Поль Ле Кур воспроизвел в Atlantis (июль-авг. 1928) любопытный символ, начертанный на друидическом камне, обнаруженном около 1800 г. в Сюевре (Луар-е-Шер) и уже изученном ранее Е.С. Флорансом, президентом Общества естественной истории и антропологии департамента Луар-е-Шер. Последний даже полагает, что на месте, где был обнаружен этот камень, могли происходить ежегодные встречи друидов. Оно, согласно Цезарю, находилось на краю страны Карнутов.
      Его внимание было привлечено тем, что такой же знак встречается на печати галло-римского лекаря-глазника, найденной около 1870 года в Виллефрани-Шедо-Сюршер (Луар-е-Шер); и он высказал предположение, что это могло быть изображением тройной священной ограды. Действительно, этот символ изображается тремя концентрическими квадратами, соединенными друг с другом четырьмя линиями под прямым углом (рис. 7):
 
      В то самое время, когда появилась статья в Atlantis, господину Флорансу сообщили о подобном же символе, вырезанном на большом камне в основании контрфорса церкви св. Джеммы там же, в Луар-е-Шер; камень этот, похоже, много старше самой церкви и тоже мог бы восходить к эпохе друидов. Впрочем, не вызывает сомнений, что, подобно многим другим кельтским символам и особенно символу колеса, это изображение имело широкое распространение вплоть до эпохи средневековья, так как Шарбонно-Лассей обнаружил его среди «граффити» замковой башни в Шиноне вместе с другим, не менее древним, образуемым восемью лучами, вписанными в квадрат (рис. 8).
 
      Оно встречается и на бетиле (по-русски — вефиль) в Кермарии, изученном М.Ж. Лотом и уже отмеченном нами в другом месте. Ле Кур отмечает также, что символ тройного квадрата встречается и в Риме, в монастыре Сан-Паоло, восходящем к XIII веку, и что, кроме того, он был в древности известен не только у кельтов, поскольку сам Ле Кур его обнаружил несколько раз в Афинском Акрополе, на плитах Парфенона и Эрехтейона.
      Истолкование символа, о котором идет речь, как изображения тройной ограды, нам кажется очень верным, и Ле Кур, в этой связи, проводит аналогию с тем, что говорит Платон, который, рассказывая о столице Атлантов, описывает дворец Посейдона стоящим в центре трех концентрических оград, соединенных между собою каналами, и все это образует фигуру, аналогичную той, о которой идет речь, но только круглую, а не квадратную.
      Но каково же может быть значение этих оград? Мы сразу подумали, что речь должна идти о трех степенях посвящения, так что в совокупности они являют изображение друидической иерархии; а обнаружение этой фигуры не только у кельтов говорит о том, что и в других традиционных формах существовали иерархии, созданные по тому же образцу, и это совершенно нормально. Впрочем, разделение инициации на три степени является самым частым и, можно сказать, фундаментальным; все же остальные по отношению к нему выступают как подразряды или более или менее усложненные развития. На эту мысль навело нас давнее знакомство с документами, которые, применительно к некоторым масонским системам с высокими степенями посвящения, именно эти степени и описывают как равное им число оград, очерченных вокруг центральной точки. Несомненно, эти документы несравненно менее древни, чем памятники, о которых говорилось, но тем не менее здесь можно обнаружить эхо традиций гораздо более ранних, и, во всяком случае, они дают точку отсчета для весьма любопытных сближений.
