Нью-Йорк, зима 1957 года.

О первом официальном визите господина Родригеса в Нью-Йорк деловым кругам города стало известно заранее. Человек, который все ходы и выходы американской бюрократии знал лучше, чем многие американцы, решил открыто посетить многих политиков и зачем-то разрекламировал свой приезд. Это-то и вызвало интерес к персоне южноамериканского магната. Какие только слухи ни ходили о его сказочном богатстве и о его влиянии на южноамериканских политиков как в странах, которые отошли к коммунистическому блоку, так и в демократических. Впрочем, называть Аргентину, Уругвай, Парагвай да Гватемалу демократическими было бы большой натяжкой, но все же... как сказал один из президентов США, говоря о правителе одной из таких «демократий», — пусть он и большая свинья, но это ведь наша свинья!

Про Родригеса говорили, что он построил на окраине столицы Аргентины целую крепость, оснащённую даже противотанковыми пушками и ракетами. Что многие бизнесмены, в том числе и в США, обязаны своими капиталами его расположению. Что ни одна сделка не может быть подписана без его визы в таких странах, как Панама, Уругвай, Чили, не говоря уж об Аргентине, где он вообще просто ставит своих людей на президентский пост.

Поговаривали о том, что империя Родригеса в своей погоне за деньгами не брезгует и торговлей людьми и наркотиками. Когда о причастности Родригеса к наркоторговле спросила одна из молодых журналисток на брифинге, Родригес рассмеялся ей в лицо:

— Девочка! Задача любого бизнеса — занять все свободное пространство. А рынком для наркоторговцев являются люди. Если все станут наркоманами, то кто же будет зарабатывать для меня деньги? Я сам, что ли, встану к станку или буду кантовать грузы в порту?

— А чем вы объясните строительство своей крепости в Буэнос-Айресе? Разве не потому вы её построили, что боитесь нападения конкурентов из наркомафии?

— За кроликами охотятся многие хищники. А за дикобразами охотиться, хотя они и более вкусные, чем кролики, желающих мало. Очень трудно укусить дикобраза в задницу. Так и со мной... с чего вы решили, что врагов у меня меньше, чем у какого-нибудь наркоторговца? Да у меня враги-то посерьёзнее будут, целые действующие и бывшие главы государств. И не смейтесь над размерами этих стран. Государство всегда сильнее, чем отдельный человек, пусть даже этот человек очень богатый или умный.

Хотя Родригес лукавил. Многие правители в Южной Америке пытались с ним бороться, только вот судьба их незавидна. И проходило все словно по одному сценарию. Сначала разгневанный поведением Родригеса властитель начинает наезжать на него. Но после этого у главного чиновника начинаются сплошные неприятности. То широкой общественности становится известно о его тёмном прошлом, то вылезают на всеобщее обозрение самые страшные его «скелеты в шкафу». Если этого не хватает для того, чтобы загнать такого противника под стол, Родригес начинает экономическую войну. Из страны начинают утекать капиталы, возникает напряжённость в бедных кварталах. А ухудшение жизни народа, особенно в таких бедных странах, сразу повышает градус активности самых разных бандитов, от грабителей до марксистов включительно. И уж тут самые умные противники кидались в ноги с мировой ко всемогущему Родригесу, а уж тех, кто не кидался, народ тащил на плаху, и в очередной стране устанавливалась коммунистическая диктатура.

С Родригесом не раз пыталось говорить на эту тему ЦРУ, но он только смеялся в ответ. Ведь даже марксисты понимали, что с ним шутки плохи, и почти вся внешнеэкономическая деятельность коммунистических стран велась через «Родригес Инк.», исключая разве что их контракты с Европейским или Советским Союзом.

Подсчитать «стоимость» Родригеса пытались многие. Только очень скоро сбивались со счета. Помимо сверхдорогой недвижимости в столицах многих стран на Родригеса и на его предприятие было зарегистрировано множество бизнесов. Это и торговля, причём практически монопольная, на продукцию из Южной Америки. Это импорт из Советского Союза текстиля, тяжёлой техники, автотранспорта, бытовой техники, дешёвой мебели, то есть всего, с продажей чего Советы не могли управиться на американских рынках. Как удалось Родригесу завязать контакты с советскими, славящимися бюрократизмом и неповоротливостью внешнеторговыми компаниями, одному Богу известно. Единственная сфера, в которую корпорация Родригеса пока ещё не вторглась, — это торговля нефтью и газом, а также их производными — нефтепродуктами и химическими удобрениями.

