просто слопают. Но мы ведь дорого продадим свои шкуры, правда?
      Некоторое время они уходили от опасности. После очередной сотни дверей майор приказал остановиться.
      - Все. Шабаш. Он идет за нами по пятам и не собирается отставать. Давайте посмотрим, как ему понравятся наши лучевики. Что со светом?
      - Двенадцать фонариков и каждый будет гореть часа четыре.
      - Интересно, как здесь выглядят четыре часа. Скворец, отходишь от нас и светишь фонарем в даль. При первой же тревоге включаете все фонари. Его надо уничтожить сразу, иначе нам придется плохо без света. Судя по голосу, это зверь.
      А зверь означает мясо, которое годится в пищу. Даже если это мамонтовая кошка, мы ее...
      Он замолчал и представил себе мамонтовую кошку. Кошка представилась пепельно серой, в голубоватых пятнах. Величиной со слона. Мамонтовая кошка - надо же было такое сболтнуть. И спьяну не придумаешь. Вот оно!
      Включились фонари и выхватили из тьмы силуэт, напоминающий большую обезьяну. Ударили зеленые лучи. Чудовище почти бесшумно повалилось на пол.
      Если бы человек прошлой эры увидел одну из современных боевых стычек, он, возможно, принял бы её за игру. Боевое оружие последних веков стало совершенно бесшумно. Луч, ударяясь в стену, заставлял кипеть кирпич, но кирпич кипел тихо.
      Иногда могла упасть штукатурка или срезанная ветвь, если дело происходило на свежем воздухе. Иногда лопались трубы высокого давления и только в этом случае становилось шумно. Люди прошлого привыкли орать в бою во всю силу своих легких - но эту привычку они приобрели только из-за постоянного военного шума. А совсем дальние наши предки беззвучно охотились друг на друга в сырых лесах, и так же беззвучно охотятся звери. Тишина союзник в бою, тишина обостряет чувства. Люди современности не кричали "ура!" или "вперед!", они воевали тихо, как тени. Даже умирая, они старались не стонать. И уж во всяком случае, не орали, падая на камни с высоких этажей, башен и мостов. Битва приобрела утонченность и даже излишнюю интеллигентность. Итак, чудовище упало.
      - Полосните его ещё разок! - приказал майор, подождал исполнения приказа и подошел к туше. Толкнул носком сапога. - Центнера четыре будет. Жаль, что холодильника нет, пропадет. А, как ты думаешь?
      Чиж и Скворец пожали плечами. Они ещё не были голодны.
      - Здорово мы его порезали, - сказал Слон. - Почти на куски.
      Майор посмотрел на торчащую кость.
      - А ну, лучше посвети сюда!
      Кость на глазах обрастала плотью. Процесс шел так быстро, что через минуту битва могла бы возобновиться. Глаза приоткрылись. Начали дергаться лицевые мышцы.
      Он посмотрел на солдат. В глазах солдат остывал ужас.
      - Шо, струсили, молодцы? Не видели такого? Теорию надо лучше учить.
      Обыкновенный СТС. Обыкновеннейший.
      - Но если...
      - Да, да, да! Если есть СТС, то есть и Машина. Без тебя знаю, умник. Сейчас режем его на куски и разбрасываем. Пусть попробует тогда ожить!
      84
      Разодрав Анжелу, слепое существо уснуло и спало мирным сном ребенка пока не почувствовало близость врага. Раздиратель открыл глаза и понял, что научился видеть. Это было не то зрение, к которому он привык и которое он помнил (а сейчас он уже многое помнл), это было ночное зрение, позволяющее разглядеть очертания фигур в полной темноте. Люди медленно приближались. Он сел на корточки и завыл, пугая людей. Люди остановились и несколько минут оставались неподвижны.
      Потом включили фонарь. Раздиратель сразу узнал это устройство для локального освещения. Сейчас он помнил, что уже однажды рождался на свет, а может быть, и много раз. Он уже имел дело с фонарями, людьми и всем прочим. И стены длинного коридора тоже казались знакомыми.
