Глава 32

Этот характерный звук они услыхали одновременно – тяжелое и медленное постукивание трости по деревянным половицам. На ковре оно стало глуше, потом вновь зазвучало на паркете. Все ближе и ближе. Анна подошла к Броуди и взяла его за руку. Заглянув ему в лицо, она ужаснулась.

– С тобой все в порядке?

Броуди даже не услышал вопроса. Все его чувства были сосредоточены на этом зловещем, неумолимо приближающемся звуке: тук… тук… тук… Вот он различил и походку: старческое шарканье ног. Скопившееся за всю жизнь ожесточение поднялось к горлу Броуди подобно желчи, но что-то еще более сильное, чем ненависть, застучало в потайную, наглухо запертую дверь у него в душе.

Гардины в гостиной были задернуты, стоял полумрак. Они лишь смутно различали сгорбленную фигуру, пока посетитель не пересек порог и не остановился на пятне от послеполуденного света, падавшего на пол библиотеки. Но даже после этого кружившие в воздухе пылинки не позволили им толком разглядеть силуэт и черты вошедшего. Анна бросила беспокойный взгляд на Броуди, потом оставила его и двинулась навстречу гостю с неуверенной улыбкой на губах.

– Милорд, – негромко произнесла она в виде приветствия.

Риджис Ганн, граф Бэттиском, оказался глубоким стариком – худым как щепка, с белоснежными волосами и тонкими, хрупкими костями. Он весь был согнут, сгорблен, скрючен ревматизмом. На острых скулах кожа была туго натянута, сквозь нее просвечивали кости, но дальше она спускалась вниз бесчисленными морщинками, образуя складки под подбородком на тощей птичьей шее. Узловатые, обезображенные болезнью пальцы сжимали черную трость, искривленные ноги вместе с тростью образовали шаткий треножник. Анна не решилась протягивать ему руку. Вместо этого она сделала реверанс и сразу поняла, что поступила правильно.

– Здравствуйте, – сказал граф. – Прошу меня простить за столь внезапное вторжение. Знаю, это непростительная грубость – явиться без предупреждения, но я…

Его голос пресекся: оставив всякие попытки поддерживать вежливый светский разговор с Анной, он устремил пронзительный взгляд на Броуди. Его тонкие, почти невидимые губы дважды раскрылись и закрылись без звука, прежде чем он сумел выговорить следующие слова.

– Николас? Это ты?

Броуди стиснул руки за спиной. С каменным лицом, не двинувшись с места, он ответил:

– Нет, я Джон. Ник умер.

Граф покачнулся, как от удара. Анна подхватила его под локоть, чтобы он устоял на месте. Бережно, медленно, шаг за шагом, она отвела его к кожаной кушетке и помогла сесть. Он зажал свою черную трость между колен и закрыл глаза. Его бескровное лицо цветом напоминало пчелиный воск. Тонкие, как пергамент, ноздри трепетали при каждом вздохе.

Анна бросила тревожный взгляд на Броуди. Его гранитная выдержка рушилась, он нерешительно направился к отцу. Его влекло чувство более сильное, чем озлобленность или обида двадцатилетней давности. Он опустился на кушетку рядом со старым графом. Анна смотрела на них, стараясь найти фамильное сходство. Вот оно: в глазах, хотя глаза отца выцвели от старости, в очертаниях высокого гордого лба. Тот же нос, те же скулы.

Наступило долгое молчание. Риджис Ганн поднял трясущуюся, почти невесомую руку и положил ее на рукав Броуди.

– Джон? – переспросил он дрожащим голосом. Тело у него было, как у воробья, но глаза в эту минуту горели орлиным блеском.

– Джон, – повторил он, уставившись на неподвижную руку Броуди. – Мой сын.

Обиженный ребенок, все еще живший в душе Броуди, хотел отпрянуть, заорать во весь голос, обрушить на этого старика всю скопившуюся внутри мстительную злобу и заставить его съежиться от ужаса. Вместо этого он с трепетной бережностью взял руку отца, похожую на тонкую птичью лапку, поднес ее к губам и поцеловал.

– Отец, – прошептал он.

Старческая рука поднялась и обвила его шею. Они обнялись.

Анна смотрела в пол, чтобы их не смущать. Она сама не знала, что плачет, и лишь с удивлением заметила, как капли слез падают на ковер и на носки ее туфель.

Граф разомкнул объятия и отстранился, желая взглянуть на своего сына: казалось, он не может оторвать глаз от Броуди.

