Перестали отвечать на звонки люди Чести, а в комитете по промышленности ответили, что они знать не знают никакого Креза, а проблемы между бизнесменами должны решаться через арбитраж. Девочка из приёмной министра промышленности республики ответила, что министр занят, и именно для Креза будет занят всегда. Попытки службы безопасности Креза выяснить, кто же это такой — мистер Шварц, дали весьма впечатляющий и ничего не говорящий результат. Шварц — акционер и президент американской транснациональной охранной и детективной компании. Совладельцем компании является Хорхе Родригес, что не афишируется, но не подлежит сомнению. Сам Хорхе подозревается в том, что он либо работает с аргентинской службой внешней разведки, либо, наоборот, руководит ею, прикрываясь личиной крупного бизнесмена. Во всяком случае, в его делах политики гораздо больше, чем может себе позволить простой, даже очень богатый бизнесмен. И варианта на самом деле два — либо Шварц с Родригесом решили скупить, пользуясь политическими возможностями, бизнес в Парагвае, что, учитывая его деньги, представляется вполне возможным. Либо — это операция аргентинской разведки, и тогда не поможет ни мафия, ни государство. Ведь основной маршрут судов Креза проходит по Паране на территории Аргентины и конечным пунктом их является порт столицы соседей. Он, размышляя, подумал о том, что даже странно, почему это аргентинская разведка не попыталась завербовать его раньше. Видно, время пришло. Исходя из этого предположения, Крез и решил построить переговоры с Алексом. И все-таки непонятно, как американский миллионер может быть подручным агента Аргентины, страны — очевидного политического и экономического противника твоей родины? Эту мысль Крез оставил «на потом» и, взвесив все «за» и «против», начал разговор.

На территорию огромной торговой базы, ставшей теперь военным лагерем, организованным Пилипенко, помимо рядов разномастных пикапов, складов, набитых доверху винтовками, пулемётами, коробками с патронами и ящиками с консервами, начали прибывать и собственно военные грузы. Первыми из Аргентины на трейлерах привезли укутанные тентами пушки и гаубицы времён последней войны в Европе. Артиллерия, в основном немецкого производства, снятая с вооружения десяток лет назад, находилась в прекрасном состоянии. Следом пришёл караван с боеприпасами к ней, и горы ящиков с готическими надписями заняли весь второй двор, отгороженный от стоянки пикапов. Позже начали подходить и трейлеры из Чили. На них гордо стояли закупленные где-то в Латинской Америке лёгкие американские танки М-24. Всего за два дня сгрузили тридцать машин, что и составило танковый батальон будущей повстанческой армии Парагвая. Одновременно готовилось огромное количество революционной литературы, несмотря на то, что Пилипенко был против этих трат. Вначале ведь территории индейцев Гуарани, а они, как известно, ни читать, ни писать не умеют, а потом, когда пройдёт какое-то время после начала похода и обстановка изменится, нужны будут уже другие материалы. Но представителям нового правительства не терпелось увидеть свои фотографии и подписи на тысячах листовок, и они с южным темпераментом убедили его разрешить. Он сопротивлялся, но потом решил, что, занятые написанием текстов к этим листовкам, они оставят его в покое и дадут делать свою работу, не будут дёргать по пустякам каждую минуту.