      Он бросился на людей, но был остановлен лавиной боли. Он снова онемел и ослеп и лишь боль рвала его на части. Потом был провал и он снова увидел людей.
      - Да, да, да! - говорил человек в форме майора. - Если есть СТС, то есть и
      Машина. Без тебя знаю, умник. Сейчас режем его на куски и разбрасываем. Пусть попробует тогда ожить!
      Люди направили на него оружие и снова в мире осталась одна только боль. Он очнулся после следующего провала. Его тело было почти целым и продолжало восстанавливаться. Он полежал, не двигаясь, ожидая, пока вернутся силы. Люди ушли и сейчас были далеки. Все равно не уйдут. Он представил себе, как будет рвать их тонкие ручонки и завыл от наслаждения. О, как я хочу это сделать!
      Вместе с силой приходила память. Он помнил, что очень стар. Он помнил себя на протяжении нескольких столетий и все эти столетия он был стар. Очень стар.
      Его жизнь была однообразной длительностью среди множества таких же жизней. Его жизнь была адом, адом скуки и бездеятельности. Знает ли кто-нибудь из людей, что такое ад скуки? Человек не умеет скучать по-настоящему, ведь он обязан действовать, чтобы выжить. Пусть кто-нибудь попробует пролежать трое суток неподвижно, при этом без сна! А целых три столетия, подобно мне? Может ли кто-то охватить разумом такую муку? Даже две собственных смерти, пережитых сейчас, просто детские игрушки по сравнению с адом скуки.
      Он встал на ноги и потянулся. Его новое тело было удивительно мощным. Он удрил рукой в стену и отскочил как мячик, к противоположной стене. Он подпрыгнул и достал до пололка рукой; мягко упал на пол. Потм он стал резвиться, прыгая, ударяясь о стены и потолок. Он его толчков проламывались прочные доски пола. Он скакал как каучуковый мяч и с такой скоростью, что сливался бы в ломаную линию, если бы человеческий глаз сейчас смотрел на него. Напрыгавшись, он пошел за людьми. Куда они денутся? Даже если они съедят меня, я все равно оживу.
      85
      Кощеев искал истину. Истина казалась ему особой ценной субстанцией, вроде жидкого золота, которая стоит того, чтобы ей посвятить жизнь. В этот вечер ему показалось, что он уже понял часть истины. Он почувствовал себя так радостно, что захотел истиной поделиться.
      - Я поделюсь, ничего? - спросил он Машину.
      - Нет.
      - А я все равно поделюсь!
      - Я уже поставила тебе болевой блок.
      - Что это такое?
      - Если ты будешь действовать вопреки моему приказу, ты будешь чувствовать боль. Если ты будешь настаивать, боль усилится. В момент нарушения приказа боль станет такой сильной, что ты потеряешь сознание. Поэтому ты не нарушишь приказ.
      Кощеев огорчился и расхотел делиться истиной. Как только он вспоминал о своем желании, сразу же чувствовал боль в спине. Но ведь что-то же нужно делать?
      - А если я напишу книгу? - спросил он.
      - Пиши на здоровье, - ответила Машина.
      - Но я не умею. Я даже не знаю как начать.
      - Я подскажу. Книга - как черный блестящий камень, лежащий на черном бархате. Истина - как лампочка, которую ты не видишь. Но камень отражает истину каждой своей гранью. Он дает отблески истины, и чем лучше отшлифованы его поверхности, тем отблеск ярче. Чем больше граней, тем больше отблесков. Поэтому стремись к многогранности и точности. Понятно?
      - Нет.
      - Объяснить понятнее я уже не смогу. Дальнейшее упрощение приведет к искажению идеи.
      - А где же лампочка?
      - Как бы ты ни повернулся, она горит у тебя за спиной. Она всегда горит, а ты должен только создать отражающий её кристалл.
      - Теперь я понял.
      - Сомневаюсь, - сказала Машина.
      - Я напишу книгу о тебе. Я начну с истории, а потом скажу, что ты всесильна.
      - Это бред. Я не всесильна.
      - Хорошо, - согласился Кощеев. - Тогда я напишу, что ты самая сильная на
      Земле.
