– Не совсем. Я полагаю, вам будет небезынтересно узнать о судьбе пассажира, сошедшего на берег у Полруана, милорд.
– Нет, меня это не интересует. Впрочем, если это может ускорить ваш рассказ, милости прошу, я слушаю.
– Очевидно, этот человек оставил где-то поблизости лошадь на привязи. Под покровом темноты он стал продвигаться на запад. По направлению к Тревиту.
Дэвон улыбнулся.
– К Тревиту? Ну, значит, также и к Сент-Остелю, Мовагисси и Портлоу, не говоря уж о Труро, Редруте, Гэйле и Пензансе…
– Благодарю за уточнение, сэр, вы совершенно правы. Как бы то ни было, чуть к северу от Додмен-Пойнта его перехватил конный отряд королевской стражи, посланный из Фальмута, чтобы помочь с конфискацией “Паучка”. Офицеров было четверо.
Хоть тут он не ошибся в цифрах.
– И что же? Они схватили этого человека?
– Нет. Он оказал сопротивление и скрылся. Дэвон поднял брови.
– Вы меня изумляете, лейтенант. Как такое могло случиться?
– Меня там не было, милорд, – сквозь зубы проговорил фон Рибен. – Я не могу этого объяснить. Все офицеры были обезоружены, двое получили ранения в голову и все еще приходят в себя.
– Просто невероятно. А неизвестный злоумышленник остался цел и невредим?
– Отнюдь нет. Один из офицеров конного отряда заверил меня, что злоумышленник был серьезно, может быть, даже смертельно ранен.
– И тем не менее вы его не нашли? Фон Рибен помедлил долю секунды.
– Нет, милорд, – бесстрастно ответил он. – Пока еще нет.
– Как жаль. Зачем вы рассказали мне эту историю? Теперь, когда его час настал, лейтенант, казалось, вдруг утратил присутствие духа. Полкрэйвен призвал на помощь всю свою смелость и ответил вместо него:
– Я раз двадцать говорил лейтенанту фон Рибену, милорд, что его подозрения беспочвенны, но он не захотел прислушаться. Он вбил себе в голову, что капитаном “Паучка” является мистер Дарквелл-младший и что вы сами были среди тех, кто отбил шлюп у таможенников прошлой ночью!
Проклятый святоша, подумал Дэвон. Он не сомневался, что Полкрэйвен был одним из тех служащих таможни, которым Клей регулярно платил, чтобы помалкивали и смотрели сквозь пальцы на его дела.
– Это правда, лейтенант? – спросил он с недоверием и насмешкой.
– Это предположение, которое мне поручено рассмотреть, – твердо ответил фон Рибен.
– Кем поручено?
– Смотрителем морских и речных судов в Эксетере. Который, смею вам напомнить, находится в непосредственном подчинении у министра внутренних дел.
– Великолепно. Если я правильно понял, вы именно меня считаете тем злоумышленником, которого смертельно ранили несколько часов назад офицеры конного отряда?
Фон Рибен промолчал, явно пребывая в замешательстве.
– Итак? Что скажете, лейтенант?
Дэвон рывком поднялся на ноги и пересек короткое расстояние, отделявшее его от посетителей. Он ощущал лишь легкое головокружение, больше ничего, но все же подумал, что не следовало двигаться так резко. Полкрэйвен попятился, однако лейтенант, надо было отдать ему должное, не отступил.
– Как по-вашему, я похож на человека, получившего смертельное ранение?
– Я лишь выполняю свой долг, сэр. У меня и в мыслях не было вас оскорблять. Все это дело можно прояснить за несколько минут, если вы будете так любезны и расскажете нам, где были прошлой ночью.
– Это не ваше собачье дело.
– Слуги подтвердили, что вас не было дома во время ужина, а также…
– Вы допрашивали моих слуг? – прорычал Дэвон. Гром его голоса заставил Полкрэйвена отступить еще дальше к двери, но фон Рибен оказался не из пугливых.
– Да, сэр, – мужественно признал он. – Ни вас, ни вашего брата не было дома вчера вечером.
