— Ни за что, сударь, — ответил Берне, хотя его веснушчатое лицо побагровело от натуги. Неклен крепче ухватился за карниз, молясь, чтобы тело не подвело его. Пальцы здоровой руки уже слабели от усталости, сама рука мелко дрожала.

В этот миг вернулся Гелан, и над головой Неклена закачалась веревочная петля. Ветеран просунул в нее культю и повис на веревке.

— Она привязана к балке! — крикнул Гелан.

— Славный мальчик, — пробормотал Неклен. — А теперь, Берне, отпусти меня… вот так, хорошо…

Берне повиновался, и Неклен под тяжестью собственного тела соскользнул вниз фута на четыре; затем веревка натянулась, и он повис в пустоте, задыхаясь от облегчения. Минуту спустя трое юных, быстро возмужавших солдат втащили его на крышу.

Неклен оглядел их и ухмыльнулся.

— Надеюсь, парни, вы никогда не научитесь подчиняться приказу, — сказал он.

— Так точно, сударь! — хором прокричали они. Однако улыбка Неклена тут же угасла — он увидел, что дароты втаскивают на холм вторую катапульту.

Когда первый свинцовый шар ударился о стену возле ворот, Вент велел солдатам отходить. От горящих даротских катапульт подымались к небу густые клубы дыма.

— Что ты видишь? — крикнула Карис. Вент подтянулся и выглянул между крепостными зубцами.

— Два даротских легиона в боевом порядке! — прокричал он в ответ. — Только что они двинулись вперед!

Второй свинцовый шар ударил по воротам, оставив на них изрядную вмятину и разбив огромный железный засов.

— Дароты перешли на бег! — прокричал Вент. — Их примерно три тысячи! Остальные пока не вступают в бой.

Третий вражеский снаряд разнес ворота, распахнув искалеченные створки, и с грохотом вкатился на главную улицу. Вент сбежал по ступенькам, прыжками одолевая по три за раз, и опрометью помчался к фургонам, стоящим поперек улицы. Карис, Озобар и Тарантио уже были там.

Две сотни арбалетчиков прошли через брешь между фургонами и заняли позицию перед ними — первая шеренга на коленях, вторая стоя.» Боги мои, — подумал Вент, — не хотят же они этим остановить даротов. Всего-то две сотни стрелков!«

Первые враги уже ворвались в разрушенные ворота, увидели стрелков — и ринулись в атаку. Дароты бежали молча, только их сапоги гулко грохотали по булыжнику. От одного этого безмолвного натиска волосы Вента встали дыбом. Он выхватил саблю, хотя и прекрасно знал, что против толстокожих даротов она бесполезна. Все же мысль о том, что он не безоружен, немного приободрила его.

— Ждать! — хладнокровно и четко выкрикнула Карис. Дароты, по двадцать в ряд, неумолимо приближались. Семьдесят футов, пятьдесят, сорок…

— Давай! — крикнула она. Первая шеренга арбалетчиков выстрелила, и болты все до единого попали в цель. Десятка два даротов из первых рядов повалились на мостовую, но остальные все так же молча и целеустремленно двигались дальше.

— Давай! — снова крикнула Карис, и от второй шеренги арбалетчиков полетел во врага поток черных болтов. Второй залп оказался таким же убийственно точным.

И вдруг арбалетные болты посыпались изо всех окон, справа и слева. Стрелки вставали из-за наспех сооруженных стен поперек проулков, посылая залп за залпом в ряды даротов.

Краем уха Вент услышал щелканье кнута. Три вола, до сих пор укрытые в проулке, натянули постромки, и фургоны медленно разъехались. За ними стояли три громадные, со стальными плечами баллисты. Шеренги арбалетчиков тотчас рассыпались, бросились налево и направо — ив этот самый миг дароты снова ринулись в атаку.