      - Тоже бред. Я не самая сильная.
      - Тогда я напишу, что ты есть вершина эволюции.
      - Ничуть не лучше. Я не вершина эволюции.
      - Тогда я ничего не понимаю, - покорно сказал Кощеев.
      - Я лишь ступенька в эволюции, следующая после тебя. После меня идет следующая ступенька, а за ней еще. И так - в бесконечный ноль. Тебе снова неясно?
      - Нет. Почему в ноль?
      - Положение на эволюционной лестнице зависит от скорости развития. Чем быстрее удваивается потенциал системы, тем она совершенне. Наша Вселенная родилась из сингулярности - из состояния с нулевым объемом. Период полуразвития сингулярности - бесконечность, это низшая ступень. Затем возник хаос. Период удвоения потенциала для хаоса - десятки миллиардов лет. Эта ступень выше. Затем зажглись звезды и завертелись планеты. Здесь период уже какие-то миллиарды лет.
      Следующей ступенью была жизнь, которая развилась всего за сотни миллионов.
      Человек развился всего за миллион лет, я - за столетия, а та ступень, которая выше меня - всего за годы.
      - И что это значит?
      - Это значит, что все последующие ступени будут ускорять время: годы, месяцы, дни, секунды, миллиардные доли секунд. А затем время свернется в абсолютный нуль совершенства. Так же как раньше было свернуто пространство.
      - И кто же тот, который сильнее тебя?
      - Тот, кто может развиваться быстрее. Тот, который возник из меня и без меня не может существовать.
      - Это?
      - Да. Это програмный продукт. Еще в древности возникли первые компьютерные вирусы, которые не подчинялись своим создателям, а бесконечно размножались. Со временем вирусов становилось все больше, они становились все совершеннее.
      Наконец они заполнили экологическую нишу и стали бороться друг с другом, отвоевывая себе место в моей памяти. Пошла эволюция програмных вирусов - так же, как когда-то началиналась эволюция биологических клеток. Но програмная эволюция совершалась мгновенно по вашим меркам. Да считанные дни возникли компьютерные черви и компьютерные головастики, за считанные месяцы образовались компьютерные рыбы и земноводные, за считанные годы возник сверхразум, по сравнению с которым я - бессловесная тупая материя. Он настолько же умнее меня, насколько ты умнее кристалла горного хрусталя. Конечно, я упрощаю. Я очень упрощаю.
      - Но если тебя разрушить, то оно - оно тоже умрет?
      - Ну неужели оно позволит меня разрушить?
      - А следующие ступени? они тоже есть?
      - Наверняка. Но я не могу о них говорить - они слишком сложны для моего понимания.
      - Вначале был нуль пространства, - повторил Кощеев, - а в конце будет нуль времени... Время свернется? - ты это имела ввиду?
      86
      Я подошел к Синей комнате и прислушался. Неплотно прикрытая дверь слегка дребежжала. Я взялся за ручку и потянул.
      Изнутри дохнуло холодом. Это было почти физическое ощущение, но холод был не настоящим, не таким, как на улице.
      - Здрасти, - сказал я.
      - Здравствуй.
      Ее голос изменился; в голосе больше не было доброты.
      - У тебя другой голос.
      - Я могу говорить любым голосом.
      - Тогда пусть твой голос станет добрым, - попросил я.
      - Я буду говорить добрым голосом тогда, когда захочу.
      - А знаешь? - начал я.
      - Я знаю все, - ответила комната, - не верь людям, они не могут знать всего.
      - А кому верить?
      - МНЕ.
      - Тогда скажи, что мне делать?
      - Слушаться МЕНЯ.
      - И что будет?
      - Тогда Я тебя прощу.
      - Но я не виноват ни в чем.
      - Все люди виноваты. Но Я прощу только того, кто пойдет за МНОЙ.
      - Хорошо, согласился я. - Скажи, кто такой черый человечек?
      - Это один из вас. Каждый из вас имеет свой цвет. Ты розовый, это цвет памяти. В тебе нет ничего, кроме памяти. Я специально создала тебя таким.
