— Поговаривают, что Хеймиш — вовсе не сын своего отца, — сказала она в один из таких перерывов про сына Каллума, рыжеволосого мальчика лет восьми, которого я видела во время ужина в зале.
      Я не особенно удивилась этому слуху, потому что уже успела сделать свои выводы. Меня больше удивляло, что был только один ребенок, и я предположила, что Летиция оказалась либо везучей, либо достаточно умной, чтобы вовремя обратиться к кому-нибудь вроде Гейли. Довольно неблагоразумно я высказала эти мысли Гейлис.
      Она откинула назад свои длинные волосы и расхохоталась.
      — Нет, не ко мне. Поверь мне, честная Летиция не нуждается в помощи в подобных вопросах. А людям, которые ищут в округе ведьму, лучше обращаться в замок, а не в деревню.
      Желая скорее сменить тему на что-нибудь более безопасное, я ухватилась за первую мысль, пришедшую в голову.
      — Если Хеймиш не сын Каллуму, то кто же тогда его отец? — полюбопытствовала я, взбираясь на кучу камней.
      — Как кто? Тот самый юноша, конечно. — Она повернулась ко мне лицом. Маленький рот насмешливо улыбался, а зеленые глаза лукаво блестели. — Юный Джейми.
 

* * *

 
      Вернувшись к загону, я встретила Магдален с распущенными под косынкой волосами и широко открытыми встревоженными глазами.
      — О, вот ты где, — облегченно выдохнула она. — Мы уже возвращались обратно в замок, и тут я тебя хватилась.
      — Очень любезно с твоей стороны вернуться и подождать меня, — ответила я. — Но я же знаю дорогу.
      Она покачала головой.
      — Лучше поостеречься, дорогая моя, и не бродить в одиночку по лесу — здесь сейчас столько всякого сброда из-за Сбора! Каллум приказал… — Она резко замолчала, прижав руку к губам.
      — Следить за мной? — предположила я. Она неохотно кивнула, откровенно опасаясь, что я почувствую себя оскорбленной. Я пожала плечами и постаралась ободряюще улыбнуться.
      — Думаю, это естественно, — заметила я. — В конце концов, у него нет никаких доказательств, кроме моих слов, о том, кто я и откуда. — Но любопытство пересилило. — А что он про меня думает? — не выдержала я.
      Девушка покачала головой.
      — Ты англичанка, — все, что она могла сказать.
      На следующий день я не смогла собирать травы. Не потому, что мне приказали оставаться в замке, а от того, что у обитателей замка началось пищевое отравление, и мне пришлось ими заняться. Облегчив по мере возможностей страдания заболевших, я пошла выяснять, где источник отравления.
      Как оказалось, это была испорченная коровья туша, и весь следующий день я провела в сарае, пытаясь объяснить коптильщику, как, на мой взгляд, следует правильно сохранять мясо.
      Тут дверь распахнулась, и в клубах можжевелового дыма возник Дугал Маккензи.
      — Надзираем за убоем скота, а не только за лечением, а, мистрисс? — насмешливо поинтересовался он. — Похоже, скоро ты заберешь весь замок в свой кулачок, а мистрисс Фитц придется искать себе работу где-нибудь в другом месте.
      — Да мне дела нет до вашего вонючего замка! — огрызнулась я, вытирая слезящиеся глаза и глядя на перепачканный углем носовой платок. — Все, чего я хочу — это убраться отсюда, да поскорее.
      Дугал вежливо склонил голову, продолжая усмехаться.
      — Что ж, пожалуй, я оказался в таком положении, что готов удовлетворить твое желание, — заявил он. — Во всяком случае, на какое-то время.
      Я уронила платок и уставилась на него.
      — Что ты имеешь в виду?
      Он кашлянул и помахал рукой, отгоняя дым, потом вывел меня из сарая и повернул в сторону конюшен.
      — Ты вчера говорила Каллуму, что тебе нужна буквица и еще какие-то странные травы?
      — Да, чтобы сделать лекарство для тех, кто отравился. И что из этого? — с подозрением спросила я.
      Он добродушно пожал плечами.
      — Только то, что я собираюсь в деревню к кожевнику. Жена судьи — своего рода травница, и у нее много чего хранится. Несомненно там есть и то, что требуется тебе. Так что если пожелаете, леди, добро пожаловать вместе со мной. Поедем верхом на пони в деревню.
