3

Кон Гриффин наклонялся в седле, глядя, как волы натужно взбираются вверх по крутому склону. Первый из семнадцати фургонов как раз достиг перевала, а остальные растянулись по черноте застывшей лавы, словно нитка огромных деревянных бус.

Гриффин устал; от кружащей в воздухе лавовой пыли щипало глаза. Он повернул коня и оглядел местность впереди. Насколько хватало глаз (а с такой высоты это было порядочное расстояние) черные лавовые пески простирались от одной зубчатой гряды до другой.

Они были в пути уже пять недель, соединившись к северу от Ривердейла с двенадцатью фургонами Джейкоба Маддена. И пока еще не видели ни единого всадника или каких

Гриффин сделал все, что было в его возможностях, чтобы подготовить караван к самым тяжким испытаниям. Присоединяться к нему разрешалось только семьям, имевшим хотя бы одно ружье или пистолет. И теперь в караване было больше двадцати стволов, а этого вполне хватило бы, чтобы отбить нападение любой разбойничьей шайки, кроме разве что на редкость многочисленной.

Кон Гриффин был осмотрительным человеком и, как он сам часто повторял, чертовски хорошим проводником караванов. Этот был его третий за одиннадцать лет, и он оставался цел и невредим, пережив засуху, мор, стычки с разбойниками, свирепые бури и даже сель. Люди говорили, что Кон Гриффин — баловень удачи, и он не возражал им, хотя знал, что удача была следствием тщательной разработки планов и еще более тщательного их выполнения. Каждый из двадцатидвухфутовых фургонов вез запасное колесо и запасную ось, подвешенные позади задних колес, а кроме того, шестьдесят фунтов муки, три куля соли, восемьдесят фунтов вяленого мяса, тридцать фунтов сушеных фруктов и шесть бочонков с водой. Его собственные фургоны были нагружены товарами для мены и того, сего и этого. Молотки, гвозди, оси, ножи, полотна пил, кирки, одеяла и тканая одежда. Гриффину нравилось верить, что он ничего не оставляет на волю случая.

Те, кто отправлялся в путь под его началом, были крепкими, закаленными людьми, и Гриффин при всей своей внешней грубоватой суровости любил их. Они сосредоточивали в себе лучшее в человеке — силу воли, мужество, верность и упрямую готовность рискнуть всем, чем владели, ради мечты о лучшем завтрашнем дне.

Гриффин откинулся в седле, глядя, как тейбардский фургон начал долгий подъем по склону застывшей лавы. Эта женщина, Донна, часто занимала его мысли. Жесткая, как выдубленная кожа, мягкая, как шелк, она состояла из чудесных противоречий. Проводник караванов редко думал о сердечных делах, но, будь Донна Тейбард свободна, он отступил бы от своего правила. Мальчик, Эрик, бежал рядом с волами, подгоняя их прутом. Молчаливый мальчик, но он нравился Гриффину — смышленый, любознательный и все схватывает на лету. Но мужчина с ними…

Гриффин всегда умел судить о людях — качество, необходимое всякому вожаку, однако Йон Тейбард оставался для него загадкой… хотя одно сомнений не вызывало: к каравану он присоединился под вымышленным именем. Отношения между Тейбардом и Эриком казались натянутыми, мальчик всячески избегал его, хотя ели они вместе. Но, как бы то ни было, Тейбард умел обращаться с лошадьми и выполнял все, что Гриффин поручал ему, без возражений и жалоб.

Тейбардский фургон перевалил через гребень. Но следующий фургон остановился на склоне — старик Пикок, хотя и книжник, даже вожжи толком не умел держать. Гриффин рысью спустился к нему и перепрыгнул на козлы, предоставив своему коню шагать рядом.

— Неужто ты так ничему и не научишься, Этан? — буркнул он, отбирая вожжи и кнут у лысого Пикока.

Он щелкнул тридцатифутовым кнутом над первой парой волов, и могучие животные налегли на постромки. Фургон медленно пополз вверх.

— А ты, правда, не умеешь читать, Кон? — спросил Пикок.

— Зачем бы мне врать тебе, книжник?

