5

Бет Мак-Адам спрыгнула с фургона, пнула сломавшееся колесо и отвела душу в длинном красочном ругательстве. Ее сын и дочка сидели, свесив ноги за опущенный задний бортик, и молча давились от смеха.

— Чего от тебя и ждать было? — буркнула Бет. Деревянный обод проломился, и железный слетел с него. Она снова пнула колесо. Сэмюэль сунул кулак в рот, но звонкий смех вырвался-таки наружу. Бет свирепо обогнула фургон, но мальчик уже перебрался за наваленный там скарб, и она не сумела до него дотянуться.

— Паршивец желторотый! — закричала она, и тут начала смеяться Мэри. Бет накинулась на нее:

— По-вашему, очень смешно застрять здесь, когда кругом волки и… и львы-великаны?

Лицо Мэри испуганно вытянулось, и Бет тотчас охватило раскаяние.

— Прости, деточка. Никаких львов тут нету. Я пошутила.

— Честное-пречестное слово? — спросила Мэри, оглядывая равнину.

— Ну да. Да и отыщись тут лев, он побоится сюда сунуться, а уж тем более, когда твоя мать зла на весь свет! А ты, Сэмюэль, вылазь оттуда, пока я вам головы не поотрывала и волкам не скормила!

Его белобрысая голова возникла над комодом.

— Мам, ты ж меня не выдерешь?

— Не выдеру, паршивец. Помоги Мэри выгрузить котелок и посуду. Мы устроим тут привал и подумаем, как сменить колесо.

Дети начали собирать хворост для костра, а Бет села на камень и уставилась на колесо. Придется полностью разгрузить фургон, а потом так или эдак приподнять его и так или эдак заменить сломанное колесо на запасное. С колесом она справится, но сумеют ли дети удержать рычаг? Сэмюэль очень сильный для своих семи лет, но ему не хватает умения сосредоточиться на порученном ему деле, а Мэри в свои восемь тоненькая как былинка, и ей просто не хватит силы… Но выход должен найтись… он же всегда находится!

Десять лет назад, когда ее пьяный отец избил до смерти ее мать, двенадцатилетняя Бет Ньюсон взяла кухонный нож и, когда он заснул, перерезала ему горло. Потом с семью серебряными обменными монетами прошла семьдесят миль до поселка Мика и сочинила жуткую историю о нападении разбойников на их ферму. Три года по распоряжению комитета она жила у Сета Рида и его жены, которые обращались с ней как с рабыней, а в пятнадцать лет наметила себе в женихи могучего лесоруба Шона Мак-Адама. Где было бедняге устоять против ее больших голубых глаз, длинных белокурых волос и соблазнительного покачивания бедрами! Бет Ньюсон с ее широкими густыми бровями и крупным носом назвать красавицей было никак нельзя, но, прах ее побери, она умела распорядиться тем, чем ее одарил Бог. Шон Мак-Адам рухнул перед ней, как бык под обухом, и через три месяца они поженились. Через семь месяцев родилась Мэри, а год спустя — Сэмюэль. Прошлой осенью Шон решил перебраться с семьей на юг, и они купили фургон у менхира Гримма и отправились в путь, полные самых радужных надежд. Но первый город на их пути встретил их вспышкой «красной смерти». Они тут же уехали, но через несколько дней могучее тело Шона покрылось красными гноящимися язвами, под мышками вздулись бугры, и каждое движение причиняло боль. Они разбили лагерь на травянистой вершине холма, и Бет ухаживала за ним дни и ночи. Однако при всей своей чудовищной силе Шон Мак-Адам проиграл бой за жизнь, и Бет похоронила его на склоне холма. И тут же заболел Сэмюэль. Измученная Бет ухаживала за мальчиком, не смыкая глаз. Не отходила от его постели и промывала язвы влажной тряпочкой. Мальчик поправился, и через две недели от язв не осталось и следа.

