Дренайские сказания (№1) - Царь Каменных Врат

И она верила.

Более того. Его слова проникли ей в сердце и облегчили душевную боль.

Он разгадал ее тайну — и не покинул ее. Рения не знала, что такое любовь, — в жизни ее любил только Олен, старый книжник. Но с Тенакой все иначе — он вовсе не стар.

Совсем не стар!

Она не останется без него в Сузе. Она нигде без него не останется. Куда пойдет Тенака-хан, туда пойдет и она. Он еще не знает об этом, но скоро узнает.

Днем Тенака выследил молодого оленя и убил его, метнув кинжал с двадцати шагов. Путники наелись досыта и легли спать пораньше — ведь прошлую ночь они почти не спали. На следующее утро на юго-востоке показались шпили Сузы.

— Тебе лучше остаться здесь, — сказал Тенаке Ананаис. — Мне думается, твои приметы уже разосланы по всему Дренаю. Какого черта ты отправил это свое письмо? Где это слыхано — оповещать жертву о намерениях убийцы?

— То-то и оно, друг мой. Страх будет глодать Цеску, и он не сможет мыслить ясно. И с каждым днем, пока Цеска не получает обо мне никаких известий, его страх растет. А вместе со страхом растет и растерянность императора.

— Это ты так думаешь. Как бы там ни было, Рению в город провожу я.

— Хорошо. Я подожду тебя здесь.

— А мнения самой Рении никто так и не спросит? — вкрадчиво осведомилась девушка.

— Не вижу, почему ты можешь быть против, — невозмутимо ответил Тенака.

— Ну а я против! — вспылила она. — Я не твоя собственность и иду, куда сама захочу. — Она уселась на поваленном дереве и, скрестив руки на груди, устремила взгляд в гущу леса.

— Я думал, ты хочешь в Сузу.

— Не хочу. Это Олен хотел, а не я.

— Куда же, в таком случае?

— Пока не знаю. Придет время — скажу.

Тенака покачал головой и развел руками. Ананаис пожал плечами:

— Так или иначе, я все равно схожу в город. Нам нужна пища, да и обстановку поразведать не мешает.

— Смотри, поосторожнее там.

— Не беспокойся, я не стану лезть на глаза. Найду сборище высоких детин в черных масках и буду держаться при них.

— Ты ведь понимаешь, о чем я.

— Конечно. Не беспокойся! Я не собираюсь ради разведочной вылазки рисковать половиной нашей армии.

Тенака проводил его взглядом и, смахнув снег со ствола, сел рядом с девушкой.

— Почему ты не пошла с ним ?

— А тебе хотелось бы? — спросила она, заглянув в его лиловые глаза.

— Мне? О чем это ты?

Она прижалась к нему. Он уловил мускусный запах ее кожи и снова заметил, как стройна ее шея и как красивы темные глаза.

— Я хочу остаться с тобой, — прошептала она.

Он закрыл глаза, спасаясь от ее красоты, — но от ее запаха он отгородиться не мог.

— Это безумие, — проговорил он, поднявшись на ноги.

— Почему?

— Да потому, что я долго не проживу. Разве ты не понимаешь? Убийство Цески — дело нешуточное. Один шанс из тысячи, что я после этого останусь жив.

— То, что ты задумал, — глупая игра. Только мужчины на такое способны. Зачем тебе убивать Цеску и брать на себя бремя дренаев?

— Все так — но у меня с ним свои счеты. Я доведу дело до конца, и Ананаис тоже.

— Тогда и я с вами. У меня не меньше причин ненавидеть Цеску, чем у вас обоих. Он затравил Олена.

— Но ты женщина, — беспомощно сказал Тенака. Она рассмеялась веселым переливчатым смехом.

— Ох, Тенака, как же я ждала, когда ты наконец скажешь глупость. Ты у нас такой умный и всегда прав. Женщина, скажите на милость! Ну да, я женщина. Но не только. Если б я захотела, то сама убила бы тех четырех солдат. Я не слабее тебя, а то и сильнее, и двигаюсь так же быстро. Ты же знаешь — я полулюдица! Олен увидел меня в Дренане — я была горбуньей и хромоножкой. Он сжалился надо мной, отвез меня в Гравен и использовал тамошние машины по их истинному назначению. Он исцелил меня, соединив с одним из ручных зверей Цески, — знаешь, с кем?