Встречать господина Родригеса в Штатах было поручено: от Госдепа — помощнику госсекретаря, господину Лефти, от Министерства экономики присутствовал сам министр, господин Гольдшмит, деловые круги представлял миллионер Самвел Хандкарян, от промышленников — очаровательная Эрика Фон. Морганы и Ротшильды только смачно выругались, когда им из Минэкономики пришло предложение участвовать в мероприятии. Охрану мероприятия взяло на себя, причём совершенно безвозмездно, охранное агентство «General Security».

Родригес прилетел в аэропорт Нью-Йорка на своём собственном самолёте, белокрылом «Фламинго». У трапа его встречали все члены комитета по приёму. Гость в сопровождении мотоциклистов эскорта и кавалькады автомобилей переехал в нью-йоркское поместье Хандкаряна, где и были запланированы основные встречи и прочие мероприятия. На вечернюю встречу пригласили всех более или менее значимых лиц в бизнесе (а вернее тех, кто интересовал Родригеса).

На приёме Родригес произвёл на гостей не самое лучшее впечатление. Целовал ручки дамам, порхал от одной группки бизнесменов, кучковавшихся вокруг известных фигур, другой произносил банальные тосты, в общем — «дешёвка», — так решили многие присутствовавшие. Потом он поднялся в кабинет Хандкаряна, более известного в брокерских кругах под кличкой «Хан», и туда вышколенные официанты стали приглашать гостей по одному. Сначала приглашали старых партнёров Родригеса. Вопросы с ними он решал быстро, практически только раздавал приказы и распоряжения. Вскоре подошла очередь и всех остальных.

В кабинет Самвела Хандкаряна, уставленный старинной викторианской мебелью, с тяжёлыми портьерами на окнах, с массивными кожаными креслами и бронзовыми бра, вошёл седой старик, одетый просто, но с таким достоинством, словно он князь или граф, как минимум.

— Дон Адриано Фольи, бизнесмен, — представил его Хан.

— Должен помочь! — приказал седой итальянец, ткнув указательным пальцем в сторону Хорхе.

— Это что ещё за Монтесума? — Перемена в лице Родригеса была не просто поразительной, ошеломляющей. Из разбитного плейбоя он в одно мгновение превратился в хищника. Изменились взгляд, выражение лица, поза из расслабленной стала угрожающей. Он левой рукой обхватил бицепс правой руки, словно закрылся, а сигара, порхающая до этого в пальцах, превратилась в ствол пистолета на уровне глаз. И сам взгляд, только что прямой и открытый, превратился в рыщущий взгляд снайпера, выцеливающего жертву через оптику прицела. — Ты кого ко мне привёл? — На этот вопрос Хан постарался ответить максимально быстро и тактично.

— Господин Хорхе, простите неловкость моего друга. Господин Фольи раздосадован потерей целого состояния и нескольких отелей на Кубе, а также тем, что множество его дебиторов, используя события на Кубе как предлог, прекратили платежи.

— А я-то тут при чем?

— Господин Фольи выражает вам своё почтение и, зная о вашем влиянии, просит помочь в данной проблеме.

— Это так, господин Фольи? — Родригес наконец-то соизволил обратить свой взор на мафиози.

Тот помялся, что ж, и на старуху бывает проруха, неправильно оценил человека, и пошёл на попятную.

— Да, мистер Родригес. Вы простите мою неграмотность, но я не заканчивал университетов, поэтому в политесах не силён, но деньги нужно вернуть.

— Хан, я не брал денег уважаемого господина Фольи. Зачем мне этот головняк?

— Господин Фольи готов заплатить за такую услугу.

— И сколько господин Фольи готов заплатить?

— Я готов заплатить пять процентов от суммы зависших денег.

