Девушки из Трех Ручьев и ближайших поселений надевали самые красивые платья и украшали волосы зелеными листьями и свежими цветами. Юноши, раздевшись до пояса, разрисовывали лица и тела синей краской из вайды* [* Растение, из которого в древности получали краску. - Примеч. пер.], прыгали через костер, бегали наперегонки и боролись. Когда темнело, люди собирались в центре деревни и танцевали, взявшись за руки, вокруг Старейшего Древа, а потом веселым факельным шествием проходили мимо всех домов, через Три Ручья и обратно к месту праздника.
      Бануин наблюдал за этим с любовью и с завистью одновременно. Близость риганте друг другу, их единство и удовольствие, которое они получали от общения с друзьями, радовали его, но радость эту он не мог с ними разделить. Не только потому, что был иностранцем. Торговец всегда оставался человеком-одиночкой и не мог стать частью целого. Он понимал необходимость в духе единства в деревне - эти люди зависели друг от друга. Успех или неудачи каждого отражались на жизни всего сообщества. Бануин отличался от них. Ему нравились риганте, но в толпе он чувствовал себя чужим и одиноким.
      На другой стороне поляны, где проходил пир, Иноземец увидел Коннавара; тот пил и смеялся с друзьями, среди которых сидел и калека Риамфада. Даже отсюда Бануин видел ужасные шрамы на теле своего юного друга. Он поежился. Назвать его выздоровление чудом - значило слегка преуменьшить правду. Справа от него Руатайн разговаривал с вдовой Пелейн. Ее мужа, толстого пекаря, хватил удар, и он умер шесть дней назад. Ворна сказала, что у него отказало сердце. Не похоже, что Пелейн сражена горем; Бануина позабавило, как она пыталась кокетничать с Руатайном. Женщина то и дело проводила рукой по своим черным волосам, не сводя взгляда с лица собеседника. Слева от торговца Мирия беседовала с Борной и чернобородым друидом, братом Солтайсом. Каждые несколько секунд она бросала взгляд на Руатайна, лицо ее оставалось бесстрастным, однако в глазах посверкивала ярость.
      Ближе к полуночи Бануин тихонько сидел у Старейшего Древа и держал в руках шестую кружку крепкого эля, глядя, как в свете костров кружатся юные танцоры. К нему подошла бывшая колдунья Ворна и села рядом. За последние несколько недель она прибавила в весе и неожиданно помолодела. Бануин, к своему удивлению, нашел ее весьма привлекательной. Он заглянул в свою кружку. Неужто так мутит мозги эль?
      - Ты не танцуешь и не поешь, - промолвила Ворна. - Просто сидишь и смотришь.
      - Это доставляет мне радость. Я люблю риганте и их обычаи.
      - Я тоже.
      Музыка смолкла, дудочники отправились освежиться.
      - Хочу заметить, что и ты не танцуешь, Ворна. И не поешь... Она улыбнулась, прислоняясь спиной к могучему дереву, и взглянула на месяц сквозь ветви.
      - Я танцую в своем разуме и пою сердцем.
      - Голос у тебя счастливый.
      - Веселый. Я выпила слишком много вина. Но я и счастлива. Пришла весна, мой народ пережил зиму.
      - Дело не только в этом. - Бануину приходилось говорить громче, потому что снова началась музыка.
      Ворна улыбнулась в ответ.
      - Да, не только. Впервые за всю жизнь я чувствую себя живой. Мое сердце открыто. Магия дарует силу и знания, однако она отделяла меня от моего народа. И в каком-то смысле от себя самой. Теперь я чувствую, что стала целой. Завершенной. Понимаешь?
      - Нет, но рад за тебя.
      - Потанцуешь со мной, Иноземец?
      - Пожалуй, - ответил он, осторожно поставил кружку на стол и поднялся на ноги. На мгновение земля покачнулась, затем Бануин взял женщину за руку, и они присоединились к другим танцующим в лунном свете.
      Он был не так пьян, как опасался, и двигаться в такт музыке, кружась и подпрыгивая, оказалось несложно. Радость народа риганте наконец коснулась его сердца. Ощущение было странное, и Бануин потерял счет времени. Потом Ворна взяла его за руку и увела прочь.
