Это внезапно пригодилось, когда в результате поражения Германии от СССР в Южную Америку вообще, и в Парагвай в частности, хлынули толпы беженцев из Европы. Сначала начались потасовки молодёжи в барах и танцзалах столицы, а затем столкновения переросли в войну уже взрослых людей, с разгромом магазинов и нападениями на места компактного проживания. Причём на стороне европейцев, помимо собственно немцев, итальянцев, французов и других, выступили и некоторые коренные жители столицы, привлечённые призывом католических священников. Реакция русской диаспоры была жёсткой. На военное положение перевели всех, способных носить оружие. Организовали постоянное дежурство патрулей, вооружённых стрелковым автоматическим оружием в русских районах, и теперь легковую машину, из которой могла раздаться очередь по окнам домов, встречали несколько пулемётов и автоматов. Полиция сначала попыталась встать на сторону европейцев, но на следующий день, вечерком, министра внутренних дел посетили представители Генштаба, подробно ему рассказали, от кого и сколько он получает денег, на какие преступления просил своих подчинённых закрыть глаза и сколько всякого добра ему принадлежит. Насчёт добра уточнили особо, что есть охотники это добро присвоить, и Генштабу уже трудно этих охотников сдерживать. По полиции прошёл приказ, что разборки между уважаемыми русскими и сбродом из Европы касаются только их, что и предрешило поражение пришельцев. Очень скоро европейцам указали их настоящее место — под лавкой, и оставили им для прожития только легальные сферы, закрыв для них возможность получать доходы в армии, от преступности и от экспорта.

Диаспора постепенно преобразовывалась организационно, и вот уже несколько десятков лет действует постоянный совет русской общины, председателем которого второй десяток лет является генерал парагвайской армии в отставке Гордеев — бывший начальник Генштаба во время войны в Чако. Заместитель его — действующий генерал Баженов, командир национальной гвардии Парагвая, сформированной, как нетрудно догадаться, на основе все той же русской общины.

Именно с ними и ещё с несколькими штатскими и состоялся разговор Чернышкова, только теперь он был представлен присутствующим вторым советником советского посольства как господин Светланов, представитель спецслужб Советского Союза. Второй советник, а это, как правило, резидент советской разведки, благоразумно не стал слушать, что там опять замышляет Судостроев, и, сославшись на неотложные дела, сразу же покинул виллу, где происходила встреча. И это тоже можно понять: слишком разный вес у Судостроева, проходящего к тому же по другому ведомству, и какого-то советника посольства в заштатной стране, куда обычно ссылались неудачники и балбесы.

— Что ж, — начал Гордеев, совершенно седой, прямой, как трость, старик в светлом костюме, — нас попросили встретиться и выслушать гостя. Встретиться мы встретились, теперь послушаем, что нам скажет этот молодой человек.

— Спасибо. — Чернышкова, которому уже давно минуло тридцать семь, слегка покоробило обращение «молодой человек», но виду он не подал и потому продолжил: — Я не дипломат, поэтому не буду тянуть кота за хвост и сразу перейду к делу. В ближайшее время в Парагвае запланировано восстание народных масс против кровавого диктатора Стресснера. Зная о вашем влиянии на политическую жизнь и о вашем влиянии в армии, мы не могли не провести консультаций с вами. Пол понятием «вы» мы понимаем русскую общину в Парагвае.

Такое заявление вызвало лёгкий переполох среди собравшихся. А ведь второй советник предупреждал, что встреча важная и очень необычная, тем не менее... а Чернышков продолжил:

— Я понимаю, что вам нужно осмыслить моё заявление. Только, к сожалению, ни у вас, ни у меня нет на это времени. Решение нужно принять сейчас. Я полномочен ответить на все вопросы. Задавайте вопросы мне, я постараюсь предельно честно и откровенно на них ответить, потому что есть такая особенность человека — на те вопросы, на которые он не получил ответа, он придумывает эти ответы сам. Часто ответы эти неверные. И я постараюсь не покинуть вас, пока вы мне не дадите ясного и недвусмысленного ответа на вопрос — с кем вы, с нами или против нас? И постараюсь внятно объяснить все плюсы и минусы любого вашего решения.

— Простите, — первым заговорил Гордеев, — но не могу вас назвать товарищем...

— Вам представили меня как господина Светланова, так и называйте, я уже привык.

