Известно, что Северная Америка является излюбленной землей для тайных и полутайных обществ, которые кишат в ней так же, как религиозные и псевдорелигиозные секты всякого рода, впрочем, здесь охотно принимающие такую же форму. Нужно ли в этом стремлении к таинственности, проявления которого зачастую весьма странны, видеть своего рода противовес чрезмерному развитию практического духа, который, с другой стороны, рассматривается всеми — и вполне справедливо — как одна из характерных черт американской ментальности? Что до нас, то мы думаем именно так, и мы действительно усматриваем в этих двух крайностях, столь причудливо соединенных, два результата одного и того же нарушения равновесия, которое достигло своего пика в данной стране, но которое, и это нужно сказать, в настоящее время грозит распространиться по всему западному миру.
      Сделав это замечание общего характера, следует признать, что среди многочисленных американских тайных обществ надлежит проводить различия; было бы большой ошибкой воображать, что все они обладают одним и тем же характером и стремятся к одной и той же цели. Есть среди них такие, которые объявляют себя чисто католическими, как "Рыцари Колумба"; есть также и еврейские, но особенно много протестантских; и даже в тех, что являются нейтральными с религиозной точки зрения, влияние протестантизма часто является преобладающим. Это причина для недоверия: протестантская пропаганда очень вкрадчива и принимает любые формы в целях наилучшей адаптации к различным средам, в которые она стремится проникнуть. Следовательно, нет ничего удивительного в том, что она осуществляется более или менее скрытым образом, под прикрытием ассоциаций подобных тем, о которых идет речь.
      Следует сказать также, что некоторые из этих организаций имеют мало серьезный, скорее же довольно ребяческий характер; их пресловутые тайны суть нечто абсолютно не существующее и не имеют никакого другого назначения и смысла, кроме как возбуждать любопытство и привлекать сторонников. Единственная опасность, представляемая ими, состоит, в конечном счете, в том, что они эксплуатируют и усугубляют то умственное неравновесие, о котором мы только что упомянули. Вот почему мы видим, как заурядные общества взаимопомощи используют так называемый символический ритуал, более или менее имитирующий масонские формы, но в высшей степени фантастический и выдающий полное невежество его авторов относительно элементарных знаний о подлинной символике.
      Наряду с этими простыми, «братскими», как говорят американцы, ассоциациями, которые, похоже, и являются самыми распространенными, существуют другие, с инициатическими или эзотерическими притязаниями; но в большинстве своем они тоже не заслуживают быть принимаемыми всерьез, хотя и являются, быть может, более опасными в силу самих этих претензий, способных обмануть и ввести в заблуждение наивные или плохо осведомленные умы. Например, имя «Розы-Креста», похоже, обладает особой притягательностью и было принято большим числом организаций, лидеры которых не имеют ни малейшего понятия о том, чем были раньше подлинные розенкрейцеры.
      А что же сказать о группировках с восточными этикетками или о тех, кто претендует на связь с античными традициями, но у кого на самом деле обнаруживаются лишь идеи самые западные и самые современные?
      Среди старых заметок, касающихся некоторых из этих организаций, мы обнаружили одну, которая привлекла наше внимание и которая, по причине одной содержащейся в ней фразы, показалась нам достойной быть воспроизведенной здесь, хотя термины ее неясны и заставляют сомневаться относительно точного смысла того, о чем идет речь. Вот она, в точности воспроизведенная упомянутая заметка, которая относится к обществу, именуемому Order of Chylena, о котором, кстати, у нас нет никаких других сведений. "Этот орден был основан Альбертом Стэлеем в Филадельфии (Пенсильвания) в 1879 году. Его устав имеет заголовок The Standart United States Guide. Орден имеет пять градусов компаньонажа, производных от подлинной степени "Е Pluribus Unum" (девиз Соединенных Штатов). Его штандарт несет на себе слова Evangel и Evangeline, вписанные в шестиконечные звезды. Философия универсальной жизни, похоже, является его основным учением, а элементом его является утерянное слово Храма. Ethiopia, Она — Невеста; Chylena, Он же есть Искупитель. Похоже, это Он говорит о себе "Я Есть", и это действительно так (свидетельство тому — две концентрические окружности). "Вы видите Сердце Иисусово (Сакре-Кер — Sacre-Ceur); его очертания указывают вам, что это воистину "Я", — говорит Chylena".