      Они оказались возле его дома. На двери только щеколда. . Отодвинув ее, Бануин отворил дверь и поманил за собой Ворну. Та заколебалась.
      - Может быть, мне не стоит входить...
      - А может быть, и стоит, - отозвался он, нежно улыбаясь. - Давно порог моего дома не озаряла женщина. С тех пор как умерла жена...
      На лице Бануина отразилась боль воспоминаний. Ворна подошла к нему ближе.
      - Прости, Иноземец. Когда я владела силой, мне многое было открыто.
      Он поцеловал ее руку.
      - Не печалься. И не проси прощения. Она была славной женщиной. Мне следовало бы чаще о ней вспоминать, хотя это всегда так больно.
      Они постояли немного рядом, наслаждаясь близостью друг друга.
      - Я никогда не была с мужчиной, - проговорила Ворна. Он заглянул в ее синие глаза и прочел там страх и одиночество.
      - Это тоже танец своего рода, - мягко ответил Бануин. - Потанцуешь со мной, Ворна?
      - Думаю, да, - сказала она.
      Риамфада начинал засыпать. Он не мог пить вино - оно горело у него в груди огнем, и не смел пить эль - боялся обмочиться. Весь пир он тихо сидел, глядя, как веселятся друзья, и получал от этого большое удовольствие. Юноша откинулся на V-образную доску, которую вбили в землю специально для него, чтобы он не упал, и укрылся тяжелым одеялом.
      Гованнан танцевал с девушкой из поселения, располагавшегося в тридцати милях от Трех Ручьев. Он несколько раз запутался в собственных ногах, но она притворялась, будто не заметила. Коннавар не танцевал, и Риамфада заметил, как он смотрит на Ариан по другую сторону костра. Та отплясывала с несколькими мужчинами к неудовольствию Касты, ее молодого мужа, мрачно сидевшего неподалеку. Справа от него сидел Браэфар, рассматривая ожог на ноге. Юноша пытался перепрыгнуть костер с другими, старшими ребятами, но упал и обжег колено горячими углями, поэтому теперь пристроился рядом с младшим братом, восьмилетним Бендегитом Браном, свернувшимся клубочком возле седого старого пса Кавала.
      Риамфада зевнул и огляделся в поисках отца. Гариафа сидел на скамье рядом с правителем, оба пили и смеялись. Риамфада натянул на худые плечи плащ. Грудь пронзила боль, и он глухо застонал. Не следовало посыпать мясо специями Бануина.
      - Как поживаешь, маленькая рыбка? - спросил Коннавар, подойдя.
      - Наслаждаюсь праздником. Хотя уже очень устал.
      - Я отнесу тебя домой.
      - Нет, пока не надо. Ночь чудесная. Я смотрел, как люди танцуют в свете факелов. Все так счастливы...
      - А ты счастлив, мой друг? - спросил Конн.
      - На следующей неделе мы начнем плавать, - ответил Риамфада, улыбаясь. - Я ждал этого всю зиму. - Неожиданно его скрутил приступ кашля, и тощее тело содрогнулось. Конн наклонился и легонько постучал друга по спине. Кашель отпустил. - Я снова стану сильным, когда мы будем купаться у водопадов.
      - Увы, вместе нам купаться недолго, - сказал Коннавар. - Я отправляюсь на юг с Бануином. Но Гованнан сможет носить тебя туда не реже, чем дважды в неделю.
      - Я слышал, что ты уезжаешь. - Риамфада глянул на длинный обеденный стол. К нему был прислонен новый меч Конна, и бронзовая рукоять сияла в свете факелов. - Покажешь мне подарок Длинного Князя?
      Конн подошел к столу, взял меч, принес своему другу и положил ему на колени. Тот не без труда поднял клинок, поднес к лицу.
      - Не могу понять, хорошо ли железо, здесь слишком темно. Но рукоять сделана неуклюже, так что вряд ли. Однажды я сделаю для тебя особенный меч, с рукоятью специально под твою руку. Это будет шедевр.
      - Не сомневаюсь, - сказал Конн. В этот момент его окликнул Гованнан, уговаривая присоединиться к новому танцу. Юноша глянул на калеку. - Отнести тебя домой?
