Все письма были уложены в коробку из-под шоколада и спрятаны в сумке. Часть бумаг была зашита в подкладке плаща – старый испытанный способ, столь любимый еще агентами Ришелье. Покончив с этим, я вышла из кабинета.
      Шаги мои была крайне осторожны. Голос Маргариты звучал совсем рядом, в гостиной, и это заставляло меня слегка опасаться встречи с нею. Тихо, на цыпочках, словно я уходила из обкраденного мною дома, я прокралась по узкой винтовой лестнице. Запах цветов почувствовался в воздухе; я миновала оранжерею и, выскочив из дома через черный ход, быстро зашагала по улице. Почти побежала. Ведь нельзя же было начать путешествие с опоздания – это было бы слишком скверной приметой.
      Черный фиакр уже ждал меня на углу монастыря фейянов. Человек в темном плаще с опущенным на лицо капюшоном сидел на передке и, казалось, дремал. Смущаясь и сомневаясь, я подошла к нему.
      – Мне нужно на Вандомскую площадь, – сказала я нерешительно.
      Он вздрогнул, напряженно глядя на меня, и его губы произнесли:
      – Если ваш путь пролегает через австрийский комитет, я готов везти вас.
      Я успокоилась. Что ж, мы узнали друг друга. Я сказала пароль, он правильно назвал ответ.
      Незнакомец спрыгнул на землю и почтительно помог мне войти в фиакр.
      – Я довезу вас до Труа, мадам, – сказал он тихо.
      – А потом?
      – А потом я вам все расскажу.
      Фиакр довольно резко тронулся с места. Со вздохом облегчения я откинулась на жесткие подушки сиденья. Фиакр был неудобный, старый, страшно продувался ветром – словом, путешествие предстояло не из приятных.
      Покружив из осторожности по городу, мой возница выехал, наконец, из Парижа. Было уже шесть часов вечера.
      Путь наш лежал на юго-восток, к швейцарской границе.

4

      Когда забрезжил рассвет следующего дня, фиакр добрался до Труа и остановился на главной площади.
      Я за ночь промерзла до костей, у меня просто зуб на зуб не попадал от холода. Фиакр вообще не был предназначен для такой погоды и таких расстояний, а что касается меня, то я впервые попала в столь кошмарные условия. Я пыталась быть мужественной, но, право же, это было уже слишком. Всю ночь шел дождь, а к утру по земле стлался влажный мутный туман. Капли дождя еще и сейчас пузырились в огромных лужах, занявших мостовую. Казалось, что на дворе не март, а октябрь.
      – Э-э, да я вижу, вы совсем замерзли, – сказал мой извозчик, открывая дверь экипажа.
      Я и сама видела в маленьком зеркальце, что вид у меня достоин жалости.
      – Н-надеюсь, уже все? – спросила я стуча зубами.
      – Да. Уже приехали. Давайте-ка я помогу вам выйти отсюда. Можете себе представить, каково было мне там, на козлах!
      Осторожно поддерживая меня под локоть, он вывел меня из фиакра.
      – Неужели у вас нет никаких вещей? – спросил он удивленно.
      Я кивнула. Сумочки мне было достаточно – там поместились и бумаги, и зеркальце, и гребень.
      – У вас что, нет при себе ни красок, ни духов? Обычно дамы возят за собой кучу всего этого.
      – Сейчас другая ситуация, – отрезала я резче, чем намеревалась: уж слишком долгим был этот разговор на холодном воздухе. – Пожалуйста, давайте уже начнем что-нибудь делать.
      – Пойдемте, я отведу вас в гостиницу, там вы отогреетесь.
      Гостиница «Коронованный мул» – такие названия встречались теперь не так уж редко – была пуста. Служанка мыла полы. Мы уселись ближе к камину, обомлевшие от тепла.
      Я с наслаждением выпила один за другим три стакана горячего чая, с удивлением думая, что никогда по достоинству не ценила ни его вкуса, ни того блаженства, которое он доставляет. В гостиничном зале жарко полыхал камин, и от огня и чая я быстро пришла в себя. Глаза у меня заблестели, на щеках появился румянец. Есть мне не хотелось. Видя, что мой спутник беседует о чем-то со служанкой, я решила подремать, ибо всю ночь только и делала, что стучала зубами от холода.
