– Час назад я отослал Энни домой, – подал голос Эндрюсон. – Она была пьяна, – объяснил он, когда Софи вопросительно посмотрела на него.

– Доктор Гесселиус должен был утром ехать в Тэвисток, – сказала Софи в смятении. – Я слышала, как он говорил это вчера вечером у дома моего дяди. Сейчас он уже уехал. – Она и Эндрюсон беспомощно смотрели на Коннора.

– Пойду умоюсь, – обронил Кон и, обойдя их, направился к раздевалке.

– Идите с ним, – велела Софи Эндрюсону. – А после приведите ко мне в контору.

– Хорошо, мэм.

Видя, как он, окровавленный, идет нетвердой походкой к раздевалке, несколько рабочих, занятых на рудничном дворе, поспешили за ним и, пока Эндрюсон помогал ему снять заскорузлую от крови рубаху, стали расспрашивать, что случилось. Скрипя зубами от обжигающей боли, которую причиняла ледяная вода, попадавшая на свежие раны, он объяснил, что произошло. Никто не смеялся над ним; все давали советы, как и чем лучше лечить раны. Несколько ободренный, он застегнул чистую рубаху, которую Эндрюсон надел на него, и вместе они отправились через двор к конторе.

После яркого полуденного солнца в кабинете казалось сумрачно и относительно прохладно.

– Не знаю, куда она ушла, – пробормотал Эндрюсон, увидев, что комната пуста. – Ты сядь и подожди, а мне нужно кое-что сделать. – Он кивнул на прощание и скрылся.

Коннор с интересом оглядел кабинет; стены и полки со множеством предметов свидетельствовали о деятельности Софи Дин. Тут были геологические карты, образцы руд, схемы разрезов, книги по рудничному делу и поиску медных руд. В меньшем количестве, но более интересны были предметы личные: висящий на стене рисунок в рамке, изображавший – и теперь он был уверен в этом – ее отца, толстая, больше подходящая мужчине, ручка на чернильном приборе посреди обшарпанного письменного стола, рядом – выполненная любительской рукой, покрытая розовой глазурью глиняная гроздь – калины? – которой она прижимала бумаги. Слабый аромат роз не мог исходить от вазы с пурпурными цветами на подоконнике; аромат был неуловимее, чем у живых цветов, нежнее, и тем не менее он заполнял всю комнату – ее аромат.

Софи вошла, не вошла – влетела в кабинет, положив конец внимательному изучению интерьера, безмолвно рассказывающего о его хозяйке. Она принесла тазик с чистой водой; через руку у нее было перекинуто ослепительно белое полотенце, из чего он заключил, что в конторе у нее была отдельная туалетная комната.

– Садитесь, – велела Софи, ставя тазик на край стола и кладя рядом полотенце.

Вошел мальчишка, высокий, худенький, с волосами цвета соломы, и протянул ей пакет.

– Энни оставила это, мисс Дин, – сказал он; видно было, как ходит кадык на его тощей шее.

– Спасибо, Мэтью.

Мальчишка переминался с ноги на ногу, глядя, как она раскладывает содержимое пакета на столе.

– Мисс Дин?

– Слушаю тебя.

– В среду мне будет четырнадцать.

– Поздравляю, – сказала она озабоченно, подняв коричневую бутыль и рассматривая ее на просвет.

– Да нет, мэм, – вспыхнул Мэтью, – я о том, что теперь могу работать под землей вместе с отцом. Если вы дадите мне какую-нибудь работу.

– Ах, вот оно что. – Она бросила на него быстрый взгляд. – В таком случае скажи горному мастеру, что я разрешаю. И зайди ко мне в среду: обговорим оплату и прочее.

– Спасибо, мэм! – с ликованием воскликнул мальчишка, и Коннор, глядя на него, подумал, что сейчас он пустится в пляс от радости.

– На подземные работы вы могли бы взять его и в десять лет, – сухо заметил Коннор, когда мальчишка скрылся. Стараясь не морщиться, он снял с себя рубаху.

– По закону могла бы. Но на своем руднике я не посылаю детей под землю.

– Это очень благородно.

Она удивленно взглянула на него.