— Да, господин Светланов... а насколько обосновано ваше заявление о том, что переворот может случиться?

— Господин генерал, а вам самому не странно, что все окрестные государства уже перешли к народной демократии, а в Парагвае до сих пор какой-то заповедник конца тридцатых?

— Много вы таких вербовок уже провели?

— Я не собираюсь вас вербовать. Революция произойдёт в любом случае, даже если вы сейчас начнёте, пользуясь предоставленной мною информацией, делать попытки её остановить. Это только вызовет ненужные и совершенно напрасные жертвы. Прежде чем я пришёл к вам, была проделана достаточно большая работа. Режим Стресснера уже ничто не спасёт, поэтому мы вам предлагаем даже не переходить на нашу сторону, а просто остаться нейтральными. Армия государству всегда будет нужна, и вам это известно, ведь опыт Советского Союза говорит о том, что военные в пролетарском государстве в самом большом почёте.

— От нас нужен только нейтралитет? А что вы понимаете под нейтралитетом?

— Поясню. Сама форма революции такова: сначала восстание в столице, а затем из одного из соседних государств выдвигается колонна автотранспорта с оружием, боеприпасами и продовольствием. К ней, во время её движения, присоединяется восставшее население и берет столицу. В которой, по нашим расчётам, восстание может потерпеть поражение. Диктатор бежит, его ловят, показательно судят, проводятся честные прямые всеобщие выборы, на которых народ выбирает переходное правительство. Правительству этому, в случае его ориентации на социализм, выдаётся помощь, проводится модернизация промышленности, ликвидация безграмотности. В общем, задача — вывести Парагвай по уровню жизни хотя бы на уровень Аргентины, ведь нет препятствий для того, чтобы люди не жили, как позорные нищие, а имели все необходимое.

— Опять временное правительство. А какие лозунги будет иметь этот переворот?

— Революция, — Чернышков упрямо называл предстоящие социальные преобразования революцией, хотя это и резало слух бывшим белогвардейцам, — будет проходить под лозунгом свержения диктатора и его кровавого режима, который за три года правления опустил уровень жизни вдвое, и никакого просвета впереди нет. Земля будет национализирована, это непременное условие, и затем безвозмездно передана людям, её использующим, — пастухам и крестьянам. Больше никаких аренд и прочих способов наживаться бездельникам и паразитам. Крупная промышленность будет выкуплена правительством, мелкая, а также торговля, сфера обслуживания останется частнику. Образование и здравоохранение станут всеобщими и бесплатными, но чуть позже, когда будут подготовлены национальные кадры.

— Из какой страны ждать интервенцию? Боливия? Аргентина? Ничего не напоминает?

— Пока я вам не могу сказать о направлении движения нашего повстанческого отряда. Только зря вы воспринимаете его как интервенцию, все члены Народно-освободительной армии — это парагвайцы, в разное время бежавшие из страны. Тем более что расчёт у нас даже не столько на них, сколько на примкнувшее население. Мы подробно знаем все способы действий Парагвая при отражении внешнего вторжения. Уверяю вас, что в такой битве вам не победить. Если парагвайская армия вступит в бой, то против неё уже будут действовать и аргентинская и боливийская армии. Бразилия обеспечит внешнюю блокаду. Имеется договорённость об использовании бразильских аэродромов для базирования боевой авиации. Авиация будет переброшена с авианосного крейсера «Варяг», который сейчас находится с визитом в Паранагуа. На самолёты МиГ уже нанесены знаки революционной армии Парагвая. Бразилия также разрешила использовать и фарватер Паранаибы для действий сил речного флота, хотя я сомневаюсь, что это нам понадобится.

— То есть вы готовы развязать настоящую войну, чтобы захватить власть в нашей стране.

