Глава 1

– Юля, твой выход!

– Ой, у меня каблук сломался!

– Девочки, где салатовое?

– Представляете, эта прозрачная хреновина стоит десять тысяч баксов.

– Ада, дай я тебе грим подправлю.

– Юля, Юля, твой выход!

– Девочки, ну где салатовое?

– Вот оно. Ты на него задницей села.

– Молнию помогите застегнуть.

Помощник режиссера показа Миша, в белой, прилипшей к спине рубашке, маленький и суетливый, дышал так, точно сам наматывал метры на подиуме. Миша был одним из немногих мужчин, кого оставляли равнодушным прелести полуобнаженных красавиц – манекенщиц одного из самых престижных модельных агентств Москвы «Звезды». Для него, как и для режиссера Тамары Петровны, прозванной девушками Томой, весь этот блеск означал лишь еще один рабочий вечер – духоту, смешанный с французскими дезодорантами запах пота, падающие с вешалок дорогущие тряпки, раздражение, усталость – неизменные атрибуты шоу Высокой Моды.

– Юля, блин, что ты копаешься? Твой выход!

– Да пошел ты!

Юлька ступает на вырванный из черной пасти зала освещенный двадцатиметровый четырехугольник, называемый подиумом. Фотовспышки слепят глаза, губы привычно складываются в рабочую улыбку. Узкие носы туфелек «от кутюр», точно тиски, сжимают пальцы. Девятый выход.

«Вечернее платье из серебряного шелка…»

Легко шагая на пятнадцатисантиметровых ходулях-шпильках, Юлька движется навстречу темной яме партера. Чертовски сексуальная шатенка в умопомрачительном декольте. Серые глаза устало и холодно глядят из-под мохнатых ресниц. На самом краю подиума, вызывающе качнув бедрами, она на секунду замирает, чуть наклонившись вперед. Высокая, упругая, как мячик, права грудь с торчащим соском выскакивает на всеобщее обозрение. Зал взрывается аплодисментами и восторженным ревом.

За Юлькой, в полупрозрачном черном, идет Лена. Платиновая блондинка нордического типа с фарфорово-белой кожей, отстраненным взглядом зеленых глаз, утонченной грацией аристократки.

Замыкает шествие Ада, яркая брюнетка. Черные глаза дерзко поблескивают, высокие брови разлетаются к вискам, на которых бьется в напряжении крохотная синяя жилка.

«Юлия Величко. Лена Веденеева, Ада Беркер.»

Голос ведущего звучит торжественно, когда он произносит их имена. Еще бы, эти девушки – тройка лучших. Элита российского модельного бизнеса. В галерее мировой Высокой Моды они стоят в одном ряду с Синди Кроуфорд, Линдой Евангелистой, Наоми Кемпбелл. Только им прощаются некоторые вольности на подиуме. У каждой – внушительный послужной список заграничных контрактов с ведущими Домами. И пока дамы из партера, теребя драгоценности, лихорадочно прикидывают, на какие же платья разорить своих спутников, мужчины восторженно пожирают взглядами знаменитых красавиц.

– Последний выход!

– Слава Богу. – Юлька падает в кресло. – Четыре показа за день. Рехнуться можно.

– Встань, помнешь! – Миша готов накинуться на нее с кулаками.

– Отвали. Минута отдыха.

– Свадебные платья! Ада, твое – красное.

– Ужасно, – бурчит Ада, – как такое могло в голову прийти? Красное…

– Да ладно, – Юлька, поднимаясь, машет рукой. – Мое, вообще, черное. Невеста была в черном… Триллер!

– Лена, подними руки.

Покорно, словно манекен, девушка ожидает, пока ее облачат в последний наряд – свадебное платье из белого атласа с пятиметровым шлейфом. На голову нахлобучивают фату. Десяток шпилек вгрызается в волосы. Лена страдальчески морщится.

– Терпи, подруга, ты будешь очаровательной невестой, – язвит гримерша Марина.

– Я буду выходить замуж в джинсах.

Миша делает страшные глаза:

– Девочки! Атас!

Мэтр Высокой Моды, господин Монтана, элегантный и небрежный, как истинный парижанин, с довольной улыбкой появляется за кулисами. Ему предстоит завершить показ, по традиции выйти на подиум с одной из манекенщиц. Быть может, он зажжет новую звезду. Двенадцать пар прекрасных глаз с надеждой взирают на знаменитого кутюрье, – на кого же падет его выбор?

Господин Монтана подает руку Лене. Одиннадцать девушек разочарованно выдыхают. «Всегда везет одним и тем же.»

Показ закончился. Только сейчас Лена ощутила страшную усталость. Больше всего ей хотелось отцепить фату и принять теплый душ.

Господин Монтана придержал ее за руку.

– Вы работаете здесь по контракту?

– Нет, по трудовому соглашению, – Лена с трудом вникала в смысл фраз, произнесенных по-французски. Она давно вернулась из Парижа, и немного подзабыла язык. И, как назло, разболелась голова.

– Это означает, что Вы можете быть свободны в любую минуту?

– Совершенно верно.

– Я хочу предложить Вам контракт с нашим Домом.

– О-о, – выдохнула Лена. Голова вдруг стала необычайно ясной. – Я не знаю… Сказать по правде, я собираюсь оставить модельный бизнес.

Брови мэтра удивленно поднялись.

– Оставить бизнес? Но почему? Ваша карьера в самом разгаре. Вы звезда.

Лена смущенно улыбнулась.

– Мне уже двадцать пять…

Клод Монтана громко рассмеялся.

– Уже двадцать пять! У вас в стране странные понятия о возрасте. А сколько лет Кроуфорд и Шиффер? Или Вы набиваете себе цену? Каковы Ваши условия?

Лена озадаченно молчит.

– Десять миллионов франков в год Вас устроит?

– Сколько?!

– Гм… Двенадцать миллионов. Примерно, два миллиона долларов. В России ведь предпочитают доллары, не так ли? Или Вы желаете получить в рублях?

В другой момент Лена рассмеялась бы этой шутке, но сейчас она была слишком ошарашена. Такое предложение – именно тогда, когда она всерьез собиралась сказать «прощай» подиуму, который смогла покорить, но так и не сумела полюбить. Что за дьявольское искушение!

– Мне надо подумать. Дайте немного времени.

На губах мэтра Высокой Моды заиграла мефистофельская улыбка.

– Хорошо. Оставьте номер Вашего факса, я велю подготовить текст контракта и переслать его Вам, – он говорил тоном человека, чьи желания всегда были законом для других. Мягко, но очень уверенно. – Я буду рад видеть в нашем Доме знаменитую русскую Венеру. Позвольте, я Вам помогу… – Он попытался отстегнуть фату, но укололся и чертыхнулся.

– Чего тут думать, – Юлька сняла туфли и запустила ими в стену, едва не попав в голову Миши, не обратив ни малейшего внимания на его негодующий возглас. Она сидела в кресле в одних трусиках и разминала негнущиеся пальцы ног.

– Два миллиона баксов! Ты, верно, рехнулась? Соглашайся! Эх, если бы я не подпортила репутацию, снявшись в том чёртовом журнале… Откуда мне было знать, что буржуи так щепетильны!

– Юлька права, – Ада аккуратно развесила модели на плечики, надела короткое бордовое платье от Валентино, накинула полушубок из соболя. – Это прекрасное предложение. Больше такого может не быть. Не забывай, нм уже по двадцать пять. Ты ведь работала во Франции?

– У Лагерфельда. Но там нашим платили гораздо меньше.

– Ну вот. Я бы на твоем месте не раздумывала. Возможность пожить в цивилизованной стране, где тебя средь бела дня не разденут, не пристрелят и по телевизору воскресным утром не объявят, что в связи с необходимостью новых реформ все твои сбережения приравниваются к жирному нулю.

– А ты как думаешь, Марина? – обратилась Ада к невысокой худенькой девушке в больших очках, лихо орудовавшей шваброй.

– Что? – та выпрямилась, отерев лоб.

Серенькая мышка, невзрачная, неприметная Марина Субботина была на деле гениальным гримером. Из-под ее рук выходили потрясающие лица. Марина обладала острым, ироничным умом и не слишком сговорчивым характером. Многие девушки испытали на себе ее острый язычок.

– Монтана предлагает Ленке контракт на двенадцать миллионов франков годовых, а она колеблется.

– Если ей этого мало, пусть требует больше, – невозмутимо ответила Марина и принялась дальше тереть пол.

Противный мокрый снег сыпал с промозглого неба. В вызывающе-красном «Феррари» Ада неслась по ночной Москве в сторону Крылатского. За заплаканным окном мелькали неоновые огни: ресторанов, клубов, раззолоченных витрин бутиков и супермаркетов. Кое-где уже весело подмигивали разноцветными глазками-фонариками новогодние елочки. Мегаполис готовился к празднику. Но Ада знала, – стоит свернуть с шумной магистрали в темный отнорочек переулка – и отовсюду повеет неприютностью грязных дворов, вонью переполненных помоек, бомжатскими лохмотьями, кислым запахом бедности. Весь этот блеск и лоск начищенных фасадов не более чем камуфляж, такой же, как и ее дорогой автомобиль, коттедж на Николиной горе, бриллианты от Тиффани и платье от Валентино. Маска, за которой скрываются комплексы прошлого, страх перед настоящим и неуверенность в завтрашнем дне.

Ада выросла в интеллигентной еврейской семье. Ее более чем скромные детство и юность прошли в тесной хрущевке на Вернадском. Мимо ее окон проезжали в МГИМО «золотые» мальчики и девочки, дети высокопоставленных родителей. Наверно, среди них был и Ник…

Ник… Губы Ады беззвучно шевельнулись, повторяя имя, при звуках которого ее сердце забилось учащенно. Ник… Сегодняшний вечер, плавно перетекающий в ночь, они договорились провести вместе. Он не любит ждать… Ада тяжело вздохнула и съезжая на Рублевку, прибавила скорость. На спидометре стрелка показала сто пятьдесят.

Ник… Непостижимый, красивый, капризный, эгоистичный… Как бы она хотела знать, что на самом деле значит для него. Если бы набраться смелости и спросить… Ада включила дворники, и они заплясали по стеклу в такт ее размышлениям.

Их первая встреча произошла шесть лет назад. Приятельница по курсам итальянского, эксцентричная дочка тележурналиста Наташа Колечицкая, томно именовавшая себя «Натали», неожиданно пригласила Аду к себе на вечеринку. Чем это было продиктовано – желанием изобразить «близость к народу» или национальным предпочтением, Ада так до конца и не поняла. Сперва она хотела отказаться, но любопытство, а, может, тайное желание хотя бы на один вечер ощутить себя наравне с «элитой», пересилило, и к шести вечера Ада приехала к Натали.

Ада одиноко бродила меж благоухающих французским парфюмом изысканно-элегантных юношей и девушек, будущих послов, журналистов, политиков. В простой белой блузке, чересчур длинной юбке и немодных туфлях, она чувствовала себя вороной, залетевшей в стаю жар-птиц. Ада тоскливо поглядела в окно – с высотки открывался замечательный вид на город и башни Кремля, и уже собралась тихонько улизнуть, но разгоряченная шампанским Натали схватила ее за локоть:

– Знакомьтесь. Ник Португал, восходящая звезда советской дипломатии. Ада Беркер, учится в Гнесинке.

Ада смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Высокий, загорелый, шатен с фиалковыми глазами, римским профилем и надменным, чувственным ртом, он показался ей самым красивым мужчиной на свете.

Ник скользнул по ней холодным, равнодушным взглядом.

– Очень приятно, – вежливо произнес он, и Ада поняла – с таким же успехом он поздоровался бы с новым диваном, телевизором или котом Васькой…

Впереди замаячили огни. Охранник, завидев «Феррари», привычным жестом нажал кнопку. Шлагбаум поднялся. Коттеджный поселок представлял собой маленькую модель города лишь с той разницей, что в нем проживали граждане, чьи состояния превышали миллион долларов. Волшебным образом среди них оказались политики, думские чиновники, таможенники и прочие – люди, умудрявшиеся на скромные зарплаты госслужащих отстраивать дворцы, при виде которых султан Брунея умер бы от зависти. Впрочем, это мало волновало Аду, поскольку, в отличие от соседа по поселку, она работала не в налоговом комитете.

Двухэтажный дом Ады, выстроенный в стиле «шале», утопал во тьме. Ада отперла дверь, зажгла свет, поднялась по устланной мягким ковром мраморной лестнице. Кругом стояла гнетущая тишина. Видимо, Ник отпустил домработницу. Ада вошла в гостиную, заставленную помпезной дубовой мебелью. Никого. Заглянула в спальню. Пробежала по всем комнатам. Дом был пуст. Только теперь в гостиной на столике Ада заметила початую бутылку «Хеннесси», пустую рюмку и дымящийся в пепельнице окурок. Ник ее не дождался. Ушел, как всегда, даже не оставив записки. Едва сдерживая слезы, Ада взяла рюмку, зачем-то посмотрела в нее на просвет, затем чуть подрагивающей рукой налила коньяк, сделала два глотка. Горло мгновенно обожгло. Ада закашлялась, вдруг ощутив бессильную ярость. Что было силы она швырнула рюмку о приоткрытую дверцу бара. Рюмка разбилась. Вдребезги. Рассыпалась на сотню хрустальных капелек-осколков. Как утраченная иллюзия. Как обманутая надежда.

«Они все бросают меня. Отец. Мама. Ник… Теперь и Ник… Я ждала его шесть лет, но не смогла удержать и трех месяцев.»

Ада вдруг почувствовала страшную усталость, давящую, как тишина. Она без сил рухнула в громадное, обитое вишневым бархатом, кресло и тихо заплакала.

Лена стянула свои роскошные волосы в «конский хвост», надела джинсы и короткую голубую дубленочку «автоледи» и через запасной выход, миновав разгоряченную показом толпу, вышла на улицу. Свирепый ветер бросил в лицо пригоршню мокрого снега. Лена поежилась и быстрым шагом направилась к автостоянке, где была припаркована ее «Вольво» цвета «серый металлик». Девушка уже приготовилась нырнуть в ее теплое чрево, как стоящий неподалеку черный «Мерс» мигнул фарами и посигналил.

Лена страдальчески поморщилась. Из «Мерса» вылез коренастый, невысокого роста парень с коротко остриженным затылком. Квадратная челюсть методично двигалась, перемалывая резинку. Взгляд небольших светло-серых глаз был пуст, как карман инженера и невыразителен, как старые обои. Он широко улыбался Лене.

– Привет. Не ожидала? – Он по-хозяйски чмокнул девушку в губы. – Отлично выглядишь.

– Устала.

– Да? А так и не скажешь. Ну, ничего. Прыгай в мою тачку – поедем отдыхать. Сегодня в «Метелице» классное шоу.

– Извини, Олег, но мне необходимо выспаться. Голова трещит. Поеду домой.

– Домой? Да брось! Время детское. Бокал хорошего вина – и пройдет твоя голова. А просадим пару штук в казино – усталость как рукой снимет.

– Ты же знаешь, я не люблю казино. Давай как-нибудь в другой раз. Сегодня я не настроена никуда ехать. Извини.

На лице Олега отразилось недовольство. Он выплюнул жвачку под колеса стоявшей рядом «БМВ».

– О’кей. Я тебя провожу. Оставлю свою тачку здесь.

Подняв полы длинного плаща, он плюхнулся на переднее сиденье. Приподнявшись, извлек из-под себя книгу, придирчиво ее оглядел.

– «Возрастная психология». Это чё?

– Учебник, – Лена вырулила со стоянки.

– На фига?

– Хочу восстановиться в институте.

– На фига?

– Получить образование психолога.

– На фига?

– Что ты заладил? – раздраженно сказала Лена. – Зачем человеку профессия? Я не собираюсь всю жизнь ходить по подиуму.

– Правильно. Выйдешь за меня замуж, и на фига тебе работать?