– Родители Мэтью не согласились бы с вами. В забое он мог бы зарабатывать втрое больше, чем сейчас на промывке руды. Они с радостью отправили бы его на подземные работы в девять лет. Подойдите сюда, пожалуйста. Мне будет удобнее, если вы сядете на стол. – Она сгребла бумаги, освободив угол стола; Коннор тяжело поднялся и подошел к ней.

Они вместе осмотрели раны. Он сильно ободрал бок, но с рукой, которую он, видно, рассадил об острый и неровный край доски, дело было посерьезнее – глубокая рана шла от локтя до подмышки.

– Кровотечение почти остановилось. Но придется тщательно промыть рану, поэтому может опять начать кровоточить.

– Не стоит этого делать.

– Вы мне не доверяете? – холодно спросила она, взглянув на него.

– Не особенно.

– Я уже делала подобные вещи. Когда Майкл Тейвист разбил себе руку молотком, я обработала рану и перевязала, не дожидаясь доктора Гесселиуса.

Он улыбнулся тому, с какой гордостью она это сказала.

– Ну, что ж, тогда приступайте.

– Не дергайтесь, сидите спокойно, даже если будет больно.

– Слушаюсь, мэм. – Он держался хорошо, как подобает мужчине, пока она не принялась класть на рану коричневатую и отвратительно пахнувшую мазь из бутыли.

– О-ох! Черт, что это такое?

– Не ругайтесь, пожалуйста.

Он крепко зажмурил глаза, которые предательски защипало.

– Что… за отрава?

Она взглянула на склянку в руке, потом на него и, неопределенно пожав плечами, ответила:

– Не имею представления.

Секунду они смотрели друг на друга, с трудом сдерживая улыбку. Но тут в открытую дверь кабинета вошел человек, помешав окрепнуть возникшему было хрупкому доверию.

Это был Дженкс, мастер: коренастый, мощный, с черной буйной бородой, которая топорщилась, когда он приходил в ярость. В штольнях ежедневно слышался его зычный голос, изрыгавший проклятия, знаменитые своей витиеватостью и грубостью, и Коннор недоумевал, как он умудряется смирить свой бешеный нрав перед хозяйкой-леди.

– Бригады Мердока и Бина не встретились, – не поздоровавшись, объявил он и бросил косой взгляд на Коннора, который должен был представлять собой странное зрелище; полуобнаженный, сидящий на краешке рабочего стола мисс Дин, покрытый ранами, кровоточащими от ее любительского врачевания. Дженкс прошел мимо них к противоположной стене, где висела огромная карта рудника, и ткнул толстым пальцем в переплетение тонких линий в левом нижнем углу карты. – Не встретились! – повторил он таким тоном, словно не мог поверить в это. – На шесть футов разошлись, жабы, провалиться мне на месте. – Он в сердцах стукнул ребром ладони по карте.

«Жабы? Провалиться на месте?» Коннор едва не рассмеялся, но прикусил язык, встретив пылающий гневом взгляд Дженкса.

Софи отложила кусок тряпицы, с помощью которого смазывала бок Коннора, и тоже подошла к карте. Коннор не видел в карте ничего интересного: множество вертикальных и горизонтальных линий, проведенных куском угля, неоднократно стиравшихся и прочерченных вновь. Софи и Дженкс обменивались торопливыми репликами, тыча пальцем в линии и чуть ли не уткнувшись носом в карту, словно это могло помочь исправить создавшееся положение. Хотя Коннор мало что понимал в горном деле, до него дошло наконец, что две бригады шахтеров одновременно пробивали штреки, одна сверху, другая снизу, перпендикулярно к жиле, чтобы, сойдясь в месте, где она залегала, совместными усилиями начать потом ее разработку. Они не встретились, что означало: взяв неверное направление, проходчики разминулись на целых шесть футов.

Неудивительно, что Дженкс был в такой ярости.

Софи и мастер были одного роста, но Дженкс тяжелее килограммов на сорок. Он был страшен в гневе – в этот момент от его приземистой фигуры словно искры летели; под землей шахтеры старались не попадаться ему на глаза, когда он бывал в бешенстве, но мало кто боялся его по-настоящему.