— Нет, — шепотом ответил Тенака.

Она взвилась со ствола, вскинула руки, и Тенака повалился в снег, не в силах дохнуть. Она пригвоздила его к земле, и он, как ни старался, не мог шевельнуться. Крепко держа его за руки, она навалилась на него всей тяжестью, почти касаясь лицом его лица.

— С пантерой, вот с кем.

— Я бы и так тебе поверил — не обязательно было показывать.

— Для кого как. Ведь теперь ты полностью в моей власти.

Он усмехнулся и выгнул спину. Рения, изумленно вскрикнув, отлетела влево. Тенака извернулся и упал на нее, придавив ее руки.

— Мной не так-то просто овладеть, девушка.

— Ну и что же дальше? — спросила она, выгнув бровь. Он покраснел и ничего не ответил — но и не отпустил ее.

Он чувствовал ее тепло, ее запах.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Люблю по-настоящему.

— Нет, нельзя. У меня нет будущего.

— У меня тоже. Что может быть впереди у полулюдицы ? Поцелуй меня.

— Нет.

— Пожалуйста!

Он ничего не ответил, да и не смог бы, ибо губы их слились.

4

Муха стоял в толпе и смотрел на девушку, которую привязывали к столбу. Она не сопротивлялась, не кричала, и в глазах ее светилось презрение. Высокая и светловолосая, она притягивала к себе взгляды, хотя и не была красавицей. Стражники, укладывавшие хворост вокруг ее ног, старались не смотреть на нее, и Муха чувствовал, что им стыдно.

Так же, как и ему.

Офицер, взобравшись на деревянный помост рядом с девушкой, оглядел толпу. Он ощущал молчаливый гнев собравшихся и наслаждался им — ведь гнев этот был бессилен.

Офицера звали Малиф, Он оправил свой багряный плащ, снял шлем и пристроил его на согнутую в локте руку. Солнце светило ярко, и день обещал быть хорошим — просто превосходным.

Малиф прочистил горло.

— Эта женщина, обвиненная в колдовстве, подстрекательстве к мятежу, отравительстве и воровстве, приговорена по всем перечисленным статьям к справедливой казни. Но если кто-то хочет сказать слово в ее защиту, пусть сделает это сейчас.

Его взгляд устремился влево, где в толпе возникло какое-то движение. Старик хотел выйти вперед, но молодой его удерживал. Нет, тут ничего не светит.

Малиф указал рукой направо, на полулюда, одетого в красную с бронзой ливрею Силиуса-магистра.

— Сему служителю закона поручено защищать решение суда. Если кто-то желает сразиться за женщину, именуемую Валтайя, пусть посмотрит сперва на своего противника.

Муха вцепился в руку Белдера.

— Не будь дураком! Тебя убьют. Я не допущу этого.

— Лучше уж умереть, чем смотреть на это, — проворчал старый солдат, однако перестал вырываться, вздохнул и пошел прочь, расталкивая толпу.

Муха глянул на девушку. Она смотрела прямо на него своими серыми глазами и улыбалась без тени насмешки.

— Прости, — одними губами произнес Муха, но она уже отвернулась.

— Можно мне сказать? — сильным и звонким голосом спросила она.

— Закон дает тебе это право, — ответил Малиф, — однако помни, что в твоих словах не должно содержаться никакого подстрекательства, иначе я прикажу заткнуть тебе рот.

— Друзья, — заговорила она, — мне жаль видеть вас здесь сегодня. Смерть — ничто по сравнению с безрадостной жизнью. Большинство из вас я знаю. И всех вас люблю. Пожалуйста, уходите и вспоминайте меня такой, какой знали. Подумайте о чем-нибудь веселом и забудьте об этом печальном событии.