Однако и без могучей силы Шона Мак-Адама семья продолжала путь — через сугробы и по льду, в дни весеннего половодья, а как-то и по узкой горной тропе под нависающей лавиной. Дважды Бет отгоняла волков от их шести волов, а матерого великана уложила первым выстрелом из двуствольного кремневого ружья Шона. Сэмюэль чрезвычайно гордился этим подвигом своей матери.

И всего пять дней назад Сэмюэль нашел новый повод для гордости, когда им дорогу преградили два разбойника — угрюмые бородачи с ястребиными глазами. Бет положила вожжи и подняла кремневый пистолет.

— Эй! По-моему, вы, отребье, не очень-то умеете соображать. А потому я буду говорить медленно. С дороги! Не то, Бог свидетель, я отправлю ваши жалкие душонки прямехонько в ад!

И они посторонились. А один так снял шляпу и отвесил ей изысканный поклон, когда фургон проезжал мимо.

Бет улыбнулась этому воспоминанию, а потом вновь сосредоточилась на колесе. Ей предстояло решить две задачи: во-первых, найти крепкую жердь для рычага, а во-вторых, придумать, каким образом самой выполнить обе работы: приподнять фургон и сменить колесо.

Мэри принесла ей похлебки, жидковатой, но подкрепляющей. Сэмюэль заварил для нее чай из трав и заметно переложил сахара, но она только поблагодарила его с веселой улыбкой и взъерошила ему волосы.

— Хорошие вы ребятишки! — сказала она. — То есть для таких паршивцев!

— Ма! Всадники! — крикнула Мэри.

Бет вскочила и вытащила пистолет из-за пояса. Взвела оба курка и спрятала пистолет в складках своей длинной шерстяной юбки. Ее глаза сощурились — всадников было шестеро. Она сглотнула, решив не выдавать страха.

— В фургон! — приказала она детям. — Залезайте, живо! Они забрались внутрь и притаились за комодом. Бет пошла навстречу всадникам, ища взглядом вожака. Он ехал в середине, высокий, с худым лицом, коротко остриженными волосами и красным рубцом от виска до подбородка. Бет улыбнулась ему.

— Вы не сойдете с лошади, сэр? — спросила она. Его спутники захохотали, но Бет словно не услышала и продолжала смотреть на Рубца.

— Сойдем, сойдем, — сказал он. — Да я в ад сойду для женщины с таким телом, как у тебя. — Перекинув ногу через луку седла, он спрыгнул на землю и шагнул к ней. Бет быстрым движением левой рукой обняла его за плечи и притянула к себе в страстном поцелуе. В ту же секунду ее правая рука скользнула между ними, и холодные стволы пистолета уперлись ему в пах. Бет чуть повернула голову, так, чтобы ее губы оказались поближе к его уху.

— Чувствуешь, смрад свинячий? Это пистолет, — прошептала она. — Теперь вели своим бездельникам поставить запасное колесо на фургон, и чтобы они ничего в нем не трогали!

— Гарри, а ты что, не поделишься ею? — крикнул один из всадников.

Рубец было прикинул, не вырвать ли пистолет, но увидел стальной блеск в голубых глазах Бет и передумал.

— Об этом, Квинт, мы потом поговорим, — сказал он. — А сперва, ребята, смените ей сломанное колесо.

— Сменить… Мы сюда не для того прискакали, чтобы менять проклятущие колеса! — взревел Квинт.

— Делай, что сказано! — прошипел Рубец. — Не то я тебе кишки выпущу!

Разбойники попрыгали на землю и взялись за работу: четверо приподняли фургон, а пятый выбил чеку и сдернул сломанное колесо с оси. Бет отвела вожака в сторону, велела ему сесть на круглый валун и села сама справа от него так, чтобы его спина заслоняла ее от людей у фургона. Пистолет был теперь прижат к его ребрам.

— А ты ловкая сучка, — сказал Рубец, — и, если не считать носа, очень даже ничего. Неужто у тебя вправду хватит духу пристрелить меня?

— Легче, чем сплюнуть, — заверила она его. — Они вроде бы кончили. Так отошли их в ваш лагерь. Понял, дубина безмозглая?

— Готово, Гарри. А теперь, как насчет этого дела?

— Возвращайтесь в лагерь. Я подъеду часа через два.

