Держа Эстер за руку, он зашагал с ней на восток, в противоположную сторону от их дома.
      Их мать умерла еще в Единстве, когда Эстер исполнился всего год. Ос почти ее не помнил - только рыжие волосы и широкую счастливую улыбку. В его памяти более или менее ясно жил лишь пикник у озера, когда он свалился с берега и наглотался воды. Мать прыгнула следом за ним и вытащила его на откос. Он помнил, как с ее намокших рыжих волос стекала вода, помнил ее зеленые глаза, полные любви и тревоги.
      Когда она умерла, он долго плакал и спросил отца, за что Бог ее убил.
      "Бог ее не убивал, сынок. Это сделал рак".
      "Но ведь считается, что Он творит чудеса", - заспорил семилетний Освальд.
      "И Он их творит. Ос. Но это Его чудеса. Он делает выбор. Умирают все. Придет день, умру и я. Не подобает винить Бога за смерть. Может, нам следует благодарить Его за дар той жизни, какая нам дана".
      Освальд обожал отца и перестал задумываться о своем безверии. Но теперь истина открылась ему. Бога нет, а его отец мертв. Убит.
      Эстер споткнулась о торчащий корень, но Ос все еще держал ее за руку и не дал ей упасть. Она снова заплакала и отказалась идти дальше. Ос усадил ее на ствол поваленного дерева. Никогда еще он не заходил по тропе так далеко и понятия не имел, куда она ведет. Но ведь идти им все равно было некуда. А позади рыскали убийцы.
      Немного погодя Эстер успокоилась, они пошли дальше и наткнулись на тропинку, которая по крутому склону уводила в долину. В отдалении Ос разглядел дом и амбар. Он остановился, вглядываясь в дом.
      Что, если в нем живет трехбородый? Или еще кто-то из них?
      - Нет, я правда очень есть хочу. Ос, - сказала Эстер.
      Ос глубоко вздохнул.
      - Тогда идем вниз, - сказал он.
      Зера Уилер сидела в кресле у очага и вспоминала своих сыновей - не как взрослых мужчин, но как маленьких мальчиков, какими они когда-то были. Ос Хонкин и Эстер теперь крепко спали на широкой кровати, которую Зеб смастерил более сорока лет назад, и в безмятежности сна забыли о своем горе, своей утрате. Зера вздохнула, вспомнив Захарию. Для нее он навеки остался смеющимся ребенком, шалуном, без устали придумывавшим всяческие проказы, от которых его не могли отучить никакие нравоучения. Сиф и Пэдлок всегда были такими серьезными! "Прямо как я", - подумала она. Всегда взирающие на мир скептическими подозрительными глазами, всегда начеку и настороже.
      Но только не Зак. Он наслаждался солнечным светом и снегом и смотрел вокруг себя широко открытыми глазами, дивясь окружающей красоте. Зера шмыгнула носом и прокашлялась.
      - Ты им веришь? - спросила она своего таинственного гостя.
      Он убежденно кивнул.
      - Дети способны лгать, - сказал он. - Но эти не лгут. Они видели то, что видели.
      - Согласна, - сказала Зера. - Они были свидетелями убийства. Тебе придется поехать в Доманго и сообщить Крестоносцам. Это произошло в их местах. А я пока оставлю детей у себя.
      Йон промолчал.
      - Вы хорошая женщина, фрей Уилер. Но что, если они явятся сюда, пока меня не будет?
      Серые глаза Зеры блеснули, как зимний иней.
      - Сынок, я женщина известная. Были такие, которые пытались взять надо мной верх. Я закопала их на заднем дворе. Не тревожься за старушку!
      Она объяснила ему, как добраться до Доманго, по каким приметам находить дорогу.
      - Ну так я поеду, - сказал он, вставая. - Благодарю вас за обед.
      - Йон, тебе вовсе не нужно быть таким уж вежливым, - сказала она ему. - И я буду рада, если ты будешь называть меня не "фрей", а просто по имени.
      Тут он улыбнулся - чудесной улыбкой, потому что его глаза стали чуть менее холодными.
      - Как хотите... Зера. Доброй ночи.