— Господин Фольи, сколько вы берете с кредиторов, которым вы помогаете разобраться с должниками?

— Это разные вещи, мистер.

— Отчего же? По-моему — это одно и то же. Только сейчас вы выступаете в роли просителя. Я знаю ваши расценки: от тридцати до пятидесяти процентов. Это если сумма не очень большая.

— Так здесь-то огромная сумма.

— А если огромная сумма, то вы просто закапываете кредитора, а деньги оставляете себе. Я предлагаю вам фифти-фифти по деньгам. А про отели разговор отдельный.

— Мне-то как раз более интересен разговор про отели.

— Хорошо. В какую сумму вы оцениваете стоимость отелей?

— Их четыре, стоят они, по последней оценке, чуть более шестисот тридцати миллионов долларов.

— Что за оценка?

— Эксперты по недвижимости.

— Эти эксперты не сказали вам, что на Кубе произошли некие события, которые уронили цены на тамошнем рынке недвижимости?

— Ты издеваешься? Я вложил все свои накопления, нажитые непосильным трудом, в эти факовые отели, а ты ещё и смеешь смеяться!

— Господин Родригес, дон Фольи не готов сейчас обсуждать настоящую стоимость отелей, — вмешался Хандкарян.

— Тогда я вынужден попрощаться с доном Адриано, мы ни о чем не договорились.

— Позвольте, господин Родригес, я сам, в вашем присутствии, попробую переговорить с господином Фольи. Адриано, мы знакомы уже много лет, это так?

— Да, это так.

— За это время я хоть раз давал повод для своего осуждения.

— Самвел, ты же знаешь мой ответ.

— Почему же ты сейчас ведёшь себя так, что я начинаю жалеть о нашем знакомстве?

— Господин Родригес...

— Господин Родригес ведёт себя так, как каждый из нас вёл бы себя на его месте. Мы оба знаем, что твои отели сейчас ничего не стоят. В них уже расселили городскую бедноту. И это изменить не можем ни мы, ни господин Родригес, ни даже сам Фидель Кастро. Тебе бы послушать предложения господина Родригеса, а потом начать торговаться.

— Я для этого и пришёл сюда. Только подсказывает мне сердечко, что сам Родригес замешан в этой факовой революции на Кубе, а теперь снимает сливки.

— Он действительно снимает сливки. Рассказать тебе, как и с кого ты снимал сливки? И про меня тебе есть что нам поведать, так что давай не будем строить из себя недотрог. Здесь собрались деловые люди, тем более что и вопрос к общему удовлетворению решить можно.

— Сколько?

— Пятьдесят процентов от сметной стоимости.

— От стоимости строительства? Да вы что, чокнутые?

— И минус расходы!

— Не! Мы так не договоримся. Ладно, хрен с ним, с ростом стоимости на рынке недвижимости, но расходы по строительству я должен возместить! А стоимость всяких там ресторанных приборов! А обучение персонала!

— А ты школы строить не пробовал? У тебя четырнадцатилетние девочки в борделях работали, а у Фиделя они в школу ходят. Запишись на приём к Кастро. Он тебе все возместит.

— Да я лучше отправлю к нему человека. А потом все обратно верну и без денег.

— Этого человека завалят ещё во Флориде.

— Этих революционеров стрелять надо из пулемётов, вешать на столбах пачками...

— А ты знаешь, это предложение такое свежее, такое оригинальное... только в реальности получается совсем наоборот. Немного не тех вешают и стреляют... совсем не тех!

Спор бушевал ещё полчаса. В итоге решили, что Родригес выкупает за половину стоимости отели у Фольи, а с должниками ему поможет господин Шварц, срочно вызванный с банкета и принявший участие в обсуждении этого вопроса. Согласились, что Шварц отработает из тридцати процентов от суммы возвращённых средств.