– Вы хотите сказать, лейтенант, что мое родовое поместье – это не что иное, как воровской притон?
– У меня нет особого мнения на сей счет, милорд, я просто веду расследование. Будьте любезны сообщить мне, где был прошлой ночью ваш брат?
Дэвон испустил вздох разочарования и, отступив назад, присел на край стола, от души надеясь, что со стороны не слишком заметно, как тяжко он на него опустился.
– Что ж, как видно, по-другому мне от вас не отделаться. Клей сейчас на пути в Лондон, но сперва он собирался заехать в Девоншир к матери, а также посетить Эпсом, Петуорт, Ньюмаркет [11] и другие подобные места, где можно без помех пускать деньги на ветер. Не могу вам в точности сказать, когда он прибудет на Рассел-сквер. Полагаю, это будет зависеть от лошадей, на которых он решит поставить по дороге. А теперь уходите.
Лейтенант не тронулся с места.
– Со всем уважением к вам, сэр, я хотел бы, если вы не возражаете, узнать о вашем собственном местонахождении прошлой ночью.
– Но я возражаю! Вы испытываете мое терпение, сэр. Вы явились ко мне в дом без приглашения и начали допрашивать прислугу. Вы нагло заявляете мне в лицо, что нападение на офицера таможни карается смертью, и используете имя министра внутренних дел в жалкой попытке запугать меня. Я заседаю в палате лордов, сэр. Министр внутренних дел бывал у меня в гостях. Я тоже мог бы прибегнуть к угрозам, но вы производите впечатление разумного человека. Даю вам пять секунд, чтобы прийти в себя, забрать Полкрэйвена и убраться восвояси.
Лицо фон Рибена побагровело.
– Вы отказываетесь отвечать?
Дэвон ответил лишь ледяным взглядом.
– Что ж, в таком случае вы правы, больше говорить не о чем. Но на прощание должен вас предупредить и прошу не воспринимать мои слова как угрозу: дело не закрыто, мы еще свяжемся с вами в самом скором времени. Всего хорошего.
Виконт Сэндаун, разумеется, не завидовал неблагодарной и низкооплачиваемой работе таможенника, но он понял, что Эдвард фон Рибен – один из немногих честных офицеров во всем Корнуолле, и в глубине души не мог не восхищаться этим сукиным сыном.
– Всего хорошего, – повторил он вслед за фон Рибеном и взглядом проводил его до дверей. Полкрэйвен бочком, как краб, выкатился следом, кланяясь на ходу.
Дэвон поднялся на ноги, подошел к окну и, опираясь на подоконник, вытер платком пот с лица. Слава Богу, ему удалось не потерять сознания. Но, черт возьми, фон Рибен далеко не дурак, а его угроза не пустой звук: он еще вернется. И в другой раз его уже не удастся отвадить надменной повадкой и наигранным возмущением. Вежливо, но настойчиво он будет требовать ответов на свои вопросы, и Дэвону предстоит такие ответы изобрести, причем незамедлительно, да к тому же еще снабдить их правдоподобными доказательствами. Иными словами, подкупить кого-то для дачи ложных показаний.
Черт бы побрал Клея, чтоб ему гореть в аду! Когда он вернется и узнает все в подробностях, они несомненно покажутся ему забавными. Дэвону хотелось свернуть ему шею собственными руками. Разумеется, он этого не сделает; Клей, как всегда, сумеет развеять его гнев своей мальчишески обаятельной улыбкой. Однако парню уже стукнуло двадцать три, в такие годы возраст мальчишеского обаяния можно, пожалуй, считать несколько затянувшимся. Во всей этой треклятой заварухе с “Паучком” была только одна светлая сторона: Клею волей-неволей придется наконец протрезветь и спуститься с небес на грешную землю. Ну а пока Дэвону предстоит напрячь мозги и придумать способ прекратить расследование, которое при других обстоятельствах он сам поддержал бы обеими руками. Черт возьми, он был на стороне фон Рибена, он сам голосовал за билль об увеличении расходов на содержание таможенной службы, чтобы пополнить ряды офицеров достойными людьми! Положение складывалось невыносимое. Чем больше он об этом думал, тем больше разгорался его гнев.
