В неказистой пристройке с покатой крышей и полуподвальными окнами когда-то размещался «красный уголок». Пионеры здесь играли в пинг-понг, а пенсионеры слушали лекции и пространные политинформации. Когда отпала надобность в уголке, пинг-понге и пенсионерах, помещение долгое время пустовало. Окна забили досками, а входную дверь сняли с петель и унесли в неизвестном направлении. Оголенный, сиротливый полуподвальчик днем облюбовала местная детвора, по вечерам здесь собиралась шпана постарше – с портвейном и картишками, и в любое время суток сюда захаживали торопливые граждане, не успевающие добежать до ближайшей уборной. Потом пристройку повесили на баланс какому-то предприятию, и у пустующего, обгаженного помещения появились наконец хозяева. Несколько лет полуподвальчик сдавали в аренду коммерсантам. Здесь побывали и торговцы сахарным песком, и юридическая контора, и фирма по ремонту бытовой техники. Арендаторы менялись так часто, что у новых хозяев лопнуло терпение, и они продали помещение некоему предпринимателю с фамилией Хван. У нового владельца дела быстро пошли в гору: он наладил в подвале цех по производству странной субстанции, которую выдавал за армянский коньяк. Перед самым арестом господин Хван спешно избавлялся от нажитого имущества, распродавая свои подвальчики, магазинчики и квартиры немногим желающим.
      Одним из таких желающих был Виктор Камолов. Хван согласился на его цену не торгуясь, и спустя две недели в кирпичной пристройке на улице Архитектора Румянцева, в «картофельном» районе Лобнинска, уже трудились маляры и плотники, готовя многострадальное помещение для нового вида деятельности. А на фасаде жилого дома, прямо над крышей пристройки, появилась броская вывеска: «ФОТОУСЛУГИ. ВСЕ ВИДЫ. ДИЗАЙНЕР. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ФОТО».
      Елена и Федор подошли к студии, когда музыка, доносившаяся из распахнутых настежь окон, стихла и сменилась радиосигналами «Маяка»: в Москве – полдень. Лосев повозился с ключами, осторожно открыл тяжелую дверь и первым вошел внутрь. Елена постояла в нерешительности, а потом двинулась вслед за Федором, пригнувшись, словно боясь удариться о невидимую притолоку, и зачем-то выставив перед собой сумочку в вытянутой руке, как щит. Лосев долго шарил рукой по стене в поисках выключателя – все полуподвальные окна студии были наглухо задрапированы для удобства фотографа, и дневного света она не видела со времен господина Хвана. Наконец Федор щелкнул выключателем и замер на пороге, оглядывая свое новое рабочее пристанище.
      Сюда явно уже давно никто не наведывался. Он скользил взглядом по накренившимся от тяжелой ненужности длиннющим пеналам, сгорбленным осветительным приборам, съемочным фонам, покосившимся в усталой заброшенности, грудам бумаг, конвертов и прочей канцелярской ерунды, сваленным на столе. Лосев вдруг посмотрел себе под ноги, вспомнив, что может увидеть следы крови на сером и грязном линолеуме. Но пол был выстлан мягким и сырым слоем пыли, в котором местами желтели квадратные пятна оброненных фотографий. Он ничем не выдавал своей страшной тайны. Трудно было представить, что здесь, на этом самом месте, где сейчас топчется Лосев, еще только шесть месяцев назад лежало скрюченное, словно связанное в узел, и остывшее тело его друга. Виктор умер с открытыми глазами, похожими на трещины в асфальте, заполненные черной дождевой водой. Компьютер на дизайнерском столике тоже сейчас похож на мертвеца, а над ним горестно возвышаются неведомые приборы и аппараты, словно скорбящие о невосполнимой потере.
      Елене стало не по себе. Она съежилась, прижав сумочку к груди, и страдальчески посмотрела на Федора. Он подмигнул ей, желая приободрить, и лихо крутанул вокруг своей оси компьютерное кресло.
      – Ленка! Это все наше! Чего же ты дрожишь? Мы с тобой два везунчика!
      Елена сейчас была мало похожа на везунчика. Она втянула голову в плечи.
      – Федя, здесь убирать нужно неделю!
      – Да хоть три! Мы же не на дядю теперь будем трудиться.
      – Я боюсь, Федор, что начну мыть пол и вдруг найду…
      – Что?
      – Найду… что-нибудь страшное.
      – Глупышка. – Он обнял ее и крепко прижал к себе. – Я ведь с тобой. Навсегда.
      – Навсегда… – повторила она и закрыла глаза.
      Под потолком заурчала и стала мелко подмигивать лампа дневного света.
      – Смотри! – Федор весело отпрыгнул в сторону и стал дурачиться, позируя перед фонами, изображая то культуриста, то заучившегося ботаника, то застенчивую барышню.
      Елена невольно прыснула со смеху и даже ухватилась за пыльную камеру на высоком штативе, подыгрывая Лосеву и имитируя съемку. Повеселев и немного осмелев, она развернулась на каблуках и прошлась по студии, показывая Федору, что в ней тоже проснулся интерес к новому рабочему месту. У стены, увешанной фотографиями в рамках, она остановилась и испуганно притихла.
      – Федя… – позвала она негромко, – здесь наша фотография.
      Действительно, в самом центре миниатюрного вернисажа расположился снимок, на котором Федор и Елена смущенно улыбались в объектив. Лосев наморщил лоб:
      – Откуда она здесь?
      Но тут же вспомнил: это было в тот единственный раз, когда он привел Елену в студию к заваленному работой Виктору, чтобы познакомить его со своей будущей невестой. Уже тогда Федор понял, что встретил девушку, с которой готов связать все свои надежды и чаяния, все стремления и желания – всю жизнь. Здесь же, в студии, они и сфотографировались, угловато и стеснительно позируя перед камерой. Сейчас это кажется нелепым и смешным, но тогда Федор вдруг испугался, что Елена не понравится Виктору, а его друг, напротив, приглянется его невесте. И он почти угадал. Виктор прохладно отнесся к выбору Федора и даже потом пытался отговорить друга от поспешной женитьбы, но и Елена осталась совершенно равнодушна к взлохмаченному фотографу. Казалось, она забыла о нем, как только вышла из студии, и не вспоминала до того печального дня, когда лобнинские газеты сообщили о его зверском убийстве.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.