— Лучше оставить ее на время, — пробормотал он. — В конце концов, она ведь врач, верно? И знает, когда она в порядке, а когда нет.

— Да, наверное… — Бросив в сторону Клэр последний встревоженный взгляд, Брианна позволила Роджеру увести себя.

Внутри церковь представляла собой комнату средних размеров с деревянным полом. В ней сохранилась лишь купель — видимо, потому, что ее невозможно было вынести, поскольку это было углубление, вырубленное в уступе каменной стены. Над купелью было выгравировано изображение святой Килды — ее равнодушный взгляд устремлен в потолок.

— По всей вероятности, одна из первых языческих богинь, — сказал Роджер, проводя пальцем по каменным складкам платья. — Заметно, что покрывало и апостольник добавили позже, не говоря уже о глазах.

— Похожи на вареные яйца, — заметила Брианна и, имитируя статую, тоже закатила глаза. — А это что за резьба? Вот там? Напоминает пиктские камни[9] в окрестностях Клавы.

Вдыхая пыльный воздух, они обошли церковь. Разглядывали древнюю резьбу на стенах, читали надписи на маленьких деревянных табличках, прибитых прихожанами в память о своих давно умерших предках. Они переговаривались приглушенными голосами, прислушиваясь, не раздастся ли с кладбища какой-нибудь звук, но все было тихо, и вскоре они успокоились.

Роджер последовал за Брианной к фронтону, любуясь завитками рыжих волос, выбившихся из косы и прилипших к влажной от пота шее.

От фронтона только и осталось, что простой деревянный выступ над углублением, где прежде находился алтарь. Стоя рядом с Брианной и рассматривая то место, где он некогда находился, Роджер вдруг ощутил, как по спине у него пробежал холодок.

Чувство его было столь глубоко и интенсивно, что, казалось, откликнулось эхом в этом пустом замкнутом пространстве. Одна надежда, что она не услышит этого. Ведь они знакомы едва неделю и почти не беседовали на личные темы. Она наверняка возмутилась бы или растерялась, знай, что он сейчас чувствует.

И все же он украдкой бросил на нее взгляд и увидел, что лицо ее спокойно и сосредоточенно. Она тоже подняла на него глаза — именно эта глубокая синева и заставила Роджера бессознательно потянуться к ней.

Поцелуй был коротким и нежным, больше всего он напоминал тот формальный поцелуй, которым обмениваются новобрачные во время свадьбы, однако по воздействию был наделен не меньшим смыслом, чем во время брачного обета.

Роджер немедленно опустил руки, но в них, да и во всем теле до сих пор ощущалась ее теплота, казалось, он вовсе не разжимал объятий. Они простояли так с минуту, едва соприкасаясь телами и вдыхая дыхание друг друга.

Внезапно тишина церкви взорвалась от леденящего душу крика, донесшегося снаружи, от него взвихрились в воздухе пылинки. Роджер, не раздумывая, выбежал из церкви и помчался, не разбирая дороги и спотыкаясь о камни, к темной полосе тисов. Он расталкивал руками разросшиеся ветви, даже не потрудившись придержать их для Брианны, бегущей за ним следом.

В тени этих ветвей он увидел бледное лицо Клэр Рэндолл. Совершенно лишенное краски, оно на фоне темной зелени напоминало лицо призрака. Она стояла пошатываясь, затем вдруг упала на колени в траву, словно ноги отказывались служить ей.

— Мама! — Брианна тоже бросилась на колени рядом со скорчившейся фигуркой, схватила мать за безжизненно повисшую руку. — Мама, что случилось? Тебе плохо? Давай, давай, приляг…

Но Клэр воспротивилась настойчивым попыткам дочери уложить ее и подняла голову на стройной шее.

— Не хочу ложиться… — выдохнула она. — я хочу… о, Боже, Боже ты мой милостивый! — Стоя на коленях в высокой траве, она протянула дрожащую руку к камню. Это была простая надгробная плита, высеченная из гранита.

