У Юры Хлопотова была самая большая и интересная коллекция марок в классе. Ещё бы! Юркин отец исколесил полсвета и отовсюду слал письма.
      Хлопотов хвастался, читал вслух:
      — «… Пишу из Бомбея, жарко…», «… Пишу из Лондона, туман…», «… Пишу из Сиднея, ветер…»…
      Из-за необыкновенной коллекции только и отправился Валерка Снегирёв, человек, в общем-то, обыкновенный, родители которого и за пределы области выезжал редко, к своему знаменитому однокласснику в гости.
      Юриных папы с мамой дома не было. Сам Хлопотов был занят делом: бросал в цель пластмассовый дротик с присоской на конце. Валеркиному приходу он обрадовался, сразу начал вытаскивать из массивного письменного стола огромные, в толстых кожаных обложках и почему-то пыльные альбомы.
      — Вот они, мои марочки… ма-арочки…
      Юрка почти пропел это самое «ма-арочки». И в тот же момент, как будто откликаясь, прямо над головами мальчишек раздался вдруг протяжный и жалобный вой…
      — Что это? — тихо спросил Валерка, когда вой оборвался на немыслимо высокой и тоскливой ноте.
      — Не обращай внимания! — махнул рукой Юрка, сосредоточенно ворочая альбомы. — Собака у соседа! Воет и воет, понимаешь!… Дядя Володя из квартиры напротив сказал, что прибьёт её когда-нибудь.
      — Как это — прибьет?
      — А так, говорит, выпустят её погулять, а он… Но мы, например, с папой считаем, что к чужим недостаткам терпеливо относиться надо. Конечно, папа с соседом поговорит…
      — Почему же она воет?
      — Откуда я знаю? Я и в глаза не видел ни собаку, ни соседа. Они всего неделю, как переехали.
      — Может, голодная?
      — Может, и голодная. Снегирь, идея!… Мы её покормим! Чтобы перестала выть! Значит, так! Проводим разведку: цель — установление, открыта ли форточка у соседа. Затем — операция «Бумеранг»!
      — «Бумеранг»?
      — Нет, лучше «Томагавк»! Проводим операцию «Томагавк». Мы с тобой набираем кусков хлеба и колбасы, выходим на улицу и забрасываем провиант в открытую форточку!
      У Юрки Хлопотова от возбуждения засверкали глаза.
      — Юр, форточка-то на девятом этаже, — напомнил ему Валерий. — Не добросить…
      — Скучный ты человек, Снегирь! Такой план погубил… Да ладно, что-нибудь придумаем! Давай смотреть марки, потом придумаем…
      — Марки?
      — Вот чудак! А зачем же ты пришёл?
      — Слушай, может, там что-то случилось? В квартире, где собака…
      — Да нет, она каждый день воет. До пяти часов. В пять перестает. Мой папа говорит, не умеешь ухаживать, не заводи собак…
      — А сейчас сколько?
      — Чего — сколько?
      — Времени сколько?
      — Времени… пятнадцать пятого.
      Валерка начал одеваться, торопливо намотал шарф, застегнул пальто.
      Затем мальчишка быстро выскочил на улицу, перевел дух и стал искать на фасаде дома Юркины окна.
      Три окошка на девятом этаже, сразу над квартирой Хлопотовых, неуютно темнели.
      Валерка, прислонившись плечом к холодному бетону фонарного столба, решил ждать, сколько понадобится.
      Ждать пришлось недолго.
      Крайнее из окон тускло засветилось: видимо, включили свет в прихожей…
      Дверь открылась сразу, словно Валерку ждали. На пороге стоял… Но Валерка не успел увидеть, кто стоял на пороге.
      Откуда-то вдруг выскочил маленький коричневый клубок и, радостно визжа, бросился Валерке под ноги.
      Валерка почувствовал на своем лице влажные прикосновения теплого собачьего языка: совсем крошечная собака, а прыгала так высоко! Он протянул руки, подхватил собаку, и она уткнулась ему в шею, часто и преданно дыша.