Дэвон прижался лбом к стеклу, глядя туда, где за краем скалистого мыса сверкало море Где же Лили? Он чувствовал себя ужасно. Ей бы следовало быть здесь и прийти ему на помощь Может, он недостаточно ясно ей объяснил, что от нее требуется? Ладно, он это сделает, как только она.
Громкий стук в дверь заставил его распрямиться я в бессчетный раз провести по липу платком.
– Войдите!
Он успокоился было, увидев, что это Лили, но тут же вновь напрягся, когда следом за нею в комнату вернулись фон Рибен и Полкрэйвен. Хозяин дома уже готов был разразиться руганью, но вовремя заметил, что на лицах у всех троих написано совершенно одинаковое смущенное выражение. Самый убитый вид был у Лили. В чем дело? Дэвон заставил себя, не поморщившись, скрестить руки на груди и стал ждать.
Фон Рибен взглянул на Полкрэйвена, Полкрэйвен ответил красноречивым взглядом и решительно поджал губы. Фон Рибен откашлялся и открыл рот, но передумал и, вернувшись к двери, прикрыл ее поплотнее.
– Итак? В чем дело? – осведомился Дэвон, прерывая затянувшееся неловкое молчание.
Лили, вся пунцовая, нервно ломала пальцы и выглядела так, будто хотела провалиться сквозь землю.
Лейтенант наконец отважился.
– Милорд, эта девушка только что рассказала нам историю, и.., я вынужден просить вас подтвердить ее рассказ.
Руки Дэвона сжались в кулаки в карманах его домашней куртки. Ему казалось, будто бомба разорвалась у него в груди, но его голос, когда он заговорил, каким-то чудом прозвучал совершенно обыденно.
– Да? И что же она вам сказала?
Что-то в его тоне заставило Лили вздрогнуть. “О Боже, он думает, что я его выдала”. Ее глаза тотчас же наполнились слезами, и она опустила голову, чтобы их скрыть. Откуда ни возьмись в груди возникла тупая, ноющая боль. Как он мог в такое поверить хоть на секунду? Как он мог?
Фон Рибен вновь принялся подкручивать усы.
– Она заявила, сэр, что весь вчерашний вечер, начиная с десяти часов, и всю ночь провела вместе с вами в домике для гостей в приусадебном парке. – Он еще раз яростно откашлялся, прочищая горло. – Она говорит, что вы были вместе до самого рассвета. И она утверждает, что никаких.., э-э-э.., повреждений у вас.., на теле нет. Она говорит правду?
Лили осмелилась бросить на хозяина еще один взгляд исподлобья. Лицо Дэвона стало совершенно бесстрастным, невозможно было догадаться, о чем он думает. Она почувствовала, что еще больше краснеет, и вновь уставилась в пол. Напряжение стало для нее невыносимым. Почему он молчит? Что собирается сказать?
Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем он заговорил равнодушным и спокойным тоном, заставившим ее похолодеть.
– Да, она говорит правду. Но предупреждаю вас, господа: если я узнаю, что данные сведения дошли до чьих-то ушей за порогом этой комнаты, я позабочусь о том, чтобы ваша служба в Таможенном управлении закончилась раньше срока, и смею вас заверить, что никакой другой работы в Корнуолле вы не найдете до конца своих дней. Если угодно, можете считать это угрозой. Я рассматриваю свои слова всего лишь как предупреждение. Вы меня ясно поняли?
– Да, конечно, милорд, разумеется, безусловно – пролепетал Полкрэйвен.
Дэвон бросил на него уничтожающий взгляд: он не сомневался, что к вечеру историю о его шашнях с горничной будут пересказывать на все лады в каждом из портовых кабаков Фауи.
Поведение фон Рибена оказалось куда менее предсказуемым; его душу явно раздирали сомнения, он изо всех сил пытался отделить правду от лжи. Но в конце концов капитан “Короля Георга”, видимо, принял решение.