Озобар вышиб молотком спусковой крючок, и баллиста с визгом выплюнула во врага два фунта железных катышков. Первая шеренга даротов была сбита с ног. Вент своими глазами видел, как у одного дарота лицо мгновенно превратилось в маску из белесой крови и мешанины костей. Рявкнула вторая баллиста, и этот залп пробил в рядах врагов еще большую брешь. Между тем трое солдат уже проворно взводили первую баллисту. Выстрелила третья — и железный град обрушился в самую гущу опешивших даротов. Из окон все так же густо сыпались арбалетные болты, и бойня продолжалась. Арбалетчики, которые стреляли первыми, теперь укрылись за баллистами и оттуда обстреливали врагов.

Дарот с оторванной левой рукой, шатаясь, шагнул вперед и метнул копье. Оно ударило в грудь одного из арбалетчиков, и того отшвырнуло к стене. Тогда Тарантио уступил место Дейсу. Дейс прыгнул вперед и одним взмахом меча вспорол дароту брюхо, а пока тот падал, успел снести ему голову.

— Это вам за Сарино! — крикнул Дейс.

Дароты бросились в новую атаку, и тут плечо одной из баллист лопнуло. В считанные секунды дароты оказались около орудий — и тогда вторая баллиста выстрелила в даротов почти вплотную. Удар был такой силы, что трое врагов буквально взлетели в воздух и рухнули, уже мертвые, на своих собратьев.

Из проулка за баллистами выскочили пятьдесят секирщиков во главе с Форином — и тотчас ввязались в кровавую круговерть. Там же был Дейс, и его колдовские мечи без малейшего труда прорубали просеку в гуще даротов. Вент, которому бессмысленно было ввязываться в рукопашную, присоединился к Карис и Озобару. Подняв арбалет, он прицелился, и тяжелый болт насквозь пронзил голову громадного дарота.

Пропел сигнальный горн.

Форин и его люди тотчас бросились врассыпную, открывая путь смертоносным залпам баллисты. Уже погибли сотни даротов, и все новые враги падали, сраженные убийственным ливнем арбалетных болтов, которые все так же неумолимо сыпались из окон.

Отступать даротам было некуда. Впереди — баллисты, справа и слева — перегороженные стенами проулки. И тогда редеющая на глазах орда врагов развернулась, чтобы пробиться с боем к единственной возможности уцелеть — северным воротам.

Форин получил удар по голове, от которого потемнело в глазах; шлем его отлетел прочь. Дарот рванулся было к нему, чтобы добить, но рыжебородый гигант подпрыгнул и с размаху обрушил секиру в лицо врага. Лезвие прошло насквозь и так же легко вышло. Копье второго дарота оставило на кирасе Форина глубокую вмятину. Стремительно развернувшись, гигант наискось рубанул секирой по груди дарота — и тут же получил удар кулаком по голове. Форин зашатался и упал на колени. Откуда-то возник Дейс и точным ударом почти начисто снес голову дарота. Форин кое-как поднялся на ноги, выдернул из мертвеца секиру — и снова ринулся в бой.

Карис молча и бесстрастно наблюдала за этой битвой. Теперь гибли не только дароты, но и люди: обезумев, враги бросались на самодельные стены, рубили и кололи зазевавшихся арбалетчиков. Погибло по меньшей мере пятнадцать силачей из отряда Форина.

Четыре дарота ухитрились прорваться к баллистам. Дейс нагнал одного из них и зарубил, второго и третьего сбили с ног арбалетные болты — но четвертый дарот остался невредим и прыгнул прямо на Карис.

Ближе всех к ней был Вент. Услышав чей-то громкий оклик, он обернулся, и Тарантио бросил ему один из своих мечей. Подпрыгнув, Вент ловко поймал меч и крепко стиснул его рукоять. Понимая, что все равно опоздает, он тем не менее развернулся и побежал к дароту. Тот уже взмахнул мечом, но Карис даже не дрогнула — так и стояла, презрительно глядя на врага.

И в этот миг что-то черное, громадное с рычаньем бросилось на дарота. Мощные клыки Ворюги впились в горло врага. Дарот, застигнутый врасплох, зашатался. Тогда Озобар метнулся вперед и своим молотком ударил дарота по виску, а Вент мечом Тарантио разрубил его почти надвое. Дарот упал замертво, но черный пес все так же ожесточенно терзал его горло.

— Ко мне! — крикнула Карис, и Ворюга, все еще грозно рыча, отступил.