– Я так долго пытался тебя разыскать… тебя и Николаса. Больше года прошло, Джон. Джентльмен, которого я нанял, сказал мне, что ты сидишь в тюрьме… за убийство. Но когда я отправился туда, меня не впустили. Сказали, что встречи с тобой запрещены.

– Я никогда никого не убивал.

Риджис Ганн вскинул костлявую руку, словно давая понять этим жестом, что отбрасывает это предположение как совершенно несостоятельное.

– Разумеется, ты никого не убивал, – сказал он с чувством, и на этом дело было закрыто.

Теперь уже сам Броуди опустил голову, стараясь скрыть недостойные мужчины слезы, невольно навернувшиеся на глаза, но ему пришлось признать, что безоговорочная, не знающая ни минуты колебаний вера отца в его невиновность растрогала его до глубины души. Он ощутил легкое, как перышко, прикосновение к своему плечу и снова поднял голову.

– Значит, Николас умер?

– Да, сэр. Четыре месяца назад.

– Он был болен?

– Нет, он… – Броуди умолк в замешательстве, не зная, что сказать. – Это произошло внезапно. Он не мучился.

Он оглянулся на Анну. Она тихонько присела подальше от них, стараясь их не стеснять, и теперь бросила на него взгляд, полный сочувствия. Ему хотелось спросить, что именно он может рассказать отцу о Нике и каким образом объяснить свое собственное присутствие в доме Журденов. Ум старика был совершенно ясен, но Броуди понимал, что причинит отцу слишком большую боль, если выложит ему всю неприглядную правду.

– Слава богу, что он не страдал, – проговорил старый граф. – У меня есть еще один сын, – продолжал он, – от моей покойной жены. Твой сводный брат.

Броуди кивнул, а Риджис Ганн с горечью покачал головой:

– Он стал жестоким разочарованием для меня, Джон.

Я не могу оставить ему свое состояние: он пропил бы все, промотал бы или еще что похуже. Гораздо хуже. Вот почему я так настойчиво разыскивал тебя и Ника. Я разослал сыщиков по всей стране, но поиски так затянулись, что я почти потерял надежду. И сейчас… для меня это настоящее чудо.

Они держались за руки. Собрав воедино все свое мужество, Броуди задал вопрос, мучивший его на протяжении долгих лет. Он заговорил мягко, стараясь, чтобы в голосе не прозвучал упрек:

– Почему вы отослали нас из дома?

Граф Бэттиском поднял подбородок и уставился в пространство. Кадык дергался на его тонкой шее, беспокойные пальцы выравнивали складку брюк на остром колене.

– Потому что… – ему пришлось откашляться, – потому что я был горд и глуп.

После этого Риджис Ганн опять умолк, и Броуди внезапно осознал, что слова, которые он только что услышал, его отец никогда никому не говорил раньше, возможно, даже себе самому.

Какое-то движение в дверях привлекло его внимание. Опять горничная. Он покачал головой, давая понять, что им нельзя мешать.

– К вам пришел мистер Воган, сэр.

Анна встала.

– Я с ним поговорю, Джон, – тихо сказала она. Пора было оставить их наедине, и она обрадовалась предлогу, дающему ей возможность уйти.

– Я прикажу подать вам чаю. Располагайтесь поудобнее, будьте как дома, – с улыбкой сказала она графу. – Прошу меня извинить.

Броуди проводил ее взглядом и ощутил в груди почти непереносимую боль. Мысль о расставании с Анной стала казаться ему не просто невозможной, но прямо-таки непристойной – каким-то кощунственным посягательством на все святое, во что он когда-либо верил. Слова отца вновь привлекли его внимание, но не смогли снять свинцовую тяжесть с души.

– Я всей душой любил Элизабет, Джон, но не мог на ней жениться. Вернее, в то время я так думал. Сегодня – видит бог! – я поступил бы иначе.

Его тонкие губы растянулись в печальной улыбке.

– Она была настолько ниже меня по происхождению… по моим тогдашним представлениям, это делало брак невозможным. Поэтому вы, мои мальчики, стали незаконнорожденными. Я боялся скандала.

Риджис Ганн опустил глаза, стыдясь самого себя.

– Но мне и в голову не приходило, что она может меня бросить! Я думал, она останется со мной, позволит мне себя содержать, примет мою помощь… Я надеялся, что все пойдет, как прежде. Я проявил… – старик опять сглотнул и сделал глубокий вздох, – самонадеянность.