— Как таковой, даже в случае сопротивления армии, войны не будет. Будет просто только уничтожена армия. Тактически это может выглядеть так: как только армия из казарм выйдет навстречу повстанцам, будут закрыты границы со всеми соседними странами, а в Боливии и Аргентине введено военное положение. Повстанцы займут оборону в том районе, в котором будут находиться, и объявят о создании народного правительства, которое сразу же призовёт на помощь прогрессивные силы. Прогрессивные силы сначала уничтожат все радиолокационные станции ПВО Парагвая, а после этого повесят в небе пару-тройку летающих радаров, которые будут давать целеуказания для наших истребителей и сделают прозрачным для нас небо над страной, а заодно ослепят и оглушат парагвайскую авиацию. Потом произойдут массовые налёты на парагвайские аэродромы наших самолётов, которые раздолбают авиацию Парагвая, все пять истребителей и десять штурмовиков. Если они поднимутся в воздух, то, слепые и глухие, они станут ещё более лёгкой добычей. Ну а уже затем наши штурмовики начнут долбить армию на марше. Через пару дней на помощь признанному народному правительству вступят вооружённые силы Аргентины и Боливии. Армия, лишённая авиации, а затем и артиллерии, будет агонизировать пару недель, потом разбежится по домам. Сразу же начнёт действовать контрреволюционное подполье, но, лишённое поддержки из-за рубежа, оно будет разгромлено в течение полугода. Вскоре все встанет на свои места... только какая роль русских в этом? Советские никак светиться там не будут, все местные, а вот русские проявят себя как отъявленные контрики. Судьбу вашу предсказать несложно. Куда бежать собираетесь, в Штаты?

— Жёстко...

— Не то слово! Только я не могу понять ваше колебание. Вам-то в случае нейтралитета ничего не грозит, а вот в случае поддержки диктатора рискуете многим, только выигрыша никакого, объясните, в чем суть ваших сомнений.

— Мы, когда поступали на службу, давали присягу. Русский офицер не имеет права нарушить однажды данное слово.

— Присягу вы давали лично Стресснеру или народу Парагвая? Так и пусть народ Парагвая на честных выборах сам решает свою судьбу.

— Но нам доверили свою судьбу помимо простолюдинов и приличные люди. А с ними вы собираетесь поступить совсем не по совести!

— Насчёт приличных людей. Приличные люди сейчас, особенно те, у кого хорошо развит нюх, уже вовсю продают свою собственность простофилям и проходимцам, быстренько выводят деньги и вывозят семьи в США. Вы давно были в аэропорте, не видели, какие там очереди на рейсы в Штаты и Мексику? Через пару недель здесь останетесь только вы да писающийся со страха Альфредо Стресснер. А то и одни останетесь, Стресснер сбежит ещё до начала восстания. И кого вы будете защищать?

— Остаётся только защищать себя.

— От кого? От народа? Парагвайский народ вас на руках готов носить, даже сейчас. А если станет известно о роли СССР, так вообще. Более того, мы своих союзников никогда не забываем. Господин Баженов, вы, по-моему, служили под началом некоего Шапошникова? Слышали про его дальнейшую судьбу?

— И что, на всех нас есть такие досье? — вместо ответа спросил Баженов.

— А как иначе? Я же говорю, что все приготовлено, все ходы продуманы, все фигуры расставлены. Своих союзников мы не забываем, как и своих врагов. Многие из вас по собственной воле оказались так далеко от Родины. Но вам давно простилось ваше участие в войне против нашего народа. Ваши противники по Гражданской либо умерли, либо пребывают в счастливом старческом маразме. Мстить вам некому, поэтому СССР вам предоставляет шанс перестать быть беженцами. Если не хотите, так и не надо, но лично товарищ Берия приглашает вас посетить СССР, опять же в любом составе, на любой срок, и время — хоть до событий, хоть во время, хоть после. Понятно, что если вы будете не на нашей стороне, то после поражения контрреволюции никто вас с распростёртыми объятиями ждать не будет. А если появитесь, то будете переданы в распоряжение революционного суда Народной республики Парагвай. Но, думаю, что вам небезразличен ещё и такой вопрос — что такое Советский Союз и какое будущее грозит вам лично?

— А нам интересно из первых уст узнать, какой же стала Россия. Вы ведь ничего зря не говорите, расскажите нам, а то мы вот боролись с безбожной властью, а она нас простила, да ещё и в гости зовёт.