— Погоди-ка, дьявол тебя возьми! Ты эту стерву себе оставишь? Нет уж! — Квинт обернулся к своим товарищам, ища поддержки, но они тревожно переминались с ноги на ногу. Потом двое сели на лошадей, другие двое последовали их примеру. — Дьявол, Гарри! Это не по-честному, заявил Квинт, однако попятился к своей лошади и вскочил в седло.

Когда они скрылись из вида, Бет вытащила тяжелый пистолет из кобуры на бедре Гарри. Потом встала и отошла от него. Дети вылезли из фургона.

— Ма, а что ты с ним сделаешь? — спросил Сэмюэль. — Убьешь его?

Бет передала пистолет разбойника Мэри. Это был капсюльный револьвер.

— Возьми щипцы, девочка, и поснимай медные чашечки, — сказала она.

Мэри отошла с пистолетом к фургону, открыла ящик с инструментами, одну за другой сняла капсюли, а потом вернула пистолет матери. Бет бросила пистолет Гарри, который ловко поймал его на лету и убрал в кобуру.

— Что теперь? — спросил он.

— Теперь мы немного выждем, а потом ты отправишься к своей шайке.

— И думаешь, я не вернусь?

— Подумать ты об этом подумаешь, — признала она. — А потом сообразишь, как они будут хохотать, когда ты расскажешь, как я прижала пистолет к твоему орудию и заставила их сменить колесо. Нет, ты им скажешь, что я тебя по-всякому ублаготворила, вот ты меня и отпустил.

— Они так взбесятся, что в драку полезут, — сказал он и вдруг ухмыльнулся. — Дьявол, но ты такая женщина, что за тебя стоит подраться! Куда ты направляешься?

— В Долину Паломника, — ответила Бет. Лгать не имело смысла. Колеи, тянущиеся за фургоном, все равно ее выдали бы.

— Видишь вон те вершины? Езжай прямо на них. Там есть тропа — крутая, узкая, но ты сбережешь четыре дня пути. И ты не заблудишься. Давным-давно кто-то выложил из камней стрелки и сделал зарубки на деревьях. Поедешь по ней и доберешься до Долины Паломника дня через два.

— Может, я и последую твоему совету, Гарри, — сказала она. — Мэри, завари чай из трав для нашего гостя. Но только прямо перед ним не вставай. Мне бы хотелось стрелять без помех, если будет нужда.

Мэри размешала угли и вскипятила воду в чайнике. Спросила Гарри, пьет ли он с сахаром, положила в кружку три ложки и подошла к нему шагов на шесть.

— Поставь кружку на землю, Мэри, — распорядилась Бет, и Гарри осторожно приблизился к кружке.

Он неторопливо прихлебывал чай, а потом спросил:

— Если я загляну в Долину Паломника, можно мне будет вас навестить?

— Спроси, когда увидишь меня в Долине, — ответила она.

— О ком мне справляться?

— Бет Мак-Адам.

— Рад с вами познакомиться, сударыня. Зовут меня Гарри Купер. Прежде жил в Ольоне, теперь направляюсь на север.

Он подошел к своей лошади и сел в седло. Бет смотрела, как он повернул на восток, потом спустила курки со взвода.

Гарри все четыре мили до лагеря думал о Бет — не женщина, огонь! Увидев лагерный костер, он легкой рысцой подъехал к коновязи. История, как он доказал свою мужскую доблесть, была у него уже готова. Он привязал лошадь и направился к костру…

Что-то ударило его в спину, и он услышал грохот выстрела. Повернулся, выхватил револьвер и взвел затвор. Из-за куста выскочил Квинт и выстрелил ему в грудь. Гарри прицелился и услышал сухой щелчок. Еще две пули опрокинули его, и он упал в костер. Его волосы вспыхнули.

— Вот теперь, — сказал Квинт, — вот теперь свое мы все получим!