— Им не о чем будет забывать, госпожа! — крикнул кто-то. Толпа раздалась, и высокий человек в черном вышел на открытое место около костра.

Валтайя взглянула сверху в его ярко-голубые глаза. Его лицо скрывала маска из блестящей черной кожи.

Неужто человек с такими красивыми глазами может быть палачом?

— Кто ты? — спросил Малиф.

Человек скинул с себя кожаный плащ и небрежно швырнул в толпу.

— Ты вызывал бойца, так или нет?

Малиф улыбнулся. Незнакомец был крепко сложен, но рядом с полулюдом даже он казался недомерком. Нет, день определенно хорош!

— Сними маску, чтобы мы могли видеть тебя! — потребовал Малиф.

— В этом нет нужды, да и закон этого не предусматривает.

— Что ж, хорошо. Спор решит рукопашная схватка без применения оружия.

— Нет! — крикнула Валтайя. — Опомнитесь, сударь, это безумие. Если мне суждено умереть, пусть я умру одна. Я уже смирилась со своей участью, а из-за вас мне будет еще тяжелее.

Не слушая, неизвестный достал из-за широкого черного пояса пару кожаных перчаток.

— Дозволено ли мне надеть их? — спросил он.

Малиф кивнул, и полулюд вышел вперед. Семи футов росту, с длинной лисьей мордой, с кривыми когтями на руках. Он глухо зарычал и вздернул губу, обнажив блестящие клыки.

— Существуют ли правила для такого боя? — спросил незнакомец.

— Нет, не существуют, — ответил Малиф.

— Прекрасно! — И человек в маске со всего размаху треснул зверя в челюсть.

Один клык сломался, из пасти хлынула кровь. Прыгнув вперед, человек в маске обрушил град ударов на голову полулюда.

Но противник был не из слабых — оправившись от замешательства, он взревел и кинулся на обидчика. Один взмах когтистой лапы — и человек отскочил назад. Камзол его был разодран, на груди проступила кровь. Противники начали описывать круги. Полулюд атаковал — человек взвился в воздух и ударил сапогами ему в морду. Полулюд упал, и человек подбежал к нему, намереваясь его пнуть. Еще один взмах когтистой лапы — и человек повалился навзничь. Полулюд встал в полный рост и вдруг пошатнулся — глаза закатились, язык вывалился из пасти. И тогда человек бросился на него и что было сил принялся молотить по голове. Еще немного — и полулюд рухнул в грязь посреди рыночной площади. Человек постоял над ним, тяжело дыша, и обернулся к ошеломленному Малифу.

— Освободите девушку! Бой окончен.

— Это колдовство! — вскричал Малиф. — Ты колдун. Тебя сожгут вместе с нею. Взять его!

Толпа гневно взревела и подалась вперед.

Ананаис с усмешкой вскочил на помост, Малиф попятился, схватившись за меч. Удар — и Малиф слетел с эшафота. Стража бросилась бежать, а Муха, взобравшись к столбу, перерезал кинжалом веревки.

— Бежим! — прокричал он, схватив Валтайю за руку. — Надо убираться отсюда. Они сейчас вернутся.

— Где мой плащ? — проревел Ананаис.

— У меня, генерал, — крикнул бородач, старый солдат по виду.

Ананаис накинул плащ на плечи, застегнул и вскинул руки, призывая к молчанию.

— Когда вас спросят, кто освободил девушку, отвечайте: бойцы Тенаки-хана. Скажите им, что «Дракон» вернулся.

— Сюда, скорее! — завопил Муха, увлекая Валтайю в узкий переулок.

Ананаис легко спрыгнул с помоста и последовал за ними, оглянувшись еще раз на безжизненное тело Малифа с ненатурально свернутой шеей. Должно быть, упал неудачно. Но если б он не убился, его бы прикончил яд. Ананаис осторожно снял перчатки, нажал на потайную пружину, и отравленные шипы на костяшках ушли внутрь. Он сунул перчатки за пояс и устремился за двумя беглецами.

