Лили высвободилась из его рук. В непроглядном мраке она едва различала его силуэт: темное, расплывчатое пятно.

– Прошу вас, разрешите мне сходить за помощью, – обратилась она к хозяину, убирая мокрые пряди волос со лба и стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее.

Он лишь покачал головой ей в ответ.

– Вы можете идти?

– Разумеется, я могу идти!

– Тогда нам следует отправляться прямо сейчас, пока гроза не вернулась. Обопритесь на меня. Будет ли мне позволено спросить, что у вас болит?

Сперва он только пробурчал в ответ что-то невнятное, уязвленный прозвучавшей в ее вопросе насмешкой, но потом сухо бросил:

– Плечо.

Она встала справа от него, и Дэвон обнял ее здоровой рукой. Слава Богу, эта Лили высока ростом, подумал он, когда они наконец черепашьим шагом тронулись к дому, находившемуся на расстоянии полумили.

Несколько минут спустя им пришлось остановиться и передохнуть. Они останавливались еще не меньше дюжины раз, когда вновь начинался дождь или когда ему требовался отдых, пользуясь любым несовершенным укрытием, попадавшимся по дороге. Дэвона ужасала собственная беспомощность, но он старался ее не замечать, поэтому все их многочисленные остановки происходили по настоянию Лили. Он категорически отказывался сесть, опасаясь, что больше не сможет подняться, и она старалась подводить его всякий раз к ближайшему дереву потолще и подпирать собственным телом, пока он отдыхал, набираясь сил перед следующим переходом. На мгновение их осветила молния, и она успела заметить, что ее промокшее платье окрасилось его кровью. Десятки вопросов беспорядочно теснились в голове у Лили. Сколько крови он потерял? А вдруг он лишится чувств на полпути к дому? И что ей тогда делать?

Его стремление сохранить все в тайне дошло до нее в полной мере, когда они поравнялись с дорожкой, ведущей к коттеджу управляющего.

– Позвольте мне позвать мистера Кобба. – умоляюще предложила Лили. – От него будет больше толку, чем от меня.

– Нет.

Ему потребовались все его силы, чтобы выговорить это коротенькое односложное слово. Дэвон остановился и обхватил Лили обеими руками, борясь с подступающей дурнотой. Наконец головокружение медленно, будто нехотя, отступило, и тогда он почувствовал, как дрожит от напряжения хрупкое тело девушки.

– С тобой все в порядке? – прошептал Дэвон, зарывшись лицом в ее вымокшие под дождем волосы.

– Да, конечно.

Она выпрямилась и покрепче обхватила руками его талию, усилием воли приказывая своим ослабевшим коленям не дрожать.

Если бы Лили могла в эту минуту увидеть его лицо в темноте, она заметила бы промелькнувшую у него на губах улыбку. Она ответила ему в точности так же, как он до этого отвечал ей: в ее голосе он услыхал эхо своей собственной бравады. Да, из них вышла славная парочка.

– Я рад это слышать. Но все же не будем бегать наперегонки, я к этому пока не готов.

При этих словах сама Лили не удержалась от улыбки.

– Может, в другой раз, – предложила она, подражая его небрежному тону.

Наконец они добрались до дома и вошли через ту самую дверь, которую Лили оставила открытой для себя. На первых двух этажах никого не было, так что они могли бы спокойно разговаривать, не боясь быть услышанными. Но во внезапно наступившей тишине, сменившей завывания бури, таилось что-то зловещее, каждый шаг, каждый скрип половицы звучали оглушительно, поэтому они непроизвольно весь путь на второй этаж постарались проделать как можно тише.