Вдоль улицы прокатился низкий рокот, похожий на отдаленный гром. Вент обернулся — Неклен и еще десять солдат волокли по улице новую катапульту. За ней катились несколько фургонов, и в первом везли снаряды и зажженную жаровню. Озобар побежал к катапульте.

Уцелевшие враги хлынули назад, к воротам, и в этот миг снова пропел горн. Форин, Дейс и одиннадцать выживших воинов в новых доспехах развернулись и помчались к баллистам. Объятый огнем снаряд пролетел над их головами и взорвался у самых ворот. Дароты сбились так тесно, что два десятка врагов мгновенно превратились в живые факелы. В панике остальные дароты сбивали с ног, топтали своих собратьев — и убийственный огонь распространялся все шире.

Второй снаряд перелетел через стену и разорвался в самой гуще кишевших там даротов.

Изрядно поредевшая вражеская армия позорно бежала к холмам.

— Убрать убитых! — громко распорядилась Карис. — Пропустить фургоны!

Дейс пробежался среди павших даротов, наскоро осмотрел их. Несколько врагов еще дышали, и он не мешкая добил их. Солдаты принялись оттаскивать гигантские тела с середины улицы, и три фургона медленно двинулись к воротам. Первым фургоном правил Озобар; добравшись до ворот, он спрыгнул с козел и крикнул солдатам, чтобы помогли с разгрузкой. В фургонах были части громадной чугунной решетки. С помощью веревок и блоков решетку установили на месте разбитых ворот и закрепили в глубоких желобах, которые каменщики выдолбили в стенах.

Неподалеку от решетки установили катапульту. Неклен, добежав до самой решетки, на глазок прикинул расстояние до даротской катапульты — шагов двести, не больше. Вернувшись, он сообщил эту цифру Берису.

Через минуту над стенами пролетел пылающий шар и взорвался футах в тридцати слева от даротской катапульты. Солдаты на стенах радостно завопили, увидев, что враги поспешно уволакивают катапульту подальше от опасности.

Наконец все работы были закончены, и теперь массивная решетка надежно прикрывала вход в Кордуин. Уперев руки в бока, Озобар придирчиво оглядывал плоды своего труда.

— Недурно, — заключил он наконец. — Совсем недурно.

Носильщики, в том числе и Брун, собирали на главной улице убитых и раненых кордуинцев. Вент ходил между ними, наскоро подсчитывая потери, потом подошел к Карис и Тарантио.

— Форин потерял тридцать девять человек из своего отряда — тридцать семь убиты, двое тяжело ранены. Еще около шестидесяти солдат либо мертвы, либо не смогут больше взять в руки оружие. Насколько я могу судить, мы прикончили примерно двести тридцать даротов.

Карис коротко кивнула, но ничего не сказала.

— Мой генерал, — серьезно промолвил Вент, — это твоя победа. Ты вынудила даротов отступить.

— По крайней мере мы заставили их призадуматься, — согласилась Карис.

Вент протянул Тарантио одолженный меч, но черноволосый воин только ухмыльнулся.

— Он твой! Смотри только, будь осторожен — не порежься ненароком.

Вент кивнул.

— Если б только я раньше знал, что это за меч, я бы дважды подумал, прежде чем ловить его на лету. — Он мельком глянул на солнце, которое все еще стояло высоко. — Святые Небеса! Мне все кажется, что уже должно бы смеркаться, а ведь с начала боя не прошло и часа.

К ним подошел Форин.

— Может, кто-нибудь все же снимет с меня эту треклятую кирасу? — ворчливо спросил он. — Мне в ней ни вздохнуть, ни охнуть.

Кираса была вся в глубоких вмятинах, а в одном месте и вовсе треснула. Едва Тарантио и Вент стащили с Форина помятые доспехи, рыжебородый великан содрал с себя рубашку. Его могучий торс был покрыт синяками, а на плече кровоточил неглубокий порез.

— Не хотел бы я снова оказаться в этакой драке, — ворчливо заметил он, усевшись на обломке стены.

— Ты славно дрался, великан, — заметил Вент. — Скольких даротов ты прикончил? Троих?

