2

Чареос в новом платье вернулся на конюшню, чтобы испробовать серого. Он проверил, хорошо ли расправлена попона под седлом, осмотрел узду и удила. Последние оказались тяжелыми и заостренными.

— Вынь-ка это, — велел Чареос конюху.

— Конь с норовом, сударь. Вам это может понадобиться.

— Мне нужен здоровый конь — а эта железяка раздерет ему рот в клочья.

— Может, и так — зато она его усмирит.

— Погляди — у него во рту и так сплошные рубцы. И бока все исполосованы. Суровые же были у него хозяева.

Чареос взял яблоко из бочонка у двери и разрезал на четвертушки своим новым ножом. Он протянул четвертушку серому. Тот отдернул голову. Став сбоку от него, Чареос съел первую четвертушку сам и предложил коню другую. На этот раз серый принял подношение, но глаза его остались настороженными.

— Резвый, должно быть, — сказал конюх. — Стоит поглядеть, как он сложен. Да ему без резвости и нельзя, с его-то мастью. Вам он для прогулок нужен, сударь?

— Возможно, и для путешествия.

— Только не в дикие земли, — хмыкнул конюх. — Там такую лошадь заметят за милю, и разбойники слетятся к вам точно мухи к навозной куче.

— Приму это к сведению, — буркнул Чареос, сел в седло и выехал с торгового двора.

Двадцать минут спустя он уже несся вдоль холмов к югу от города — ветер свистел в волосах, и жеребец скакал во весь опор. Чареос дал коню волю на четверть мили, а потом придержал и направил вверх, на отлогий склон. Наверху он пустил коня шагом, следя, как тот дышит. Беспокоиться не стоило: вскоре конь перестал храпеть, и бока его только слегка взмокли от пота.

— Ты крепкий парень, — Чареос потрепал длинную шею серого, — и быстрый. Но когда же ты покажешь мне свой хваленый норов?

Конь шел шагом, но сразу подчинился, когда Чареос перевел его на рысь. Час спустя город остался далеко позади, хотя в туманной дымке еще виднелись его башни. Чареос собрался повернуть обратно — близились сумерки, и жеребец в конце концов утомился. Но тут на юге, за холмами, показалось облако дыма, и Чареос поехал туда. Скоро он оказался на поляне, где у нескольких костров сидели солдаты. В офицере он узнал Логара, первого княжеского бойца.

— Там, за холмом, что-то горит, — сказал ему Чареос. — Разве вы не видите дым?

— А тебе-то какое дело? — сказал Логар, лениво поднявшись на ноги. Молодой стройный воин с холодными глазами и расчесанной натрое бородкой двинулся навстречу Чареосу, и конь шарахнулся прочь.

— Никакого. — Чареос успокоил жеребца. — Всего вам наилучшего. — Чареос, оставив позади поляну, въехал на холм, и перед ним открылась картина бедствия. Внизу горело с дюжину домов, и несколько трупов валялись на земле. Люди суетились, пытаясь спасти от огня большой общественный амбар. Чареос выругался и повернулся обратно к солдатам. Логар играл в кости с младшим офицером.

— Там, в деревне, только что произошел набег. Веди туда своих людей и помоги потушить пожар. И знай: я доложу князю, как ты пренебрегаешь своим долгом.

С лица Логара исчезли все краски, и он схватился за рукоять сабли.

— А ну, сойди с коня, ублюдок! Я не позволю такому, как ты, оскорблять меня.

— Уже позволил. Делай то, что я говорю. — Чареос поскакал в деревню и привязал коня с подветренной стороны, чтобы дым его не беспокоил, а сам поспешил на помощь селянам. Амбар уже занялся. Чареос остановил человека, бегущего мимо с ведром воды. — Выносите, что можете. Амбар зам уже не спасти. — Подоспели солдаты и тоже взялись за работу. Три дома удалось отстоять, но амбар полыхал, как факел. Несколько мужчин с топорами прорубили заднюю стену, а другие принялись таскать оттуда мешки с зерном. Борьба с огнем затянулась затемно, но наконец пожар погас.

Чареос пошел к ближнему ручью, чтобы отмыть руки и лицо от сажи. Он прожег себе новые штаны и камзол, рубашка почернела от дыма, сапоги поистерлись.

Умывшись, Чареос сел на берег. Легкие горели, и во рту держался вкус дыма. К нему подошел какой-то юноша.

— Они забрали одиннадцать наших женщин. Когда вы отправитесь за ними в погоню?