После того как дон Фольи, бурча себе под нос про проклятых нацистов и латиносов, покинул кабинет Хана, Чернышков, Судостроев и Хандкарян рассмеялись в голос. Операция по переводу в собственность фирмы Родригеса, а точнее по передаче советскому «Интуристу» кубинских отелей, перешла в техническую фазу. Теперь все решат бухгалтеры и юристы. А у советского народа появится возможность греть кости после трудовых будней не только на Лазурном Берегу, в Египте или в Анатолии. Что касается перевода средств должников Фольи, то этих «бизнесменов» не жалко. Деньги-то в основном сутенерские, игровые да наркоманские. Но вместе с этим появляется возможность, во-первых, прокрутить их через схемы Хандкаряна, а во-вторых, проследить каналы перетока денег итальянской мафии.

Чернышков вошёл в офис компании «Интер-тур», занимавшейся до кубинской революции организацией секс-туров на Кубу и принадлежащей дону Фольи и его деловым партнёрам. Дон Адриано с нетерпением ждал возможности переговорить с ним с глазу на глаз. И вовсе не потому, что, по смутным слухам, Шварц мог быть причастен к ликвидации старинного врага семьи Фольи, дона Лучано Фиоре, за это, если это и так, Фольи готов был поставить Шварцу бутылку самого дорогого вина, а потому, что он решил, будто жёсткость и неуступчивость Шварца в прошлых переговорах объяснялась присутствием Родригеса. Александр прошёл через современный, с техническими изысками, офис и попал словно в другой мир, в кабинет дона Адриано.

Тёмный зал, в котором в некоем беспорядке стояли кресла, столы, бюро. Занавешенные плотными шторами окна. Тяжёлая атмосфера насилия и страха ощутимо чувствовалась в спёртом и прокуренном воздухе. В кабинете помимо босса были ещё трое подручных, по виду — самые настоящие мастера заплечных дел. Два верзилы, словно карикатуры на отставных боксёров-тяжеловесов, и юркий, словно на шарнирах, подвижный субъект с пустым взглядом наёмного убийцы. Сам дон Адриано сидел в кресле, высотой спинки напоминавшем трон, разве что без драгоценных каменьев и позолоты.

Шварцу предложили сесть, причём стул его расположен был так, что все три субъекта оказались у него за спиной, и только «подвижный» выныривал то справа, то слева. Видимо, это отработанное средство давления на партнёров и противников по переговорам дон Адриано решил использовать и против Чернышкова.

— Вот ты, Шварц, взял на себя ответственность вернуть мои деньги с Кубы, — без приветствий и предисловий начал Фольи, — а скажи, как ты это сделаешь?

— Ты сначала убери из комнаты этих клоунов, а потом мы начнём разговоры разговаривать. — Александр тоже не впервые участвовал в таких толковищах и прекрасно знал, как себя на них вести. — Если этим пингвинам заняться нечем, кроме как слушать базары больших людей, то боюсь, у нас никакого дела дальше не будет.

— Это твоё крайнее слово?

— Крайнее не бывает.

Дон кивнул ему за спину, и Александр, даже не оборачиваясь, понял, что вся троица покинула кабинет.

— Вот сейчас — другое дело. Далее, дон Адриано, а какое тебе, собственно, дело до того, как я выполню свою работу. Тебе результат нужен или отчёты?

— Я, как деловой человек, должен планировать поступление денежных средств. Ведь если я поставлю их в план, а они не придут вовремя, то могут сорваться важные сделки, и кто-то за это дорого заплатит.

— Ты меня имеешь в виду? Я тебе сразу говорю, не планируй эти средства никуда. Они давно сгорели для тебя. Это будет неожиданный подарок судьбы, выигрыш в лотерею — так тебе к этим деньгам нужно относиться.

— Ни хрена себе, сгорели! Пятьдесят, без малого, лимонов зелени — сгорели!

— Ты мне решил предъявить? Ты предъявляй претензии своим аналитикам, своим бухгалтерам, или кто там у тебя решает вопросы выдачи кредитов. Ведь всем нормальным людям было понятно, что на Кубе ситуация накалилась ещё за полгода до того, как Кастро взял власть. Умные-то давно денежки оттуда вывели.

— Это кто умный? Хан? Родригес твой?

— Чем тебе Родригес не нравится? Он-то все делает, чтобы помочь таким бедолагам, как ты. Только благодарности что-то не видно.

— Не хами, молодой человек. Всему есть предел, и моему терпению тоже. А что касаемо благодарности — половина стоимости отелей, это что; плохая благодарность? Или треть суммы для тебя уже не деньги?