      — Чу-деса! — раздался густой, сразу заполнивший всё пространство лестничной клетки голос. — Чудеса! Ну и Янка!
      Валерка поднял голову. Голос принадлежал щуплому, невысокому человеку с бутербродом в руке.
      — Ты ко мне? — спросил человек, опуская руку, чтобы бутерброд не очень бросался в глаза. — Странное, понимаешь, дело… Янка с чужими… не особенно. А к тебе — вон как! Заходи.
      Валерка, не отпуская с рук собаки, вошел в квартиру. Всё вокруг было заставлено как попало шкафами, столами, чемоданами.
      — Понимаешь, только перебираемся… Жена ещё не приехала, так что извини.
      — Я на минутку, — Валерка знал, что так принято говорить у взрослых. — По делу.
      — По делу? Слушаю. — Человек стал серьезным.
      — Собака ваша… Яна… Воет целыми днями.
      — Так… — человек из серьезного стал грустным. — Мешает, значит. Тебя родители прислали? Из какой квартиры?
      — Я сам пришёл… — Валерка разволновался, что его неправильно поняли… — И я не из этого дома, из соседнего!
      — Неужели и там слышно?
      — Нет, там не слышно! Я просто хотел узнать, почему она воет. Ей плохо, да?
      Человек повертел в руках свой бутерброд, сунул его на какую-то пыльную полку.
      — Ты прав, ей плохо. Янка привыкла днем гулять, а я на работе. На работе, понимаешь? Вот приедет моя жена, и всё будет в порядке. Но собаке ведь не объяснишь! Тоскует она.
      — А если я…
      Хозяин квартиры странно посмотрел на непрошенного гостя, словно спрашивая — да ты-то здесь вообще при чём?!…
      — Я прихожу из школы в два часа… Я бы мог гулять с ней после школы!
      Человек теперь уже скептически посмотрел на Валерку Снегирева, а затем вдруг подошел к пыльной полке, протянул руку, но достал не бутерброд, а маленький английский ключик.
      — Держи. Поворачивать вправо.
      Пришло время удивляться Валерке.
      — Вы что же, любому незнакомому человеку ключ от квартиры доверяете?
      — Ох, извини, пожалуйста, — мужчина протянул руку. — Давай знакомиться! Молчанов Валерий Алексеевич, инженер.
      — Снегирев Валерий, ученик 6-го «Б», — с достоинством ответил мальчишка.
      — Очень приятно! Теперь порядок?
      — Порядок, — Валерка спрятал ключ, — значит, завтра?…
      Собаке Яне не хотелось спускаться на пол, она бежала за Валеркой до самой двери.
      — Собаки не ошибаются, не ошибаются… — бурчал себе под нос инженер Молчанов.
      На лестнице Валерка столкнулся с Юрой Хлопотовым.
      — Что, ещё не ушел?
      — Да я из-за собаки. Которая выла…
      — А-а… Снегирь, знаешь, что я придумал? Ведь можно ничего не бросать, понял? Можно вылезти на крышу и на веревке спустить ей всё!
      — Она не голодная.
      — Не голодная? Я так и знал! Слушай, Снегирь, я давно понял: тут не всё чисто. Мы должны провести глубокую разведку, всё разузнать. И предотвратить! Должно быть, готовится преступление! А если не успеем предотвратить, то раскроем! Даже интереснее, а?
      — Не надо ничего раскрывать. Она просто гулять хочет.
      — Откуда знаешь?
      — Зашёл и спросил. И гулять с ней буду. С завтрашнего дня.
      — Зашёл и спросил? Спроси-ил… — лицо Юрки Хлопотова приобрело вдруг постное и даже унылое выражение. Он разочарованно махнул рукой:
      — Эх, скучный ты человек, Снегирь!

      Самыми красивыми в витрине были торты с женскими именами.