      - Чуть-чуть попозже. Иди потанцуй. А я тут отдохну. Конн улыбнулся, побежал к костру и скоро уже кружился и прыгал через пламя в такт музыке флейт. Меч давил на Риамфаду, и он с трудом отодвинул его. Потом грудь пронзила новая боль. Он застонал и прислонился к доске. Юноша пытался смотреть на танцующих, но все расплывалось, меркло, музыка отдалилась, будто дудочники куда-то уходили... Должно быть, я устал сильнее, чем думал, решил он.
      Его внимание привлекли сияющие огоньки. Они плыли к нему по воздуху. Три огонька, очень красивых. Большей частью золотые, они иногда вспыхивали синим и алым. Огоньки приблизились и опустились на траву. Риамфада попытался дотянуться до них, однако не мог пошевелить рукой. Как ни странно, на него снизошли мир и покой. Огни подплыли совсем близко, и он услышал голос в голове:
      - Пойдем с нами. Познай радость.
      Ему явилось видение - мастерская, где со всеми металлами можно работать только руками, без молотка и плавильной печи. Он узрел прекрасные творения, среди них розу из серебра и золота, такую совершенную, что трудно было отличить от настоящей.
      - Это станет твоим, сын людей. Пойдем с нами.
      - Я не хочу оставлять друзей, - ответил Риамфада, хотя его очень тянуло отправиться туда.
      - Ты уже оставил их.
      И это было правдой. Он не чувствовал ни сердцебиения, ни слабости, ни боли в тощей груди.
      - Поднимайся, Риамфада. Пойдем с нами.
      Рука, легкая, как крыло бабочки, помогла ему подняться, и он встал. Боль прошла. Окруженный золотым светом Риамфада медленно, невидимый танцорам, прошел по поляне. Там был Конн, рука об руку с Гвидией, и Гованнан, хлопавший в ладони в такт музыке. Стоял там отец Риамфады, Гариафа, прижимая к себе жену и целуя ее в щеку. Бывший калека обернулся и увидел маленькое, хрупкое тело, безжизненно обвисшее на досках. Потом снова перевел взгляд на друзей, радуясь их радости в последний раз.
      - Я люблю их.
      - Мы знаем.
      Взяв его за руку, они повели юношу к Зачарованному лесу.
      - Я могу бегать? - спросил Риамфада.
      Они выпустили его руку. Он почувствовал траву под босыми ногами и ночной ветер, коснувшийся груди. И Риамфада побежал к далеким деревьям.
      В доме Бануина Ворна открыла глаза. Тихонько выскользнув из постели, она подошла к окну и увидела, как огоньки поплыли к Зачарованному лесу. Несмотря на потерю силы, бывшая колдунья чувствовала сидов, их магию и разницу между сидами и душами людей. Сосредоточившись на далеких огоньках, Ворна попыталась понять, чью душу они забрали, и не смогла. Внятно ей стало только одно - человек этот был полон радости.
      - На что ты смотришь? - сонно спросил Бануин.
      - На маленькое чудо, - ответила Ворна, возвращаясь в постель и забираясь под одеяло.
      Он обнял ее, и она положила ему голову на плечо.
      - Надеюсь, что ты ни о чем не жалеешь, - прошептал Иноземец, - потому что я нет.
      - Сколько тебе лет?
      - Сорок девять.
      - Я жалею, что не сделала это двадцать лет назад. Он провел рукой по черно-серебряным прядям.
      - Боюсь, что секс не всегда так хорош.
      - Докажи, - сказала она, прижимаясь к нему.
      Они занимались любовью до рассвета, а потом спали несколько часов. Бануин проснулся первым, разжег огонь и приготовил на завтрак горячую овсянку, посластил ее медом и сделал отвар из цветков бузины. Отнес его Ворне и нежно разбудил ее. Потом вышел из спальни, чтобы дать ей одеться.
      Вскоре она вошла в главную комнату, и они позавтракали в приятном молчании.
      - Надолго ли ты уедешь? - спросила женщина.
      - На четыре, пять месяцев. Ты будешь скучать?
      - Думаю, да.