      Нужно отметить также, что предлагаемое нами объяснение вовсе не является несовместимым с некоторыми другими, как, например, тем, что предлагает Ле Кур и согласно которому три ограды соотносятся с тремя кругами существования, признаваемыми кельтской традицией. Эти три круга, в иной форме присутствующие в христианстве, есть, впрочем, то же, что и "три мира" индуистской традиции. Кроме того, в последней небесные круги порою изображаются аналогичным числом концентрических оград, окружающих гору Меру, т. е. Священную Гору, которая символизирует «Полюс» или "Ось Мира", и это еще одно из самых примечательных соответствий. Вовсе не исключая друг друга, оба объяснения, напротив, абсолютно гармоничны между собой. Можно было бы даже сказать, что в некотором смысле они совпадают, так как если речь идет о реальной инициации, ее степени соответствуют тому же числу состояний бытия, а это те состояния, которые во всех традициях описываются как соотносящиеся с разными мирами. Ибо следует хорошо понимать, что «локализация» имеет характер чисто символический. Мы уже говорили в связи с Данте, что небеса суть именно "духовные иерархии", т. е. степени посвящения; и само собой разумеется, что они соотносятся в то же время со степенями универсального существования, потому что, как мы уже говорили тогда, в силу конститутивной аналогии между Макрокосмом и Микрокосмом, инициатический процесс строго воспроизводит космогонический процесс. Добавим также, что вообще особенностью всякой подлинно инициатической интерпретации всегда является ее не-исключительность. Напротив, она синтетически включает в себя остальные возможные интерпретации. Вот почему символика, со своими многообразными и взаимоналагающимися значениями, является нормальным языком всякого инициатического обучения.
      С учетом этого объяснения, смысл четырех линий, расположенных крестообразно и связующих три ограды, становится совершенно ясным: это каналы, по которым традиционная доктрина передается сверху вниз, начиная от высшей ступени, которая является ее вместилищем, и иерархически распространяясь на другие ступени. Центральная часть изображения соответствует, следовательно, "источнику знания", о котором говорят Данте и "Адепты Любви", а крестовидное расположение исходящих из него четырех каналов позволяет отождествлять их с четырьмя реками Рая.
      В этой связи следует отметить, что между двумя формами изображения трех оград — квадратной и круглой — есть достойная внимания разница в оттенках значения: они относятся, соответственно, к символике Земного Рая и Небесного Иерусалима, согласно тому, что мы уже объясняли в предыдущих работах. В действительности, всегда есть аналогия и соответствие между началом и концом любого цикла, но в конце круг заменяется квадратом, и такое замещение указывает на реализацию того, что герметисты обозначают символически как "квадратура круга": сфера, изображающая разворачивание возможностей через выход из центральной и изначальной точки, трансформируется в куб, когда такое разворачивание завершено и для данного цикла достигнуто конечное равновесие. Более конкретно прилагая эти соображения к занимающему нас сейчас вопросу, скажем, что круглая форма должна представлять точку исхождения традиции, что и имеет место в случае Атлантиды, а форма квадратная — точку ее возврата, соответствующую структуре производной традиционной формы. В первом случае центр изображения скорее всего был бы источником доктрины, тогда как во втором — скорее ее вместилищем, и духовная власть здесь прежде всего охранительна. Но, естественно, символика "источника знания" приложима и к тому, и к другому случаю.
      С точки же зрения числовой символики нужно заметить еще и то, что совокупность трех квадратов образует дуоденер. Расположенные иначе (рис. 9), эти три квадрата, к которым добавляются еще четыре линии в форме креста, образуют фигуру, в которую древние астрологи вписывали зодиак.
 
      Кроме того, она же считалась изображением Небесного Иерусалима с его двенадцатью воротами, по трое ворот с каждой стороны, и в этом обнаруживается очевидная связь со значением, на которое мы уже указывали для квадратной формы. Несомненно, можно было бы рассмотреть и другие модели, но мы полагаем, что эти краткие заметки, сколь бы ни были они неполны, помогут пролить некоторый свет на таинственный вопрос о тройной друидической ограде.

      Среди должностей, существовавших внутри рыцарских орденов — и особенно у Тамплиеров, одной из самых известных, хотя отнюдь не самых понятных, являлась Должность "хранителей Святой Земли". Разумеется, если говорить о самом внешнем смысле, объяснение можно найти тотчас же в связи происхождения этих орденов с Крестовыми походами, потому что для христиан, как и для евреев, 'Святая Земля" не может означать ничего, кроме Палестины. Однако вопрос становится гораздо более сложным, когда мы замечаем, что различные восточные организации несомненно инициатического характера, как Асасины и Друзы, равным образом установили этот статус "хранителей Святой Земли". В самом деле, здесь речь больше не может идти о Палестине; и, кроме того, примечательно, что эти организации являют достаточно много черт, общих с западными рыцарскими орденами и что некоторые из них исторически были связаны с последними. Так что же следует в действительности понимать под "Святой Землей'? И чему в точности соответствует служение «хранителей», по-видимому, связанное с определенным типом посвящения, которое можно было бы назвать посвящением «рыцарским», понимая этот термин гораздо более широко, нежели обычно делают, тем более, что аналогии, существующие между различными формами того, о чем идет речь, вполне оправдывают такое расширение?