За неделю до часа Икс в расположение отряда прибыл и сам Мануэль да Сильва, будущий вождь, согласованный и назначенный где-то на сияющих высотах советского олимпа. Олег с тревогой ждал «вождя», но тот проявил себя как обычный туземный касик. Занял под своё жильё лучшие покои в местной гостинице, моментально окружил себя кучей подхалимов, не устающих твердить о революционной гениальности «вождя», а вместо реальной работы, или хотя бы проверки того, что было сделано Пилипенко до его приезда, да Сильва начал сам диктовать тексты, конечно, более гениальные, чем были написаны до него. Правда, да Сильва пару раз выступил перед бойцами, когда те, после очередного марш-броска с полной выкладкой, отдыхали в тени ограды базы, да прошёлся по территории артиллерийского склада и, потрогав немецкую гаубицу за ствол, сказал, что Хунта вряд ли применит танки, поэтому нет нужды в противотанковых орудиях. Пилипенко стоило большого труда, чтобы не улыбнуться, но он сдержал себя и резонно заметил, что, как говорил товарищ Сталин, люди — наш самый большой капитал, и поэтому людьми мы рисковать не имеем права. Да Сильва согласно покачал головой и больше к военным уже не подходил, сосредоточившись на идеологической работе.

А самому Пилипенко вскоре представили капитана Санчеса. Судя по акценту и по отсутствию традиционного для этих мест загара, Санчес — тот ещё парагваец, но он достаточно быстро привёл в чувство как будущих бойцов, так и их командиров. Начались интенсивные занятия по огневой подготовке, по маневрированию на поле боя, по взаимодействию танков и пехоты. Небольшой полигон, который на всякий случай построил и огородил Пилипенко, сразу стал мал для таких занятий, и Олегу пришлось договариваться с боливийскими властями о расширении его в несколько раз и о новых поставках горючего, уж больно много его жрали хвалёные американские «Чаффи».

В один из дней да Сильва, заявившись в штаб отряда, потребовал проведения учений и приказал объявить тревогу личному составу. Пилипенко и Санчесу стоило многих усилий отговорить будущего правителя от этого. Не смутило его и то, что бойцы сейчас в поле, отрабатывают взаимодействие с артиллерией, учась наступать вслед огневому валу, и то, что нельзя таким волевым образом нарушать план боевой учёбы. Слово «план» ещё не стало священным для этого социал-демократа. Лишь аргумент Санчеса о том, что вождь ведёт себя, как в прошлом вели себя многие латиноамериканские гориллы, успокоил оборонное сознание будущего президента, и тот, добившись обещания, что в ближайшее время такие учения будут проведены, гордо удалился в сопровождении своей свиты.

На холме, господствующем над местностью на многие километры, построили хорошо защищённый, закопанный в землю и перекрытый бетонными плитами блиндаж. Оборудовали стереотрубами и телефонами, обозначили его ясно видимыми ориентирами и пригласили в него да Сильву со сподвижниками. Чуть в стороне подготовили «основную полосу обороны», которую в дивизионном учении, завершающем цикл подготовки и сколачивания, и должна взять повстанческая армия.

В блиндаже расположился и Пилипенко, играющий роль «противника», своими вводными «выводящий» повстанцев из строя. Атаку Санчес решил проводить в соответствии с канонами Второй мировой войны — крутая артподготовка, перемалывающая окопы, заграждения, огневые позиции, затем, под прикрытием огневого вала, стремительный удар танков и посаженной на грузовики пехоты. И побольше огня, как миномётного, так и гаубичного. Кроме того, позицию, расположенную в лощине, Санчес решил охватить по холму, используя для этого вертолётный десант и перебросив туда пулемётные взводы, посаженные на пикапы. Артиллерия, после того как позиции будут взяты, по условиям учений должна перебазироваться на новые позиции, с которых можно вести как огонь прямой наводкой по отрядам противника, который в контратаке попытается отбить их, так и навесной огонь по подходящим из глубины подкреплениям.

Взлетела зелёная ракета, обозначающая начало военной игры, и сразу же у подножия холма вспухли разрывы снарядов. Они волной накрыли линии окопов, ряды колючей проволоки и мишенные группы, обозначающие условного противника. Через секунду на наблюдательный блиндаж обрушился грохот артподготовки, закачался пол блиндажа, а упругие толчки разрывов передались даже по земле, вызывая стук зубов, встряхивая мозги и сбивая сердечный ритм. Никто из людей, следящих за ходом учений, не мог оторвать глаз от этой волны огня, выплёскивающей ежесекундно новыми уплотнениями воздуха ударные волны и выкашивающей осколками редкую траву.