      - Это хорошо, - улыбнулся он. Она замолчала и отхлебнула отвара.
      - О чем ты думаешь? - спросил Бануин.
      - О тебе и твоем гейсе, - ответила Ворна, поднимая на него взгляд.
      - Риганте - чудесные люди, - улыбнулся торговец, - но у них есть странные обычаи. Зачем каждый из них носит проклятие?
      - Гейс - не проклятие, а защищающее предсказание. Деревенская колдунья, жрица или друид возлагают на новорожденного руки и просят о видении. Им открывается главный момент жизни будущего ребенка. Как правило, гейсы не предсказывают смерть. Они указывают, где человека ждет успех или счастье. Восемнадцать лет назад я наложила гейс на новорожденную девочку. Он гласил, что если она увидит трехногую лису, то должна последовать за ней. В прошлом году она встретила такую лису и, выполнив предписание гейса, натолкнулась на юношу у ручья. Он был из племени паннонов и путешествовал со своим дядей. Этот человек влюбился в нее с первого взгляда, и они поженились в Самайн.
      - Ну, ты слишком молода, чтобы присутствовать при моем рождении. А я слишком стар, чтобы меня тревожили суеверные страхи. - Он неожиданно улыбнулся. - Но если ты знаешь мой гейс, скажи.
      - Я знаю его, почувствовала в первый день, как мы встретились. Не пей вина, когда увидишь льва с глазами цвета крови.
      - Если я увижу такого зверя, - рассмеялся Бануин, - значит, я уже выпил слишком много вина.
      - Ты поймешь, когда придет момент. Будь бдителен. Я не хочу тебя потерять. Обещай, что запомнишь мои слова.
      - Запомню - и ты меня не потеряешь. А какой гейс у Коннавара?
      - Он умрет в тот день, когда убьет пса, укусившего его.
      - Прослежу, чтобы он держался подальше от собак, - сказал Бануин. - Но объясни мне вот что: если человек не нарушает гейсов, он живет вечно?
      - Нет.
      - Тогда другой вопрос: меня ничто не в силах убить, пока я не увижу льва с кровавыми глазами?
      - Нет, - улыбнулась она. - Иногда - хотя и нечасто - человек умирает прежде своего времени - от случайной стрелы, падения с лошади или болезни. Известно одно: если ты нарушишь свой гейс, то умрешь в этот день.
      - Понятно. Значит, на гейс и десять серебряных монет можно купить лошадь?
      - Не стоит смеяться над тем, что выше твоего понимания, - строго сказала Ворна.
      Бануин немедленно извинился.
      - Прости, если это прозвучало как насмешка. Но у меня так тепло и легко на сердце. Я обещаю, что никогда не стану издеваться над обычаями риганте. Я люблю твой народ и его культуру. Недавно я беседовал о гейсах с Руатайном, и он рассказал мне свой: не будь щитом короля. Он очень смеялся над ним, поскольку у риганте нет королей.
      - В настоящий момент меня заботит не Руатайн. Не я изрекла это пророчество. Обещаешь, что не забудешь про льва?
      Бануин положил руку на сердце.
      - Обещаю. А ты останешься со мной, пока я не уеду?
      - Об этом будет говорить вся деревня.
      - Мы могли бы обойти вокруг дерева, - негромко промолвил Бануин. Слова повисли в воздухе.
      - К женитьбе нельзя относиться легкомысленно, - проговорила Ворна.
      - Нельзя.
      - Скажи, почему я должна согласиться, - прошептала она.
      - Нужны ли здесь слова? - спросил он, обнимая Ворну и нежно гладя лицо.
      - В таких случаях слова необходимы.
      Он поцеловал ее в щеку и легонько коснулся губами уха.
      - Я люблю тебя, - сказал Бануин.
      - А я тебя, - ответила Ворна. -г И мы обойдем вокруг дерева.
      ГЛАВА 7
      Ветер усиливался, порывистые волны подбрасывали маленькую шхуну. Коннавар схватился за перила на носу корабля и с тоской посмотрел на меловые скалы. Над кораблем кружились чайки, наполняя воздух пронзительными криками. Конн злобно взглянул вверх. Шум действовал ему на нервы. Палуба снова качнулась под ногами, и он поспешно ухватился за поручень, его замутило. Мимо прошел матрос и улыбнулся. Конну очень хотелось наказать обидчика, но для этого пришлось бы отпустить поручни.