      Мы уже упоминали, особенно в нашем исследовании Царь Мира, что выражение "Святая Земля" имеет определенное число синонимов: "Чистая Земля", "Земля Святых", "Земля Блаженных", "Земля живых", "Земля Бессмертия", что эти обозначения встречаются в традициях всех народов и что они всегда прилагаются по преимуществу к некоему духовному центру, локализация которого на определенной территории может, в зависимости от случая, быть понимаема как буквально, так и символически — либо же и так и так. Всякая "Святая Земля" описывается еще и такими определениями, как "Центр Мира" или "Сердце Мира", а это требует некоторых пояснений, так как подобные единообразные определения, хотя и по-разному применяемые, могли бы легко повлечь за собой определенные смешения.
      Если мы обратимся, например, к древнееврейской традиции, то увидим, что в Сефер Иецира говорится о "Святом Дворце" или о "внутреннем Дворце", который есть подлинный "Центр Мира", в космическом значении этого термина; и мы увидим также, что этот "Святой Дворец" имеет свое подобие в человеческом мире, пребывая в некотором месте, как Шехина, которая есть "реальное присутствие" Божества. Для народа Израиля этим местом пребывания Шехины была Скиния (Mishkan), которая именно потому рассматривалась им как "Сердце Мира", будучи действительно духовным центром его собственной традиции. Этот центр, впрочем, вначале и не имел постоянного места пребывания; когда речь идет о кочевом народе, а именно таков случай Израиля, его духовный центр должен перемещаться вместе с ним, оставаясь, однако, неизменным во время такого перемещения. Место пребывания Шехины, говорит Вюйо, стало постоянным лишь в тот день, когда завершилось строительство Храма, для которого еще Давид заготовил золото, серебро и все остальное, что потом будет необходимо Соломону для завершения труда. Священная Скиния Иеговы, место пребывания Шехины, есть Святая Святых, которая, в свой черед, есть сердце Храма, а последний и сам есть центр Сиона (Иерусалима), как Святой Сион есть центр Земли Израиля, и как Земля Израиля — есть центр мира. Здесь можно заметить последовательное расширение идеи центра в зависимости от конкретных ее приложений, так что наименование "Центр Мира" или "Сердце Мира", в конечном счете, распространяется на всю Землю Израиля, поскольку последняя рассматривается как "Святая Земля"; и нужно добавить, что, в том же смысле, она получает также, среди других наименований, имя "Земли Живых". Говорится о "Земле Живых, включающей в себя семь земель", и Вюйо отмечает, что "эта Земля есть Ханаан, в котором проживало семь народов", что верно и в буквальном смысле, хотя равным образом возможна и символическая интерпретация. Само выражение "Земля Живых" есть точный синоним выражения "места бессмертия", и католическая литургия прилагает его к небесному месту пребывания избранных, которое олицетворялось и Землей обетованной, потому что Израиль, проникая в нее, должен был увидеть конец своих терзаний. А с еще одной точки зрения Земля Израиля, понимаемая как духовный центр, была образом Неба, поскольку, согласно иудаистской традиции, "все, что делают израильтяне на земле, совершается в соответствии с тем, что происходит в мире небесном".
      То, что говорится здесь об израильтянах, равным образом может быть сказано обо всех народах — обладателях подлинно ортодоксальной традиции; и действительно, народ Израиля не единственный, который отождествил свою страну с "Сердцем Мира" и который видел в ней образ Неба, что есть, по сути, одно и то же. Подобная же символика встречается и у других народов, которые тоже обладали "Святой Землей", то есть страной, где был утвержден духовный центр, по своему значению для них сравнимый с Иерусалимским Храмом для евреев. В таком смысле "Святая Земля" выступает как подобие Омфалоса (Пуп Земли), который всегда был видимым образом "Центра Мира" для народа, обитающего в месте его расположения.