      На первый взгляд, здесь трудно вообще что-то понять; несколько выражений — масонские, такие, как "пять степеней товарищества" и "утерянное слово Храма"; здесь также есть всем известная шестиконечная звезда Соломона. В этом тексте обнаруживается также стремление придать организации собственно американский характер; но что может означать все остальное? Особенно, что означает последняя фраза, и надо ли видеть здесь признак какой-то подделки Сердца Иисусова, в дополнение к тем, о которых Шарбонно-Лассей говорил ранее в Regnabit?
      Должны признаться, мы не сумели обнаружить до сих пор, ни что означает имя Chylena, ни то, каким образом оно может употребляться для обозначения «Искупителя», ни даже в каком смысле, религиозном или нет, должно пониматься это последнее слово. Кажется, однако, что в той фразе, где речь идет о «Невесте» и «Искупителе», налицо библейский намек, вероятно, вдохновленный Песнью Песней; и довольно странно, что этот самый «Искупитель» показывает нам Сердце Иисусово (есть ли это его собственное сердце?), как если бы он действительно был самим Христом. И все-таки, еще раз — почему именно это имя, Chylena? С другой стороны, можно также спросить себя, к чему здесь имя Евангелины, героини знаменитой поэмы Лонгфелло; но, похоже, оно выбрано как женская форма имени Евангел, с которым стоит лицом к лицу. Есть ли это утверждение «евангелического» духа, в том несколько специфическом смысле, как понимают его протестантские секты, охотно украшающие себя этим определением? Наконец, если имя Эфиопия прилагается к черной расе, что является его самым естественным истолкованием, то из этого, быть может, следовало бы заключить, что более или менее «евангельское» (т. е. протестантское) «искупление» последней является одной из целей, которые ставят себе члены ассоциации. Если бы это было так, девиз "Е Pluribus Unum" логично можно было бы истолковать в смысле попытки сближения, если не слияния, различных рас, образующих население Соединенных Штатов и всегда столь резко разделенных их естественным антагонизмом. Это всего лишь гипотеза, но в ней нет ничего неправдоподобного.
      Если речь идет об организации протестантского толка, то это еще не основание думать, что эмблема Сердца Иисусова в ней непременно извратила свое подлинное значение; в действительности некоторые протестанты относятся к Сердцу Иисусову с подлинным и искренним поклонением. Однако, в данном случае смесь разношерстных идей, о которых свидетельствуют несколько воспроизведенных нами строк, побуждает нас к недоверию; мы спрашиваем себя, чем может быть эта Философия универсальной жизни, центром которой, похоже, является принцип "Я Есть". Наверняка все это могло бы пониматься во вполне нормальном смысле и даже быть увязано с идеей сердца как центра бытия; но, скорее всего, с учетом тенденций современного духа, наиболее полным выражением которого является американская ментальность, последнее будет понято в исключительно индивидуальном (или, если угодно, "индивидуалистическом") и чисто человеческом смысле. Именно к этому мы и хотим привлечь внимание, заканчивая исследование такого рода загадки.
      Современная тенденция, какой мы видим ее утверждающейся в протестантизме, есть прежде всего тенденция к индивидуализму, который открыто заявляет себя в "свободном исследовании", отрицании всякого законченного и традиционного духовного авторитета. Этот же самый индивидуализм, с точки зрения философской, равным образом утверждается в рационализме, который есть отрицание всякой способности познания, высшей по отношению к рассудку, т. е. индивидуальной и сугубо человеческой модальности разума. И этот рационализм, во всех его формах, более или менее прямо вышел из картезианства, о котором, естественно, заставляет нас подумать "Я Есть" ("Я существую"), принимающее мыслящий субъект, и ничего более, за единственную исходную точку всей реальности. Таким образом, на интеллектуальном уровне понимаемый индивидуализм своим почти неизбежным следствием имеет то, что можно было бы назвать «гуманизацией» религии, кончающей вырождением в то, что можно было бы назвать «религиозностью». Т. е., превращением в простое дело чувства, в совокупность смутных и неопределенных стремлений; впрочем, сентиментализм является, так сказать, дополнением рационализма. Уже не говоря о таких концепциях, как теория "религиозного опыта" Уильяма Джеймса, легко найти примеры подобного отклонения, более или менее выраженного в большинстве различных вариантов протестантизма и, конкретнее, англо-саксонского протестантизма, где догмат в некотором роде растворяется и исчезает, не оставляя ничего, кроме того гуманитарного «морализма», более или менее шумные проявления которого являются одной из характерных черт нашей эпохи. От этого «морализма», который является логическим завершением протестантизма, до «морализма» чисто светского и «безрелигиозного» (чтобы не сказать антирелигиозного) всего лишь один шаг, и некоторые совершают его достаточно легко. В конечном счете, это всего лишь различные степени развития одной и той же тенденции.