      Рядом появился Бануин. Маленький купец был одет в тяжелый овчинный плащ и нес в руках каравай сырного хлеба. Оторвав кусок, он протянул его Конну. Тот покачал головой.
      - Лучше есть. Иначе тебя всю дорогу будет выворачивать наизнанку, сказал Бануин.
      Коннавар неохотно взял хлеб и откусил от него. По вкусу он напоминал пепел и желчь. Юноша медленно прожевал и проглотил. Белые скалы стали еще меньше, и чайки начинали разворачиваться в воздухе, чтобы вернуться на сушу. Конн завидовал их крыльям - он бы сделал так же.
      - Ешь, - велел Бануин.
      Конн с трудом доел кусок и, к собственному удивлению, почувствовал, что желудок успокаивается. Он посмотрел на небо. Оно напоминало по цвету железо, а вдали виднелись тучи.
      - Сколько нам плыть до Гориазы? - спросил юноша.
      - Четыре... пять часов.
      Конн поежился. Бануин прошел через всю палубу туда, где были привязаны двадцать лошадей с поклажей и две оседланные, и вытащил голубой плащ Конна. Вернувшись к молодому другу, он накинул плащ ему на плечи. Конн улыбнулся в знак благодарности и застегнул принесенную одежду брошью с изображением олененка в терниях, подарком Риамфады. За его спиной заржал серый мерин. Конн погладил его по шее и вернулся к Бануину, опустившемуся на палубу, чтобы укрыться от ветра. Юноша присел рядом.
      - А в Гориазе стоит армия Каменного Города? - спросил он.
      - Нет, они еще не напали на земли остров и гатов. В последний раз они воевали против аиддуев, в восьмидесяти милях на восток. Генерал Джасарей одержал там две крупные победы. Он будет действовать методично. Вряд ли гатам грозит война раньше, чем через два-три года. Нет, следующими столкнутся с Пантерами Каменного Города кердины. Скорее всего Джасарей планировал эту войну еще до того, как выступил против аиддуев.
      - Что значит планировал?
      - Война для риганте, - улыбнулся Бануин, - что гроза - быстрая, яростная и короткая. Для тургонцев все иначе. Они хотят покорять и удерживать захваченные территории. А о чем прежде всего должен заботиться генерал?
      - Об отваге воинов, - немедленно ответил Конн.
      - Нет, о фураже. Не важно, насколько храбры твои солдаты, если они голодают. Армии из двадцати тысяч человек необходимо невероятное количество зерна, сушеных фруктов, мяса. Каждый день. А пяти тысячам лошадей нужны сотни акров земли. Каждый день. Когда солдаты Джасарея идут войной на вражеские земли, их нужно кормить. Поэтому сейчас он обольщает вождей разных племен - в том числе гатов, врагов кердинов. Они-то и будут кормить его армию на марше.
      Пошел легкий дождь. Подойдя к лошадям, Бануин отвязал кусок холста и вернулся с ним к Конну. Они развернули холст и подняли над головой, держа за разные концы. Дождь усиливался, стук капель по ткани скоро сделал разговор невозможным, и друзья сидели молча, размышляя о чем-то своем.
      Коннавар обратился мыслями к Риамфаде и далеко не в первый раз задумался, мог ли быть калека жив, если бы он отнес его домой после первой жалобы на усталость. Узнать это не представлялось возможным, и Конна тяготило чувство вины. Похоронили Риамфаду у края Зачарованного леса, что было крайне необычно, но на этом настояла Ворна. Она долго говорила с Гариафой и Виоккой, вдали от других присутствующих на похоронах. Казалось, родителям Риамфады стало легче после разговора с ней. Тело юноши-калеки, завернутое в одеяло, отвезли к лесу. Там Гариафа, Коннавар и Гованнан выкопали глубокую могилу. Ворна сказала короткую речь, предавая дух Риамфады богам, а потом могилу полили вином и засыпали землей. На пути в деревню Гованнан подошел к Конну.