      Символика, о которой идет речь, встречается особенно у древних египтян; согласно Плутарху, "египтяне называют свою страну Кемия и уподобляют сердцу". Объяснение, которое дает этому автор, удивительно: "Область та теплая, влажная, расположенная в южных частях обитаемого мира, распростертая на Юге, как в человеческом теле сердце располагается слева", потому что "египтяне считают Восток лицом мира, Север есть его правая, а Юг — левая сторона".
      Все это достаточно поверхностные аналогии, подлинная же причина должна быть совсем иной, потому что то же сравнение с сердцем прилагалось к каждой земле, которой приписывался священный и «центральный» характер, каково бы ни было ее географическое положение. Впрочем, согласно сообщению самого Плутарха, сердце, олицетворявшее Египет, в то же время олицетворяло и Небо: "Египтяне, — говорит он, — изображают небо, которое не может постареть, потому что оно вечно, в виде сердца, помещенного на горящие угли, жар которых поддерживает его пыл". Таким образом, в то время как сердце изображается сосудом, который есть не что иное, как чаша легенд о "Святом Граале" западного средневековья, оно само, в свой черед, является одновременно иероглифом и Египта, и Неба.
      Вывод же из всего сказанного таков: есть столько же наименований Святой Земли, сколько и правильных традиционных форм, потому что они представляют духовные центры, соотносящиеся с этими различными формами. Но если одна и та же символика прилагается единообразно ко всем этим именованиям, то это потому, что данные центры имеют аналогичную структуру, часто сходную даже в мельчайших подробностях. Ибо все они суть образы одного и того же центра, высшего и единственного, который один и является подлинным "Центром Мира", но у которого они заимствуют атрибуты, дабы быть его частью посредством прямой коммуникации, как составляющей суть традиционной ортодоксии и действительно представляющей, более или менее внешним образом, высший центр в определенных условиях места и времени.
      Иными словами, существует "Святая Земля" — прототип всех остальных, духовный центр, которому подчинены остальные, престол изначальной традиции, от которой производны все частные ее версии, возникшие как результат адаптации к тем или иным конкретным особенностям эпохи и народа. Такая "Святая Земля" по преимуществу — это "высшая область", согласно смыслу санскритского слова Парадеша, которое халдеи превратили в Пардес, а люди Запада — в Парадис; это и в самом деле "Земной Рай", точка исхождения всякой традиции, имеющая в своем центре единственный источник, от которого расходятся четыре реки, текущие к четырем основным точкам; она есть также "источник бессмертия", в чем легко убедиться, обратившись к первым главам Книги Бытия.
      Мы не можем вновь обращаться ко всем вопросам, касающимся Высшего Центра и уже с той или иной мерой полноты рассмотренным нами в других местах, таким, как его более или менее тайное сохранение во все эпохи, от начала и до конца цикла, то есть от "Земного Рая" до "Небесного Иерусалима", олицетворяющих две крайние фазы; многочисленные, обозначавшие его имена, такие, как Тула, Луз, Салим, Агарита; разнообразие символов, его олицетворявших, таких, как гора, пещера, остров и еще многие другие, по большей части тесно сопряженных с символикой «Полюса» или "Оси Мира". К этим изображениям мы можем присовокупить также и те, где Центр изображается в виде города, крепости, храма или дворца, согласно тому, в каком именно аспекте он рассматривается. И здесь самое время вспомнить — одновременно с Храмом Соломона, особенно непосредственно соприкасающимся с нашим сюжетом о тройной ограде, о которой мы говорили как об олицетворении инициатической иерархии некоторых традиционных центров, также таинственный лабиринт, который в более сложной форме тоже соотносится с подобной концепцией — с той разницей, что здесь внимание сосредотачивается, прежде всего, на идее «хождения» к скрытому центру.