      — Выбирай ты, — предложил Валерке отец. И начал объяснять продавщице:
      — Мама у нас — Надежда, дочек зовут Катюшка и Маруся…
      — Торт «Елена», пожалуйста, — попросил Валерка.
      Отец странно посмотрел на сына, а продавщица Валерку поддержала.
      — Правильно! — сказала она. — Чтобы никому из ваших любимых женщин обидно не было! Ни Надежде, ни уж тем более Катюше с Марусей!
      — И вас мы сердечно поздравляем, — благодарно улыбнулся Валеркин отец мудрой женщине. — Наши лучшие пожелания в день Восьмого марта!
      Дома, пока сестренки разбирали подарки, а мама с папой занимались праздничным столом, Валерка улучил момент, закрылся в своей комнате и быстро набрал знакомый телефонный номер.
      — Алло! — сразу же ответила Ленка. — Алло, вас слушают!
      Валерка, кажется, даже перестал дышать.
      — А, это ты, молчун! — вдруг весело рассмеялась девочка на другом конце провода. — Я уже по звонку тебя угадываю!
      По коридору из кухни к столовой прошла Валеркина мама, шаги ее были легкими и едва различимыми, но Валерка быстро ладонью прикрыл телефонную мембрану.
      — Каждый день звонишь, а хотя бы словечко сказал! — весело продолжала Ленка. — А сейчас, наверное, таким вот способом ты меня поздравляешь с женским днем? Верно?
      Валерка едва не закричал: да! да! Но не закричал.
      — Ну, молчи, молчи и дальше! — сладким ехидным голосом посоветовала напоследок Ленка. — А звони почаще! Я ведь все равно когда-нибудь угадаю кто ты!
      И положила трубку.
      А потом они с папой поздравляли маму и Катьку с Марусей, пили чай и за один присест съели весь торт.
      — Потрясающая вкуснятина! Молодец, сын, правильный сделал выбор! — отец подмигнул и одобрительно толкнул Валерку в бок. — Ведь там чего только не было! И «Ольга», и «Ксения «… «Дарья», наконец… Тоже, наверное, не хухры-мухры! А почему «Елена «?
      — Не знаю, — пожал плечами Валерка.
      И улыбнулся маме.

      Круглые электронные часы возле продуктового магазина показывали без четверти четыре. Славка просил позвонить в четыре («только обязательно, а то на себя пеняй — другие желающие найдутся!») — он как раз все разузнает про гуппёшек для аквариума.
      Алёша подошёл к жёлтой будке автомата, нащупал в кармане телефонную карту, гулко бухнул дверью, быстро набрал Славкин номер.
      Короткие противные гудки. Занято…
      Алёша набрал тот же номер еще раз. Опять гудки.
      «Болтун несчастный, — почему-то со злостью подумал мальчишка.
      Если бы не рыбки, Алёша со Славкой и связывать бы не стал. Какой-то он скользкий, этот Славка… Вот скоро и у него, у Алеши, гуппёшки будут, и когда мальки появятся — так он их просто так дарить будет, от души, не как Славка.
      Алёша набрал номер в третий раз — снова занято. Надо ждать. Набирать и ждать, что ещё остается делать?
      Вся внутренняя железная стенка будки была исписана номерами телефонов. Крупно и помельче — карандашом, гвоздем. Вот здесь, кажется, губной помадой. Надо же!
      От нечего делать Алёша стал рассматривать эти номера. Зачем людям надо, чтобы все знали, кому они только что звонили? А почему только что? Вот такая запись, глубоко процарапанная чем-то острым, проржаветь уже успела.
      А вот этот написан аккуратненько, не торопясь. Каким-то особым карандашом, жирной черной линией. Почему-то в стороне от всех остальных. Кажется, такими карандашами пользуются художники.