      — Жена судьи? Мистрисс Дункан? — Я тут же почувствовала себя почти счастливой. Желание убраться из замка хотя бы на время было непреодолимым.
      Я быстро вытерла лицо и заткнула грязный платок за пояс.
      — Поехали.
 

* * *

 
      Я с удовольствием проехалась до деревни под названием Крейнсмир, несмотря на мрачный, облачный день. Дугал тоже был в прекрасном настроении, болтал и шутил все дорогу.
      Сначала мы заехали к кожевнику, а потом отправились на Хай Стрит, в дом Дунканов — впечатляющее трехэтажное строение, наполовину деревянное, в двух нижних этажах — элегантные ромбовидные окна бледных лиловых и зеленых оттенков.
      Гейли восторженно встретила нас, радуясь обществу в такой тоскливый день.
      — Как замечательно! — восклицала она. — Мне так хотелось найти предлог, чтобы порыться в кладовой и кое-что разобрать. Энн!
      Из двери, которую я сначала не заметила, вынырнула средних лет невысокая женщина с лицом, похожим на печеное яблоко.
      — Отведи мистрисс Клэр в кладовую, — приказала Гейли, — а потом принеси нам ведро воды из источника. Запомни, из источника, а не из колодца на площади! — И повернулась к Дугалу. — Я сделала укрепляющее средство для твоего брата. Пойдем со мной на кухню.
      Я пошла вслед за служанкой, похожей фигурой на тыкву, вверх по узкой деревянной лестнице, которая совершенно неожиданно привела нас на длинный, просторный чердак. В отличие от остального дома окна здесь были створчатые, сейчас закрытые от сырости, но все равно впускающие гораздо больше света, чем в шикарной угрюмой гостиной внизу. Мне сразу стало понятно, что Гейли отлично разбирается в ремесле травника. В комнате было много рам для сушки трав, затянутых марлей. Над небольшим очагом торчали крючки для сушки теплом, а вдоль стен она приладила открытые полки со специально сделанными дырками для циркуляции воздуха. В воздухе стоял густой, пряный аромат трав. Вдоль одной стены тянулась на удивление современная длинная стойка, на которой стояли ступки, пестики, миски с ложками, все безупречно чистое.
      Прошло какое-то время прежде, чем появилась Гейли. Она раскраснелась, поднимаясь по лестнице, но радостно улыбалась, предвкушая длинный день, заполненный измельчением трав и сплетнями.
      Начался небольшой дождик, по длинным створкам окон ползли капли, но в очаге горел огонь, и в комнате стало очень уютно.
      Я от всей души наслаждалась обществом Гейлис — ее острый язычок и циничный взгляд на жизнь составляли освежающий контраст с тихими, скромными женщинами клана в замке, и она была очень хорошо образована, особенно для деревенской женщины.
      Кроме того, Гейли знала о каждом скандале, произошедшем в деревне или в замке за последние десять лет, и с удовольствием рассказывала мне бесконечные забавные истории. Как ни странно, вопросов обо мне она почти не задавала, и я решила, что это не ее стиль — она узнает все, что захочет, от других людей.
      Какое-то время я прислушивалась к шуму, доносившемуся с улицы, но решила, что это сельчане возвращаются домой с воскресной мессы — церковь располагалась в конце улицы, у колодца, а Хай Стрит тянулась от церкви до площади, разбегаясь веером в узкие улочки и переулки.
      Пока мы добирались до кожевника, я забавлялась тем, что представляла себе эту деревню в виде скелетной кости предплечья и кисти. Хай Стрит была радиусом, вдоль которого располагались лавки, коммерческие предприятия и жилища богатеев. Переулок Св. Маргарет был локтевой костью — узкая улочка, идущая параллельно Хай Стрит и населенная кузнецами, кожевниками и другими, менее благородными ремесленниками и кустарями. Деревенская площадь (которая, как и все площади, виденные мною раньше, была не квадратной, а продолговатой) образовывала кистевую и пястную часть, а несколько улочек, застроенных коттеджами, были фалангами и суставами пальцев.
      Дом Дунканов стоял на площади, как и подобало резиденции судьи. Это было вопросом как удобства, так и статуса: площадь можно использовать для решения судебных вопросов, которые, по причине ли общественного интереса или в силу юридической необходимости, иногда перехлестывали за рамки возможностей Артура Дункана. Кроме того, как объяснил Дугал, это было удобно еще и потому, что в центре площади стоял позорный столб — непритязательная деревянная конструкция, расположенная на каменном постаменте, рядом с деревянным столбом, который использовали — крайне расчетливо — как столб для порки, майский шест, флагшток и привязь для лошадей, в зависимости от обстоятельств.