— Насчет безбожной власти. В советской конституции черным по белому прописано, что гражданин может быть верующим или атеистом, и никому нет дела, ходит он в церковь или не ходит. Конституция не зря пишется, и никакому чиновнику нет никакого собачьего дела до личных пристрастий советского гражданина. Это раз. Что касается того, что церковь отделена от государства, так она и освобождена от многих функций, которые несла до революции. Здравоохранение, пенсионное обеспечение, образование взяла на себя Советская власть. Даже слепому видно, что она справляется лучше. Церковные праздники — Пасху, Рождество, Троицу до сих пор отмечают почти все русские, даже те, кто и в церковь-то не ходит. Про безбожие все? Хорошо. Дальше. Вот у вас портрет Николая Второго висит. Естественно, он не в почете в СССР. Ас чего ему быть в почете? Милейший Никки вместе с милейшей Аликс ввергли Россию в пучину Великой войны, совершенно не интересуясь военным делом и не занимаясь ни руководством армией, ни развитием военной промышленности. Судя по дневникам Никки, генерал Алексеев ему очень мешал охотиться на ворон в парке и общаться с женой, отчего-то каждый день приходя с докладом о положении на фронтах. Сам дворянин Романов совершил самое страшное преступление, какое может совершить военнослужащий. Во время войны он дезертировал со своего поста. Большевики в Екатеринбурге расстреляли не царя-батюшку, царем он к тому времени, естественно, уже не был, а казнокрада, который ворованными из госказны бриллиантами набил бюстгальтеры своих дочерей и пытался скрыться в страны, с которыми у нас тогда не было договора о выдаче уголовных преступников. Понятно, что в этом отношении у нас согласия с вами не будет. Для чего большевики взяли власть в России? Чтобы самим карманы набить? Были такие. К счастью, с ними сумели справиться еще в тридцатых, хотя сопротивление они оказали упорное. Большевики взяли власть не для собственного кармана, а для счастья народного. Для собственного блага не идут на каторгу, не лезут под пули. После Войны власть большевиков в мире признали, не осталось опасения потерять страну из-за вторжения извне, и Сталин постепенно передал властные рычаги от партии Советам. Партия с тех пор занимается только пропагандой идей коммунизма, а управляет всем Советское государство, органы которого избираются на многокандидатных выборах. Естественно, что наша избирательная и политическая система сильно отличается от буржуазной. У нас задача — избрать достойных людей в высший орган власти, а у них — легализовать власть капитала. Но... посмотрите, какую Россию вы покинули и каким стал сейчас Советский Союз. В состав СССР, а это ведь наследник Российской империи, вошли Румыния и Болгария, вместе с черноморскими проливами и Константинополем — недостижимой мечтой русских царей. В составе СССР — Маньчжурская ССР вместе с Порт-Артуром и Дальним, а ведь цари только железную дорогу сумели туда проложить. СССР вернул Южный Сахалин и Курильские острова, профуканные Николаем Романовым. СССР имеет военно-морские базы в Скагерраке, которые контролируют Северное море. Могли ли цари об этом хотя бы мечтать? СССР контролирует всю Европу, как посредством влияния на демократию, так и огромным промышленным потенциалом, то есть промышленность Европы критически зависит от наших поставок, а политики ориентируются на наши... даже не приказы, пожелания. СССР контролирует как Атлантику, так и восточную часть Тихого океана. У царей и в мечтах такого не было! Для чего все это нужно, весь этот контроль? Да чтобы твой народ не грабили заезжие торговцы, чтобы не платить лишнего. Когда какао на мировом рынке вздорожало, что Советский Союз сделал? Правильно. Построил заводы по переработке какао-бобов прямо в местах их выращивания. Сейчас шоколад в СССР вдвое дешевле, чем даже в самих странах-производителях, не говоря уже о других. То же самое и по табаку, нефти, цветным металлам. Зачем нам гробить тайгу и тундру нефтяными пятнами, когда мы такую же нефть, только намного дешевле, можем купить у арабов, тем более что она у них более высокого качества, перегнать ее на месте в бензин и по морю вывезти в Союз. А все потому, что у побережья этих стран изредка на курьерской скорости проносятся линкоры и авианосцы, построенные на верфях Николаева, Дальнего и Константинополя. Уровня жизни советского народа уже не могут достичь европейцы, очень скоро мы навсегда перегоним Америку, а тогда поговорим и об Аляске.

Долго ещё спорили Чернышков и старые генералы, и много ему пришлось выслушать неприятных для себя и своей страны слов. Но и он в долгу не оставался. Все же в итоге Александру удалось их убедить удержать армию от вступления в контрреволюционные действия и, следовательно, от развязывания гражданской войны. На прощание Чернышков напомнил о приглашении председателя Совмина СССР посетить страну, на что Гордеев сказал, что он не прочь посмотреть, во что превратился Константинополь, а также его родной Киев, тем более что терять-то ему особо нечего, все равно скоро помирать, даже если Берия обманет и заманит в ловушку.