6

Нои-Хазизатра осторожно укрыл свою грузную фигуру в тени арки, натянул темный капюшон плаща ниже на лицо и затаил дыхание. Ему стало еще страшнее, и он чувствовал, как колотится сердце у него в груди. Туча наползла на луну, и дюжий корабельный мастер обрадовался мраку. По улицам ходили дозором Кинжалы, и если его схватят, то отведут в тюрьму в центре города и будут пытать. К рассвету он умрет, и его голову выставят на пике над воротами. Нои затрясся. Над городом Эд зарокотал гром, и зигзаги молнии на мгновение испещрили тенями булыжную мостовую.

Нои выждал несколько секунд, стараясь успокоиться. Его вера все еще служила ему опорой, но мужество начинало его покидать.

— Пребудь со мной, Владыка Хронос! — молил он. — Укрепи мои слабеющие члены!

Он вышел на улицу, напрягая слух: не послышится ли что-нибудь, предупреждающее о приближении Кинжалов. И судорожно сглотнул. Ночь была безмолвной, на улицах — никого и ничего. Он шел как мог бесшумнее, пока не добрался, до дома Бали, увенчанного башней. Калитка была заперта, и он дожидался в тени стены, наблюдая, как восходит луна. В Урочный час он услышал, как, открываясь, скрипнул засов. Войдя во двор, Нои рухнул на скамью, а его друг закрыл калитку и тщательно ее запер.

Прижав палец к губам, Бали повел кутающегося в темный плащ Нои в дом. Ставни были заперты, занавесы на окнах задернуты. Бали зажег фонарь и поставил его на овальный стол.

— Мир этому дому! — сказал Нои.

Низенький Бали кивнул лысой головой и улыбнулся.

— Да благословит Господь моего гостя и друга, — ответил он.

Они сели за стол и выпили вина, затем Бали откинулся на спинку кресла и посмотрел на человека, с которым дружил двадцать лет. Нои-Хазизатра совсем не изменился за этот срок. Его борода оставалась густой и черной, глаза под мохнатыми бровями сохранили яркую синеву. Им обоим удалось по меньшей мере два раза приобрести осколки Сипстрасси, чтобы вернуть себе молодость и здоровье. Однако для Бали настали тяжелые времена. В буре на море погибли три его лучших корабля, он был близок к разорению, и теперь возраст начал нагонять его. По виду ему можно было дать лет шестьдесят, хотя на самом деле он был на восемьдесят лет старше Нои, которому недавно исполнилось сто десять. Нои пытался купить еще Сипстрасси, но царь забрал себе почти все Камни, и самый маленький осколок обошелся бы теперь Нои во все его богатство.

— Тебе надо выбраться из города, — сказал Бали.

Царь подписал указ о твоем немедленном заключении в тюрьму.

— Знаю. Я допустил глупость, обличая его в храме, но я усердно молился и знал, что моими устами говорил Величайший.

— Закон Величайшего, друг мой, больше не существует. Царь преклоняет слух к сынам Велиала. Что с Пашад?

— Я приказал ей утром отречься от меня и попросить о расторжении брачных уз. Хотя бы она будет в безопасности, как и мои сыновья.

— Сейчас безопасности нет ни для кого, Нои, ни для кого. Царь лишился рассудка, и бойня началась… как ты и предсказывал. На улицах буйствует безумие… а уж Кинжалы внушают мне ужас.

— Худшее еще впереди, — скорбно сказал Нои. — В снах, посещающих меня после молитвы, я вижу ни с чем не сравнимые ужасы: три солнца в небе одновременно, лопнувшие небеса, морские волны выше облаков. Я знаю, Бали, это произойдет очень скоро, и ничем не могу помешать.

— Многие видят дурные сны, которые ничего не предвещают, — возразил Бали.

Нои покачал головой:

— Знаю. Но мои-то сны пока все сбывались. Видения эти ниспосылает Владыка Всего Сущего. Я знаю, Он повелел мне предостеречь людей, и еще я знаю, что они не станут меня слушать. Однако не мне судить о Его путях.

Бали еще раз наполнил чаши и ничего не сказал. Нои-Хазизатра всегда был человеком несгибаемой веры и стойких убеждений, благочестивым и честным. Бали любил и уважал его, хотя и не разделял его убеждений. Однако он мало-помалу познал Бога корабельного мастера, и за одно лишь это пожертвовал бы ради него жизнью.