– Мистер Дженкс, – начала Софи, не обращая ни малейшего внимания на прямо-таки физически ощутимые разочарование и гнев мастера, – как такое могло произойти?

– Пока не знаю. Каждый валит на другого. Думаю, здесь больше вины Бина, но, может быть, они оба напортачили.

– Если они оба взяли неверное направление, то скорее всего причина неудачи – ошибка в техническом задании.

Дженкс беззвучно раскрыл рот, закрыл, и лицо его побагровело, как свекла. На лбу вздулась и пульсировала толстая жила. Коннор боялся, что голова Дженкса сейчас взорвется.

Софи повернулась к карте.

– Порода на юго-западном участке относительно мягкая. Сколько, по-вашему, понадобится времени, чтобы пробить перемычку между штреками?

– Неделя, – подумав, ответил Дженкс.

– Если идти с двух сторон?

– Нет, с одной. И конечно, угол заложения изменится.

– На сколько? – деловито осведомилась Софи.

– На три-четыре градуса. Может, на пять.

– Попробуйте изменить его на три градуса. И задействуйте обе бригады, идите с двух сторон и постарайтесь уложиться в четыре дня, если сможете.

Дженкс с ненавистью посмотрел на карту, потом метнул косой взгляд на Софи.

– В четыре дня?

– Если сможете.

Жила на лбу Дженкса запульсировала медленнее и наконец вовсе исчезла.

– Хватит и трех с половиной.

– Еще лучше.

– Я устрою соревнование. Скажу им, что бригада, которая первой подойдет к месту встречи, получит дополнительные полкроны на человека за каждый фут. – Он опустил крупную лохматую голову и, спохватившись, добавил:

– Если вы согласны.

– Ну конечно, согласна, мистер Дженкс. Это вы хорошо придумали. Поздравляю вас!

Если бы Коннор не видел это собственными глазами, он никогда бы не поверил: Дженкс, от которого не дождаться было доброго слова, который вечно бранился, вдруг расплылся в довольной ухмылке, показав крепкие белые зубы.

– Что с тобой? – на ходу спросил он Коннора, направляясь к двери.

– Поскользнулся на доске и провалился в дренажную яму на сороковом уровне.

– Гм! – И даже не кивнув на прощанье, Дженкс вышел из кабинета.

Софи вновь повернулась к карте. Перед Дженксом она вела себя спокойно и невозмутимо, но теперь стояла, озабоченно покусывая губу, уперши одну руку в бок, а другой накручивая на палец локон.

– Что, все это очень серьезно?

Она оглянулась на него, и сосредоточенная складка меж ее бровей разгладилась.

– О нет. – Она вернулась к нему и стала ополаскивать кусок фланели в тазике. – Такие вещи случаются настолько часто, что было бы глупо каждый раз расстраиваться.

– Но это досадно.

– Конечно, очень досадно. – Она сжала губы, словно сказала больше, чем намеревалась. – Пройти шесть футов за четыре дня, не применяя взрывчатки, это, как, наверно, кажется вам, мистер Пендарвис, слишком много, – заметила она, снова склоняясь над ним и заканчивая обрабатывать глубокие царапины на его боку.

– Почему же?

– Потому что в Корнуолле породы гораздо тверже, чем здесь. Если брать в общем.

Он промычал что-то неопределенное; для него это было новостью.

– Несколько лет назад я побывала на руднике «Чарльстон» в Сент-Остелле. Когда отец был еще жив. Конечно, до определенной глубины там идут открытые выработки, поэтому, чтобы увидеть, каков магнитный железняк, иногда нет необходимости ползать под землей со свечой. Это просто замечательно. Вы были когда-нибудь там?

Он решил не лукавить и сказать правду.

– Нет, не пришлось. Но, конечно, интересно увидеть, как залегают меденосные жилы и прочее.

– Оловянные руды, вы хотите сказать «Чарльстон» – оловянный рудник.