С булыжной мостовой они нырнули в боковую дверь какого-то дома и оказались в полутемной харчевне; ставни были закрыты, стулья поставлены на столы. Муха с девушкой подошли к стойке, и трактирщик, низенький, лысеющий толстяк, налил им вина в глиняные кружки. Тут из мрака выступил Ананаис, и кувшин выпал из дрожащих пальцев хозяина. Муха испуганно обернулся.

— А, это ты! Для человека твоего роста ты ходишь очень тихо. Все в порядке, Ларкас, — это он спас Валтайю.

— Рад познакомиться с вами, — кивнул трактирщик. — Выпьете вина?

— Охотно.

— Мир сошел с ума, — сказал Ларкас. — Вы знаете, в те первые пять лет, что я держал эту гостиницу, здесь не случилось ни одного убийства. У всех было хоть немного денег, и жить было весело. Мир сошел с ума! — Он налил Ананаису, подлил себе и выпил единым духом. — Все обезумели! Ненавижу насилие. Я приехал сюда, чтобы пожить спокойно. Тихий городок близ Сентранской равнины — чего, казалось бы, лучшего желать? А посмотрите, что творится здесь теперь. Звери разгуливают на двух ногах. Законов никто не понимает, не говоря уж о том, чтобы исполнять их. Кругом доносчики, воры, убийцы. Стоит пустить ветер во время исполнения гимна — и тебя объявят изменником.

Ананаис снял со стола стул, сел ко всем спиной, приподнял маску и выпил. Валтайя подошла к нему — он отвернулся, допил вино и поправил маску. Ладонь девушки легла на его руку.

— Спасибо, что подарил мне жизнь.

— Для меня это было удовольствием.

— У тебя на лице шрамы?

— Еще какие.

— Но они зажили?

— В основном да. Тот, что под правым глазом, то и дело открывается, но ничего, жить с этим можно.

— Я тебя полечу.

— Не стоит.

— Но мне хочется хоть что-то для тебя сделать. Не бойся — мне и раньше доводилось видеть шрамы.

— Не такие. Под этой маской нет лица. А ведь когда-то я слыл красавцем.

— Ты и теперь красив.

Его голубые глаза сверкнули, и он подался вперед, сжав кулак.

— Не делай из меня дурака, женщина!

— Я хотела только...

— Я знаю, чего ты хотела — показать, какая ты добрая. Так вот, я ни в чьей доброте не нуждаюсь. Ни в доброте, ни в понимании. Я был красивым, и мне это нравилось. Теперь я урод и научился жить с этим.

— А теперь послушай меня, — спокойно сказала Валтайя, опершись локтями о стол. — Я хотела сказать, что внешность для меня ничего не значит. Человека красят его дела, а не кожа, которую он носит поверх жил и костей. Твой сегодняшний подвиг был прекрасен.

Ананаис откинулся назад, сложив руки на широкой груди.

— Я сожалею о том, что сказал. Прости меня. Она усмехнулась и крепко сжала ему руку.

— Мне нечего прощать. Просто мы узнали друг друга чуть получше, только и всего.

— За что тебя хотели сжечь? — спросил он, кладя руку поверх ее руки и наслаждаясь теплом ее пальцев.

Она пожала плечами.

— Я травница и знахарка — а еще я всегда говорю правду.

— С подстрекательством и колдовством мне все ясно. А как же насчет воровства?

— Однажды я позаимствовала лошадь. Расскажи лучше о себе.

— Нечего рассказывать. Я воин, который ищет войны.

— Ты из-за этого вернулся в Дренай?

— Трудно сказать.

— И у вас правда целая армия?

— Как же — целых два человека. Но это только начало.

— Что ж, в бодрости духа тебе не откажешь. Твой друг дерется так же хорошо, как и ты?

— Лучше. Это Тенака-хан.

— Надирский князь? Хан Теней?

— Я вижу, ты знаешь нашу историю.

— Я выросла в Дрос-Дельнохе, — сказала она, пригубив вино. — Я думала, он погиб вместе со всем «Драконом».

— Такие, как Тенака, так просто не погибают.

— Тогда ты, должно быть, Ананаис? Золотой Воин?

— Имел когда-то честь так называться.