– Исходя из того, что вы и эта женщина нам рассказали, можно сделать вывод, что нет больше смысли продолжать расследование. По моему убеждению, не существует веских причин, которые могли бы побудить нас предать гласности.., э-э-э.., предмет нашего разговора. Как джентльмен – не сомневаюсь, что могу в данном случае говорить также от имени мистера Полкрэйвена – я обязан с уважением относиться к вашей частной жизни. Уверяю вас, сэр, рапорт, который я подам начальству, не будет содержать никаких сведений на этот счет. Ваша репутация не пострадает.
– Верно, верно, – бормотал Полкрэйвен.
– Стало быть, я могу считать дело закрытым? Чуть поколебавшись, фон Рибен ответил:
– Да, милорд. Вряд ли у нас возникнет нужда потревожить вас еще раз.
– Вот и отлично. В таком случае желаю вам приятно провести вечер, – Дэвон кивнул на прощание и проводил их взглядом до дверей, едва скрывая свое неимоверное облегчение.
Когда Лили направилась следом за ними, он тихо окликнул ее по имени.
Она остановилась.
– Я.., я вернусь, но миссис Хау задала мне работу, и я уже…
– Войди и закрой дверь.
Лили испустила глубокий вздох и повиновалась. Прислонившись спиной к закрытой двери, она взглянула на него через всю комнату. Интересно, кто заговорит первым? Заговорил Дэвон:
– Зачем ты это сделала?
Она больше не могла сдерживаться.
– Мне не следовало, я знаю… Простите, если из-за меня у вас будут неприятности, но я поняла, что они вам не поверили и.., словом, это все, что я могла придумать. Конечно, я поставила вас в неловкое положение, простите меня, пожалуйста, но после всего, что вы им сказали, вряд ли они станут кому-нибудь рассказывать, так что вам не о чем беспокоиться, никто ничего не узнает. Честное слово, я не думаю, что они будут болтать, ведь вы так ясно дали им понять…
– Лили, ты что, считаешь, что я сержусь на тебя? Она стиснула руки, чтобы не было видно, как они дрожат.
– Я не знаю. Да, мне кажется, вы рассердились.
– Ошибаешься. Ты спасла мою шкуру, с какой стати мне на тебя сердиться?
– О! – Лили едва не обезумела от радости. – Но я поставила вас в неловкое положение, – повторила она.
"Да неужто она и вправду так наивна?” – изумился Дэвон.
– Ты так думаешь? – спросил он вслух. – Я хотел, чтобы фон Рибен решил, будто мы провели ночь вместе, но стыжусь в этом признаться: только так можно было объяснить мое нежелание рассказать ему всю историю с самого начала. На самом деле никакой неловкости тут нет. Мы живем в жестоком мире, и никто из тех, кого я знаю, за исключением разве что моей матушки, не станет падать в обморок, узнав, что мне вздумалось позабавиться с одной из служанок.
– Вот как? Да, я.., я понимаю.
Дэвон слишком поздно сообразил, что ему не следовало этого говорить. Ее щеки горели, словно он надавал ей оплеух, остановившимся взглядом она смотрела куда-то поверх его плеча. Господи, какая же она недотрога! Однако он решил, что извиняться ни к чему, да и не считал себя действительно виноватым. Вместо этого он задал ей вопрос:
– Ну а как насчет тебя, Лили?
Она заставила себя взглянуть на него.
– Насчет меня? Что вы хотите сказать?
– Что скажет твой жених, если до него дойдут слухи? Он рассердится?
– Наверное, – растерянно пролепетала Лили. – Да, он рассердится.
Дэвон нахмурился. Такой ответ его не устраивал.
– Что ж, в таком случае я благодарен тебе вдвойне. Ради меня ты рисковала вызвать его неудовольствие. Мне хотелось бы тебя отблагодарить. Поди сюда.
Лили неохотно сделала несколько шагов вперед. Он протянул руку. Ей хотелось уйти, остаться одной, но вместо этого она через силу заставила себя вложить руку в его раскрытую ладонь.
Дэвон осторожно взял эту загрубевшую от работы руку с обломанными короткими ногтями и обвел кончиком указательного пальца покрытую волдырями ладонь.