Под прикрытием этого удара в атаку пошли танки и прячущиеся за ними грузовики с пехотой. Как только они достигли рубежа атаки, грузовики встали, и из них горохом высыпали пехотинцы, тотчас развернувшиеся в цепь и огнём из стрелкового оружия накрывшие линию окопов. Танки, вырвавшиеся вперёд, прорвали колючее заграждение и выкатили на огневые позиции противника. Огнём из пулемётов они обозначили уничтожение огневых точек, уцелевших после артподготовки, и через минуту туда ворвались стрелковые цепи.

А с тыла уже подходили грузовики, за которыми были прицеплены пушки и гаубицы. Используя складки местности, расчёты развернули свои орудия и принялись окапывать их, долбя каменистую землю, никогда не видевшую плуга, кирками и сапёрными лопатами.

Пилипенко вышел из блиндажа и выстрелил в небо красную ракету, прекращавшую стрельбу и обозначавшую окончание учений.

Чернышков допил кофе, просмотрел в последний раз и отложил утреннюю газету, осмотрелся вокруг. Вчера вечером ему в номер позвонил генерал Гордеев и попросил утром принять человека с важной информацией. Александр согласился, но что-то посланец Гордеева задерживается. Встречу Алекс назначил в кафе вблизи гостиницы, в которой он снимал номер. Ведь если его месторасположение известно Гордееву, к чему скрываться, играть с ним в шпионов? Только как он узнал, ведь вроде все сделали по уму? Чернышков всегда в подобных ситуациях вселялся в гостиницы, располагающиеся невдалеке от центра города, в который он приехал. Во-первых, удобно, не нужно стоять в пробках, да ещё в незнакомом городе. А во-вторых, в Асунсьоне сейчас неспокойно. Окраины бурлят, а их энергия направлена на центр. И там, и там не выспаться. Окраины Асунсьона — это нечто. Алекс бывал во многих странах, но такой запредельной нищеты нигде не видел. Ведь бывает нищета разная. Советским не понять, что такое настоящая нищета. Даже тем, кто помнит ещё дореволюционные времена. Дело не в том, что Россия или СССР намного богаче. Дело в том, что к людям, попавшим в беду, по-разному относятся в разных странах и культурах. И это не только отношение к лени или к тупости. Ведь жизнь может предложить человеку всякие испытания. Сегодня ты крепкий хозяин и первый парень на деревне. А завтра искра из трубы прилетела на сеновал, и вот ты уже в одном исподнем стоишь на морозе над пепелищем. Кто в действительности мог в России застраховаться от такого случая? Потому-то и привечали, и привечают до сих пор нищих. Невозможно представить, чтобы в России человек умер от голода. В богатейших САСШ — легко. Мораль протестантов не только допускала это, но и требовала не оказывать помощь упавшему. В их ущербных умишках неудача — наказание за грехи. Наказание от самого Господа, поэтому любой, кто попробует оказывать помощь, — враг Господа, ибо он вмешивается в воспитательный процесс и подлежит такому же осуждению, как и оступившийся. Непонятно как, но эта дьявольская мораль проникла во все западное общество и явила таких химер, что волосы дыбом становятся. Черныш ков вспомнил, как на тротуаре, вблизи его офиса в Нью-Йорке, однажды появилась молодая пара уличных музыкантов. Он — в смокинге, с концертной гитарой, она — в длинном концертном платье, с флейтой. По виду — представители среднего класса, парень как минимум бывший менеджер какой-то рекламной компании. Что уж он сделал, какой косяк сварганил, что погнали его без права попасть в смежные фирмы, Алекс не знал, да и не узнает никогда. Они с самого утра и до позднего вечера играли сонеты и фуги, Чернышков не очень в этом разбирался, только звучало красиво. Увы, красота эта никак не влияла на наполнение медяками скромной шляпки, лежащей у их ног. Постепенно, и это было чётко видно Чернышкову, дела у пары становились все хуже и хуже. Он, как мог, поддерживал их, опуская в шляпку когда доллар, когда десятку. Только было понятно, что этих денег им не хватало. Толпа, идущая мимо, безмолвно осуждала Алекса, а он не мог ни принять их на работу, подозревая в том, что это подставные люди его конкурентов, не мог и давать им слишком большие деньги, и все тянул. Когда он решился пригласить их к себе, то обнаружил, что парня уже нет. Он расспросил девушку, и та сказала, что парень исчез, и она не хочет верить в его самоубийство. Вот только полиция водила её на опознание одежды, оставленной на берегу. Одежда была его. Чернышков отдал ей все деньги, которые были при нем, и попросил её уехать из города. Пусть вернётся в свой маленький городок в Индиане и там живёт по-человечески. Больше и девушку он не видел.