      Шум на улице все усиливался и становился куда более несдержанным, чем подобает шуметь трезвым людям, шагающим из церкви к своим домашним обедам. Гейли с нетерпеливым восклицанием отставила кувшин и распахнула окно, чтобы посмотреть, в чем дело.
      Я встала у окна рядом с ней и увидела толпу народа, все наряженные в парадную одежду для посещения церкви — в камзолах и шляпках, а впереди толпы шел низкий и толстенький отец Бэйн, священник, который обслуживал и деревню, и замок. Он тащил за собой мальчишку лет двенадцати в потрепанных узких штанах и вонючей рубашке, которые выдавали в нем подручного кожевника. Священник крепко держал мальчишку за загривок, что было довольно затруднительно, потому что мальчишка немного превосходил ростом своего грозного стража. Толпа держалась на некотором расстоянии, и в ней раздавался неодобрительный ропот, похожий на рокот грома, следующего за вспышкой молнии.
      Со своей верхотуры мы увидели, как отец Бэйн вместе с мальчишкой вошел в дом. Толпа, толкаясь и ссорясь, осталась на улице. Несколько храбрецов подтянулись к окнам, пытаясь заглянуть внутрь.
      Гейли раздраженно захлопнула окно, и ропот предвкушения снизу затих.
      — Наверное, спер что-нибудь, — лаконично сказала она, поворачиваясь к столу с травами. — С этими мальчишками кожевника вечно одно и то же.
      — И что ему будет? — с любопытством спросила я. Она пожала плечами, растирая между пальцами высушенный розмарин и стряхивая его в ступку.
      — Все зависит от диспепсии Артура. Если он нормально позавтракал, мальчишка отделается поркой. Но уж если у него случился запор или сильные газы, — она скорчила неприязненную гримаску, — скорее всего, мальчишка останется без уха или без кисти руки.
      Я пришла в ужас, но не решилась напрямую вмешиваться в эту историю. В конце концов, я здесь посторонняя, да к тому же англичанка, и хотя в замке ко мне относились с достаточным уважением, я уже заметила, что жители деревни тайком делали знак, отгоняющий зло, когда я проходила мимо. Мое вмешательство может запросто ухудшить положение мальчика.
      — Разве ты ничего не можешь сделать? — обратилась я к Гейли. — В смысле — поговорить с мужем? Попроси его быть… э-э-э… помягче к мальчику.
      Гейли оторвалась от своего занятия и удивленно посмотрела на меня. Совершенно очевидно, что мысль о вмешательстве в дела мужа никогда не приходила ей в голову.
      — Да какое тебе дело до того, что с ним случится? — спросила она, но без враждебности в голосе, с обычным любопытством.
      — Разумеется, мне есть дело! — воскликнула я. — Он же еще ребенок! Неважно, что он натворил, это еще не повод искалечить его на всю жизнь!
      Она вскинула светлые брови — похоже, мой аргумент прозвучал неубедительно. И все-таки Гейлис пожала плечами и протянула мне ступку с пестиком.
      — Все, что угодно, лишь бы угодить подруге, — протянула она, закатив глаза, порылась на полках и выбрала бутыль с зеленоватым содержимым. На этикетке изящным почерком было написано — Экстракт перечной мяты.
      — Пойду дам Артуру лекарство, а заодно посмотрю, можно ли что-нибудь сделать для этого мальчишки. Только имей в виду — возможно, я уже опоздала, — предупредила она. — А уж раз к этому приложил руку наш туповатый священник, он-то потребует самого строгого приговора. Но я все равно попытаюсь. А ты пока потолки розмарин — это отнимает целую вечность.
      Она ушла, а я схватила пестик и стала машинально толочь и тереть, почти не обращая внимания на то, что из этого получается. Закрытое окно заглушало шум дождя и толпы, они просто сливались в единый угрожающий шелест. Я, как любой школьник, читала Диккенса. И других, более ранних авторов: описания безжалостного правосудия тех времен, применяемого ко всем правонарушителям независимо от их возраста и жизненных обстоятельств. Но одно дело — находясь на безопасном расстоянии в одну-две сотни лет, читать истории о том, как детей «по закону» вешали или калечили, и совсем другое — спокойно сидеть и толочь травы, в то время как подобное происходит прямо у тебя под ногами.