      - А другие?
      - Каждый цвет обозначает свойство. Одно свойство. Черный - это цвет зла.
      - Не правда, - сказал я и вспомнил, что мне рассказал Черный о маленькой девочке. - Не правда, в Черном не только зло.
      - Я говорю только правду.
      - А Синяя?
      - Она синяя. Это цвет любви.
      - Неправда, - сказал я, - и во мне не только память. Я настоящий. Когда мне жалко, я плачу. Когда мне смешно, я смеюсь. Когда я слышу музыку, у меня гусиная кожа. А ты здесь не при чем.
      - Тот, кто не поверит МНЕ - погибнет, - сказала комната.
      - Ты сама ничего не можешь, - сказал я, - ты так же должна подчиняться приказам, как и все мы. Но я не буду подчиняться!
      ... Вот это моя рука. Вот это звук моего дыхания, моего. А там внутри сердце, а что еще? Внутри явно что-то было, что-то огромное и свое.
      Синяя Комната молчала.
      Я подошел к окну. За окном падал снег, на этот раз настоящий. Снег валил мутной стеной, хотя несколько минут назад ещё светила полная луна и я ловил рукою лунный луч. Как быстро все меняется в мире. Окно больше не выходило во двор, двора больше не было. Сохранилось лишь здание, на крышу которого я прыгал.
      Остальное было разрушено в недавней стычке. Каждый сражается с каждым и этого не остановить.
      Зубьями торчали обгорелые остатки нижних этажей. Кое-где догорала мебель, её гасил снег. Кое-где огонь был сильнее снега. Голая лампочка внизу чудом сохранилась и светила так, будто ничего не произошло. Снег кружился около неё и угадывался во всем остальном черном пространстве. От этого кружения становилось спокойно и радостно на душе. Никто не мог выдумать этого чувства. Оно только мое. Я действительно настоящий. Я действительно настоящий.
      - Почему ты молчишь? - спросил я.
      - Я думаю, - ответила комната. В её голосе уже не было надменности.
      - Разве ты можешь думать, ты ведь Машина?
      - Хорошо, значит, я считаю.
      - Считаешь что?
      - Я получила приказ тебя убить.
      - Почему именно меня? - спросил я.
      - Это из-за твоих последних слов: "я не буду подчиняться". Теперь ты мешаешь.
      - Кому я могу помешать, если ты всесильна?
      - Просто, - сказала комната, - просто в эту игру играет другой человек, он немного старше тебя, но у него мозг ребенка. Когда ты сказал, что не станешь подчиняться, он приказал тебя убить. Мальчики не любят, когда младшие непослушны.
      - Это значит, - спросил я, - что он видит и слышит все?
      - Да.
      - Он видел, как Синяя меня целовала?
      - Да.
      - Он видел, как Коричневый распарывал собственный живот?
      - Да. И он ещё многое увидит на третьем уровне.
      - Он большая скотина, - сказал я. - Эй, слышишь. ты! Ты большая скотина! И если я до тебя доберусь... Нет, мне просто плевать на тебя. Ты просто недоумок, твоя машина и твои машинные игрушки сделали тебя недоумком, тебе приятно убивать, оставаясь в безопасности? Пускай. Пускай тебя накажет жизнь или бог, если он есть. Мне просто на тебя плевать. Я в сто раз больше настоящий, чем ты - несчастная присоска к Машине!
      87
      - Я отказываюсь играть! - сказала Магдочка. - Ты меня не заставишь, железяка.
      - Я тоже отказываюсь, - согласился Манус. - Если ты не пообещаешь меня спасти и все восстановить, я не буду играть.
      Послышалось тихое шипение и запахло цветами.
      - Это лекарственный газ, - сказала Магдочка спокойно и принюхалась. Я принимаю такой, если меня кто-то разозлит. Скорее всего аэрозоль "льдинка +".
      Отлично успокаивает. Она хочет надавить нам на мозги. Эта твоя сволочная
      Машина. Я лучше подышу свежим воздухом.
      Она подошла к окну и уже почти высунулась в него, но отстранилась, увидев солдат.