      – Вы что же, ничего не ели? – раздался голос моего спутника.
      Я неохотно открыла глаза.
      – Мне не хочется.
      – Вам не хочется! Не живите одной минутой, мадам. Вы немедленно съедите все, что вам принесут, и не надо спорить. Вы же не у себя дома в Париже. Вы в дороге! А в дороге вам никто не подаст завтрак в тот миг, когда вам того захочется.
      Он щелкнул пальцами, подзывая служанку.
      – Тащите все, что у вас есть!
      Он заставил меня съесть огромную, на всю сковородку, шипящую яичницу, горячий бифштекс с кровью и два румяных яблока.
      – Выпейте еще вот это, – сказал он, протягивая мне стакан горячего вина, – это от простуды. Если у вас поднимется жар, от вас не будет толку.
      После того как я проглотила столько еды, мне и вовсе расхотелось куда бы то ни было идти. И я была очень огорчена, услышав слова извозчика:
      – Я поговорил со служанкой и узнал, что ровно в девять утра отправляется дилижанс до Безансона. Если ничего не случится, поздно вечером вы будете там.
      – Вы хотите, чтобы я ехала в дилижансе? – в ужасе спросила я.
      – А как же иначе?
      Я вздохнула, спохватившись.
      – Ну да, конечно, иначе нельзя. Просто я еще никогда в жизни не ездила в дилижансах.
      – Слушайте меня внимательно. Вы дадите кучеру денег, и он согласится довезти вас из Безансона до Понтарлье.
      – А если не согласится?
      – Убедите его. Словом, это не мое дело, мадам. Завтра утром вы должны быть в Понтарлье, это закон. Если вас не будет, все нарушится.
      – Хорошо, я пойду даже пешком, но приду вовремя. А потом?
      – Потом вы найдете таверну «Три пескаря». Ее хозяин, мэтр Бернье, – наш человек. Он поможет вам.
      – А пароль?
      – Вы спросите, получил ли он прядильные машины из Англии. Он должен ответить: «Да, мадам, и цены нынче невероятно подскочили». Вы запомнили?
      – Да.
      – Повторите.
      Я повторила слово в слово и пароль, и ответ на него.
      – Прекрасно, мадам. На этом моя миссия завершена. И он надел шляпу.
      Я осталась одна, чувствуя ужасное желание поспать.
      На часах было уже семь. До девяти еще было время. Попросив служанку разбудить меня, я устроилась в старом кресле у камина и крепко уснула.

5

      Мой безмятежный и необычно крепкий сон был прерван, как мне показалось, довольно скоро. Звуки шагов, голоса, перебранка мало-помалу пробились к сознанию, и я открыла глаза, чувствуя, что поза, которую я заняла в кресле, становится слишком неудобной. Какое-то время я совершенно не понимала, где нахожусь.
      Вокруг меня кипела жизнь. Из кухни доносилось шипение яичницы. Путники, скинув у камина плащи, либо отогревались, либо завтракали. День, как и утро, был хмурый и дождливый. Один из посетителей, неумеренно веселый и нахальный, наклонясь к огню, с фатоватым видом провел рукой по моему колену. Я мрачно взглянула на него, но ничего не сказала. Пора было отсюда уходить.
      – Это вы хозяйка гостиницы? – спросила я у женщины в белом чепчике.
      Мне уже не хотелось спать. Хотелось ходить, действовать, немедленно делать то, что было мне поручено.
      – Да, сударыня, это я хозяйка.
      – Когда будет дилижанс до Безансона?
      – Завтра утром в девять часов.
      Я озадаченно посмотрела на нее, не зная, как расценивать то, что она сказала.
      – Но мне казалось, что дилижанс идет сегодня в девять! Хозяйка «Коронованного мула» окинула меня удивленным взглядом.
      – Так он и пришел в девять, дилижанс-то. Он был тут, но давно уехал. Уже три часа, как уехал.
      – Так сейчас уже полдень?! – вскричала я в ужасе.