      Решусь ли я вмешаться, если приговор для мальчика окажется слишком жестоким? Я переместилась вместе со ступкой к окну и выглянула наружу. Толпа заметно выросла — по Хай Стрит подходили еще люди, привлеченные сборищем. Новоприбывшим сначала возбужденно выкладывали подробности, потом они смешивались с толпой, и все больше лиц с ожиданием поворачивалось к дверям дома.
      Я смотрела вниз, на толпу, терпеливо стоявшую под дождем в ожидании приговора, и внезапно кое-что поняла. Я, как и многие другие, ужасалась сообщениям из послевоенной Германии: историям о депортациях и массовых убийствах, о концлагерях и о том, как там сжигали людей. И, как и многие другие, я задавала себе вопрос: «Как немцы могли это допустить? Они не могли не знать, не могли не видеть грузовики, заборы и дым. Как они могли стоять в стороне и ничего не предпринимать?» Что ж, теперь я знала, как.
      В данном случае дело даже не шло о жизни и смерти. А покровительство Каллума, скорее всего, не допустило бы нападения на меня. Но вот я стояла тут и представляла себе, как выхожу наружу, одинокая и беззащитная, чтобы противостоять толпе солидных и добродетельных сельчан, алчущих наказания и крови, которые могут рассеять скуку повседневного существования — и мои руки, охватившие миску, стали скользкими от пота.
      Человек стал стадным животным в силу необходимости. Со времен первых пещерных жителей люди — слабые и беззащитные, но достаточно сообразительные — выжили только потому, что объединялись в группы, поняв, что их сила — в численности. И это знание, которое они впитали за века с материнским молоком, и лежит в законе толпы. Ибо выйти из группы и остаться одному, чтобы противостоять ей, в течение бесчисленных тысячелетий означало для осмелившегося на это одно — смерть. Чтобы выстоять против толпы, требуется нечто большее, чем простая отвага; нечто, лежащее за пределами человеческих инстинктов. А я боялась, что не обладаю этим «нечто», и стыдилась этой боязни.
      Мне показалось, что прошла вечность прежде, чем дверь снова открылась и в комнату вошла Гейли, как всегда, хладнокровная и невозмутимая, держа в руках кусочек угля.
      — Нам придется профильтровать отвар, — бросила она, словно продолжая разговор. — Думаю, мы пропустим его через уголь, завернутый в муслин. Так будет лучше всего.
      — Гейли, — нетерпеливо сказала я. — Не испытывай меня. Что там с подручным кожевника?
      — А, это. — Она небрежно двинула плечом, но в уголках ее рта заиграла лукавая усмешка. Потом Гейли перестала притворяться и расхохоталась.
      — Жаль, что ты меня не видела, — хихикала она. — Я была ужасно хороша, и мне не стыдно в этом признаться. Вся из себя женственная доброта, и подобающая жене забота, и чуть-чуть материнской жалости. «Ах, Артур», — начала изображать она, — «если бы наш с тобой союз был благословлен» — вообще не так уж много шансов, если бы меня кто спросил, — сказала вдруг Гейли, сбросив на минутку трогательную маску и мотнув головой в сторону полок с травами, — «ах, что бы ты чувствовал, мой ненаглядный, если бы твоего сына вот так схватили? Нет никаких сомнений, что мальчика толкнул на воровство исключительно голод. Ах, Артур, неужели ты не найдешь в своем сердце милосердия, ты, дух правосудия?» — Тут Гейли плюхнулась на табурет, заливаясь смехом и колотя себя кулаком по ноге. — Какая жалость, что тут нет театра и негде играть!
      Шум толпы снаружи изменился, и я, не обращая внимания на похвальбу Гейли, подошла к окну, чтобы посмотреть, что происходит.
      Толпа раздалась, и из дома, медленно шагая между священником и судьей, вышел подручный кожевника. Артур Дункан буквально раздулся от собственной доброты. Он шел, кивая и кланяясь наиболее высокопоставленным участникам этого сборища. Отец Бэйн, напротив, больше всего напоминал сердитую картофелину, его смуглое лицо было перекошено от негодования.