      Мы должны добавить теперь, что символика "Святой Земли" имеет двойственный смысл: прилагается ли он к Высшему Центру или к центру подчиненному, он в любом случае олицетворяет не только сам этот центр, но также, через цепочку совершенно естественных ассоциаций, традицию, которая из него исходит или которая в нем хранится, т. е. в первом случае — изначальную традицию, а во втором — некую частную традиционную форму. Этот двойной смысл обнаруживается, и очень четко, в символике "Святого Грааля", который есть одновременно сосуд (grasale) и книга (gradale или graduale); этот последний аспект явно обозначает традицию, тогда как другой более прямо соотносится с состоянием действительного обладания этой традицией, т. е. "эдемическим состоянием", если речь идет об изначальной традиции. И тот, кто достиг этого состояния, тем самым реинтегрируется, возвращается в Пардес, так что можно сказать, что отныне его жилище находится в "Центре Мира".
      Мы не без оснований сближаем здесь два символических ряда, потому что их близкое сходство доказывает, что, когда говорят о "рыцарях Святого Грааля" или о "хранителях Святой Земли", оба эти выражения подразумевают одно и то же. И нам остается объяснить, в меру возможного, в чем именно состоит функция этих «хранителей», бывшая также и функцией Тамплиеров.
      Чтобы хорошо понять суть дела, нужно проводить различие между хранителями традиции, функцией которых является ее ограждение и передача, и теми, кто, в той или иной мере, допускается лишь к общению с ней и участию в ней.
      Первые, держатели и распространители доктрины, стоят у источника, который есть именно центр; отсюда доктрина распространяется и распределяется по ступеням иерархии к различным степеням посвящения, согласно потокам, олицетворяемым и реками Земного Рая — или, если есть желание прибегнуть к образу, о котором мы говорили недавно, каналами, идущими изнутри вовне и связующими между собой последовательные ограды, соответствующие этим различным уровням.
      Следовательно, не все, даже внутри традиции, достигают одинаковой ступени и исполняют одно и то же служение; лучше даже разделить эти вещи, которые, хотя самым общим образом и соотносятся между собой, не вполне совпадают, ибо может случиться, что один и тот же человек окажется достаточно подготовленным интеллектуально для достижения самых высоких степеней, но именно поэтому не всегда годен исполнять все назначения в инициатической структуре. Здесь мы говорим только об исследуемых нами функциях; и с этой точки зрения «хранители» находятся на границе духовного центра, понимаемого в его самом глубинном смысле, или у последней ограды, той самой, посредством которой этот центр разом и отделяется от "внешнего мира", и вступает в отношения с ним. Следовательно, призвание «хранителей» — двойное: с одной стороны, они именно защитники "Святой Земли", в том смысле, что они воспрещают доступ в нее недостойным; и они же составляют то, что мы называем ее "внешним покровом", т. е. скрывают ее от взглядов непосвященных. С другой стороны, они же поддерживают определенные регулярные связи с внешним миром, на чем мы остановимся в дальнейшем.
      Очевидно, что роль защитника аналогична той, что на языке индуистской традиции есть функция Кшатриев; а всякое «рыцарское» посвящение по самой своей сути адаптировано к природе людей, принадлежащих к касте воинов, т. е. Кшатриев. Отсюда проистекают особые черты этого посвящения, специфическая символика обряда инициации и, в особенности, присутствие аффективного элемента, недвусмысленно обозначаемого словом «Любовь», но мы достаточно говорили об этом, чтобы не задерживаться здесь еще раз на том же. Но в случае Тамплиеров есть и еще нечто, достойное рассмотрения: хотя их инициация была по существу «рыцарской», как то и подобало их природе и выполняемой ими функции, они обладали некоей военно-религиозной двойственностью. И так оно и должно было быть, коль скоро они входили, как у нас есть веские основания полагать, в круг «хранителей» Высшего Центра, где духовный авторитет и мирская власть объединяются общим принципом; он налагает печать этого единства на все, что непосредственно соприкасается с ним. В западном мире, где духовное принимает специфически религиозную форму, подлинные "хранители Святой Земли", поскольку они имели хоть сколько-нибудь официальный статус, должны были быть и рыцарями, и монахами одновременно. Таковыми и были Тамплиеры.