— Доктор Рэндолл! Э-э… Клэр! — Роджер опустился на колени по другую сторону от женщины, поддерживая ее под руку. Его всерьез испугал ее вид. На висках выступили мелкие бисеринки пота, а взгляд был затуманен, словно она вот-вот потеряет сознание. — Клэр… — повторил он, тщетно пытаясь вывести ее из транса. — В чем дело? Знакомое вам имя?

Недавно произнесенные им слова эхом отдавались в ушах: «С восемнадцатого века здесь никого не хоронят, — сказал он тогда Брианне. — Вот уже лет двести, как никого не хоронят».

Пальцы Клэр стряхнули его руку и прикоснулись к плите ласкающим жестом, словно гладили живую плоть, пробежали по буквам, стертым, но все же еще различимым.

— Джеймс Александр Малкольм Макензи Фрэзер, — произнесла она. — Да, я его знаю. — Рука опустилась ниже, раздвигая густую траву, затенявшую маленькие буквы внизу. — «Возлюбленный муж Клэр…» — прочитала она. — Да, я знала его, — повторила она так глухо, что Роджер едва расслышал эти слова. — Я — Клэр. А он был моим мужем. — Подняв голову, она увидела бледное потрясенное лицо дочери. — И твоим отцом…

Роджер и Брианна в молчании смотрели на нее. На кладбище стояла тишина, если не считать легкого шелеста веток над головой.

— Нет! — сердито воскликнула я. — В пятый раз повторяю — нет! Я не хочу воды. Я не сидела под солнцем. Это не обморок. И я не больна. И не сошла с ума: хотя понимаю, у вас есть все основания думать именно так!

Роджер с Брианной обменялись взглядами, показывающими, что именно это они и думали. Они вывели меня с кладбища и усадили в машину. Я отказалась ехать в больницу, и мы направились к дому священника. Там Роджер налил мне виски — с чисто медицинской целью, оправиться от шока, однако то и дело косился на телефон, видимо размышляя, не следует ли вызвать «скорую». Психиатрическую, насколько я поняла.

— Мама… — нежно произнесла Брианна и протянула руку, убрать мне волосы со лба. — Ты так расстроилась…

— Конечно, расстроилась! — огрызнулась я и, глубоко втянув воздух, сжала губы в плотную линию. Надо постараться взять себя в руки, говорить спокойнее. — Конечно, расстроена, — повторила я. — Но вовсе не сошла с ума. — Я замолкла, собираясь с духом. Нет, совсем не так и не при таких обстоятельствах планировала я провести этот разговор. Правда, как именно — я толком не представляла, но что не так, это уж точно. Выкладывать всю правду с ходу, даже не имея возможности собраться с мыслями… Эта проклятая могила совершенно вывела меня из равновесия и расстроила все планы. — Черт бы тебя побрал, Джеймс Фрэзер! — в ярости воскликнула я. — Хотела бы я знать, как тебя занесло туда, за мили от Каллоденского поля!

Глаза Брианны, казалось, того гляди выскочат из орбит, рука Роджера снова потянулась к телефону. Я замолкла, пытаясь успокоиться.

Успокойся, ну же, тихо твердила я себе. Дыши глубоко… Раз… два… еще раз. Так… Все совершенно ясно. Просто надо сказать им всю правду, как она есть. Разве не для этого приехала ты в Шотландию?

Я открыла рот, но из него не вышло ни звука. Закрыла рот и глаза в надежде, что ко мне вернется самообладание, если я не буду видеть эти пепельные от страха лица, с тревогой взирающие на меня. Позволь… только позволь мне сказать… правду, молилась я про себя, толком не понимая, к кому обращаюсь. Возможно, к Джейми…

Но ведь я и раньше говорила правду. Однако ничего хорошего из этого не вышло.

