Сергей Герасимов

И у тебя тоже был такой раньше

У нее была любимая игрушка, не игрушка даже, а очень непонятная любимая вещь – шарик, который светился. Этот шарик Вера как-то нашла, роясь в старой маминой косметике, и удивилась тому, что шарик теплый, будто хранящий тепло руки. Она взяла шарик и носила его в кулачке до позднего вечера и только тогда заметила, что шарик светится в темноте.

Очень быстро она поняла, что шарик светится не всегда, а только впитав тепло ее ладони. Однажды она попробовала держать шарик в кулачке несколько дней и ночей подряд (ночью она клала руку с шариком под подушку). Это были удивительные дни: в школе она решала задачи, не задумываясь, улыбалась и говорила всегда к месту и даже сумела сыграть на фортепиано в точности тот сладкий туман, который плавал в ее голове. Правда, для этого шарик пришлось ненадолго отложить.

Шарик так разогревался, что даже начинал жечь руку, а его свечение было заметно даже днем.

А еще Вера как ненормальная любила математику, такое бывает.

Вера была светящейся девочкой. В ней все светилось: даже тонкие неспокойные пальчики и взвихристый хвостик волос, и кончик носа – не говоря уже об улыбке и глазах.

Взрослые, взглянув на нее, начинали улыбаться; садиковые малыши прилипали к ней и ходили как привязанные; кошка Люся негромко, но ритмично мяукала, теряя Веру из виду, – если из окон слышалось мяуканье, значит, Веры не было дома. Учителя улыбались даже вспоминая о светящемся ребенке, хотя и с Верой бывали проблемы – но где вы видели ребенка без проблем? Вера подростала и уже заметно было, что она готовится взорваться сумасшедшей женской красотой, ради которой, собственно, Бог и создавал женщину.

Однажды Вера показала шарик подруге, чтобы похвастаться.

Подруга, тоже Вера, жила двумя этажами выше. Вторая Вера была противоположностью первой, – была тяжеловата на подьем, немного неспокойна по любому поводу, чучь-чуть тугодумка и совсем некрасива; не до безобразия, а до горестного отсутствия красоты. Фамилия некрасивой Веры была Курчук, а красивой – Анатольская.

Вера Курчук долго слушала рассказ подруги и сосредоточенно кивала головой, молчала и вздыхала недоверчиво, но потом вытащила руку из кармана курточки и показала ладонь. На ладони лежал такой же шарик, но потемнее.

Прошло три года или около того. Снова настала весна, теплая, но мокрая. Вера Анатольская перепрыгивала лужу по камешкам и потеряла туфельку. Почти как Золушка в сказке. Лужа была огромной и седой от мелких дождевых кружков, гадко капало за шиворот, было мокро и обидно. Особенно обидно стоять как цапля посреди лужи на одной ноге.

Где ты, принц? —

– Ну помогите же наконец! – сказала она нерешительному принцу, остановившемуся на тех же камешках сзади.

Принц выловил туфельку и надел Вере на ногу.

– Уу, – сказала Вера Анатольская, – ну так холодно, она мокрая совсем. Нет, дальше я идти не смогу.

У принца была кожаная папка с чем-то бумажным.

– Подержи.

Вера взяла папку, а принц взял Веру на руки и понес. Полоумная соседка с третьего этажа перестала смеяться над верыной одноногостью и смотрела с завистью, вот как – Вера пказала ей язык. Принц поставил Веру на краю лужи и посмотрел подозрительно. Вера ожидала совсем другого взгляда, но не смутилась, потому что не умела смущаться и даже не вполне понимала значение этого слова.