Лена молча следила за дорогой.

– Как тебе мой новый «Роллекс»? – вновь нарушил молчание Олег, продемонстрировав массивные часы на широком золотом браслете.

– А чем был плох старый?

– Ты чё, это ж новая модель. Это ж круче.

– Понятно.

Некоторое время ехали молча.

– Ползешь, как черепаха, – не выдержал Олег. – Глянь, нас «девятка» сраная уделала.

Лена поморщилась.

– Ну и пусть. Мы же не на ралли.

Олег положил на плечо девушки руку, средний палец которой украшала массивная печатка с вензелем «ОК».

– Слушай, по-моему ты слишком серьезно относишься к жизни. Только и знаешь – работа, дом, театры, книжки какие-то. В старости нечего вспомнить будет.

– Это зависит от того, что именно ты хочешь вспоминать.

Олег включил магнитолу, покрутил, остановился на песне «Утекай! В подворотне тебя ожидает маньяк…», прибавил громкость и удовлетворенно закивал в такт.

– Ништяк.

– Гадость какая.

– Чё ты понимаешь? – вскинулся Олег. – Это твои оперы – гадость.

– Дом моделей Монтана предложил мне контракт на двенадцать миллионов франков годовых, – сказала Лена будничным тоном, словно произнесла «Сегодня – хорошая погода.».

– Что?! – Олег убавил звук. – И ты согласилась?

– Да.

– Снова уедешь за бугор?

– В Париж. Это во Франции.

«Вольво» свернула на Маленковку. За железной оградой, оберегающей от соседства дряхлых «хрущевок» и обшарпанных сине-белых панельных башен, возвышался жилой комплекс из красного кирпича со стрельчатыми башенками и узорчатыми балконами, брезгливо взирающий на мир голубоватыми стеклопакетами-окнами. Олег выключил магнитолу и спросил неожиданно тихо:

– Постой, а как же я?

Лена въехала в подземный гараж, поставила машину, выключила двигатель. Стало слышно, как тикает «Роллекс».

– Как же наша свадьба?

– Когда это мы говорили о свадьбе?

– Мы сейчас о ней говорим.

Некоторое время девушка, закусив губу, молчала, затем, собравшись с духом, выпалила:

– Прости, но никакой свадьбы не будет.

– Ты… ты отказываешь мне?

Лена опустила голову.

– Так будешь лучше для нас обоих. Мы слишком разные люди, Олег.

– Но я… я люблю тебя…

Он стал похож на обиженного ребенка. На мгновенье Лена почувствовала жалость. Но решила быть твердой до конца. Горькая правда, считала она, лучше сладкой лжи.

– Тебе это только кажется. Наши отношения просто льстили твоему самолюбию. Все вокруг знали, что у тебя роман с известной топ-моделью. Тебе нравилось демонстрировать меня твоим друзьям. Поверь, это не то, на чем должен строиться брак.

Обида во взгляде Олега сменилась на злобу.

– Так ты никогда не любила меня.

– Мы не говорили об этом. Нам было неплохо вместе, но я не думала, что ты захочешь большего.

– Да кто ты такая, – взорвался Олег, – просто девка, показывающая себя за деньги, готовая продаться тому, кто больше заплатит!

– По крайней мере, – голос Лены звучал тихо и твердо, – я не сижу на шее у богатого папы.

Его глаза сузились, губы сжались.

– Ах ты, сука, – прошипел он.

Лена поняла, что он хочет ее ударить. Распрямила плечи, с вызовом вздернула подбородок.

– Даже и не думай. Или я вызову охрану, и ты здорово пожалеешь.

Олег с шумом выдохнул.

– Да ты просто холодная, – процедил он сквозь зубы. – Считаешь, я тупой и не понимаю, что ты ни черта не чувствуешь, когда трахаешься? Так и помрешь в одиночестве со своими книжками, интеллектуалка.

– Я полагаю, тебя это уже не должно волновать, – Лена отвернулась, чтобы скрыть выступившую на щеках краску. – Давай расстанемся, как цивилизованные люди. Я, действительно, желаю тебе всего хорошего.

Олег хлопнул дверцей так, что задрожали стекла.

Лена поднялась на второй этаж, в свою квартиру. Три большие светлые комнаты, обставленные со вкусом и изяществом. Ничего лишнего, не считая сувенирных безделушек, привезенных на память из разных мест.

Первым делом Лена включила телевизор. Всего их было четыре, в каждой комнате и на кухне. Диктор канала ОРТ что-то монотонно забубнил, разводя руками, как экстрасенс. Лена бросила на него равнодушный взгляд – галстук никак не сочетался ни с рубашкой, ни с пиджаком. Не обращая ни малейшего внимания на происходящее на экране, девушка принялась раздеваться. Больше всего на свете она ненавидела гнетущую тишину пустых комнат. Человек на экране создавал эффект присутствия.

«Лучше быть одной, чем с кем попало». Именно боязнь одиночества заставила ее сблизиться с единственным сыном известного банкира Олегом Крыловым. Хотя он олицетворял собой все, что было ей противно в мужчинах. И сейчас Лена испытывала облегчение. «Лучше куплю пятый телевизор. Хватит с меня…»

Лена просмотрела присланные за день факсы, приглашения на презентации, съёмки в рекламах, даже на свадьбы и дни рождения каких-то «новых русских», желающих козырнуть присутствием на торжестве знаменитости. Внизу, отдельной строкой, предлагаемая стоимость «ее интересов». Отложила в сторону предложение от английской компании – производителя высококачественной парфюмерии, давно ей знакомой. Остальные бумажки без жалости выбросила в мусорное ведро.

«Душ, теперь горячий душ…»

Фраза, произнесенная с экрана, заставила Лену резко обернуться. «На этот вопрос мы попросили ответить известного московского адвоката Дмитрия Грачевского.»

Лена опустилась на краешек стула, внезапно почувствовав дрожь в коленях. Смотрела, не отрываясь, на появившегося в телевизоре человека. Мужчина, слегка за тридцать, темные, с проседью, волосы, высокий лоб, над левой бровью едва заметный шрам, ровная нить усов над тонкими губами. Умное, волевое лицо.

Спокойный взгляд карих с зеленоватыми точечками глаз… Лена не разбирала слов, лишь, подобно глухонемой, следила за его движениями, чувствуя, как колотится, отдаваясь в висках, сердце. Вот он чуть склонил голову, и, на мгновенье, стали видны длинные, черные, изогнутые, как у девушки, ресницы…

«– Димка, закрой глаза. Лежи тихо. Вот так…

– Ой, ты что делаешь?

– Я у тебя ресницу вырвала. Сейчас возьму свою и померяю… Твоя длинней. Это безобразие. Нельзя мужику иметь такие ресничищи.

– Если это нас разделяет, то я их подстригу.

– Нет, не смей. Я их люблю. Я люблю тебя всего – глаза, нос, губы, щеки, усы…

– Даже усы?

– Ага.

– Ты потрясающая, нежная, милая. Я тоже очень тебя люблю. У нас будет самая счастливая в мире семья. И самые красивые дети.

– С длиннющими, как у папы, ресницами.

– С зелеными, как у мамы, глазищами…»

Лена стиснула зубы, длинные ногти до боли впились в ладони.

Вновь вылезший диктор в дурацком галстуке радостно известил: «…если у Вас возникнул другие вопросы, обращайтесь в московскую юридическую консультацию номер четырнадцать по адресу…»

«Номер четырнадцать… У меня есть вопрос. Всего один. Самый главный – ты счастлив, Димка?»

Мокрый снег сыпал с сонного неба. Чахлые деревья уныло покачивались в такт промозглому ветру. В ядовито-желтом «БМВ»-кабриолете Юлька ехала домой. Настроение ее было препоганым. Она возвращалась в пустую квартиру, где ее никто не ждал…

Юлькиным «корням» мог бы позавидовать кто угодно. Дед – академик. Отец – работник аппарата Думы. Маман – главврач спецсанатория в Барвихе. Отчим – французский коммерсант. С такой родословной к ее длинным ногам ложился весь мир, и, вдоволь по нему поколесив, Юлька нашла себя в модельном бизнесе. Семья вздохнула с облегчением – к двадцати пяти за плечами у Юлии Величко было два не слишком удачных брака и несчетное количество мужчин. И она не могла понять, что до сих пор связывало ее с Масловым – провинциалом с сомнительной внешностью и профессией, непомерным тщеславием, страшной, как крокодил, женой и, вероятно, похожей на мамочку, дочкой.

Около восьми месяцев назад Юлька участвовала в презентации новой коллекции нижнего белья от Кавалли. Снявшись во всех видах и ракурсах, вдоволь находившись по подиуму, Юлька удалилась в ресторан.

– Привет!

Она критически оглядела парня с коктейлем, плюхнувшегося за ее столик. Худой, сутуловатый. Волосы не знали парикмахера, минимум, полгода, а носом, при желании, он мог бы, не наклоняясь, помешать лед в бокале.

– Александр Маслов, – он произнес это будто, по меньшей мере: «Антонио Бандерас. – Для красивых девочек просто Шурик. Фотограф. Ты классно смотришься в одних трусиках. Думаю, без них еще лучше. Давай проведем эту ночь вместе.

Глаза его поблескивали весело и плутовато. Даже не страдавшая излишней скромностью Юлька опешила от такой наглости.

– Слушай, парень, – поинтересовалась она, придя в себя, после минутной паузы, – тебе никто не говорил, что твой нос похож на висячий член?

Маслов заржал как целое стадо жеребцов, так что весь бар обернулся в их сторону, и жизнерадостно объявил:

– Через одного. Но я всем возражал, что мой член даже в висячем состоянии гораздо больше. Проверишь?

– Пошел ты, – фыркнула Юлька и, оставив недопитый коньяк, гордо удалилась.

Накинув норку от «Фенди», девушка вышла из клуба и направилась к автостоянке.

– Эй, погоди! – в потертой кожанке и надвинутой до бровей кепке, ее ресторанный знакомый выглядел как нищий студент. – После коньяка нельзя садиться за руль, это опасно. Я тебя подброшу.

Поглядев в сторону, куда он с гордостью указывал, Юлька заявила, что под страхом смерти не сядет в сраную «шестерку».

– Уговорила. Поедем на твоей. Где она? Уж ты, классный аппарат. Сколько стоит?

Услыхав сумму, Шурик сдвинул кепку на затылок и присвистнул.

– Да, я девушка дорогая. Тебе не по карману.

– Правда? А я думал, ты работаешь манекенщицей.

Через полчаса они занимались сексом в Юлькиной квартире на пятом этаже академического дома на Вавилова. К изумлению Юльки новый друг оказался неистощим и даже после шестого раза был бодр и свеж.

– Эй, детка, – сказал он утром, заглядывая в Юлькин холодильник, – кажется, мы неплохо провели время. Надо будет повторить… Что у нас здесь? Бутылка «Дом Периньон», пять яиц, крабовый салатик… Прекрасно. Щас позавтракаем…

Юлька зашла в подъезд, кивнула сонной консьержке, вызвала лифт. «Если этот сукин сын еще раз появиться у меня на пороге, я ошпарю его кипятком».

Скандал разразился, как всегда, из ничего. В этом состоял Юлькин талант: пожив во Франции, она, будто истинная парижанка, могла из воздуха соорудить шляпку, ужин и ссору.

В ювелирном на Новом Арбате Юльке приглянулся изящный браслет, совсем недорогой, за три штуки баксов. Она не преминула сообщить об этом другу. Скаредный Шурик, неизвестно откуда всегда имевший деньги, но ужас как не любивший с ними расставаться, заявил, что она недавно получила от него подарок – перстень с бриллиантом за целых пять тысяч. Юлька сказала, что он врет, перстень стоит не больше пятисот баксов, и что она – не его уродина-жена, на которой можно экономить. Маслов ответил, что пусть ей делает презенты канадец, с которым Юлька летала на выходные неизвестно куда, и что она – дура, если думает, будто он, Шурик, об этом не знает. А его жена – порядочная женщина и не изменяет ему на каждом шагу, в отличие от Юльки, шалавы и нимфоманки. Юлька, естественно, взбесилась, поскольку канадец, действительно, имел место быть, но поездка носила чисто деловой характер, а не то, что он, козел, подумал. Это во-первых. А во-вторых, его порядочная жена, по полгода торчащая с ребенком у свекрови в какой-то ужасной дыре, просто никакому черту не нужна с ее шестидесятым размером одежды. А иначе давно бы наставила муженьку, кобелю и бабнику, рога, поскольку он и любовник-то никудышный. Затем последовала и вовсе мерзкая сцена, в результате которой Юлька вышвырнула из шкафа немногочисленные вещи любовника и потребовала, чтобы он убирался вон. Шурик напомнил, что еще он покупал утюг «Ровента» стоимостью в сто долларов, который Юлька пусть тоже возвращает. Разъяренная Юлька достала утюг и запустила им в Маслова, едва успевшего увернуться от летящего в его голову предмета.

– Ты что, совсем охренела! – Шурик сгреб подружку в охапку и швырнул на кровать. Юлька залепила ему звонкую затрещину.

– А, пошла ты к черту, идиотка! – Маслов покидал шмотки в спортивную сумку и громко хлопнул входной дверью.

В накинутой поверх трусиков и бюстгальтера шубке Юлька выскочила на балкон. В руке она держала треснутый утюг.

– Эй, Маслов! – крикнула девушка. – Ты кое-что забыл! Твоя жена им еще погладит! Лови!

Юлька отперла дверь. Пнула ногой подвернувшиеся в темноте туфли. Включила свет. Вся обстановка Юлькиной «двушки» укладывалась в одно слово – бардак. Повсюду, вперемешку, валялись обувь, тарелки, белье, колготки, видеокассеты, диски, косметика, презервативы, журналы и прочее. Когда что-нибудь начинало мешать хозяйке, она без сожаления отбрасывала это в сторону или просто выкидывала. Домработницу Юлька брать не желала, считая, что чужое присутствие нарушит порядок ее быта. Юлька сбросила туфли, упала на кровать, где легко могла бы разместиться футбольная команда, достала с подоконника пачку «Данхилла», закурила. Передохнув, открыла шкаф и, перетряхнув все вешалки, выбрала весьма откровенное черное платье от Готье. Проходя мимо зеркала, взбила короткие волосы, подмигнула миленькой кареглазой мордашке с забавными ямочками на тугих, еще не утративших свежесть, щечках.

Марина натянула старенькую, видавшую виды, курточку, осторожно застегнула «молнии» на только что приобретенных на вещевом рынке ботинках с модными тупыми носами. Еще раз любовно их оглядела. А вот своему отражению, зазеркальной Марине, лишь досадно махнула рукой. «Что там хорошего увидишь?»

Заслоняясь от ветра, полушагом-полубегом девушка заспешила к метро. Через полчаса отходит с Ленинградского вокзала электричка. Станция «Химки», далее пятнадцать минут пешком до дома.

Обшарпанный, пропахший кошками подъезд, первый этаж, сырой и темный. Окна так низко, что можно попадать в квартиру прямо с улицы, через них. Чем нередко пользуется сосед Степаныч, когда спьяну теряет или забывает дома ключ. «Это – безобразие, возмущалась другая Маринина соседка по коммунальной квартире, Лида. – Надо ставить решетки, а то воры заберутся и все вынесут!»

– Что у тебя брать-то? – добродушно возражал Степаныч, – детей что ль? Ты их так отдашь – назад с выкупом принесут.

И все остается по-прежнему.

Налетел очередной порыв ветра, и Марина ускорила темп.

– Бип! – от неожиданности девушка отпрыгнула в сторону. Рядом с тротуаром лениво полз величественный, как корабль, шестисотый «Мерседес» с тонированными стеклами. Переднее медленно опустилось.

– Добрый вечер. Помните меня?

– Извините, вы ошиблись, – поправив очки, сухо сказала Марина.

Она пошла вперед. «Мерседес» не отставал.