Еще плотней смежила веки. Ощутила запах карболки, присущий больнице, жесткое прикосновение накрахмаленной наволочки к щеке… Из коридора доносился сдавленный от ярости голос Фрэнка: «Что вы имеете в виду, не давить на нее? Давить на нее! Моя жена отсутствовала три года! Потом вернулась, грязная, оборванная и беременная! И я еще, оказывается, не смею задавать вопросы?!»

И голос доктора, бормочущий какие-то успокоительные слова. Я разобрала лишь несколько: «галлюцинации», «травматическое состояние» и «надо подождать, старина, хотя бы немного».

И снова голос Фрэнка, возмущенный и настойчивый, он замирает в конце коридора. Такой знакомый голос, он снова поднял в душе целую бурю печали, гнева и страха.

Я клубком свернулась в постели, защитным жестом прижала к груди подушку, впилась в нее зубами, вгрызаясь все глубже и глубже, пока не почувствовала, что ткань подалась и под зубами скрипят шелковистые перышки.

Кажется, они скрипят до сих пор. Я разжала зубы и открыла глаза.

— Вот что, — произнесла я как можно спокойнее, — простите, я понимаю, насколько дико все это звучит. Но тем не менее это правда, тут уж ничего не поделаешь.

Однако эта фраза ничуть не успокоила Брианну, она только еще ближе придвинулась к Роджеру. Сам же Роджер, похоже, немного пришел в себя, и на смену болезненной настороженности явилось сдержанное любопытство. Неужели у него достанет воображения понять и оценить всю правду?

Обрадованная этим его выражением, я разжала кулаки.

— Проклятые камни, — пробормотала я. — Вы ведь знаете этот круг из камней, на холме фей, к западу отсюда?

— Крэг-на-Дун? — переспросил Роджер. — Вы это имеете в виду?

— Да, именно! — радостно воскликнула я. — И вам наверняка известны легенды, связанные с этим местом? О людях, которые пропадали там, среди скал, а потом вдруг возвращались через двести лет?

Тут Брианна перепугалась уже не на шутку.

— Мама, я серьезно думаю, что тебе надо лечь, — сказала она и привстала с кресла. — Я позову Фиону и…

Роджер положил ей руку на запястье.

— Не надо, подождите, — сказал он, продолжая глядеть на меня с тем сдержанным любопытством, которое отличает ученого, собравшегося разглядывать под микроскопом некий новый образчик. — Говорите же!

— Спасибо, — сухо ответила я. — He бойтесь. Я вовсе не собираюсь потчевать вас небылицами о феях. Просто подумала, что вам будет интересно узнать, есть ли реальная подоплека у этих легенд. Не имею ни малейшего понятия, как и почему это происходит, но факт есть факт… — Я набрала побольше воздуха в грудь. — И он заключается в том, что, ступив в этот треклятый круг между камнями в тысяча девятьсот сорок пятом, я оказалась в тысяча семьсот сорок третьем году…

Именно это я и сказала тогда Фрэнку. С минуту он гневно смотрел на меня, потом схватил с тумбочки вазу с цветами и грохнул ее об пол.

Роджер же смотрел на меня, как смотрит ученый на нового открытого им микроба. Интересно почему? Но мне было некогда размышлять об этом, хотелось подобрать адекватные слова для своего последующего рассказа.

— Первый человек, на которого я там наткнулась, был английский драгун в полном обмундировании, — продолжила я. — Уже это натолкнуло меня на мысль, что со мной что-то не так…

Лицо Роджера вдруг озарила улыбка, Брианна продолжала смотреть мрачно и испуганно.

— Что ж, это вполне могло случиться, — заметил он.