— Нет, двоих. О третьем позаботился Тарантио. Впрочем, я еще оставил нескольким ублюдкам свои метины. — Форин поглядел на Карис. — Как думаешь, они сегодня еще пойдут на штурм?

— Будь это люди — не пошли бы, — отвечала она. — Генералы собрались бы и долго совещались о том, как изменить свою стратегию. Только ведь дароты — не люди.

— У тебя есть в запасе еще какой-нибудь убийственный замысел? — осведомился Форин.

— Нет, — честно ответила Карис. — Пошлите за мной, если дароты снова пойдут на приступ.

С этими словами она повернулась и пошла прочь. Пес по кличке Ворюга потрусил за ней.

— Что-то у нее не слишком праздничное настроение, — заметил Озобар.

Когда уже начало смеркаться, а дароты так и не покинули свой лагерь — весь город охватило безмерное ликование. Непобедимые прежде дароты отступили перед силой и мужеством кордуинских солдат, перед блестящим военным гением Карис. Толпы горожан собрались вокруг дворца, славословя свою спасительницу.

Сама Карис в это время лежала в горячей ванне. Ворюга, примостившись в изножье ванны, озадаченно поглядывал на свою хозяйку. В мыслях Карис царило полное смятение. Ей совсем не хотелось ликовать — наоборот, ее терзал страх, словно сегодня она потерпела поражение. Это началось, когда она увидела, как Неклен беспомощно повис на краю крыши. В тот ужасный миг Карис отчетливо поняла, как дорог ей этот языкастый старикан. Тот же страх охватил ее с новой силой, когда Форин со своими людьми ввязался в рукопашную и она увидела, как падают сраженные солдаты — один за другим. Словно с каждым погибшим умирала и часть ее души. Проклятая война! Война и смерть.

Карис вдруг поняла, что устала и от войны, и от смерти. А ведь это только начало. Теперь дароты будут настороже; словно волки, станут они кружить под стенами, отыскивая слабое место в обороне города, потом снова пойдут на штурм… и все повторится. Даже если Кордуин удержится, будет ли это победа? У даротов целых семь городов, и силы их почти неисчерпаемы.

Карис тяжело вздохнула и с головой нырнула в теплую душистую воду.

— Зачем все это? — вынырнув, спросила она у Ворюги. — Есть ли во всем этом смысл?

— Тонущий человек не спрашивает себя, есть ли смысл в существовании моря, — ответил ей мужской голос, который определенно принадлежал не Ворюге. — Он просто плывет и борется за жизнь.

— Что тебе здесь нужно, Форин?

— Я пришел поговорить, но могу заодно и выкупаться. — С этими словами рыжебородый великан стянул с себя окровавленную одежду и, спустившись по мраморным ступеням в ванну, погрузился в воду. — Ух, до чего же здорово!

— Я хочу побыть одна, — резко сказала Карис, однако ее голосу недоставало убежденности.

— Не думаю. Много дней ты жила лишь одним — подготовкой к бою с даротами. Все свои силы ты отдавала ради этого дня. Теперь все кончилось — а ты никак не можешь осознать это и вздохнуть с облегчением.

— Мне тошно, — пробормотала Карис. — Мне тошно от вида смерти.

— И ничего удивительного — война вообще тошнотворное занятие. Что до смысла… спроси тех, кто выжил. Там, снаружи, толпы людей повторяют твое имя… то есть не совсем имя. Они называют тебя» Ледяной Королевой «. И считают, что ты ниспослана им богами.» Ледяная Королева «, а? Все же лучше, чем» Шлюха Войны «.

— Мне плевать, что они обо мне думают.

— А зря. Ты ведь, в сущности, сражаешься именно за этих людей — плотников и хлебопеков, мечтателей и поэтов. Но сегодня ты этого не понимаешь, верно, Карис?

— Чего ты от меня хочешь? — сердито спросила она и, поднявшись из воды, вышла на мраморный пол. Слуги оставили около ванны несколько больших полотенец; Карис вытерлась одним, другим просушила волосы.

— Ну, так что же? — все так же сердито осведомилась она. — Что тебе от меня нужно?

— Сам не знаю. Тебе понравилось нежиться в горячей воде?