      С учетом этого не следует удивляться, что он (морализм) иногда пользуется фразеологией и символикой, чье происхождение является чисто религиозным, но которые утратили такой характер и извратили свое первоначальное значение и которые могут легко обмануть тех, кто не осведомлен об этом искажении. Будь такой обман преднамеренным или нет, результат остается одним и тем же. Именно так подделывают образ Сердца Иисусова для олицетворения Сердца Человечества (понимаемого, кстати, в смысле исключительно коллективном и социальном), как это отметил Шарбонно-Лассей в статье, на которую мы ссылались выше, и в которой он цитировал текст, где говорит о "Сердце Марии, символизирующем материнское сердце человеческой Родины, женское сердце, и Сердце Иисусово, символизирующем отцовское Сердце Человечества, мужское сердце. Сердце мужчины, сердце женщины, оба божественны в своем духовном и естественном первоначале".
      Мы не знаем, почему этот текст непреодолимо приходит нам на ум в связи с документом тайного американского общества, о котором только что шла речь; не утверждая этого абсолютно, мы полагаем, что здесь мы сталкиваемся с чем-то в том же роде. Как бы то ни было, это травестирование Сердца Иисусова в Сердце Человечества является, собственно говоря, «натурализмом», который рискует очень быстро выродиться в грубое идолопоклонство; "религия Человечества" в современную эпоху не является исключительной монополией Огюста Конта и некоторых из его позитивистских учеников, за которыми, по крайней мере, следует признать заслугу откровенного выражения того, что другие облекают в двусмысленные формулы. Мы уже отмечали искажения, которым кое-кто в наши дни мимоходом подвергает само слово «религия», прилагая его к вещам чисто человеческим. И это злоупотребление, зачастую бессознательное, не является ли оно результатом совершенно сознательного и преднамеренного, действия, осуществляемого теми, кто бы они ни были, кто, похоже, своей задачей поставил систематическую деформацию западной ментальности еще у истоков современности? Иногда есть искушение в это поверить, особенно при виде повсеместного утверждения, как это имеет место со времени последней войны, разновидности светского и «гражданского» культа, псевдорелигии, в которой отсутствует всякая идея Божественного. В данный момент мы не хотим долее останавливаться на этом, но мы знаем, что не мы одни усматриваем здесь тревожный симптом.
      В заключение скажем, что все это соотносится с одной и той же центральной идеей обожествления человечества, не в том смысле, как позволяет понимать ее христианство, но в смысле замещения Бога человечеством. А если это так, легко понять, что пропагандисты такой идеи пытаются завладеть эмблемой Сердца Иисусова, чтобы сделать из этого обожествления человечества пародию на соединение двух природ, божественной и человеческой, в личности Христа.

      Одним из символов, общих для христианства и масонства, является треугольник, в который вписана еврейская Тетраграмма, а иногда только иод, первая буква тетраграммы, которую можно рассматривать здесь как сокращенное выражение последней и которая, кстати, в силу своего изначального значения, также сама по себе образует божественное имя, и даже, в соответствии с некоторыми традициями, самое первое из всех. Иногда также сама иод замещается глазом, повсюду именуемым "Всевидящее око" (The All-Seeing Eye); сходство формы иод и глаза и в самом деле служит основанием для уподобления, которое, впрочем, обладает несколькими значениями. О них, не претендуя полностью исчерпать вопрос, небезынтересно, по меньшей мере, кое-что сообщить здесь.
