Глава 11

– Мы можем остаться только на две ночи: в пятницу пораньше нас ждут в Пензансе в гости к Линчам, а потом мы приглашены в Маунт-Бэй к Трелони на весь июль. Что ты так смотришь, Дэвон? Не понимаю. Я же писала тебе об этом в своем последнем письме!

– Я все прекрасно помню, матушка, и ваш приезд меня ничуть не удивил.

Он легко коснулся губами прохладной розовой щеки леди Элизабет, улыбнувшись и с любовью заглядывая в полные озорства и веселого недоверия бирюзовые глаза, точь-в-точь того же цвета, что и у него самого, а затем обратился ко второй гостье:

– Рад вас видеть, Алисия. И как это вы отважились на столь долгое пребывание в деревне вместе с матушкой? Впрочем, я всегда восхищался вашей храбростью.

– Ха! – ответила на выпад леди Элизабет.

– Здравствуйте, Дэвон, – проговорила леди Алисия Фэйрфакс, тепло пожимая ему руку. – Как вы поживаете? Мы так давно не виделись.

– Да, давненько. Спасибо за ваше последнее письмо. Я пока так и не собрался на него ответить, у меня этим летом было довольно много дел…

– Ничего страшного. Я никогда не жду от вас ответа на свои письма. Пишу, просто чтобы не прерывалась связь.

– В будущем постараюсь исправиться, обещаю. Дамы вновь уселись в кресла и принялись описывать утомительное из-за жары, лишенное приключений путешествие, которое им пришлось проделать, чтобы добраться сюда из Уайт-Оукса, поместья леди Элизабет, расположенного неподалеку от Уизериджа в Девоншире. Обе отказались от предложенного чая, заявив, что пили чай в Лоствизиле всего час назад и не хотят перебивать аппетит перед обедом.

– Правда, если поварихой у тебя по-прежнему служит миссис Белт, об этом можно не беспокоиться, – язвительно добавила леди Элизабет. – Она может отбить своей стряпней аппетит у кого угодно.

– Она вовсе не так уж плоха, матушка.

– Ты так говоришь просто потому, что тебе все равно, чем питаться. Полагаю, эта твоя экономка – как ее? – эта Хау все еще тут?

– Вроде бы да. Насколько припоминаю, была здесь еще совсем недавно.

– Омерзительная женщина. Ее бы следовало уволить.

– Но за что? Она меня идеально устраивает. Ведет хозяйство и мне не докучает.

Леди Элизабет скептически прищелкнула языком и огляделась по сторонам, машинально поправляя каштановые с проседью волосы.

– До чего же у тебя мрачно, Дэвон! Почему бы не Перекрасить стены и не отделать все заново? И вообще, весь дом выглядит каким-то обветшалым. Если ты его запустишь, то в конце концов придется делать полный ремонт, а это обойдется тебе еще дороже.

– Как поживает Клей? – вступила в разговор Алисия, послав Дэвону сочувственную улыбку. – Стрингер сказал, что его нет дома.

– Верно, его нет. Он, кажется, уехал в Лондон, – солгал Дэвон. – Клей говорит, что здесь ему скучно, но он будет огорчен, когда узнает, что разминулся с вами.

– Знаете, до нас доходят такие странные слухи насчет Клея! Просто не знаешь, чему верить.

– Когда речь идет о Клее, верьте всему, – рассмеялся Дэвон и, взглянув на мать, быстро добавил:

– С ним все в порядке, он в добром здравии. Не удивлюсь, если он в скором времени решит остепениться. Вас это должно порадовать, матушка.

– Вот когда увижу собственными глазами, тогда и порадуюсь. Оба сына только и знают, что меня огорчать, не знаю, который больше.

Дэвон скрестил руки на груди и подмигнул ей с веселой улыбкой. Она тоже улыбнулась и кивнула в ответ, решительно меняя тему разговора:

– Ты даже не справился о Кэтрин.

– Да-да, я собирался…

– Она опять ждет ребенка.