Но в столице Парагвая он повстречал и не такое. Здесь беспросветной нищетой поражены целые кварталы. Просто создаётся ощущение, что люди, которые в силах бороться, давно вымерли, как динозавры. Здесь нищета особая, круговая, как порука. Получить место рабочего на лесопильной фабрике, для того чтобы вручную таскать огромные бревна за несколько парагвайских гуарани в конце недели, — великое счастье. И это несмотря на то, что денег этих не хватит даже на еду. Местные капиталисты кивают на низкие цены на рабочую силу на рынке труда. Только вряд ли можно называть это место — рынком. Работники используются на износ, а после того как износились — безжалостно выбрасываются прочь. А чтобы ни у кого не возникало соблазна бастовать — у всех предпринимателей нежная дружба с местными бандитами. Сама возможность организовать какое-то подобие профсоюза даже и в голову не приходит. Инициатор сразу будет сожжён вместе с семьёй и родственниками. Ведь что самое непонятное — бандиты постоянно вербуют к себе в мафию людей. И нужно много мужества, чтобы не вступать туда. Люди это мужество демонстрируют, но сделать шаг чуть дальше — боятся. А так всегда и бывает. Когда оно копится, копится, а потом прорвёт — лечение проходит уже по рецепту доктора Гильотена или Воровского.

В кафе вошёл офицер в форме Генштаба и, осмотревшись, направился к Чернышкову. Алекс молча кивнув, поприветствовал его, рукой предложил присесть. Тот скромно притулился на стуле, и сразу же, чуть ли не озираясь, вытащил из планшета пакет и передал его Чернышкову.

— Господин Светланов, генерал Гордеев просил меня передать вам этот пакет.

Чернышков взял пакет в руки, но вспомнил, что, как шептались в Осназе, именно по такой же схеме перед войной Судостроев запустил в небеса Коновальца, главаря украинских фашистов.

— Откройте. — Он вернул пакет офицеру.

— У меня чёткая инструкция — не вскрывать этот пакет, а передать его вам. Мне сказали, что это опасно.

— Откройте. — Чернышков увидел, как во взгляде капитана мелькнул испуг.

— Что ж. Я вас предупреждал. — Тот достал из кармана перочинный нож и надрезал пакет. Вынул из него папку скоросшивателя, разложил её на столике и, развязав тесьму, начал доставать какие-то документы, фотографии, схемы.

— Что это?

— Я не вполне уверен, но по-моему — какое-то досье. Меня просили, чтобы вы сами вскрыли это вдали от посторонних глаз. Возможно, вы можете скомпрометировать неких важных персон.

— Спасибо, извините. Нервы ни к черту. — Чернышков понял, что у этого офицера и в мыслях не было, что таким незатейливым способом их обоих могли отправить на небеса, если бы Генштаб решил переиграть своё решение поддержать революцию. И, похоже, такой оборот не принят в среде местных военных. Алекс пожал руку капитану и, оставив того в недоумении, поспешил к себе. Там его уже должны были ждать Маккормик с парнями из особого отдела «General Security» и кто-то от Родригеса.