– Не знаю, что за работу задала тебе Хау, – решительно заявил он, – но хочу, чтобы это прекратилось.
Лили открыла рот, чтобы возразить, но прежде, чем она успела сказать хоть слово, он спросил:
– Какой награды ты хочешь? Лили удивленно вскинула голову.
– Мне не нужна награда. По-моему, вам следует прилечь.
– Тогда зачем ты на это пошла? Мы ведь уже установили, что спать со мной ты не желаешь.
Оборванная, растрепанная, едва не падающая с ног от усталости, она все-таки была удивительно хороша. Ее глаза горели сказочным светом, а рот был нежен, как лепесток розы.
– Вас лихорадит.
– Верно. Я просто весь горю.
Он обхватил ее рукой за шею и притянул к себе, но она вывернулась и оттолкнула его. Дэвон невольно вскрикнул от боли.
Пряча тревогу за суровым взглядом. Лили подхватила его под руку и попыталась подтащить к постели.
– Не хочу вас обижать, но вы получили по заслугам, – выбранила она его.
Тем не менее Дэвон обхватил ее здоровой рукой за талию и вновь привлек к себе.
– Я вижу, вы вовсе не так больны, как кажется на первый взгляд, – заметила Лили слегка дрожащим голосом, но не стала вырываться, чтобы не сделать ему больно.
– Не правда. Я умираю от боли, и лишь одно лекарство может меня спасти.
– Интересно, что за лекарство. Вам надо поскорее лечь, вы только…
– Сперва мне надо найти лекарство. Вот, нашел. Вот оно. – Он коснулся пальцами ее губ. – Вот тут.
– Мистер Дарквелл…
– Тихо, тихо, я принимаю лекарство.
Дэвон сорвал легкий поцелуй с ее губ, у него не было далеко идущих намерений, ему хотелось лишь подразнить ее немного, прикоснуться к ней. Но она ахнула от неожиданности, и этот тихий звук вскружил ему голову. Он уже почти забыл, что поцелуй может быть так сладок. Начавшись как нечто мимолетное, этот поцелуй углубился самым простым и естественным образом, доставив Дэвону столь чистое наслаждение, что он и в самом деле почувствовал себя излечившимся. Но в конце концов поцелуй прервался, очарование разрушилось, оба пришли в себя и смущенно отступили друг от друга.
– Я вижу, у вас хватит сил самому добраться до постели, – задыхаясь, проговорила Лили и попятилась к двери. – Чуть позже я принесу вам ужин. А пока вам лучше поспать.
– Погоди, Лили, ты не можешь уйти.
– Я ухожу.
– О, дьявольщина!
Теперь, когда возбуждение прошло, Дэвон опять почувствовал себя ужасно. Он еле доплелся до постели и осторожно сел, прижимая раненую руку к груди.
– И куда, черт подери, ты направляешься?
– У меня все еще есть работа.
Он продолжал пристально смотреть на нее, ожидая объяснений, и ей пришлось говорить, хотя вся ее душа восставала против этого.
– Миссис Хау дала мне задание, и я должна его выполнить.
– Но я не хочу, чтобы ты выполняла это задание.
– Если я не закончу, она просто даст мне какое-нибудь другое, вот и все.
– И что же она заставляет тебя делать, Лили? Девушка отвернулась, но потом вновь взглянула ему в глаза.
– Ну.., что бы это ни было, какая разница? Мне надо закончить эту работу.
Ну почему она не могла сказать ему? Глупо было держать это в тайне. Но Лили казалось, что рассказать Дэвону – все равно что пожаловаться, попросить о помощи, признать свое поражение.
– Это что, наказание?
Дэвон смотрел на нее как зачарованный, не в силах отвести глаз от лица девушки, на котором сложные чувства сменялись с такой быстротой, что ему не удавалось их прочесть. Увидев, что она не отвечает, он обо всем догадался сам, в том числе и о том, за что наказана Лили.
– Ты хоть немного спала прошлой ночью? Лили пожала плечами.
– Ровно столько же, сколько и вы.
– Да нет, вряд ли. Ты что-нибудь ела?
Она не ответила.
Его глаза грозно прищурились.