      – Да, скоро будет двенадцать часов, сударыня.
      И, не глядя больше на меня, она отправилась по своим делам.
      У меня голова пошла кругом. Я что – проспала? Прозевала дилижанс? Да, объяснить все это можно было только так. Но ведь завтра утром мне нужно быть в Понтарлье!
      Честно говоря, если бы я в тот миг заметила служанку, которая обещала меня разбудить, я бы выцарапала ей глаза – такая меня обуяла ярость. Нет, это просто невероятно… Мне нельзя здесь оставаться! Задыхаясь от злости, я выскочила на улицу. Ветер показался мне ужасно холодным по сравнению с теплом гостиницы. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы остыть и успокоиться, я уныло побрела по улице.
      Мысли мои были невеселые. Я прекрасно понимала, как всех подвела. Я поставила свою миссию на грань срыва – и все из-за какого-то желания поспать! Ей-Богу, меня сочтут либо дурой, либо предательницей. Пожалуй, никто не мог совершить подобной глупости, кроме меня. И как я теперь доберусь до Понтарлье в срок?
      Город Труа был мне незнаком. Я попала сюда впервые и уже почти его возненавидела. Здесь самые гадкие гостиницы в мире.
      – Вы не подвезете? – спросила я у извозчика, почти не надеясь на согласие.
      – Куда?
      – До Безансона.
      Он ответил очень вежливо:
      – Когда вам понадобится на соседнюю площадь – пожалуйста. А до Безансона мы пока не ездим.
      Сердито взглянув на извозчика, я отошла в сторону. Спрашивать о таком было бессмысленно. Следовало искать человека, который именно сегодня собирается ехать в Безансон.
      Но как это сделать? Я подумала, но никакого ответа не нашла.
      Никого в Труа я не знала, значит, некого было просить о помощи. Купить экипаж? Это ужасная морока, не говоря уже о том, что у меня денег не хватит на все это. Может быть, попробовать пешком? Но ведь тогда я точно не прибуду вовремя.
      Труа был небольшим городом, но чистым и уютным. Я зашла в маленькую кофейню и заказала чашку кофе. Настроение у меня было мрачное. Похоже, в Тюильри не удастся возвратиться с победой…
      Я подняла голову. К стойке подошел юноша лет семнадцати в черном опрятном сюртуке.
      – Фунт изюма, пожалуйста, – сказал он приказчику.
      – Что, господин Роземийи уезжает?
      – Да. Уже заложили экипаж.
      – Свадебное путешествие?
      – Да, мадам Патриция сначала навестит тетку в Безансоне, а уж потом они поедут в Альпы.
      Юноша взял пакет с изюмом и вышел из кафе. Я медленно встала из-за стола. Что я слышала? То, что некий господин едет в Безансон. Да ведь это то, что мне нужно!
      Не допив горячий кофе и бросив на прилавок монету, я выбежала за порог.
      – Сударь! – воскликнула я. – Эй, сударь, подождите! Юноша остановился. Я подбежала, задыхаясь от волнения.
      – Я слышала, ваш хозяин едет в Безансон?
      – Он не мой хозяин, а мой дядя, сударыня.
      – Я так и подумала. Не мог бы ваш дядя взять с собой меня? Дело в том, что дилижанс уже ушел и придет только завтра, а мне нужно ехать уже сейчас, как можно ско…
      Я не успела ясно объясниться. Юноша окинул меня холодным взглядом.
      – Мой дядя вас не подвезет, сударыня.
      – Почему?
      – Потому, что его коляска – не дилижанс.
      – Но вы не понимаете, как это важно! Ну, я умоляю вас, сударь! Вы не представляете, что от этого зависит. Если сегодня я не попаду в Безансон…
      – Я не знаю, какие у вас дела в этом городе. Я лишь вижу, что ваши приставания крайне нелепы.
      Сдерживая раздражение, я посмотрела на собеседника. Что он за человек, такой холодный и бесчувственный? Ведь на вид ему так мало лет! И этот сопляк разговаривает со мной так, будто я его кухарка!