В пакете, присланном Гордеевым, было полное досье на службу безопасности, которую курировала Национальная гвардия. Именно так, командующему Национальной гвардией подчинялся руководитель «Комитета». Сама спецслужба, донельзя коррумпированная, насчитывала несколько десятков офицеров, своих силовых структур не имела и силовые акции осуществляла с помощью либо спецназа Национальной Гвардии, это в случае хоть какой-либо минимальной легитимности дела. Либо — при помощи курируемых ею бандитов. Второе случалось на порядок чаще. В сферу её относились любые дела, которые она считала нужным себе присвоить. И контрабанда, это когда не поделились либо попросили те, кто поделился. И наркотики, при тех же условиях. Она же шерстила работяг на предмет наличия революционной пропаганды. Это когда те, кто поделился, совсем уж зажимали рабочих, и назревал социальный взрыв. Чтобы он не произошёл, приезжали, забирали, и дело с концом.

Особняком стояла работа по поддержанию отношений с дружественными иностранными спецслужбами. Вот только все меньше их становилось. Сейчас остались только англичане да американцы. К американцам у «Комитета» отчего-то была нелюбовь.

А британцы до недавнего времени были здесь, словно у себя дома. Что-то делали, рыскали вдоль советского, аргентинского, бразильского посольства. До недавнего времени посольства эти не вызывали интереса спецслужб, кому что нужно от одной из самых нищих стран Нового Света? Ни у кого из великих держав в Парагвае не было особых интересов. А у многих не было и посольств, обходились представительствами. Некоторые страны даже просили представлять себя у посольств других стран. Вряд ли кого-то толкового могли прислать сюда британцы или янки. Это было на руку Чернышкову, и информация в пакете не только подтвердила его первоначальные выводы, но и, добавив недостающие её куски, разложила по полочкам то, что было известно ранее. Даже после поверхностного осмотра документов стало ясно, что агентурную разведку и негласную охрану Стресснера, помимо «Комитета», осуществляет ещё и Ми-6, британская разведка, а персонально некий Джон Бонд, агент нулевой серии, где-то седьмой-восьмой. А это означает, что он в отличие от других дипломатов имеет право на убийство.

— Беспределыцик, короче, — согласно кивнули головами Чернышков и Маккормик, — в далёком прошлом — десантник Советской армии, и теперь уже все позабыли, как его раньше звали.

— Да. Надо его того... — Маккормик пристально взглянул на Чернышкова.

— Думаешь, он сможет помешать нам?

— Так мы вроде бы всех, кого купили, кого напугали... а этот даже не проявился.

— Может, он мудрый очень? Может, вскоре нарисуется с очень «конкретным» предложением?

— К чему риск? Завалить его, и дело с концом. Ведь сами же сказали, что беспределыцик.

— Думаю, надо его прощупать. Ладно, пошли дальше. «Комитет» трогать пока не будем, им надо по их каналам доставить информацию, что их услуги будут нужны и народной власти тоже. Уверен, что ребятки там, когда им станет ясно, что это уже не шуточки, будут сидеть, как мышь под веником, и гадать, чья сторона возьмёт верх. С ними предметно разберёмся позже, благо все они есть у нас в картотеке, — Чернышков похлопал по папке.

— Алекс, давай все-таки по Бонду что-то решим...

— Решай. Вопрос отдаю на твоё усмотрение.