Открыв потайной ящик снизу столешницы, он достал вышитую ладанку из оленьей кожи. На мгновение он задержал ее в руке, словно ему не хотелось с ней расставаться, потом улыбнулся и подтолкнул ее по столу к Нои.

— Тебе, мой друг, — сказал он, и Нои, взяв ее, почувствовал исходящее изнутри тепло. Открыл ее дрожащими пальцами и вынул Камень. Не осколок, а целый Камень, круглый, будто отшлифованный, золотой, с тончайшими черными прожилочками. Он сжал его в кулаке, ощущая волну силы. Потом осторожно положил Камень на стол и посмотрел на лысого стареющего человека перед собой.

— С ним ты можешь вновь обрести юность, Бали. Прожить тысячу лет. Почему? Почему ты отдаешь его мне?

— Потому что он тебе нужен, Нои. И потому, что у меня прежде никогда не было друга.

— Но ведь он, наверное, стоите десять раз больше, чем все монеты, имеющиеся в городе! Я не могу принять такой подарок.

— Нет, должен! Это жизнь. Тебя разыскивают Кинжалы, а ты знаешь, что это означает. Пытки и смерть. Они замкнули город, и выбраться из него ты можешь только Тайным Путем. Врата находятся в кольце камней, которым пользовались князья. На севере седьмой площади. Ты его знаешь? У Кристального озера? Отлично. Иди туда. Произнеси вот эти слова и подними Камень над головой. — Он протянул Нои небольшой квадратный кусок пергамента. — Волшебство перенесет тебя в Балакрис. А дальше решай сам.

— У меня в Балакрисе хранятся деньги, — сказал Нои. — Только Владыка ведь хочет, чтобы я остался и продолжал предостерегать людей.

— Ты приобщил меня к тайне Величайшего, — ответил Бали, — и я верую, что Его воля важнее наших желаний. Однако ты ведь исполнил Его повеление. Ты предостерег, но их уши были от тебя затворены. Кроме того, Нои, мой друг, я молился, чтобы мне было открыто, как помочь тебе, и вот я обрел этот Камень. И, да, я хотел оставить его себе, но Величайший коснулся моего духа, и я понял, что Камень предназначен тебе.

— А как он попал к тебе?

— Его принес в мою лавку ахейский мореход. Думал, это золотой, самородок, и хотел продать мне его за цену нового паруса.

— Паруса? Но на него можно купить тысячу парусов, если не больше!

— Я сказал ему, что стоит он полцены паруса, и он продал мне его за шестьдесят Серебреников, — Бали пожал плечами. — На таких вот сделках я когда-то разбогател. А теперь уходи. Кинжалы, конечно, знают, что мы друзья.

— Пойдем со мной, Бали, — настойчиво сказал Нои. — С помощью этого Камня мы сможем добраться до моего нового корабля и уплыть туда, где Царь и его Кинжалы нас не найдут.

— Нет. Мое место здесь. Моя жизнь здесь. И моя смерть будет здесь. — Бали встал и повел Нои к калитке. — Еще одно, — сказал он своему другу, когда они остановились перед ней в лучах луны. — Вчера вечером, когда я держал Камень в руке, меня посетил странный сон. Будто ко мне пришел человек в золотой броне, сел рядом со мной и велел передать тебе, что ты должен искать Меч Божий. Тебе это о чем-нибудь говорит?

— Ничего. Ты узнал его?

— Нет. Его лицо сияло, будто солнце, и я не мог поднять на него глаза.

— Величайший откроет мне это, — сказал Нои, нагибаясь, чтобы обнять своего низенького друга. — Да будет Его покров над тобой, Бали.

— И над тобой, мой друг. — Бали бесшумно открыл калитку и всмотрелся в сумрачные тени улицы. — Никого! — прошептал он. — Быстрей уходи!