      Прежде всего, уместно будет заметить, что треугольник, о котором идет речь, всегда занимает центральное положение, и что, кроме того, в масонстве он подчеркнуто помещается между солнцем и луной. Отсюда следует, что глаз, заключенный в этом треугольнике, не должен был изображаться в форме обычного глаза, правого или левого, потому что на самом деле солнце и луна соотносятся соответственно с правым и левым глазом "Универсального Человека" в той мере, в какой последний отождествляется с Макрокосмом. Для того, чтобы символика была вполне точной, этот глаз должен бы являться «лобным», или «центральным», т. е. "третьим глазом", сходство которого с иод еще более поразительно; и действительно, это именно "третий глаз" "видит все" в совершенной единовременности вечного настоящего. В этом отношении в обычных изображениях присутствует неточность, которая вносит в них неоправданную асимметричность и которая, несомненно, обусловлена тем, что изображение "третьего глаза", похоже, является необычным в западной иконографии; но любой, кто хорошо разбирается в этой символике, легко может ее (эту неточность) исправить.
      Правильный треугольник соотносится именно с Первоначалом; но когда он отражением опрокинут в проявленность, то взгляд заключенного в нем глаза кажется как бы направленным "вниз", т. е. от Первоначала (Принципа) к самой проявленности, и, помимо своего общего смысла «вездесущности», он обретает тогда более отчетливо особое значение «Провидения». С другой стороны, если это отражение рассматривается более частным образом, в человеческом существе, то следует отметить, что форма опрокинутого треугольника есть не что иное, как геометрическая схема сердца. Глаз, являющийся его центром, тогда является, собственно, "глазом сердца" (айнуль-кальб исламского эзотеризма) со всеми подразумеваемыми в нем значениями. Кроме того, уместно добавить, что именно посредством этого, согласно другому выражению, сердце «отверсто» (эль-куальбуль-мафтух); такое отверстие, глаз или иод, может символически изображаться как «рана», и мы напомним в этой связи о лучистом сердце из Сен-Дени д'Орк, о котором мы уже говорили ранее и одной из самых примечательных особенностей которого является именно то, что рана — или ее видимое замещение — явным образом имеет форму иод.
      Но это еще не все: в то же самое время, как она — о чем мы только сказали — изображает "глаз мира", буква иод, согласно одному из ее иероглифических значений, олицетворяет также «семя», заключенное в сердце, символически уподобляемом плоду. И, кстати сказать, это равно может пониматься в смысле макрокосмическом и микрокосмическом. В его приложении к человеческому существу это последнее примечание следует соотносить со связями "третьего глаза" и луза, для которого "лобный глаз" и "глаз сердца", в конечном счете, олицетворяют две различные локализации и который является ядром или "зародышем бессмертия".
      Что еще очень значимо в некоторых отношениях, так это то, что арабское выражение айнуль-кхульд являет двойной смысл "глаза бессмертия" и "источника бессмертия"; а это возвращает нас к идее «раны», о которой мы говорили выше, потому что в христианской символике также с "источником бессмертия" соотносится двойной поток крови и воды, истекший из отверстия в сердце Христа. Именно этот "напиток бессмертия", согласно легенде, был собран в Грааль Иосифом Аримафейским; и мы напомним в связи с этим, что сама чаша является символическим эквивалентом сердца, и что так же, как и последнее, она есть один из тех символов, которые традиционно схематически изображаются в форме перевернутого треугольника.

      В связи с символикой еврейской буквы иод, изображенной внутри сердца, мы отмечали, что на лучистом сердце астрономического мраморного изображения в Сен-Дени д'Орк рана имеет форму иод, и это сходство слишком разительно и слишком значимо для того, чтобы не быть преднамеренным. С другой стороны, на эстампе, рисованном и гравированном Калло для диссертации, защищенной в 1625 году, мы видим сердце Христа, заключающее в себе три буквы иод. И будь эта буква, первая в тетраграмматическом Имени, на основе которой созданы все остальные буквы еврейского алфавита, одна, как изображающая Божественное Единство, или будь она повторена трижды, с "тринитарным" значением, она всегда по сути своей есть образ Первоначала (Верховного Принципа). Иод в сердце — это, стало быть, Первоначало, пребывающее в центре, будь то, с точки зрения макро-космической, "Центр Мира", который есть "Святой Дворец" Каббалы, либо, с точки зрения микрокосмической и, по крайней мере, виртуально, центр всякого творения, который символизируется сердцем в различных традиционных доктринах и который является самой внутренней точкой, точкой контакта с Божественным. Согласно Каббале, Шехина, или "Божественное присутствие", которая отождествляется со "Светом Мессии", обитает (shakan) одновременно в скинии, называемой поэтому мишкан, и в сердце верных; и существует очень тесная связь между этой доктриной и значением имени Эммануил, прилагаемого к Мессии и толкуемого как "С нами Бог". Но в этой связи можно развернуть еще и другие соображения, в особенности отталкиваясь от того факта, что иод, наряду со значением «первоначала», имеет также значение «зерна» ("семени"); иод в сердце есть, стало быть, своего рода семя (зародыш), окутанное плодом. Здесь указание на тождество — по крайней мере, в определенном отношении — между символикой сердца и символикой "Мирового Яйца", и посредством этого можно также понять, почему наименование «семя» прилагается к Мессии в различных текстах Библии. В особенности идея семени в сердце должна привлечь здесь наше внимание; она, кстати, заслуживает его тем больше, что находится в прямой связи с глубинным смыслом одной из самых знаменитых евангельских притчей, притчи о горчичном зерне.