      - Ты не жалеешь, что спас его?
      Вопрос очень удивил юношу.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Посмотри, как ты пострадал из-за медведя, а он прожил всего на несколько недель дольше. Стоила ли игра свеч?
      - А ты как думаешь? Гованнан пожал плечами.
      - Пойми меня правильно, Конн. Я уже по нему скучаю. И сердце мое плачет при мысли о его смерти. Но... сам не знаю. Все так бессмысленно. Он жил в постоянной боли, не мог ходить и даже не контролировал собственный мочевой пузырь. А теперь умер. Это... несправедливо.
      Их догнала Ворна.
      - Вы не вправе судить, как Риамфада прожил свою человеческую жизнь. Вы ее не прожили. Он умер счастливым. Не с многими бывает так. Поверьте мне.
      - Что значит человеческую жизнь? - спросил Конн.
      - Я видела, как он побежал по траве, - ответила Ворна, однако на дальнейшие расспросы не сказала ничего, только приложила палец к губам и рассмеялась. - Всему свое время, мы еще поговорим.
      Она побежала к Бануину, который ждал ее у подножия холма.
      - Ты можешь поверить в это? - прошептал Гованнан. - Ворна замужем!
      - Я рад за нее, - сказал Конн. - И за Бануина. Он слишком долго был один.
      В день их отъезда Ворна при всех обняла Иноземца и вручила ему бронзовую застежку для плаща, украшенную синим опалом.
      - На эту брошь наложено заклятие, - сказала бывшая колдунья. - Она найдет способ вернуться ко мне. Всегда держи ее при себе.
      - Обязательно, - ответил Бануин и засунул брошь в седельную сумку.
      На пути к морю, занявшем два месяца, они прошли через земли многих племен, покупая ткани, украшения, кинжалы и ножи с резными рукоятями. Когда они достигли берега, одиннадцать лошадей, выехавшие из Трех Ручьев, были тяжело нагружены и пришлось купить еще девять. По дороге Бануин обращал внимание юноши на различные ориентиры и несколько раз заставлял Конна внимательно посмотреть на местность, оставленную за спиной.
      - Ты удивишься, насколько по-другому все будет выглядеть на пути назад, когда облетят деревья, а реки выйдут из берегов. Всегда оглядывайся и запоминай, как выглядит та же земля с другой стороны.
      Он рассказывал Конну о разных племенах, их поверьях и законах, но редко говорил о Ворне, и юноша начал задумываться, не жалеет ли тот о женитьбе.
      В последний вечер, когда они расположились на ночлег в маленьком лесу у меловых скал, Конн заговорил об этом. Бануин только улыбнулся.
      - Жалею? Что ты, Конн, нет. Я слишком долго жил один.
      - Твое решение жениться довольно неожиданно.
      - Да, ведь я осторожный человек. Может быть, слишком осторожный. Но в ночь пира она пробудила во мне давно забытую потребность в радости. Это будет мое последнее путешествие. Я решил обосноваться в Трех Ручьях и провести остаток дней среди риганте.
      - А что ты будешь делать?
      - Делать? Учить и учиться. И торговать тоже, хотя далеко не поеду. Стану бродить по горам с Ворной. Она расскажет мне про лечебное травы и легенды риганте.
      - Разве ты не будешь тосковать по странствиям?
      - Я бы тосковал - если бы мир был тот же, что прежде. А он меняется, Конн. И боюсь, что не к лучшему.
      На следующее утро они спустились к гавани. Сердце Конна дрогнуло, когда он увидел маленький корабль с плоской, открытой палубой и двумя парусами. Суденышко показалось ему слишком хрупким, а серое, грозное море наполнило сердце предчувствием беды.
      Предчувствие не оставляло его и сейчас, пока он сидел под куском холста, дождь стучал по ткани, а ветер яростно завывал. Шторм продолжался три часа, а потом начал ослабевать. На заднюю палубу упали первые лучи солнца.
      Бануин откинул холст и встал. Конн последовал его примеру и стряхнул остатки воды с ткани.
      - Не люблю корабли, - заметил он.