— Я не солдат — простой проезжий. Тебе нужно повидать офицера — его имя Логар.

— Будь он тысячу раз проклят!

Чареос промолчал, но присмотрелся к юноше повнимательней. Тот был высок и строен, с длинными темными волосами и пронзительно-голубыми глазами под густыми бровями. Лицо было красиво, несмотря на покрывавшую его копоть.

— Поосторожнее со словами, юноша. Логар — первый княжеский боец.

— А мне все равно. Старый Паккус предупредил нас о набеге, и мы еще три дня назад послали к князю за помощью. Где же были его солдаты, когда мы нуждались в них?

— Откуда ваш старик узнал о набеге?

— Он провидец: он предсказал нам и день, и час. Мы пытались бороться с ними, но у нас нет оружия.

— Кто они такие?

— Надрены. Отщепенцы, торгующие с надирами. Работорговцы! Мы должны вернуть наших женщин. Должны!

— Тогда ступай к офицеру. А если тебе этого мало, обратись к князю. Скоро День Прошений.

— Думаете, ему есть дело до каких-то бедных крестьян?

— Не знаю. Где твой Паккус?

Юноша указал на развалины деревни. Среди пожарищ сидел старик, закутанный в одеяло. Чареос подошел к нему.

— Добрый вечер.

Старик поднял на него глаза, ярко блеснувшие при луне.

— Вот оно, начинается. Здравствуй, Чареос. Чем я могу тебе помочь?

— Ты знаешь меня? Разве мы встречались?

— Нет. Так чем тебе помочь?

— Один ваш юноша говорит, будто ты знал о набеге. Он сердит, и его можно понять. Откуда ты узнал?

— Я видел это во сне. Мне многое снится. Я и тебя видел на поляне за холмом — ты говорил злому Логару о пожаре. Логар и его люди стояли там весь день, но не стали вмешиваться в бой. Да и кто бы упрекнул их за это?

— Я. В армии не место трусам.

— Ты думаешь, дело в трусости, Чареос? Тот, о ком мы говорим, убил шестнадцать человек в единоборстве. Просто работорговцы заплатили ему. С тех пор как рабство в Готире поставлено вне закона, цены на людей возросли вчетверо. За каждую нашу женщину они выручат около пятнадцати тысяч золотом — а за Равенну еще больше.

— Большие деньги, — согласился Чареос.

— Надиры могут себе это позволить. Их сундуки ломятся от золота и драгоценностей, взятых в Дренае, Лентрии, Вагрии и Машрапуре.

— Откуда ты знаешь, что Логара подкупили?

— А откуда я знаю, что ты собираешься уехать из города в День Прошений? Откуда я знаю, что ты поедешь не один? Откуда я знаю, что в горах тебя ждет старый друг? Такой уж у меня дар — и сегодня я пожалел, что родился с ним.

Старик опустил голову, глядя на обугленную землю. Чареос встал и пошел к своему коню. Чья-то высокая фигура заступила ему дорогу.

— Чего тебе, Логар?

— Ты оскорбил меня. Сейчас ты поплатишься за это.

— Ты хочешь вызвать меня на поединок?

— Я не знаю тебя, поэтому правила о поединках здесь неприменимы. Мы просто подеремся.

— Да нет же, Логар, ты меня знаешь. Посмотри хорошенько и представь меня в одежде серого монаха.

— Чареос? Будь ты проклят! Ты намерен прикрыться уставом своего ордена или сразиться со мной, как мужчина?

— Сначала я должен повидать князя и обсудить с ним твое весьма странное сегодняшнее поведение, а уж потом я подумаю над твоим вызовом. Доброй тебе ночи. — Чареос прошел мимо и обернулся: — Кстати: когда будешь тратить заработанное сегодня золото, вспомни о трупах, которые здесь лежат. Я заметил среди мертвых двух детишек. Ты бы хоть похоронить их помог.

Жеребец стоял спокойно. Чареос сел в седло, оглянулся на дымящиеся угли деревни и поехал обратно в город.

— Я глубоко сожалею о том, что ты решил покинуть нас. — Настоятель, привстав, протянул через стол руку, и Чареос пожал ее.

— Я тоже сожалею, отец. Но мое время пришло.

— Время, сын мой? Что такое время, как не краткий вздох между рождением и смертью? Я думал, что ты поймешь суть бытия, постигнешь всеобъемлющую волю Истока. Мне грустно видеть тебя вооруженным.