      Чтобы хорошо понять эту связь, нужно обратиться, прежде всего, к индуистской доктрине, которая дает сердцу как центру бытия имя "Божественного града" (Брахмапура) и которая, что очень примечательно, описывает этот "Божественный град" в выражениях, тождественных некоторым из тех, что используются в Откровении для описания "Небесного Иерусалима". Божественное Первоначало, поскольку оно пребывает в центре бытия, часто символически обозначается как "Эфир в сердце", как изначальный элемент, от которого происходят все остальные, естественно, понимаемые как олицетворение Первоначала. И этот «Эфир» (Akasha) есть то же самое, что и еврейский Авир (Avir), из тайны которого хлынул свет (Aor), создающий протяженность посредством своего излучения вовне, "осуществляя из пустоты (thohu) нечто и из того, что не было, то что есть, тогда как посредством концентрации, коррелирующей с этим световым расширением, он остается в середине сердца как иод, т. е. "сокрытая точка, ставшая проявленной, один в трех и три в одном". Но сейчас мы сойдем с этой космогонической точки зрения, чтобы предпочесть ей точку зрения отдельного существа, человеческого существа, впрочем, тщательно отмечая, что между этими двумя точками зрения, макрокосмической и микрокосмической, есть аналогическое соответствие, в силу которого всегда возможна транспозиция одной на другую.
      В священных текстах Индии мы обнаруживаем такой текст: "Этот Атман (Божественный дух) в моем сердце меньше, чем зернышко риса, чем зерно ячменя, чем горчичное семя, чем семя проса, чем ядро семени проса; этот мой Атман в моем сердце больше, чем земля, больше, чем воздушное пространство, больше, чем все эти миры".
      Нельзя не поразиться сходству терминов этого отрывка со словами евангельской притчи, на которую мы только что ссылались: "Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем, которое, хотя меньше всех семян, но, когда вырастает, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его".
      Против этого само собой напрашивающегося сближения можно привести лишь одно возражение: можно ли действительно уподоблять пребывающему в сердце Атману то, что Евангелие называет "Царствием Небесным" или "Царством Божиим"? Ответ на этот вопрос дает само Евангелие, и это ответ абсолютно утвердительный; в самом деле, фарисеям, которые спрашивали, когда же настанет "Царство Божие", понимая его во внешнем и временном смысле, Христос ответил такими словами: "Не придет Царство Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот Царство Божие внутри вас есть" (Regnum Dei intra vos est). Божественное воздействие всегда осуществляется изнутри, вот почему оно не поражает взглядов, всегда неизбежно обращенных к внешнему; вот почему также индуистская доктрина дает Первоначалу имя "внутреннего распорядителя" (autar — yami), поскольку его действие выполняется изнутри наружу, из центра к окружности, от непроявленного к проявленности, таким образом, что его исходная точка ускользает от всяких способностей чувственного порядка или тех, что от него более или менее прямо производны. "Царство Божие" так же, как и "Дом Божий" (Beith-El), естественно, отождествляется с центром, т. е. с тем, что есть самого внутреннего, будь то по отношению к совокупности всех творений, либо же по отношению к каждому из них, взятому отдельно.
      С учетом сказанного можно ясно видеть, что антитеза, содержащаяся в евангельском тексте, образ горчичного зерна, которое "меньше всех семян", но которое становится "больше всех злаков", в точности соответствует двойной, нисходящей и восходящей, последовательности, которая в индуистском тексте равно выражает идею предельной малости и идею предельной великости.