В это время Судостроев проводил встречу с представителями парагвайской интеллигенции. На «конспиративной» квартире, принадлежащей одному столичному журналисту, который, как говорилось в совершенно точных разведданных, полученных Родригесом, усиленно стучал местной охранке на своих сподвижников, собрались сливки местного общества любителей демократии. Демократию они представляли совершенно по-своему. В их понимании, демократия — это когда можно много говорить, строить грандиозные планы о том, как осчастливить народ Парагвая. При этом предполагалось, что народ спрашивать о дальнейшем пути вовсе необязательно, его задача только раз в пять лет приходить к урнам для голосования да обеспечивать налогами их жизненный уровень и их социально-экономические эксперименты. На робкие попытки Родригеса уточнить, что же предполагают эти люди сделать в первые дни прихода к власти, определилось сразу пять (из семи присутствующих) кандидатов в президенты. Понятно, что никакого плана по экономике, по развитию демократии у них не было. Тем более, как бредовые, они отвергали планы ликвидации безграмотности. Как выразился один профессор, только ему не хватало, чтобы в стране открылись ещё несколько университетов, тогда придётся снижать цены на обучение, а это, очевидно, заставит при тех же усилиях получать меньшую зарплату, либо работать больше. За попытку Родригеса указать на положительный опыт хотя бы Аргентины, не говоря уже о Советском Союзе, он, несмотря на то, что представлял из себя потенциального спонсора, был подвергнут уничижающей и оскорбительной критике, причём не по делу, а за счёт эмоций собравшихся. У Хорхе сложилось убеждение, что, когда парагвайская интеллектуальная элита начинает говорить о работе и о деньгах, мозги у неё напрочь отключаются. Родригес довольно скоро распрощался с «диссидентами», которые продолжили обсуждение планов того, как намылят они хвост Стресснеру, когда придут к власти. Хорхе ещё раз убедился в справедливости предложения Чернышкова слить их для отвода глаз охранки, а также для того, чтобы «наши» люди в охранке могли отчитаться о проделанной работе и убаюкать диктатора. Финансировать революцию, которую эти «карбонарии» хотели провести под оранжевым знаменем, он согласился, но только после того, как ему будет представлен конкретный план задуманного ими переворота. Болтать — одно дело, но когда дошло до конкретных действий, «карбонарии» отступили, и этого плана Родригес не увидел никогда.

Олег Пилипенко, более известный в США под прозвищем Фил, занялся тем, что готовил тот самый отряд, который должен был объединить под своим крылом всех эмигрантов из Парагвая и вступить в страну с территории Боливии. Местом дислокации отряда избрали находящийся почти на самой границе город Вилья-Монтес. Этот город уже сыграл определённую роль в прошлой войне, именно с его взятием парагвайцами та война и окончилась, под ним были разбиты последние силы боливийской армии, той стало нечем воевать, и боливийцы через Лигу Наций запросили перемирия. Достаточно большой по южноамериканским меркам, он тем не менее производил впечатление жуткого захолустья. Основной проблемой Фила было даже не столько собрать народ, который, прослышав про будущие события в соседней стране, сам начал стекаться в Вилья-Монтес, а обеспечение всем необходимым своего отряда для будущих действий. Предполагалось, что первоначальная структура отряда должна быть аналогом советской мотострелковой дивизии с корпусными частями усиления, которая со временем должна достичь численности мехкорпуса и не очень потерять в подвижности. Естественно, что командовать ею будет вовсе не Фил, а специально «приглашённый» для этой цели генерал. Но и помимо комдива, как военачальника, при отряде будут представлены члены будущего парагвайского правительства с Мануэлем да Сильва во главе, которые, собственно, и должны «войти», и ради которых и затеяна вся операция.