Нои еще раз его обнял, затем вышел из калитки и исчез среди теней. Бали заложил засов, вернулся в комнату, тяжело опустился в кресло и попытался совладать с сожалениями. С Камнем он мог бы вернуть себе прежнее богатство и наслаждаться непреходящей юностью. Без него? Нищета и смерть.

Он направился в лавку, перешагнув через труп ахейского моряка, принесшего ему Камень. У Бали не было даже шестидесяти Серебреников, которые требовал моряк, но у него еще оставался нож с острым лезвием…

Громкий треск заставил его повернуться и побежать назад в сад. Он увидел косо повисшую на петлях калитку… и на него бросились три Кинжала в темной броне. Змеиные глаза мерцали в лунном свете, чешуйчатая кожа блестела.

— Что… что вам нужно? — спросил Бали, весь дрожа.

— Мы ищщщем его.

— Кого?

Два Кинжала прошлись по саду, втягивая воздух в узкие щели ноздрей.

— Он был ззздесссь, — прошипел один, и Бали попятился. Кинжал вынул из ножен на боку странного вида дубинку и нацелил ее на низенького торговца.

— В поссследний рассс. Ззздесссь он?

— Он там, где вам его никогда не найти, — сказал Бали и, выхватив нож, прыгнул на ближайшего Кинжала. Из дубинки в руке рептилии вырвался гром, и в грудь Бали точно ударил молот. Он упал навзничь на дорожку, уставившись невидящими глазами на звезды в вышине.

Прогремел второй выстрел, и Кинжал рухнул на землю. В его треугольной голове чернела дыра. Остальные двое обернулись и увидели золотоволосую женщину — Шаразад.

— Бали мне был нужен живой, — сказала она мягко. — И мои приказы надо выполнять!

Следом за ней в сад вошли еще Кинжалы.

— Обыщите дом, — приказала она. — Не оставьте камня на камне. Если Нои-Хазизатра скроется, я распоряжусь, чтобы вас ободрали заживо.

7

Из всех времен года, даруемых Богом, весну Шэнноу любил особенно — за пьянящую музыку жизни и нового роста, за хоры птичьих голосов и яркие краски цветов, сменяющие снег. А воздух такой чистоты, что его можно пить, как вино, наполнял легкие эссенцией жизни.

Перед гребнем холма Шэнноу спрыгнул с седла, пешком поднялся на вершину и обвел взглядом колышущиеся травы. Потом присел на корточки и начал внимательно осматривать волнистые просторы равнины. У самого горизонта бродило стадо, а западнее на склоне холма паслись горные овцы. Он отошел, чтобы больше не вырисовываться на фоне неба, и оглядел свой путь через каньон, запоминая зубчатые утесы и узкие карнизы, которые оставил позади. Он не собирался возвращаться той же дорогой, но если придется, то к чему блуждать? Он расстегнул крепкий пояс с пистолетами, снял тяжелую длинную куртку, потом надел пояс, поправил кобуры на бедрах и только тогда скатал куртку и привязал ее к седлу сзади. Жеребец с удовольствием щипал молодую траву, и Шэнноу ослабил подпругу.

Достав Библию, он сел спиной к валуну и неторопливо перечел историю царя Саула. Он всегда невольно сочувствовал первому царю Израиля. Саул с таким упорством, с таким умением боролся за то, чтобы сделать свой народ сильным — и для того лишь, чтобы узурпатор посягнул на его венец. Даже в конце, когда Бог его покинул, Саул доблестно сражался с врагами и погиб вместе со своими сыновьями в великой битве.

Шэнноу закрыл Книгу и отпил прохладной воды из фляжки. Его раны уже совсем зажили — накануне вечером он удалил швы охотничьим ножом. Правда, он еще не мог двигать правой рукой с привычной быстротой, но силы быстро возвращались к нему.

Он затянул подпругу и выехал на равнину. Иногда он замечал следы лошадей, скота и оленей. Ехал он настороженно, оглядывая горизонт, то и дело посматривая через плечо и запоминая остающееся позади.

Равнина тянулась бесконечно, и голубеющие на юге горы казались маленькими и невесомыми. Внезапно слева от него вспорхнула птица. Он впился в нее глазами и вдруг обнаружил, что дуло его пистолета следует за ее полетом, а курок взведен. Он осторожно снял затвор и спрятал пистолет в кобуру.