      – Я хорошо понимаю, что моя просьба неожиданна, – сказала я. – Но я не думаю, что этого основания достаточно, чтобы отказать в помощи женщине.
      – Женщине? – переспросил он. – Поистине, эти буржуа совсем обнаглели. Мой дядя дворянин и не возит в карете буржуазок.
      – Буржуазок! – повторила я пораженно. – Да вы хоть зна…
      Я вовремя прикусила язык, хотя и сгорала от желания осадить этого мальчишку, сообщив, кто я. Мне много чего хотелось ему сказать. Но юноша, к счастью, повернулся и зашагал прочь, лишив меня возможности что-либо высказать.
      Итак, свои же дворяне мне отказали. Господи, ведь это именно те, ради которых я еду в Швейцарию…
      Положение оставалось отчаянным. Я подумала было, не поговорить ли с господином Роземийи лично, но потом решила, что если уж племянник так высокомерен, то дядя и подавно. К тому же речь шла о свадебном путешествии – кто захочет в такой ситуации брать в коляску лишнего пассажира?
      Тем не менее я упрямо пошла вслед за юношей. В конце концов это было единственное, что я могла сделать.
      Он вошел в дом номер двенадцать на улице Бак. Во дворе стояла коляска, запряженная тройкой лошадей. Вид у коляски был не особенно блестящий. К крыше был прилажен всего один чемодан.
      Спустя пять минут из дома вышел высокий худой господин, чопорный, с сухим желтым лицом. С ним была женщина лет тридцати и тот самый юноша.
      – Сообщите нам, когда приедете в Безансон, мадам, – сказал юноша.
      – Разумеется, Пьер. Я сразу сделаю это.
      Она села в коляску с закрытым верхом. Я даже заметила, как мужчина поцеловал ее.
      Я подумала, что будет очень несправедливо, если они все же поедут в Безансон, а я нет. Ведь мне в любом случае Безансон нужнее, чем им.
      Коляска медленно выехала за ворота и покатила по дороге. Нет, я буду просто глупа, если упущу такой случай!
      Мне было довольно легко догнать коляску. Я шла следом за ней, пока она не выехала на большую дорогу, за заставой.
      А затем на ходу уселась на запятки – так, как это делают мальчишки. Мой маневр остался незамеченным.
      И я, выехав, наконец, в первом часу дня из Труа, твердо знала, что никакая сила не заставит меня покинуть только что занятое место.

6

      Была полночь, когда я столь необычным образом прибыла в Безансон.
      Дыша на замерзшие пальцы, чтобы хоть немного согреть их, я соскочила с запяток, очень сомневаясь в том, что мои одеревеневшие ноги смогут ходить. Последние несколько часов я их почти не чувствовала. И правда – они у меня подогнулись в тот первый миг, когда я ступила на землю.
      Луна еще не взошла, и было очень темно. Лишь масляный фонарь горел у входа в дом. Ленивый старый привратник не спешил открывать ворота.
      Супруги, с которыми я все время ехала, прошли в дом, а старик отправился на поиски конюха, который должен был заняться лошадьми. Я стояла в нерешительности, не зная, что мне делать. Я опаздывала, а ведь Безансон был вовсе не конечным пунктом моего путешествия. Как следовало поступить? Я видела неподалеку освещенные окна постоялого двора и пошла туда, намереваясь найти там лошадь.
      Сонный трактирщик покачал головой.
      – Все лошади чужие. Могу предложить ночлег и ужин.
      – Да-да, – сказала я растерянно. От теплой постели и ужина я бы не отказалась, но утром мне надо было быть в Понтарлье.
      Я вернулась к тому дому, куда ушли новобрачные. Меня охватили раздумья. Я видела, что лошади еще не были выпряжены из коляски. Уставшие, они даже не всхрапывали.
      Оглянувшись по сторонам, я решительно подошла к лошадям. Выпрягать их мне еще ни разу не приходилось, к тому же я ужасно боялась, что лошадь фыркнет или, чего доброго, заржет.
      Но животное, словно радуясь освобождению, лишь довольно прядало ушами.