– Боже милостивый, это будет уже…

– Седьмой. Знаю, знаю, что ты хочешь сказать. Я тоже так думаю. В жизни не встречала второй такой любительницы рожать. Не понимаю, откуда это у нее. Не от меня и уж тем более не от твоего отца. Видимо, подобные вещи передаются через поколение. Она просила тебе передать, что больше не станет писать, пока ты не ответишь на ее последнее письмо. Ей-богу, Дэв, она твоя единственная сестра, а ты хоть бы для виду разок проявил к ней внимание!

Прежде чем он собрался ответить, в дверях появилась горничная. Сделав с перепугу весьма корявый реверанс, оробевшая в присутствии столь высоких гостей девушка передала данное ей поручение:

– Ваша светлость, мне ведено сказать, что комнаты для вас и мисс готовы, и проводить наверх, если угодно будет отдохнуть до обеда.

Леди Алисия, хрупкая молодая женщина со светло-каштановыми волосами и красивыми золотисто-карими глазами, встала со стула.

– Вам надо поговорить, я, пожалуй, поднимусь. Спущусь к обеду.

Леди Элизабет кивнула, а Дэвон предупредительно поднялся и проводил Алисию до дверей.

Однако у горничной имелось еще одно известие.

– Мне еще ведено передать, что Мидж [14] у вас в спальне, миледи. Его уже вывели погулять, напоили водичкой, и теперь он отдыхает.

– О Боже, матушка, неужели вы опять взяли с собой этот страдающий одышкой клубок шерсти?

– Разумеется! Я никуда не выезжаю без своей любимой собачки. Благодарю вас.., как вас зовут?

Но горничная уже успела выйти следом за Алисией.

– Как зовут эту девушку? Она новенькая, не так ли?

– Разве? Понятия не имею.

– Честное слово, Дэвон, тебе следует обращать больше внимания на то, что творится в твоем собственном доме. Может, слуги обкрадывают тебя дочиста, а ты и знать ничего не знаешь! Алисия прекрасно выглядит, ты не находишь? – продолжала она без малейшей паузы. – Знаешь, некоторые женщины расцветают позже. Мне кажется, что Алисия – одна из них.

– Я полагаю, у нее еще много лет впереди. Ей уже исполнилось двадцать четыре?

– Совсем недавно. Прелестная девушка, не правда ли?

– Да, матушка.

– У нее такой чудесный, кроткий нрав. Уверяю тебя, мне с нею так же легко, как с родной дочерью. И разумеется, после смерти барона она унаследует огромное состояние. Женихи будут виться вокруг нее тучами. Вернее.., я не хочу сказать, что сейчас их нет, разумеется, есть, но она так скромна и настолько лишена тщеславия…

– Матушка!

– Да, дорогой?

– Алисия – умная и привлекательная молодая женщина, у нее золотое сердце, это нам обоим понятно, и тот, кому сей приз достанется, будет счастливейшим из смертных. Но этим счастливцем буду не я.

Леди Элизабет посмотрела на сына с подчеркнутым невинным удивлением.

– О Господи, у меня и в мыслях не было…

– Да будет вам!

– Ну хорошо, – с легкостью уступила она, – мне действительно приходило в голову, и не раз, что из вас получилась бы отличная пара. Фэйрфаксы – наши старые друзья, вы с Алисией знакомы с детства и не преподнесете друг другу никаких неприятных сюрпризов. И не говори мне, будто между вами вообще нет никакой привязанности! К тому же, учти, Алисии нужен подопечный, кто-то, о ком она могла бы заботиться. Возможно, это был бы не самый романтический из браков, но, в сущности, брак – вещь прозаическая по своей природе. Зато он имел бы прочную основу в виде взаимной симпатии, доверия и уважения. Скажу больше, – решительно добавила леди Элизабет, немного помолчав, – мне кажется, что романтики ты уже отведал вдоволь. Тебе, пожалуй, на всю жизнь хватит.

Как и следовало ожидать, лицо Дэвона потемнело при этих словах, но она упрямо продолжала говорить, склонив к нему голову и заглядывая в глаза:

– Сынок, милый, неужели ты не хочешь быть счастлив?