Потом он взглянул прямо в глаза Броуди:

– Я поступил как высокомерный и невежественный сукин сын.

Губы Броуди сочувственно дрогнули, и это придало его отцу решимости продолжить рассказ.

– Элизабет тоже оказалась страшно упрямой, вот в чем вся беда. Она не пожелала взять у меня ни пенса, все мои письма отсылала назад нераспечатанными. Когда я наконец узнал, куда она вас увезла, я сам поехал туда и попытался ее вразумить. Ха! Уж лучше бы я не ездил. В тот день мы с ней страшно поругались, Джон. Мы наговорили друг другу много ужасных вещей. Об этих словах я буду сожалеть до самой смерти. И с тех пор я больше никогда ее не видел.

Его пальцы, стискивающие руку Броуди, сжались еще крепче, горькая печаль затуманила старческий взор. В эту самую минуту Броуди простил ему все.

– А потом Эдвина – это моя жена – забеременела и родила ребенка, а я попытался заставить себя все забыть. Я был страшно рад, что у меня родился сын, законный наследник, о котором я так долго мечтал. И еще, скажу тебе честно, я был возмущен тем, что Элизабет меня отвергла. Но я никогда не любил Эдвину, а Нил, как я уже говорил, стал для меня жестоким разочарованием едва ли не с первого часа своего появления на свет.

– Нил?

– Твой сводный брат. Эдвина его избаловала, не это было еще не все.

Старый граф устало откинулся на спинку кушетки и заговорил, полузакрыв глаза:

– Он рос жестоким, совершенно необузданным ребенком, в нем было что-то… противоестественное. Я мог бы порассказать тебе о жутких зверствах, учиняемых им. И он не избавился от своих привычек, став взрослым, наоборот, с годами он все больше превращался в чудовище. Я все испробовал: урезал его денежное содержание, даже пригрозил, что лишу его наследства, как только найду моих первенцев, моих близнецов…

– Но у вас остался всего один из первенцев, дорогой папаша. А через минуту не останется ни одного. Никого, кроме меня.

Нил Воган… нет, Нил Ганн стоял в дверях, обнажив в гнусной ухмылке пожелтевшие зубы. Одной рукой он держал Анну за плечи, другой – прижимал к ее виску пистолет. Сам не зная как, Броуди сумел подняться на ноги. Его тело было как будто парализовано: кровь не бежала по жилам, мускулы превратились в желе. В побелевшем лице Анны он увидел отражение своего собственного страха.

– Отпусти ее, – произнес он срывающимся голосом.

Нил рассмеялся:

– О, нет, вряд ли это возможно.

Он медленно сдвинул пистолет ниже, проводя стволом по ее шее, по плечу, пока дуло не уперлось прямо в ложбинку между грудей.

– Нет, Джон, вряд ли это возможно, – повторил он и захохотал, словно услышал ему одному понятную шутку.

Анна содрогнулась. Ее мутило от его скверного дыхания.

– Ты не понимаешь, откуда мне известно твое имя? Я с самого начала знал, что ты не Ник. В конце концов, это же я воткнул нож ему в сердце.

Короткое рыдание вырвалось из груди Анны, она чуть не осела на пол в отчаянии, но Нил схватил ее за волосы и заставил вскинуть голову.

– Я думал, что и с тобой тоже покончил раз и навсегда, когда перерезал горло твоей шлюхе, но ты опять встал мне поперек дороги, словно какой-то чертов феникс. Только учти, во второй раз у тебя этот номер не пройдет. Теперь я все возьму в свои руки – это единственно верный путь.

Опять его губы раздвинулись в хищном оскале.

– В тот раз я разработал чересчур хитроумный план, это меня и подвело. Но я не повторяю своих ошибок. Если хочешь, чтобы работа была сделана на совесть, выполняй ее сам, не передоверяй никому, даже палачу. А ну-ка отойди от моего отца!

Броуди загородил собой лорда Риджиса, встав между ним и пистолетом Нила.

– Это ты нанял тех придурков, что пытались убить меня в Неаполе? – прохрипел он сквозь зубы, не тронувшись с места.

Ему казалось, что его голова набита ватой; все, что он мог сделать, это тянуть время в ожидании благоприятного момента, какого-то шанса, лазейки, хоть малейшей возможности.

Нил кивнул.

– Тупые, никчемные итальянские свиньи. Все, что они сумели, это пристрелить твоего охранника.