— Да просто этот дурень Фелпс совсем меня допек. По

— Я видел у Тейбарда Библию, поговори с ним, — посоветовал Гриффин.

Фургон перевалил через гребень, он спрыгнул на подножку и свистнул. Гнедой жеребец подбежал к нему, и Гриффин сел в седло.

Потом на склоне остановился фургон Мэгги Эймс — заднее колесо уперлось в наплыв лавы. Гриффин спешился, высвободил колесо и был вознагражден ослепительной улыбкой. Он приподнял шляпу и отъехал. Мэгги была молодой вдовой, что делало ее очень опасной.

Весь долгий жаркий день фургоны громыхали по пыльным склонам. Волы устали, и Гриффин поехал вперед подыскать место для ночлега.

Никаких признаков воды он не нашел, и по его распоряжению фургоны остановились на плато высоко над равниной под защитой уходящего ввысь обрыва, Гриффин расседлал гнедого, растер его, налил воды в свою кожаную шляпу и дал коню напиться.

Вокруг люди выпрягали волов, очищали их ноздри от пыли, поили драгоценной водой. Здесь волы и лошади были не просто вьючным скотом, здесь они были сама жизнь.

Возница Гриффина, молчаливый старик Берк, уже разводил костер и разогревал в медном котелке вонючую похлебку. Гриффин сел напротив него со словами:

— Еще один долгий день позади.

— Завтра будет много хуже, — проворчал Берк.

— Знаю.

— Из волов больше ничего не выжмешь. Им требуется недельку попастись на сочной траве.

— Ты сегодня видел хоть одну травинку, Джим?

— Я же говорил только о том, что им требуется!

— Судя по карте, не позже, чем через три дня, мы доберемся до хороших пастбищ. — Гриффин снял шляпу и утер мокрый лоб.

— Это по чьей же карте? — спросил Берк с ехидной улыбкой.

— Кардигана. Она вроде бы самая надежная из них.

— Ага! И ведь это он своими глазами видел любителей человеченки? Они вроде бы зажарили его спутников живьем?

— Так он рассказывал, Джим. И говори потише!

Берк кивнул на дородную фигуру Аарона Фелпса, чернокнижника, который направлялся к фургону Этана Пикока.

— Вот им бы эти разбойнички хорошо подзакусили бы!

— Кардиган был в этих краях двадцать лет назад. Нет никаких оснований полагать, что они все еще здесь, — сказал Гриффин. — Зачинатели войн по большей части долго на одном месте не задерживаются.

— Правда ваша, мистер Гриффин, — согласился Берк со злокозненной ухмылкой. — А я бы все

— Лучше я тебя пошлю, Джимми: ты их сразу от человечины отучишь! Ты же за пять лет, как я тебя знаю, ни разу не мылся!

— От воды — морщины, — ответил Берк. — Я это запомнил, еще когда мальцом был. Вода сушит.

Гриффин взял миску, которую протянул ему Берк, и попробовал варево. Оно оказалось даже еще более омерзительным, чем его запах — насколько это было возможно. Однако он продолжал хлебать его, закусывая круто посоленным хлебом.

— Не понимаю, как ты умудряешься стряпать такую дрянь, — сказал, наконец, Гриффин, отодвигая миску.

— Так не из чего же готовить! — ухмыльнулся Берк. — Вот если бы ты Фелпса мне подстрелил…

Гриффин покачал головой и встал. Высокий, рыжий, на вид старше своих тридцати двух лет. Плечи у него были широкие, а живот выпирал над поясом, несмотря на недостатки Берка в роли повара.

Он прошел между фургонами, обмениваясь двумя

— Можно вас на пару слов, мистер Тейбард? — сказал он.

Йон Шэнноу отставил миску, легким движением поднялся на ноги и последовал за Гриффином дальше по тропе. Проводник сел на камень, Шэнноу сел напротив.

— Впереди могут быть трудные дни, мистер Тейбард, — начал Гриффин, нарушая молчание, становившееся все более неловким.

— В каком смысле?

— Несколько лет назад в этих местах орудовала шайка кровожадных разбойников. Когда мы переберемся через эти горы, то, наверное, найдем воду и траву, и надо будет устроить привал по крайней мере на неделю. И все это время нам будет угрожать внезапное нападение.