— Не треть, а тридцать процентов, что на три с третью процента меньше, чем треть. При многих миллионах — это уже сумма, о которой можно спорить.

— Ой, не надо вот только к словам придираться. Ты прекрасно понял, что я хотел сказать. — Адриано закурил сигару, выпустил под стол струю дыма и продолжил: — Вот ты сказал, что умные люди наперёд все знают, откуда денежки пора вытаскивать, а ты — умный человек? Ты это знаешь?

— Я знаю, куда я их точно не буду вкладывать.

— Это куда же, интересно узнать?

— В наркоту. В проституцию. В разные афёры. В коррумпированных чиновников.

— Только не надо мне здесь морализировать. Мы такие чистенькие, мы такие белые и пушистые. А что, на Кубе не через прикормленных комиссаров вы собираетесь деньги делать? А что, Родригес не кормит чиновников по всей Южной Америке?

— Ты спросил у меня лично, или я должен говорить и за человека, которого раза три в жизни видел? Но я тебе могу сказать, когда в следующий раз начнётся революция и в какой стране. А ты сам готов оплачивать такие сведения?

— А сумма вопроса?

— Очень большая. И это ещё ограничивается невозможностью для тебя потом поделиться этой информацией со своими друзьями. Только ты сам сможешь ею воспользоваться. Готов обсуждать?

— Ты мне не говори, сколько это стоит до цента. Ты мне уровень денег назови — миллион, десять, сто?

— Обычно — десять процентов от суммы капитала, вложенного в страну.

— Да вы там совсем поохренели, революционеры поганые!

— Ты знаешь, то же самое говорят и революционеры, только почему-то меня, у которого ни одного заводишки за душой нет, называют капиталистом.

Когда Чернышков вернулся в свой офис, он связался с Судостроевым.

— Хорхе, пляши, есть деньги на Парагвай.

— Что, старый пень клюнул?

— Да.

— И когда начнётся революция?

— Я обещал, что примерно через четыре месяца.

— Да ты что! Там ещё конь не валялся. Мне ещё не только карамультуки туда нужно завезти, но и людишек обучить.

— Ты же сказал, что все готово.

— Я имел в виду только саму ситуацию. А если начнём, а народ не поддержит. Сначала надо раскалить массы и нагнать истерию. Там же неграмотное крестьянство. С ним одними лозунгами не обойдёшься. Нужно ещё правительство поставить в цейтнот и цугцванг. И дать ему программу, по которой оно придёт к нашим целям.

— Это долго?

— Я понимаю так, что нужно все бросить, и заниматься только этим!. Только в таком случае успеем.

— Я не говорил, что революция начнётся ровно через четыре месяца. На крайняк, у Дона будет возможность перевести ещё деньги и компаньонов.

— Ты сколько запросил?

— У них там собственности на триста пятьдесят — пятьсот миллионов, плюс оборотных, белых, около двух сотен, плюс чёрного нала не меньше. Чёрный нал я ему простил, а за все остальное старик заплатит шестьдесят миллионов.

— Слушай, бегство капитала из страны мы и используем как катализатор процесса. Надо ещё парочку людишек так спровоцировать... дай мне пару часов, и я тебе дам их телефоны. Выберем самых богатых, а ты им подробно объяснишь о непростой социальной обстановке в Парагвае.

— Понял. Так все-таки когда?

— В сроки уложимся. Решим вопрос.

Асунсьон, Парагвай. Лето (Зима) 1957 года.

Судостроев под пристальным взором охраны вышел из президентского дворца. Не такого он ждал приёма от президента Стресснера, этого надутого индюка. Понятно, что тот прекрасно осведомлён о роли Родригеса в южноамериканской политике, и особо — о его роли в революциях, прокатившихся по Южной Америке. Тем более мог бы прислушаться к предложениям, они-то из тех, от которых не принято отказываться. Ведь на испанском же языке президенту предложили поделиться властью в обмен на целостность его драгоценной шкурки. Альфредо Стресснер решил, что власть важнее жизни. Ну да ладно... на «нет» и суда нет. Родригес опустился на заднее сиденье «Кадиллака» и махнул рукой в направлении аэропорта.