– Я об этом не думаю, – ответил он кратко. – Вы говорите, что любите Алисию как родную дочь, но вы явно не подумали о ее счастье, матушка. Если она вам действительно дорога, зачем желать ей такого мужа, как я?

– Что за вздор! Ты мог бы составить счастье любой женщины, если бы только…

– Вы ошибаетесь. И вообще этот разговор не имеет смысла.

Повернувшись к ней спиной, он уставился в окно, туда', где далеко внизу, за погруженным в тень мысом, о чем-то тихо, но настойчиво шептало море. На горизонте виднелись три рыболовные шхуны из Луи, они тихонько покачивались на воде. К востоку на небосклоне уже показался прозрачный лунный диск.

Дэвон вновь обернулся к матери.

– Простите, матушка. Давайте не будем ссориться. Он подошел к дивану и сел рядом с нею. Последние лучи солнца, проникшие в комнату, осветили ее лицо, покрытое едва заметной сеткой тонких морщинок, и серебряные нити в волосах. Ему показалось, что их стало больше со времени его последней встречи с матерью.

– Расскажите мне лучше о себе. Как вам жилось все это время?

В действительности Дэвон вовсе не ждал от нее правдивого ответа: плохо ей было или хорошо, леди Элизабет неизменно отвечала: “Отлично, спасибо большое” – и тут же задавала встречный вопрос о здоровье собеседника. Она не любила говорить о себе и считала недопустимым, даже вульгарным и неприличным обсуждать с посторонними состояние своего здоровья, физического или душевного, если оно оставляло желать лучшего.

Поэтому Дэвон был несказанно поражен, когда его мать после минутного колебания ответила:

– Мне было грустно. Я пыталась это побороть, но не смогла.

Он взял ее за руку, и она с трудом заставила себя улыбнуться.

– В августе будет четыре года.

– Да.

– Мне очень грустно без него.

– Мне тоже.

– Странно, правда? Наш брак был бурным, и это еще мягко сказано. Порой я бывала счастлива только в разлуке с ним, когда он жил здесь, а я в Уайт-Оуксе. Но, Боже, я бы все на свете отдала, чтобы вернуть его сейчас. Наверное, даже согласилась бы жить здесь, лишь бы быть с ним. Он всегда этого хотел.

– Не думал, что мне когда-нибудь доведется услышать это от вас. Вы же ненавидите это место.

– Да, тут есть какая-то насмешка, верно? Но ты ошибаешься: у меня нет ненависти к этому месту, просто я не могла здесь жить. Меня всегда привлекал Девоншир, а его – Корнуолл. – Она сжала руку сына. – В этом ты на него похож. Знаешь, мы ужасно поссорились, когда выбирали тебе имя.

Дэвон кивнул; он хорошо знал семейную историю.

– Я пообещала, что буду жить здесь круглый год, если он позволит мне назвать нашего первенца Дэвоном.

– Но вы не сдержали слова.

– Нет. – Леди Элизабет вздохнула и отвернулась. – У твоего отца был нелегкий характер. И ты весь в него.., ты похож на него гораздо больше, чем Клей. У него часто менялось настроение. Он все принимал слишком близко к сердцу. Любил и ненавидел с одинаковой неистовой силой, ни в чем не знал меры. Порой впадал в черную тоску, а иногда веселился без удержу. Как и ты, он любил Даркстоун.

– Это все из-за моря.

– Он говорил, что море спасает его от безумия. Я над ним смеялась, думала, он преувеличивает, чтобы привлечь мое внимание. Я не смогла стать ему хорошей женой, Дэв, – призналась она, склонив голову. – Я его очень любила, но жить с ним не могла. Так мне казалось. Сейчас…

Она вновь подняла взгляд, и Дэвон с облегчением отметил, что глубокая печаль ушла из ее голоса, сменившись обычным задорно-легкомысленным тоном.

– Что толку предаваться запоздалым сожалениям! Если бы Эдвард сейчас вошел в эти двери, мы бы с ним, конечно, были счастливы, но ненадолго. Очень-очень скоро мы опять начали бы ссориться. И все же ничто меня так не мучит, как мысль о том, что меня не было в Даркстоуне, когда он умирал. Мне следовало быть здесь, с тобой.