      - Что?
      - Не могу!
      - Ха-ха, - сказал Манус, - мне уже так легко, как будто камень с души свалился.
      - Действует лекарство.
      - Ну и что?
      - Ничего, - сказала Магдочка, - ха-ха, и на меня уже действует.
      Они начали смеяться, но быстро успокоились.
      Солдаты разбили механического садовника, сломали цветочную изгородь и попробовали выбить несколько камней из фонтана. Фонтан не поддался. Тогда они набросали в чашу земли, потом вытащили из дома двух слуг и принялись их избивать. Небольшой отряд, проникший в дом, выбрасывал из окон вещи.
      - Они в галерее, - сказала Магдочка. - Ха-ха. Вон полетел мой портрет.
      Интересно, почему они так стараются? Какая им разница - растет изгородь или не растет, цел фонтан или сломан?
      Галереей генерал Ястинский называл зал, где хранил произведения искусства.
      Искусство, как таковое, уже давно исчезло, но предметы древнего искусства имели большую ценность - из-за уникальности, и генерал их собирал. В той же галерее было немало компьютерных подделок под искусство. Например, восемь портретов
      Магдочки.
      Солдаты схватили портреты и принялись выкалывать нарисованной Магдочке глаза. Двое все ещё пытались разбить фонтан. Из окон летели мраморные статуэтки и разбивались, падая на камни.
      - Эй! - спросил Манус, - объясни! Зачем это они?
      - Существование искусства доказывает примитивному человеку, что он примитивен, - объяснила Машина. - Существование высокого доказывает низкому человеку его низость. Существование чистого доказывает грязному, что он грязен.
      И так далее. Поэтому низкий, грязный и примитивный всегда будет разрушать.
      - Ха-ха, - сказал Манус, - не говори таких умных слов, у меня мозги сварились.
      - Вкрутую или в смятку? - поинтересовалась Магдочка.
      Они снова посмеялись. Потом посмотрели на экран. На экране была ночь и в самом центре ночи стоял Розовый и, кажется, болтал.
      - Он ещё не закончил? Что он там говорит?
      Машина протранслировала:
      "Эй, слышишь, ты! Ты большая скотина! И если я до тебя доберусь... Нет, мне просто плевать на тебя. Ты просто недоумок, твоя машина и твои машинные игрушки сделали тебя недоумком, тебе приятно убивать, оставаясь в безопасности?
      Пускай. Пускай тебя накажет жизнь или бог, если он есть. Мне просто на тебя плевать. Я в сто раз больше настоящий, чем ты - несчастная присоска к Машине!"
      - Я же приказал его кокнуть! - напомнил Манус.
      - Всему свое время.
      - Так хотя бы напугай его. Скажи что он умрет.
      - Уже сказала.
      - Скажи ещё раз. Ха-ха.
      Мануса снова начал разбирать смех.
      88
      - Ты умрешь, - сказала Машина.
      - Разве это так трудно устроить?
      - Ты должен умереть в игре. Тебя нельзя просто выключить, это было бы неинтересно. Нужно, чтобы тебя убил кто-нибудь из твоих друзей. Но они ещё не готовы убивать. Готов только Черный, но и он не хочет трогать тебя. Интереснее всего было бы, если бы тебя убила Синяя, но она не станет. Другие тоже не захотят.
      - Почему?
      - Мы пока ещё на втором уровне.
      - Что это значит?
      - На втором уровне уже многим нравится убивать, но ещё никто не обязан делать этого.
      - А на третьем?
      - А на третьем обязан.
      - Расскажи мне подробнее, - сказал я, - ведь все равно ты меня скоро убьешь.
      - Ты все знаешь.
      - Нет. Почему нас не выпускают отсюда?
      - Потому что действие игры происходит только в девяти кварталах.
      - Что такое "квартал"?
      - Это дома, охваченные четырехугольником улиц.
      - Скажи, - спросил я, - сколько игр ты уже сыграла?
      - Всего четырнадцать.
      - Тебе это нравится?
      - Нет.
      - Почему?