Через два дня в аэропорту Буэнос-Айреса приземлился частный самолёт, прилетевший из Североамериканских Штатов, на котором в Аргентину прибыла группа товарищей. Товарищи были встречены без помпезности и лишнего привлечения внимания к своим персонам и немедленно направились на виллу Родригеса. Среди них помимо Чернышкова и Пилипенко было ещё несколько сотрудников «General Security».

Судостроев принял сразу же, ибо ждал их с нетерпением. За накрытым столом им была предложена к обсуждению основная схема проведения революции в Парагвае. Поели, поговорили. Схему, уточнив в частностях, приняли.

После этого Пилипенко вместе со своими подчинёнными улетел в Боливию, где на базе одного из предприятий Родригеса начал готовить вооружения для будущей повстанческой армии Парагвая.

Чернышков с товарищами направился в Парагвай с не менее важными задачами. Его визит прикрывался легендой об инспекции филиала «General Security». Сам Судостроев тоже поехал туда, только отдельно от Чернышкова. Понятно, что после его прибытия в Асунсьон его сразу же возьмёт под наблюдение местная охранка. На этом и строится расчёт. Родригес будет отводить взор охранки от настоящих действий и должен направить её по ложному следу.

Так сложилось, что довольно большая группа русских белоэмигрантов после поражения в Гражданской войне добралась до Парагвая и осела здесь. В отличие от товарищей по несчастью в Европе, Маньчжурии и в США, они поняли, что свержение Советской власти в России — дохлое дело, поэтому и устраивались здесь всерьёз и надолго. Молодые люди, как с опытом боевых действий, так и без оного, поступали служить в местную армию, благо вакансий хватало, а малая зарплата компенсировалась уважением гражданских и не позволяла пролезать туда подлецам и негодяям. Более того, формировались целые армейские династии. И вскоре более грамотные и сплочённые русские офицеры заняли все ключевые позиции в армии; а потом вспыхнула война в Гран-Чако — плоской равнине у подножия Кордильер. В 1932 году соседняя Боливия, по опыту предыдущей войны в тех же местах, решила ещё чувствительнее обкромсать территорию Парагвая, накупила в Европе и США танков и самолётов, наняла побольше солдат и обрушилась на страну.

И тут наступил звёздный час русского офицерства. Люди Чести, они доказали, что Парагвай не зря кормил их больше двадцати лет. Нищий Парагвай не мог себе позволить держать большую армию в мирное время, и она насчитывала всего три тысячи человек. Только после нападения была объявлена мобилизация, и всего в армию Парагвая было мобилизовано шестьдесят тысяч бойцов. Парагвайская армия устроила такую «козью морду» незадачливым соседям, что из вломившегося на территорию страны полумиллиона захватчиков триста тысяч попали в плен, а под сотню тысяч полегло. Все потому, что опыт Гражданской войны в России оказался более ценным, чем указания европейских военных светил, которые решили поживиться на этой войне. А это был не просто опыт Гражданской, если брать конкретнее, это была стратегия Первой Конной армии Семена Будённого: охваты и окружения, молниеносное сосредоточение огня на важных направлениях, стремительные рейды по тылам и коммуникациям, и конечно же — широкая поддержка местного населения.

Боливия осталась без армии, и после того, как боевые действия были перенесены на её территорию, запросила мира. Для Парагвая это оказалось огромным облегчением, потому что у страны не было средств не только воевать, но и содержать толпы пленных боливийцев.

Больше уже никто в стране не сомневался в том, что для Парагвая было огромным приобретением то, что он в своё время приютил нищих и голодных белогвардейцев, они с огромными процентами вернули все потраченное на себя. И все это время русские, в силу каких-то особенностей, предпочитали держаться вместе. Нет, конечно же, среди них находились отщепенцы, которые, разбогатев, вдруг начинали не узнавать на улицах своих бывших соотечественников, подпав под влияние англосаксонской идеологии еретического дарвинизма, но большинство придерживалось тех связей, которые в своё время помогли всем им выжить и занять достойное место в обществе.