— Чем я могу вам помочь?

— Вы не фермер, мистер Тейбард. Мне кажется, вы скорее охотник, и я бы хотел, чтобы вы стали нашим разведчиком — если вы согласны.

Шэнноу пожал плечами.

— Почему бы и нет?

Гриффин кивнул. Ни одного вопроса о разбойниках, о их возможном оружии.

— Вы странный человек, мистер Тейбард.

— Моя фамилия не Тейбард, а Шэнноу.

— Я слышал ее, мистер Шэнноу. Но пока вы останетесь с нами, я буду называть вас Тейбардом.

— Как вам угодно, мистер Гриффин.

— Почему вы сочли нужным открыться мне?

— Я не люблю лгать.

— Ну, большинство людей это не смущает, — заметил Гриффин. — Впрочем, вы не похожи на большинство. Я слышал о том, чего вы добились в Ольоне.

— Все впустую. Едва я уехал, разбойники вернулись.

— Не в том суть, мистер Шэнноу.

— А в чем же?

— Вы можете лишь показать путь, а следовать ему — дело других. В Ольоне они поступили глупо: кончив подметать, метлу не выбрасывают.

Шэнноу улыбнулся, и Гриффин заметил, как напряжение оставило его.

— Вы книжник, мистер Гриффин?

Проводник улыбнулся в ответ и покачал головой.

— Я всем говорю, что не умею читать, но да, я читал Книгу, и в ней много мудрости. Но я не верую, мистер Шэнноу, и сомневаюсь в существовании Иерусалима.

— Человеку необходимо что

— Поговорите

Гриффин встал, собираясь уйти, но Шэнноу остановил его.

— Я хочу поблагодарить вас, мистер Гриффин, за то, что вы оказали мне добрый прием.

— Чепуха. Я ведь не слаб, мистер Шэнноу. Тени меня не пугают, как и репутации вроде вашей. Однако мне хотелось бы, чтобы вы подумали вот о чем: какой смысл искать Иерусалим? У вас чудесная жена, подрастающий сын, и им ваши таланты нужны дома, где бы этот дом ни был.

Шэнноу ничего не сказал, и Гриффин неторопливо вернулся к кострам. А Шэнноу продолжал сидеть один под звездами, погруженный в раздумье. Около полуночи его нашла Донна и села рядом, обвив рукой его плечи.

— Тебя что

— Нет. Я думал о прошлом.

— Пресвитер говаривал: «Прошлое умерло, будущее не родилось. У нас есть только Настоящее, а мы отдаем его на поругание».

— Я не сделал ничего, чтобы быть достойным тебя, госпожа моя, но, поверь, я ежедневно благодарю Господа, что ты со мной.

— А что было нужно мистеру Гриффину? — спросила она, смутившись от страстности его слов.

— Он хочет, чтобы я завтра отправился на разведку.

— Почему он выбрал тебя? Тебе же эти места неизвестны.

— Но почему и не меня, Донна?

— Это опасно, как ты думаешь?

— Не знаю. Быть может.

— Будь ты проклят, Йон! Ну почему ты не научишься немножко лгать!

Шэнноу уехал от фургонов час спустя после рассвета, и едва они скрылись из вида, как он достал из седельной сумки Библию и положил ее на ладони так, что она раскрылась сама. Опустив взгляд на страницу, он прочел:

«Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце».

Он закрыл книгу и опустил ее в сумку. Перед ним простирались черные пески, и он пустил мерина рысью на север.

Уже несколько недель он прислушивался к мелочным пререканиям двух книжников, Фелпса и Пикока, и хотя почерпнул некоторую пищу для размышлений, чаще они заставляли его вспоминать слова Соломона: «Во многой мудрости много Печали; и кто умножает познания, умножает скорбь».

Накануне вечером эти двое более часа спорили о слове «поезд». Фелпс утверждал, что в Темном Веке оно означало механизированное средство передвижения, а Пикок настаивал, что это просто обобщенное понятие, означающее группу экипажей или фургонов, следующих вереницей. Фелпс доказывал, что у него была книга, в которой объяснялась механика поездов. Пикок тут же показал ему обрывок старинной страницы, на которой шла речь о кроликах и кошках, которые надевали свои лучшие наряды, чтобы пойти пообедать у крысы.