— В пути оружие может понадобиться мне, отец.

— Я давно понял, что меч нам не защита, Чареос.

— Не хочу спорить с тобой, отец, но должен заметить, что монахи существуют здесь в мире и безопасности лишь благодаря мечам тех, кто их защищает. Я не принижаю твоих взглядов — я желал бы, чтобы все люди разделяли их. Но люди их не разделяют. Я пришел к тебе сломленным человеком, и ты исцелил меня. Но если бы все жили, как мы с тобой, дети бы не рождались, и род людской вымер бы. В этом ли состоит воля Истока?

— О, Чареос, как узко ты мыслишь! — улыбнулся настоятель. — Думаешь, в мире существует только то, что ты видишь? Ты недавно в ордене, сын мой. Лишь через пять—десять лет ты был бы готов к постижению настоящих Тайн, к проникновению в магию вселенной. Дай мне еще раз твою руку.

Чареос протянул руку, и настоятель повернул ее ладонью вверх. Старый монах закрыл глаза и застыл — казалось даже, что он не дышит. Медленно шли минуты. У Чареоса, сидевшего с вытянутой рукой, затекло плечо, и он высвободил пальцы из руки настоятеля. Наконец тот открыл глаза, потряс головой и потянулся к кубку с водой.

— Твое путешествие будет долгим, друг мой, и опасным. Да пребудет с тобой Творец Мировой Гармонии.

— Что ты видел, отец?

— Есть вещи, о которых заранее лучше не знать, сын мой. Но в душе твоей нет зла. Ступай теперь — я должен отдохнуть.

Чареос в последний раз прошел по монастырскому двору и направился к замку в центре города. Замок был построен несколько веков назад для защиты северной проезжей дороги, но орды Ульрика в первый же свой поход разрушили великий южный город Гульготир, столицу готирского королевства, и страна раскололась надвое. Беженцы устремились на север, через горы, спасаясь от надирского ига. На западном побережье океана построили новую столицу, а Тальгитирский замок стал крайним южным укреплением готирской земли. Тальгитир очень вырос за последнее время, и замок теперь являл собой маленький островок в середине большого оживленного города.

Большие ворота из дуба, окованного железом, были закрыты, и Чареос стал в очередь, медленно движущуюся через боковую калитку во двор. Это все были просители, мужчины и женщины, чьи жалобы мог разрешить один только князь. Здесь собрались больше двухсот человек, и каждый держал в руке плоский глиняный диск со своим номером. Когда номер выкликали, жалобщик входил в большой зал и излагал свое дело князю. Из всего этого множества князь примет разве что дюжину — остальным придется ждать следующего Дня Прошений.

Чареос поднялся по широким каменным ступеням. Наверху стояли двое часовых со скрещенными копьями, но и они пропустили его. До нынешнего дня Чареос уже трижды пытался пробиться к князю, чтобы сообщить ему о неблаговидных действиях его солдат, но каждый раз князь оказывался занят, и Чареоса отсылали прочь.

Теперь слуга провел его в столовую залу. Длинные столы убрали, и князь со своими придворными сидел там лицом к двери. Первый жалобщик уже рассказывал о своей обиде: за трех проданных быков ему уплатили половину, а вторую половину он так и не получил. Обидчиком был дворянин, дальний родственник князя. Доказательства сомнений не вызывали, и князь приказал покупателю уплатить все сполна, добавив еще пять серебряных монет в возмещение потерянного времени. Кроме того, князь наложил на дворянина пеню в двадцать золотых.

Проситель, низко кланяясь, попятился к двери. Следующей была вдова — она заявила, что ее обокрал человек, ложно клявшийся ей в любви. Обидчика втащили в зал, закованного в цепи, избитого до крови. Он признал себя виновным, и князь приказал повесить его.

Просители следовали один за другим, и наконец, в полдень, князь встал со своего места.

— Хватит на сегодня, клянусь богами, — заявил он.

Но тут в дверь, растолкав стражу, вбежал молодой человек.

— Господин мой, выслушайте меня! — кричал он. Стражники схватили его за руки и потащили прочь.

— Оставьте его, — велел князь. — Пусть говорит. Чареос узнал высокого юношу из сожженной деревни и продвинулся поближе к нему.

— На мою деревню напали разбойники и увели одиннадцать наших женщин, чтобы продать их надирам. Их нужно вернуть, мой господин.