– Садитесь, я вас подвезу, заодно освежим память, – донесся из его недр насмешливый голос.

Марина не отвечала. Впереди замаячила большая красная «М» – метро. Машина остановилась. Мужчина лет сорока, чем-то напоминающий Де Ниро в фильме «Казино», преградил девушке путь. Глубоко посаженные черные глаза глядели испытующе из-под густых бровей. В уголках тонких губ пряталась улыбка.

– Вы что, боитесь меня? А мне показалось вчера, вы смелая барышня.

Марина смерила его негодующим взглядом. Стильное кашемировое пальто, шелковый галстук, ботиночки на толстой подошве. Вероятно, чтобы казаться повыше… Она хорошо знала этот тип мужчин. Хозяева жизни, презрительно взирающие из-за бронированных стекол на таких, как Марина, мелких сошек, маленьких людей.

– Может, поужинаем вместе?

– И где же мы с вами можем поужинать? – ехидно поинтересовалась девушка.

– В самом лучшем ресторане. Уверяю, вы не пожалеете.

– Ну, хватит, – рассердилась Марина. – Игра закончена. Позвольте пройти, я на электричку опаздываю.

– Черт возьми, – вскипел вдруг собеседник, – ты всегда такая злющая с теми, кто пытается за тобой ухаживать! У тебя прескверный характер!

– Ах, так вы за мной ухаживаете! – Марина рассмеялась. – Спасибо, что предупредили.

– На здоровье, – в тон ей ответил незадачливый джентльмен. – Сядешь ты в машину или нет? Я, блин, уже замерз.

Марина вдруг поняла, что ей давно не было так весело. В ее жизни не оставалось места для приключений, и ничего не случится, если она позволит себе немного расслабиться. Это шутка – что ж, замечательно. Она тоже любит пошутить.

Накануне вечером, после показа, Марина, как обычно, задержалась, чтобы убраться. Зарплата гримера, даже в столь престижном месте, была вовсе не велика, а Марина собирала деньги, чтобы выехать из коммуналки. Поэтому, помимо основной работы, Марина выполняла обязанности технички. Это ее нисколько не угнетало. Каждому – свое. Рассчитывать в этой жизни девушка могла только на себя. И еще ей везло. В последний раз ей повезло по-крупному. Поддавшись интуиции, Марина положила с трудом накопленные деньги на доплату в Сбербанк. После кризиса, по телеграмме о смерти матери, которую Марина послала сама себе, ей вернули всю сумму, четыре тысячи восемьсот сорок два доллара тридцать пять центов.

И даже не проверили подпись врача. Видно, сотрудники Сбербанка были уверены, что с такими вещами никто шутить не будет. Марина мысленно поблагодарила свою неизвестную мать, пожелав ей здоровья и долгих лет.

Марина закончила уборку, сняла халат, критически оглядев его, сунула в сумку. Проверила еще раз, все ли в порядке. Открыла громадный шкаф, где на плечиках, в ряд были развешены платья. Новая коллекция. Каждая модель стоит от пяти тысяч долларов. Ночью около запертого помещения будет нести дежурство вооруженная до зубов охрана.

Повинуясь основному женскому инстинкту, Марина сняла одно, полупрозрачное, точно сотканное из лунной паутины, покоряющее элегантной простотой. Медленно она подошла к большому зеркалу, отражавшему ее в полный рост, сняла очки, положила их на столик. Вмиг все вокруг приобрело размытые очертания, как если смотреть на улицу через залитое дождем оконное стекло. Так было лучше – она почти не различала своего лица и могла представить себя красивой. Такой, как, например, Лена… Или Ада, или Юлька… Марина бережно приложила к себе невесомый шелк. Приподнялась на цыпочки, распустила волосы… Нет, конечно, она выглядела нелепо. Это было бы понятно даже слепому. Она не создана для дорогих, красивых вещей. Все равно, что пытаться примерить чужие глаза, волосы, кожу… Платье существовало отдельно от нее, как женатый любовник. Им не суждено быть вместе…

– Вам оно очень идет!

Перепуганная Марина заметалась между зеркалом, шкафом с платьями и столиком с очками, которые нацепила криво, задев по пути швабру с ведром и пару стульев. Наконец, она замерла с платьем в руках, изо всех сил пытаясь придать себе вид оскорбленного достоинства.

– Кто вы? Как вы сюда попали?

– Через дверь, – проигнорировав первый вопрос, насмешливо ответил незнакомец.

Он по-хозяйски открыл дверцы шкафа, лениво пощупал подвернувшуюся под руку модель.

– Не трогайте! – Вне себя от негодования, воскликнула Марина. – Кто вам позволил здесь находиться?

Она быстро вернула платье на плечики и заперла шкаф.

– Мне нужен главный этой богадельни.

– Директор уже ушел. Прошу вас покинуть служебное помещение. Я сейчас буду закрывать.

Он, словно не слыша, медленно прохаживался по комнате.

– Послушайте! – вскипела Марина. – Здесь, между прочим, полы помыли! Выйдите, или я вызову охрану.

В дверях возник припозднившийся помреж Миша в пальто и с дипломатом.

– Марина, я ушел! Ой! – лицо его расплылось в подобострастной улыбке, точно при виде богатого дядюшки, пообещавшего долю в наследстве. – Антон Викторович, какой сюрприз! Директора, к сожалению, уже нет…

– Меня оповестили, – усмехнулся странный посетитель. – Кто эта строгая барышня?

«Как он смеет говорить обо мне так, словно меня здесь нет!»

– Это Марина, наш гример. Очень талантливая девушка. Вы уж ее извините, она из детского дома, и не вполне владеет субординацией.

Марина вспыхнула и открыла было рот, чтобы высказать Мише и этой большой шишке все, что о них думает, но вовремя взяла себя в руки.

«Если ты вылетишь с работы, другой такой не найти. За тебя некому похлопотать, так что… терпи.»

До крови закусив губу, Марина хлопнула дверью гримерной. Там, шепотом, но в красках, она дала волю своим эмоциям. Если бы латунная дверная ручка умела краснеть, то давно бы сделалась пунцовой от Марининых эпитетов…

Все это вихрем пронеслось в голове девушки, когда, утопая в кожаном кресле, она глядела сквозь затемненное стекло, как мимо проплывают дома, деревья и люди…

Стрелка на больших часах нехотя переползла на двенадцать. Ник принялся одеваться. Лежащая на широкой развороченной постели обнаженная девушка кокетливо потянулась, капризно надула губки:

– Уже уходишь?

– Да, дорогуша, мне пора.

– Завтра выходной. Может, останешься?

– К сожалению, утром у меня неотложное дело.

Ник солгал. Он терпеть не мог ночевать в чужих домах, никогда не оставался даже у постоянных подружек, менявшихся, правда, довольно часто. Однажды, сдуру, поддался на уговоры Ады – так все проклял. Во сне Ада то вскрикивала, то бормотала. Что-то вроде: «Оставьте меня», или «Что я вам сделала?»

К тому же, по утрам женщины выглядят значительно хуже, чем накануне вечером. Многие, так просто – страшнее атомной войны – волосы дыбом, под глазами круги от несмытой косметики. К чему излишние разочарования? Ник считал себя эстетом и не хотел травмировать свою чувствительную душу.

– Ты позвонишь мне, Ник?

– Конечно, дорогуша.

Нагнувшись, он нежно поцеловал девушку в лоб. Она вскочила с кровати, нацарапала что-то на клочке бумаги.

– Вот мой телефон. Ты, правда, позвонишь?

– Разумеется. После того, что было – как можно сомневаться?

Выйдя из подъезда, Ник достал записку из кармана. «Катя». Завтра он даже не вспомнил бы ее имени. Ник скомкал бумажку и бросил на землю. Случайная подружка не заинтересовала его ни с какой стороны. Он подцепил девушку вечером в баре, куда отправился, не дождавшись Ады.

«Все они одинаковы. Изображают из себя независимых женщин, этаких крутых феминисток, ложатся в постель с первым встречным, купившим им выпивку и дорогие сигареты. А сами только и думают, как бы тебя заарканить и отволочь в ЗАГС. Все одинаковы. Даже Ада…»

На «Джипе Черокки», своем единственном друге, Ник катил по ночной Москве. Он любил такую жизнь, проходящую под черным небом. Светофоры подмигивали ему разноцветными глазами. Ник нигде не останавливался. Он не признавал красного сигнала. Гаишники не решались тормозить его машину с красными посольскими номерами. Один попытался робко свистнуть на перекрестке. «Не свисти, – усмехнулся Ник, – денег не будет.»

Он поймал медленную музыку и наслаждался, чувствуя приятное утомление. Эту ночь он должен был провести с Адой. Но, во-первых, ему наскучило долго ждать, а, во-вторых, захотелось разнообразия. Он вообще не любил длительных связей. Чересчур скучно и утомительно.

По-настоящему его звали Николай. Николай Португал. Но ему нравилась только фамилия – необычная, загадочная. От нее веяло романтикой далекой чудесной страны. Имени же своего он терпеть не мог. «Коля». Оно ассоциировалось у него с недалеким подвыпившим мужиком в красной рубахе навыпуск. Наверняка, его назвала мать. Только в ее безмозглую голову могло прийти это идиотское сочетание букв. Впрочем, уже в семь лет, в первом классе английской школы, мальчик Коля услышал новое звучание своего имени – «Ник». С той поры он перестал откликаться на все иные варианты.

Отец Ника был писателем. Абсолютно неизвестным, поскольку его литературные труды составляли речи, написанные им для выступлений партийных деятелей самых высоких уровней, включая генсека. Законспирированность не помешала отцу поиметь несколько квартир в Москве, часть которых он щедро оставил бывшим женам, дом в Переделкино и кучу молоденьких любовниц. В постели одной из них семидесятилетний Станислав Португал и отдал Богу душу. Ник сильно переживал смерть отца. Лучше бы не стало матери – этой вульгарной шлюхи, «художницы» от слова «худо», малюющей свои аляповатые, бездарные картинки, которым место разве что в общественном туалете, в сорок пять воображающую себя девочкой-подростком. И как только отца угораздило жениться на такой?

Ник нахмурился. Эти мысли портили ему настроение. Чтобы переключиться, он принялся думать об Аде.

Они познакомились три месяца назад на прескучной светской вечеринке у общей знакомой, Натали, страшненькой дочки известного тележурналиста. Ей не давали покоя лавры толстовской героини Анны Шерер, устраивавшей приемы, на которых сталкивались «интересные люди», невесть каким образом подпадавшие под эту категорию. Ник курил «Парламент» и подумывал о том, как поскорее свалить в какой-нибудь веселый кабак. Внезапно его внимание привлекла красивая белокожая брюнетка в платье цвета «темный цикламен», позволяющем полюбоваться ее безупречными формами. Похоже, ее уговаривали сыграть что-нибудь на беккеровском рояле. Она отказывалась, но все-таки подошла к инструменту. По тому, как она взяла первые аккорды. Ник понял, что девушка не из дилетантов. Ник прислушался. Он уважал профессионализм. Голос у красотки был низкий и необычайно чувственный.

Ник загасил сигарету, налил в два бокала «Мадам Клико» и, когда девушка закончила играть, подошел:

– Добрый вечер. Вы чудно поете. Меня зовут Ник. А вас?

Она подняла огромные лучистые глаза цвета крепкого кофе.

– Ада.

– Предлагаю отметить наше знакомство.

Она взяла бокал.

– А мы встречались прежде.

– Разве? – Ник наморщил лоб. – Ну, конечно, разве я мог забыть!

Но она разгадала этот маневр, и, чуть погрустнев, добавила:

– Шесть лет назад. В этой самой квартире.

Почему-то каждая женщина уверена, что уж ее-то никто не сможет забыть. Святая наивность! Ник хорошо помнил лишь первую пятерку дам своего сердца. Смутно – до десяти. Дальше же четко срабатывало правило – ночью все кошки серы…

Юлька прошла в игорный зал. Там было немноголюдно. Внимание ее привлек парень за рулеткой, «прикинутый» от Армани. На шее, как и положено, голда, толщиной в два пальца, на руке – печатка с куриное яйцо. Его профиль показался Юльке знакомым. Парень с маниакальным упорством ставил на тринадцать и неизменно проигрывал.

– Ба! – осенило Юльку. – Это ж Ленкин дружок, Олег Крылов, денежный мешок с интеллектом примата. И где она таких откапывает?»

– Привет! – она положила ладонь ему на плечо. – Значит, не мне одной не спится ночью темной. А где Ленка, носик пудрит?

Олег снова проиграл и с достоинством покинул стол.

– Понятия не имею, что она сейчас пудрит. Наверно, мозги очередному кретину. Сегодня мы расстались.

– Да ну? «Наконец-то, ума хватило. С тобой только позориться. Еще бы в нос кольцо повесил.»

– Она собирается заработать два миллиона баксов.

– Она тебя бросила?

– Выпьешь что-нибудь? – он уклонился от ответа.

Они прошли в ресторан. Юлька заказала «Курвуазье».

– Послушай, – после второй рюмки нарушил молчание Олег, – вы с Ленкой давно знакомы?

– Лет пять. Правда, года три не виделись. Мы же – перекати поле. Сегодня здесь контракт, завтра – там. Пересекались как-то во Франции.

– Ты не знаешь, у нее появился кто-нибудь?

Юлька повернула пустую рюмку.

– Понятия не имею. Она очень скрытная во всем, что касается ее личной жизни, Я, по крайней мере, не видела.

– Я сделал ей предложение, а она отказалась. Сказала, что нам лучше не встречаться.

– Узнаю. – Усмехнулась Юлька. – Это в ее стиле. По-моему, она вообще боится серьезных отношений. Хочешь с ней порвать – позови замуж. И Елена тотчас испарится.

– Почему?

– Понятия не имею, – пожала красивыми плечами Юлька. – Я не психолог. Может, она вообще не из тех, кто вступает в брак. Ты когда-нибудь слышал о Франсуа Рено?

– Ну, еще бы! – оживился Олег. – Главная роль в боевике «Крутые парни не умирают». Потрясное кино!

– «Крутые парни», – фыркнула Юлька. – Этот Франсуа был твоим предшественником. Одним из… Тогда еще – начинающий актер. Красавчик парень. Вся тогдашняя парижская пресса обсасывала их роман, пуская слюни умиления – «Русская Венера выбирает французского супермена». Так вот, когда Ленка ему отказала, парень не мог придумать ничего умнее, чем ширнуться и слететь с четвертого этажа.

– И что же? – вытаращив глаза, потрясенно позвенел цепью Олег.

– Дуракам везет. Остался жив, приземлился на газон. Только ноги переломал. Газеты подняли такую шумиху! Сделали ему хорошую рекламу. Продюсеры слетелись как мухи на… В общем, на больничной койке, уже через неделю после полета, он рекламировал зубную пасту. Личико-то не пострадало. Ну а дальше – дело техники. Пришили Франсуа новые ножки, и он опять побежал по дорожке. Прямо в Голливуд. Так что ему надо Ленке «спасибо» сказать.

– А она?

– А что «она»? – Юлька сунула в рот трюфелину. – Сказывали, когда она пришла навестить Франсуа в больнице, тот запустил в нее костылем. Черная неблагодарность! Но к моменту его выписки Елена уже бороздила океанские просторы на яхте какого-то американского судостроительного магната. Такая вот история, мой милый. Может, ты теперь тоже кем-нибудь станешь. Как Франсуа. Или сразу президентом России. Хочешь стать президентом, Олег?

– Не-а, – мрачно ответил Крылов. – На фига мне такой геморрой?

Юлька кокетливо улыбнулась. Ямочки на ее щечках призывно заиграли.

– Вот я, в отличие от Ленки, люблю всех своих мужчин. Правда, они быстро мне надоедают.

Олег впервые поглядел на нее заинтересованно.

– Слушай, – он хлопнул себя по лбу, – вспомнил, где я тебя раньше видел! Ты ведь снималась в фильме «Сладкие трусики»! Крутейшая вещь!