«При чем тут это?» — бесился Фелпс, чья толстая физиономия побагровела.

«Многие книги Темного Века далеки от истины. Видимо, тогда любили привирать. Или ты веришь в деревню разодетых кроликов?»

«Старый ты дурень! — завопил Фелпс. — Выдумки узнавать проще простого. А книга о поездах была правдивой!»

«Откуда ты знаешь? Потому что она казалась правдоподобной? Я как

«Еще одна выдумка, но это ничего не доказывает!»

И так они продолжали и продолжали бы без конца. Спор этот показался Шэнноу совершенно бессмысленным.

По отдельности каждый был убедителен. Фелпс утверждал, что Темный Век длился около тысячи лет, в течение которых наука создала много чудес, в том числе поезда и летательные лодки, не говоря уж о пистолетах и всяком грозном военном оружии. По мнению же Пикока, Темный Век не превышал ста лет, и в доказательство этого он ссылался на обещание, которое Христос дал своим ученикам — что некоторые из них доживут до наступления конца.

«Если его обещание было бы лживо, — доказывал Пикок, — тогда бы Библию отвергли, как еще одно измышление Темного Века!»

Шэнноу инстинктивно склонялся к библейской точке зрения Пикока, однако Фелпс казался более свободным от предрассудков и истинно любознательным.

Шэнноу выбросил из головы эти туманные споры и сосредоточился на том, что происходило вокруг. Впереди лавовые пески оканчивались, и вскоре он уже ехал вверх по зеленому склону. На гребне он остановил лошадь и долго осматривал простирающуюся внизу долину с пышной растительностью и серебряными лентами ручьев и речек.

Шэнноу разглядывал открывшуюся перед ним панораму очень долго, но не обнаружил никаких признаков жизни или следов человеческого обитания. Он начал спускаться в долину, настороженно оглядываясь, потом выехал на оленью тропу, которая привела его к озерку. Почва по его берегам была испещрена следами всевозможных животных — коз, овец, оленей, дикого скота и даже отпечатками львиных и медвежьих лап. На стволе высокой сосны возле озерка в десяти футах над землей виднелись борозды, оставленные когтями, — метка, которой бурые медведи отмечают границы своих охотничьих участков. Медведи — разумные существа и не дерутся друг с другом из

В Ольоне очень небольшой медведь пометил границы огромного участка. Он проснулся от спячки в разгар зимы и с сугробов, окружавших деревья, ставил свои метки в трех футах выше старых. Шэнноу испытывал симпатию к хитрецу.

Он объехал озерко, а затем направился назад к фургонам другим путем. Когда он поднялся на новый гребень, до него донесся запах древесного дыма. Он остановился и обвел взглядом все вокруг. Ветер дул с востока, и он направил мерина назад, в деревья, медленным шагом. Запах усилился. Шэнноу спешился, стреножил мерина и осторожно начал пробираться через густой подлесок. Он услышал голоса впереди и замер. Языка этого он не знал, хотя некоторые слова казались знакомыми. Он лег на землю и пополз по

Шэнноу захлестнул гнев, в глазах вспыхнули огоньки, словно у хищного зверя. Он отчаянно старался усмирить нарастающую ярость, но ярость возобладала. Он выпрямился во весь рост и, нащупывая рукоятки пистолетов, выбежал на поляну. Сидевшие у костра повскакали на ноги, выхватывая из

— Бог Воинств посетит тебя громом и землетрясением, и сильным гласом…

Он спустил курки, и двое откинулись навзничь. Оставшиеся пятеро с воплями кинулись на него. Один упал с пулей в мозгу, второй — держась за живот. Третий подскочил к Шэнноу, занося над ним топорик, но Шэнноу блокировал удар правой рукой, а левой подсунул дуло пистолета под подбородок врага, чья макушка мгновенно распустилась алым цветком. На голову Шэнноу сбоку опустилась дубинка. Он неуклюже упал. Его пистолет выстрелил, и пуля раздробила колено нападавшего. Перед лицом Шэнноу возникло лезвие ножа, но он перекатился на другой бок и всадил пулю в грудь державшего нож, и тот рухнул на него. Шэнноу сбросил труп на землю и поднялся. Раненый с раздробленным коленом уползал под защиту кустов.