— Вода-то здесь при чем?

— Это было приятно, правда? Тепло, чистота, блаженство… Если бы дароты сегодня прорвались, сейчас мы все были бы уже мертвы. Ничего бы не было — ни теплой ванны, ни вина, ни любви. Дароты не прорвались, Карис. Ты — именно ты! — остановила их. И вот мы здесь, живые. И жизнь прекрасна! А что будет завтра?.. Ну, что будет, то и будет. Что мне от тебя нужно? Бессмысленно говорить, что мне нужна ты — отныне и навеки. Быть может, завтра нас уже не будет в живых… но если мы сполна не насладимся сегодняшним днем, получится, что дароты все-таки победили.

Карис присела на скамью и улыбнулась.

— Ты выбрал весьма сложный способ сказать, что хочешь переспать со мной.

Форин ухмыльнулся ей.

— Сказать по правде, мне больше всего хотелось, чтобы ты улыбнулась.

Карис глянула в его зеленые глаза, помолчала.

— Пойдем-ка выпьем, — сказала она наконец. Форин выбрался из воды, и Карис бросила ему полотенце.

В гостиной ее дожидались Неклен, Вент и герцог Альбрек. Когда Карис вошла, герцог встал, но тут же стыдливо отвел глаза.

— Прошу прощения, генерал, — сказал он. — Мы вернемся позже, в более подходящее время.

Карис поклонилась ему.

— Пожалуйста, государь, присядьте. Я слишком устала, чтобы сызнова одеваться, и скоро наверняка захочу спать. Сейчас у меня голова еще ясная, и мне еще по силам вести разговор.

— Как пожелаешь, — отозвался герцог, хотя и с заметной неловкостью. Он сел и уже собрался заговорить, но тут в гостиную вошел совершенно голый Форин. При виде герцога он поспешно обмотал бедра полотенцем, но едва поклонился — полотенце предательски соскользнуло на пол. Неклен от души расхохотался, и даже герцог улыбнулся.

— Прежде всего, — сказал он, обращаясь к Карис, — позволь мне поздравить тебя с сегодняшней победой. Все, похоже, считают, что это чудо, но сам-то я знаю, что нас привели к победе дерзкий замысел и трезвый расчет. Я горжусь тобой, Карис. Что бы ни случилось потом, я всегда буду тобой гордиться.

Карис покраснела, не зная, что и сказать. Герцог встал и поклонился ей, затем повернулся к Форину:

— Ты, капитан, потерял сегодня многих своих людей, но дрался как лев. Если только Кордуин уцелеет, для тебя всегда найдется место в моей личной гвардии.

— Спасибо, государь. Буду рад. Герцог направился к двери.

— Когда ты отдохнешь, Карис, пожалуйста, зайди ко мне. Я хотел бы обсудить наши завтрашние планы.

У порога он остановился, и Неклен распахнул перед ним дверь. Карис прилегла на кушетку — от усталости у нее голова шла кругом.

— Не будем тебе мешать, принцесса, — сказал Неклен, выразительно похлопав по плечу Вента. Мечник не шелохнулся; побледнев как смерть, он с неприкрытой ненавистью глядел на Форина. Неклен наклонился к нему.

— Пойдем, друг мой, — едва слышно прошептал он. Вент сделал глубокий вдох, с усилием встал и деревянным шагом вышел из комнаты. Неклен последовал за ним.

— Похоже, я нажил себе врага, — заметил Форин. Карис ничего не ответила, и великан, подойдя к ней, обнаружил, что она крепко спит. Тогда он бережно, как дитя, взял ее на руки и отнес в спальню. Тепло укрыв Карис, он поцеловал ее в лоб, затем тихонько оделся и вышел из дворца.

Неклен перехватил Вента, когда тот выходил через боковые ворота дворца.

— Не хочешь выпить со мной? — спросил ветеран.

— Спасибо, не хочу.

— Такова уж она есть, Вент, — сказал Неклен. — Я люблю ее, как дочь, но она ужасно своенравна.

Венту стоило немалых усилий не огрызнуться в ответ. Неклен славный человек, надежный, верный, да и желает ему только добра. Беда в том, что человек редко ценит то, что имеет — и только потеря открывает ему глаза.