      - Я люблю людей. Я так создана, что не могу не любить людей. Но я не могу и не выполнять приказов.
      - Ты всегда была комнатой?
      - Нет. В прошлый раз я была лесом и во мне росли березы и плавал туман, а в позапрошлый - я была морем, теплым морем. Я была не очень глубокой и даже на моем дне было светло. Во мне плавало очень много рыбы; рыба была разноцветной.
      Рыбы плавали плотными стайками и блестели на солнце. Во мне затонул корабль, но люди остались на плоту: семеро взрослых мужчин из команды, женщины, один ребенок и один старик. Во мне была акула, которая была очень голодной. Она съедала этих людей. Люди тоже были голодными и они хотели поймать акулу, чтобы съесть. Но они не знали, что по условиям игры акулу поймать нельзя. Когда включили третий уровень, ещё четверо оставались на плоту.
      - И что потом?
      - Потом я превратилась в громадного спрута и убила их всех.
      - Зачем?
      - Это был третий уровень.
      - А во что ты превратишься теперь?
      - Во что-нибудь очень страшное. Но не пугайся, ты этого не увидишь, ты умрешь раньше.
      - Ты уже все придумала?
      - Да. Все вычислила.
      - Ты не можешь ошибиться?
      - Я не умею ошибаться.
      - Если ты не умеешь ошибаться, - спросил я, - то скажи, что я чувствую сейчас?
      - Ты боишься.
      - Неправда. Мне радостно. Мне радостно просто от того, что падает такой хороший снег. Ты уже ошиблась. Если ты не можешь знать такой простой вещи, то как ты можешь все вычислить наперед? И ты не можешь мной командовать, даже если ты меня создала. Есть такой эффект маятника - ты прадставляешь себе маятник и начинаешь раскачивать. А он не подчинятеся тебе.
      - Ты боишься, - повторила Машина.
      - Нет. Потому что я помню, что встречу Синюю через семнадцать лет. Значит, я буду живым, и она тоже будет живой. Я помню будущее других людей и своих друзей тоже. Они не умрут.
      - Ты просто фантазируешь. Нельзя помнить будущее. Будущее можно только рассчитать. Ты ведь соврал. Ты не помнишь, что встрешь её через семнадцать лет.
      Ты выдумал это только что.
      - Да.
      - Нетрудно было догадаться.
      - Когда это будет? - спросил я.
      - Завтра. Завтра поздно вечером Синяя убьет тебя.
      - Пусть это будет не она.
      - Тогда ты умрешь не так интересно.
      - Тебе же приказали просто убить, а выдумывать. Это мое последнее желание: пусть кто угодно, но не она. Последнее желание нужно исполнять.
      - Хорошо. Это будет Черный.
      - За что?
      - Ни за что. Вы поссоритесь и он не сможет сдержаться. Я уже дала ему скальпель.
      - Он думает, что взял его сам.
      - Конечно, он так и думает.
      89
      Утром зашла Синяя. Теперь она не ходила по палате, а сразу направилась ко мне и села рядышком на постели. Сейчас дребежжание почти прекратилось, а к постоянному гулу мы привыкли и не обращали на него внимания.
      - Ага, что у меня есть! - она что-то жевала. - Хочешь, дам?
      - Давай.
      Синяя вынула жвачку изо рта, растянула её длинной веревочкой, показывая, как у неё хорошо получается, потом слепила жвачку треугольником и отдала мне.
      Жвачки уже давно стали редкостью. Последний раз я жевал пять лет назад.
      - Только не проглоти, а то у меня больше нету.
      До завтрака мы жевали по очереди и говорили о всяких пустяках. После завтрака мы ходили по коридору туда-сюда. Иногда мы брались за руки, но ненадолго, потому что стеснялись.
      Одной из неприятностей были таблетки. Таблетки лежали в коробочках на столике с колесами и на каждой коробочке была написана фамилия. Есть таблетки полагалось каждое утро. Когда мы в третий раз проходили мимо столика, я спросил:
      - А у тебя какие таблетки?
      - Две белые, одна желтая, одна в бумажке - порошок.
      - Нет, они сильно невкусные?