      Это напрямую подводит нас к разговору о второй роли «хранителей» Высшего Центра, роли, которая, как мы только что сказали, состоит в поддержании определенных внешних отношений и, особенно, добавим, связи между изначальной традицией и традициями вторичными и производными. Для того, чтобы это было возможным, нужно для каждой традиционной формы иметь одну или несколько организаций, внешне конституированных в этой же форме, но состоящих из людей, знающих, что скрывается за всеми формами, т. е. знающих о единой доктрине, которая есть источник и существо всех остальных и которая есть не что иное, как изначальная традиция.
      В мире иудеохристианской традиции подобная организация, вполне естественно, должна была избрать символом Храм Соломона; последний к тому же, давно прекратив материальное существование, и не Мог в ту пору иметь никакого другого значения, кроме идеального, как образ Высшего Центра, которым является всякий подчиненный духовный центр. И сама этимология имени «Иерусалим» ясно показывает, что он всего лишь видимый образ таинственного Салима Мелхиседека. Если таково было назначение Тамплиеров, то для выполнения предназначенной им роли, связанной с определенной западной традицией, они должны были внешне оставаться связанными с формой этой традиции. Но в то же время внутреннее сознание подлинного доктринального единства должно было делать их способными к общению с представителями других традиций. Этим и объясняются их связи с некоторыми восточными организациями и, в особенности, с теми, которые играли роль, сходную с их собственной.
      С другой стороны, с учетом сказанного, можно понять, что разрушение ордена Храмовников повлекло для Запада разрыв регулярных отношений с "Центром Мира"; именно к XIV веку и следует возводить отклонение, которое неизбежно должно было стать результатом такого разрыва и которое, нарастая и усиливаясь, развивалось вплоть до наших дней.
      Сказанное не означает, что одним ударом были разорваны всякие связи; в течение достаточно длительного времени отношения в какой-то мере могли поддерживаться, но только тайно, посредством организаций типа Fede Santa или "Адептов Любви", таких, как "Рыцари Святого Грааля" и еще многие другие, но все они — так или иначе — наследники Храмовников и связанные с ними большей или меньшей степенью преемственности. Те же, кто сохранял этот живой дух и вдохновлял эти организации, никогда не объединяясь ни в какую определенную группировку, — это были те, кого назвали именем достаточно символическим: Розенкрейцеры. Но настал день, когда и сами Розенкрейцеры оказались вынуждены покинуть Запад, где условия жизни сделали их деятельность ордена невозможной; говорят, тогда они ушли в Азию, в некотором роде поглощенные Высшим Центром, эманацией которого являлись. У западного мира более нет "Святой Земли", которую следовало бы хранить, потому что путь, который ведет туда, отныне полностью утерян. Как долго продлится это положение, и можно ли надеяться, что рано или поздно связь будет восстановлена? Ответ на этот вопрос давать не нам: помимо того, что мы не хотим пускаться в рискованные предсказания, выбор зависит только от самого Запада, потому что лишь вернувшись к нормальным условиям и обретя дух своей собственной традиции, если у него еще есть для этого возможность, он сможет вновь открыть путь, ведущий к "Центру Мира".

      Среди мест, часто с трудом поддающихся идентификации, которые присутствуют в легенде о Святом Граале, некоторые исследователи совершенно особое значение придают Гластонбери, где будто бы обосновался Иосиф Аримафейский по своем прибытии в Великобританию и где хотели бы видеть еще очень многое, о чем мы скажем далее. Несомненно, здесь есть достаточно спорные уподобления, а некоторые из них являют собой настоящие смешения; но, возможно, даже и у этих смешений есть основания, не лишенные интереса с точки зрения "сакральной географии" и последовательных локализаций некоторых традиционных центров. Именно на это указывают недавние открытия, описанные в недавно опубликованном анонимном сочинении; отдельные положения его могут вызывать сомнения: например, истолкование некоторых географических названий, скорее всего, имеет недавнее происхождение, но основная часть, с дополняющими ее картами, вряд ли может быть отнесена к области чистой фантазии.