– Что ты орешь? – зашипела Юлька. – Ничего подобного. Я никогда не снималась в порнухе.

– Да? – вздохнул Олег. – Жаль. Там одна крошка, вылитая ты, особенно, когда улыбаешься, такие трюки проделывала – закачаешься. Ленке бы у нее поучиться.

– Да? – Юлька нагнула голову, чтобы скрыть блеск в глазах.

– Однозначно. Трахаешь ее – лежит как бревно. Аж все опускается.

– Зачем же тогда предложение делал? – ехидно спросила Юлька.

– Думал, может, изменится. Ну, хватит об этом. Может, поедем, покатаемся.

– Почему бы и нет? Только зайдем сперва в ювелирку. Я там себе браслетик присмотрела неплохой. Но мне необходимо мужское мнение. Я ведь сейчас, – Юлька завела глаза и сокрушенно вздохнула, – тоже одна… Временно…

Телефон Ника не отвечал. Даже мобильный. Ада пила вино и плакала. Так она реагировала на все удары, наносимые судьбой. Ада никогда не была бойцом. Один единственный раз в жизни настояла на своем, когда бросила Гнесинку, заключив свой первый контракт с модельным агентством. Лучше бы она этого не делала.

По крайней мере, сейчас могла бы поплакать на груди у матери.

«– Твой отец переворачивается в гробу. Он мечтал видеть свою дочь женой и матерью, а не шлюхой. Посмотри, на кого ты похожа. Мне стыдно смотреть родственникам в глаза.

– Мама, я не делаю ничего дурного. Просто демонстрирую модели.

– Я видела эти модели! Это все равно, что ходить голой! Какой приличный человек теперь женится на тебе?

– Кого ты называешь «приличными людьми», мама? Наших родственников? В Москве? В Израиле? Их сильно волновала наша судьба, когда мы потеряли отца? Каждый устраивается, как может. Я ни перед кем не собираюсь оправдываться. Мне надоело быть дылдой в обносках.

– Лучше дылда в обносках, чем потаскуха в бриллиантах!

– Не называй меня так! У меня мужчин в десять раз меньше, чем у нашей соседки. Да, я хочу нравиться, носить красивые вещи, иметь машину и дом с охраной! Крепость, где меня никто не достанет, не сможет написать на двери: «Смерть жидам!» Я хочу иметь много денег, чтобы перестать бояться жить!

– Что ж, живи, как хочешь. Только отныне забудь, что у тебя есть мать. А страх – он в тебе самой. И даже выставив тройной кордон охраны, ты не спасешься от себя…»

Дверь тихонько приоткрылась. Ада вздрогнула. В комнату осторожно прокралась маленькая собачонка на тонких ножках, нелепая и смешная, с умными, все понимающими глазами.

– Иди сюда, Тайка. Ты одна меня любишь.

Умильно завиляв хвостиком, собачонка запрыгнула на колени к хозяйке. Ткнулась влажным носиком в ладони.

Тайку Ада подобрала на улице. Щенок мок под дождем, и девушка не смогла пройти мимо дрожащего комочка. Характер у собачки был добрый и покладистый. Вот только Ника она невзлюбила с первой минуты.

– Это что еще за пугало? – увидев Тайку, брезгливо спросил Ник. – У тебя не хватило денег на нормальную собаку?

Тайка оскалила зубы и зарычала.

– Фу ты, мерзость какая, гони ее отсюда…

– Да, маленькая ты права, пора успокоиться.

Ада достала из тумбочки пузырек с красноватыми таблетками, высыпала их на ладонь. Тайка неодобрительно заворчала. Ада взяла одну, проглотила, запила вином.

– Я знаю, ты не одобряешь… Мне и самой не нравится. Но иначе не получается… Ты должна меня понимать. Ведь мы обе – дворняжки…

Зазвонил телефон. Ада схватила трубку:

– Ник?!

В трубке послышался ужасающий, замогильный голос:

– Сука, жидовка, убирайся вон из России…

Ада отбросила серую телефонную коробку. Как скорпиона. Как гремучую змею. Трубка ударилась об пол. По пластмассовому корпусу расползлась трещина, похожая на свастику… Уродливый паукообразный крест на разбитом надгробии отцовской могилы…

Ада закрыла глаза, зарылась головой в подушку.

Четырнадцатилетняя девочка одна в пустой квартире… И телефон… Он звонит, звонит, не переставая…

Она не берет трубку. Она боится. Боится, что может услышать снова: «Вы все подохнете…»

– Господи, – простонала Ада, – как мне избавиться от этого? Как?

Важный метрдотель в белом смокинге, завидев марининого спутника, расплылся в улыбке, как чеширский кот:

– Добрый вечер, Антон Викторович! Добро пожаловать. Давненько у нас не были. Прошу вас и вашу даму. Ваш столик всегда свободен.

Столик находился в углу, рядом с огромным аквариумом. За толстым стеклом плавала большая, похожая на акулу, рыбина. Марина украдкой постучала пальцем возле ее тупого носа – настоящая или нет.

Вышколенный официант принес меню.

– Что будете заказывать?

– Ваше фирменное блюдо, – наугад сказала Марина.

– Пить?

– Водку. – Марина с вызовом посмотрела на своего кавалера. Тот невозмутимо кивнул:

– Мне тоже.

Разряженные и раззолоченные дамы недоуменно поглядывали на девушку в турецких джинсах и дешёвом свитере. Марине стало не по себе. Она уже почти жалела, что ввязалась в эту авантюру. Чтобы скрыть неловкость, она достала сигарету. Новый знакомый протянул зажигалку.

Официант доставил хрустальный графин, налил две рюмки.

– За знакомство.

Марина залпом выпила содержимое рюмки, не поморщившись.

– Марина.

– Антон. – Ее спутник одобрительно улыбнулся.

– Ну, рассказывай, – Марина выжидающе затянулась. – Как случилось, что на этот вечер у тебя не оказалось девушки более подходящей, чем я? Может быть, это благотворительное мероприятие – приобщение бедной сиротки к светской жизни? Будет чем гордиться перед друзьями и оправдываться перед Всевышним? Я угадала?

– Нет, – помрачнев, сказал Антон, – не угадала. – Я легко мог бы пригласить любую из ваших «кукол Барби». Но я уже не настолько молод, чтобы впадать в эйфорию при виде смазливой мордашки. Мне больше по душе умные, симпатичные и независимые женщины, вроде тебя.

– Неужели? – подняла брови Марина. – Первый раз вижу мужчину, которому нравятся независимые женщины.

– Жаль. Ты имела дело не с мужчинами. К тому же, ты напрасно считаешь, что никто не может тебя понять. Я прекрасно знаю, каково это – вырасти без родителей и самому пробивать себе дорогу. У меня руки чесались дать по морде вашему менеджеру, когда он тебя обидел.

– У меня тоже, – призналась Марина. – Ты тоже детдомовский?

– Не совсем. До двенадцати лет у меня было то, что трудно назвать семьей.

– А потом?

Антон усмехнулся.

– Давай лучше выпьем за очаровательную женщину, которая, несмотря на все мерзости жизни, сохранила достоинство, оптимизм и веру в себя. За тебя, Марина.

Марина вдруг почувствовала, что краснеет. Едва ли не впервые в жизни.

Лене не спалось. Она долго ворочалась с боку на бок. Затем, не выдержав, пошла на кухню и выпила таблетку радедорма. Парадоксально – чем больше она уставала, тем хуже спала.

Завтра она поедет к родителям. Как всегда, раз в две недели, по воскресеньям. Лена наизусть знала программу их встреч.

Они, как всегда, скажут, что очень гордятся своей девочкой. Тем, что она сама всего добилась. Хотя они и желали для нее другого… Но она все равно молодец. Только ей скоро двадцать шесть, и пора уже подумать о создании семьи, о детях… Да и им так хочется понянчить внуков, пока еще не совсем состарились…А она будет виновато молчать, закусив губы. Разве она сможет им объяснить, что мужчины, с которыми она встречается, ей глубоко безразличны, что она сходится с ними без радости и расстается без сожаления?

Как можно объяснить, что она до смерти боится вновь почувствовать эту боль, такую, что невозможно ни дышать, ни двигаться, ни просто жить… Когда темнеет в глазах и обрывается внутри. И ты перестаешь ощущать что-либо, кроме этой боли, чувствуя себя чучелом, из которого вытряхнули внутренности и набили шуршащими зелеными бумажками… Боль от пустого и страшного слова: «Уходи…»

Если бы годы можно было вернуть… Если бы ей снова стало девятнадцать… Если бы не ее дурацкое тщеславие, не чудовищное упрямство… Если бы не блеск софитов и восторженных глаз, ознаменовавших рождение новой звезды… Если бы кто-нибудь объяснил тогда глупой девчонке, что, когда звезда догорает, остается горстка горького черного пепла…

Прошлое не возвращается. Никогда. Контракт на двенадцать миллионов франков. Вот реальность. Еще один звездный час. Еще один шок. Еще один счет в швейцарском банке, шубка, автомобиль, огромный дом там, где плещется за окнами лазурное море… Дом, где в каждой комнате по телевизору, чтобы не слышать леденящей душу тишины, не думать о маленьких детских ручонках, протянутых к ней со словом: «Мама»…

Мобильник Ника снова затрещал. Он недовольно поморщился. Наверняка, Ада. Она что, возомнила его, Ника, своей собственностью? Снова устроит истерику. Нет, с него достаточно. Пора завязывать. Поначалу Ада произвела на него впечатление спокойной, уверенной в себе особы. Самолюбивой и независимой, четко знающей, что ей нужно, помешанной на карьере. С такой не должно было быть проблем: повстречались-разбежались. И вся недолга. Но он ошибся. Попался, как мальчишка. Она оказалась настоящей истеричкой. В ней ощущался какой-то надлом, будто боялась чего-то. Ник всю жизнь старательно избегал таких женщин, с их комплексами и проблемами. Им хороший психиатр гораздо нужнее, чем любовник…

Припозднившаяся фигура внезапно возникла на дороге. Ник дал по тормозам, выскочил из машины, вне себя от ярости.

– Ты что, сукин сын, на тот свет торопишься?!

Сопливый мальчишка, лет семнадцати, в дерьмовой курточке, испуганно вжал голову в плечи:

– Я же шел на зеленый…

– Дома надо сидеть, а не шляться по улицам, кретин, дерьмо собачье!

Ник изо всей силы ударил парня кулаком по лицу. Тот упал, нелепо взмахнув руками. Из носа потекла темная струйка. Красные пятна расплывались на белом шарфе. Мальчишка, побелев, вытирал лицо кулаком и скулил:

– Не надо, я больше не буду…

– Козел! – Ник презрительно сплюнул на грязный асфальт. – «На зеленый…» Будет еще мне всякая тварь указывать, как ездить. Моли Бога, что жив остался.

Ник сел за руль и тронулся дальше. «Ну что за денек!»

Массивная железная дверь гаража захлопнулась, лязгнув железной челюстью. Ник облегченно вздохнул.

Вот его настоящий дом. Его вотчина, его крепость, куда нет доступа посторонним и любопытным. Здесь он может быть самим собой без боязни быть увиденным, услышанным, превратно истолкованным. Ник поставил машину и спустился вниз. Там находилась комнатка, обставленная всем необходимым. Ник опустился в кресло, положил ноги на столик. Ему вспомнился мальчишка на дороге. Ник поймал себя на мысли, что получил удовольствие, поставив на место этого сопляка. Он довольно потянулся. Взгляд его упал на стену, оклеенную цветными вырезками из журналов. Разномастные полуобнаженные красотки, радующие глаз. В центре – обложка «Вога» трехлетней давности. Зеленоглазая блондинка – волосы, отливающие жемчугом, фарфоровой бледности плечи в пенном кружеве роскошного белья… Улыбается, но не по-шлюшески призывно, а величественно, по-королевски… Было в ней нечто, заставляющее Ника задерживать дыхание, когда он смотрел на этот снимок. Девочки на соседних картинках периодически сменялись, но Она оставалась величиной постоянной. Надпись внизу гласила: «Русская Венера покоряет Париж.» Вычурно, но верно. Если бы он повстречал ее наяву… Ник вздохнул. Должно быть, осела где-нибудь в сытой жирной Европе. Ханжеской, богобоязненной, законопослушной, фальшивой до мозга костей, где на деле за всем скрывался страх перед неминуемым наказанием за малейшей проступок. Ник ненавидел Европу. То ли дело Колумбия! Там он чувствовал себя человеком, хозяином жизни. Был бы в свое время поумнее… Впрочем, он и в России неплохо устроился. Жаловаться не на что.

Ник встал, подошел к стене. Взгляд его сделался тяжелым, непроницаемым, как лондонский туман. Он надавил рукой на невидимую точку. Скрытая под вырезками дверца бесшумно отворилась, обнаружив маленький сейф. Ник порылся во внутреннем кармане и извлек остроносый ключ.

Впервые за вечер Марина поглядела на чесы. Последняя электричка уже ушла. Антон вопросительно посмотрел на девушку:

– Куда поедем!

Марина моментально собралась в комок, сделавшись колючей, как еж.

– Полагаю, к тебе. Ужин отрабатывать.

Антон нахмурился, произнес ледяным тоном:

– Говори, где живешь. Я отвезу тебя.

Марине стало неловко. Она нерешительно коснулась его руки:

– Извини, пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть. У меня и вправду ужасный характер. Давай поедем к тебе. Если ты, конечно, не против.

Черный «Мерседес» катил по ровному, как взлетная полоса, Рублевскому шоссе.

– Между прочим, – сказал Антон, – в нашем городке проживает одна из ваших «звездулек», Ада Беркер. Ужасно заносчивая девица.

– Нет, – покачала головой Марина, – это всего лишь маска. На самом деле она добрая, застенчивая и очень неуверенная в себе. В глубине души Ада стесняется своей работы. Глупо, конечно…

– Скажи ей, что, если она и дальше будет с такой скоростью носиться на этом ее красном «Феррари», то не миновать беды. Пусть самоутверждается другим способом.

– Типун тебе на язык! – возмутилась Марина. – Впрочем, ездит Ада, кажется, действительно, слишком быстро.

– Ха, «кажется…» Да она выжимает не меньше двухсот пятидесяти! Будет продолжать в том же духе – ее красивое личико скоро соскребут с асфальта.

От насмешливого спокойствия, с которым Антон произнес эту фразу, повеяло ледяным холодом. Марина пристально посмотрела на собеседника. На его лице не дрогнул ни один мускул. «Похоже, – подумала девушка, – этот человек немало повидал на своем веку, что так невозмутимо рассуждает о жизни и смерти.

Как, впрочем, и я…»

Дом Антона недоверчиво косился на окружающий мир щелеобразными, наподобие бойниц, окнами. Его вид напомнил Марине здание Бутырки. Внутреннее убранство если и могло поразить, то, скорее, аскетизмом – строгие пропорции, минимум мебели, правда, все добротное, фундаментальное, высшего качества. Большая холостяцкая берлога, с той лишь разницей, что все вокруг блестело чистотой.

– Ты живешь здесь один? – оглядевшись, спросила Марина.

– На первом этаже есть комната для охраны. И еще приходит одна женщина, убирается, готовит. Нина Петровна. Я называю ее экономкой. – Антон улыбнулся. Сейчас он совсем не выглядел надменным снобом, и Марина ощутила, как невидимая разделительная полоса, которую она для себя определила, начала вдруг принимать все более размытые очертания.

– Надо же… Я несколько иначе представляла жилище мафиози. А где бассейн, сауна, бильярд?

– Там, – неопределенно махнул рукой Антон, – все, кроме бильярда. Я даже не знаю, как держат кий. Вот картишки – это я понимаю. Так, значит, я, по-твоему, мафиози?

– Нет?