С финансами проблем у Фила не было, с поддержкой местных властей тоже, как-никак Боливия тоже строит социализм, хотя, глядя на Вилья-Монтес, этого не скажешь. Проблема возникла тогда, когда он взялся за перечень оснащения стрелковой дивизии и попытался купить что-нибудь из этого списка. А там — тракторы сотнями, грузовые автомобили, радиостанции, полевые кухни, передвижной хлебозавод и банно-прачечный батальон. Не говоря уже про тысячи винтовок и десятки станковых и сотни ручных пулемётов, сотню танков, десятки стволов артиллерии, понтонное хозяйство, под тысячу тонн снарядов, бензина и солярки тоже не меньше. Помимо основного отряда, который будет двигаться на Асунсьон, нужно ещё создать и вооружить несколько более мелких групп, численностью с батальон и напоминающих структурой горнострелковые части Советской армии, которые должны установить народную власть по отрогам Кордильер. Нужно создать также и несколько мотоманевренных групп, которые должны вести активную наземную разведку впереди основного отряда, но в отличие от передовых походных застав ещё и способны сами решать задачи захвата и удержания ключевых объектов. С созданием подобных групп у Фила проблем не возникло, их структуру и задачи, стоящие перед ними, Олег знал подробно, сам в такой группе бился во время Великой Освободительной войны.

После того как он определил, что можно приобрести в самой Боливии, а чего не приобрести ни при каких условиях, он принял меры, чтобы выкупить то, что есть, а это часть легковых пикапов и джипов, продовольствие, радиостанции, униформа для повстанцев и тому подобное. Список на все остальное ушёл по телеграфу в Буэнос-Айрес, а оттуда в Москву.

Спустя сутки Чернышков, на этот раз под именем Алекса Шварца, на вилле одного из партнёров Родригеса встретился с представителями дона Адриано. Из шести машин подъехавшей кавалькады вывалила толпа охранников, которые, бесцеремонно заглядывая в припаркованые вблизи автомобили, «обследовали местность». После этого из машин вышли два субъекта, всем видом своим напоминающие гангстеров из голливудских боевиков — в лоснящихся искрой костюмах, в мягких широкополых шляпах, один безразмерно толстый и потный итальянец средних лет, второй — латинос, помоложе и со стройной фигурой.

Алексу их представили как дона Микеле Адриати и дона Жуана де ла Крус соответственно. Первый «приглядывал» за собственностью итальянских семей в Парагвае, а второй непосредственно руководил ею. Алекс встретил гостей на широком дворе виллы, высокий забор и надворные постройки которой надёжно прикрывали все происходящее здесь от постороннего взгляда. Вместе с хозяином гости прошли в просторный атрий, где шумел небольшой фонтан, где уже стояли кресла, стол для переговоров, столик с напитками и звучала из радиоприёмника лёгкая музыка. Хозяин, напоследок проверив, все ли в порядке, удалился, оставив гостей одних.

Шварц подошёл к столику с напитками, на котором стоял телефон и в течение нескольких минут связался с Вашингтоном, набрав номер поместья дона Адриано. Поприветствовав старого мафиози, попросил того, чтобы он ещё раз подтвердил полномочия Адриати и де ла Круса, и только после этого начал переговоры с ними. Такое начало слегка обескуражило дона Микеле и разозлило дона Жуана, но это только и нужно было Алексу. Шварц приблизительно представлял себе требования, которые будут высказаны оппонентами, и как опытный переговорщик, нащупав позиции противника, сразу же выдвинул свои условия, глубоко заходящие за те границы, которыми они обозначались.

— В общем, так, амигос. Наше предложение следующее: мы выкупаем у вас весь ваш бизнес. Цену определяем, как и было предложено нами дону Адриану, в половину сегодняшней стоимости дела. Наши аналитики сейчас подсчитывают стоимость. По начальным прикидкам, это не больше, чем триста «лимонов зелени».

С такой наглостью местным мафиози ещё не приходилось сталкиваться, и они начали кричать что-то о том, что дон Алекс живым отсюда не выйдет, что его башкой уже через полчаса будут играть в футбол местные мальчишки, что они его маму...

Чернышков слушал этот словесный... каскад и терпеливо ждал, когда он иссякнет. Когда же он кончился, терпеливо начал объяснять уважаемым донам, как несмышлёнышам, что ему-то от них ничего не надо. Это ведь сам дон Адриано попросил Шварца встретиться с ними, и он не мог ответить отказом столь уважаемому дону. Если донам непременно нужна его голова, то он не только ничем помочь уважаемым донам не может, но и предпримет все усилия, чтобы эту голову сберечь. И вот тогда-то он уже не сможет ручаться дону Адриано за сохранность их, донов, голов. Что касается личных оскорблений, то, наверное, доны перегрелись на солнышке, он понимает, день жаркий.