— И трудность заключалась в том, что я никак не могла вернуться, — говорила я, решив обращаться теперь только к Роджеру, — тот по крайней мере был расположен слушать вне зависимости от того, верит он мне или нет. — Дело в том, что даже в те времена люди не гуляли в таком месте без сопровождения, а если и гуляли, то уж точно не носили ситцевых платьев и оксфордских туфелек типа мокасин, — объяснила я. — Каждый, кого я встречала на своем пути, в том числе и драгун, взирали на меня с изумлением, не в силах сообразить, что не так. Да и можно ли было в этом их винить? И объяснить им все лучше, чем сейчас, я не могла… Да и дома для сумасшедших были в ту пору намного менее приятным местом, чем теперь. Это вам не фунт изюма, — попыталась пошутить я. Но шутка не имела успеха: Брианна лишь скривилась и выглядела еще более встревоженной. — Итак, этот драгун, — продолжила я и слегка содрогнулась при воспоминании о Джонатане Уолвертоне Рэндолле, капитане ее величества драгунского полка. — Сперва мне показалось, что он — не более чем галлюцинация, потому что этот человек был страшно похож на Фрэнка. При первом взгляде на него я даже подумала, что это он и есть. — Я взглянула на стол, где лежала одна из книг Фрэнка с фотографией на обложке. Темноволосый, с красивым худощавым лицом мужчина…

— Да, интересное совпадение, — заметил Роджер, не сводя с меня внимательных, настороженных глаз.

— И да и нет, — ответила я, с трудом отводя взгляд от книги. — Знаете, он оказался предком Фрэнка. Все мужчины из его рода обладают большим сходством, по крайней мере физическим, — добавила я, размышляя о не менее поразительных нефизических различиях.

— А… а как он выглядел? — Похоже, Брианна начала выходить из ступора.

— Как мерзкий грязный развратник, — ответила я. Две пары глаз расширились — молодые люди с ужасом переглянулись. — Тут нечему удивляться, — заметила я. — Вы что же думаете, в восемнадцатом веке не было разврата? О, ничто не ново под луной! Просто в те времена он был еще хуже, хотя бы в том смысле, что всем было плевать, лишь бы внешне все выглядело пристойно. А Черный Джек Рэндолл был солдатом, командовал гарнизоном в Шотландии. Задачей его было держать под контролем местные кланы, и его огромные полномочия были санкционированы официально. — Я отпила из бокала виски, чтобы немного приободриться. — Ему нравилось издеваться над людьми, — добавила я. — Очень нравилось…

— Он… и над вами издевался? — осторожно спросил Роджер, выдержав приличную паузу. Бри, похоже, снова ушла в себя, кожа на скулах туго натянулась.

— Да нет, не совсем. Вернее, не слишком, — покачала я головой, чувствуя, как в животе у меня словно что-то перевернулось. Именно в живот ударил меня однажды Джек Рэндолл. Воспоминание об этом походило на боль в давно затянувшейся ране.

— У него были довольно противоречивые вкусы. Но хотел он только… Джейми. — Ни при каких обстоятельствах не употребила бы я слова «любил». Горло сдавило, и я проглотила последние капли виски. Роджер, подняв графинчик, вопросительно взглянул на меня, я кивнула и протянула бокал.

— Джейми? Это Джеймс Фрэзер? И он был…

— Был моим мужем, — ответила я.

Брианна затрясла головой, точно лошадь, отгоняющая мух.

— Но ведь у тебя был муж! — воскликнула она. — Ты не могла… Даже если… просто… Я не имею в виду… ты просто не могла!..

— Пришлось, — коротко ответила я. — В конечном счете я поступила так не предумышленно.

— Но, мама, как же можно выходить замуж за первого встречного?! — Брианна окончательно утратила манеры заботливой сиделки у постели душевнобольной. Что ж, может, это и к лучшему, пусть даже альтернативой будет гнев.

— Ну, нельзя сказать, что за первого встречного, — ответила я. — Просто у меня не было выбора. Иначе я попала бы в лапы Джеку Рэндоллу. Джейми женился на мне, чтоб защитить от него, что было очень благородно с его стороны, — закончила я, глядя на Бри поверх бокала. — Он вовсе не был обязан делать это, однако сделал.

