Ладони саднило. Он положил топор и осмотрел их.

Четыре водяных пузыря… Он оглянулся на хижину, но Кулейна не увидел и вновь пересчитал чурбаки. Восемнадцать. Он сжал колун истерзанной рукой и вновь взялся за дело, пока не расколол все двадцать. Сорок толстых поленьев. Вернувшись в хижину, он увидел, что Кулейн сидит в широком кожаном кресле, положив ноги на столик. Воин повернул к нему голову.

— А я уже думал, ты там вздремнул, принц.

— Нет, я не спал, и мне не нравится тон, с каким ты произносишь мой титул. Звучит как собачья кличка.

Мое имя — Туро; если тебе непривычны правила этикета, можешь называть меня так.

— Да неужели! Какая высокая честь! А где поленья?

— Наколоты все.

— Но польза от них будет только здесь, малый.

Подавив гнев, Туро вернулся к дровяному сараю, поднял три полена, без труда отнес их в хижину и, поднявшись на три ступеньки, положил в очаг. Он повторил это восемь раз, и руки по плечо горели у него огнем, ноги он с трудом волочил по снегу. А Кулейн посиживал себе и не предлагал помочь ему. Еще два раза Туро, спотыкаясь, дотащил свою ношу, а потом зашатался и упал на пол. Кулейн нагнулся из кресла и подергал мальчика за плечо.

— По-моему, осталось еще семь поленьев, юный принц.

Принц приподнялся на колени, но когда он снова побрел по снегу, гнев придал ему силы; он взял четыре полена и медленно отнес их в хижину. Его правая рука горела, пальцы стали липкими, и, бросив поленья в очаг он заметил, что из лопнувших пузырей сочится кровь. Он вернулся к сараю и невероятным усилием воли отнес оставшиеся поленья в хижину.

— Никогда не оставляй колун валяться, — сказал Кулейн. — Обязательно всади его в чурбак или бревно, чтобы предохранить от ржавчины.

Туро кивнул, на слова у него уже не хватало сил.

Снова выйдя из хижины, он взял колун и всадил в чурбак.

— Что-нибудь еще? — крикнул он. — Или по правилам игры я сначала должен вернуться в комнату?

— Иди сюда и поешь, — крикнул в ответ Кулейн.

Они вдвоем сели завтракать холодным мясом и сыром. Туро быстро расправился со своей скудной порцией. Запить ее пришлось темным элем, до того горьким, что принц поперхнулся. Кулейн не сказал ничего, но Туро допил гнусно? варево, чтобы избежать язвительных насмешек.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Кулейн.

— Отлично.

— Хочешь, я полечу твою ладонь?

Туро хотел было отказаться, но вспомнил совет Птолемея, сообщенный Плутархом: «Пока ты поддаешься, твой враг держит твою судьбу на ладони. Когда ты заставишь его поддаться, то накладываешь руки на его шею». Туро улыбнулся.

— Буду благодарен.

Брови Кулейна поднялись.

— Протяни руку. — Туро послушался, и воин посыпал на ранки солью из солонки. Словно раскаленные иглы впились ему в ладонь, а Кулейн сказал:

— Это поможет. А теперь я хотел бы, чтобы ты оказал мне услугу.

— Я тебе ничего не должен. За свой завтрак я заплатил.

— Справедливо, но я хотел бы, чтобы ты передал от меня весточку Лейте. И думаю, ты же не захочешь уйти, не попрощавшись с ней?

— Ну хорошо. Где она?

— Мы с ней построили хижину выше, ближе к вершинам. Она любит уединение. Пойди к ней и скажи, что сегодня вечером я был бы рад ее обществу.

— И все?

— Да.

— Тогда я прощаюсь с тобой, Кулейн лак Фераг, что бы там ни означал этот титул, и благодарю тебя за твое сокрушительное гостеприимство.

— Думаю, тебе следует отложить свой уход. Во всяком случае, пока ты не узнаешь, как найти Лейту.

— Будь так добр, объясни.

Кулейн дал ему несколько простых указаний, и Туро ушел, не произнеся больше ни слова. Утро было солнечное, морозное, но безветренное, и он больше часа бродил по унылому зимнему склону, прежде чем вышел к упавшему дереву, от которого, как сказал ему Кулейн, начиналась тропа. Он повернул направо и продолжал взбираться все выше и выше, часто останавливаясь, чтобы перевести дух. Уже начинало смеркаться, когда измученный принц добрался до домика Лейты. Она помогла ему войти, и несколько минут он просидел в оцепенении перед пылающими поленьями, собираясь с силами.