– Иди поспи.
Лили невесело рассмеялась.
– Я же вам говорила…
– Нет, это я тебе говорил, да ты, видно, запамятовала Ты работаешь на меня, а не на мою экономку. А так как в настоящий момент мне твои услуги не требуются, я тебе приказываю отправляться в постель. Немедленно.
Сколько она об этом мечтала! Лечь в постель в своей тихой, полутемной комнатушке и уснуть. Прямо сейчас. Лили закрыла глаза и Содрогнулась.
– Ступай.
– Но…
– Уходи.
– Но миссис Хау… – Ну как ему растолковать? – Если бы вы могли…
Нет, об этом она просить не станет. Не зная, что сказать, Лили спрятала стиснутые кулаки под фартуком.
Дэвон схватил шнурок звонка и дернул.
– Сейчас я пошлю за ней, – сказал он. – Я ей объясню, что мне нужно. А нужно мне, чтобы ты одна мне прислуживала в течение ближайших нескольких дней;
– Да, но она подумает…
– А мне плевать, что она подумает.
"Но мне не плевать”. Впрочем, было ясно, что ее соображений он все равно в расчет не примет. Он-то думает, будто проявляет великодушие.
– Ступай спать, Лили, – повторил Дэвон, на сей раз более ласково. – Не хочу тебя больше видеть до самого вечера.
– Ну хорошо, – уступила девушка после долгого молчания, – я уйду. Но я вернусь через час с небольшим… – Он нетерпеливо отмахнулся, но Лили упрямо продолжала:
– И принесу вам что-нибудь поесть. Да-да, и не спорьте. А теперь ложитесь в постель. Сэр. И короткие улыбки одновременно осветили их лица. Потом Лили ушла, а Дэвон обругал себя за то, что не догадался предложить ей поспать в своей постели.
Часть вторая
ХОЗЯИН
Глава 10
– Чтобы ухаживать за больными, требуется железное здоровье.
– Несомненно, – без улыбки ответил Дэвон.
– Так вы будете пить или нет?
– Нет, не буду. Это пойло пахнет, как навозный отвар.
– Это настой ромашки: он оказывает успокаивающее воздействие.
– На навозных жуков – несомненно. Лили досадливо прищелкнула языком и со стуком поставила чашку на блюдце, расплескав настойку.
– Вы просто невыносимы. Это хорошее лекарство:
Кэбби Дартэвей показала мне, как его готовить.
– Ну, тогда все ясно. Кэбби Дартэвей – ведьма.
– Ведьма? Что за вздор! Между прочим, именно она научила меня делать припарки, которые – по вашему собственному признанию – облегчают боли в плече.
– Это та гадость, что пахла дохлой кошкой?
– Нет, – возразила Лили, пряча улыбку, – то были корни окопника, а вы сейчас имеете в виду подорожник. И вы ничего не говорили о кошках. Вы сказали, что он пахнет как ряска на пруду в июльский полдень.
– Даже хуже.
– Ну что ж, вы сами виноваты. Надо было с самого начала позвать доктора, тогда мне не пришлось бы поступать в ученицы к знахарке. А теперь, я полагаю, пора бы вам покончить с капризами и поблагодарить Бога за то, что вы все еще живы.
– Ты так думаешь? Лили подбоченилась.
– Да, я так думаю.
Она совсем перестала его бояться, и Дэвон больше не пытался воздействовать на нес испугом. Он нашел себе куда более интересное занятие: старался вывести ее из себя, чтобы посмотреть, что она станет делать. Но ее терпение было, похоже, беспредельным: она действительно оказалась отличной сиделкой. Конечно, Лили могла порой и рассердиться, но чаще усмиряла его своей обезоруживающей улыбкой, а за последние четыре дня не раз возникали случаи, когда его приходилось усмирять. Он сам это признавал.
– Ну что ж, в таком случае я вас оставлю, чтобы вы могли вздремнуть.
– Я не хочу спать.
– Захотели бы, если бы выпили ромашковую настойку.
– Но раз уж я ее не выпил, можешь не уходить.
– Но мне надо спуститься вниз и поговорить с миссис Белт о вашем ужине.