Оказавшись у себя в спальне, Дэвон рухнул в ногах постели, опираясь спиной о прикроватный столбик. Сквозь накатывающиеся волны боли и усталости он смутно расслышал в темноте удар кремня об огниво и увидел, как Лили зажгла две свечи у его постели. Она похожа на мокрую курицу, подумал он лениво, но, увидев, как в свете свечей ее раскрасневшееся лицо побелело, а глаза округлились от ужаса, понял, что сам он выглядит еще хуже – Господи, помилуй и спаси, – прошептала Лили. Он казался трупом. Ввалившиеся и потускневшие глаза выглядели темными пятнами, в лице не было ни кровинки. Возможно, у него уже начинался жар. Обескровленные губы сложились в болезненную гримасу, зубы оскалились, а тело, прежде такое крепкое, растеклось по полу. Куртка из оленьей шкуры почернела от крови, рубашка под нею была ярко-красной.

– Прошу вас, – принялась умолять Лили, – ради Бога, вы должны мне разрешить позвать врача.

Она сомневалась, слышит ли он ее. Но в конце концов он заставил себя заговорить – тихо, медленно, чтобы сберечь силы:

– Я думаю, на самом деле все не так страшно, как кажется. Видит Бог, я этого не хотел, но, похоже, ты – единственная, кто может мне помочь. Мне очень жаль.

Несколько мгновений Лили взирала на него в молчании, потом, изображая живость, сказала: “Ну что ж" и, поставив свечу на ночной столик, принялась возиться с застежками его оленьей куртки. Ее руки двигались со всей возможной бережностью, и все же, судя по его закатившимся глазам и судорожному, прерывистому дыханию, становилось ясно, что все ее действия причиняют ему боль. Она расстегнула у него на груди окровавленную рубашку и стала потихоньку снимать ее. Он не двинулся и не сказал ни слова, но выражение его лица заставило ее остановиться. Испугавшись, Лили спросила:

– В комнате есть ножницы?

– Ящик.., стола.

Она нашла ножницы, присела рядом с ним и разрезала пропитанную кровью ткань от запястья до воротника. Рубашка упала на пол. Оба вздохнули с облегчением.

Лили протянула руку и откинула влажные волосы с его лба.

– Все хорошо? – прошептала она.

Он кивнул.

Его рана представляла собою не то ножевой, не то сабельный удар в мягкую часть плеча, чуть повыше ключицы. Рана была глубока, но – насколько она могла судить – не затрагивала ни кости, ни жизненно важных артерий. Если бы клинок прошел на пару дюймов правее, он рассек бы яремную вену.

Лили нашла кувшин с водой и таз и перенесла их поближе к кровати вместе с грудой полотенец. Его пальцы вновь судорожно сжались вокруг деревянного столбика, пока она смывала кровь и, как могла, очищала рану. От обморока ее удерживали лишь сила воли и сознание того, что, кроме нее, никто ему не поможет. Он стал бы презирать ее (сама Лили стала бы себя презирать), если бы она сейчас растянулась в обмороке у его ног только оттого, что его рана была страшной, а ей делалось дурно при виде крови. К тому же потом, придя в себя, ей все равно пришлось бы начать все сначала. Поэтому Лили, стиснув зубы, подавив растущий в душе панический страх и не обращая внимания на тошноту, самым тщательным образом промыла рану.

– Ее бы следовало зашить, – заметил Дэвон. Она продолжала работать, низко наклонив голову.

– Ты меня слышала?

Лили осторожно вытерла смоченным в воде чистым полотенцем пятна крови с его мускулистой груди и живота, а потом промокнула кожу досуха. В горле у нее стоял ком. Наконец она подняла глаза и попыталась произнести какие-то слова мольбы, но у нее ничего не вышло. Особенно стыдно ей стало, когда ее глаза наполнились слезами.

Дэвон прижался виском к столбику кровати.

– Ладно, – сказал он с усталым вздохом, – забудем об этом. А теперь перебинтуй потуже.

Лили молча повиновалась. Чистыми полосами разорванного по длине полотенца она забинтовала ему плечо и грудь, пропустив бинт под мышкой здоровой руки, чтобы получилась тугая повязка, потом помогла подняться и лечь на кровать, а когда он наконец улегся, стащила с него сапоги и чулки. Надо было бы снять с него и промокшие штаны. Лили это понимала, но смалодушничала и натянула одеяло ему на грудь.

– Я принесу вам чего-нибудь поесть.

Слышал ли он ее? Его глаза были закрыты, он не ответил. Она провела кончиками пальцев по его щеке и прошептала:

– Теперь все будет в порядке. Вы в безопасности. Я скоро вернусь.

По-прежнему никакого ответа. Лили, стараясь не шуметь, вышла из комнаты.

– Где ты была? – спросил Дэвон, когда она вернулась.

Голос звучал властно, глаза слишком ярко блестели.

– Я принесла вам немного супа. Он не горячий, я не хотела разжигать…

– Больше не уходи, не предупредив меня.

– Я не уйду, – ровным голосом обещала Лили, хоть внутри все у нее сжималось от страха.

Присев на край постели, она взяла с подноса глубокую тарелку с бульоном. Дэвон нахмурился, когда она поднесла к ею губам ложку.

– Не хочу.

– Вам нужно поесть.

– Мне нужен коньяк. Принеси его.

– Сначала съешьте суп.

Он бросил на нее грозный взгляд.

– Ну же, – вкрадчиво проговорила Лили, выдавив из себя улыбку. – Хоть немножко.

Она подняла брови и выжидательно поглядела на хозяина, держа ложку у его губ. Наконец он открыл рот и начал есть, но заснул, не доев и половины. Лили с облегчением заметила, что его лицо немного порозовело. А вдруг это лихорадка? Девушка подвинула стул поближе к кровати и села. Ветер утих, но ливень хлестал с прежней яростью. Прислушиваясь к барабанящим по оконному стеклу каплям, она подумала, что следовало бы принести одеяло и для себя. Вся ее одежда была насквозь мокрой, но этой ночью ей ни в коем случае нельзя было подхватить простуду. Через минуту, устало решила Лили. Я поднимусь через минуту. Она задремала под шум дождя. Дэвон дышал глубоко и ровно.

Проснувшись, Лили обнаружила, что он пристально смотрит на нее. Как долго они оба спали? У нее не было ни малейшего представления об этом.

– Ты выглядишь ужасно.

Она не обиделась: в конце концов, ей тоже случалось видеть его в лучшей форме, чем сейчас.

– Вы очень любезны. А как вы себя чувствуете? Лили встала и склонилась над ним. Взгляд у него прояснился, болезненная гримаса, кривившая губы, немного смягчилась Дэвон отмахнулся от ее вопроса.

– Слушай меня внимательно. Тебе придется кое-что сделать. Я бы сделал это сам, но не могу, а больше просить некого. – Ее удивило, когда он, протянув руку, крепко сжал ее запястье. – Я хочу, чтобы ты нашла моего коня и расседлала его Отведи его в стойло. Он, наверное, стоит под дождем где-нибудь у входа в конюшню. Не надо его бояться, он вообще-то довольно послушен и не причинит тебе вреда, если будешь обращаться с ним спокойно. Поставь его в стойло и оботри. Седло и уздечку повесь сушиться. Если заметишь где-то кровь – вытри, чтоб следа не осталось. Делай все как можно тише: Маклиф живет при конюшне, а на сеновале спит еще один конюх. Не зажигай фонарь. Сможешь это сделать?

– Да, смогу.

Он окинул взглядом ее тонкую и стройную фигурку, отметив устало согнутые плечи и влажное, потерявшее форму платье, облепившее тело. Ее лицо осунулось и побледнело от усталости, и ему стало жаль, что придется и дальше обременять ее просьбами, но другого выхода не было.

– Когда закончишь с лошадью, я хочу, чтобы ты закопала мою одежду. Где угодно, лишь бы подальше от дома.