      Это называется конокрадством, подумала я. Да, именно так. Если кто-то застанет меня, мне не поздоровится. Не говоря уже о том, какой это будет стыд. От волнения и страха пальцы у меня дрожали, я едва справилась с упряжью и облегченно вздохнула, покончив с этим занятием.
      – Ну, все…
      Я взяла лошадь под уздцы и, тихо уговаривая, повела к воротам.
      – Молчи, пожалуйста, молчи, – просила я.
      Только скрывшись за углом улицы, я поняла, что дело обошлось. Я, конечно, поступила не самым лучшим образом, но, видит Бог, иного выхода у меня не было. Идти пешком в Понтарлье? Нет, это было совершенно невозможно.
      Седла не было, но при желании я могла без него обойтись – ездить верхом я умела не так уж плохо. Безансона я совершенно не знала, но хотела поскорее выбраться отсюда через ту же заставу, что и въехала. Недалеко от города есть дорожная гостиница – там-то я и узнаю дорогу до Понтарлье. Ну, а в самом Понтарлье я не растеряюсь: во время нашего с Эмманюэлем альпийского плена я даже танцевала там на балу в Ратуше, среди провинциальной аристократии.
      Мне было холодно. Март выдался не слишком теплый. Вот-вот должен был начаться дождь; он чувствовался в воздухе, носился вместе с дорожной пылью. Горожане спали, редко где светилось окно. Но даже в тусклом свете фонарей я сумела разглядеть, что Безансон – довольно красивый городок: аккуратные домики под острыми черепичными крышами, выбеленные стены, мощенные кирпичом улицы. Если бы мне еще удалось точно выехать на заставу, то об этом городе у меня сохранились бы только приятные воспоминания.
      Полосатый столбик караулки свидетельствовал, что я на правильном пути.
      – Стой! Кто идет?!
      Я вздрогнула. Окрик донесся как раз со стороны караульного поста. Чуть позже я увидела гвардейца. Он вскинул ружье.
      У меня перехватило дыхание. Гвардеец… Я всегда в таких случаях вспоминала тех национальных гвардейцев, что отобрали у меня карету, – это было давно, но врезалось мне в память. Гвардейцев я боялась. И терпеть их не могла.
      – Ну-ка, слезайте! – скомандовал он, хватая лошадь под уздцы.
      Это был рослый парень лет двадцати пяти, грубый, неуклюжий, на вид необыкновенно глупый.
      – Кому я говорю!
      Я сошла с лошади, понимая, что в случае сопротивления он, быть может, способен выстрелить в меня.
      – Кто ты такая?
      Разглядев меня как следует, он, видимо, решил обращаться ко мне на «ты». Я молчала, потому что, в сущности, даже не знала, что сказать. Это не было продумано заранее.
      – Женщина на лошади, в такое-то время… Куда ты едешь? Я растерянно пожала плечами.
      – В Понтарлье.
      – Зачем?
      Я не знала, что сказать.
      – Ясно. Ну-ка, пойдем!
      Он схватил меня за руку, так сильно, что я закричала от боли.
      – Смотри, какая нежная!
      Он тащил меня куда-то, ничего не объясняя. Я возмутилась. Что это такое, в конце концов? Я и сама могу идти!
      – Куда вы меня тащите?!
      – В караулку, черт побери!
      Он толкнул меня на скамью за перегородкой, предназначенную для задержанных преступников.
      Я огляделась. Участок был пуст. Зажженная лампа разливала слабый свет. Я ошеломленно подумала, что впервые нахожусь в подобном месте. Видели бы меня мои знакомые – здесь, за этой перегородкой…
      – У тебя есть документы?
      – Нет, – резко сказала я, поднимая голову.
      – Ну, то-то же! Значит, я был прав. Уже у двери он обернулся.
      – Ты арестована до утра. А утром придет капитан, он скажет, что с тобой делать.
      Он загремел ключами.
      – А пока я тебя запру.
      Его, вероятно, удивляло мое молчание. Но я и вправду не знала, что говорить. Так много неожиданностей случилось за время моего краткого путешествия, что впору было подумать, что началось оно под дурным знаком. Да, уж слишком много неприятностей… Либо это невезение, либо я абсолютно бестолкова.