Вспомнилась наша первая брачная ночь. Он оказался девственником, при прикосновении ко мне руки его дрожали. Я тоже боялась, но по иным причинам. Тогда, на рассвете он держал меня в объятиях, прижимаясь обнаженной грудью к моей спине. Я чувствовала крепкие теплые бедра, касающиеся моих ног, а он бормотал мне в облако волос: «Не бойся, теперь нас двое…»

— Дело в том, — я снова обращалась к Роджеру, — что я никак не могла вернуться. Мне пришлось бежать от капитана Рэндолла, когда шотландцы нашли меня. Это была группа погонщиков скота. Джейми оказался с ними, все они были родственниками его матери, Макензи из Леоха. Они не знали, что со мной делать, и взяли с собой как пленницу. И я снова не могла бежать.

Я вспомнила свои бесплодные попытки бежать из замка Леох. И тот день, когда я сказала Джейми правду, в которую он поверил не больше, чем Фрэнк, но по крайней мере вел себя так, будто поверил. И он отвез меня обратно к тем камням.

— Возможно, он считал меня ведьмой, — говорила я с закрытыми глазами, улыбаясь этой мысли. — Теперь считают сумасшедшей, а тогда — ведьмой. Таковы нравы и влияние культуры, — добавила я и открыла глаза. — Теперь это называют физиологией, а тогда — магией. Разница не столь уж велика. — Роджер кивнул, немного растерянно. — Меня судили за колдовство, — продолжала я. — В деревне Крэйнсмуир, неподалеку от замка. Джейми спас меня, и тогда я все ему рассказала. И он отвез меня к камням и велел возвращаться. Назад, к Фрэнку. — Я замолкла, потом, глубоко вздохнув, вспомнила октябрьский день, когда судьба моя снова оказалась в моих руках и мне предстояло сделать выбор.

«Возвращайся, — сказал он тогда. — Здесь тебя ничего не ждет, кроме опасности».

«Неужели ничего?» — спросила я. Будучи слишком благородным по натуре, чтоб говорить на эту тему, он тем не менее ответил, и я сделала свой выбор.

— Было слишком поздно, — сказала я, разглядывая свои руки, лежащие на коленях. Небо потемнело, собирался дождь, но два моих обручальных кольца, золотое и серебряное, все еще отливали блеском на пальцах. Выходя за Джейми, я не сняла с левой руки золотого кольца Фрэнка, а серебряное, подаренное Джейми, носила на четвертом пальце правой в течение вот уже двадцати с лишним лет. — Я любила Фрэнка, — тихо произнесла я, не поднимая на Бри глаз, — очень любила. Но к тому времени сердце мое уже целиком принадлежало Джейми, сердце и каждая клеточка тела. Я не могла его бросить, просто не могла… — Ища поддержки, я подняла глаза на Бри. Она смотрела на меня с каменным выражением лица.

Я снова опустила глаза на руки и продолжила:

— Он отвез меня к себе домой, в Лаллиброх, так называлось это очень красивое место… — Я прикрыла глаза, чтоб не видеть больше этого выражения на лице Брианны, всеми силами вызывая в памяти образ Брох Туараха, тогдашнего Лаллиброха. Прелестная шотландская ферма, лесами и ручьями. Тут был даже клочок плодородной земли — явление для этих краев редкое. Очаровательный тихий уголок, надежно защищенный высокими холмами, горными перевалами от бурь и невзгод, сотрясавших Шотландию. Но даже Лаллиброх мог служить лишь временным убежищем. — Джейми был объявлен вне закона, — объяснила я, и перед глазами предстали шрамы, следы порки, которые англичане оставили на его спине. Целая сеть тоненьких белых линий, покрывавшая широкие плечи точно паутина. — За его голову было обещано вознаграждение. Выдал его англичанам один из арендаторов. Те схватили его и отвезли в тюрьму в Уэнтуорте, чтобы там повесить.