— Ах да, та деревня. Прискорбный случай, — молвил князь. — Но тут уже ничем не поможешь. Мы проследили их до самых гор, но они ушли на надирскую землю, а там я неправомочен.

— И вы все-таки ничего не предпримете? — воскликнул юноша.

— Не смей повышать на меня голос, смерд! — взревел князь.

— Мы платим вам подати за то, чтобы вы нас защищали Между тем ваши люди весь день просидели в лесу, пока наших сельчан убивали. Или Готиром теперь правят трусы?

— Взять его! — вскричал князь, и стражники схватили юношу. — Увести его отсюда и высечь.

— Так вот он, ваш ответ? Вот оно, правосудие? Но юношу уже уволокли прочь, и двери закрылись

за ним.

— А, Чареос, здравствуй, — сказал князь. — Готов ты к поединку?

— Готов, мой господин, — сказал Чареос, выходя вперед. — Но могу ли я сперва замолвить слово за этого юношу?

— Нет! — отрезал князь и позвал: — Логар! — Первый боец встал и подошел к ним. — Я натрудил себе плечо во время последней схватки, — продолжал князь, — и оно все еще беспокоит меня. Но ожидания гостей обманывать негоже — быть может, ты выйдешь вместо меня против героя Бел-Азара?

— Почту за удовольствие, мой господин, — ответил Логар. — Позвольте предложить: не сразиться ли нам без масок и кольчуг, чтобы сделать зрелище более увлекательным?

— Не опасно ли это? Я не хотел бы, чтобы дело кончилось печально.

— Опасность есть, мой господин, но она-то и придает зрелищу особый смак.

— Хорошо, — согласился князь, не спрашивая Чареоса. — Будь по-твоему.

К ним подошел паж с двумя рапирами. Чареос выбрал левую и отошел назад, чтобы размяться. Снимая с себя саблю и нож, он размышлял. Несомненно, что Логар попытается убить его — но если он убьет Логара, князь возьмет его под стражу. Чареос медленно проделывал нужные упражнения, разминая мышцы рук, плеч и паха. Оглядев два ряда зрителей, он заметил юного Патриса. Мальчишка скалился по-волчьи. Чареос отвернулся и приблизился к Логару.

Бойцы отсалютовали друг другу, и шпаги соприкоснулись.

— Начинайте! — приказал князь.

Логар сразу бросился в атаку, изогнув запястье в «уколе Чареоса», но Чареос отвел удар и плавно передвинулся вправо. Логар сощурился. Еще трижды первый боец кидался вперед, но каждый раз бывал отбит. Чареос начинал сердиться. Логар совсем не защищался, будучи уверен, что на турнирном поединке Чареос не посмеет нанести ему смертельный удар. Дважды клинок Логара прошел совсем рядом с горлом противника, и Чареос знал, что рано илипоздно княжеский боец преодолеет его защиту. Отразив очередной удар, Чареос отскочил назад. Логар оступился, выругался и опять устремился в атаку. Чареос набрал побольше воздуха, понимая, что Логар собрался его убить. Но что им движет — приказ князя или собственная раненая гордость? Острие шпаги целило Чареосу в глаз. Он уклонился в сторону, повернулся на каблуке и отскочил. Логар последовал за ним с широкой ухмылкой на лице. Бойцы носились по всему залу, и зрители, не в силах сдерживаться, приветствовали бешеными воплями каждую атаку Логара. Прошло несколько минут, а схватке еще не было видно конца. Логар напал опять. Чареос отвел удар, но шпага противника поранила ему щеку.

При виде крови зрители утихли — все смотрели на князя, ожидая, что тот прекратит бой. Князь безмолвствовал. «Значит, это его приказ», — подумал Чареос, но обуздал свой гнев. Убивать Логара нельзя — князь возьмет его под стражу и будет судить за убийство. Охваченный холодной яростью, Чареос сделал круг и быстро метнулся вправо. Логар ринулся вперед. Чареос, отразив один за другим три его выпада, взмахнул шпагой поверх клинка Логара и рассек ему правую бровь. Кровь хлынула первому бойцу в глаза, и он отступил. Чареос повернулся к князю:

— Бой окончен, мой господин?

— Скверный удар, — заметил тот. — Ты мог убить его.