      Поворот ключа в замке привел меня в чувство. И только чуть позже я с ужасом осознала, в каком кошмарном положении оказалась.
      Дрожащими пальцами я машинально нащупала бумаги, зашитые под плащом, проверила, на месте ли сумка. С этим все было в порядке. Но что будет завтра?
      Гвардеец сказал, что утром должен появиться капитан. Если дойдет до того, что он станет во всем серьезно разбираться, моя миссия провалится. Более того, я сама окажусь в тюрьме – если обнаружат бумаги… А что бывает с теми, кто уличен в связях с заграницей и эмиграцией? То, что было с маркизом де Фавра. А его, как известно, повесили.
      У меня даже дыхание перехватило, когда я представила, что меня тоже могут повесить. Поручение поручением, но я не думала, что за все это придется заплатить жизнью. Умирать мне совсем не хотелось. Не надо даже думать об этом!
      Я стала лихорадочно размышлять. Главное, конечно, – это уничтожить бумаги. Съесть их, что ли? Нет, их слишком много. Господи, да ведь на столе горит лампа. Она-то мне и поможет. Ну, а потом? Потом меня спросят, кто я такая. Нужно что-то выдумать. Да только выдумка, к сожалению, быстро откроется.
      Но в этом случае меня, пожалуй, могут обвинить лишь в бродяжничестве. Это не так уж страшно, и об этом можно пока не думать. Надо, пока в караулке никого нет, отпороть подкладку и сжечь письма Марии Антуанетты.
      Я уже готова была заняться этим, но шаги за дверью и скрежет ключа в замке заставили меня вздрогнуть. Сердце мое забилось так сильно, что мне показалось, что его стук слышен в участке.
      Вошел тот самый здоровенный гвардеец. Тяжелым шагом он прошелся вдоль стены, оправляя форму. Я только сейчас заметила, что он изрядно пьян.
      – Ну, – сказал он. – Собачья погода.
      Он приблизился ко мне, обдавая запахом скверного табака, и, взяв со стола бутылку, жадно припал к горлышку.
      – Хороший коньяк, – сообщил он мне, вытирая усы. – Согревает.
      Он сделал еще несколько глотков и поставил бутылку. Большие черные глаза уставились прямо мне в лицо.
      – А ты ничего. Где ты тут только взялась такая. Столь изящный комплимент сделал мое настроение еще более мрачным. Уж лучше бы этот тупица не замечал моей внешности и не воображал себя донжуаном.
      – Тебе не скучно? – спросил он, усаживаясь рядом со мной.
      – Невесело, – ответила я, отодвигаясь.
      – Вот-вот, – подхватил он, придвигаясь, – и мне невесело. Холодно. И ни души вокруг. Скверная это штука – дежурство!
      Я мрачно взглянула на него, полагая, что лучше всего для меня – это не поддерживать этот разговор. Может, тогда он скорее уберется отсюда на улицу, и я смогу заняться своими бумагами.
      Его огромная рука опустилась на мое плечо.
      – Слушай, – пробормотал он, слегка запинаясь, – давай развлечемся. Ты правда очень хороша, детка.
      «Так, – подумала я, – это меня вовсе не устраивает». Я начинала чувствовать сильное беспокойство. Брезгливо сбросив его руку со своего плеча, я отошла в сторону.
      Глаза гвардейца загорелись. Кровь бросилась ему в голову.
      – Куда же ты, детка? От меня все равно не уйдешь.
      Я попыталась пройти к двери, но он преградил мне путь, размахивая перед собой огромными ручищами, как циклоп в поисках Одиссея.
      Я отступила на шаг, к самой стене.
      – Я хочу по-хорошему, детка. А то завтра придет капитан… Я ведь многое о тебе наговорить могу. Тебя, пожалуй, в исправительный дом посадят. Если ты, конечно, не будешь посговорчивее…
      Меня даже передернуло от услышанного. Оказывается, этот идиот уговаривает меня не тем, что отпустит, а тем, что не станет обо мне лгать!
      – Плевать я хотела и на тебя, болван, и на твоего капитана! Слышал?! Убери руки, образина! Я кричать буду!