      - Если ты сможешь придумать лучший способ пересечь море, я с радостью выслушаю его, - ответил Бануин, потягиваясь. Потом слегка застонал. Становлюсь слишком стар, чтобы сидеть, скрючившись, под холстом. Сегодня мы остановимся в чудесной таверне, где еда замечательна, предлагаются божественные развлечения, а кровати мягкие, как пух. Тебе понравится.
      Засунув руку в кошель, Бануин вытащил четыре серебряных монеты и протянул их Конну.
      - Зачем?
      - Ты найдешь им применение. В Гориазе удовольствия никогда не бывают бесплатными.
      Гориаза неприятно удивила Конна. Бануин сказал ему, что это большое поселение, и юноше представлялась деревня, скажем, вдвое больше Трех Ручьев. Реальность оказалась куда печальнее. Гориаза оказалась городом, расположившимся уродливым полумесяцем вокруг закрытой бухты. Тысячи деревянных домов, складов, конюшен и загонов прижались друг к другу, отделенные только узкими полосками грязной, дурно пахнущей земли. Все открытые пространства были забиты торговыми палатками и народом.
      Бануин и Конн провели своих лошадей через толпу и с трудом добрались до высокого склада. Навстречу им вышел седой одноухий старик. После краткой беседы с Бануином, он завел лошадей в здание. После этого спутники продолжили путь через толпу пешком. Конн чувствовал себя не в своей тарелке. Он встречал много народа только в дни праздников, где все были счастливы или пьяны, танцевали и развлекались. Здесь же не было места веселью. Все куда-то спешили с напряженными лицами. Никто не приветствовал друг друга и не смотрел в глаза.
      Бануин свернул налево в узкую аллею, осторожно идя по доскам, настеленным поверх грязи. Конн последовал за ним, и они вышли на более широкую и менее забитую народом дорожку.
      - Здесь не всегда так тесно, - объяснил Иноземец. - Сейчас начало торгового сезона и тысячи купцов прибывают в Гориазу.
      - Куда мы идем?
      - В Зал Путешественников. Мне нужно поговорить с Гаршоном. Он главный советник Гориазы и купит - по крайней мере я так надеюсь - две трети моего товара. Дальше мы отправимся только с шестью лошадьми.
      Зал Путешественников оказался внушительным строением на севере Гориазы, двести футов в длину и шестьдесят в ширину. В двухэтажном деревянном здании без единого окна было по меньшей мере с десяток дверей с каждой стороны. Такого большого дома Конн еще никогда не видел. Внутри Зал Путешественников был разделен на множество помещений. В дальнем конце слева стояли обеденные столы, за которыми ели и пили люди. В центре находился большой песчаный круг, а вокруг него сиденья ярусами, полностью забитые людьми. По кругу водили высокого коня, а аукционист принимал предложения. Конн остановился. Лошадь была каштановым жеребцом, не меньше шестнадцати ладоней в высоту. Лошади риганте казались карликами рядом с ним. Коня купили за сто десять серебряных монет. Неслыханная сумма!
      Бануин постучал его по руке, и Конн последовал за ним мимо круга к другой обеденной зале, где столы стояли на помосте. Почти за всеми обедали люди, но купец нашел свободное место у западной стены и сел.
      - Здесь мы поедим. Готовят в этом заведении превосходно.
      Конн огляделся, но не увидел очагов. Среди обедающих ходили женщины, собирая тарелки. Потом появились другие, неся подносы с мясом и овощами, кувшины с элем. Бануин поднял руку и привлек внимание одной из них. Светловолосая и тоненькая, она прошла сквозь толпу и остановилась возле их стола. Иноземец спросил, какие блюда сегодня в продаже. Конн тихо слушал, как она перечисляла жареную утку, грудки фазана, нежное говяжье филе, лебедя в пикантном соусе, холодную ветчину, пирог с голубями, коровий язык, овечьи мозги, языки жаворонков... Список еды казался бесконечным. Бануин заказал на двоих, и девушка отправилась прочь. Конн последовал за ней взглядом.
      - Очень хорошенькая, - сказал Бануин. Конн покраснел.
      - Видел коня? - спросил он, желая сменить тему.