В ночь перед вторжением в Парагвай Пилипенко пригласил Санчеса посидеть за бутылочкой. Не то чтобы у него к тому была какая-то симпатия, просто за эти два месяца они ни разу не посидели, не поговорили по душам. Тот пришёл, принеся помимо текилы немного снеди, Пилипенко вскрыл раза в два больше консервов — свиной тушёнки и сайры в масле, наломали скупого боливийского хлеба и по-русски выпили первую до дна. Поговорили, пока хмель не принял власть над рассудком, о делах, о том, что ещё не сделали, а раз не сделали, то помнить об этом нужно, но жалеть нельзя. Решили, что если все пойдёт как надо, то встретиться в столице, у подножия Стресснеровского дворца, ещё раз, ровно через год после победы.

— Как было у Рейхстага. — сказал Пилипенко, и Санчес внимательно посмотрел на него.

— У Рейхстага, говоришь? Значит, все-таки русский.

— А ты думал, кто?

— Янкес, канадец, или на крайний случай — француз. Я внимательно слушал тебя, твои размышления, но ни разу не услышал от тебя ссылок на советский опыт. Америка — то, Канада — это, север Франции... а ты русский.

— А ты?

— Какая разница?

— Ну не могу же я пить, например, с немцем.

— Это почему же?

— Знаешь, сколько они мне крови попортили со своим Гитлером? Сколько моих парней положили!

— Сколько лет прошло после войны, а вы все вспоминаете. Я тоже советский, только с Дальнего Востока. Долбил японцев в Маньчжурии, пока Красная Армия не пришла. Потом Южный Китай. Там у нас что-то не заладилось... а по моему мнению, Сталин не хотел советизации Гоминьдана. Решил, наверное, оставить его пугалом для Маньчжурии, Синьцзяна и объединённой Монголии. Чтобы смотрели в рот СССР и не пикали лишний раз.

— Это у тебя какая по счёту революция?

— Четвёртая. Я же говорю, Маньчжурия, Южный Китай, а ещё Вьетнам. Там все как по маслу. Французы сами ушли, а на смену им пришли янкесы. Но против нас...

— Да, — понимающе протянул Пилипенко. — А как думаешь, что будет с этой революцией?

— Да как обычно. Отстреляют этого пингвина императорского, как его... Альфредо Стресснера, а потом войдём мы. Генералы начнут метаться, кому бы побыстрее сдаться. Из страны побегут денежные мешки, а в США газеты поднимут вой про исключительно демократичный режим убитого гориллы.

— А этот Сильва, он тебе как? По-моему, такой же пингвин, как и Стресснер.

— Фил, а ты не знаешь, что сразу после всякой революции требуется принять ряд очень непопулярных и сомнительных мер? Например, отстрелять всяких либералов и демократов. И кто это должен сделать? Мы? А оно нам надо? Вот для таких дел и назначают подобных уродов.

— Блин... а я то думал, что у нас там все с ума посходили, такого гориллу во власть. А кто его сменит?

— Смотри внимательно за его окружением. Кто больше всех работает и меньше всех говорит и светится. Вот он-то и станет настоящим вождём после того, когда пуля подлого убийцы завалит народного вождя Мануэля да Сильва.

После восхода солнца радиолокационные станции ПВО передали информацию о том, что границу с Бразилией пересекли несколько десятков воздушных целей. Цели — скоростные, маневрирующие. После этого связь со станциями прекратилась. На радары ПВО обрушились противорадиолокационные ракеты, и от локаторов американского производства (все равно менять) остались лишь фундаменты. Над столичным военным аэродромом прошла тройка Ил-28, и на бетонированную полосу обрушились огромные бетонобойные бомбы, расколов её на пять полос поменьше. Взлететь с них реактивным истребителям стало невозможно. Ярко-синее небо исполосовали шрамы инверсионных следов реактивных истребителей, которые начали патрулирование своих зон ответственности. Изредка то одна, то другая пара спускались на малую высоту и, забивая окрестности грохотом, проносилась над правительственными кварталами, внося парализующую панику в ряды мечущейся, как крысы на тонущем корабле, элиты.