– Три человека умерли по твоей вине.

– Через минуту их станет пятеро.

У Броуди зазвенело в ушах.

– Четыре. Это все, что тебе нужно. Отпусти Анну.

– Мне чертовски жаль, но это невозможно.

Помогая себе тростью, граф Бэттиском поднялся с кушетки.

– Нил, – проговорил он таким голосом, словно в его легких совсем не осталось воздуха. – Во имя всего святого…

– Стоять! Не подходите ко мне, отец, а не то мне придется пристрелить и вас тоже. Так нельзя, это все испортит. Ваша смерть наступит несколько позже. Дома она будет выглядеть естественной…

Броуди не сомневался, что Нил говорит всерьез и отправит на тот свет родного отца, не задумываясь.

– Отпусти Анну, – повторил он, двигаясь влево, в сторону от отца.

Нил повернулся за ним следом, таща Анну перед собой, как сноп, и ни на минуту не спуская глаз с Броуди. Остановившись и по-прежнему держа ее одной рукой за волосы, он передвинул пистолет кверху и приставил дуло к ее щеке. Она на мгновение закрыла глаза. Ею овладела опасная слабость, покорность судьбе, ужаснувшая ее саму. Но ведь руки у нее свободны! Открыв глаза, она бросила обезумевший, умоляющий взгляд на Броуди. Господи боже, только бы он понял, только бы не замешкался! Стиснув руки, Анна сделала глубокий медленный вдох и что было сил ударила Нила локтем в бок.

Оглушительный выстрел прогремел прямо у нее над ухом, и она поняла, что мертва.

Но тогда… откуда же она может видеть, как Джон одним прыжком преодолевает шесть футов разделявшего их пространства и падает на пол, сцепившись с Нилом в рукопашную? Она завизжала, хватаясь за волосы и глядя, как они перекатываются по полу, опрокидывая мебель и круша все вокруг. Вот раздался еще один выстрел: на этот раз приглушенный, куда страшнее первого. Мужчины на полу замерли. Анна снова вскрикнула, увидев, что Нил поднимается на колени, а затем и на ноги. Броуди остался лежать неподвижно в луже крови.

Она бросилась к нему, опустилась на колени, обхватила руками его голову и принялась укачивать его в слепом и бездумном горе.

– Ты этого не сделаешь, старик.

Анна обернулась. Нил злорадно улыбался своему отцу. Двумя трясущимися руками Риджис Ганн сжимал пистолет – пистолет Броуди, забытый на столе и упавший на пол во время драки. Не переставая зловеще улыбаться, Нил прицелился в Анну. Она услыхала щелчок взведенного курка.

– Прощай, любовь моя, – сказала Анна – а может, только подумала? – глядя в безжизненное лицо Броуди.

Раздался выстрел. Нил рухнул на пол, как срубленное дерево. Казалось, даже массивные стены дома задрожали. Риджис Ганн застывшим взглядом смотрел вниз, на распростертые тела своих сыновей.

Глава 33

– Мы глубоко сочувствуем вашей тяжелой утрате, дорогая.

– Бедное дитя, если мы хоть что-нибудь можем сделать для вас…

– Какая ужасная трагедия. Он был так молод, у него вся жизнь была впереди…

Пришедшие отдать последний долг покойному медленной цепочкой шествовали мимо закрытого гроба, а затем, наклонившись, шепотом выражали соболезнования затянутой в траур и закутанной в черную вуаль вдове, сидевшей в окружении членов семьи. Она благодарила, наклоняя голову, пожимая руки, изредка обмениваясь с кем-нибудь из посетителей негромким словом. Друзьям и знакомым казалось, что они различают слезы за густой вуалью.

Кузен Стивен, выглядевший необычайно солидно в черном костюме, приветствовал визитеров у входа и усаживал их на стулья в Парадной гостиной Журденов. Тетушка несчастной вдовы, внушительная и несгибаемая, сидела рядом с племянницей, время от времени приободряющим жестом похлопывая ее по руке. С другой стороны от нее сидела кузина Дженни и тихо лила слезы в кружевной платочек.

Позади них заняла место лучшая подруга вдовы Милли Поллинакс, сопровождаемая мистером Мактавишем. Время от времени она тоже прикладывала платочек к глазам, только, как ни странно, он оставался совершенно сухим. Еще более удивительным казалось то, что под завесой опущенных ресниц прекрасные темные глаза миссис Поллинакс задорно блестели, как будто в предвкушении чего-то приятного.