      - Да. Тассилиец. Хорошие лошади, быстрые и сильные. Подходят для скачек, но не для войны.
      - Почему? - спросил юноша. - Они слишком горячие?
      - Я говорил, что самый важный аспект военной кампании - еда. Подумай о лошадях. Им приходится выживать на запасенном довольствии, а его порой мало. На них будут ездить каждый день и помногу. Чтобы тассилийские лошади были в хорошей форме, их надо кормить зерном. Еще они отличаются хрупким сложением и подвержены болезням легких и глистам.
      - Мне многому придется научиться, но я смогу, - сказал Конн.
      - Да, - улыбнулся Бануин. - Ты быстро усваиваешь новое.
      Сперва подали эль с буханкой черного хлеба, посыпанного маком. Хлеб был хорош, хотя и уступал шедеврам покойного Борги, а мясное блюдо, жареный барашек под соусом из толченой мяты и винного уксуса, оказалось выше всяких похвал. Конн съел его с восторгом. Под конец трапезы подали пирог с красными плодами. Юноша откинулся на спинку стула.
      - Все здорово, как ты и обещал, - сказал он.
      - В Гориазе много соблазнов, - заметил Бануин. - Не суди город по внешнему виду. Теперь мне надо поговорить с Гаршоном. А ты походи по залу. Здесь много комнат, и можно найти немало развлечений. Встретимся у песчаного круга через пару часов. - Призвав служанку, Бануин расплатился, потом поднялся и вышел из-за стола. Девушка задержалась.
      - Впервые здесь? - спросила она Конна.
      - Да. Мы приехали сегодня после полудня. Кораблем. Она протянула руку и нежно коснулась его лица.
      - Где ты получил такой ужасный шрам? От прикосновения ему стало не по себе.
      - Медвежьи когти.
      - У тебя, должно быть, есть и другие шрамы? - спросила она, наклоняясь еще ближе.
      - Да.
      - Хотелось бы их увидеть.
      - Любишь разглядывать шрамы?
      - Мне хотелось бы взглянуть на твои. Я закончу работать через час. Потом ты мог бы зайти ко мне. Лучше потратить серебряную монету невозможно.
      При упоминании денег, Конн расслабился, вспомнив Эриату.
      - Непременно приду, - сказал он.
      Девушка улыбнулась еще шире и ушла. Конн встал, потянулся и направился к песчаному кругу, где некоторое время смотрел, как продают лошадей. Тассилийские лошади были замечательны, в них поколениями развивали резвость и силу. Конн лениво подумывал, как бы скрестить тассилийского жеребца и кобылу из земель риганте.
      Когда аукцион подошел к концу, юноша вышел подышать ночным воздухом и сел на низкую ограду, чтобы посмотреть на приморский город сверху. В лунном свете Гориаза не казалась уродливой. В сотнях окон мерцали светильники, а дорожки и тропинки освещали факелы. Город сиял как украшенное алмазами ожерелье.
      Конн слез с ограды и хотел было вернуться в здание, и тут его внимание привлекло движение слева. По холму к залу поднимался мужчина. Он был высок и широк в плечах, коротко обрезанные волосы отливали в лунном свете серебром. Конн наблюдал за ним и размышлял, что за движение он заметил раньше. Человек двигался уверенно, гордо выпрямившись. Юноша улыбнулся. Неизвестный двигался как Руатайн - с той же естественной грацией. Неожиданно на дорогу выскочили темные тени. На клинке блеснул свет. Идущий человек почувствовал опасность и обернулся, ударяя первого из атакующих. Тот отступил, но второй, вооруженный дубиной, нанес удар в лицо. Человек пошатнулся и упал. Конн обнажил нож и бросился к ним, крича во все горло.
      Двое немедленно бросились на него. У одного был нож, у другого дубинка. Первым шел человек с ножом. Конн развернулся и ударил противника в коленку. Раздался громкий хруст, за которым последовал крик, и человек упал. Перепрыгнув через него, Конн поднял левую руку, защищаясь от дубины, и ударил противника ножом сидов в левое плечо. Человек застонал, отступил, потом развернулся и сбежал. Двое других тоже удрали. Конн не стал их преследовать, а опустился на землю возле жертвы.