      Славкин номер снова отозвался короткими гудками. И тогда, сам не зная зачем, Алёша вдруг набрал тот, чужой чёрный номер со стенки. Просто так, потому что…
      Длинные гудки. Где-то там, неизвестно где, зазвонил телефон. Никто не брал трубку, очень долго никто не брал трубку.
      Алёша совершенно успокоился. Ну и что же, что позвонил? А там никого нет, никто не будет волноваться: кто звонил да зачем? Никто даже и не узнает…
      — Слушаю, — вдруг тихим хриплым голосом заговорила телефонная трубка. — Слушаю, кто говорит?
      Ещё можно было, ни слова не говоря, быстро нажать на рычаг, и тот человек стал бы думать, что кто-то ошибся номером, не туда попал.
      Но было в этом тихом голосе что-то такое, от чего Алёша неожиданно для себя произнёс:
      — Это я…
      Невидимый человек совсем не удивился, даже наоборот. Голос его как-то сразу потеплел, стал звонче. Или это только показалось Алёше?
      — А, малыш! Здравствуй, малыш! Я очень рад, что ты позвонил. Я ждал твоего звонка, малыш… Ты, как всегда, торопишься, да?…
      Алеша не знал, что ответить. Тот человек, конечно, принял его за кого-то другого, надо было немедленно сказать ему об этом, извиниться.
      — Да что ж, дело молодое, я всё понимаю. Как… папа? — голос почему-то немножко запнулся перед словом «папа». — У него как, всё в порядке?
      Алёша представил своего папу, сильного, красивого, молодого папу. Скоро отец вернётся с работы.
      — Да-а… — сказал Алеша в трубку.
      Человек на другом конце провода как-то неопределённо хмыкнул, секунду помолчал, будто что-то обдумывая, потом снова заговорил.
      — Ну, а в школе у тебя как?
      — В школе… нормально… — пробормотал Алеша.
      Собеседник, видимо, что-то почувствовал, голос его снова стал таким же хриплым, как и в начале разговора.
      — Да что ж я, старый, заболтался? Ты, наверное, сейчас в бассейн? Или в студию? Бежишь, да? Ну, беги! Спасибо, что позвонил. Я ведь каждый день жду, ты же знаешь.
      — До свидания, — сказал Алёша и нажал рукой на рычаг.
      Медленно, на ватных ногах вышел мальчишка из жёлтой будки, прислонился затылком к холодному стеклу. Откуда-то из-за угла дома выбежала маленькая комнатной породы грязная собачонка. Наверное, бездомная или потерявшаяся. В зубах собачонка держала огромный надкусанный беляш — то ли выронил кто- то или стащила — добыча немалая.
      Собачонка остановилась невдалеке от Алеши, забилась в угол за телефонной будкой — чтобы не затоптали ненароком вместе с беляшом. С ног до головы оглядела своего случайного соседа: мол, кто ты такой, беляш у меня не отнимешь?
      — Не отберу, не бойся, — устало сказал Алёш собаке и пошёл к дому.
      О Славке и его аквариуме он даже не вспомнил.
      Весь следующий день Алёша думал о человеке, чей номер телефона написан жирным чёрным карандашом на стенке телефонной будки. Странно думать о старике, о котором почти совершенно ничего не знаешь, и только слышал его тихий хриплый голос. Тот очень ждал звонка какого-то «малыша» — и это всё.
      На стенках обычно царапают номер, который дали в справочном. «Малыш», наверняка хорошо знает того человека, бывал у него дома, раз уж тот так ждет его звонка!
      Алёша зачем-то представил себе будку, стенку с номерами.
      Тот номер он видел отчётливо, во всех подробностях, каждую цифру. И решил позвонить ещё раз. Чтобы рассказать всё, как получилось… извиниться. А там — будь что будет.
      Дома был телефон, но мальчишка всё-таки отправился к той жёлтой будке. Все нацарапанные номера были на месте, и тот, написанный необычным карандашом, так же чернел в стороне от других. Ни в одной цифре Алеша не ошибся, когда представлял его утром.
      На этот раз трубку сняли сразу.