— О вас обоих ходят легенды. Вдвоем вы истребили двадцать вагрийских всадников в сотне миль к западу от Сузы. А потом окружили и уничтожили большой отряд работорговцев близ Пурдола на востоке.

— Всадников было не двадцать, а всего лишь семеро — и одного трясла лихорадка. А работорговцев было вдвое меньше, чем нас.

— А разве вы не освободили лентрийскую принцессу из рук надирских кочевников, проехав ради этого сотни лиг на север?

— Нет — и я в толк не возьму, откуда взялась эта легенда. Притом все это случилось еще до твоего рождения — откуда ты так хорошо об этом знаешь?

— От Мухи — он замечательный рассказчик. Почему ты меня спас?

— Что за вопрос? Разве я не проехал сотни лиг, чтобы спасти лентрийскую принцессу?

— Но я-то не принцесса.

— Да и я не герой.

— Ты схватился с полулюдом...

— Да — но он был обречен после первого же моего удара. У меня на перчатках отравленные шипы.

— Все равно, немногие отважились бы на такое.

— Тенака убил бы его и без перчаток. Быстротой он уступает только одному из всех известных мне воинов.

— Кому же это?

— Ты что, никогда не слышала о Декадо?

Тенака развел костер и опустился на колени около спящей Рении. Ее дыхание было ровным. Он нежно провел пальцем по ее щеке, потом взошел на пригорок и посмотрел через холмы и долины на юг, туда, где только что взошедшее солнце осветило Скельнские горы.

Леса, реки и широкие луга таяли в голубой дымке, и небо словно стремилось слиться с землей. На юго-западе вонзались в облака Скодийские горы, горделивые и красные, как кровь.

Тенака вздрогнул и запахнулся в плащ. Как прекрасна земля, не знающая присутствия человека.

Его мысли блуждали бесцельно, но образ Рении то и дело вставал перед его умственным взором.

Любит ли он ее? Может ли любовь зародиться столь быстро — или это только влечение одинокого мужчины к несчастному ребенку?

Он нужен ей — но нужна ли ему она?

Особенно теперь, когда предстоит такое.

«Дурак, — сказал он себе, попытавшись представить жизнь с Ренией в своем вентрийском дворце. — Слишком поздно. Ты сжег за собой все мосты».

Он сел на плоский камень и потер глаза.

«И зачем я все это затеял?» — с горечью подумал он. Он не сомневался в том, что способен убить Цеску. Но чего он этим достигнет? Разве мир изменится со смертью одного деспота?

Может, да, а может, и нет — отступать в любом случае поздно.

— О чем ты думаешь? — спросила Рения, присаживаясь рядом с ним и обняв его за пояс. Он прикрыл ее своим плащом.

— Так, грежу наяву. И любуюсь пейзажем.

— Здесь красиво.

— Да — особенно теперь.

— Когда вернется твой друг?

— Скоро.

— Ты тревожишься о нем?

— С чего ты взяла?

— Я ведь слышала, как ты просил его быть осторожным.

— Я всегда волнуюсь за Ананаиса. Он любит порисоваться и слишком полагается на свою силу. Он способен выйти против целой армии, твердо веря, что победит. А глядишь, и победит — если армия не слишком большая.

— Он очень дорог тебе, да?

— Я люблю его.

— Мужчины, говоря это, обычно добавляют «как брата». А ты — нет. И это хорошо. Давно ты его знаешь?

— С семнадцати лет. Я поступил в «Дракон» кадетом, и вскоре мы подружились.

— Зачем он хотел сразиться с тобой?

— На самом деле он этого не хотел. Но жизнь обошлась с ним сурово, и он винил в этом меня — по крайней мере отчасти. Когда-то давно он хотел свергнуть Цеску. И мог бы добиться успеха — но я ему помешал.

— Такое нелегко простить.

— Да, пожалуй, — оглядываясь назад, я это понимаю.

— Ты по-прежнему намерен убить Цеску?

— Да.

— Даже если этим обречешь себя на смерть?

— Даже тогда.