– Да, я имею в виду оловянные. – Пока она не затронула какой-нибудь иной предмет, в котором он не разбирался, Коннор задал ей вопрос о вентиляции на «Калиновом»; в конце концов, эта тема будет затронута в его докладе, а кроме того, он сможет отвлечься и не думать о ее руке, которой она поддерживала его локоть, и о легчайшем прикосновении пряди ее волос к его груди. О шелесте ее платья, когда она двигалась, или аромате, исходящем от нее, легком, как шепот, и вместе с тем отчетливом.

– Да, – с воодушевлением ответила Софи. – Я заказала новый вентилятор, чтобы улучшить циркуляцию воздуха в штольнях, а главное, чтобы вытягивать дым после взрывов. На первый взгляд он прост – обычная труба с клапаном и внутренний цилиндр, но, как мне сказали, он способен прогонять двенадцать тысяч галлонов воздуха в час. Если он окажется так хорош, как его расхваливают, можно будет купить еще один.

– И, конечно, вы делаете это из простого человеколюбия, единственно заботясь о здоровье и безопасности подвластных вам людей, – сказал Кон с иронией.

– Что? – Она непонимающе взглянула на него.

– Вам нет дела до экономии, которую даст понижение температуры в штольнях с помощью нового вентилятора. Это будет запоздалое открытие. Приятный побочный результат вашей заботы.

Она оторвалась от своего занятия и выпрямилась. Ее прекрасные синие глаза изучали его так долго, что ему захотелось превратиться в невидимку.

– Почему вы так плохо думаете обо мне?

– Я вовсе не думаю о вас плохо. – Ему стало неуютно; он чувствовал себя последним кретином. А еще ему захотелось узнать, почему ей важно, что он думает о ней.

– Полагаю, что это так, только не знаю почему. Не могу понять, чем я обидела вас.

От ее взгляда он беспокойно заерзал. Ее искренность заставила его устыдиться своей выходки.

– Ничем вы не обидели меня. Ничем. Я… просто я думал о брате. – Эти слова вырвались у него так непроизвольно, что он решил: это ложь лишь наполовину.

– Вашем брате?

– Он тоже шахтер. Был шахтером. Он больше не в состоянии работать из-за болезни легких, у него чахотка.

– Очень сожалею. – Это прозвучало правдиво: ее лицо смягчилось. – Он живет в Корнуолле? – спросила Софи.

– Нет, он здесь, в Уикерли, со мной.

– Вы заботитесь о нем? Он грустно улыбнулся.

– В некотором смысле. Это для меня новая роль. Он старше меня. И…

– Звучит необычно, – мягко заметила она. – И… вы переживаете за него.

– Да.

Они долго и внимательно смотрели друг на друга, и он вообразил, что его лицо выражает то же легкое удивление, что и ее, потому что они, может, впервые после их первой встречи заговорили открыто и без враждебности. Почти как друзья.

Софи первой нарушила молчание.

– Ну что ж, все готово, можно перевязывать. – Она взяла квадратный лоскут белой материи, похожий на разорванную наволочку, который нашла в пакете Энни Уайтед. – Не уверена, что хватит обернуть вокруг вас.

Однако материи хватило, правда с трудом; Коннор с удовольствием смотрел, как она туго связывает концы у него на груди. Софи бросила на него быстрый взгляд, и тут он заметил, что ее щеки розовее, чем обычно. Интересно. Все это интимное врачевание ничуть не смущало ее, пока они пикировались, но теперь, когда они заговорили по-людски, вежливо, она краснеет.

– А здесь порез глубже, – озабоченно сказала она, разглядывая его руку. – Боюсь, эту рану придется зашивать.

– Это ваше мнение как специалиста, доктор?

В ее глазах вспыхнули веселые искорки.

– Да, пациент. На вашем месте, мистер Пендарвис, я бы пошла прямо к…

– Так, так, что тут происходит? Разрази меня гром! Кабы знать, что раненым тут такой почет, я б, черт подери, давным-давно сиганул в какую-никакую яму. – Появившийся Трэнтер Фокс, оставляя грязные следы на чистом полу, стащил с головы шлем и во весь рот улыбнулся мисс Дин.

– Здравствуйте, мистер Фокс, – приветствовала она его, пряча улыбку. – Что привело вас ко мне в такое время?