      — Здравствуй, малыш! Я почему-то был уверен, что ты и сегодня позвонишь мне! Молодец, не забываешь деда!
      — Я… — начал было Алёша, но незнакомый человек перебил его:
      — Знаю, знаю, что занят! Читал в «Вечёрке» про твою выставку, молодчина, так держать! Это для деда главное! Ведь и школа ещё, и бассейн, в твои-то годы! Сейчас посвободней стал?… Может, зайдешь когда?
      Теперь Алёша просто обязан был сказать, что он — это не он! То есть, конечно, он, — но совсем не «малыш»! Вернее, не тот, за, кого его принимают.
      Но человек понял молчание, Алеши по-своему:
      — Папа, да?… Ты знаешь, малыш, я ведь почти не выхожу… Раны мои, будь они неладны! Вот перебрался поближе к телефону, как чувствовал.
      — Раны?… — ужаснулся Алёша.
      — Я ж тебе рассказывал, малыш. Ты, правда, совсем ещё крохой был, позабыл всё, наверное? Я ещё когда на «Ильюхе-горбатом» летал, были дела. Да ты вот позвонил, и мне легче. Мне совсем хорошо.
      Алёша вдруг понял, что он просто не может сказать этому старому, израненному в боях человеку, что он, Алёша, обыкновенный обманщик.
      — Ты опять торопишься, малыш?… Молодость всегда торопится, надо успевать, а как же! Ну, беги, заболтался дед твой… Звони, малыш, прошу тебя, звони!
      Алёша на этот раз даже не успел сказать «до свидания», трубка по-комариному запищала. Не больно-то разговорчив, видно, этот самый «малыш», если его дед почти на полуслове вдруг заканчивает разговор.
      Алёша нажал на рычаг, но потом снова поднёс трубку к уху. Как такая простая мысль не пришла ему в голову раньше? Ведь есть же справочное, «09»!
      — Справок об адресах не даем, — скучным голосом ответила мальчишке женщина, — могу дать номер телефона.
      А зачем Алёше номер телефона, когда он и так его хорошо знает…
      Вечером, когда отец читал газеты, Алёша как бы случайно, вскользь спросил у него:
      — Папа, а что такое «Ильюха-горбатый»?
      — «Ильюха-горбатый»? — отец очень удивился. — А почему ты спрашиваешь?
      — Просто интересно.
      — Это самолет такой был. Грозный очень самолет, штурмовик Ил-2, во время войны. Немцы его страшно боялись, называли «черной смертью».
      — А наш дедушка тоже воевал на «Ильюхе-горбатом»?
      Отец посмотрел на Алешу очень долгим взглядом, потом убрал газеты в сторону и ответил:
      — Нет, Алёша. Я же тебе рассказывал. Наш дедушка был танкистом… Он и погиб в танке. Геройски погиб, в бою, прямое попадание…
      — Папа, а вот если бы… если бы у нас сейчас был дедушка, мы бы…
      — Что, Алёша?
      — Мы бы… ходили к нему? Хотя бы изредка?
      — Алеша… — отец положил руку Алеше на плечо. — Если бы мой отец был жив…
      И он ничего больше не сказал, большой и сильный человек. И Алёша подумал, что вот так мог погибнуть на своей страшной «чёрной смерти» и дед этого неизвестного «малыша».
      Но «малышу» удивительно, просто невероятно в жизни повезло! И отцу «малыша» повезло, и…
      И надо обязательно, просто необходимо позвонить тому человеку.
      Голос старика был почти весёлым.
      — Ну, малыш, у меня теперь каждый день праздник! Тётя Маша только что ушла, прибиралась тут у меня, ну, я подсел к телефону, думаю: позвонишь, не позвонишь? И вот!… Как дела, малыш?
      — Нормально! — неожиданно для себя ответил Алёша. — А ты-то как, расскажи поподробнее, пожалуйста.