— Я уже думал, что умру там, — сказал он наконец.

Она села рядом с ним.

— Ну-ка сбрось свою мокрую одежду и согрейся.

— Этого делать не подобает, — ответил он, надеясь, что она возразит. Но она сказала только:

— Я соберу тебе чего-нибудь поесть. Сыра с хлебом, хорошо?

— Чудесно! Я не был так голоден с… с… уж не помню когда!

— Путь до моего дома неблизкий. Зачем ты пришел?

Она протянула ему кусок темного хлеба и кружок белого сыра.

— Кулейн попросил передать тебе, что вечером ему нужно твое общество.

— Странно!

— Он очень странный, и я еще не видывал такого неучтивого человека!

— Ну, тебе следует поднабраться сил и согреть тело едой, прежде чем мы пойдем назад.

— Я назад не пойду. Я уже попрощался, — объяснил Туро.

— Не вернуться ты не можешь. Это единственная дорога с горы, а когда мы доберемся до его хижины, уже совсем стемнеет. Тебе придется переночевать там хотя бы еще раз.

— А здесь остаться я не могу? С тобой?

— Как ты сам сказал, принц Туро, это не подобает.

— Он знал! — воскликнул Туро. — Он знал, что я окажусь здесь в ловушке. Какие козни он затевает?

— По-моему, ты много на себя берешь! — вспыхнула она. — Ты говоришь о моем друге, самом лучшем друге, о каком только можно мечтать. Может, Кулейну не нравятся избалованные мальчишки, принцы они или не принцы. Но он спас тебе жизнь, как спас и мою — и с большой опасностью для себя! — десять лет назад.

Он попросил у тебя платы за это, Туро?

Он порывисто протянул руку и коснулся ее пальцев. Она отдернула их как ужаленная.

— Прости, — сказал он. — Я не хотел оскорбить тебя. К северу от Стены ты мой единственный друг.

Но ведь даже ты сказала, как странно, что он послал меня сюда. Почему?

— Не важно. Нам надо идти.

— Нет, важно, Лейта. Разреши, я попробую сам догадаться. Ты удивилась, потому что и так собиралась к нему. Ведь верно?

— Может быть. А может быть, он забыл.

— Мне он не показался забывчивым. Он знал, что я буду вынужден вернуться в его хижину.

— Спроси у него, когда его увидишь, — отрезала она, надевая тяжелую куртку из овчины и открывая дверь. Снаружи валом валил снег и угрожающе завывал ветер. С ругательством, которое Туро прежде слышал только из уст дружинников, она захлопнула дверь.

— Нам не пройти, — сказала она. — Придется тебе переночевать здесь.

Туро повеселел.

Но тут дверь открылась, и вошел Кулейн, стряхивая с плеч налипший снег, — Худая ночь для путешествий, принц, — сказал он. — Ну да немножко поработаешь утром и уплатишь за постой.

Викторин и Гвалчмай ехали четыре дня, и последние два — без крошки во рту. Римлянина больше тревожило состояние их припасов, чем опасность встречи с врагом, — лошадям требовался ячмень, а без лошадей у них не осталось бы никаких шансов выбраться из владений бригантов.

— Чего бы я не отдал за добрый лук! — заметил Гвалчмай, когда они увидели оленей, пасущихся на пригорке.

Викторин не отозвался. Он бесконечно устал, а щетина на его квадратном подбородке вызывала у него раздражение. Запах собственного застарелого пота тоже был нестерпим для чистоплотного человека. Он злобно скреб лицо — ну почему у него с собой нет бритвы!

— А ты начинаешь выглядеть по-человечески, — сказал Гвалчмай. — Еще парочка-другая месяцев — и я заплету тебе бороду и ты сможешь водить компанию с порядочными людьми.

Викторин ухмыльнулся, и его дурное настроение немножко рассеялось.

— У нас не осталось ни единой монеты, Гвалч, но мы должны найти корм для лошадей.