– Но вы же не знали, что он умирает!

– Это не оправдание. Мне следовало быть здесь. Он был моим мужем.

Они умолкли. Оба слишком хорошо знали друг друга и понимали, что никакие слова утешения не помогут. Обоим довелось пережить трагедию, потерять самых дорогих и близких. Оба научились нелегкому искусству восполнения потерь и не нуждались в поверхностных словесных объяснениях.

– Что ж, – сказала леди Элизабет, – полагаю, мне пора отправляться наверх. Надо переодеться к обеду. Знаешь, мы с Алисией взяли с собой камеристок. Получился весьма внушительный кортеж. Но ты не беспокойся, надеюсь, миссис Хау о них позаботится. Ты по-прежнему живешь как в деревне – обедаешь в пять?

– Пять – это для нас поздновато, – улыбнулся Дэвон, помогая матери подняться и с грустью отметив, что она уже не так легко двигается, как раньше. – Если бы мы жили по-городскому, то к обеденному часу давно умирали бы с голоду. Но ради вас, матушка, и я готов следовать моде.

Леди Элизабет рассмеялась.

– Я провожу вас наверх, – добавил он, бережно взяв ее под руку.

***

– Вы собираетесь посадить нас обедать за этим столом? Вместе с низшими слугами? Это что, шутка?

Лили замерла со столовыми приборами в руках и подняла голову. Вопрос задала мисс Тернер, личная горничная леди Алисии, элегантная особа в наряде из красновато-коричневого шуршащего шелка. В следующую секунду за спиной у нее в дверном проеме появилась и мисс Кинни, камеристка леди Элизабет. Остановившись на пороге столовой для слуг, обе они уставились на Лили с совершенно одинаковым презрительно-жалостливым выражением.

– Да, Мэри, мы действительно попали в деревню, – обратилась мисс Тернер к своей товарке. – Эта девица собирается посадить нас за один стол с прислугой!

Обе покатились со смеху.

Лили медленно выпрямилась. Они были примерно одних с нею лет, может, на год или на два старше. До своего появления в Даркстоуне она и не подозревала о существовании невидимой, но ревниво охраняемой границы между низшими и высшими слугами в большом помещичьем доме. Среди женской прислуги самое высокое место в домашней иерархии занимала камеристка, личная горничная знатной дамы (она считалась даже важнее экономки!), и женщина, сумевшая добраться до заветной вершины, никогда не позволяла нижестоящим позабыть об этом. Лили презирала царившую среди слуг кастовость. Ей была отвратительна жестокая мелочность распорядка, согласно которому служанка, переведенная из поломоек в посудомойки, удостаивалась приветствия со стороны горничной, прислуживающей за столом. Но по крайней мере она узнала, что не одни только богатые бывают высокомерны и презирают тех, кто стоит на более низкой ступени общественной лестницы. Оказалось, что это черта характера, свойственная людям вне зависимости от имущественного состояния. Лили поняла для себя, что жесткие сословные различия заставляют каждого проявиться с наихудшей стороны.

Положив на место последнюю вилку, девушка обернулась к оскорбленным в лучших чувствах камеристкам с самой любезной улыбкой.

– А где бы вы хотели пообедать? За каким столом? – спросила она, произнося последнее слово с тем же искусственным пафосом, который уловила в интонации надменной мисс Тернер.

Камеристка настороженно прищурилась.

– Разумеется, в комнате миссис Хау! И безусловно, мы в рот не возьмем той размазни, которую ваша повариха называет тушеной рыбой.

– Ну, разумеется, нет, – согласилась Лили. – Раз вы обедаете за одним столом с нашей достопочтенной экономкой, вам предложат кое-что получше. По деревенским меркам, конечно.

Мисс Тернер хмыкнула. Сама не зная почему, она почувствовала себя задетой.

– Дерзкая девчонка! Откуда ты родом?