— Да, мог бы, — он не столь уж искусен. Впрочем, и этот удар, — Чареос указал на порез у себя на щеке, — мог бы проникнуть мне в мозг. К счастью, никакого вреда не случилось: его рана не тяжела. А теперь, с вашего позволения... — Шум сзади заставил Чареоса обернуться. Логар кое-как обтер кровь с лица и бежал к нему со шпагой наперевес. Чареос, отступив в сторону, ударил его рукояткой за левым ухом, и Логар без чувств повалился на мраморный пол. — Итак, — холодно промолвил Чареос, — позвольте мне удалиться.

— Я не желаю видеть тебя ни здесь, ни где-либо в пределах моего княжества, — процедил князь.

Чареос, кланяясь, отступил на три шага, взял свою саблю и нож и вышел с высоко поднятой головой. Враждебность князя дышала ему в затылок.

Почти все просители остались во дворе, чтобы посмотреть на порку. Чареос сошел по ступеням, глядя, как юноша корчится под ударами бича. Подойдя к начальнику стражи, Чареос спросил:

— Сколько ударов он уже получил?

— Восемнадцать. А всего пятьдесят.

— Не пятьдесят, а двадцать. Именно столько назначают за неуважительное поведение.

— Князь не назвал точного количества, — отрезал офицер.

— Вероятно, он полагался на то, что закон вам известен. Бич снова свистнул в воздухе.

— Довольно, — бросил капитан. — Развяжите его. — Парня выволокли за калитку и бросили. Чареос помог ему встать

— Спасибо, — прошептал юноша.

— Домой ты в таком виде не доберешься, — сказал ему Чареос. — Пойдем-ка со мной. Я снял комнату в «Серой сове». Надо заняться твоей спиной.

Трактир «Серая сова» представлял собой кучку беспорядочных строений, выросших вокруг старой харчевни, что стояла некогда у горной дороги в Гульготир. В середине был зал, где служанки подавали посетителям еду и напитки. К востоку и западу от него пристроили два новых крыла, а позади — конюшню.

Пробираясь через сутолоку в трактире, Чареос зацепил ножнами чью-то ногу.

— Смотри, куда идешь, ублюдок! — прошипел задетый. Чареос не ответил, но придержал саблю, наклонив ее поближе к себе. Давным-давно он не носил оружия и чувствовал себя неуклюже.

По винтовой лестнице он поднялся на второй этаж. В дальнем конце находилась комната на двоих, которую он сегодня снял. Юноша спал, дыша глубоко и ровно. От настойки лириума, приготовленной аптекарем, он проспит так до самого рассвета. Чареос промыл рубцы от кнута, смазал их гусиным жиром и накрыл спину юноши большим куском полотна. Рубцы были неглубоки, но кожа вокруг них воспалилась.

Чареос разворошил тлеющие огни в очаге у южной стены. Близилась осень, и холодный ветер задувал в косое окошко. Он отстегнул пояс и сел в широкое кожаное кресло у огня. Чареос устал, но его мысли не знали покоя. Тихая монастырская жизнь показалась ему очень далекой, и тоска наотмашь ударила в грудь. Сегодня князь хотел убить его — и за что же? За выговор, сделанный заносчивому мальчишке. Чареос посмотрел на спящего. Парень видел, как разоряют его деревню, как уводят его близких, а теперь его еще и высекли. Правосудие существует только для богатых — так было всегда. Он подбросил полено в огонь. Одна из трех настенных ламп, замигав, погасла, и он проверил остальные. Они тоже догорали, и Чареос дернул звонок у западной стены.

Вскоре в дверь постучалась служанка. Чареос попросил ее заправить лампы, принести мяса и вина. Ее не было с полчаса — за это время и вторая лампа успела погаснуть.

Юноша застонал во сне, шепча чье-то имя. Чареос подошел к нему, но тот уже успокоился.

Девушка вернулась с кувшином масла.

— Извините, что так долго, сударь, но у нас сегодня полно, а две девушки не пришли. — Она заправила лампы и зажгла их с помощью длинного жгута. — Еду тоже сейчас подам. Говядины нет, зато баранина отменная.

— Хорошо, неси.

Она пошла и уже на пороге оглянулась.

— Не тот ли это парень, которого сегодня наказывали? — шепотом спросила она.

— Да, это он.

— А вы, стало быть, будете Чареос, монах?

Он кивнул, и она вернулась в комнату — маленькая, с соломенными волосами и хорошеньким круглым личиком.

— Может, и не мое это дело, сударь, только вас там ищут какие-то мужчины — вооруженные. И у одного голова завязана.

— Они знают, что я здесь?

— Знают, сударь. Трое из них на конюшне, а еще двое сидят внизу. Может, и другие есть, не знаю.