— И куда же мы теперь отправимся? В Дренан ? Он взял ее за подбородок:

— Ты еще не раздумала идти со мной?

— Нет, конечно.

— Пусть это себялюбиво, но я все-таки рад.

Человеческий крик пронзил тишину раннего утра, и стаи птиц, заголосив, снялись с деревьев. Тенака вскочил на ноги.

— Это там! — крикнула Рения, указывая на северо-восток. Тенака обнажил меч, сверкнувший на солнце, и бросился бежать, а Рения за ним.

Крики сопровождались теперь звериным рычанием, и Тенака замедлил бег.

— Это полулюд, — сказал он, когда Рения его догнала.

— Что же делать?

— О черт! Подожди здесь.

Преодолев легкий подъем, Тенака выбежал на небольшую поляну, окруженную заснеженными дубами. Посреди поляны под деревом скорчился человек, окровавленный, с разодранной ногой. Над ним высился громадный полулюд.

Мгновение — и зверь набросился на свою жертву. Тенака закричал, полулюд устремил на него взгляд кроваво-красных глаз. Тенака знал: сейчас он смотрит в лицо смерти, — ни один человек не смог бы выйти живым из схватки с этим чудищем. Рения встала рядом, в руке ее сверкал кинжал.

— Назад! — рявкнул Тенака.

— Что теперь? — как ни в чем не бывало спросила она.

Зверь выпрямился во весь свой девятифутовый рост и растопырил когтистые лапы. На какую-то долю он, видимо, был медведем.

— Бегите! — закричал раненый. — Прошу вас, бегите!

— Хороший совет, — сказала Рения.

Тенака промолчал, и тогда зверь с леденящим душу ревом кинулся на них. По всему лесу разнеслось эхо. Тенака пригнулся, не сводя с чудища глаз.

Тень зверя упала на него, и он бросился вперед с надирским боевым кличем.

Зверь исчез.

Тенака рухнул в сугроб, выронил меч, перекатился, вскочил на ноги и очутился перед раненым, который теперь стоял с улыбкой на лице. На теле его не было ран, а на одежде — крови.

— Что за чертовщина?! — воскликнул Тенака.

Человек замерцал и исчез. Тенака обернулся к Рении — она смотрела прямо перед собой, широко раскрыв глаза.

— Кто-то сыграл с нами шутку, — сказал Тенака, отряхивая снег с камзола.

— Но зачем?

— Не знаю. Пошли отсюда — лес лишился своих чар.

— Они были совсем как настоящие. Я уж подумала, что нам конец. Что это, призраки?

— Кто их разберет? Так или иначе, следов они не оставили, и мне недосуг разгадывать загадки.

— Но ведь должна быть причина. Неужели все это устроили только ради нас?

Он пожал плечами, подал ей руку на крутом склоне, и они вернулись в лагерь.

В сорока милях от них в тесной комнате сидели четверо мужчин, закрыв глаза и соединив умы. Один за другим они открыли глаза, откинулись на спинки стульев и потянулись, словно очнувшись от глубокого сна. Их глава — тот, который явился Тенаке на поляне, — встал, подошел к стрельчатому окну и посмотрел вниз, на луг.

— Ну, что скажете? — не оглядываясь, спросил он. Трое переглянулись, и один из них, коренастый, с густой желтой бородой, ответил:

— По меньшей мере он достоин. Он без колебаний бросился тебе на помощь.

— Так уж ли это важно? — спросил главный, по-прежнему глядя в окно.

— По-моему, да.

— Объясни почему, Аквас.

— Стремясь к своей цели, он не утратил человеколюбия. Он готов скорее рискнуть своей жизнью — даже лишиться ее, — нежели бросить человека в беде. Свет коснулся его.

— Что скажешь ты, Балан?

— Судить о нем слишком рано. Быть может, он действовал под влиянием минуты, — ответил другой, выше и стройнее Акваса, с гривой курчавых темных волос.

— Катан?

Последний из четверых, худощавый, с узким лицом аскета и большими грустными глазами, улыбнулся.

— Будь моя воля, я сказал бы «да». Он достоин. Он человек Истока, хотя и не знает об этом.