– А ты позвони в колокольчик и передай ей все, что хотела сказать, со служанкой.
– Я.., я предпочитаю никого не беспокоить. Лучше я схожу сама.
– А я предпочитаю, чтобы ты осталась. Лили покачала головой. Ей хотелось запустить чем-нибудь ему в голову, и в то же время ее разбирал смех. Она прекрасно понимала, что все эти споры служат одной-единственной цели: он хочет заставить ее потерять терпение, толкнуть на какой-нибудь необдуманный ответ или поступок. Сейчас ей было особенно досадно, но он вряд ли понял бы, в чем дело. Виконт Сэндаун представления не имел (да, пожалуй, и не захотел бы иметь) о том, как низко пала ее репутация в подвальном этаже: ведь все слуги были убеждены, что она спит с ним.
– Хорошо, – кротко ответила Лили, словно не замечая подначки, – я вызову Доркас и поговорю с нею в коридоре.
Она потянулась к шнуру звонка на стене, висевшему прямо над его правой, дальней от нее рукой. В ту же минуту Дэвон обеими руками обхватил ее за талию и крепко сжал. Бросив на него взгляд, Лили увидала азарт в его глазах. Еще совсем недавно такая вольность привела бы ее в ужас, но теперь, когда нечто подобное происходило каждый день (а в самое последнее время, по мере того как к нему возвращались силы, чуть ли не каждый час), его дерзкие выходки больше не вызывали у нее ничего, кроме легкой досады.
– Спасибо, мне вовсе не требуется помощь, – проговорила Лили, дергая за шнур соответствующее количество раз, чтобы вызвать горничную из кухни.
– Ты уверена?
Девушка послала ему грозный взгляд, хотя в глуби не души давно уже начала подозревать, что готова поступиться чем угодно, лишь бы вызвать искру веселья, столь редко появляющуюся в холодной глубине его бирюзовых глаз, и не дать ей угаснуть. Она деловито сняла его руки со своей талии и спросила:
– Может, я вам немного почитаю? Полагаю, роман мистера Филдинга мы одолеем очень скоро.
– Ты отлично читаешь. Лили. Интересно, где это простых судомоек обучают так хорошо читать?
– Спасибо на добром слове.
Лили поспешила сменить тему, поскольку ей вовсе не улыбалось продолжать разговор о своей образованности.
– Я думаю, не кто иной, как Бриджет, сестра мистера Оллворзи, сможет спасти положение, вам так не кажется? Если кому-то и удастся убедить его, что Том хороший, а Блайфил – прохвост, то только ей одной, как по-вашему? А как ваше плечо? Если не хотите ромашковой настойки, полагаю, я могла бы приготовить вам “Кромвель”.
– Что приготовить?
– Горячий пунш.
"Какая огромная уступка!” – подумал Дэвон. Обычно Лили тряслась над спиртным, как его престарелая, оставшаяся в девах тетушка.
– Но при чем тут Кромвель?
– Неужели вы никогда “Кромвеля” не пробовали? Коньяк пополам с сидром и немного сахара. Это “обезглавленный Кромвель”.
– А если необезглавленный?
– Вдвое больше коньяку. Он засмеялся.
– А тебе нравится “Кромвель”?
– Я никогда его не пила. Ни разу в жизни ничего не пробовала крепче вина. “Кромвель” нравился моему отцу.
– Понятно.
– Стало быть, злоключения бедняги Тома вас сейчас не интересуют?
– Вроде бы нет. И “Кромвеля” мне тоже что-то не хочется.
– Сыграем в карты?
– Вот ты и попалась! Теперь мне все ясно. Хочешь меня напоить, чтобы обыграть в пикет. Лили позволила себе усмехнуться.
– Не в обиду будь сказано, мистер Дарквелл, но мне вовсе не требуется вас спаивать. Я вас и так обыграю.
– Ах вот как? Давай сюда карты. Я принимаю твой нахальный вызов, даже если мне суждено остаться без единого лампового фитиля в доме.
Она взяла со стола колоду карт и пододвинула стул поближе к постели.