Лили открыла было рот, чтобы задать вопрос, но сразу же передумала. Он все равно не ответит. Нужно будет просто сделать то, о чем он просит, потому что для него это важно. Позже ей придется спрашивать себя, почему его заботы оказались так важны для нее самой.

– Когда вернешься. Лили, ты должна переодеться. Вытрись досуха и надень другое платье. Ты будешь мне никудышной помощницей, если заболеешь.

В ответ на это можно было бы сказать многое, но Лили молча собрала в охапку его окровавленную одежду.

– С вами все будет в порядке? Я не знаю, сколько времени все это займет. В кувшине есть вода, если вам…

– Обо мне не беспокойся.

– Вы уверены?

– Да.

– Ну хорошо. Постарайтесь заснуть – для вас это самое лучшее.

– Постараюсь.

– Я скоро вернусь.

Ей очень не хотелось оставлять его без присмотра. Скрепя сердце Лили оборвала невидимую нить, связывающую их взгляды, и вышла из комнаты.

Дэвон рассеянно уставился в темный угол спальни, прислушиваясь к ее легким удаляющимся шагам. Ветер сердито швырнул в оконное стекло тяжелую горсть дождевых капель, и ему стало не по себе при мысли о том, что ей придется еще раз выйти во двор. Будь у него выбор, он не стал бы ее просить: он вышел бы сам или послал кого-то еще. Но выбора не было. Он сам не понимал, почему доверяет ей, просто доверился, и все.

Боль в плече накатывала волнами. Чтобы отвлечься, Дэвон стал вспоминать вчерашнюю встречу с ней в парке, прерванную появлением Клея. Она хотела переспать с ним, но обуздала свое желание. Это его поразило: обычно девушки из прислуги не были так щепетильны. Он отослал ее прочь, и с тех пор взгляд, который она на него бросила, преследовал его неотступно. Она почувствовала себя униженной. Но почему? Чего она от него ожидала?

Боль немного отступила. Он выбросил из головы Лили и стал думать о брате. Вот уж верно говорят, что Бог дураков любит: ему удалось ускользнуть без единой царапины, и сейчас его чертов шлюп уже где-то на середине Ла-Манша. Если всегдашнее везение ему не изменило, он, должно быть, успел уйти достаточно далеко на юг, чтобы не попасть в шторм. Зато сам Дэвон валяется тут полумертвый, слабый, как новорожденный жеребенок, и ему приходится полагаться на помощь служанки, чтобы избежать ареста за нападение на отряд королевской стражи. Так что, когда Клей вернется, братьям предстоит крупный разговор.

Он устало потер лоб и досадливо поморщился. Если не считать такого пустяка, как штыковая рана в плече, дело в бухте Сент-Реми прошло именно так, как он надеялся. В перестрелке, насколько ему было известно, никого не убили, Клея никто не узнал, и сейчас он скорее всего находился в безопасности, может быть, уже на французской земле. А самое главное, когда Клей вернется из Франции, ему придется соблюдать уговор и отказаться от своей дурацкой игры в Робин Гуда. Карьера контрабандиста для него закончена. Два года Дэвон жил в вечном страхе, ожидая, что брата вот-вот поймают, осудят, повесят. Теперь этому тоже придет конец. Клей наконец-то вынужден будет найти себе какое-нибудь разумное занятие. Пойдет ли речь об управлении рудником или о чем-то другом – ему решать, Дэвон не собирался его принуждать, да и не смог бы, даже если бы захотел. Важно одно: знать, что Клей в безопасности и занимается чем-то законным.

Боль вернулась. Глубокая, жгучая, она вызвала испарину во всем теле. Боже милосердный, хоть бы девчонка принесла коньяку, когда вернется! Доктор дал бы ему глотнуть настойки опия, но прибегнуть к услугам доктора он не мог. Приходилось полагаться только на Лили Траблфилд. Дэвон закрыл глаза, стараясь не замечать пульсирующей боли в плече, и вновь вернулся мыслями к ней. Он заснул, вспоминая, как она его целовала, как близко подошла к тому, чтобы позволить ему уложить себя на траву и заняться любовью. Господи, это было только вчера!

Он все еще спал, когда, больше часа спустя, вернулась Лили. Опустив на пол двойную ношу – ведро с водой и ящик с углем, – она подошла к Дэвону. Одна из свечей догорела дотла, другая грозила вот-вот погаснуть. Лили заменила свечи на новые, найденные в ящике ночного столика, и высоко подняла одну из них, чтобы осмотреть его. Он был бледен; когда она коснулась его рукой, его кожа оказалась теплой на ощупь, но не горячей. Слава Богу! Это означает, что лихорадки нет.

За недели, проведенные в Даркстоуне, Лили в совершенстве овладела искусством разжигания каминов: уже через несколько минут уголь в очаге запылал веселым и жарким пламенем. Чувствуя себя ужасно глупо (ведь Дэвон крепко спал!), она тем не менее несколько раз опасливо оглянулась на него, пока снимала платье, сорочку, панталоны, чулки и туфли. Жар, исходивший от камина, ласкал ей кожу, она медленно повернулась кругом, согреваясь и встряхивая перед огнем мокрыми волосами.

Что же ей надеть? Запасного одеяла она не нашла, и уж, конечно, в этой аккуратно прибранной, лишенной безделушек комнате не было никакой одежды, которой она могла бы воспользоваться часика на два. Немного помедлив, Лили подошла к гардеробу, да так и застыла, не донеся руку до дверцы, когда увидела себя в висящем на стене зеркале. Впервые ей довелось увидеть свое обнаженное тело с тех пор, как она сбежала из Лайма. Что-то изменилось, но она не сразу поняла, что именно. Что-то в ее фигуре… Вдруг ее осенило. У нее появились мускулы, которых раньше не было. Они придали ее телу новый облик, какую-то определенность. Отчетливость. Она выглядела сильной. Такая мысль должна была бы смутить ее – ведь женщинам не полагалось быть сильными! – но, рассмотрев себя внимательно в течение нескольких минут. Лили решила, что все еще не утратила женственности. У нее все еще были груди и бедра – и они вовсе не выглядели по-мужски. Стало быть, все в порядке.

Удержавшись от желания повернуться спиной и посмотреть, что именно так поразило Дэвона Дарквелла позапрошлой ночью на берегу озера, Лили открыла гардероб и вытащил первое, что попалось под руку: его халат, висевший на дверном крючке. Пурпурный, сшитый из тончайшего шелка. Ей, конечно, не следовало этого делать надо было выбрать что-нибудь менее интимное, но эта мысль пришла слишком поздно: она уже всунула руки в рукава и крепко затянула у себя на талии кушак. Оказалось, что виконт Сэндаун пользуется каким-то терпким одеколоном. Девушка повела плечом и зарылась носом в тонкую ткань, с закрытыми глазами вдыхая ускользающий аромат.

Время шло. Виновато вздрогнув. Лили принялась застирывать кровавые пятна на платье и сорочке. Потом она подтащила два стула поближе к огню и аккуратно развесила на них свои мокрые одежки и чулки. Им предстояло высохнуть к утру, другого выхода просто не было. Нагнувшись, она пошевелила угли кочергой. Теперь оставалось только ждать.

К счастью, в комнате нашлось еще одно свободное сиденье: обитое кожей кресло хозяина, то самое, в котором он сидел за письменным столом в тот день, когда она принесла ему завтрак и облила горячим чаем. Лили подтянула кресло поближе к кровати и устало опустилась в него. В запахе кожи было что-то уютное, домашнее, а сиденье оказалось настолько просторным, что ей удалось забраться на него с ногами и свернуться клубочком, прижавшись лбом к подголовнику и закрыв глаза.