— Ты не должен винить Форина, — продолжал Неклен.

— Винить? Я никого не виню. Я зол, но это пройдет. А сейчас, с твоего разрешения, я вернусь на стену.

И Вент широкими шагами пошел прочь. Улицы были запружены народом; все смеялись, пели и пили. Вент брел среди них, словно призрак, неспособный разделить общее веселье. На стене, между двух зубцов сидел одетый в черное Тарантио и пристально вглядывался в лагерь даротов.

— Там что-то происходит? — спросил Вент.

— Да нет. Сотни две даротов собрались в кружок и так сидят уже пару часов. Где Карис?

— Судя по всему, спит.

Тарантио уловил в голосе Вента нехорошую нотку и не стал развивать эту тему.

— Где, по-твоему, дароты нанесут следующий удар? — спросил Вент. — По восточным воротам?

— Понятия не имею. Одно несомненно — они сейчас потрясены до глубины души, если таковая у них имеется.

Вент поглядел туда, где днем сложили тела убитых в бою даротов. Сейчас там лежала груда каких-то белесых мешков, доспехов и оружия.

— Куда делись убитые дароты? — спросил он.

— А это они и есть, — отозвался Тарантио. — Их тела попросту иссохли. Вонь при этом стояла ужасная. Я как-то видел, как змея меняла кожу — примерно то же самое.

— И то же самое произошло с мертвыми даротами в чародейском лесу, — задумчиво проговорил Вент. — Быстро же они разлагаются, верно?

— Если разлагаются, — хмыкнул Тарантио. — Тот крестьянин, что побывал у них в плену — как там его… а, Бэрин. Так вот, он говорил, что дароты в сущности бессмертны — каждые десять лет они рождаются заново. Может быть, всех этих мертвецов в родном городе уже ждут новые тела.

— Экая омерзительная мысль!

Бородатый солдат, тот самый, что разговаривал с Вентом перед штурмом, пошатываясь, поднялся на стену. В руке у него был пустой кувшин.

— Какой день! — провозгласил он, плюхнувшись рядом с Вентом и Тарантио. — Какой удивительный день! А вызнаете, что шлюхи сегодня не берут денег? Все нынче бесплатно — женщины, вино, еда. Какой день!

С этими словами солдат улегся прямо на камни и, сунув кувшин под голову, смачно захрапел.

— Хорошо бы он и завтра был того же мнения, — заметил Тарантио. — Людям кажется, что мы одержали великую победу, а ведь это была всего лишь первая стычка.

Брун легко взбежал по лестнице, на верхней ступеньке споткнулся, но устоял и, подойдя к Тарантио, вручил ему сверток из тонкого полотна. В свертке оказались свежий хлеб, солонина и горшочек с маслом.

— Там, внизу, просто замечательно! — радостно сообщил Брун. — Все такие счастливые. Одна женщина даже меня поцеловала!

— Пьяная, должно быть, — хмыкнул Тарантио.

— Ага, пьяная, — подтвердил Брун. — И все равно это было здорово!

— Как твой глаз? — спросил Вент. Белобрысый юнец пожал плечами.

— Видит он, конечно, хуже, чем когда был золотой, но все равно неплохо.

— Так что ты теперь стреляешь без промаха?

— Не знаю. Я и не пробовал.

— Брун решил, что война — это зло, и он не станет никого убивать, — пояснил Тарантио. — Верно, Брун?

— Верно. Я не хочу быть убийцей.

— Что же, — сказал Вент, — весьма похвальные взгляды. Только что ты будешь делать, когда дарот с большим мечом замахнется, чтобы отрубить тебе голову? Так и умрешь или все же будешь драться?

— Наверное, умру, — ответил Брун.

— Не мог бы ты предоставить более или менее логичное обоснование такой перемены в своем мировоззрении?

— Чего он сказал? — спросил Брун у Тарантио.

— Полагаю, он хочет знать, почему ты решил больше не убивать.

— А-а… Это все олтор. Не понимаю, как вышло, но когда он был… ну, частью меня, я мог слышать, что он думает. И чувствует. И, знаешь, это было здорово. Это было… — Брун запнулся, — правильно, вот. Правильно. Понимаешь?