— Давай заберемся повыше, — ответил Гвалчмай, — поищем деревеньку или чье-нибудь жилье. Променяем вещи Карадока. За его меч можно взять хорошую цену.

Викторин кивнул, но план этот ему не понравился.

Беда британских племен, увы, заключалась в том, что никакая их встреча без кровопролития не обходилась.

При мысли о том, как Гвалчмай въезжает в деревню бригантов или триновантов, его охватили дурные предчувствия.

Ночлег они устроили на поляне в ложбине, укрытой от ветра. Валил снег, но они вместе с лошадьми укрылись под отягощенными снегом ветвями сосны, а костер не давал их крови замерзнуть в жилах.

Утром они наткнулись на селеньице из десятка хижин и осторожно въехали в него. Гвалчмай, казалось, сохранял беззаботность, и Викторин изумился британскому оптимизму, столь обычному для племен. Они были совершенно не способны делать выводы из прошлых ошибок и встречали каждый новый день как удобный случай повторить все ошибки последних суток.

— Постарайся никого не задевать, — настойчиво попросил Викторин.

— Не бойся, римлянин. Нынче день хороший.

Их встретил деревенский староста, пожилой воин с заплетенными в косицу седыми волосами и вытатуированной на лбу голубой паутиной.

— Привет тебе, отец, — сказал Гвалчмай, поглядывая на жителей, толпившихся за спиной старика.

— Я тебе не отец, Южная Крыса, — ответил старик с ухмылкой, обнажившей единственный зуб в верхней челюсти.

— Не будь так уж уверен, отец. Похоже, в юности ты щедро делился своим семенем, а моя мать была из женщин, кому нравятся такие мужчины.

Толпа захихикала, а старик шагнул вперед. Его голубые глаза заблестели.

— Да, раз уж ты про это заговорил, кое-какое семейное сходство я в тебе вроде бы вижу. Ты ведь приехал с подарком для своего старого отца?

— Само собой, — ответил Гвалчмай, спешиваясь, и подал старику лучший из ножей Карадока — с овальным лезвием и ручкой из резной кости.

— Из-за Большой Воды, — сказал старик, взвешивая нож на ладони. — Хорошее железо, и лезвие острое.

— Так приятно вернуться домой! — сказал Гвалчмай. — Можно нам переночевать и накормить лошадей?

— Ну конечно же, сын мой! — Старик окликнул двух юнцов, и они повели лошадей к загону на востоке от деревушки. — Добро пожаловать в мою хижину.

Обставлена хижина была убого, но укрыться от ветра уже было блаженством. Грубо сколоченная кровать, коврики на полу, железная жаровня с раскаленными углями. Их встретила поклоном старуха и подала миски с темным элем, хлеб и сыр. Они сели со стариком у жаровни, старик назвал себя: Голарик, некогда Боец старого короля Касьока.

— Хороший король. Как он владел мечом и копьем! Был убит собственным братом и проклятым римлянином Аврелием. — Ясные глаза Голарика обратились на Викторина. — Не так часто сборщики заказов посещают мою маленькую деревню.

— Я не сборщик заказов, — признался Викторин.

— Это я знал. Зубы я, может, и потерял, но не разум. Ты Викторин. Центурион. А ты, мой непутевый сын, ты Гвалчмай, кантий, Пес короля. Вести разносятся быстрее молний.

— Нас ищут, отец, — сказал Гвалчмай.

— И как! А правда, что поганый римлянин убит?

— Да, — сказал Викторин. — И я не потерплю, чтобы его называли так, живого или мертвого.

— А он горяч, а? — сказал Голарик, глядя, как рука Викторина легла на рукоять гладия.

— Ты же знаешь этих римлян, отец. Совсем не умеют владеть собой. Но почему ты не прячешь того, что знаешь?

— А мне так заблагорассудилось.

— Я кое-что знаю об истории бригантов, — улыбнулся Гвалчмай. — Касьок был старшим братом Эльдареда. Его зарезали во сне в собственной постели.

Между племенами старого Каледонского союза чуть не вспыхнула междоусобная война. А ты какое принимал в этом участие, отец?