Спустя час над аэродромами истребительной авиации прошли тройки фронтовых бомбардировщиков Ил-28, и из распахнутых бомболюков на землю высыпались тысячи листовок, предназначенных для лётчиков-истребителей. Там помимо всякого революционного мусора было сказано также о том, что если с них взлетит хотя бы один самолёт, то все они будут завалены тысячами ракет и бомб. А кроме того, в небе их ждут лучшие асы. Какие это асы, непонятно, но и лётчики, и их командиры разглядели проходящие на малой высоте истребители. Американский «Сейбр», находящийся на вооружении ВВС Парагвая, против МиГ-15 не сможет выстоять и минуты, они все это знали, и ни один из них не брался этот факт опровергнуть. А проходящие на малой высоте штурмовики и фронтовые бомбардировщики словно дразнили остающихся на земле военных, мол, только выйдите из казарм в чистое поле, только суньтесь...

Когда в Генштабе получили сведения, что границу с Боливией перешла неопознанная группа вооружённых лиц, туда на разведку отправили несколько вертолётов. Все они были сбиты ещё на подлёте к указанному району. Военным только осталось гадать о численности и составе группировки противника.

К обеду из сообщения столичного радио стало известно, что группы рабочих предприняли штурм дворца Гобьерно, и что президент Парагвая, главнокомандующий парагвайской армией, председатель партии «Колорадо» господин Альфредо Стресснер погиб при отражении этого подлого нападения. Позже это же радио, только в совершенно другой манере, заявило, что парагвайский диктатор, на совести которого столько горя и смертей, был застрелен при попытке бежать в США. Власть перешла к Революционно-военному совету, который сформирует переходное коалиционное правительство, а оно, в свою очередь, проведёт независимые и честные выборы на всей территории Парагвая. Основными лозунгами этого правительства станет национализация и передача земли крестьянам, тем, кто её обрабатывает, пастбищ — пастухам, рабочим законодательно гарантирован восьмичасовой рабочий день при повышении зарплаты вдвое. В сфере социальной политики будут приняты программы ликвидации безграмотности, при этом найдётся много работы и для интеллигенции. Буржуям, а также тем, кто предпримет попытки организовать контрреволюционные действия, — презрение трудящихся и пулю в загривок.

Наутро, когда стало известно о том, что в столице Парагвая возмущённые падением уровня жизни, увеличением продолжительности рабочего дня и снижением покупательной способности парагвайских гуарани рабочие подняли восстание, которое было подавлено с особой жестокостью Хунтой Стресснера, Народно-освободительная армия Парагвая, возглавляемая пламенным революционером Мануэлем да Сильва выступила на помощь восставшим и, перейдя границу, вошла на территорию страны.

Вначале русло высохшей пограничной реки преодолели несколько джипов с крупнокалиберными пулемётами, установленными на дугах безопасности и увешанные бронежилетами и досками для преодоления бездорожья. Они рассыпались веером по долине и, построившись гигантским полукругом, двинулись вперёд. За ними прошли несколько колонн танков и грузовиков с пехотой, с гаубицами и пушками на прицепе. Фланги отряда прикрывались все теми же пикапами и джипами, рыщущими по окрестностям. Позже прошли тяжёлые грузовики, нагруженные продовольствием и боеприпасами, водовозы, бензовозы, передвижные кухни, штабные машины и автобусы, и вновь во множестве — пикапы и джипы.