— Ни единого слова, — признался Вент. — Значит, ты считаешь, что лучше умереть, чем сражаться за свою жизнь?

— Да, я так думаю. Именно так поступили олторы.

— И их стерли с лица земли.

— Да, но теперь они вернулись.

— О чем это он толкует? — обратился Вент к Тарантио.

— Долгая история.

Вент собирался продолжить расспросы, но тут даротский лагерь пришел в движение. Сотни даротов разом двинулись к подножию холма и принялись копать землю, другие волокли из леса очищенные от веток стволы деревьев. За считанные минуты в тихом доселе лагере закипела бурная деятельность. Землекопы скоро исчезли из виду, но сверху, со стены хорошо было видно, как из ямы размеренно вылетают комья земли. Выкопанную землю дароты ссыпали в пустые фургоны и отвозили подальше. Затем в яму начали спускать брусья и балки.

Вента вдруг осенило — и он облился холодным потом.

— Подкоп, — сказал он. — Они роют подкоп! ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ!

В доме было холодно, и Тарантио развел огонь в очаге. Брун, как и все носильщики, жил сейчас в новой казарме, и дом без него казался странно опустевшим.

— Мне тоже его не хватает, — вздохнул Дейс. Тарантио улыбнулся.

— А ты помнишь нашу с ним первую встречу?» Он ударил меня дубинкой «, — передразнил он Бруна.

— Славный паренек. От души надеюсь, что он уцелеет. Тарантио присел у очага, наслаждаясь теплом.

— Не слишком-то много у нас друзей, а, Дейс? Почему бы это?

— Они нам и не нужны, братец.

— Отчего же тогда мы так скучаем по Бруну? Дейс ничего не ответил, и Тарантио побрел в кухню. На кухонном столе лежал черствый каравай. Тарантио отрезал себе несколько ломтей хлеба, унес их в гостиную и поджарил на огне. Впрочем, съел он только один кусок, потом растянулся на ковре, и усталость волной нахлынула на него. Дароты все копают, вход в туннель ярко освещен фонарями. Скоро враги вырвутся из-под земли где-нибудь внутри городских стен.

— Мы не умрем, братец, — заверил Дейс. — Я их всех прикончу.

— Меня всегда восхищало твое чувство юмора.

— Погоди-ка, не засыпай! Мне нужно кое о чем поговорить.

Дейс сел и подбросил в огонь полено.

— Чио! — вслух позвал он. Потом негромко выругался и попытался призвать Тарантио. Их общее тело ныло от безмерной, отупляющей усталости. Дейсу это ощущение не слишком нравилось. С усилием поднявшись на ноги, он пошел в кухню и выпил несколько чашек холодной воды, затем выскреб из глиняного горшочка остатки меда. Мед был вкусный, сладкий.

Острый слух Дейса уловил шаги на дорожке перед домом, и он распахнул входную дверь. На пороге, в черном плаще с капюшоном, который укрывал волну золотистых волос, стояла Мириак.

— Ты не хочешь пригласить меня в дом? — спросила она. Дейс молча отступил, пропуская ее.

С шелестом задев о косяк синими шелковыми юбками, Мириак вошла в гостиную и присела у очага. Дейсу казалось, что он спит. Словно целая вечность прошла с той ночи, когда эта женщина оказалась в объятиях Тарантио, и он, Дейс, пытался вырваться наружу, чтобы полоснуть кинжалом по ее хрупкому горлу. Тогда Тарантио в ужасе бежал из зеркальной спальни. И вот Мириак пришла — а Тарантио спит.

— Почему ты не сообщил мне, что вернулся в Кордуин? — спросила она.

— Я не знал, что ты еще здесь, — сказал Дейс. Пальцы его как бы невзначай поглаживали рукоять кинжала.

— Может, я что-то сделала не так? — тихо спросила она. — Мы… нам было так хорошо вместе. Мне казалось…сама не знаю, что мне казалось. Но с той ночи я все время думаю о тебе.