– Хотел посмотреть, как тут мой приятель, мэм, – произнес он торжественно, подходя ближе и делая вид, что с интересом разглядывает перевязанную грудь Коннора и все еще кровоточащую руку. – Как ты, Джек? Вижу, тебя лечит ангел милосердия. Если собираешься на тот свет прямо сейчас, по крайней мере, последнее, что увидишь, будет красивая женщина.

Софи фыркнула.

– Это успокаивает, – подхватил его игривый тон Коннор. – Постараюсь не сводить с нее глаз, когда наступит последний момент.

– Так и сделай. – Трэнтер сунул руки в карманы и поглядывал исподтишка на Софи, когда она не смотрела на него. – И как вы лечите нашего инвалида, мэм? Если позволено будет спросить?

– Да особенно никак, только промываю раны и мажу вот этим, – она показала на склянку с бурой, отвратительно пахнущей жидкостью, – чтобы быть уверенной, что он выживет.

– Это то, что нужно, – Трэнтер кашлянул и потер ладони, – чтобы поставить его на ноги.

– Верно.

Они обменялись улыбками. Для Коннора стали откровением эти их отношения с взаимным подтруниванием. Поведение напарника подтверждало разговоры о том, что Трэнтер увлечен хозяйкой рудника, и вновь показало ему прежнюю Софи, какой он успел ее увидеть, – похожую на беззаботную девчонку.

– По-моему, мистер Фокс, до конца вашей смены осталось еще три часа или около того?

– Да, мисс Дин, но я так беспокоился, так беспокоился, что кирка валилась из рук. Я должен был увидеть, как тут этот парень, не то с ума сошел бы.

– Ах, вот оно что. Ну а теперь, когда вы успокоились, наверное, ничто не мешает вам вернуться на рабочее место.

Трэнтер задумчиво поскреб подбородок и наконец проворчал:

– Пожалуй, ничто не мешает. – Он нехотя направился к двери. – Ты, Джек, полежи день-два, а нужно – и три, не то раны откроются, и ты все тут кровью затопишь. Обо мне не думай, я и один справлюсь, не думай ни секунды, я много чего такого…

– Увидимся завтра, – прервал его речь Коннор.

– Да? Вот это хорошо. Это…

– Очень сомневаюсь, – строго возразила Софи. – Я, мистер Пендарвис, считаю, что это было бы слишком неразумно.

– Слишком неразумно, – как эхо, повторил Трэнтер, согласно кивая. – Ни за что не поверю, что ты способен на такое. Прислушайся к своему доктору, Джек, она говорит умные вещи. Мисс Дин известна своей мудростью, понял? Не говоря уже о ее знаменитой красоте, и простые, неотесанные шахтеры, как ты или я, поступают умно, когда слушаются ее советов по всяким делам, серьезным и не очень. Потому что она настоящая опора для…

– Благодарю вас, мистер Фокс, – смеясь, остановила его витиеватую речь Софи. – А теперь до свидания. Трэнтер низко поклонился.

– Ваш покорный слуга, – со вздохом сказал он в пол и бочком отступил в коридор.

– Мне нравится, как вы смеетесь, – тихо сказал Коннор.

Она опустила голову, но ничего не ответила.

– Вы смеялись в день нашей первой встречи, помните?

Она легкими прикосновениями наносила жидкую мазь на рану на внутренней поверхности плеча, для удобства положив его руку себе на сгиб локтя, и его пальцы слегка касались ее груди. После его слов в невинном этом прикосновении появился оттенок интимности; она отступила на шаг и принялась рыться в пакете Энни, ища, чем перевязать его руку.

– Как поживает Птичка? – спросил он ровным голосом.

– Птичка? Знаете, вы произвели на нее впечатление.

– Правда?

– Она постоянно вспоминаете вас.

– И что же она говорит?

– Она вас называет «хороший дядя с большими руками».

Коннор тихо рассмеялся. Дождавшись, когда она снова взяла его руку, чтобы обмотать тонкой полоской белой материи, он, решившись, сказал:

– Я хотел бы пригласить вас на прогулку в субботу вечером, мисс Дин.

На нее стоило посмотреть в этот момент. Он успел заметить, как радостно вспыхнули ее глаза, прежде чем она отвела взгляд и быстро ответила:

– О нет. Я не могу.