Их взгляды – его, подозрительный, и ее, испытующий, – скрестились. Антон, взъерошив волосы, коротко рассмеялся:

– Наверно, да…

Черная мраморная гидромассажная ванна своим размером напоминала маленький бассейн, а по обилию всевозможных кнопок легко могла поспорить с пультом управления космическим кораблем. Марина с наслаждением изгибалась под вибрирующими шаловливыми струями. Ржавое обшарпанное корыто в коммуналке, в котором частенько полоскались штопаные носки Степаныча, трудно было даже назвать ванной, а при одной мысли, что в него можно лечь, по телу Марины начинали бегать мурашки. Девушка, поморщившись, потрясла головой, отгоняя прочь назойливые мысли. Меньше всего ей сейчас хотелось думать о коммуналке, соседях, электричке и о том, что на смену этому безрассудному вечеру непременно придет холодное, унылое, серое утро.

– Ты там, часом, не утонула? – постучал Антон.

– Ох, извини, – спохватилась Марина, – выхожу. Какое можно взять полотенце?

– Любое! – крикнул Антон из-за двери. – Они все чистые.

Марина выбрала громадное, мохнатое, цвета рыжего солнца и, закутавшись, как кокон, появилась на пороге комнаты.

– Ты безошибочно определила, куда именно нужно прийти, – Антон поднялся с широкой кровати. Он уже скинул пиджак и галстук, а расстегнутый ворот рубашки придавал ему несколько фамильярный вид. – Что это – богатый опыт или интуиция?

– И то, и другое, – с вызовом вздернула подбородок Марина.

– Могу я попросить тебя…

– Смотря о чем…

– Надеть вот это, – он кивнул на небрежно брошенное на кровать нечто невесомое, точно сотканное из полупрозрачной паутины.

– Что это?

– Не узнаешь?

Сердце Марины учащенно забилось. Это было То Самое Платье…

– Значит, – сказала она, усмехнувшись, ты был настолько уверен в сегодняшнем вечере…

– Ни в чем я не был уверен. Взял под залог до завтра. Я хочу, чтобы ты его надела. Пожалуйста…

Это было произнесено мягко, но все же в его голосе ощущались повелительные нотки. Тон человека, не привыкшего к отказу. Марина секунду колебалась, но затем медленно развернула полотенце. От ее внимания не укрылся огонь, загоревшийся в черных глазах мужчины. Повседневная одежда спортивного покроя – джинсы, широкий свитер, – предательски скрывала ладную фигурку девушки: высокую грудь, тонкую талию, налитые упругие бедра…

– Слишком длинное… – Марина неловко переминалась с ноги на ногу, боясь сделать лишнее движение.

– Это поправимо, – невозмутимо сказал Антон и, нагнувшись, безжалостно оторвал золотистую бахрому, струившуюся по подолу платья.

– Что ты делаешь?! – Марина остолбенела от такого кощунства. – Теперь у тебя его не примут обратно!

– Я это переживу, – он подошел к девушке вплотную. Внезапно ее бросило в жар от его тяжелого, властного взгляда.

– Можно? – он осторожно дотронулся до ее очков. – Я давно хотел увидеть какого цвета твои глаза.

– Они серые…

– Никогда никому не говори этого… – Его лицо было так близко, что Марина могла разглядеть тоненькие черточки на полуоткрытых губах. – Твои глаза – цвета штормового моря…

Небо за окном начинало медленно сереть. Юлька зевнула, потянулась, залезла в холодильник, откопала яблоко и принялась лениво жевать. Только что она проводила своего нового приятеля… Юлька, поморщившись, вздохнула. В постели Олег оказался жутким эгоистом. Тоска. Да еще после с самодовольным видом, точно подросток после вечеринки, поинтересовался: «Ну, как?» Юлька тогда прикусила язык, чтобы не расхохотаться. Немудрено, что Ленка его бросила! Впрочем…

Девушка вытянула перед собой загорелую руку, запястье которой украшал изящный браслет с вкраплением бриллиантов.

«Ну что, получил, Маслов? Так-то, чмо. Я тебе не твоя жирная свинья-женушка!»

Глаза Юльки загорелись при мысли о потрясающих бриллиантовых сережках, очень бы подошедших к ее новому украшению. Не какая-нибудь дешевка за пятьсот баксов – настоящий шик. «Надо будет еще разок встретиться с этим дурнем Олегом…»

Над скучным однообразием грязно-белых панельных прямоугольников-высоток вставал унылый московский рассвет. Наступило воскресенье.

Глава 2

Дмитрию Грачевскому скоро должно было исполниться тридцать три – возраст Христа. Он всегда считал, что именно к этой дате мужчина должен добиться в жизни главного, а все последующие годы станут лишь закреплением позиций. Впрочем, выглядел Дмитрий моложе, что при его работе казалось скорее недостатком, чем достоинством.

Невысокий, худощавый, с задумчивым взглядом бархатных карих глаз из-под длинных, пушистых, темных ресниц. На людей, видевших его впервые, Дмитрий неизменно производил впечатление человека скромного, молчаливого, застенчивого. И они ошибались. За десять лет юридической практики Дмитрий Грачевский снискал репутацию одного из самых жестких, изворотливых, блестящих адвокатов столицы. Тонкий ум, поразительная память, железная логика, непредсказуемость и парадоксальность мышления, удивительная интуиция, позволяющая Дмитрию практически безошибочно определять настрой суда, магнетическое влияние, которое он умел оказывать на присяжных – от сентиментально настроенных дам до агрессивных старичков-пенсионеров. Все это делало его неуязвимым, непотопляемым, а дела, за которые он брался – заведомо выигрышными.

«Закон, – любил говаривать Дмитрий, – подобен швейцарскому сыру: в нем полно здоровых дыр. Грех этим не воспользоваться». Менее удачливые коллеги злословили, что Дмитрий способен вывернуть истину наизнанку и доказать, будто белое – черное, а черное – белое.

Ближе к вечеру, в четверг, в кабинете Дмитрия находились два посетителя. Один, что пониже и поплотнее, основательно утрамбовав тыльной частью тела, пониже спины, кожаный коричневый диван, курил, изредка тихо матерясь, поскольку в этом занятии ему несколько мешали массивные железные браслеты, плотно обхватившие запястья и накрепко соединенные между собой.

Другой, похудее и повыше, не обращая на свои аналогичные украшения ни малейшего внимания, прохаживался туда-сюда по ворсистому зеленому ковролину, способному вызвать ностальгию по жаркому лету и густой траве.

– Итак, – обратился к нему Дмитрий, – давайте повторим еще раз. Вы нанесли своему бывшему приятелю, гражданину Асламову, девять ножевых ударов, повлекших за собой его смерть, не потому, что он отказался разделить с вами прибыль от продажи партии героина, а, исключительно, защищаясь, так как тот первым набросился на вас, угрожая оружием – пистолетом системы Макарова.

– Истинная правда, дарагой, – подтвердил высокий, произнося слова с сильным южным акцентом.

Полный с готовностью закивал.

– Таким образом, мы имеем дело не с умышленным убийством, совершенным по предварительному сговору, из корыстных побуждений, что по статьей 105 часть 2 УК Российско Федерации наказывается лишением свободы на срок от восьми до двадцати лет, либо смертной казнью или пожизненным лишением свободы. А с непредумышленным убийством, совершенным при превышении пределов необходимой обороны, что по статье 108 час 1 предусматривает ограничение свободы на срок до двух лет или лишение свободы на тот же срок.

– Замечательно, дарагой.

– Далее. Вы закопали труп Асламова за городом не с целью сокрытия улик, а, будучи в состоянии аффекта, не отдавая себе отчета в содеянном.

– Так, так, дарагой. – Высокий радостно улыбнулся. – Именно, не атдавая атчета… Значит, мы можем палучить всего три года?

– Ну… – Дмитрий потер наморщенный лоб, – если суд сочтет представленные доказательства убедительными… Вы хотите, чтобы именно я занимался вашим делом или…

– Нет, нет, дарагой. Ми хотим, чтобы именно ты был нашим адвакатам.

– В таком случае, мы еще увидимся. На днях я приеду в СИЗО Матросской Тишины. – Дмитрий поднялся, сделав жест посетителям, объясняющий, что разговор исчерпан. Полный встал с дивана.

– А скажи напаследак, дарагой, – встрепенулся высокий, – нельзя ли будет палучить эти три года условна, а?

– Трудно сказать, – проникновенно произнес Дмитрий. – Все-таки вы вдвоем совершили убийство. К тому же в деле замешаны наркотики.

– Но ты пастарайся, дарагой, а? Ми за ценой не пастаим.

– Я сделаю все, что в моих силах, – заверил его Дмитрий, распахивая дверь кабинета. – До свидания.

– Да встречи, дарагой.

Четверо дюжих конвойных, томившихся в ожидании в коридоре, моментально взяли посетителей в «клещи».

Из окна Дмитрий пронаблюдал, как воронок с клиентами покидает дворик юридической консультации. Устало переведя дыхание, снова потер ладонью высокий лоб, который уже прорезали несколько неглубоких морщинок.

Ада купила себе большой букет роз, красных, как губы вампира.

С домработницей она столкнулась уже в дверях.

– Какие красивые цветы! Кто это вам подарил?

– Я сама, любимая, – нехотя призналась Ада.

Домработница слегка сконфузилась.

– Вы сегодня рано. Я все сделала, могу уйти?

– Конечно, Роза Абрамовна. Идите.

Оставшись одна, Ада подошла к большому зеркалу в великолепной резной раме, позвала собаку:

– Тайка, где ты? Сейчас мы будем поздравлять именинницу. Дорогая Ада, тебе сегодня двадцать шесть. Ты почти пенсионерка подиума. Правда, об этом никто не подозревает, и это здорово. С днем рожденья!

Затрезвонил домофон.

– Ада, – бодро сообщил охранник, – тут к тебе пришли представители налоговой инспекции.

– Что?! В семь вечера? А вы документы проверили?

– Конечно! – радостно заверил страж. – Все в порядке. Пропустить?

– Дурдом какой-то. Ну, пропустите.

Недоуменно пожав плечами, Ада открыла дверь. И тотчас, во весь голос распевая «Хэппи бездэй ту ю», в дом ввалились: Юлька – с огромной корзиной голландских тюльпанов и связкой воздушных шаров, за ней – Лена, с огромным, ощетинившимся разноцветными свечками, тортом, последней – Марина, с бутылками, фруктами и прочей снедью.

– Где оркестр, флаги и транспаранты? – Юлька извлекла из кармана спички.

– Тащи посуду, – водрузив торт на стол, распорядилась Лена. – Будем праздновать!

– Ой, – обрела, наконец, дар речи Ада, – это мне? И тюльпаны… мои любимые. Где вы их достали?

– Для «звезд» нет ничего невозможного, – заявила Юлька. Она извлекла из фирменного пакета бутылку «Дом Периньон» и бросила Марине, которая ловко, как кошка муху, поймала ее на лету.

– Класс! – восхитилась Юлька. – Открывай.

И, чиркнув спичкой, зажгла первую свечу.

Сексапильная брюнетка, стоя на подоконнике, старательно развешивала под потолком блестящую мохнатую мишуру. Завидев Дмитрия, кокетливо повела затянутым в узкую, с длинным разрезом, юбку, бедром.

– Добрый вечер, Дмитрий Сергеевич. А мы уже украшаем. Вон тот шарик не подадите?

Дмитрий протянул девушке красный елочный шар и, едва удостоив ее взглядом, кивнул в сторону массивной, обитой черной кожей двери с золоченой табличкой посередине:

«Терехов Иван Иванович. Директор.»

– Да… – с придыханием промолвила девушка, одарив Дмитрия самой чарующей секретарской улыбкой, а, когда он скрылся в кабинете, сокрушенно вздохнула.

– Верочка, добрый вечер! – в приемную ввалился запыхавшийся молодой адвокат из начинающих с объемистым рыжим кейсом под мышкой. – Иван Иванович на месте? Мне срочно…

– Он занят, – официальным тоном заявила сверху Вера. – Придется подождать.

В кабинете шефа за громадным дубовым столом восседал пухленький розовощекий человечек с блестящей макушкой и реденькими пучочками седых волос, топорщившихся из-за кругленьких, похожих на сдобные крендельки, ушек. Он смачно прихлебывал что-то из большого синего, в горошек, бокала. При появлении Дмитрия, круглое лицо его расплылось в приветливой улыбке.

– А, Дима, заходи. Чаю хочешь?

– Спасибо, – махнул рукой Дмитрий, – не буду. Домой поеду. Голова раскалывается.

– Магнитные бури, наверно, – важно изрек начальник. – Выпей кружечку с печеньицем. Сто грамм не предлагаю, ты за рулем.

– Лучше кофе.

– Сейчас, – Иван Иванович нажал пухлым пальчиком кнопку внутренней связи и заказал сексапильной Вере, вновь бросившей на Дмитрия томный взгляд, две чашечки.

– Ишь, как смотрит, – заметил он, лукаво подмигнув. – Когда-то и на меня девицы поглядывали. Ты ж у нас теперь знаменитость. Телезвезда!

– Да бросьте! – Дмитрий устало потер виски. – Вся нечисть ко мне валом повалила. Эти наркоторговцы сами попросились или вы прислали?

– Сами, – кивнул с набитым ртом директор. – После того, как ты отмазал Папишвили, твой рейтинг вырос до заоблачных высот.

– Да, – отхлебывая горячий ароматный кофе, задумчиво проронил Дмитрий. – Думал ли я, когда штурмовал МГУ, что всю жизнь буду возиться с подобной мразью…

– Что поделать, – развел руками Иван Иваныч. – Такая у нас работа: кто платит, тот и музыку заказывает. Я уже свое отвозился, слава Богу. Теперь вам, молодым, карты в руки. Ты лучший. За славу надо платить. Ну да ладно… Ты, наверно, за «бесплатниками» зашел? Вон, – он показал круглым подбородком на толстую стопку бумаг на углу стола. – Бери – не хочу. Тебе, по блату, привилегия – право выбора. Другие заберут, что останется. Ну-ка, что у нас тут?

Иван Иваныч нацепил очки в старомодной роговой оправе и потянулся за кипой.

– Так… Наркоман, изнасиловал малолетнюю сестру. Что морщишься? Не хочешь? Ладно. Маньяк, нападавший на старух. Семь жертв… А у нас, между прочим, каждый имеет право на защиту! Ха-ха. Бытовуха – во время совместной пьянки сын зарубил топором отца… Мораль: не пей с детьми. Разводы: алименты, дележ имущества… Вор-рецидивист, обманутые вкладчики… Не желаешь?

– Нет, – решительно отсек Дмитрий. – Хватит с меня вкладчиков!

– Так им и не выплатили?

– Ни черта. Ладно, давайте вора, разводы и еще кого-нибудь.

– Я гляжу, ты на разводах отдыхаешь! – Подмигнул директор. – Или тренируешься, на всякий пожарный? Сам-то когда женишься?

– Еще парочка «дележей» – и никогда.

– Что пожелать девушке, которая имеет все, ну или почти все? – Марина подняла бокал.

– Я знаю, что! – проникновенно произнесла, перебив, Юлька. – Обручальное колечко, надетое на пальчик неким загадочным, мифическим Ником!

Лена толкнула подругу ногой под столом.