      Небольшая процессия добралась до середины площади, и деревенский тюремщик, некто Джон Макрэй, выступил из толпы им навстречу. Этот персонаж был одет так, как подобало при его должности — серьезно и элегантно, в темные бриджи и камзол, и даже при серой бархатной шляпе (временно снятой с головы и спрятанной от дождя под камзолом). Как выяснилось, он не являлся, как я предположила поначалу, только деревенским тюремщиком, просто в настоящий момент исполнял его функции. Главным образом на него возложили обязанности констебля, таможенного инспектора и, при необходимости, палача, а название его должности по-гаэльски происходило от слова «ложка». Эта деревянная ложка свисала с его пояса, и он имел право черпать ею свою долю зерна из каждого мешка на рынке в четверг — так оплачивалась его должность.
      Все это я выяснила у самого тюремщика. Всего несколько дней назад он приходил в замок узнать, не смогу ли я вылечить панариций у него на большом пальце. Я вскрыла его стерильной иглой и перевязала, приложив мазь из подорожника. Макрэй показался мне тогда застенчивым человеком с приятной улыбкой и тихим голосом.
      Теперь на его лице не было и следа улыбки — лицо Макрэя выражало приличествующую ситуации суровость. Разумно, подумалось мне — кому понравится ухмыляющийся палач?
      «Негодяя» поставили на постамент в центре площади. Мальчик выглядел бледным и перепуганным, но не шевелился, пока Артур Дункан, судья прихода Крейнсмир, вытягивался, превращая свою пухлость в некоторое подобие достоинства, и готовился вынести приговор.
      — К тому времени, как я пришла, этот болван уже во всем сознался, — произнес голос у меня над ухом. Гейли с интересом смотрела через мое плечо. — Так что я не могла полностью его освободить. Но все-таки добилась самого легкого наказания — всего час у позорного столба и одно прибитое ухо.
      — Одно прибитое ухо! Прибитое к чему?
      — Ясное дело, к позорному столбу. — Она бросила на меня полный любопытства взгляд, но тут же отвернулась к окну, чтобы понаблюдать за исполнением легкого приговора, которого добилась благодаря своему милосердному вмешательству.
      Вокруг позорного столба толпилось столько народа, что «негодяя» почти не было видно, но вот толпа подалась назад, чтобы пропустить тюремщика и дать ему возможность прибить ухо. Парнишка, мертвенно-бледный и очень маленький в колодках позорного столба, крепко зажмурился и сидел так, содрогаясь от страха. Когда гвоздь пробил ему ухо, он закричал пронзительным, тонким голосом, слышным даже через закрытые окна, и я тоже содрогнулась.
      Мы отвернулись, так же, как и большинство зрителей на площади, но я не могла удержаться и время от времени вставала, чтобы выглянуть в окно. Проходившие мимо гуляки останавливались, чтобы швырнуть в мальчика комком грязи да поглумиться над ним; иногда подходили более серьезные односельчане, пользуясь случаем, чтобы наставить преступника на путь истинный несколькими тщательно подобранными словами упрека и совета.
      До позднего весеннего заката оставалось еще не меньше часа. Мы пили в гостиной чай, когда раздался стук в дверь, извещая о посетителе. Из-за дождя день был таким темным, что трудно было определить положение солнца. Однако дом Дунканов мог похвалиться часами — замечательным изобретением с ореховыми панелями, медным маятником и циферблатом с нарисованными на нем поющими херувимами. Стрелки показывали половину шестого.
      Девушка из буфетной открыла дверь в гостиную и бесцеремонно заявила:
      — Сюда.
      Джейми Мактавиш машинально пригнулся, входя в дверь. Его яркие волосы потемнели от дождя, сделавшись цвета древней бронзы.
      Из-за дождя он надел старый, сомнительного вида камзол, а подмышкой нес свернутый плащ для верховой езды из тяжелого зеленого бархата.
      Я встала и представила его Гейлис. Джейми вежливо кивнул.
      — Мистрисс Дункан, миссис Бичем. — Он махнул рукой в сторону окна. — Я смотрю, у вас тут кое-что произошло.
      — Он все еще там? — спросила я, посмотрев в окно. Сквозь залитые дождем ромбы окон просматривались только темные очертания фигуры мальчика. — Он, должно быть, насквозь промок.
      — Промок. — Джейми встряхнул плащ и протянул его мне. — Каллум решил, что вы тоже промокнете. У меня были дела в деревне, поэтому он послал со мной плащ для вас. Домой поедем вместе.