      Он схватил меня у самой стены, сдавил, пахнул в лицо перегаром и потом.
      – Кричать? Кричи! Мне, может быть, это даже понравится! Он пытался поцеловать меня. Я пришла в ужас, когда это дикое безобразное лицо приблизилось к моему и, не найдя другой защиты, плюнула ему в глаза.
      – Оставь меня в покое, ты, мужик!
      Он злобно осклабился и утерся рукавом.
      – А ты что – большая цаца? Я тебе сейчас покажу, что мужик в этом деле не хуже любого герцога!
      Он так вцепился рукой Мне в волосы, что я почти не могла пошевелить головой.
      – Ладно, не строй из себя девицу!
      Я пыталась вырваться, сопротивлялась так яростно, как только могла, но у этого дикаря руки были как клещи. Я царапалась, один раз даже укусила его, но он повалил меня на стол, при каждом вздохе обдавая кошмарными запахами.
      – Сейчас поглядим, какова ты снизу! – Гвардеец задрал мне юбку, и теперь огромная рука шарила в моем нижнем белье.
      Мне удалось до крови расцарапать ему лицо, но он поймал обе мои руки и завел их мне за голову.
      – Сейчас, сейчас, – хрипло шептал он, дыша мне прямо в лицо.
      Тошнота уже стояла у меня в горле. Иногда от отвращения у меня мутился разум, но, когда я пыталась хоть немного поразмыслить, мне становилось понятно, что кричать бесполезно. Да неужели этой скотине удастся… Нет, я предпочла бы умереть на месте. Когда он пыхтел, пытаясь раздвинуть мои ноги, мне посчастливилось высвободить одну руку. Закинув ее за голову, я принялась лихорадочно шарить по столу. О, если б здесь что-то было – что-нибудь хоть немного тяжелое!
      Мои пальцы действительно наткнулись на что-то гладкое, холодное и такое тяжелое, что я даже не сразу смогла приподнять. Не понимая даже, что это такое, я с размаху, с силой, на какую только была способна, обрушила этот предмет на голову гвардейца.
      Раздался отвратительный хруст. В одно мгновение я почему-то оказалась облита чем-то мокрым – и холодным, и горячим одновременно. Тело гвардейца с силой навалилось на меня, отяжелело, я едва не задохнулась. Почти потеряв сознание, я с силой отпихнула его от себя, и противная туша тяжело сползла на пол, стукнув руками, как китайский болванчик.
      Я не сразу смогла подняться. Меня колотила дрожь. Корсаж был заляпан чем-то мокрым. Подняв руку, я увидела, что она испачкана до самого локтя во что-то красное и почему-то черное. Ну, красное я еще могла понять – кровь… Но откуда эти черные пятна? От их вида меня стошнило.
      Когда я снова выпрямилась, зажимая рот ладонью, то заметила рядом с телом гвардейца большую чугунную чернильницу. Ага, так это она пришла мне на помощь… Отсюда и черные пятна – разлитые чернила. Ох, если бы не эта кровь…
      Я метнула взгляд на гвардейца, впервые подумав, что с ним случилось. Он не двигался, лежал навзничь. Струйки крови текли из-под его головы.
      Господи Иисусе, может быть, я его убила?
      Меня снова охватил ужас. Гвардеец мертв, без сомнения! Это я убила его!
      Не заботясь даже о том, чтобы проверить это предположение, я опрометью выскочила на улицу. Холодный воздух не освежил меня и не привел в чувство. Я бросилась к лошади. Меня гнала одна-единственная мысль, заполонившая все сознание: скорее, скорее отсюда!
      Дрожащими пальцами, путаясь и чертыхаясь, я отвязала лошадь. Не сразу мне удалось взобраться на нее верхом. Вцепившись в холку лошади, подгоняя ее ногами, я поскакала прочь из города.
      В какой стороне находился Понтарлье – это один Бог знал.

7

      Мэтр Бернье, хозяин таверны «Три пескаря», рассматривал меня недоверчиво и осуждающе.
      – Вас что, в луже вываляли, мадам? – напрямик спросил он.