– Мы можем и не играть, если вы не хотите. Я бы охотно занялась шитьем. Так какой счет у нас был в прошлый раз? – невинным голоском спросила Лили.
– Пятьдесят девять на семь, если не ошибаюсь. Играем до ста.
– Да, кажется, именно так.
Лили перетасовала колоду, дала ему снять и принялась сдавать. Карты так и летели у нее из-под пальцев.
– Полагаю, вы не хотите поднять ставки?
– На что играем?
– М-м-м… Как насчет ниток? Мне бы пригодилась пара катушек.
– У меня нет ниток.
– Ну.., вы могли бы их достать, позвонив в колокольчик.
– Лили, если хочешь, я готов играть на деньги.
– Весьма заманчивое предложение, но мне бы не хотелось злоупотреблять вашим великодушием. Оста вить виконта без состояния, пользуясь тем, что он простерт на одре болезни, – согласитесь, нам обоим стало бы стыдно.
Дэвон расхохотался. Впервые Лили услышала, как он смеется. Обо всем на свете позабыв, она уставилась на него, радостно улыбаясь в ответ. Смех у него был хриплый и затрудненный, словно кто-то привел в движение долго бездействовавший механизм. Лили была на седьмом небе и мысленно дала себе слово задавать работу этому механизму как можно чаще.
Все еще усмехаясь, Дэвон откинулся на подушки. Ему нравилось смотреть, как ловко она сортирует карты своими длинными тонкими пальцами. До чего же красивое у нее тело: стройное, изящное, гибкое. Наблюдение за партнершей отвлекало его от игры, возможно, именно этим можно было объяснить столь плачевные для него итоги: он почти неизменно оказывался в проигрыше. Впрочем, подобное объяснение годилось лишь отчасти. В основе его неудач лежала куда более серьезная причина: Лили просто-напросто играла лучше, чем любой из когда-либо встречавшихся ему карточных партнеров. Она точно угадывала, когда следует проявить осторожность, а когда можно и рискнуть. Ее безошибочное чутье вызывало у Дэвона удивление, а выражение лица полностью сбивало его с толку. Сколько ни пытался, он никак не мог понять по лицу Лили, что она думает о выпавших ей картах, в какую бы игру они ни играли. Обычно она смотрела в карты с легкой, слегка озадаченной улыбкой, не говорившей ему ровным счетом ничего, но иногда позволяла себе одобрительно поднять бровь или, напротив, досадливо нахмуриться. Однако когда он, исходя из этих наблюдений, пытался повысить ставки или пропустить ход, то неизменно оказывался в проигрыше. Стремясь ее перехитрить, Дэвон попробовал было действовать от противного, то есть делать ходы вопреки тому, что читал у нее на лице, но и в этом случае не добился успеха.
– Кто тебя научил играть в карты? – раздраженно спросил он после того, как Лили не моргнув глазом выиграла три взятки кряду.
Он уже не в первый раз задавал этот вопрос, и Лили всякий раз уклонялась от ответа, не зная, насколько ему можно довериться. Ей очень хотелось рассказать ему все, но жизненный опыт научил ее осторожности. И все же на этот раз она не смогла удержаться: ей так давно не случалось просто и правдиво поговорить с кем-либо о себе.
– Мой отец, – ответила она. Неужели такой ответ мог ей навредить?
– А он был игроком?
– Иногда.
– Чем же он занимался, когда не играл в карты?
– Ну.., разными вещами.
– Например?
Лили, нахмурившись, опустила взгляд и нерешительно провела пальцами по краям своих карт.
– Он был изобретателем, – ответила она наконец.
– Что же он изобрел?
– Ничего такого, что прославило бы его имя.
– Значит, он не был удачливым изобретателем?
– Ну.., можно сказать и так, – Лили не удержалась от улыбки, услыхав оценку, столь вопиюще не соответствующую сути дела.
– Расскажи мне, что он изобрел.
Как раз в эту минуту она взяла последнюю взятку и объявила новый счет – восемьдесят семь к семнадцати – таким обыденным и лишенным малейших признаков торжества голосом, что Дэвон скрипнул зубами от злости.