      — Очень любезно с его стороны, — рассеянно произнесла я, думая о подручном кожевника. — Долго ему там еще оставаться? — обратилась я к Гейлис. — Ну, мальчику у позорного столба, — нетерпеливо добавила я, видя ее непонимающий взгляд.
      — А, этому, — протянула она, нахмурившись от того, что я вновь затронула такую неинтересную тему. — Я же тебе говорила — час. Тюремщик как раз сейчас должен его освободить.
      — Уже освободил, — заверил ее Джейми. — Я видел его, когда шел через лужайку. Мальчишка просто никак не решится вырвать из уха кусочек мяса. У меня отпала челюсть.
      — Ты хочешь сказать, что никто не вытащил из его уха гвоздь? Ему придется порвать себя, чтобы освободиться?
      — О да. — Похоже, у Джейми не было комплексов. — Он, конечно, еще нервничает немного, но думаю, скоро надумает. Идет дождь, да и темнеет уже. Нам тоже пора, или на ужин останутся одни объедки. — Он поклонился Гейли и повернулся к двери.
      — Погоди немного, — обратилась она ко мне. — Раз уж тебя провожает домой большой и сильный мужчина, я отдам вам сундучок с высушенными травами и кое-какими снадобьями. Я обещала мистрисс Фитцгиббонс, когда ездила в замок. Возможно, мистер Мактавиш будет столь любезен?
      Джейми изъявил согласие, и она отправила слугу в свою рабочую комнату за сундучком, вручив ему огромный кованый железный ключ. Пока слуга ходил, она села у небольшого бюро в углу гостиной. К тому времени, как сундучок — приличных размеров деревянный ящик, окованный медными полосами — принесли в гостиную, Гейли написала записку, торопливо присыпала ее песком, свернула, запечатала каплей воска со свечи и сунула мне в руку.
      — Держи, — сказала она. — Это счет за содержимое сундучка. Отдашь его Дугалу? Он занимается всякими платежами. Только не отдавай никому другому, а то я не получу своих денег несколько недель.
      — Да, конечно.
      Она горячо обняла меня и проводила нас за дверь, предостерегая от простуды.
      Пока Джейми привязывал сундучок к седлу своего коня, я стояла под карнизом дома. Дождь припустил сильнее, и вода лилась сверху потоком.
      Я посмотрела на широкую спину и мускулистые руки, которые безо всяких усилий подняли тяжелый ящик. Потом глянула на постамент, где подручный кожевника, несмотря на ободряющие возгласы вновь собравшейся толпы, по-прежнему сидел, накрепко пришпиленный к столбу.
      Конечно, это вам не прелестная юная дева с волосами цвета лунного луча, однако поступок Джейми в зале правосудия Каллума подсказывал мне, что он не останется бесчувственным и к затруднительному положению парнишки.
      — Гм… мистер Мактавиш, — нерешительно начала я. Нет ответа. Привлекательное лицо не изменило выражения, большой рот по-прежнему оставался безмятежным, синие глаза не отрывались от ремня, который он завязывал.
      — Э-э-э… Джейми? — попыталась я еще раз, чуть погромче, и он тут же посмотрел на меня. Стало быть, никакой он не Мактавиш. Интересно, и кто же?
      — Ага, — отозвался он.
      — Ты… гм… довольно крупный мужчина, верно? — спросила я. Его губы искривились в слабой усмешке, и Джейми кивнул, явно не понимая, к чему я веду.
      — Достаточно крупный, — согласился он.
      Это меня приободрило, и я небрежно подошла поближе, чтобы собравшиеся на площади не услышали.
      — И пальцы у тебя сильные? — продолжала я. Он сжал руку в кулак, улыбка сделалась шире.
      — Ага, верно. Может, у тебя тут завалялось несколько каштанов, и ты хочешь, чтобы я их раздавил?
      Я кинула быстрый взгляд на кучку зевак на площади.
      — Скорее, нужно вытащить один из огня. — Я подняла глаза и наткнулась на вопросительный синий взгляд. — Можешь это сделать?
      От постоял немного, все еще с улыбкой глядя на меня сверху вниз, потом пожал плечами.
      — Ага, если там есть за что ухватиться. А ты можешь отвлечь толпу? Они вряд ли обрадуются вмешательству, тем более — я здесь чужак.