Она встала и, шагнув к Дейсу, положила руки ему на плечи. Он ощутил тепло ее тела и живо представил, как по этой нежной коже потечет струями алая кровь. Незаметно вынув кинжал, он поднес его к спине Мириак. Она легонько тронула губами его щеку, затем коснулась губ, и Дейс почувствовал влажное тепло ее языка. Усталость тотчас отхлынула, и его вдруг охватило бурное, неистовое желание. Отступив на шаг, Мириак сбросила плащ, потом расстегнула шелковое платье. В безмолвном изумлении Дейс смотрел, как оно с шорохом соскользнуло на пол.

— Почему у тебя в руке кинжал? — шепотом спросила Мириак, и Дейс отшвырнул оружие.

Он овладел ею тут же, на ковре у очага, и страсть их была безудержно дикой, а когда все закончилось, Дейс — впервые в своей жизни — заплакал. Мириак обнимала его, гладила по плечу, шептала ласковые слова. Дейсу казалось, что в его сознании обрушились вековые стены и чувства, которые он доселе держал взаперти, и освобожденно хлынули наружу. Он снова видел отца, висящего в петле, но вместо того чтобы исполниться ненависти и презрения к его непростительной слабости, вспомнил, каким добрым человеком был его отец, как они любили друг друга. Дейс тонул в водовороте чувств, которые никогда прежде не были ему присущи. И он лишь теснее льнул к Мириак, слушал ее нежный шепот — и снова в нем пробудилось желание.

Он унес ее в спальню, и там уже все произошло иначе — теперь их ласки были неспешны и невыразимо нежны. Потом, когда Мириак заснула, Дейс сел и долго смотрел на нее, на то, как рассыпались по подушке ее золотистые волосы, как безвольно откинута хрупкая рука. Никогда в жизни он не видел более прекрасной женщины.

— А ты еще хотел убить ее, — мягко упрекнул Тарантио.

— Я многого хотел, — ответил ему Дейс. — И прежде всего — чтобы мы с тобой оставались вместе.

— Мы и так вместе.

— Ничего ты не понимаешь, Чио. Ты и я, мы оба — ненастоящие, нас создал мальчик, заблудившийся в шахте. Он создал меня, чтобы я боролся с его страхами — и этим самым создал и тебя. Только поэтому ты способен обуздать меня. Понимаешь? Теперь он зовет нас к себе, и с каждым разом зов становится все сильнее. Рано или поздно мальчик притянет нас к себе, и мы перестанем существовать.

— Ну, уж в этом ты не можешь быть уверен, — возразил Тарантио.

— Еще как могу, братец! Даже сейчас мальчик зовет меня. И я больше не могу противиться его зову.

— Но почему? — спросил Тарантио.

— Потому что я познал любовь — а я не для этого был создан. Прощай, братец, — вслух прибавил Дейс, и в его голосе прозвучала безграничная грусть.

Тарантио вздрогнул и проснулся.

— Дейс! — позвал он. Ответа не было. Мириак сонно шевельнулась.

— Ты звал меня? — прошептала она.

Тарантио замер с ужасом ощущая, как зияет в его душе непоправимая пустота… Дейс ушел.

Собравшиеся в Зале Совета угрюмо слушали сообщение Вента.

Дароты уже вынули из туннеля горы земли. К утру они приблизятся к стенам; к завтрашнему вечеру они будут уже под городом. Герцог Альбрек слушал молча, но в то же время испытующе оглядывал остальных. Советник Пурис был мрачен и растерян. Карис сидела, опустив глаза, и не проронила ни слова. Рыжебородый великан Форин слушал Вента вполуха; он все время украдкой поглядывал на Карис, и во взгляде его читалась неподдельная тревога. Ниро, тощий черноволосый писец, подался вперед, не сводя внимательных глаз с рассказчика. Ни Озобар, ни Тарантио покуда не появились.

— Я не знаю, — заключил Вент, — чем мы можем помешать осуществлению этого нового плана. Если б мы воевали с людьми, я бы предложил прорыть встречный туннель и перехватить их. Но дароты? Они нас в минуту на куски изрежут.

После этих слов он сел, и в зале воцарилось зловещее молчание.

Герцог Альбрек переждал с минуту, затем сделал глубокий вдох.