Такая отповедь немного остудила гостей, и они вновь сели за стол переговоров. Шварц вновь озвучил цену, и она снова не была принята. Только его очень радовал другой аспект переговоров. Сколько бы ни насчитали «аналитики», сама процентная ставка, а именно в половину стоимости, вопросов не вызвала. То, как собирались использовать собственность Родригес и Компания после покупки, мафиозников, похоже, не волновало.

Вечером Алекс провёл ещё две встречи с представителями крупного парагвайского бизнеса. Экономика Парагвая сосредоточена в основном на двух направлениях. Первое — пастбищное скотоводство. Сама природа с мягким летом и тёплой зимой позволяет крупнорогатому скоту обходиться без стойлового содержания, и огромные стада коров бродят, почти неуправляемые. Себестоимость мяса настолько мала, что поставками говядины всерьёз заинтересовались американцы и очень быстро «подсели» на них, появилась определённая продовольственная зависимость, и никого не волновало, что пастухи, те, кто, собственно, и производят говядину, получали за свою работу сущие гроши и напоминали своим внешним видом настоящих бомжей. К концу сезона тысячные стада пригонялись на многочисленные скотобойни Асунсьона и других городов, выдерживались несколько суток, для того чтобы сбросить «лишнюю» влагу, за которую мясозаготовители платить не желали, а потом направлялись в убойные цеха. Там, в совершенно жутких условиях, опять же за гроши, бойщики разделывали и замораживали туши, и по рекам Парагвай и Парана на речных рефрижераторах они направлялись до ближайшего порта — Буэнос-Айреса.

Помимо мясной промышленности, какое-то развитие получила и лесная отрасль, и схема её была такой же. Сначала лес валят в джунглях, прилегающих к рекам, потом плотами его гонят до лесопильных заводов и там приводят в вид, который удовлетворяет американцев. Нищета окружающего населения, готового ради выживания работать только за еду, позволяет экономить значительные средства и наживать неплохие барыши и владельцам заводов, и посредникам, организующим торговлю. Что касается самого населения, то кого оно, собственно, волнует? Чтобы стать богатым, надо много работать! В этом ключ успеха! Тем работягам, которые по шестнадцать часов вручную ворочают бревна (зачем вкладываться в дорогое оборудование, если рабочая сила дешева?), трудно понять, как за эти деньги стать богатым. Сколько ни работай, а кроме как на жратву денег не остаётся.

Чернышков вместе с Судостроевым определили для себя те ключевые точки, скупка которых поможет занять «командные экономические высоты» и взять в кулак весь бизнес страны. Таковыми показались для них речные транспортные компании, несколько крупных скотобоен и лесозаводов.

С владельцем одной из речных транспортных контор, владеющей целым флотом речных судов-рефрижераторов, господином Эухенио Крезом и сидел в беседке на берегу Парагвая господин Шварц. Алекс много не говорил. Он только предложил цену, которая гораздо меньше той, на какую мог бы рассчитывать Крез, и, глядя на заходящее солнце, молча пил коктейль с виски и колой, поганый, надо сказать, коктейль. Шварц поглядывал и на своего собеседника. Тот, сдвинув кустистые брови, наморщив лоб, ушёл в свои мысли, при этом так шевеля волосатыми пальцами, как будто пересчитывал будущую прибыль, что Алекс невольно подумал, что предложенная сумма не так уж мала. Они уже успели разворошить рынок, и вполне возможно, что какие-то слухи успели дойти до оппонента, а цены на бизнес — упасть. Крез же лихорадочно соображал, пытаясь понять, к чему весь этот спектакль. Ведь понятно же, что он, и такие, как он, столпы общества, находятся под опекой правительства. Помимо этого, его бизнес надёжно прикрывало «общество Чести», в которое он исправно и щедро вносил свою лепту. И кроме всего прочего — у него и самого имелась служба безопасности, которая и без правительства с мафией могла поставить на место кого угодно. Но вот приехал молодой человек, и все отвернулись от старого и уважаемого члена общества, предки которого ведут своё происхождение от испанских конкистадоров.