Одно из окон было открыто, штора на нем надувалась парусом, и легкий ветерок заносил в гостиную запах осени. В кустах за окном еще стрекотали запоздалые сверчки, птицы затянули свой вечерний концерт в ветвях старых лип. Солнце садилось: по натертому до блеска паркетному полу, по полированной крышке гроба протянулись унылые вечерние тени. Слуги начали зажигать свечи. Гости спрашивали себя, предусматривает ли траурная церемония закуску и выпивку.

В дальнем конце гостиной вдруг послышался взволнованный ропот. Посетители, шедшие впереди, были слишком хорошо воспитаны, чтобы поворачиваться или оглядываться, однако искушение оказалось чрезвычайно велико, тем более что беспокойный шум за спиной становился все громче.

Какой-то мужчина, нарушая торжественность скорбной церемонии, пробирался между сидящими на стульях и стоящими визитерами, продвигаясь ближе к гробу. Добравшись до цели, он остановился, склонив голову и положив руку на крышку красного дерева. Другая рука у него висела в черной повязке, переброшенной через плечо. Всеобщее возбуждение достигло предела: все шепотом задавали один и тот же вопрос. Вдова, не отрываясь, смотрела сквозь вуаль на спину незнакомца. Но вот он повернулся лицом к собравшимся.

Все дружно ахнули от изумления. Кузен Стивен плавно приблизился к вновь прибывшему, пожал ему руку и что-то негромко сказал. И опять все гостиная загудела, как потревоженный улей, только на этот раз припевом повторялось одно слово:

– Брат!

– Это его брат, они были близнецами!

– Я слыхала, его зовут Броуди.

– Какая плебейская фамилия!

– Он же побочный сын, разве вы не знали?

– Да, но его отец граф! Он унаследует и титул, и все состояние.

– Ш-ш-ш…

Все взгляды, открыто или исподтишка, были прикованы к незаконнорожденному сыну богатого графа, пока Стивен подводил его к вдове. Последовала церемония представления, но, сколько гости ни напрягали слух, сколько ни вытягивали шеи, никто не смог разобрать ни слова. Затем мужчины помогли миссис Бальфур подняться и вывели ее из комнаты. Когда она проходила мимо миссис Поллинакс, та как будто подмигнула. Но такого быть не могло! Скорее всего ей что-то попало в глаз. Вдова скрылась за дверью, и шепот в гостиной перерос в негромкий, но явственный гул.

В дверях библиотеки Броуди наклонился и доверительно проговорил на ухо Стивену:

– Я хотел бы сказать вдове моего брата несколько слов наедине, если не возражаете.

– О, разумеется, у меня нет никаких возражений. – Стивен выглядел несколько удивленным, но, отвесив сухой, полный достоинства поклон, удалился.

Броуди повернулся к Анне. Ее вид несколько отрезвил его, умерил эйфорию, которую он едва сдерживал последние несколько минут. Вся затянутая в черное, она казалась маленькой и печальной, как будто потерянной. Плотное черное кружево вуали полностью скрывало ее лицо. Но вот она стремительным грациозным движением откинула вуаль, и он на мгновение успел увидеть ее лицо – смеющееся и счастливое, – прежде чем она бросилась ему на шею.

– Мне так тебя не хватало, Джон, я чуть не умерла с тоски! Я думала, ты никогда не вернешься. Где Дитц тебя прятал? Как твое плечо, как поживает твой отец? Почему тебя так долго не было? С тобой все в порядке, ты поправился? Мне кажется, сто лет прошло!

– Прошло всего несколько дней, – возразил Броуди, смеясь и целуя ее.

Он обнимал ее так крепко, что она получила ответ по крайней мере на один из своих вопросов: рана почти зажила.

– Мой отец здоров, – сказал Броуди. – Он приедет завтра на похороны. Он хочет перевезти тело Ника в Денбишир и похоронить его рядом с домом.

– Значит, ты все ему рассказал?

– Да, все.

Несколько минут они стояли молча, нежно обнявшись и проникнувшись скорбью старика.

– А потом он собирается съездить в Лондон, – заговорил Броуди, прервав молчание. – Я должен буду сопровождать его.

– В Лондон? Зачем?

– Повидаться со своими адвокатами. Энни, он хочет меня усыновить.

– О, Джон, я так рада за тебя. – Она заплакала, прижимаясь лицом к его рубашке, и он едва не последовал ее примеру. Раздался негромкий стук в дверь.