Роджер громко присвистнул.

— Жуткое место! — заметил он. — Вы там были? Стены, должно быть, футов в десять толщиной.

Я открыла глаза.

— Да, так оно и есть. Я была в этих стенах. Но даже самые толстые стены имеют двери. — В груди я вновь ощутила холодноватый огонек, смесь храбрости с отчаянием, — именно эти чувства завели меня тогда в Уэнтуортскую тюрьму в поисках моего возлюбленного. «Если я тогда могла сделать это для тебя, — мысленно обратилась я к Джейми, — то смогу и сейчас. Только помоги мне хоть немного, чертов шотландец, помоги!» — Я вытащила его оттуда, — сказала я и глубоко вздохнула. — Вернее, то, что от него осталось. Джек Рэндолл командовал гарнизоном в Уэнтуорте. — Мне страшно не хотелось, чтоб в памяти моей вновь всплыли те образы, но остановить их не могла. Обнаженный, окровавленный, Джейми лежит на полу… Поместье Элдбридж, где мы нашли убежище…

«Я не позволю им забрать меня назад, Саксоночка», — сказал он мне сквозь стиснутые от боли зубы, пока я вправляла вывихнутые кости его руки и промывала раны. «Саксоночка»… Так он называл меня с самого начала; имя, производное от гэльского «сэсинак», обозначавшего «чужестранка, незнакомка». Так еще называли англичан. Сперва он выговаривал это прозвище насмешливо, затем с нежностью.

И я не позволила им забрать его, спрятала с помощью его родственника, маленького шотландца по имени Муртаг Фрэзер. И переправила Джейми через пролив во францию, где мы нашли приют в аббатстве Святой Анны де Бопре. Там служил аббатом один из его дядьев. Но, оказавшись там, я вдруг обнаружила, что спасение его жизни — не единственная стоящая передо мной задача.

То, что сотворил с ним Джек Рэндолл, оставило в его душе не менее глубокие незаживающие раны, чем бич, которым его хлестали по спине. Я до сих пор толком не понимаю, как мне удалось справиться тогда с демонами, терзавшими его душу, причем справиться в одиночку; когда речь заходит о подобного рода исцелениях, разница между медициной и колдовством действительно не так уж велика.

Я до сих пор ощущаю тяжесть холодного камня, сковавшего мне душу, всю силу ярости, исходившей от него, прикосновение рук, обхвативших меня за шею; вижу объятое пламенем существо, преследующее меня во мраке ночи.

— И я вылечила его, — тихо произнесла я. — Он вернулся ко мне…

Брианна, совершенно потрясенная, медленно качала головой, в каждом движении ее угадывалось столь хорошо знакомое мне упрямство. «Грэхемы глупы, Кемпбеллы способны на предательство, Макензи — славные люди, однако хитрецы, а все до единого Фрэзеры — упрямцы», — сказал мне однажды Джейми, характеризуя членов своего клана. Он не был слишком далек от истины. Все Фрэзеры были действительно крайне упрямы, в том числе и Бри. И он тоже.

— Я в это не верю, — коротко заметила она. Выпрямилась и устремила на меня пронзительно-испытующий взгляд. — Ты слишком много размышляла об этих людях из Каллодена. И потом, последнее время пришлось немало пережить. Смерть папы…

— Фрэнк не был тебе отцом, — заметила я.

— Нет, был! — огрызнулась она, да так резко, что напугала нас обоих.

Тогда Фрэнку пришлось смириться с настойчивыми уговорами врачей, сводящимися к тому, что «навязывание реальности силой, как выразился один из них, может повредить нормальному течению беременности». После долгих перешептываний, а порой и криков в больничных коридоpax он наконец оставил меня в покое, перестал домогаться «правды». И я, чувствуя себя слабой и расстроенной, тоже перестала навязывать ему эту правду.