      Она встала, подошла к двери и смотрела, как он снял с крюка свои пистолеты и неторопливо пошел к загону. И не в первый раз спросила себя, кто он такой. Вернувшись в комнату, она погасила одну лампу. Керосина оставалось немного, и скоро придется поехать в Доманго пополнить запасы. Было время, когда на ферме трудились три работника, когда на лугах к востоку бродили стада. Но этим дням пришел конец, как и стадам. Теперь Зера Уилер содержала себя, выращивая овощи в огороде позади дома, выкармливая нескольких поросят и держа много кур.
      Дважды в год ее навещал Пэдлок с фургоном, нагруженным ящиками с консервированными персиками из Единства, мешками муки, сахара, соли и - что было дороже всего - книгами. Большую их часть составляли комментарии к Библии, печатавшиеся типографией Диакона, но порой среди них оказывались жемчужины из старого мира. Одну такую она читала и перечитывала десятки раз, смакуя каждую фразу снова и снова. Это была первая часть трилогии. Пэд не понял этого: он просто купил старинный том, надеясь доставить удовольствие матери. И доставил. Сначала ее злило, что про остальные тома ничего известно не было. Но последние семь лет она только размышляла над сюжетом и придумывала собственные окончания, извлекая из этого истинное наслаждение в долгие одинокие вечера.
      Из спальни до нее донеслись тихие всхлипывания, и она, поспешив туда, села на краю кровати рядом с маленькой девочкой. Эстер плакала во сне.
      - Ш-ш-ш, деточка! Все хорошо. Все спокойно, - ласково зашептала она, поглаживая каштановые кудряшки. - Все хорошо. Все спокойно.
      Эстер что-то пробормотала и принялась сосать большой палец. Зера сосание пальцев не одобряла, но для выговоров и назиданий сейчас было не время.
      - Я всегда хотела доченьку, - шептала Зера, все еще поглаживая головку девочки. И тут она заметила, что Освальд не спит. В его широко раскрытых глазах застыл испуг. - Пойдем, выпьешь со мной стаканчик молока, - сказала она. - Я всегда пью молоко на ночь. Только потихоньку вставай, не разбуди сестричку.
      Освальд пошел на цыпочках следом за ней. Он напомнил ей Сифа - крепкий мальчик с серьезными глазами и сильным подбородком. Налив из каменного кувшина молоко в два стакана, она протянула один Освальду, который скорчился у угасающего очага.
      - Не спится, малый? Он кивнул.
      - Мне папа приснился. Он ходил по дому и звал нас. Только он был весь в крови и без лица.
      - С тобой случилось большое, очень большое несчастье, Ос, но здесь ты в безопасности.
      - Они найдут нас. Вам им не помешать. Зера вымученно засмеялась.
      - Мы с Бетти их остановим. Ос. Не сомневайся. - Она подошла к очагу и вынула из стойки длинное ружье. - Бетти выстреливает четыре пули, и каждая потолще твоего большого пальца. И я открою тебе маленький секрет: из этого ружья я еще ни разу не промазала за целых семнадцать лет.
      - Их было не четыре, а больше, - сказал Ос.
      - Очень хорошо. Ос, что ты упомянул про это, - сказала она, откладывая ружье и направляясь к красивому резному комоду. Она достала из ящика небольшой никелированный пистолет и коробку с патронами. - Это был пистолет моего сына Зака. Маленький, но бьет сильно. Сделан исчадиями тридцать лет назад. - Она взвела курок на предохранительный взвод, раскрыла револьвер, вложила в каморы пять патронов, потом повернула барабан так, что пустая камора оказалась перед ударником. - Я даю его тебе, Ос. Но это не игрушка, это оружие, которое убивает людей. Если начнешь баловаться с ним, оно может убить тебя или твою сестричку. Ты уже настолько мужчина, что я могу доверить его тебе?
      - Да, фрей Уилер. Я уже мужчина.
      - Верю. Так вот, Ос, мы с тобой будем оберегать малютку Эстер. И добьемся, чтобы свершилось правосудие. Мой работник Йон сейчас едет в Доманго, чтобы сообщить о... - Она замялась, заметив муку в его глазах. Сообщить об этом преступлении Крестоносцам.
      Лицо Освальда исказилось, глаза блеснули.