Санчес и не планировал ведение боя в пешем порядке. То, что он продемонстрировал на учениях «пламенным революционерам», конечно, выглядело эффектно, особенно для людей, далёких от армии, но было совершенно неприемлемо для боев в пустынной равнинной местности. Здесь более применима была тактика, которую продемонстрировали миру советские войска, в 1942 году громившие Квантунскую армию в полупустынях Монголии. А это: броски от колодца к колодцу, а в здешних условиях — от одного крупного поселения к другому. А для того, чтобы у врага не было соблазна пошустрить на коммуникациях, конвои — под мобильную охрану, передвижения — только в организованном порядке, все прикрывается с воздуха и с флангов. При движении головного отряда — особое внимание к господствующим высотам. Любые телодвижения на контролируемой территории должны быть проверены, пусть это пастухи со стадами, кочевые индейцы или торговцы. Постоянно над отрядом висели вертолёты, как Ми-4 советского производства, так и лёгкие немецкие «Веспе». Прикрытие с воздуха было обещано также и реактивными истребителями, только их никто ни разу и не увидел. Лишь позже стало известно, что прикрытие было осуществлено, только «миги» не летали постоянно над конвоями, а снесли все, что было, в воздухе в тот момент, когда повстанцы ещё только пересекали границу, а после этого — бомбоштурмовыми ударами прикончили на аэродромах остатки парагвайской фронтовой авиации. Самолёты дальнего радиолокационного обнаружения, высматривавшие воздушную обстановку с территории Аргентины и Бразилии, своевременно наводили перехватчики на поднимающиеся с аэродромов Парагвая воздушные цели, и те не только воспрепятствовали воздушному нападению на повстанцев, но и не позволили даже перегнать эти самолёты на другие площадки.

Пока повстанцы двигались по засушливым холмистым равнинам предгорий Кордильер, им удалось удерживать большую ежесуточную скорость передвижения, и вот без сопротивления захвачен форт Коралес, первое парагвайское поселение, своеобразный пограничный городок. Коралес представлял собой даже не город, а просто большую деревню, которая служила местом обмена местными крестьянами своих товаров на промтовары, эдаким своеобразным рынком. Местная власть, наслышанная о подходе повстанческой армии и не имея никакой связи со столицей, встретила отряд насторожённо, но опасения были напрасными. Здесь миру явился новый вождь парагвайского народа Мануэль Феликс Родриго да Сильва. Да Сильва выступил с очередным посланием сражающемуся парагвайскому пролетариату, обвинениями в адрес диктатора Стресснера, который к этому времени был уже мёртв, призвал под знамёна восстания всех честных людей.

В Коралесе же была и первая ночёвка повстанческого отряда. Ночь прошла в веселье, жарких плясках, песнях под гитары. И зря прятали местные матроны своих дочерей, не одна из них наутро, вооружившись «Калашниковым», заскочила в кузов грузовика, вступив в отряд и в новую жизнь. Местные мужчины сначала относились с большим недоверием к революционерам, считая их наёмниками соседней Боливии, но, когда агитаторы правильно объяснили суть процессов, происходящих в столице и в стране, отряд пополнился несколькими бойцами, которым в качестве оплаты за службу пообещали передать после революции в собственность только что выданные новенькие автоматические винтовки, сапоги и удобные прочные камуфлированные куртки.

В городке решили оставить походную радиостанцию и типографию, часть провианта и горючего, здесь же расположился небольшой отряд, который должен был призывать в ряды повстанцев местных жителей.

Наутро на большую площадку перед церковью приземлились несколько вертолётов. Из вертолётов Ми-4, украшенных жёлтыми звёздами — символами революции, высыпали столичные революционеры, представители интеллигенции и несколько тележурналистов, в том числе и иностранных. Из вертолёта, на котором на зелено-жёлтом камуфляже скромно красовалась надпись «General Security», вышел сам Хорхе Родригес. Его сопровождали неулыбчивые парни в лёгких бронежилетах, с винтовками и пистолетами-пулемётами на изготовку, и Алекс Шварц. Родригес коротко пожал руку подошедшему первым к нему Филу, а затем и да Сильва. Вместе с вождём революции он прошёл в дом. который тот использовал для штаба, и через несколько минут они вышли. Собравшейся толпе да Сильва объявил, что восстание в столице победило, правительство низложено, а проклятый диктатор, виновный в смерти тысяч лучших людей страны, пристрелен при штурме дворца Гобьерно.