— Значит, в главном мы согласны. Думаю, пришло время поговорить с Декадо.

— Не следует ли сначала убедиться окончательное, отец настоятель? — спросил Балан.

— Жизнь ни в чем не убеждает нас окончательно — кроме того, что все мы смертны.

5

Уже час как прозвучал сигнал к тушению огней — улицы Дренана опустели, затих огромный белый город. Луна в своей третьей четверти висела в ясном небе, и ее отражение осколками дробилось в омытых дождем булыжниках Столбовой улицы.

Из тени высокого здания вышли шестеро. На них были надеты черные доспехи, и черные шлемы скрывали их лица. Быстро и целеустремленно зашагали они ко дворцу, не глядя ни вправо, ни влево.

Двое полулюдов с тяжелыми секирами преградили им путь, и шестеро остановились. Шесть пар глаз воззрились на полулюдов — и полулюды, взвыв от боли, бросились бежать.

Множество взглядов следило за шестерыми из-за ставен и плотно задернутых занавесок — они ощущали эти взгляды и чувствовали, как по мере узнавания любопытство сменяется страхом.

Они шли молча и наконец остановились у ворот. Заскрежетал засов, распахнулись тяжелые створки, часовые склонили головы, и шестеро в черных доспехах прошли во двор, а оттуда — в освещенный чадящими факелами коридор с многочисленной стражей. Завидев шестерых, все отступали в сторону и отводили глаза. В торце коридора открылись двойные двери из дуба и бронзы. Предводитель вскинул руку — пятеро повернулись кругом и застыли у дверей, опустив руки в черных перчатках на выточенные из черного дерева эфесы мечей.

Предводитель вошел, подняв забрало.

Как он и полагал, первый министр Цески Ээртик ждал его один за письменным столом. Министр поднял темные глаза с тяжелыми веками.

— Добро пожаловать, Падакс, — сухо, с отзвуком металла произнес он.

— Приветствую вас, советник, — улыбнулся Падакс — высокий, с квадратным лицом и глазами серыми, как зимнее небо. Несмотря на полные чувственные губы, лицо его нельзя было назвать привлекательным. Что-то странное таилось в его чертах, какой-то неуловимый изъян.

— Император нуждается в ваших услугах. — Ээртик встал из-за дубового стола, прошелестев темным бархатным одеянием. Этот звук напомнил Падаксу шелест змеи в сухой траве, и он снова улыбнулся.

— Я всегда готов служить императору.

— Он знает, Падакс, — и знает, что вы цените его щедрость. Некий человек замыслил против императора зло. Нам сообщили, что сейчас он где-то на севере. Император желает взять в плен или убить его.

— Тенака-хан.

— Так вы знаете? — изумленно раскрыл глаза Ээртик.

— Как видите.

— Можно спросить, откуда?

— Нельзя.

— Этот человек — угроза для империи, — скрывая раздражение, сказал Ээртик.

— Можете считать его покойником, как только я отсюда выйду. Известно вам, что его сопровождает Ананаис?

— Нет, неизвестно, но теперь, когда вы сказали об этом, тайна прояснилась. Считалось, что Ананаис умер от ран. То, что они вместе, представляет какое-то затруднение для вашего ордена?

— Нет. Один, двое, десяток, сотня... какая разница? Против моих храмовников им не устоять. Утром мы отправимся в путь.

— Требуется ли от меня какая-либо помощь?

— Да. Через два часа пришлите в Храм ребенка. Девочку моложе десяти лет. Необходимо совершить определенные религиозные обряды. Я должен приобщиться к силе, что держит Вселенную.

— Будет сделано.

— Храмовые постройки обветшали. Я подумываю о том, чтобы присмотреть другой храм — побольше.

— Император придерживается того же мнения. К вашему возвращению я разработаю кое-какие планы.

— Передайте мою благодарность властелину Цеске.

— Непременно. Да будет ваш путь легок, а возвращение радостно.

— На все воля Духа. — Падакс опустил забрало черного шлема.