      Никогда раньше не смог бы Алеша так вот просто обратиться на «ты» к совершенно незнакомому взрослому человеку. Старик очень удивился. Видно, не привык, чтобы его делами кто-то интересовался.
      — А что тебе рассказать? У меня всё по-прежнему. Дела-то стариковские.
      — А ты видел в войну танки?
      — Танки? Я их с воздуха прикрывал. Эх, малыш, было однажды…
      Голос старика стал звонким, молодым и весёлым, казалось, он сидит в кабине своего грозного самолета, а не в пустой стариковской квартире. И бой вокруг, на земле и в небе. И далеко внизу идет на врага крохотный, как букашка, танк. И только он, пилот «черной смерти», грозного «Ильюхи-горбатого», ещё может спасти эту малявку от прямого попадания…
      Дядя Володя, сосед Алёшки с девятого этажа, работал в милиции. В милиции знают всё.
      — Мы знаем всё, — подтвердил дядя Володя, но когда узнал, чего хочет от него Алёша, нахмурился и сказал твердо и официально:
      — Не положено!
      Должно быть, вид у мальчика был при этом какой-то необычный, такой, что дядя Володя не сумел сразу закончить разговор, и уже другим тоном спросил:
      — Девчонка?
      Алёша даже не понял сначала. А потом сбивчиво рассказал всё. И так посмотрел на дядю Володю, что тот сказал:
      — Вижу, что надо. Сделаем.
      И на следующий день принёс Алеше маленькую бумажку с адресом и фамилией.
      Жил старый лётчик не очень далеко, за вокзалом, остановок шесть на автобусе. Кирпичный трехэтажный дом с одним-единственным подъездом стоял в глубине запущенного то ли парка, то ли сада. Алёша подошёл к подъезду, внимательно прочитал табличку над дверью. Всё правильно.
      Квартира летчика должна быть на втором этаже, а окна…
      Да, окна выходят сюда. Алеша отошёл много от дома.
      Вот это окно и, может быть, вот то тоже.
      Начинался вечер, было уже довольно темно, и в крайнем окошке, которое, безо всяких сомнений, принадлежало лётчику, горел свет. «Да он же почти не выходит дому!» — подумал вдруг Алёша.
      Теперь надо только подняться, позвонить в дверь… или постучать. Алёша вдруг понял, что даже не может представить, что произойдёт потом.
      Ведь старый летчик-то до сих пор думает, что каждый день разговаривает с «малышом», своим внуком. Может быть, узнав правду, просто выставит его, Алёшу, за дверь, даже разговаривать не захочет!…
      Надо сначала хотя бы предупредить старика, мягко и деликатно, а уж там…
      В темноте будки кнопки с цифрами почти не было видно, и Алёша с трудом, почти на ощупь набрал знакомый номер.
      Длинные гудки… Значит, там, на втором этаже, сейчас вовсю трезвонит телефон.
      Но никто не поднимал трубку. Алёша стоял в тёмной будке и слушал, слушал эти длинные гудки.
      Наверное, дедушки просто нет дома, он куда-нибудь вышел и… Сердце Алеши вдруг начало гулко колотиться, так что слышно, наверное, было на соседней улице. Свет в комнате!…
      Ведь он же видел свет в квартире летчика… Значит, никуда он не вышел, он там, в комнате!
      Он там, израненный старый человек, один!
      С ним что-то случилось, — и надо бежать, не разбирая дороги, стучать во все двери, потому что случилось что-то с Алёшиным дедушкой, бывшим военным лётчиком, которого он, Алёша, никогда раньше не видел!…
      — Это ты?… услышал вдруг мальчишка в трубке тихий хриплый голос. — Я сразу понял, что это ты… Ты звонишь из того автомата, что внизу?… Поднимайся, я открыл дверь. Будем знакомиться, внук…

      Моя бабушка живет очень далеко от нас, в маленьком городке на Урале. Я был у нее однажды, давно, два года назад. И почти ничего не помню.