– Не уверена, – погрустнев, вздохнула Ада. – Я, действительно, люблю его, и хотела бы стать его женой. Но для брака этого мало. Люди должны понимать друг друга. А мне все чаще кажется, будто мы с Ником говорим на разных языках. Иногда он смотрит на меня так, точно я, по-прежнему, девочка-подросток из бедной еврейской семьи, стоящая в старом платье на светофоре, а он – золотой мальчик, проносящийся мимо на своей черной «Волге»… Я чувствую себя всего лишь эпизодом в его жизни, и никакие деньги и слава не в состоянии этого изменить…

– Верно, – Лена обвела собравшихся серьезным взглядом огромных зеленых глаз. – Семья – вот главное в жизни. Но семья должна строиться на любви и уважении. Знаете, когда я только собиралась в модельный бизнес и раздумывала над первым контрактом, один человек сказал мне примерно следующее: «Картинка с твоим изображением будет висеть на стене в туалете у какого-нибудь извращенца, и он будет дрочить на него…». Грубо, но верно. Всем моим мужчинам нужны лишь мои ноги, грудь, громкое имя, фото в журнале… Им нет никакого дела до того, что я люблю Шекспира и Гумилева, Золя и Ремарка, Пуччини и Верди, лес и летний дождь… И если завтра вдруг я изменю цвет волос или форму носа, ни один из них не удостоит меня даже взглядом. А я хочу быть кому-то интересна такой, какой была до… Просто человеком. И быть уверена, что когда я постарею, перестану быть моделью, огонь в их глазах не померкнет.

– Дорогая, – язвительно встряла Юлька, – ты ждешь принца. Чудес в природе не бывает. Где же теперь тот умник, о котором ты говорила с таким надрывом? Держу пари: сидит в какой-нибудь жалкой конторе, где его имеют во все дыры за гроши. И жена – уродина, вроде масловской.

– Напротив, – Лена покачала головой. – Он преуспел. Я рада за него. Надеюсь, он счастлив… – закусив предательски дрогнувшую нижнюю губу, она отвернулась к темному окну, задрапированному тяжелыми портьерами.

– Подружка, выше нос! – захмелевшая Юлька поднялась со стула. В одной руке она держала рюмку с коньяком, другой, нагнувшись, обняла Лену за плечи, чуть покачнувшись. – Мы еще покажем этим кобелям небо в алмазах! Наслаждайся жизнью, испробуй все – вот мой девиз. Замужество – такая гадость, доложу я вам! А дети – брр, от них одни проблемы. Портится фигура, отвисает грудь… Потом у них появляются дети, и ты становишься бабушкой! Кошмар! Мне кажется, в тот день, когда меня назовут бабушкой, я свалюсь замертво! Знаете, чего бы я хотела? Вечной молодости! Да. Чтобы мужики устраивали из-за меня разборки, как в прошлом веке. Как же раньше бабам было классно: дуэли, рыцарские турниры… Гибель за Прекрасную Даму… Где они сейчас, наши рыцари без страха и упрека?

Ну, скажите мне, хоть кто-нибудь из окружающих нас красавчиков мог бы отдать за нас жизнь?

– Эк, тебя занесло, – сказала Марина.

– А что? – Юлька опрокинула содержимое рюмки в рот, туда же кинула «трюфелину». – Жаль, чертовски жаль, что наука не придумала средства от старости. Все бы отдала, включая мои обожаемые бриллианты. Вечная молодость, вечная красота…

Пританцовывая, Юлька подобралась к музыкальному центру, прибавила громкость и закружилась по комнате.

– Маринка-а, а ты чего ждешь от жизни? Колись! Принца на «Мерседесе»?

– Ага, на «Роллс-ройсе». Жду, пока деньги накоплю. На отдельную квартиру поменяться.

– Девочки, – встрепенулась Ада, – мы же можем помочь!

Лена и Юлька согласно закивали, почему бы и нет? Действительно, несправедливо – для них лишняя пара тысяч долларов – карманные деньги, а подруга ютится в коммуналке.

– Вот еще! – возмутилась Марина. – Я сама в состоянии о себе позаботиться. Слава Богу, не инвалид.

Я – не президент, вы – не МВФ. Ни у кого не возьму ни копейки. Это мой принцип, ясно?

– Как знаешь, – вздохнула Ада. – Мы только хотели помочь.

– Спасибо, девчонки, – Марина виновато улыбнулась. – Не обижайтесь. Вы же знаете мой дурацкий характер…

Она медленно подошла к окну, приоткрыла портьеру.

– Сколько же сегодня звезд… Пройдут годы, и совсем другие люди будут вот так же смотреть из окон…

И никто никогда не вспомнит, что жила на свете когда-то Марина Субботина…

– Разве обязательно нужно, чтобы вспомнили другие? По-моему вполне достаточно близких – детей, внуков… – промолвила Ада.

– Иногда я думаю об этом. У всех вас есть корни. У меня нет. Я пришла из ниоткуда и уйду в никуда. Семья, дети – это не мое. Такие, как я – одиночки. На моем генном уровне не заложена потребность к самовоспроизведению… Но я бы хотела, чтобы все узнали обо мне, о том, кто такая Марина.

Она обвела почему-то притихших девушек строгим внимательным взглядом.

– Не хочу уходить в никуда. Пронестись кометой, смерчем, падающей звездой…

– И весь мир содрогнется! – подхватила пьяная Юлька. – Между прочим, девочки, по телеку передавали, сегодня – ночь звездопада! А когда падают звезды, можно загадывать желания! Идемте же, выберем себе по симпатичной падающей звездочке. Надеюсь, светила будут к нам благосклонны, – мы ведь, как-никак, их земные коллеги!

– Интересно, – задумчиво проронила Ада, – им тоже больно падать?

– Древние говорили, – тихо промолвила Лена, – будьте осторожны в ваших желаниях. Иногда они имеют свойство сбываться.

– Вот и пусть сбываются! – задорно возразила Юлька. – Прекрати свои пророчества, Кассандра![1] Кто со мной, навстречу звездам?

В «Тойоте-Карина Е» цвета «мокрый асфальт» Дмитрий Грачевский не спеша передвигался по сумеречному городу. Затарахтел мобильник.

– Слушаю.

– Дима, – проворковал грудной женский голос, – я соскучилась. Может, встретимся сегодня?

– Извини, но я очень устал. Был трудный день. Увидимся в выходные.

В чувственном сопрано прорезались металлические нотки:

– В прошлый раз ты был занят…

Глаза Дмитрия механически следили за дорогой. Он даже не пытался вникнуть в смысл адресованных ему слов. Когда голос в трубке иссяк, Дмитрий, стараясь соблюсти максимально мягкую интонацию, произнес:

– Отлично. Значит, до воскресенья. Пока.

– Проклятие, – пробормотал он через минуту, выруливая на обочину, – я снова пропустил поворот…

Дмитрий опустил стекло, вглядываясь в заоконную тьму. Справа, опираясь на частокол колонн, таращилось на него черными глазницами ночных окон, монументальное здание Ленинской библиотеки. Рука Дмитрия, извлекшая из бардачка карту московских дорог, задумчиво опустилась на колено…

В тот солнечный майский день в читальном зале Ленинки яблоку негде было упасть. Горячая пора – подготовка к летней сессии. Дмитрий штудировал книги по международному праву, готовясь к сдаче кандидатского минимума. Ему было двадцать пять…

Семь лет назад, в такой же погожий майский день, выпускник средней школы маленького провинциального городка Дима Грачевский садился в скорый поезд «Ставрополь – Москва».

– Делать тебе нечего, – хмуро сказал ему на перроне отец. – Выучился бы здесь, у меня пока практиковался. Со временем моя контора станет твоей.

Раздражение отца было понятно. Он основал небольшую частную адвокатскую контору в их городке и не мог понять, на кой черт его единственный сын отправляется за тридевять земель на поиски неведомой удачи. Но никакие разумные доводы не смогли удержать Димку дома. Его манила Москва – далекая, холодная, капризная, загадочная. Он был молод, честолюбив, полон энергии и желания покорить этот надменный мегаполис.

За годы учебы на юрфаке МГУ Димка не оттягивался по кабакам с собратьями по общаге, не принимал участия в их шумной, веселой студенческой жизни, за что прослыл неисправимым «ботаником». Постоянной девушки у него тоже не было. Несмотря на успех у противоположного пола, Дима избегал длительных отношений – это было слишком хлопотно и требовало времени и затрат. Первые три года столичной жизни он посвятил постижению мудреных основ всевозможных законодательств, последующие – работе в небольшой юридической конторе. Вскоре Дмитрий уже имел свою практику и смог позволить себе переехать из общаги в однокомнатную квартиру недалеко от работы. Перед защитой красного диплома Дмитрий, в отличие от большинства однокурсников, растерявшихся перед неизвестностью завтрашнего дня, готовясь начать крестовые походы в поисках работы, смотрел в будущее без тени страха и сомнения. Он перешел в весьма солидную консультацию, где уже успел хорошо себя зарекомендовать.

К двадцати пяти Дмитрий поменял однокомнатную на «двушку», купил подержанный автомобиль и решил получить кандидатскую степень. Она была нужна ему исключительно для удовлетворения своего тщеславия – в глубине души он еще оставался провинциалом, жаждущим славы и признания, ни на минуту, не забывавшим о том, что квартиру он лишь снимает, прописку имеет временную, а ездит на подержанных «Жигулях», постоянно путаясь в сложных развязках московских дорог.

«Ну, ничего, – говорил Дима себе, – еще немного, и…»

– Извините, здесь свободно?

Дмитрий оторвался от «Международного права» и обмер. На него смотрели самые огромные зеленые глаза, какие только доводилось встречать.

– Вон, поглядите, летит! Как классно! – Юлька захлопала в ладоши. – Давай, именинница, ты – первая, загадывай!

– Я вообще-то в это не верю, – нерешительно произнесла Ада.

– А кто верит? Это же игра. Не хочешь – не надо. Тогда я. Внимание! желаю вечную молодость и красоту. Во как! – Юлька горделиво оглядывалась. Налетевший ветер взлохматил каштановые кудри. – Кто следующий?

– Я, – засмеялась Марина. – Вон моя падает, голубенькая. Хочу деньги и власть.

– И что ты собираешься с ними делать? – поинтересовалась Ада.

– Не волнуйтесь, распоряжусь не хуже президента.

– Так, – объявила Юлька, – Маринке больше не наливать. Ада, ты решилась?

– Да, – кивнула она, поддавшись общему веселью. – Начать жизнь сначала. Это звезды могут исполнить?

– Запросто, – заверила Юлька. – Лена, ты осталась. Лена! О чем ты думаешь – скажи, – пропела она.

– Что? – Лена вздрогнула, точно отрешившись ото сна.

– С добрым утром, Ваше Высочество! А мы тут балуемся – желания загадываем. Давай, колись, что ты хочешь больше всего?

– Самое заветное…

– Самое…

– Не знаю, – зябко поежившись, сказала Лена. – Глупости все это.

На кухне аппетитно запахло мясом, тушеным с овощами. Дмитрий разогревал ужин. Он любил и умел готовить. «И зачем жениться? Так, пока не забыл: „Жилищное законодательство“, серая книжка…» Дмитрий подставил табурет, залез на книжные полки. «Кажется, она». Он потянул за корку, но книга не желала вылезать. Дернул сильнее и, потеряв равновесие, рухнул вниз.

«О, черт!» С досадой потирая ушибленный бок, Дмитрий поднял серый сборник. Уильям Шекспир. «Сонеты.»

Он встал. Подошел к окну. На черном небе висела круглая, похожая на блин, луна. И звезды… Сколько же их было этой ночью! Как давно он не видел такого количества маленьких, мерцающих, подмигивающих точек на московском небе. Или просто не смотрел вверх?

«Стоял душный, влажный майский вечер. От земли поднимался густой пар. Прямо над головой заливался одуревший от весны соловей.

Ее глаза отливали спелой зеленью. Ее волосы пахли не то сиренью, не то жасмином. Ее губы были сочны и влажны… Он читал ей Шекспира. Наизусть.

Он обнял ее, пьянея от прикосновения к хрупким, теплым плечам. Рука сама скользнула вниз, расстегивая пуговицы на простеньком платье, легла на горячий округлый холмик нежной груди…

На мгновение девушка напряглась всем телом, а затем вдруг стала податливой, мягкой, как ткань ее платья…

– Я люблю тебя, Лена, – шептал он, целуя ее, – я тебя люблю…

Она чуть отстранилась. Огромные потемневшие глаза заглянула ему в лицо:

– Я тоже люблю тебя, Дима…

– Поедем ко мне? – хрипло прошептал он, внутренне трепеща перед ее отказом.

– Да, – выдохнула она, – да…»

Резкий телефонный звонок вывел его из оцепенения.

– Слушаю.

– Дима, я тут подумала, может быть, нам стоит попробовать начать жить вместе?

– Зачем? – он сморщился, как от зубной боли.

– Н-ну… – замялась трубка, – мы получше узнаем друг друга…

Внезапно Дмитрий ощутил прилив чудовищной усталости. Такой, что не осталось сил ни слушать, ни думать, ни говорить.

– Детка, – произнес он, как можно мягче, – я иногда развожу людей, проживших вместе по двадцать лет так до конца и не узнавших друг друга. К тому же в недосказанности есть своя прелесть. Я не считаю это хорошей идеей.

– Иногда мне кажется, – резко заявила трубка, – что нам лучше расстаться.

– Раз, кажется, значит, так тому и быть, – с облегчением сказал Дмитрий.

Трубка зарыдала. Истеричный голос произнес тираду о том, что он, Дмитрий, не умеет некого любить.

– Я никогда не говорил тебе, что люблю, – возразил он.

Трубка продолжала кричать и плакать. Дмитрий осторожно нажал на рычажок и включил автоответчик, сообщавший об отсутствии хозяина.

– Ада, телефон!

– Девочки, – поговорив, просила Ада, – это Ник. Ник! Он вспомнил, он сейчас приедет поздравить меня!

– Вот видишь, – важно изрекла Юлька, – а ты не верила звездам. Он сделает предложение, и твоя жизнь изменится.

– Интересно посмотреть на твоего мучителя, – заговорщицки подмигнула Марина.

– Думаю, нам лучше уйти, – предположила Лена.

– Ну, уж нет, дудки, я не двинусь с места, пока не познакомлюсь с роковым мужчиной, – заявила Юлька, удобно устраиваясь в большой мягком кресле.

– Пожалуй, я тоже, – кивнула Марина. – Очень интересно.

– Девочки, только я вас умоляю, – не сболтните лишнего! Он такой обидчивый.

– Как хотите, – сказала Лена, – а я еду домой. Им нужно побыть вдвоем.

Я вызываю такси.

– На кой тебе такси? – фыркнула Юлька. – Ты же не пила.

– А шампанское?

– Ха, это лимонад. С него только в туалет бегать.

– Мы все уйдем, – заверила Марина. – Только поздороваемся. Лен, подбросишь меня на вокзал?

– Конечно, на такси.

– Трусихи!

Ник купил для Ады браслет, не очень дорогой, но изящный. Он вполне мог сойти за Тиффани. Ник оставался верен своему принципу – расставаться, по возможности, красиво. Ник довольно погладил руль и улыбнулся. Последняя ночь – и все. Он сыт ею по горло.

Переступив порог ее дома, Ник вновь поморщился при виде крикливого, помпезного убранства.

«Дворняжка. Ей сколько денег не дай…»

Счастливая и сияющая, Ада выглядела превосходно, но ее лимонное в черный горох платье с большим бантом пониже спины было кошмарным.

«Не дай Бог с такой женщиной появиться на посольском приеме – помидорами закидают. И она претендовала на нечто большее, чем несколько ночей! С ее профессией, родословной, вкусом! Нет, он не повторит ошибки отца – вульгарная шлюха никогда не станет матерью его, Ника, детей. Ни одна из этих женщин не стоит его мизинца.»

– Ник, я хочу познакомить тебя с моими подругами.

Его губы заранее сложились в саркастическую улыбку. Очередная порция глупеньких расписных красоток. Одна за другой в гостиную вышли три девушки. Первая – как раз то, о чем Ник подумал – девица с вываливающейся из выреза платья грудью, и выражением «Трахни меня» на кукольном личике. Пожалуй, ею можно будет заняться. Вторая – сама невзрачность. И где Ада ее откопала? Какая-нибудь библиотекарша или учительница. За очками лица не видно. Третья…

В голове Ника защелкали, замелькали некогда накрепко впечатавшиеся в сознание кадры.

Фарфоровая блондинка в пенном кружеве белья…

«Русская Венера покоряет Париж.»