Было время, когда его восхитила бы стремительность, с какой он приготовился встретить возможную опасность, но горький опыт давно усмирил его гордость. На него напали, когда он выехал из Ольона, и он убил всех нападавших; шорох сзади… он стремительно обернулся и выстрелил. И убил ребенка, который оказался в роковом месте в роковое мгновение.

Этот ребенок теперь был бы взрослым мужниной с собственными детьми. Земледельцем, строителем, проповедником? Никто никогда не узнает… Шэнноу попытался прогнать эту мысль, но она впилась в его мозг огненными когтями.

"Кто бы захотел быть тобой, Шэнноу? — спросил он себя. — Кто бы захотел стать Взыскующим Иерусалима?»

В Ольоне дети бегали за ним по вечерам, когда он обходил селение дозором, и подражали его прямой осанке, пружинистой походке. За поясами у них были заткнуты деревянное пистолеты, и они обожали его. Как замечательно, наверное, думали они, когда тебя все так уважают и боятся, когда твое имя знают задолго до того, как увидят тебя.

"Так ли уж это замечательно, Шэнноу?»

Жители Ольона были очень рады, когда Йон Шэнноу вынудил разбойников бежать — тех, кто остался жив. Но едва селение освободилось от разбойников, Йону Шэнноу заплатили и попросили его уехать. А разбойники вернулись, как возвращались всегда. И быть может, дети принялись бегать за ними, подражая их походке, устраивая перестрелки из деревянных пистолетов.

"Далеко ли до Иерусалима, Шэнноу?» — Только переехать через ближнюю гору, — ответил он вслух.

Жеребец передернул ушами и фыркнул. Шэнноу усмехнулся, потрепал его по холке и пустил рысью. Он знал, что это неразумно: кроличья нора, неустойчивый камень могли заставить коня споткнуться, сломать ногу или потерять подкову. Но ветер так приятно бил в лицо, а жизни без опасностей не бывает. Он позволил коню пробежать вольно еще с полмили, а потом увидел следы колес фургона и натянул поводья. Совсем свежие, оставленные двое суток назад. Он спешился и осмотрел их. Колеса глубоко вдавливались в сухую землю — семья переселяется на юг со всем своим скарбом. Он мысленно пожелал им доброго пути и вскочил в седло.

Ближе к вечеру он увидел сломанное колесо. К этому времени он уже кое-что знал о семье переселенцев: двое детей и женщина. Дети собирали для костра валежник и сухие коровьи лепешки, скорее всего складывая их в сетку, подвешенную под задком фургона. Женщина шла рядом с первой парой волов в упряжке: ступни маленькие, но шаг широкий. Никаких следов мужчины, но ведь он, решил Шэнноу, может по лени не вылезать из фургона. Однако сломанное колесо предлагало трудную загадку.

Шэнноу изучил следы всадников. Они въехали на стоянку и сменили колесо, потом уехали обратно тем же путем. Женщина стояла рядом с одним из спешившихся всадников, и они отошли к плоскому валуну. Возле колеи фургона Шэнноу нашел пять неиспользованных капсюль. В какую-то минуту во время этой встречи кто-то разрядил пистолет. Почему?

Он развел костер в кострище и сел у огня, размышляя над загадкой. Может, капсюли были старыми и женщина (теперь он уже твердо знал, что мужчины с ними не было), усомнилась в том, что они сработают? Но ведь в таком случае следовало бы сменить и пыжи, и заряды, но их оставили. Он заново осмотрел следы, но ничего дополнительного не обнаружил, Кроме одного: кто-то из всадников ехал далеко справа от остальных… либо он уехал раньше или позже них. Шэнноу пошел вдоль следа и в ста шагах от места привала увидел, что лошадь одинокого всадника наступила на отпечаток копыта, оставленный раньше. Следовательно, он уехал после остальных. Очевидно, он сидел на валуне и разговаривал с женщиной. Так почему другие не остались?