      То есть помню, конечно. Лето, бревенчатый дом и всегда распахнутые настежь окна. Одно окно выходит в огород, а два других — в тупичок. И там большая поляна, высокая трава, а в траве с утра до позднего вечера стрекочут кузнечики. Воздух звенит, и весь бабушкин дом полон этим стрекотом.
      Вот и все, что я помню.
      Сегодня пришло письмо от бабушки. Мама вернулась с работы и вытащила его из почтового ящика.
      — Какая радость, — сказала мама мне, дочитав письмо до конца. — Бабушке наконец-то поставили телефон! Теперь мы сможем с ней разговаривать. Звоним немедленно?
      — Конечно, — согласился я.
      Мама набрала длинный номер и сунула трубку мне.
      — Давай, ты первый! Разговаривай с бабушкой!
      В трубке раздались длинные гудки, а затем я услышал незнакомый пожилой голос.
      — Ну, говори! — подтолкнула меня мама.
      — Бабушка… — начал я, и вдруг понял, что не знаю, о чем говорить.
      — Кто это?… — спросила трубка. — Кто говорит?…
      — Скажи, что ты бабушку любишь!… Что мы её часто вспоминаем!… Что ждем в гости!… — настойчивым шепотом стала подсказывать мама. — Говори же, не молчи!
      А я вдруг вспомнил цветущую поляну под бабушкиным окном и высокую траву.
      — Бабушка, — спросил я, — а кузнечики у тебя стрекочут?
      — Кузнечики? — я услышал, как дрогнул голос моей бабушки. — Да, сейчас я распахну окно…
      Прошло всего несколько мгновений, и я услышал, как весь бабушкин дом наполнился волшебным стрекотом неутомимых кузнечиков.
      — Послушай, сын, ты будешь разговаривать?! — затормошила меня мама. — Время идет! Скажи бабушке, что целуешь ее!… Я тоже скажу несколько слов… после тебя!
      Я молча протянул маме трубку. Мама покачала головой, прижала трубку к уху… и замерла. А потом я увидел, как в глазах у мамы появились слезинки.

      Стемнело.
      Налив себе чашку крепкого чаю, Владимир Борисович Куликов, инженер в отпуске и в данный момент — единственный обитатель квартиры, потушил в комнате свет и осторожненько, чтобы не расплескать любимый напиток, протиснулся на балкон.
      Тёплый летний воздух быстро густел. Почти неподвижный, с наступлением темноты, он, наверное, достиг бы плотности почти различимой на ощупь — что-то вроде мелкого-мелкого песка. Хочешь — переступи одной ногой через перильце балкона, толкнись другой — а дальше уже плыви, неторопливо подгребая руками. Плыви, пока сил хватит.
      Где-то далеко коротко гукнул поезд. Так далеко, что даже перестука колес совсем не было слышно. Куликов отхлебнул глоток, проставил чашку на маленький столик.
      Он был уверен, что и сегодня разглядит тот загадочный крошечный мерцающий огонек.
      Если выбраться на балкон инженера Куликова днем и глазеть по сторонам, то даже человек с самым богатейшим воображением не сумеет разглядеть чего-либо хоть мало-мальски замечательного; насколько хватает взгляда, раскинулось огромное картофельное поле, расчерченное едва заметными узенькими межами — осталось поле от тех времен, когда люди здесь жили еще не в шестнадцати- и двенадцатиэтажных домах, а в маленьких деревянных избах, а кто-то и в бараках. Через годик-другой поле застроят.
      Ночью не видно серовато-зеленых чахлых кустов, и кажется, что ровная и гладкая, таинственно-пустынная равнина только и дожидается смелого человека, который, не оглядываясь назад, зашагает к черному лесу.
      Огонек вдруг мигнул на том же самом месте, что и вчера!
      Мигнул, исчез… затем появился снова, слабый и мерцающий, но появился! И больше не исчезал!