— Я уже сказал, был я королевским Бойцом. Руки у меня тогда на силу не жаловались, и следовало бы мне отправиться к Эльдареду и перерезать ему горло, а я этого не сделал. Я же дал Клятву На Крови защищать короля ценой собственной жизни. Но королем-то теперь стал Эльдаред. Ну, я и оставил его службу. А теперь он сулит много золота за головы опасных для него людей. Да мне-то его золото не нужно. Мне нужно одно: чтобы он получил свое.

— Этого я обещать не могу, — сказал Викторин. — Только вот победа останется за ним, если мы не доберемся до Эборакума. Эльдаред похвалялся, что у него под началом будет пятнадцать тысяч человек, стоит ему бросить клич. У Луция Аквилы в Эборакуме всего четыре тысячи. Если его застанут врасплох, он потерпит полный разгром.

— Мне все равно, уцелеют римляне в Эборакуме или нет, но я понимаю, к чему ты клонишь. Ваши кони будут накормлены и напоены, но завтра утром вы уедете. Я дам вам съестного на дорогу, но мало, мы тут бедны. Только знайте: к югу и востоку рыщут дозорные отряды. Вам надо ехать на запад, потом на юг.

— Мы будем осторожны, отец.

— И перестань называть меня отцом. Я в жизни не спал с кантийкой, они же все бородатые.

Гвалчмай засмеялся.

— Это он правду сказал, — сообщил он Викторину. — Отчасти потому я и пошел на службу к королю.

— И еще вам надо подумать вот о чем, — сказал Голарик. — Они как будто не сомневаются, что вас изловят. Говорят, что Туманные Чары пущены в ход, чтобы выследить вас. Если это правда, мне вас жаль.

Лицо Гвалчмая побелело.

— Что стоит за его словами? — спросил Викторин.

— Смерть, — прошептал Гвалчмай.

Они ехали бок о бок весь долгий день, и молчание все больше и больше угнетало Викторина. Местность была открытой, ветер ледяным, но римлянин не мог отогнать мысль об испуге в глазах Гвалчмая. Он знал кантия уже четыре года, с того времени, когда приехал в Камулодунум восемнадцатилетним зеленым юнцом из Рима. И с тех пор всегда глубоко уважал его за неиссякаемый оптимизм и беззаветную отвагу. Но теперь Гвалчмай ехал как обреченный. Взгляд его был невидящим, каждое движение говорило об ожидании конца. Они устроились на ночлег с подветренной стороны обрыва, и Викторин разжег костер.

— Да что с тобой? — спросил он, глядя, как Гвалчмай горбится, уставившись на огонь.

— Твое счастье, что ты не понимаешь, — сказал Гвалчмай.

— Я понимаю страх, когда вижу его в чьих-то глазах.

— Это хуже страха. Это сознание неизбежной смерти. Я должен подготовиться для этого пути.

Не найдясь что ответить. Викторин засмеялся ему в лицо.

— Неужели я вижу перед собой Гвалчмая? И это — Пес короля? Да нет, просто заяц в свете факела ждет, чтобы его поразила стрела! Да что с тобой, друг?

— Ты не понимаешь, — повторил Гвалчмай. — Это в самых костях этого края… в богах лесов и озер.

Этот край некогда был обителью богов, и они все еще бродят по нему в Тумане. Не смейся надо мной, римлянин, ибо я знаю, о чем говорю. Я видывал в небе чешуйчатых драконов. Я видел рыскающих атролей. Я слышал шипящий свист дыхания мертвецов. И спасения нет. Если по нашему следу идут древние боги, то спрятаться некуда.

— Бормочешь, точно старуха. То, что я вижу, я могу рассечь мечом. То, что я рассеку мечом, я убью. И больше говорить не о чем. Боги, как бы не так! И где атроли? Где драконы? Где живые мертвецы?

— Увидишь, Викторин. Ты их увидишь перед тем, как они заберут тебя.

Туча заволокла луну, над биваком пронеслась сова.

— Вот твой дракон, Гвалчмай. Охотится на мышей.

— Мой отец как-то прогневал чародея, — тихо сказал Гвалчмай, — а тот вызвал на подмогу ведьму.

Моего отца нашли на склоне холма, то есть нашли нижнюю половину его туловища. Выше пояса не осталось ничего, и я сам видел следы клыков на остатках спины.