– Извини, Анна, но некоторые из гостей собираются уходить, – послышался тихий голос Стивена. – Не хотели бы вы с мистером Броуди попрощаться с ними?

– Мы бы хотели? – шепотом спросила Анна.

– Лично я предпочел бы остаться здесь и утешить вдову.

Не успела она и глазом моргнуть, как Броуди уже расстегнул три пуговицы на лифе ее вдовьего одеяния.

– И думать не смей, – строго одернула его Анна, отталкивая его руку, уже занявшуюся четвертой пуговицей. – Я в трауре на целый год.

Броуди расхохотался – громко и от души. Они оба одновременно зажали рты ладонями, шикая друг на друга и хихикая, как пара расшалившихся детишек. Потом он снова крепко обнял ее, чтобы можно было разговаривать самым тихим шепотом.

– Не меньше года, Джон, это непременное условие. Если я хотя бы заикнусь о сокращении срока траура, тетя Шарлотта упадет в обморок.

– В таком случае рекомендую, заранее запастись нюхательными солями, – посоветовал Броуди, легонько покусывая ее губы. – Я не могу дожидаться целый год, чтобы заполучить эту соблазнительную вдову.

Она казалась ему упоительно сладкой на вкус – как долгожданный пир после сорокадневного поста.

– И вообще, – продолжал Броуди, – я уверен, что тетя Шарлотта сможет очнуться от обморока гораздо раньше, чем ты думаешь. Особенно когда узнает, что твой новый поклонник скоро станет маркизом, а со временем унаследует и графский титул.

– Маркизом? Боже милосердный! – Анна склонила голову набок, словно пытаясь увидеть его в новом свете.

– Да, пожалуй, – согласилась она. – Я бы сказала, что такая новость сама по себе скостит половину с траурного срока, назначенного тетей Шарлоттой.

Броуди недовольно заворчал, прижимая ее спиной к дверям библиотеки.

– Я не могу ждать и полгода.

Он просунул обе руки ей за корсаж и прильнул губами к нежному изгибу шеи. Голова Анны откинулась назад, пульс зачастил как безумный. Как она любила запах его волос, ощущение его худощавого сильного тела, прижимающегося к ней! Она пыталась стоять тихо, не произнося ни звука, но он что-то такое выделывал подушечками больших пальцев, а может быть, ладонями – в тесноте было не разобрать, – что сохранять молчание стало невозможно.

– А сколько же ты можешь ждать? – с крепко закрытыми глазами простонала Анна в воздух над его плечом.

– Больше не могу ждать ни секунды.

Резким, почти грубым движением Броуди раздвинул ей ноги коленом и одновременно поцеловал с такой силой, что у нее пропало всякое желание задавать вопросы.

– Вы закончили свою беседу? – нетерпеливо спросил Стивен за дверью. – Анна? Вы кончили?

Броуди едва расслышал, как она с досадой пробормотала сквозь зубы:

– Почти.

Он отодвинулся и уставился на нее с изумлением и восторгом. Анна выглядела не менее удивленной, чем он сам.

– Энни, ты хоть понимаешь, что ты сейчас сказала? Ты отпустила шутку! – воскликнул Броуди. – Ты отпустила неприличную шутку.

Она радостно улыбнулась:

– У меня здорово получилось, правда?

– Анна?

– Мы идем, Стивен!

Отойдя от двери, Анна торопливо навела порядок в своем туалете и заново приколола к волосам вуаль.

– В другой раз мы обсудим эту тему подробнее, мистер Броуди, – сказала она официальным тоном, но все еще прерывисто дыша.

– О, мы непременно обсудим ее во всех подробностях, миссис Бальфур, – заверил он ее, поправляя галстук и одергивая жилет. – Вы готовы?

– Безусловно.

Анна бросила на него лукавый и многозначительный взгляд. Броуди недоуменно покачал головой.

Они одновременно откашлялись, попытались придать лицам приличествующее случаю скорбное выражение. Броуди открыл дверь и пропустил Анну вперед. Медленным церемонным шагом они проследовали в холл, где собралась кучка посетителей, желавших проститься. Хорошо, что позади них никого не было! Любой, кто оказался бы у них за спиной на протяжении первых шести шагов, мог бы с ужасом убедиться, что будущий граф Бэттиском не совсем почтительно поддерживает вдову Бальфур ладонью ниже спины.