Настоятель стоял у стрельчатого окна и смотрел на висячий сад. Двадцать восемь братьев преклонили колена перед розовыми кустами. Несмотря на раннюю пору года, розы пышно цвели, и аромат их наполнял воздух.

Настоятель закрыл глаза, воспарил над телом, слетел в сад и опустился около стройного Катана.

Разум Катана раскрылся ему навстречу, и они вместе проникли в хрупкие стебли и сосуды растения.

Роза — красная роза — приветливо приняла их.

Оставив Катана, он подключился к следующему брату. И так — ко всем двадцати восьми.

Только роза Балана еще не расцвела — но бутоны уже набухли, и она ненамного отставала от остальных.

Он вернулся на башню, открыл глаза и глубоко вздохнул. Провел рукой по вискам и перешел к южному окну — на той стороне располагался огород.

Там, стоя на коленях в рыхлой земле, работал монах в грязном буром облачении. Настоятель спустился по винтовой лестнице, ступил на отмытые дочиста плиты дорожки и сошел по каменным ступеням в огород.

— Привет тебе, брат, — сказал он. Монах поднял глаза и поклонился.

— Привет тебе, отец настоятель.

Настоятель опустился на каменную скамью.

— Продолжай. Я не хочу прерывать твои труды.

Монах вернулся к очистке земли от сорняков — руки у него почернели, и ногти растрескались.

Настоятель огляделся. Огород был ухожен, орудия хорошо наточены, дорожки прополоты и подметены.

Он перевел любовный взгляд на садовника. Как же он изменился с того дня, пять лет назад, когда явился сюда и сказал, что хочет стать монахом. Тогда на нем были блестящие доспехи, на поясе — два коротких меча, а на перевязи, пересекающей грудь, — три кинжала.

— Почему ты хочешь служить Истоку? — спросил его в тот день настоятель.

— Я устал от смерти.

— Ты живешь, чтобы убивать, — сказал настоятель, пристально глядя в настороженные глаза воина.

— Я хочу стать другим.

— Ты ищешь убежища? — Нет.

— Почему ты выбрал наш монастырь?

— Я... я молился...

— И получил ответ?

— Нет. Но я шел на запад, а после молитвы передумал и повернул на север. И пришел к вам.

— Ты думаешь, это и есть ответ?

— Я не знаю, — ответил воин. — А ты?

— Ты знаешь, что это за орден?

— Нет.

— Наши братья наделены особым даром и обладают властью, тебе недоступной. Вся жизнь их посвящена Истоку. А что можешь предложить ты?

— Только себя. Свою жизнь.

— Хорошо. Я приму тебя. Но выслушай меня и запомни: ты не должен общаться с другими братьями. Не должен появляться наверху. Ты будешь жить внизу, в хижине работника. Ты снимешь с себя оружие и никогда больше не коснешься его. Ты будешь исполнять черную работу и проявлять полное послушание. Тебе запрещается заговаривать с кем-либо — дозволено только отвечать на мои вопросы.

— Я согласен, — без колебаний ответил воин.

— Я буду беседовать с тобой каждый день и следить за тем, насколько ты продвинулся. Если ты хоть в чем-то нарушишь правила, я выгоню тебя из монастыря.

— Согласен.

Пять лет воин нес свое послушание, и настороженность постепенно исчезала из его темных глаз. Он прилежно учился, но так и не достиг умения освобождать свой дух — во всем же остальном настоятель был им доволен.

— Ты счастлив, Декадо? — спросил теперь настоятель. Монах распрямился и обернулся к нему.

— Да, отец.

— Ты ни о чем не жалеешь?

— Нет.

— У меня есть новости о «Драконе». — Настоятель внимательно следил за выражением его лица. — Хочешь послушать?

Монах на мгновение задумался.

— Да, хочу. Это плохо?

— Нет, Декадо, ничего плохого тут нет. Ведь речь пойдет о твоих друзьях.

Монах молча ожидал продолжения.

— «Дракон» пал в страшной битве с полулюдами Цески. Люди бились отважно, но не смогли выстоять против наделенных разумом зверей.