— Может, ты и прав, — согласился Викторин. — И может, демоны взаправду бродят по земле. Но если так, человек должен вступать с ними в бой. Страх — вот кто убийца, Гвалч. — Издалека донесся волчий вой, поляна отозвалась наводящим жуть эхом. Викторин вздрогнул и беззвучно выругался. Он закутал плечи в одеяло, помешал угли и подбросил побольше хвороста в пламя. — Я посторожу пару часов, — сказал он. — А ты поспи.

Гвалчмай послушно завернулся в одеяло и лег у костра, а Викторин обнажил гладий и сел, прислонившись спиной к дереву. Ночь тянулась, тянулась, мороз крепчал. Римлянин подбрасывал и подбрасывал хворост в костер, пока почти не догорел последний сломанный сук, потом поднялся на ноги, потянулся и шагнул в темноту за новым валежником. Он положил гладий, нагнулся поднять обломившуюся ветку, но тут тихий шепчущий звук насторожил его. Все еще взбудораженный разговором с Гвалчмаем, он бросил ветку, схватил меч и метнулся вправо. Что-то задело ему спину, он извернулся, и гладий рассек наваливавшийся на него мрак. Клинок вонзился в нечто плотное, и раздался звериный вопль. Над Викторином возникла черная тень, он снова извернулся и с боевым кличем прыгнул навстречу врагу. Его меч вновь нашел свою цель, но тут же удар над ухом отшвырнул его к костру, и он прокатился по тлеющим углям. Тучи разошлись, луна серебряными лучами озарила все вокруг. Викторин вскочил на ноги… и окаменел. На него надвигалось существо в полтора человеческого роста, обросшее длинными бурыми волосами. Красные глаза сверкали, как свежая кровь, клыки длиной соперничали с кинжалами, только зловеще кривыми. Руки были непропорционально длинными и почти касались земли, и каждый палец завершался зазубренным когтем.

Вокруг ног Викторина заклубился серый туман, поднимавшийся, заметил он, все выше. Чудовище надвигалось. Римлянин быстро стер пот с правой ладони и сжал кожаную рукоять гладия. Не то оружие… Против такого зверя полезнее было бы копье.

— Подойди и умри! — крикнул он. — Вкуси римского железа!

Чудовище остановилось… и заговорило. От удивления Викторин чуть было не выронил меч.

— Ты не можешь сражаться с судьбой, Викторин, — сказало оно голосом, как шипение змеи. — Настал твой час. Не сопротивляйся. Отдохни и познай покой.

Отдохни и познай радость. Отдохни… — Голос завораживал, и когда чудовище двинулось вперед, Викторин замигал, пытаясь сбросить с себя сонное оцепенение, которое он навевал. Туман поднялся до его плеч, клубясь, как дым костра.

— Нет! — сказал он, пятясь.

Внезапно нечеловеческий визг разорвал тишину. Туман рассеялся, и Викторин увидел, как позади чудовища Гвалчмай взмахивает окровавленным мечом для второго удара. Римлянин метнулся вперед, чтобы всадить клинок в волосатое горло. Когти располосовали его одежду и кожу на груди, опалив ее, как огнем. Гвалчмай нанес второй удар сзади, и чудовище упало. Туман сгустился — и вдруг исчез.

Как и чудовище.

Викторин попятился к кострищу, мечом сгреб в него угли, а потом раздул огонь. Гвалчмай присоединился к нему, но они не обменялись ни словом, пока костер вновь не запылал.

— Прости меня, — сказал римлянин. — Я насмешничал по невежеству.

— Прощать нечего. Ты был прав: человек должен сражаться за свою жизнь, даже когда верит, что все потеряно. Нынче ты преподал мне урок, римлянин. Я его не забуду.

— День уроков! А что это за тварь?

— Атроль… и небольшой. Нам повезло, Викторин.

Но теперь они уже знают, что потерпели неудачу, и следующий демон так просто не сгинет.

— Возможно, но все-таки он сгинет!

Гвалчмай ухмыльнулся и хлопнул его по плечу.

— Я тебе верю.

— Пусть хоть один из нас верит, — сказал римлянин.

— По-моему, нам следует убраться отсюда, — заметил Гвалчмай. — Раз они напали на след, то начнут нас нагонять.

И будто в подтверждение его слов с севера донесся жуткий вой. А затем донеслись ответные завывания с востока и запада.

— Волки? — спросил Викторин, страшась услышать ответ.

— Атроли. Едем!