Но на этот раз сдаваться я не собиралась.

— Я обещала Фрэнку, — сказала я. — Двадцать лет назад, когда ты родилась. Я хотела уйти от него, но он меня не отпускал. Он любил тебя. — При взгляде на Брианну, голос мой слегка смягчился. — Он не мог смириться с этой правдой, но, разумеется, понимал, что не отец тебе. И просил не рассказывать тебе об этом, позволить считаться твоим отцом, пока жив. «Вот после моей смерти, — говорил он, — можешь поступать, как тебе заблагорассудится». — Я проглотила ком в горле и облизала пересохшие губы. — И я обещала ему это, потому что он действительно любил тебя. Но теперь Фрэнка нет, и ты имеешь право знать, кто твой настоящий отец. А если сомневаешься, — добавила я, — ступай в Национальную портретную галерею. Там есть портрет Элен Макензи, матери Джейми. Она носила вот этот жемчуг. — Я сняла с шеи нитку. — Нитку речного жемчуга, нанизанного вперемежку с кругляшками золота. Джейми подарил мне в день свадьбы.

Я взглянула на Брианну: она сидела в напряженной позе, с окаменевшим лицом.

— Возьми с собой зеркальце, — сказала я. — Как следует посмотри на портрет, а потом на свое отражение. Не скажу, что копия, но ты очень похожа на свою бабушку.

Роджер уставился на Брианну, словно видел ее впервые в жизни. Он переводил взгляд с нее на меня, будто решая что-то, потом вдруг расправил плечи и поднялся с дивана, где сидел рядом с ней.

— Хочу кое-что показать вам, — решительным тоном заявил он и, подойдя к старенькому бюро его преподобия, выдернул из ящика пачку пожелтевших газетных вырезок, перетянутую резинкой. — Вот, почитайте и обратите внимание на даты, — сказал он, протягивая вырезки Брианне. Затем, все еще стоя, обернулся ко мне и одарил долгим холодным и пристальным взглядом ученого, подвергающего сомнению любую реальность. Он все еще до конца не верил мне, хотя воображение подсказывало, что все это могло оказаться правдой. — Тысяча семьсот сорок третий, — произнес он и покачал головой, словно удивляясь про себя. — А я почему-то думал, что это был человек, с которым вы встретились в тысяча девятьсот сорок пятом. Господи, мне бы и в голову не пришло! Да и как такое могло прийти!..

Я удивилась:

— Так вы знали? Об отце Брианны?

Он кивком указал на вырезку, которую Брианна держала в руке. Она еще не читала ее, просто смотрела на Роджера, сердито и одновременно растерянно. Я видела, что глаза ее потемнели, словно перед бурей. Роджер, похоже, тоже заметил это. Он быстро отвел от нее взгляд и повернулся ко мне:

— Тогда получается, что люди, имена которых вы дали мне, те, кто сражался при Каллодене… выходит, вы знали их?

Я немного расслабилась.

— Да, знала. — На востоке прогремел гром, по стеклам высоких, от пола до потолка, окон ударили капли дождя. Брианна углубилась в чтение вырезок. Крылья волос затеняли лицо, виднелся лишь кончик изрядно покрасневшего носа. Джейми всегда краснел, когда сердился или огорчался. Мне слишком хорошо было знакомо, как выглядят Фрэзеры, готовые взорваться.

— И вы были во Франции, — пробормотал Роджер, словно разговаривал сам с собой. Он по-прежнему не сводил с меня изучающего взора. Удивление на лице постепенно сменилось любопытством, затем возбуждением. — Тогда, наверное, вы должны были знать…

— Да, знала, — ответила я. — Именно поэтому мы и отправились в Париж. Я рассказала Джейми о Каллодене, о том, что там должно было случиться в тысяча семьсот сорок пятом. И мы отправились в Париж, чтоб попытаться остановить Карла Стюарта.