      - Тот, кто первым выстрелил в папу, был Крестоносец, - сказал он.
      У Зеры оборвалось сердце, но она сдержалась.
      - Мы во всем разберемся, Ос, вот увидишь. А теперь отправляйся-ка назад в постель. Утром ты мне нужен свежим, с ясными глазами. А револьвер положи рядом с собой у кровати.
      Мальчик послушно ушел, а Зера вернулась к комоду. Из третьего ящика она вынула кобуру, пояс и короткоствольный пистолет. Некоторое время она его чистила, потом зарядила.
      * * *
      Вопреки опасностям Шэнноу любил ездить по ночам. Воздух был свежим и чистым, а мир спал. В лунном свете деревья словно мерцали, и каждый камень отливал серебром. Он ехал неторопливо, предоставив лошади осторожно шагать по тропе.
      Утрата памяти больше его не раздражала. Память вернется или не вернется. Заботили его трудности, на которые такая потеря могла обречь Взыскующего Иерусалима. Если перед ним на тропу выедет худший враг из всех, какими он мог обзавестись за последние двадцать лет, то, опасался Шэнноу, он не распознает опасности.
      И еще - вопрос старения. По словам Иеремии, Взыскующий Иерусалима ездил по Чумным Землям больше двадцати лет назад, и ему было под сорок, а то и за сорок. То есть сейчас ему шел бы седьмой десяток. А у него волосы все еще темные, и морщин почти нет.
      Он ехал так почти три часа, потом устроился на ночлег в ложбине. Воды поблизости не оказалось, и Шэнноу не стал разводить костер, а прислонился спиной к дереву, закутав плечи одеялом. Рана на голове больше не болела, но струп чесался.
      Сидя так в лучах луны, он в уме прослеживал свою жизнь, собирая воедино мозаичные кусочки по мере того, как они возникали из беспамятства. Я Йон Шэнноу.
      Внезапно в его памяти возникло лицо - худое, с резкими чертами и глубоко посаженными мрачными глазами. И имя: Варей. Варей Шэнноу. Будто ключ без малейших помех вошел в скважину. Он снова увидел истребителя разбойников, который взял под крыло юного паренька. Я взял его имя, когда его убили. И ему вспомнилось его собственное имя: Кейд, Йон Кейд. Оно освежило его память, словно вода пересохший от жажды язык.
      Мир тогда сошел с ума, проповедники повсюду толковали об Армагеддоне. Но если Армагеддон - правда, то где-то должен существовать и Новый Иерусалим. Новоявленный Йон Шэнноу отправился на его поиски. Путь его был долгим, окруженным опасностями. Варей Шэнноу никогда не отступал перед злом.
      "Противься ему, где бы оно тебе ни встретилось, Йон. Ибо оно расцветет пышным цветом, едва только люди перестанут сражаться с ним".
      Шэнноу закрыл глаза, вспоминая разговоры у бесчисленных ночных костров.
      "Ты сильный человек, Йон, и обладаешь редчайшей согласованностью глаз и рук. Ты быстр и все же хладнокровен под огнем. Используй свои таланты. Йон. Этот край кишит разбойниками, людьми, которые лгут, крадут, убивают ради наживы. С ними надо бороться, ибо они - зло. - Шэнноу улыбнулся при этом воспоминании. - Когда-то говорили, будто невозможно остановить человека, который продолжает идти вперед, зная, что он прав. Это не так. Йон. Пуля остановит любого человека. Но дело не в том. Дело не в победе. Если бы человек вступал в бой, только когда верил, что есть шанс победить, тогда зло брало бы над ним верх всякий раз. Разбойник, когда он едет со своими товарищами и все они вооружены до зубов, полагается на то, что жертва - поняв, что шансов на победу нет, - сдастся без боя. Поверь. Йон, это та минута, когда надо выйти им навстречу, паля из пистолетов".
      Перед самым роковым днем, когда они въехали в маленький городок, Варей обернулся к юнцу рядом с ним.
      "Когда меня не станет, обо мне будут говорить разное. Могут сказать, что я слишком неуемно впадал во гнев. Могут сказать, что я не хватал звезд с неба. И уж во всяком случае, скажут, что был я рожа рожей. Но ни единый человек не сможет сказать, что я обидел женщину, крал или лгал, или пошел на попятный перед лицом зла. Не такая уж плохая эпитафия, а, Йон?"