«Не может быть…»

Она протянула узкую прохладную, без единого кольца, ладонь. Улыбнулась приветливо, дружелюбно:

– Лена.

– Вы не снимались для «Вога» несколько лет назад? – обрел он, наконец, дар речи.

– Да, но это было давно.

– Я знал, – пожирая ее глазами, произнес Ник, – что рано или поздно встречу вас. Это – судьба.

Девушка растерянно посмотрела на Аду. Та замерла, бледнее, нервно теребя браслет на запястье.

– Извините, сказала Лена, – мне пора. Кажется, такси подъехало. Приятно было познакомиться.

– Я провожу вас, – с горячностью воскликнул Ник.

Ада была близка к обмороку.

– Нет, спасибо, – отрезала Лена. – Ты идешь, Марина?

Ник проследовал за ней в прихожую. В коротком белом, отделанном норкой пальто, она смотрелась еще более умопомрачительно.

– Мы встретимся, – пообещал Ник.

Лена резко обернулась.

– Послушайте, – отчеканила она, – не в моих правилах общаться с мужчинами моих подруг. Но даже не будь вы таковым, я никогда не стала бы иметь с вами дела. Вы – самый наглый, самовлюбленный, беспринципный тип, которого я когда-либо знала. И я буду очень рада, если больше никогда вас не увижу. Прощайте!

– Ошибаешься, детка, – тихо проговорил Ник, глядя, как желтое такси исчезает в ночи. – Мы встретимся, и не раз. И ты станешь моей. Это – судьба.

При подъезде к дому Юлькин кабриолетик, шкрябнув низким днищем по разбитому асфальту, плюхнулся в большую яму.

– Твою мать!

Юлька открыла дверцу и с размаху наступила золотистой туфелькой от Москино в холодную грязную лужу, утонув по щиколотку.

Высказав все, что думает, о российских дорогах, погоде и работе дворника, Юлька подняла голову вверх и остолбенела – в одном из окон ее квартиры горел свет.

– Что за дьявол… – пробормотала она. У родителей ключей от нового замка не было. Может, просто забыла выключить?

Свет погас и переместился в соседнюю комнату. Юльке сделалось не по себе. Охраны в ее ведомственном доме не было, только полуглухая консьержка, кому нужны в наше время престарелые академики? Девушка еще раз прокляла себя за лень, из-за которой до сих пор не нашла себе жилье поприличнее. Лихорадочно прикидывая, что предпринять, она вспомнила об охране, дежурившей в круглосуточном магазине неподалеку.

Молоденький симпатичный, атлетически сложенный охранник скучал в винном отделе. Когда Юлька изложила ему свою просьбу, он, восхищенно оглядев ее с головы до пят, молодцевато поправил кобуру на поясе и скомандовал:

– Идемте.

«Великолепный экземпляр, – подумала Юлька, – надо будет познакомиться с ним поближе…»

– Мне кажется, я видел вас по телевизору, – нарушил молчание парень, – в рекламе…

– Презервативов, – подсказала Юлька. – Да и во многих других. Я ни от какой работы не отказываюсь. Мои подруги, те все выбирают. А по мне, что резинки, что жвачки – лишь бы платили хорошо. О, черт, какие скользкие туфли!

– Совершенно с вами согласен, – кивнул, подхватывая девушку, охранник. – Меня Сережей зовут, а вас?

– Юля, – ямочки на ее щечках заиграли. – Вот и пришли.

Возле подъезда, остервенело сигналя, растянулась вереница машин, желающих проехать. Им мешал Юлькин «БМВ».

– Сейчас уберу! – Рявкнула Юлька. – Да заткнитесь вы, пошли в задницу!

– Нервные какие! – она одарила Сережу чарующей улыбкой.

В вагоне последней электрички, кроме Марины, находились дедок бомжатского вида с костылем и старушка с большой сумкой на колесиках. За пыльным окном проплывали то огоньки домов, то черные, словно обугленные, стволы деревьев.

Помимо воли, мысли Марины уносились в ту неожиданную ночь…

Девственность она потеряла слишком давно, чтобы об этом вспоминать. С тех пор она научилась относиться к сексу, как к неизбежному злу, вроде приготовления пищи, чего Марина терпеть не могла. Вначале мужчины использовали ее, затем она научилась «иметь» их. Это не преподают в школе. А зря. Марине, во всяком случае, данный «предмет» пригодился в жизни ничуть не меньше, чем русский язык, математика или рисование.

Директор детдома, обожавший «лолиток» – возможность не идти работать на чулочно-носочную фабрику, а продолжать образование в медучилище. Декан училища – направление на вечернее отделение мединститута, отделения косметологии. Начальник РЭУ – ордер на комнату в доме недалеко от станции. Завкафедрой – помощь в трудоустройстве в престижное модельное агентство. И многие, многие другие… Чьи имена и лица постепенно стирались в памяти, уступая место следующим. Марина не считала себя проституткой. Она пыталась выжить, как могла, будучи совсем одна в огромном враждебном мире.

Но последняя ночь выбивалась из общего ряда.

Он сказал: «Расслабься. Перестань играть. Будь собой». Внезапно она подчинилась магии этих слов, опыту его рук, умению губ… Это был взрыв, всплеск чувств и эмоций неожиданных, не изведанных прежде. Безумный танец страсти и гармония тел… Никогда раньше ей не было так хорошо с мужчиной.

Это напугало ее. Мимолетная интрижка, лекарство от скуки, возможность лишний раз попрактиковаться, удовлетворение любопытства – вот, чего ожидала она от той ночи. Ничто большее не входило в ее планы. Но даже при воспоминании ее тело начинало гореть…

«К черту… – Марина стиснула зубы. – Все в прошлом. Больше мы не увидимся. Никогда.»

На платформе «НАТИ» в вагон ввалились два подвыпивших юнца в замызганных куртках. У одного из сумки торчала поллитровка. Завидев одинокую девушку, они переглянулись и, осклабившись, направились прямо к ней. Один, бритоголовый, косящий под «крутого», обнажив в улыбке желтые щербатые зубы, уселся напротив. Другой, в надвинутой на нос кепке, плюхнулся рядом, дохнув перегаром, как Змей Горыныч. Марине не понравилось выражение их глаз. Она слишком хорошо знала этот недобрый блеск – смесь похоти и злобы.

– Малютка, тебе не скучно?

Марина, нахмурившись, промолчала.

«Кепочка» положил красную, с грязными ногтями, руку ей на колено.

– Убери лапы, – твердо сказала девушка.

– Глянь, какая цаца, твою мать… Будет целку корчить. Пойдем в тамбур, побалуемся.

Марина пристально оглядела того и другого.

– Ладно, пошли.

Парни, довольно переглянувшись, заржали.

– Так бы и сразу, – сказал бритый. – Чего ломаться-то? Всегда нужно по-хорошему. Тебя как звать?

– Катя. А вас?

– Меня Толик, – с пафосом произнес «кепка», а он – Вадик.

– Мои любимые имена.

– Слушай, – причмокивая слюнявым ртом, поинтересовался Толик, – а ты минет умеешь делать?

– Только этим всю жизнь и занимаюсь, – заверила Марина, остановившись в тамбуре. – Правда, для этого тебе придется расстегнуть штаны.

Путаясь в застежке, обрадованный попутчик принялся стаскивать грязные джинсы.

– Хлебнешь? – указывая на бутылку, спросил Вадик.

– После. О, неплохой у тебя дружок. – Улыбка девушки сквозь стиснутые зубы и ненавидящий взгляд не предвещали ничего хорошего. Но парни этого не замечали. – Ты, наверно, им гордишься?

– А то! – довольно хмыкнул тот.

– Тогда тебе тяжело будет с ним расставаться.

В мгновение ока в свободной руке Марины блеснуло лезвие ножа.

– Ты что, больная?! – завопил «кепка».

– Не дергайся, – глаза ее были столь же безжалостны и холодны, как серая сталь. – Ну, как, все отрезать, или одно яйцо на память оставить?

– Чокнутая… – второй испуганно попятился к выходу.

– Стоять, твою мать, или я твоего дружка кастрирую.

– Вадик, стой! – заблажил Толик. – Слушай, ну ты чего? Пусти!

– А я ненормальная, – поигрывая ножом, невозмутимо сообщила Марина. – У меня и справка есть, из психушки. Мне ничего не будет. Полечат – и выпустят. В казне денег нет, чтобы долго держать, знаете?

В поросячьих глазках парня застыл ужас.

– Так-то я смирная, – пояснила Марина, – только насильников не люблю.

– Да мы вовсе не насильники, ты нас не так поняла! – заверещал Толик. – Мы думали поразвлечься, хотели по-хорошему…

– Вот и повеселитесь, – пообещала Марина. – Ты, придурок, открывай дверь. Теперь прыгай.

– Да ты что! Я разобьюсь!

– Ни хрена тебе не будет. Скорость маленькая, скоро станция. У тебя нездоровый цвет лица – надо больше бывать на свежем воздухе. Ну, прыгнешь, или… – Марина сжала руку.

– Да, – прохрипел парень.

– Вперед.

Темная фигура, оторвавшись от подножки, с диким воплем, приземлилась на насыпь. Марина проследила взглядом, как Толик поднялся и неловко заковылял в сторону станции.

За спиной у нее хлопнула дверь. Дружок «сделал ноги».

– Скотина.

Марина убрала лезвие и спрятала нож в карман. Затем вернулась в вагон, на прежнее место.

– Дочка, – участливо обратилась к ней старушка, – ничего тебе хулиганы не сделали? Может, машинисту сообщить? Милицию позвать?

– Все в порядке, – сказала Марина. – Не волнуйтесь. Я сама могу о себе позаботиться. Они ушли.

Вспомнив взгляд Ника, Лена зябко поежилась. Что-то ее обеспокоило, но она никак не могла понять, что именно. Может, Юлька права – Лена перестраховщица? И вдруг, как озарение – Франсуа Рено.

Его взгляд. Он смотрел так же, когда… вводил дозу.

Ей стало страшно.

«Нет, не может быть! Какие глупости!» Она замотала головой, стараясь отогнать назойливое видение.

«Сегодня – ночь звездопада.»

Лена накинула пальто и вышла на балкон.

«– Можно загадывать желания…

– Самое заветное…

– Светила должны быть к нам благосклонны…»

«Душный майский вечер. Запах жасмина. Огонь желания и трепетная нежность в темных глазах мужчины. Жар его рук. Голос, срывающийся на страстный полушепот…

Я не хочу хвалить любовь мою, – Я никому ее не продаю![3]

Горбатая тень от настольной лампы. Гитара в углу. Книги на полу. Смятая постель…

– Почему ты не сказала, что я первый?

– Я… я боялась. Девчонки в институте говорят, что мужчины не любят девственниц… Ты еще хочешь со мной встречаться?

– Глупенькая. Я рад, я безумно счастлив! Выходи за меня замуж.

– Что?

– Не торопись. Подумай. Я подожду.

– Я согласна, согласна!»

Одна из звезд вдруг сорвалась с места и начала медленное скольжение по черному полю Вселенной.

– Я хочу, – неожиданно для себя самой призналась Лена, – все вернуть. Вернуть его.

– Как ты мог так меня унизить! – кричала Ада.

– Перестань, – железным тоном отрезал Ник. – Я хотел быть вежливым с твоими подругами, только и всего. Но даже если бы я стремился к чему-то еще – это тебя не касается. Кто ты такая, чтобы указывать мне, с кем и как себя вести? Прекрати визжать сию минуту. Или мы проводим незабываемый вечер, или я уезжаю.

– Ты никогда не любил меня. – По щекам девушки катились крупные слезы. – Ты меня в грош не ставил. Как я раньше не понимала, не видела… Не хотела замечать…

Она опрометью выскочила на кухню, достала из ящика стола упаковку с малиновыми шариками, выдавила несколько штук на ладонь, запила водой.

«Надо успокоиться. Надо выставить его вон. Пусть убирается! Нет, нужно его удержать, я не могу без него!»

– Ада, – крикнул Ник, – телефон!

Звонила мать. Поздравляла с днем рождения.

– Мама, – зарыдала Ада в трубку, – мне плохо, мама…

– Ты пьяна?

– Нет, нет, – Ада отчаянно замотала головой. Таблетки начинали действовать, путая мысли, нагоняя сон. – Я не нужна ему… Я никому не нужна. Почему?!

– Ты сама выбрала эту участь.

Голос матери безжалостно бил по голове.

– Нет, я хотела стать лучше, хотела, чтобы меня любили… – пыталась оправдаться Ада.

Ник осторожно прикрыл дверь в комнату. Затем пошарил у Ады в сумочке, нашел записную книжку.

– Веденеева Лена. Прекрасно.

Он успел переписать номер и адрес, когда на пороге появилась Ада. Она была так бледна, что макияж смотрелся отдельными пятнами теней и румян.

– Что-то мне нехорошо, Ник, – пролепетала она, – извини…

– Ничего. Все пройдет.

Он подхватил девушку, отнес в спальню, положил на кровать.

– Все будет хорошо.

Ада приоткрыла сонные глаза.

– Ты уходишь, Ник?

– Прощай, Ада. Мне было неплохо с тобой.

Ник поцеловал девушку в лоб и быстро сбежал вниз по лестнице. Он ликовал!

– Она будет моей, – сообщил Ник железному другу, любовно оглаживая его влажный от дождя капот.

– Лена Веденеева никуда от меня не денется. Все, все женщины продажны, знаешь это? Интересно, какова ее цена?

– Здесь, – сказала Юлька.

Охранник достал пистолет, передернул затвор:

– Отпирайте.

Юлька осторожно повернула ключ в замке. Парень толкнул ногой дверь, та распахнулась. Из спальни доносилась музыка.

– Не двигаться!

На кровати валялся Маслов. Он жрал чипсы, запивая пивом. При виде нацеленного на него дула моментально задрал вверх обе руки, причем в одной продолжал держать банку «Гиннеса», а в другой – упаковку «Эстреллы». Только теперь Юлька вспомнила, что не забрала у этого негодяя ключ.

– Ах ты, скотина, сукин сын, ты что здесь делаешь?!

– Руки можно опустить? – вежливо поинтересовался Маслов.

– Милицию вызывать? – спросил Сережа.

– Сама разберусь. Я щас у тебя всю опущу, козлина.

– Вы уж простите, ради Бога, – она виновато потупила глаза, повернувшись к охраннику. – Заглядывайте ко мне в воскресенье на чашечку кофе…

– С удовольствием, – отрапортовал он, пряча пистолет в кобуру. – Вы уверены, что моя помощь не потребуется?

– Не беспокойтесь. Еще раз извините.

– Малышка, – сказал Маслов, когда дверь за охранником закрылась, – твой наряд способен вызвать эрекцию и у покойника. Ты, кажется, хотела мне что-то опустить?

– Сейчас, – пообещала Юлька, нащупав щетку с длинной ручкой.

– Ой, не надо! – уворачиваясь, вопил Маслов. – Я больше не буду!

Остановилась мстительная Юлька, только когда щетка переломилась пополам.

– Ну, чего приперся?

– Ой, блин, – стонал Шурик, – ты мне точно позвонки сместила.

– Вот и топай к жене – пусть полечит.

– Да ладно, Юль, я мириться пришел. Смотри, что я тебе принес…

Перегнувшись пополам, Маслом проковылял в прихожую, достал из кармана куртки коробочку, обшитую черным бархатом.

– Открой.

Внутри лежала красивая брошь в виде стрекозы.

– Почти как у Шэрон Стоун, – горделиво заметил Маслов, – даже лучше.

– Феониты или цирконий? – фыркнула Юлька.

– Да ты че, без глаз?! – возмутился Шурик. – Натуральные брюлики! В «Бриллиантовом мире» брал, вон чек, можешь проверить.

– И откуда ж у тебя такие деньги? – усомнилась Юлька.