      Моя одежда действительно была ни на что не похожа. Замызганные грязью плащ и юбка, обвисшие поля шляпки, мокрые распустившиеся волосы, выпачканный чернилами корсаж…
      – Вы почему опоздали?
      «Гм, – подумала я, – хорошо еще, что я опоздала всего на два часа!» Но рассказывать о езде на запятках, поединке с гвардейцем и долгом петлянии по дорогам Франш-Конте мне не хотелось.
      – Хорошо, что я вообще добралась, – сказала я невесело. – Вы так прекрасно продумали все мое путешествие, что я задержалась полюбоваться красотами местности.
      – Вы умеете говорить по-немецки? – прервал он меня. Я покачала головой.
      – Нет. Или немного. По крайней мере, я понимаю немецкий.
      – Это плохо, мадам. Вам придется изображать крестьянку, а они здесь все говорят по-немецки.
      Я махнула рукой.
      – Поверьте мне, сударь, теперь это не кажется мне сложным. Были ситуации и посложнее.
      Он пропустил меня вперед, открыв дверь в комнатку на мансарде.
      – Быстро переодевайтесь и зашивайте письма, – приказал он, запирая дверь. – Уж и не знаю, успеем ли мы.
      – Можно мне хотя бы принять ванну? – умоляюще спросила я.
      – Что вы такое говорите? – прошипел мэтр Бернье. – Ванну?! Нам бежать нужно, а вы – ванну! Вот еще выдумали!
      Я с тоской натянула на ноги тяжеленные деревянные сабо, надела грубую суконную юбку, белую рубашку, черную вставку, похожую на корсаж, завязала на груди концы шали.
      Мэтр Бернье, отступив на шаг, внимательно меня осмотрел.
      – Нет, это просто кошмарно, мадам. Цвет лица у вас не тот. Да не стойте вы так прямо! Или вам взвалить на спину вязанку дров?
      Уже приученная к дисциплине, я, как по команде, опустила плечи и голову.
      Мэтр Бернье взял в ладонь картофельной шелухи, будто нарочно приготовленной заранее, и бесцеремонно вымазал мне лицо.
      – Вот, теперь-то лучше.
      Я захотела узнать, в чем же заключается это улучшение, и, взглянув в зеркало, обомлела: кожа у меня сделалась какого-то грязно-коричневого цвета.
      – За мной будут бежать все собаки Понтарлье! Это ужасно – то, как я выгляжу!
      – Лучше отбиваться от собак, чем от гвардейцев, запомните это, мадам.
      Сам он был одет в приличный сюртук, с аккуратно завязанным галстуком и белыми манжетами – словом, выглядел как вполне солидный буржуа. Когда мы вышли на лицу, он, помахивая тросточкой, сказал мне:
      – Не идите со мной рядом. Все-таки мы по-разному одеты.
      – Ах вот как, – сказала я, раздраженная донельзя.
      Я знала, что это нужно для дела, но все это мне не нравилось. Мысль о том, что я выгляжу как страшилище, не давала мне покоя и лишала уверенности.
      Мы вышли за ворота. Вдалеке – впрочем, не так уж и вдалеке – синели горы. Мне были знакомы и эти сосны, и туманная дымка над вершинами, и особая величавость природы, свидетельствующая о том, что грозные Альпы – всего в двух шагах.
      Мэтр Бернье шел, ступая по лугу, как журавль, – высоко вскинув голову и заплетая ногами.
      Вокруг была тишина. Подниматься по крутой тропинке было трудно, и я быстро устала. Меня раздражала мысль, что мы идем, вероятно, не по обычной дороге, а через какую-то чащу, пробираясь среди кустов и камней.
      – Это здесь находится форт Жу? – спросила я, с трудом отцепив юбку от куста терновника. Колючки впились мне в кожу. Я нетерпеливо смахнула капельки крови.
      Мэтр Бернье и не думал даже поджидать меня.
      – Здесь, мадам, – отвечал он.
      Мне пришлось ускорить шаг, чтобы нагнать его.
      – Я здесь была когда-то. В форте Жу. Мой муж служил здесь военным комендантом, – сказала я, пытаясь завязать разговор.
      Бернье не отвечал, а лишь неопределенно кивнул.