      Варей Шэнноу был сражен в расцвете сил пулей в спину мерзавцами, которые решили, что он охотится на них.
      Йон Шэнноу открыл глаза и поглядел на звезды.
      - Ты был хорошим человеком, Варей, - сказал он.
      - Утверждают, что беседы с самим собой - верный симптом безумия, сказал Джейк. - И надеюсь, вы не выстрелите из этого пистолета.
      Шэнноу спустил затвор и убрал пистолет в кобуру. При первом же шорохе он плавным движением выхватил пистолет и взвел затвор. Несмотря на молниеносность своей реакции, бесшумное приближение старика его рассердило.
      - Подходить вот так к ночлегу - значит напрашиваться на пулю.
      - Верно, малый, но я расчел, что ты не из тех, кто стреляет, не поглядев. - Джейк остановился напротив Шэнноу и сел. - Холодный ночлег. Ждешь неприятностей?
      - Неприятности обычно случаются, когда их не ждут, - сказал Шэнноу.
      - Вот уж правда! - Борода старика блестела серебром в лунном свете. Сбросив овчинную куртку, он негромко свистнул, и мул рысцой подбежал к нему. Джейк быстро снял с него седло и одеяло-скатку, а потом похлопал его по крупу. Мул направился к коню Шэнноу и встал рядом с ним. - Такая послушная девочка, - сказал Джейк с нежностью.
      - Как вы меня нашли?
      - А я и не искал. Она, наверное, почуяла твоего жеребца. В Доманго путь держишь? Шэнноу молча кивнул.
      - Последние дни там большое шевеление. Всадники съезжаются со всех сторон. Крутые ребята, судя по виду. Ты слыхал про Иакова Муна?
      - Нет.
      - Иерусалимский Конник. Убил четырнадцать человек, как я слышал. Догадайся, о ком он расспрашивает?
      - Кто вы, Джейк? - ответил Шэнноу вопросом на вопрос.
      - Просто старая развалина, сынок. Ничего особенного. А Мун, значит, тебя не интересует?
      - Сейчас меня больше интересуете вы. Откуда вы? Джейк засмеялся:
      - И оттуда, и отсюда. Больше оттуда. Побывал за горами, и не раз. А ты думаешь, я на тебя охочусь?
      - Может быть. - Шэнноу покачал головой. - А может быть, и нет. Но охотиться вы охотитесь, Джейк.
      - Пусть тебя это не тревожит, сынок. - Развернув одеяло, Джейк закутался в него и растянулся на земле. - Да, кстати. Странники, которым ты помог... Так они в До-манго направились. Вот ты с ними и свидишься.
      - Да, старче, на месте вы не сидите, - сказал Шэнноу.
      * * *
      Шэнноу проснулся с рассветом и увидел, что старик и его мул исчезли. Он сел и потянулся. Ему еще не встречался никто, способный двигаться так бесшумно, как Джейк. Оседлав коня, он выехал на широкую равнину. Слева виднелись развалины - огромные каменные столпы, разбитые, поваленные, - и копыта коня застучали по остаткам широкой мощеной дороги. Город тут был, наверное, очень большой, решил Шэнноу, и тянулся к западу на несколько миль.
      В своих скитаниях он видел много таких холодных каменных эпитафий славе того, что некогда было Атлантидой.
      И его посетило еще одно воспоминание: человек с золотистой бородой и глазами цвета ясного летнего неба.
      Пендаррик. Царь...
      И он с удивительной четкостью вспомнил день, когда Меч Божий прорвал завесу времени. Остановив коня, он обвел развалины совсем другим взглядом.
      - Я тебя уничтожил, - сказал он вслух.
      Пендаррик, правитель Атлантиды, открыл порталы времени, а Шэнноу закрыл их, послав ядерную ракету сквозь Врата. Мир опрокинулся, по континенту прокатились ревущие валы неимоверной высоты. Из скрытых глубин до него донеслись слова Амазиги Арчер:
      "Вы больше не Взыскующий Иерусалима, Шэнноу. Вы - Обретший Армагеддон!"