– Из Корнуолла, откуда же еще? Это, в сущности, дикий край, страна сардин и варваров. Прошу меня извинить, я пойду и накрою еще на два прибора в столовой миссис Хау.

И Лили бочком пробралась мимо двух элегантных особ, проводивших ее изумленными взглядами.

Когда она вернулась, они все еще находились в столовой для прислуги и даже – очевидно решив, что сподручнее наслаждаться собственным величием на публике, а не с глазу на глаз, – присели за тот самый стол, от которого пятью минутами раньше отвернулись с презрением. Сочтя общество дворецкого достойным внимания и сделав вид, что не замечают остальных слуг, пришедших в столовую, молодые особы принялись перечислять молчаливому Стрингеру все то немыслимое количество багажа, с которым пустились в путь их хозяйки. Мисс Тернер яркими красками живописала, с каким смятением Джошуа, чернокожий лакей леди Алисии, встретил известие о том, что ему на этот раз не придется сопровождать хозяйку. Наряженный в изумрудно-зеленую атласную ливрею, шелковые чулки и напудренный парик, Джошуа был домашней гордостью и достопримечательностью баронов Фэйрфаксов. Мисс Тернер клялась, что от него пахнет духами сильнее, чем от самой баронессы.

– Настоящий павлин, уверяю вас, и всей душой предан ее светлости. Конечно, она берет его с собой повсюду и души в нем не чает. Но леди Элизабет настояла, чтобы на этот раз его оставили, потому что она взяла в дорогу свою маленькую собачку, а для двух талисманов, по ее словам, в карете не было места. Бедный Джошуа, как услыхал, что его не берут, тут же расплакался, точно дитя малое, а лицо у него напудрено, и на щеках появились черные дорожки от слез.

Мисс Тернер обвела довольным взглядом завороженных рассказом слушателей. В Даркстоуне редко случалось услышать историю из жизни высшего света, поэтому слуги с жадностью впитывали ее слова. Польщенная вниманием, она принялась описывать бал, который закатила семья леди Алисии прошедшей весной, снабдив свой рассказ множеством живописных деталей касательно туалета ее светлости, ее прически, созданной не без помощи самой мисс Тернер, общего количества блюд на столе, выпитого вина и приглашенного оркестра. Лили, занятая подготовкой к обеду, почти не прислушивалась к ее болтовне, но вдруг мисс Тернер понизила голос и заговорила таинственным тоном. Это привлекло внимание Лили прежде, чем она сумела разобрать смысл слов.

– Я слыхала, что вскоре в Фэйрфакс-Хаузе состоятся новые торжества.., а может, они пройдут в Даркстоуне. Возможно, вы тоже слыхали, мистер Стрингер.

Теперь камеристка молодой баронессы завладела всеобщим вниманием.

– Говорят, – прошептала она, ближе наклоняясь к дворецкому, словно собираясь сообщить ему что-то по секрету, – что готовится свадьба моей хозяйки с вашим хозяином. Ее сыграют еще до конца года.

Лили замерла, ухватившись обеими руками за грубую домотканую скатерть. Оцепенение, должно быть, продолжалось не больше нескольких секунд, так как, придя в себя, она услыхала возбужденные голоса присутствующих, с жаром обсуждающие только что преподнесенную новость. А еще через секунду уже поймала на себе любопытные взгляды, бросаемые исподтишка кое-кем из слуг, желавших знать, как подействует на нее неожиданное известие. Лили поставила на стол последнюю тарелку и поправила косо лежавшую ложку, старательно делая вид, что ей все равно, хотя на самом деле была просто сражена. “Дура, дура, дура”, – ожесточенно повторяла она про себя. За этот день ей было преподнесено несколько горьких уроков, однако последний, оказавшийся самым тяжким, заставил ее правильно оценить все остальные.

Вошла Лауди и остановилась, придерживая дверь для подавальщицы, нагруженной подносом. Запах тушеной рыбы вызвал у Лили приступ тошноты. Ей вдруг стало безразлично, что они могут подумать или сказать у нее за спиной. Подойдя к Лауди, она торопливо прошептала подруге на ухо: