Рядом с более опытным и уверенным Борисом с его нагловатым стилем поведения на дороге осторожная Света ощущала себя неумелым «чайником». Наконец ей надоело выслушивать бесконечные придирки и комментарии мужа. Вспомнив мудрость: «уступит тот, кто умнее», она отдала руль супругу. Но осознание собственной мудрости не добавило ей радости. И потому, когда, проезжая мимо безлюдных пляжей, Борис многозначительно улыбнулся и предложил затормозить, Света сухо ответила, что у нее нет настроения. Борис обиженно хмыкнул и заявил, что ему надоело уговаривать собственную жену и в следующий раз он отправится в отпуск один.

– Зачем же один? – уязвленно фыркнула Света. – Попроси свою дылду-секретутку – она с удовольствием составит тебе компанию.

– Спасибо, что подсказала, – парировал Борис. – Так я и сделаю.

Свету больше не радовали ни захватывающие дух скалистые горы, вздыбившие хребты прямо в облака, ни море, вытекающее из неба. Ни средневековые монастыри с дивными фресками и стенами, увитыми душистыми цветами и изумрудным виноградом, взращенным на голых камнях. Ни удивительные в своей первозданной целостности постройки минойской эпохи – простые дома из грубого серого камня, в которые можно зайти, посидеть на шлифованной каменной скамье, сфотографироваться с огромным глиняным сосудом. Время остановило в них свой бег, кажется, стоит чуть-чуть подождать, и вернется хозяин, разложит незамысловатый ужин – сыр, оливки, вино, – и будто не бывало четырех тысячелетий. Но сейчас раскаленные солнцем каменные остатки ушедшей цивилизации вызывали не благоговение, а уныние, наводя на мысль о недолговечности всего сущего. Света раздраженно думала о том, что жизнь коротка, а отпуск еще короче, и глупо тратить то и другое на реанимацию чувств, на бесконечные споры и раздоры с давно ставшим чужим человеком. Что по возвращении в Москву им следует развестись.

Неожиданно Борис остановился возле покосившегося столба с указателем и принялся с интересом разглядывать карту.

– Помнишь, парень из Rent говорил, что южный берег красивее северного – там самые лучшие пляжи, но именно север отдан на откуп туристам, а сами местные отдыхают на юге?

– Ну и что? – равнодушно спросила Света.

– А то, что мы сейчас находимся в самом узком месте между северным и южным берегом, – поднял указательный палец Борис, радуясь так, словно он открыл Америку. – Эта дорога ведет в Иерапетру, самый южный город Крита. Всего четырнадцать километров – и мы на другом побережье!

– Что там смотреть? – пожала плечами Света. – Подумаешь, пляжи…

– При чем тут пляжи? – возмутился Борис. – Это же шанс увидеть что-то новое, интересное. Разве не для этого люди путешествуют? Ты сама твердила, что хочешь все посмотреть.

– Вечереет, – возразила осторожная Света. – Я не хочу оказаться в горах в темноте. По этому сумасшедшему серпантину и днем ездить опасно.

– Мы поедем по обычной автомобильной трассе, – начал уговаривать ее Борис. – Что ты как старушка, в самом деле? Где твой дух авантюризма? А вдруг там в самом деле красоты неимоверные?

Борис, когда хотел, мог быть очень убедительным и затмевал своим красноречием самого Владимира Вольфовича. Именно такого Бориса, с горящими от предвкушения волнующих приключений глазами, когда-то и полюбила спокойная, рассудительная Света. Как часто, взирая на лежащего на диване перед телевизором супруга, она печально размышляла над метаморфозой: когда же на смену неуемной энергии мужа пришла эта стариковская дремотная расслабленность? Задавала себе вопрос и не находила ответа. А теперь вдруг поняла: Борис оставался прежним. Просто он сильно уставал, «вымерзал» во время суровой московской зимы. А теперь передохнул, отоспался, отогрелся под греческим солнцем. Что-то екнуло, жарко трепыхнулось внутри, и вопреки доводам разума, упреждавшего от необдуманного поступка, Света согласно кивнула:

– Ну хорошо. Только поедем по нормальной дороге. И ненадолго, чтобы вернуться в отель засветло.

– Вернемся, не переживай! – радостно воскликнул Борис и развернул автомобиль в сторону юга.

Дорога и впрямь была вполне нормальной: ровной, асфальтированной, размеченной, с указателями и светоотражающими маячками. По обе стороны громоздились скалистые горы, подпоясанные сеткой со знаками в виде падающих камней. Света невольно поежилась и спросила Бориса, как он думает: дорогу прорубили в скалах или пустили по естественной ложбине? Борис пожал плечами и ответил, что, наверное, все-таки вначале было ущелье, иначе бы здесь встречались тоннели.

– Я бы не смогла быть альпинистом, – призналась Света. – Эти горы вселяют в меня ужас, какой-то первобытный страх. В них чувствуешь себя песчинкой, мелким камушком вроде тех, которые падают за сетку.

– Иногда и большие камни падают, – заметил Борис, кивнув на приличных размеров красно-коричневые валуны, валявшиеся у обочины.

– Брр, – сказала Света. – Умный в гору не пойдет.

– Там наверху тоже люди живут. – Борис указал на притулившиеся в самых невероятных, казалось бы, местах домишки, вписанные в скалы и казавшиеся снизу картонными макетами, на ставшие уже привычными округлые купола церквушек.

– Удивительно, они строят часовни в таких труднодоступных местах, в которых, их особо некому посещать, – проронила Света. – Разве что одному-двум случайно забредшим странникам.

– Думаю, в этом и кроется суть истинной веры, – весело отозвался Борис. – Делать что-либо не напоказ и не для массовки. Чем сотни тысяч человек, живущие внизу, важнее какого-нибудь одинокого странника или старого крестьянина, которому нелегко спуститься в долину на службу?

– Ничем, – согласилась Света.

Тем временем горы отступили, потянулись знакомые пейзажи оливковых рощ, пропыленных пальм да еще и парников между ними.

– Никакой невероятной красоты, – фыркнула Света, – сплошные колхозы.

– Погоди, доберемся до моря, – успокоил ее Борис.

Показалась Иерапетра – большой грязноватый город с обшарпанными панельными домами, железными гаражами и промышленными постройками.

– Напоминает Бирюлево, – разочарованно резюмировала Света, – если тут и можно отдохнуть, то только от туристов.

«Хёндай» вырулил на шоссе, идущее вдоль берега – ровного и голого, как ладонь. Пляжи здесь и впрямь в отличие северных были песчаными. Но выглядели они не так романтично, как северные берега, изрезанные скалистыми бухточками, которые так сладко и уютно таились от любопытных глаз. Да и песок был крупный, сероватый, далекий от того бархатистого, белоснежного, который показывают в красивом ролике «Баунти».

– Наверно, надо ехать дальше, – решил Борис.

– Надо ехать обратно, – возразила Света. – Мы же не будем кататься всю ночь по берегу в поисках невесть чего. Да и солнце начинает садиться. Давай разворачиваться.

Борис остановил машину у обочины, вытащил карту, долго ее изучал, затем позвал жену.

– Видишь, – водил он пальцем по черным линиям, – эта дорога выведет нас на север, нет смысла возвращаться назад и терять время. Мы поедем сюда и выскочим на наше шоссе ближе к отелю.

– Та дорога была прямой и короткой, – засомневалась Света. – А эта извилистая. Сколько времени нам понадобится, чтобы выбраться на трассу?

– Немного дольше, – согласился с ней Борис. – Зато мы сэкономим время на возвращение к короткой дороге, а потом, когда мы окажемся на трассе, нам придется снова проехать то же расстояние, которое мы сейчас проделали, а это километров двадцать туда и столько же обратно. Согласись, это неразумно.

– А эта дорога горная? – опасливо спросила Света.

– Если даже и серпантин, то совсем невысокий, – заверил ее Борис. – Смотри, какая жирная линия. Значит, дорога главная. Вряд ли станут так ярко обозначать горную тропу. Гляди, вот эти дороги побочные, – он указал на тоненькие волоски линий, – по ним мы не поедем. Мы доберемся до местечка под названием Каламафка, – он чиркнул ногтем по синей точке на карте, – а оттуда прямиком выберемся на главную дорогу.

– Хорошо, пусть так, – поспешно кивнула Света, – только поедем быстрее, а то скоро начнет темнеть.

День близился к закату. Ярко-розовый шар уже завис между морем и горами и словно раздумывал, куда ему катиться дальше.

Автомобиль тронулся. За окном поплыли привычные скалистые пейзажи с кряжистыми стволами горбатых сосен. Постепенно дорога сужалась, горы подступали все ближе, а бетонное ограждение, обозначавшее край дороги, то и дело разрывалось: в прогале высились церквушки и кресты, плиты с выбитыми датами и именами – память о тех, чья жизнь оборвалась в гигантском зеве разверзшейся в паре метров от колес пропасти. Света почувствовала, как у нее в ступнях зародился неприятный холодок, как он пополз выше, добрался до коленей, разлился в паху, поднялся к животу. Света всегда боялась высоты, второй этаж казался ей пределом, а на балкон родительского десятого она старалась не выходить. Теперь ее трясло при одной мысли о близости ужасающей бездны. Солнце неумолимо клонилось к закату. Розовый шар уползал за скалы, уступая дорогу туману непроходимых сумерек.

– Еще долго? – спросила она дрожащим голосом.

– Почти приехали, – успокоил ее муж.

– Эти надгробные плиты действуют мне на нервы, – с дрожью в голосе сказала Света.

– Мне тоже, – признался Борис.

– И зачем их ставят? – шмыгнула носиком жена.

– Наверное, в назидание другим, – предположил Борис. – Чтобы были осторожнее. Вешают же у нас венки на местах аварий. Жутковатая местная традиция.

Постепенно горы расступились. В открывшейся долине их взору предстала деревушка из нескольких простеньких домиков по обе стороны узенькой улочки, крохотной церкви на возвышенности и подобия трактира на углу. За старыми колченогими столами, вынесенными прямо на дорогу, на табуретах, стульях и просто на деревянных ящиках сидели крестьяне в темных рубахах – с загрубелыми лицами, испещренными морщинами и изъеденными палящим зноем. Они курили папиросы, неспешно беседовали и потягивали из глиняных кружек какой-то напиток. При виде «хёндая» они удивленно переглянулись – впрочем, без особых эмоций – и вернулись к разговору.

Дороги шли в обе стороны. Но указатели напрочь отсутствовали.

– Каламафка? – высунувшись из окна, спросил Борис.

Крестьяне кивнули.

Борис попытался узнать, какая из дорог ведет на север. Крестьяне не понимали по-английски. Зачем им – коротающим век в глухой горной деревушке Средиземноморья, никуда не спешащим, не выезжающим, не суетящимся – чужой непонятный язык?

Борис тихо выругался сквозь зубы.

– Агиос Николаос? – продолжал допытываться он.

– О, Айос Николаос, – махнул рукой в сторону крестьянин и вернулся к трапезе.

Борис поехал в указанном направлении. Деревня осталась позади. Дорога немного попетляла, и снова показалась немая развилка.

– Чертовы греки! – в сердцах воскликнул Борис. – Не могли понавесить табличек! Чем украшать трассы памятниками, лучше бы указатели ставили! Тогда бы и аварий меньше было!

Борис и Света уткнулись в карту.

– Направо, – сказал Борис.

– А может, налево? – усомнилась Света.

– Нет, направо, – не слишком уверенно продолжал упорствовать Борис.

– Почему мы не вернулись на нормальную дорогу? – закричала Света. – Почему ты вечно ищешь приключения на свою задницу?! Теперь мы заблудимся в горах и слетим в пропасть! И никто даже не сможет найти наши тела, чтобы похоронить по-человечески! – Она заплакала навзрыд.

– Замолчи! – крикнул жене Борис. – Прекрати истерику! Ты меня достала, ясно? Будешь орать – точно сорвемся в пропасть!

Света закусила платок, трясясь от беззвучного плача. Ночь, которую Света ожидала с ужасом, обрушилась на них, укутав весь мир ватным одеялом непроглядного мрака. Ночь в горах совсем не такая, как в городе или на равнине: она полностью лишает зрения, не оставляя ни единого намека на видимость, тусклый отблеск или зыбкое мерцание. Борис включил фары. Их бледный свет отвоевывал у тьмы каждую пядь. Машина шла по невидимой горной дороге между небом и землей. Изредка из мрака выныривали безмолвные памятники, как посланцы с того света, – укор ушедших оставшимся. Света сжалась в дрожащий комок, закрыла глаза и, хотя и была убежденной материалисткой, пыталась припомнить хотя бы одну молитву.

– Господи, прошу тебя, не дай нам погибнуть! – всхлипывая, твердила она про себя. – Пожалуйста, нам еще надо так много успеть… Мы не будем больше ссориться, честное слово!

Машина остановилась. – Приехали, – коротко сказал Борис. Света открыла глаза, глянула в окно и увидела сквозь расступавшуюся мглу очертания светлых стен.

Это была одна из горных часовенок, которыми славен Крит. Крохотная, отвоевавшая у горы небольшой клочок земли над пропастью, заботливо обнесенная дощатым бортиком с предупреждениями о крутом склоне и с площадкой, на которую Борис подогнал автомобиль.

– Пересидим тут. Темень, – коротко сказал он. – Ночь пройдет быстро. Скоро восход.

– А вдруг тут бродят дикие звери или какая-нибудь шпана? – испугалась Света.

– Нет тут никаких зверей, – отозвался Борис. – Но, если хочешь, оставайся в машине.

– А ты куда?

– Выйду, осмотрюсь.

– Я с тобой. – Света вцепилась в руку мужа.

Они обошли часовенку. Дверь была заперта, но маленькое окошко приоткрыто. Изнутри пахнуло ладаном. Борис заглянул в окошко, нащупал свечу и спички. Чиркнул. Неясное пламя выхватило из мрака его лицо, заострившееся от усталости и бесконечно родное. Борис посветил в окошко.

– Там внутри икона, – сказал он, – наверное, святого Николая, покровителя путешественников. Смотри.

И впрямь Света разглядела чей-то лик – большие строгие глаза, взирающие из темноты.

– Помнишь, ты спрашивала, зачем нужны эти часовенки? – улыбнулся он. – Вот и ответ. Теперь мы под защитой.

По тому, как он это произнес, трудно было понять, шутит Борис или говорит серьезно.

– Удивительно, что никто не ломает дверь, не лезет внутрь, ничего не ворует и не крушит, – призналась Света.

– Значит, шпаны здесь точно нет, – сделал вывод Борис. – А дикие звери боятся огня.

– Здесь правда могут быть звери? – вновь перепугалась Света.

– Разве что суслики, – успокоил жену Борис. – И те спят.

– У меня в сумке есть вода и бутерброды, – вспомнила Света. – Хочешь поесть?

– Не откажусь, – признался он.

Они устроились на заднем сиденье. Света давно не ужинала с таким аппетитом.

– Природа, ужин при свечах – романтика! – заметил Борис, пытаясь развеселить и ободрить Свету.

– Я очень испугалась, – призналась она. – Чуть в обморок не упала.

– Бедная моя, – растроганно произнес Борис, обнял жену, привлек ее к себе на грудь и погладил по голове, как ребенка. – Прости. Это все из-за моей дурацкой самонадеянности.

«Да уж», – хотела сказать Света, но вместо этого произнесла:

– Ты тоже прости меня.

– Все хорошо, малышка, – прошептал Борис, перебирая ее волосы, как когда-то в медовый месяц.

Света вдруг заплакала, но не от страха. Это были совсем другие слезы. Они приносили облегчение подобно прохладному ливню в выжженной пустыне. Они смывали горечь, отчаяние, глупые обиды, отголоски мелочных споров, бессмысленные недомолвки, пустую злобу. Света плакала, а Борис успокаивал ее, целовал мокрые щеки и пересохшие губы. После они долго говорили о себе, друг о друге, о своих мыслях, чувствах, страхах, стремлениях, разочарованиях, мечтах. Обо всем, о чем хотели и не решались говорить. Потом они задремали, обессиленные. Проваливаясь в сон, Света подумала, что не было в ее жизни ночи счастливее этой.

Света проснулась от того, что солнечный луч щекотал ее нос. Она разлепила глаза, чихнула, осторожно, чтобы не разбудить мужа, выскользнула из-под обнимавшей ее руки, открыла дверцу, выпрыгнула из машины, вдохнула полной грудью горьковатый запах колючих трав и утренней свежести. С наслаждением потянулась, огляделась вокруг – и едва не вскрикнула от охватившего ее восторга перед дикой первозданной мощью и красотой открывшегося пейзажа, от дремотного величия гор, опоясанных змейками троп, от мрачных ущелий, от моря, шумящего где-то далеко внизу, за голубоватой дымкой тумана.

Солнце медленно взбиралось в гору. За ночь оно сменило наряд и из розового стало бледно-желтым. Солнце поднималось выше, а небо набирало сочные краски от сероватого до наивно-голубого и нежно-бирюзового, пока, наконец, не заискрилось чистым ультрамарином. Это было настоящее чудо рождения нового дня, и Света вдруг почувствовала, что сердце горячо колотится в груди. Неожиданно всю ее переполнило ощущение невероятного счастья, хотелось смеяться, петь, кричать во все горло, соревнуясь с гулким эхом, ее останавливало только то, что ей было жалко будить спящего мужа.

За спиной послышался звук, напоминающий звон колокольчика. Изумленная Света решила, что это слуховая галлюцинация, но оглянулась и потом радостно рассмеялась. Из-за поворота на дорогу выбежало несколько серо-белых коз, колокольчики на их шеях и издавали мелодичный звон. За козами шел пастушок, подросток лет пятнадцати, в растоптанных сандалиях, пропыленных бермудах, с холщовой торбой за спиной и длинной палкой-посохом в руке. Он что-то громко напевал и периодически покрикивал на непослушных подопечных. Увидев автомобиль и Свету, он изумленно поднял брови, что-то громко сказал, но Света развела руками в знак непонимания. Пастушок звонко рассмеялся.

– Агиос Николаос? – спросила у него Света.

О, Айос Николаос! – воскликнул пастушок, как и вчерашние крестьяне, и весело показал жестами, что надо вернуться обратно и сделать круг в другом направлении.

На голоса вылез из машины пробудившийся Борис. Света объяснила, что накануне на развилке они выбрали не ту дорогу.

– Сегодня выберем нужную, – заверил ее Борис и нежно поцеловал в щеку. – Доброе утро, красавица.

– Доброе утро, милый, – прошептала Света и потерлась о колючую щеку мужа.

Они вернулись к развилке, но поняли, что здорово проголодались, и решили доехать до деревушки с забавным названием Каламафка. Таверна была пуста – крестьяне трудились на своих отвоеванных у скал наделах. Но хозяин, коренастый крепкий старичок в клетчатой рубахе, узнал путников, разулыбался, что-то затараторил, усадил их за самый крепкий столик, застелил чистую скатерть, принес ароматный хлеб с чесноком, огромную миску настоящего греческого салата, не идущего ни в какое сравнение с тем, который подавали в пятизвезднике – со свежайшим жирным сыром, сладкими помидорами и оливками размером со сливу. Подогрел нежнейшую баранину. Сбоку присоседилась толстая полосатая кошка. Она жадно взирала на мясо, плотоядно облизывалась и мурчала так звонко, что невозможно было ей отказать. Умяв изрядную порцию баранины, кошка в знак признательности потерлась о ноги Бориса, позволила почесать себя за ушком и, устроившись на солнышке, со знанием дела принялась намывать новых гостей. Хозяин притащил кувшинчик с вином. Борис жестами объяснил, что пить не может, и указал на машину. Хозяин согласно кивнул, в мгновение ока перелил вино в пластиковую бутыль, завернул крышку и тоже жестами объяснил, что денег не возьмет – подарок.

– Мне нравится эта Каламафка, – рассмеялась Света. – Надо будет приезжать сюда ужинать. Где можно бесплатно заночевать, мы уже знаем.

Днем дорога была веселее. Вскоре они выбрались к северному побережью.

– Как тебе вон та бухточка? – многозначительно поинтересовался Борис. – Свернем?

– Почему бы и нет? – игриво улыбнулась Света.

Укрывшись за скалой от любопытных глаз, они сбросили одежду, искупались, а после расположились на теплом песке под длинными корнями вывороченной сосны.

– Вот чего мне не хватало для полноценного отдыха, – признался Борис, обнимая жену.

Обжигающая волна острого желания накрыла Свету с головой. Они любили друг друга под одобрительный шепот моря, и Свете казалось, что не было ни трудного года, ни шумной Москвы, – вообще ничего, кроме той ночи и рассвета, в который они заново узнали друг друга и самих себя.