      Шэнноу повернулся спиной к древнему городу и направил коня на юго-запад. Вскоре он увидел дом Хонкина. Труп перед ним не валялся, но в пыли двора виднелись пятна свежей крови. Когда он подъехал ближе, на крыльцо вышел высокий мужчина с рыжей бородой. В руках он держал ружье.
      - Чего тебе тут надо? - спросил он.
      - Да ничего, друг. Я еду в Доманго и подумал, что заверну сюда лошадь напоить, если вас это не обеспокоит, - ответил Шэнноу. Второго человека у окна он не видел, но у края занавески поблескивал ружейный ствол.
      - Ладно, но побыстрее. Мы тут бродяг не жалуем.
      - Вот как? Когда я в последний раз заезжал сюда, тут жил мужчина с двумя детьми. Он что - переехал? Рыжий сощурил глаза.
      - Угу, - сказал он наконец, - он переехал.
      - Так дом теперь ваш?
      - Нет. Я тут просто сторож. А теперь кончай свое дело и проваливай.
      Шэнноу спешился и повел коня к колоде у колодца. Распустив подпругу, он неторопливо вернулся туда, где стоял рыжий.
      - Чудесное место! - сказал он. - Тут человек может вырастить детей, так и не устав любоваться горами.
      Рыжий стрелок отхаркнулся и сплюнул.
      - Место как место. Все они на один лад.
      - Так куда же он переехал... мой друг с детьми? - спросил Шэнноу.
      - А я почем знаю? - ответил стрелок, все больше настораживаясь.
      Шэнноу поглядел на землю и испещрявшие ее пятна.
      - Свинью кололи, - быстро сказал рыжий. Из дома вышел его товарищ, могучий детина с бычьей шеей и массивными плечами.
      - Кто он, черт дери, Бен? - спросил детина, чья рука покоилась на рукоятке пистолета в кобуре. - Да едет в Доманго. Лошадь напоить остановился.
      - А она уже напилась, - сказал детина, глядя на Шэнноу. - Так что езжай дальше.
      Шэнноу помолчал, сдерживая гнев. В доме было тихо: видимо, охранять ферму оставили только этих двоих. Всю свою жизнь он постоянно встречал таких людей - безжалостных, жестоких убийц, вообще не знающих любви и сострадания.
      - Вы участвовали в убийстве оба или один из вас? - спросил он негромко.
      - Чего? - буркнул стрелок, и глаза у него полезли на лоб. Детина попятился и попытался выхватить пистолет. Шэнноу выстрелил ему в голову. Секунду он стоял, раскрыв глаза от изумления, потом пошатнулся и рухнул на землю, усеянную пятнами крови. Пистолет Иерусалимца описал дугу, замерев перед лицом рыжего стрелка.
      - Господи! - охнул тот, выронил ружье и поднял руки.
      - Отвечай! - сказал Шэнноу. - Ты участвовал в убийстве менхира Хонкина?
      - Нет... Я в него не стрелял. Богом клянусь! Это они!
      - Кто был главный?
      - Джек Диллон. Только Хонкин... У него же не было бумаги о Клятве, и никто не выступил его поручителем. А это закон. Его ведь предупредили, чтобы он уехал. Послушай он, так ничего бы этого не было. Понимаете?
      - А этот Диллон теперь предъявил права на ферму?
      - Нет. Ее охраняют для Иакова Муна. Богом прошу, не убивайте меня, а? - Он рухнул на колени и зарыдал.
      - Менхир Хонкин плакал и просил пощады? - спросил Шэнноу. Он знал, что должен убить этого человека. Более того, он знал, что прежний Йон ни на секунду не задумался бы. Убрав пистолет в кобуру, он направился к своему коню.
      - Сволочь поганая! - завизжал рыжий, и, обернувшись, Шэнноу увидел, что тот схватил ружье и уже целится в него. - Сука! Думаешь, ты такой крутой? Думаешь, можно заявиться сюда и делать что хочешь? Посмотрим, каким крутым ты будешь с пулей в кишках!
      Шэнноу плавно отступил вправо, одновременно выхватывая пистолет. Ружейная пуля просвистела слева, продырявив его плащ. Шэнноу выстрелил, и рыжий опрокинулся навзничь. Ружье отлетело в сторону. Ударившись о землю, он застонал, затем его нога дернулась, и он затих.
      - Ты поглупел, Шэнноу, - сказал Иерусалимец.
      На восток простирался необъятный пустой простор сухой равнины с побуревшей травой. Он видел, что там когда-то струились речки и ручьи, но они давно исчезли, выпитые палящим солнцем. Час спустя он увидел разбитый корпус проржавевшего корабля, который торчал над уходящими к горизонту песками пустыни, служа мрачным доказательством того, что некогда она была океанским дном.
      Шэнноу поехал вдоль ее края и спустя еще один час начал длинный подъем на плато. Там зеленели деревья и трава, а хорошо укатанная широкая дорога вела к вырисовывавшемуся вдали городу Доманго.
      * * *
      Солнце стояло высоко в небе, и Клем наслаждался ощущением полной свободы. Мег, конечно, милая женщина и прекрасная жена, но на ранчо в Пернуме он чувствовал себя в ловушке. При этой мысли его уколола совесть. Жизнь на ранчо принесла ему все, чего он только мог пожелать, как ему прежде казалось: надежность, уважение, любовь. Так почему этого оказалось мало? Когда пять лет назад саранча сожрала урожай на его полях, он мог бы трудиться и дальше, работать с зари до зари. Торговцы в городе ему доверяли и, конечно, продлили его кредит. А он сбежал и занялся разбоем.
      Первый грабеж прошел гладко: двое охранников везли в Пернум ящик бумажных обменников. Клем захватил их врасплох на горной дороге, одному прострелил плечо, второй сам бросил свой пистолет на землю. В тот день он заработал двенадцать тысяч.
      А затем все пошло наперекосяк. Половину наличных он отправил банкиру в Пернуме, державшему закладную на его ферму. Остальное получила Мег.
      Но с той минуты одна трудность сменялась другой.
      - А какой он был? - спросил Нестор, перебивая мысли Клема. До Чистоты оставалось меньше часа езды, и Клем уже различал дымы фабрик, лениво ввинчивающиеся в синее небо.
      - Что-что, малый? Ты что-то сказал?
      - Иерусалимец. Какой он был? Клем задумался.
      - Он был суровым, Нестор. Очень суровым и угрюмым. Непредсказуемым и смертоносным. Долина Паломника была тогда совсем новым поселением. Еще не было ни Диакона, ни провозглашенного им единого правительства. Поселенцы просто отправлялись в дикие земли и заводили фермы. За ними следовали торговцы, и возникали городки. Мы остановились в Долине Паломника совсем неподалеку от Великой Стены. Вот на нее стоило поглядеть!
      - Я ее видел, - сказал Нестор. - Расскажите про Йона Шэнноу.
      Клем расхохотался.
      - Черт, малый! До чего я люблю молодежь! Построили ее двенадцать тысяч лет назад, и позади нее был город, где мужчины превращались в львов. А в небе сиял Меч Божий. Чертова штука, Нестор. Ну, словом, тогда на волю из ада вырвались демоны - люди-змеи, разгуливавшие на двух ногах.
      - Я одного такого тоже видел, - сказал Нестор. - В Единстве есть чучело. И скелеты.
      - Я их тоже видел, - передразнил Клем, начинавший сердиться, что его все время перебивают. - А вот одного ты не знаешь. Царь этих демонов подослал троих особых людей убить Шэнноу. Замечательные бойцы, бесстрашные, выхватывавшие пистолеты быстрее молнии. Шэнноу убил одного, но другие двое похитили фрей Мак-Адам и спрятали там, где в небе висел Меч.
      - А зачем они забрали училку?
      - Кровь Христова, сынок, ты будешь слушать?
      - Простите, сэр.
      - Похитили они Бет потому, что она была дорога Шэнноу. Хотели заманить его к себе. И заманили. Да только, наверное, скоро пожалели, что это им удалось. Я был ранен, но все равно отправился за ними следом. И добрался туда как раз, когда Шэнноу сдался. И тут пошла пальба. Одного уложил я, но самый лучший из них уже целился в Иерусалимца. А Шэнноу стоит себе, будто у него в мире никаких забот нет, - спокойный, сильный. И тут все было кончено. Я тебе одно скажу, малый: не хотелось бы мне столкнуться с ним на узкой дорожке.
      - Он был таким быстрым?
      - Дело не в быстроте. Я быстрее, чем он был в лучшие годы. Все дело в уверенности. Странный он человек - держит себя в железных оковах. - Он посмотрел на Нестора. - Знаешь, почему он ненавидит разбойников и наемных убийц? - Юноша мотнул головой. - Да потому что, если копнуть поглубже, он сам такой. От природы. Видишь ли, когда надо убить, большинство людей колеблются. И в целом, на мой взгляд, оно и хорошо. Жизнь ведь драгоценность, и рука не поднимается ее отнимать по недоразумению. То есть я про то, что даже разбойник может измениться. Погляди на Даниила Кейда. Такого кровожадного головореза поискать бы, но Бог его просветил, малый. И он сразился с исчадиями. Как я уже сказал, жизнь драгоценна. Но Шэнноу? Пойди поперек ему - и ты умрешь. Так-то. Вот почему разбойники его боятся. Он разделывается с ними точно так же, как они разделываются с другими.
      - Вы говорите о нем так, будто он жив. Но это же неправда. Он был взят на небо много лет назад.
      Клем заколебался. Ему нестерпимо хотелось поделиться секретом, который он свято хранил двадцать лет.
      - Для меня он жив, - ответил бывший пистолетчик. - Я же не видел, как он умер. И никакой огненной колесницы тоже не видел. Но на моих глазах он водворил порядок в городке, где царило беззаконие.
      - Я вам завидую, - сказал Нестор. - Мне бы так хотелось посмотреть на него хоть разочек! Клем снова рассмеялся.
      - Были б рыбками наши желания, не просили б нищие подаяния. А давно ты знаешь Пастыря?
      - Да всю жизнь. Тихий человек. Прежде жил с фрей Мак-Адам, но она его выгнала. И он поселился в домике за церковью. Он хорошо проповедовал... Никто не засыпал, и даже не хотелось. То есть пока он не начал пускать в церковь волчецов. И люди перестали туда ходить. Будь он человеком посильнее, так повышвыривал бы этих волчецов вон. И церковь бы цела осталась.
      - При чем тут сила?
      - Ну, всем в городе это до чертиков обрыдло, и они ему так прямо и сказали. Но думается мне, у него просто духу не хватило приказать волчецам, чтобы они убрались. Некоторые люди боятся любой стычки.
      - Пожалуй, - сказал Клем. - А он тебе нравился? Нестор пожал плечами.
      - Не то чтобы нравился и не то чтобы не нравился. Мне его просто жалко было. Как-то раз Сим Джексон ударил его, сшиб с ног прямо в грязь. А Пастырь просто встал и пошел дальше. Мне за него стыдно стало. Я все еще в толк не возьму, как это он перестрелял всех налетчиков. Просто не верится. Думается, он здорово их удивил. Такой сюрприз!
      - Да, он человек, полный сюрпризов, - согласился Клем.
      6
      Зло всегда всплывает на поверхность подобно грязной пене, ибо человек, несущий в себе зло, всегда ищет подчинять себе других. Во всех правительствах, известных истории, носители зла добивались преобладания. Так как же нам обеспечить невозможность того, чтобы владычество зла вовеки утвердилось на этой новой земле? Это вне наших сил. Единственное, что мы можем. - это стремиться к святости и - каждый по отдельности - открывать для себя волю Божью. И еще мы можем молиться о том, чтобы нашлись мужчины женщины тоже, - которые противостояли бы злу, когда оно явится.
      Мудрость Диакона, глава XXII
      Исида стояла перед широким письменным столом и не отрываясь смотрела на Крестоносца, стараясь сдержать гаев. У него были маленькие блестящие глазки, а лицо, как казалось ей, выражало жестокость и высокомерие.
      - У вас нет причин арестовывать нашего доктора, - сказала она.
      - Когда сюда прибудет Клятвоприимец, мы увидим, есть ли причина или нет, - ответил он. - Мы тут фургонщиков не жалуем. Нам в Доманго не нужны воры и крамольники.
      - Мы не воры, сэр. Мы заехали в город поискать работы. Я швея. Иеремия, наш глава, - портной, а доктор Мередит - врач.
      - А теперь арестант.
      - В чем его обвиняют?
      - В попрошайничестве. А теперь иди-ка отсюда, пока я не подобрал для тебя уютной камеры. - Его глаза шарили по ее телу. - А может, ты только того и хочешь? - сально ухмыльнулся он.
      - Сомневаюсь, - произнес холодный бас, и, обернувшись, Исида увидела в дверях Йона Шэнноу. Он прошел мимо нее внутрь, не сказав ей ни слова, и остановился перед широким столом. - Я здесь, чтобы сообщить об убийстве, сказал он.
      Крестоносец откинулся на спинку кресла и заложил руки за голову.
      - Убийство, говоришь? Где и когда?
      - Часах в трех езды на северо-восток отсюда. Убит Хонкин. Застрелен шайкой всадников.
      Он заметил, как изменилось лицо Крестоносца, который сразу сел прямо.
      - Откуда ты знаешь, что произошло убийство? - спросил он. - Сам видел?
      - Видели его дети, - ответил Шэнноу. - И где они теперь?
      - В безопасном месте, - ответил Шэнноу.
      - Ты видел труп?
      - Нет. Но я верю детям.
      Крестоносец промолчал, только его пальцы нервно забарабанили по крышке стола.
      - Ну ладно, - сказал он наконец. - С этим придется подождать, пока капитан не вернется ближе к вечеру. Почему бы тебе не перекусить где-нибудь и не вернуться попозже?
      - Хорошо, - сказал Шэнноу, круто повернулся и вышел. Исида вышла следом за ним.
      - Погодите! - крикнула она, когда он сошел с тротуара. - Они заперли тут доктора Мередита!
      - Вам лучше держаться от меня подальше, - сказал Шэнноу. - Здесь бродит зло, и оно потянется ко мне.
      Исида не успела ничего добавить - он уже переходил через широкую улицу, направляясь к харчевне на той стороне.
      - Ты знаешь этого человека? - спросил Крестоносец, подходя к ней.
      - Нет, - ответила она, - несколько дней назад он недолго ехал с нашими фургонами, и все.
      - Ну, держись от него подальше. С ним недалеко до беды.
      - Да. Обязательно, - сказала Исида.
      * * *
      В маленькой харчевне Шэнноу сел спиной к стене. Кроме него, там было трое посетителей. Худой лысеющий мужчина, который закончил есть и читал книгу; коренастый молодой рудокоп с левой рукой в лубке и еще худощавый чернокожий, державший обеими руками кружку с горячей баркеровкой. Мысленно отмахнувшись от первых двух, Шэнноу сосредоточил внимание на чернокожем юноше. На нем была темно-серая шерстяная куртка поверх белой рубашки, и Шэнноу заметил эмалевую рукоятку револьвера в наплечной кобуре у его левого бока.
      К столику Шэнноу подошла высокая чернокожая женщина.
      - У нас есть хорошие бифштексы, яйца от собственных кур и свежий хлеб утренней выпечки, - сказала она. - А остальное написано вон на той доске.
      Шэнноу посмотрел на черную доску, прочел написанное мелом меню.
      - Мне, пожалуйста, хлеба с сыром и теплого молока.
      - Молока с медом? - спросила она.
      - Это было бы хорошо.
      Она отошла, а его мысли вернулись к недавнему разговору. Крестоносец держался совсем не так, как следовало ожидать. Никакого удивления, когда Шэнноу заговорил об убийстве, и озабоченность только тем, где теперь дети и видел ли Шэнноу труп. Когда официантка вернулась с кружкой подслащенного молока, Шэнноу поблагодарил ее, а потом спросил вполголоса:
      - Тут где-то живет некий Джек Диллон. Как мне его узнать?
      - Лучше вам с ним не встречаться, - ответила женщина, отходя от него. У столика чернокожего юноши она, заметил Шэнноу, наклонила голову и что-то прошептала тому на ухо. Он кивнул, встал, направился к столику Шэнноу, отодвинул стул и сел напротив Иерусалимца.