      Мне не пришло в голову, что моя просьба может подвергнуть его опасности, и я растерялась. Но он, похоже, был готов рискнуть, несмотря на опасность.
      — Ну, если мы вместе подойдем посмотреть, и я из-за этого зрелища чуть не лишусь чувств, как ты думаешь?…
      — А, ты совсем не привыкла к виду крови и все такое? — Одна бровь насмешливо взлетела вверх, и Джейми ухмыльнулся. — Ага, может получиться. А если ты сумеешь упасть прямо с постамента, будет еще лучше.
      Меня действительно слегка затошнило, но зрелище оказалось не настолько пугающим, как я боялась. Ухо крепко прибили сверху, близко к краю, и не меньше двух дюймов гвоздя без шляпки торчало над пришпиленным ухом. Крови почти не было, и по лицу мальчика я поняла, что он, конечно, испуган и чувствует себя неуютно, но особой боли не испытывает. Мне стало казаться, что Гейли была права, утверждая, что это весьма мягкий приговор, учитывая общее состояние юриспруденции в Шотландии, только мое мнение о том, что это варварство, ничуть не изменилось.
      Джейми небрежно приблизился к группе зевак и с упреком покачал головой, глядя на парнишку.
      — Ну, парень, — поцокал он языком, — попал в переделку, а? — Он положил свою крупную, надежную руку на деревянный край позорного столба, делая вид, что рассматривает ухо. — Эх, парень, — пренебрежительно добавил он, — было бы из-за чего шум поднимать. Слегка дернул головой — и дело с концом. Эй, помочь тебе, что ли? — И протянул руку, словно собираясь схватить парнишку за волосы и рывком освободить ему голову. Мальчик вскрикнул.
      Выполняя свою роль, я шагнула назад, стараясь посильнее наступить на ногу женщине, стоявшей у меня за спиной. Она ойкнула.
      — Прошу прощения, — выдохнула я. — У меня… так кружится голова! Прошу вас… — Я отвернулась от столба, сделала еще два-три шага, артистично спотыкаясь и хватаясь за рукава стоявших рядом. Край постамента оказался в каких-нибудь шести дюймах от меня. Я крепко вцепилась в худенькую девушку, которую заранее для этого наметила, и рухнула головой вниз с постамента, увлекая ее за собой.
      Мы покатились по мокрой траве, мелькая юбками и визжа. Отпустив ее блузку, я драматически раскинулась на земле, разметав руки. Дождь барабанил по моему обращенному к небу лицу.
      Из меня действительно вышибло дух — девушка упала прямо на меня, и теперь я пыталась отдышаться, прислушиваясь к озабоченным голосам вокруг. Предположения, предложения и взволнованные восклицания хлынули на меня дождем, более сильным, чем капли с небес, но вот пара знакомых рук усадила меня, я открыла глаза и увидела пару серьезно обеспокоенных синих глаз. Слабое движение век сообщило, что миссия выполнена успешно; и в самом деле — подручный с прижатой к уху салфеткой улепетывал со всех ног, незамеченный толпой, которая увлеклась новым происшествием.
      Жители деревни, совсем недавно жаждавшие крови мальчишки, отнеслись ко мне, как сама доброта. Меня ласково подняли и отнесли в дом Дунканов, где напоили бренди, чаем, согрели теплыми одеялами и окутали сочувствием. Отпустили меня только потому, что Джейми упорно настаивал на том, что нам пора, потом просто сгреб меня с кушетки и понес к двери, не обращая внимания на увещевания хозяев.
      Снова усевшись перед Джейми на его коня — моего пони Джейми вел за повод — я попыталась поблагодарить его за помощь.
      — Никакого беспокойства, девочка, — отмахнулся он от моей благодарности.
      — Но ведь ты рисковал, — настаивала я. — Когда я тебя попросила, мне и в голову не пришло, что для тебя это опасно.
      — А-а, — уклончиво отозвался он. А через мгновенье весело: — Ты же не думаешь, что девчонка-Сасснек будет храбрее, чем я, нет?
      И заставил лошадей бежать рысью. По краям дороги наступали тени сумерек. Оставшуюся дорогу домой мы почти не разговаривали, а когда добрались до замка, Джейми оставил меня у ворот, насмешливо поддразнив:
      — Доброго вам вечера, мистрисс Сасснек.
      Но я почувствовала, что между нами зарождается более тесная дружба, чем обмен сплетнями во время сбора трав.

Глава 10
Клятва верности