— …и сильным гласом, бурею и вихрем, и пламенем всепожирающего огня.

Людоед вскинул руки, загораживая глаза от пистолетов. Шэнноу выстрелил дважды, пули пронизали ладони, впились в лоб за ними и отшвырнули труп назад. Шэнноу пошатнулся и упал на колени. Голова разламывалась от боли, перед глазами плавали радужные пятна. Он сделал глубокий вдох, подавляя подступающую к сердцу тошноту, и тут справа что

— Все хорошо, — с трудом выговорил Шэнноу. — Я не сделаю вам ничего плохого. «Пустите детей приходить ко Мне». Дайте мне минуту прийти в себя.

Он сел на пятки и ощупал голову. Кожа на виске была рассечена, по щеке стекала кровь, заливая рубаху. Он убрал пистолеты в кобуры, подполз к детям и перерезал связывавшие их веревки.

Едва освободившись, более высокий мальчик кинулся наутек, но второй протянул руку и потрогал окровавленную щеку Шэнноу. Шэнноу попытался улыбнуться ему, но поляна завертелась вокруг него с ужасающей быстротой.

— Беги, малый. Понимаешь? Беги!

Шэнноу попытался встать, но ноги у него подкосились, и он тяжело упал. Прополз несколько шагов и увидел перед собой лужицу с кристально

— Он водит меня к водам тихим.

Мальчик последовал за ним, подергал за рукав.

— Еще придут! — сказал он, и Шэнноу зажмурился, стараясь сосредоточиться.

— Еще канны придут. Ты беги! — закричал мальчик.

Шэнноу вытащил пистолеты, выбил барабанные застежки, вынул барабаны и заменил их другими, полностью заряженными, которые достал из кармана куртки. Вставил застежки на место и убрал пистолеты в кобуры.

— Пусть придут, — сказал он.

— Нет. Много каннов. — Пальцы мальчика замелькали перед глазами Шэнноу. Десять, двадцать, тридцать, сорок…

— Я понял, малый. Помоги

Мальчик напрягал все силы, но Шэнноу был высоким мужчиной, и они углублялись в лес очень медленно. Тишину нарушили сердитые крики, яростные вопли, и Шэнноу услышал треск веток, топот — через подлесок продиралась целая орда. Он попробовал ускорить шаг, но упал и увлек мальчика за собой. Заставил себя подняться и заковылял дальше. Из кустов вынырнула фигура, вымазанная голубой и желтой краской. Правая рука Шэнноу опустилась, поднялась, и пистолет подпрыгнул в его пальцах. Воин исчез из подлеска. Мальчик побежал вперед, снял путы с мерина и вскочил в седло. Шэнноу, покачиваясь, сделал несколько шагов, ухватил луку седла и кое

Из

Это было нелегко, но Села был сильным, и этому человеку он был обязан жизнью.

Донна Тейбард громко вскрикнула. Эрик натянул вожжи, ударил ногой по тормозу, и фургон остановился. Мальчик перелез через спинку козел и перебрался через кули с провизией туда, где, рыдая, сидела его мать.

— Что с тобой, мама? — спросил он испуганно.

Донна испустила тяжелый вздох.

— Шэнноу, — сказала она. — Мой бедный, бедный Йон!

На гнедом подъехал Кон Гриффин и спешился. Он ничего не сказал, а забрался в фургон и встал на колени перед рыдающей женщиной. Подняв глаза на его сильное лицо, она прочла в нем тревогу за нее.

— Он убит.

— Вам приснился сон, фрей Тейбард.

— Нет. Он спас двух детей от раскрашенных дикарей, а теперь погребен глубоко под землей.

— Это только сон, — настаивал Гриффин, положив могучую ладонь ей на плечо.

— Вы не понимаете, мистер Гриффин. Я владею особым даром. Мы направляемся к двум озерам. Место это окружено соснами. Там живет племя, красящее тела голубой и желтой краской. Шэнноу убил многих и спасся с мальчиком. А теперь он мертв. Поверьте мне!