      Подождав для верности минут пять, инженер накинул куртку и вышел из дому.
      Зачем он пошел туда? Кого он хотел увидеть, кого встретить?
      Идти по полю было неудобно, то и дело ноги проваливались в разрыхленную землю, ботинки цеплялись за ботву. Чтобы не потерять направление, он несколько раз оборачивался назад: новый микрорайон надежной глыбой стоял на месте, сверкая редкими огнями окон.
      — Эй, кто идет? — вдруг услышал он впереди испуганный голос. Странное дело, но голос, кажется, принадлежал ребенку.
      — Это я, — как можно более ровно отозвался Куликов.
      И в следующий момент с каким-то разочарованным удивлением понял, что дошёл.
      Ещё шаг — и небо впереди тускло засветилось жёлто-малиновым светом, сразу стало как-то ниже, словно съёжилось вокруг Куликова.
      Это был самый обыкновенный костер. Костер в неглубокой лощинке, ничейной и не засаженной картошкой — наверное, почти до середины лета в ней стояла вода, — и кто же сажает картошку «чтоб пропала», в воду?!
      — Подходите ближе, дяденька, садитесь, — произнес тот же дрожащий голосок.
      Куликов тут только разглядел троих мальчишек. Они сидели спиной к нему и теперь разом повернулись, вглядываясь в темноту. Один совсем малыш, наверное, и в школу-то не ходит. Двое других постарше.
      — Спасибо, — сказал Куликов, вышел к костру и начал приглядываться, куда бы удобнее присесть.
      — Картошки хотите? Печёной? — спросил самый маленький из мальчишек. Он даже улыбнулся вдруг, и голосок его больше не дрожал. — Только у нас её мало…
      — Ящики? — кивнул Куликов на костёр. — От овощного натаскали?
      — Так поломанные же, негодные! — беспечно махнул рукой малыш.
      Двое других пристально наблюдали за Куликовым, но, чувствовалось, без опаски.
      — Картошку-то здесь же накопали? — неопределенно помотал головой инженер.
      Он хотел спросить это совсем безразличным голосом — ему-то какое дело, где они взяли картошку. Но получилось — словно они попались, а он их допрашивает.
      — Тут же не наше поле! — без охоты, но и без страха и стыда подал голос, наконец, один из старших. — Из дому принесли.
      — Ясно, — Куликов подбросил в костёр сломанную дощечку от тарного ящика. — А чего вы теперь не в постели? Поздно ведь.
      — Каникулы у нас! — весело сверкнул глазёнками малыш.
      «Всё-таки, он школьник…» — почему-то с облегчением подумал Куликов.
      — Картошку будете? — снова спросил мальчишка.
      — Пожалуй…
      К ногам Куликова выкатилась черная картофелина, и он начал её очищать, перебрасывая с ладони на ладонь, хотя есть совершенно не хотелось.
      — Вкусная? — снова весело улыбнулся мальчуган. — А знаете, какая картошка на Проксиме Центавра?
      — Где? — не сразу понял Куликов.
      А один из старших мальчишек вдруг, не таясь, пихнул малыша локтем в бок, так, что тот громко ойкнул, и весёлая его мордашка некрасиво сморщилась.
      — Ты это… перестань! Зачем? — грозно нахмурился Владимир Борисович.
      — А чего он?… — хмуро буркнул парень и посмотрел на второго молчаливого своего приятеля. Тот одобрительно кивнул, и тогда парень повторил еще раз:
      — А чего он?…
      — А ты чего? — тихо и с обидой произнес тут малыш. — Может, дяденька тоже с нами захочет, а?
      — Куда? — прожевав картошку, обвел приятелей глазами Куликов. — Вы собираетесь в летний лагерь? Или на рыбалку?
      — Ну, да! — снова пробурчал парень, видимо, самый старший и авторитетный в компании.
      — На Проксиму Центавра! — снова не выдержал малыш. И на этот раз никто не пихнул его в живот. — Знаете, где это?