Он разглядывал ее белый, точно фарфоровый, профиль: аристократической формы нос с изящным вырезом ноздрей, дивно вылепленные губы. Волосы ее сегодня были забраны в небольшую сетку, но несколько длинных прядей выбились из прически, смягчая ее строгость. Его не удивил отказ Софи прийти на свидание. Ответ был известен заранее, можно было не спрашивать.

Но он устал делать то, что от него ожидали.

– Мы не пойдем далеко, – ненавязчиво настаивал он, – погуляем вдоль реки, здесь, в деревне. Вам совершенно нечего опасаться.

Услышав последние слова, она недоуменно подняла бровь и улыбнулась уголком рта. Однако снова ответила:

– Нет, не могу.

Он соскочил со стола так резко, что она вздрогнула.

– Простите мне мою дерзость. Больше я не стану надоедать вам своими просьбами. – Стиснув зубы от боли, он заправил концы лоскута под повязку и оглянулся в поисках рубахи.

Она первой дотянулась до нее, лежавшей на столе, и протянула ему.

– Мистер Пендарвис, – начала она, и что-то в ее тоне заставило его замереть с рубахой в руках, – я не могу принять ваше приглашение, потому что… не могу. В следующую субботу день Иоанна Крестителя, а я – регент детского хора. Мы будем выступать на лугу перед церковью. Если не случится дождь, устроим еще и праздник. Это… важный день для Уикерли. – Она запнулась, и он мог поклясться, что ее щеки вновь окрасил румянец. Не оттого ли, что объясняла причину отказа с излишним пылом?

Он с видимым трудом принялся надевать рубаху, так что ей пришлось помогать ему. Уловка сработала, тогда он притворился, что не может согнуть левую руку, и она стала застегивать ему рубаху. Пока она трудилась над пуговицами, он смотрел на ее лицо, непроницаемое, но такое прекрасное, такое близкое. Она могла испытывать к нему все, что угодно, но только не равнодушие, в этом он был уверен. Он поднял руку и осторожно заправил золотистую прядку ей за ухо. Непозволительная вольность. Как она воспримет это?

Ее руки замерли у него на груди. Она растерянно подняла на него глаза, взгляды их встретились, и в синеве ее глаз он увидел всю ее наивность, и вспыхнувшее любопытство, и трепет, и волнение. Он склонился над ней, словно притянутый магнитом; в какой-то миг он понял, что сейчас они поцелуются, но в следующее мгновение – что этого не произойдет. Не только потому, что они оба не решатся, но и потому, что это просто невозможно, немыслимо. По-прежнему не сводя с нее глаз, не в силах оторваться от ее лица, он отступил назад.

Теперь между ними было некоторое безопасное расстояние, и это помогло им прийти в себя. Она нервно потерла правую руку у плеча и хрипло – в горле у нее пересохло – откашлялась.

– Пойдите сегодня же к доктору Гесселиусу. Думаю, к шести вечера он уже вернется домой. Его дом прямо напротив таверны. Не помню, как она называется, – добавила она зачем-то, в деревне была всего одна таверна. – Сходите к нему, обещаете?

– Обещаю.

Она успокоенно кивнула.

– И не выходите завтра на работу. Доктор, возможно, наложит швы на руку, и несколько дней ее нельзя будет беспокоить.

– Нет, я выйду завтра.

– Но это неразумно.

– А вы оплатите дни, пока я буду выздоравливать? – спросил он уже от двери.

– Оплачу? Конечно, нет. Платить за то, что вы не будете работать? – Она была в замешательстве, на лице было написано искреннее недоумение.

– Таковы новые веяния, – как бы сам удивляясь, пожал он плечами. – На угольных шахтах в Дареме горняки устраивают из-за этого забастовки.

– Забастовки! – Глаза ее в ужасе расширились; она скривилась, будто произнесла непристойное слово. Он не смог сдержаться, засмеялся и повторил слова:

– Да, забастовки. – Он поднял руку, будто прикасаясь к отсутствовавшей шляпе. – До субботы, мисс Дин, – сказал он и оставил ее одну.