– Я ж и пришел рассказать, да ты, дура, блин, мне чуть хребет не сломала. Мне выдали задаток под одно выгодное дельце, так что скоро я разбогатею.

– Дура – твоя жена, – парировала Юлька. – Плевала я на твои богатства.

– Фу, как грубо для девушки с двумя высшими образованиями.

– Не нравится – проваливай. Тебя никто не держит.

– Слушай сюда, балда, – Маслов дернул Юльку за руку, и та, потеряв равновесие, рухнула к нему на колени. – Мне, наконец, подфартило. Получил классный заказ. За эту работу я получу кругленькую сумму, и мы с тобой отправимся в круиз вокруг света. А, как тебе?

– Жену с ребенком тоже захватишь? – ехидно поинтересовалась Юлька. Ее платье сбилось, и теперь полуобнаженная грудь находилась аккурат напротив загоревшихся глаз приятеля.

– К черту жену… – он повалил Юльку на кровать, нетерпеливо освобождая от немногочисленных остатков одежды. – Танька мне осточертела. Я хочу развестись…

Юлька попыталась подняться, но то ли начал действовать выпитый у Ады коньяк, то ли накопившаяся дневная усталость… Она закрыла глаза и, чувствуя, как по телу разливается сладостная истома, прерывисто задышала…

В подъезде у батареи тусовалась стайка подростков.

– А ну, кыш отсюда, – сказала Марина, – орете на весь дом.

– Ладно, мы будем тихо, – шмыгнул простуженным носом тот, что постарше, – холодно же…

– И чего вам дома не сидится!

– Дома… – хмыкнул парнишка, – отец опять пьяным нажрался, мать колотит. – И добавил с внезапной злостью: – Я его убью когда-нибудь, гада.

– Я те дам «убью», – Марина порылась в сумке, достала круг варенокопченой колбасы, отломив, протянула подростку.

– Не надо… – неуверенно проговорил тот.

– Бери, пока дают. Вот выучишься, пойдешь работать, снимешь комнату, будешь жить один. А им ты уже не поможешь.

– Меня кореш обещал пристроить, – чавкая, сообщил парень. – Он травкой торгует. Такие бабки гребет – мама дорогая.

– Сажать надо твоего кореша!

– Если б хотели – давно бы посадили, – рассудительно заметил подросток. Че, думаешь, менты не в курсе?

– Не знаю, – вздохнула Марина. – Наркотики это смерть. Они же делают деньги на человеческих жизнях – разве вы не понимаете?

– Никого насильно не заставляют их брать, – упрямо сказал парень. – Не я, так другие найдутся.

– Много ты понимаешь… – Буркнула Марина. – И чтобы – ни звука.

В коридоре на Марину налетел веселый Степаныч. В руках он бережно, как ребенка, держал бутылку «Столичной».

– Мариночка! – просиял он, – тебя там гость дожидается. Хороший человек!

– Какой еще гость? – недоуменно пожала плечами Марина, открывая дверь в комнату.

Перед включенным телевизором в кресле дремал Антон. Когда дверь скрипнула, он тотчас подскочил, но, увидев Марину, потер глаза и улыбнулся:

– Привет.

Помимо воли, сердце девушки заколотилось так, что стало больно груди.

– Это ты Степанычу на водку дал? – спросила она первое, что пришло в голову, стараясь скрыть волнение.

– Я. Забавный мужик. Он мне за это комнату открыл.

– Не отдаст.

– Ничего, переживу.

– И что ты здесь делаешь?

– Жду тебя.

– Зачем?

– Я привез платье, – он кивнул на лежащий на кровати сверток. – Ты забыла.

– Отлично. Будет, в чем пойти на работу.

Он встал, подошел, испытующе заглянул в лицо.

– Куда ты исчезла в прошлый раз?

Она отвернулась, поправила волосы, боясь встретиться с ним взглядом:

– Домой. Куда же еще?

– Я бы отвез тебя.

– Есть хочешь? – спросила Марина.

– А что?

– Колбаса есть, пельмени магазинные. Я не слишком люблю готовить.

– Пойдет.

Она пулей вылетела на кухню. Стоя у плиты, едва перевела дыхание, ощущая себя полной дурой.

Антон разглядывал морские пейзажи, висевшие на стенах.

– Это ты рисовала?

– А кто же?

– Здорово. Всегда хотел уметь рисовать. Вот тот где делала?

– Здесь. В этой комнате. Я никогда не была на море.

– Правда?!

– Зачем мне врать? Садись за стол.

– А себе? – спросил он, увидев одну тарелку.

– Не хочу. Я только что из гостей. У подруги был день рожденья. У твоей соседки, Ады.

– Ну и как она?

– Ничего. Ее приятель – настоящее дерьмо.

– Бывает, – посочувствовал Антон. – Может, все-таки составишь компанию?

Он вытащил откуда-то пакет, достал бутылку вина и кучу всевозможных салатов в пластиковых корытцах.

– Я взял разных. Не знаю, что ты любишь.

– К чему все это? – Марина, наконец, нашла в себе силы заглянуть в его точечки-зрачки.

Он молча провел ладонью по ее волосам, осторожно коснувшись виска, медленно спускаясь вниз, по щеке, по шее… Она вновь ощутила предательскую слабость в коленях. Она хотела сказать: «Не надо», но лишь беззвучно шевельнула губами. Ее разум твердил: «Нет», но тело отвечало: «Да»… Он властно привлек ее к себе, опускаясь на кресло…

После, сидя в одной смятой блузке, Марина испытывала смешанные чувства. Она хотела сказать, что вовсе не стоит воспринимать ее как какую-нибудь дешевую давалку, к которой можно завалить в любое время с бутылкой и банкой салата… Но сейчас все выглядело именно так, и отрицать было просто глупо. Поэтому она закурила и попросила налить вина.

– У тебя загранпаспорт есть? – спросил он, протягивая бокал.

– Есть. Нам на работе всем сделали. Однажды я выезжала в Париж. Там был показ.

– Понравилось?

– Да, только времени было очень мало. Один Лувр и успела посмотреть.

И тогда Антон сказал:

– Собирайся. Поедем в Ниццу.

– Когда?

– Сейчас.

– Ты спятил? – Марина покрутила пальцем у виска. – Мне завтра на работу.

– Не волнуйся, я все улажу.

«Это – безумие, – твердила себе Марина, переступая порог аэропорта в „Шереметьево-2“. – Это – настоящее безумие…» То же самое она продолжала повторять, когда за ней бесшумно затворились стеклянные двери VIP, когда она поднималась по трапу к белоснежному лайнеру с синими буквами «Эйр Франс» на борту, когда улыбчивая стюардесса поднесла к ее креслу напитки и фрукты, когда огромный город превратился за окном в созвездие крошечных разноцветных огней и, наконец, вовсе исчез из виду.

Глава 3

Мурлыча под нос нехитрую мелодию, Шурик Маслов возился с пленками в лаборатории, под которую приспособил специально снимаемую однокомнатную квартиру. Воспоминание о примирении с Юлькой поднимало ему одновременно и настроение, и кое-что другое.

«Она, конечно, стерва, но восхитительная. Мог ли лет пять назад двадцатилетний лоботряс в стоптанных кроссовках, вытертой куртке, со спортивной сумкой через плечо и стареньким „Зенитом“ на шее, сошедший с поезда на пыльный асфальт одного из московских вокзалов, даже вообразить, что будет трахать одну из самых красивых женщин не только России, но и всей старушки-Европы. И она будет стонать в экстазе как самая обычная провинциальная девчонка… Маслов довольно ухмыльнулся, жмурясь, как сытый кот.

Кто как, а уж он-то взобрался на свой Олимп.

Пять лет назад Александр Маслов впервые ступил на московскую землю. В его внутреннем кармане, помимо тощего кошелька, лежал телефон одного саратовского кореша, по слухам весьма преуспевшего в Первопрестольной. Кореш не подвел. Он сделал Шурику временную прописку, подыскал дешевую комнату и пристроил на работу в приличное рекламное агентство. И началась веселая столичная жизнь. Целый месяц они кутили напропалую со смазливыми сексапильными куколками, мечтавшими о карьере в модельном бизнесе. Затем у Маслова закончились деньги. Полученного жалования фотографа хватило на два дня. Шурик впал в уныние.

И тогда кореш предложил заработать. С изумлением Шурик узнал об истинном направлении его процветающего бизнеса. В одном из спальных районов столицы кореш держал бордель. Суть работы Шурика состояла в том, что он должен был тайно заснять одного из любителей «клубнички» – преуспевающего бизнесмена, почтенного отца семейства, когда тот развлекался сразу с двумя малолетками. До сих пор Маслов отчетливо помнит потную жирную спину и трясущиеся щеки своего первого «объекта».

Через несколько дней довольный до соплей кореш торжественно вручил Шурику его долю – две тысячи долларов наличными. И работа пошла.

Из значительного числа клиентов кореш безошибочно вычислял тех, кто не станет поднимать шума и пыли. Жалости к «объектам» Маслов не испытывал – дорожишь репутацией, так сиди дома, а не шляйся по притонам. Сам он вел поистине эпикурейский образ жизни, тратя добытые бабки на девочек и развлечения. Для разъездов по городу купил «шестерку» – к чему «светиться» крутой иномаркой? К одежде Маслов был также крайне равнодушен, меняя ее по мере пришествия в негодность. Без разницы, какой на тебе прикид. Главное, что под ним.

А вскоре Фортуна и вовсе улыбнулась ему во весь щербатый рот. Добрые люди свели Маслова с невзрачной тридцатилетней библиотекаршей Татьяной, не избалованной мужским вниманием. Та быстренько дала Шурику не только руку, сердце и прочие части тела, но и прописку в ее московской квартире.

Вздохнув, Маслов поскреб за ухом. Конечно, Татьяна не так красива и умна, как Юлька, но баба покладистая, без претензий, потрясающе готовит. Особенно ей удаются борщи. А уж его старики от нее в полном восторге. Татьяна способна часами выслушивать разглагольствования отца о политике и с удовольствием ковыряться с матерью на утыканных грядками шести сотках. Старики-Масловы, всю жизнь гнувшие спины на заводе, больше всего боялись, что их беспутный сын привезет из Москвы какую-нибудь размалеванную вертихвостку. Появись он с Юлькой, инфаркт им был бы обеспечен.

Вспомнив, что он недавно сболтнул о разводе, Маслов нахмурился. В тот момент, глядя на Юлькины прелести, он был готов пообещать все на свете, даже уйти в монастырь. Как в бородатом анекдоте:

«Вчера это место был твердый-твердый, а моя душа – мягкий-мягкий… А сегодня – наоборот…»

Шурику, конечно, нравилось заниматься с Юлькой сексом. Но променять уютную комфортную жизнь с вкусными обедами, чистым бельем и умильными взглядами жены на Юлькин бедлам – это выше его сил. К тому же его старики не простят, если Маслов бросит ребенка. В Анютке они души не чают. Да и сам Маслов, хоть и не принадлежал к числу мужчин, способных претендовать на звание «отца года», частенько ощущал невольную нежность и даже что-то, похожее на родительскую гордость, при виде забавной мордашки дочери в ореоле каштановых кудряшек…

Фотографии ложились перед ним, одна за другой. На сей раз заказчики были куда серьезнее, и требовалось нечто куда более солидное, чем девочки и сауна. Несколько недель назад на Шурика вышли крутые ребята. Кто – не представились, но по их экипировке и выражению лиц Маслов понял – шутить не будут. Они велели «нарыть» как можно больше компромата на некоего Виталия Кротова.

Вручили фото и необходимые сведения. В качестве задатка передали Маслову кейс, открыв который он едва не начал заикаться: чемоданчик был доверху заполнен аккуратно уложенными зелененькими пачечками. «Здесь двадцать пять штук, – сказали ребята, – сделаешь работу – получишь еще столько же. И не вздумай финтить – из-под земли достанем.» И уехали на двух громадных «Джипах».

С той поры, ночью и днем, из окна квартиры в доме напротив «хазы» объекта, вися враскоряку на заборах и деревьях его загородной резиденции, рискуя быть пристреленным суровыми охранниками в камуфляжах, растерзанным в клочья злющими ротвейлерами, скрюченным радикулитом, Маслов выполнял работу, делая фото и видеоматериал.

Развлекуха с девицами. Телки, каждой по тридцатнику. Даже педофилию не пришьешь. Объект не имеет семьи, на таком материале «полтинник» не срубишь. Так, что там еще? Пожимает ручку какому-то бородатому хрену с внешностью кавказца. Ну и что? Разные лица… Ничего особенного. Шурик готов был рвать на себе волосы с досады. Плюнув, он решил посмотреть видеозаписи. Может, там что обнаружится, не подмеченное сразу.

Так, снова встречи-рукопожатия, девки. Задница седая у мужика, а все туда же… Интересно, сколько ему, пятьдесят? Побольше? И кто он такой, что за птица? Вот какой-то доходяга с длинными, забранными в хвост волосами. На хиппи похож. И что общего у такого дядьки с ним? Вот объект передает ему дипломат. Стоп! Маслов припомнил, что отснял это с неделю назад, как раз за городом, вечером, при помощи специального оборудования, позволяющего видеть в темноте. Чутье профессионала подсказало ему, что здесь может оказаться нечто полезное. Так и есть. «Хиппи» достает из кейса пачку баксов…

Маслов перемотал на начало эпизода, надел наушники, насколько возможно, убрал посторонние шумы, прибавил звук.

– Не засветился? – голос объекта, низкий, глуховатый, с хрипотцой.

– Не волнуйтесь. Все чисто, – баритон «хиппи». – Я же не то, что ваши недоумки-головорезы. У меня проколов не бывает.

– Поэтому я тебе столько и плачу. Как профи. Там, вроде, еще жена была.

– Да, ей не повезло. Пришлось и ее убрать. Как говорил товарищ Сталин: «Нет человека – нет проблемы.» Но Вам это лишнего не будет стоить. Одним патроном больше, только и всего.

– Свидетелей не осталось?

– Если бы остались, то рядом, на земле, – «хиппи», запрокинув голову, засмеялся противно, точно козел заблеял.

– Хорошо, – невозмутимо сказал объект. – Вот деньги. Пересчитай.

«Хиппи» открыл кейс, вытащил пачку «зеленых», взвесил на ладони.

– Я вам верю. Не впервые вместе работаем. Если понадоблюсь – зовите.

– Всегда к вашим услугам, – довольно улыбаясь, «хиппи» закрыл дипломат.

Маслова вдруг прошиб холодный пот. Только сейчас до него дошло, что речь, несомненно, велась о заказном убийстве. А этот патлатый недоносок был исполнителем… Маслова обуял животный страх, такой сильный, что живот скрутило. Он сбросил наушники и опрометью понесся в сортир. С кем он связался! Его же могли пристукнуть в любую минуту! Свернуть шею, как цыпленку. «Нет человека – нет проблемы…» Так влипнуть! Гори они синим пламенем, эти пятьдесят штук зеленых!

Лишь спустя полчаса Маслов смог немного взять себя в руки и начать рассуждать логически. Он был круглым идиотом, когда согласился работать на тех парней. Ведь и ему понятно – такие деньги просто так не платят. От заказчиков за версту разило криминалом! Так нет, жадность фраера сгубила. «Бабки», Юлька, круиз… Пошла она в задницу, эта Юлька. В конце концов, сколько он на нее потратил – можно было двоих содержать. Еще и помоложе найти, и без выкрутасов. Только бы выпутаться из этой передряги. Сам с заказчиками он связаться не может никак. Те сказали, что сами его найдут. Что ж, придется ждать. Избавиться от них раз и навсегда и забыть обо всем, как о кошмарном сне. Вернуться к родным проституткам и их пугливым озабоченным клиентам…

Маслов достал из шкафчика бутылку водки. Вообще-то он не был любителем, «принимал» только, когда замерзал при исполнении. Но теперь опрокинул две стопки подряд. Немного согрелся, расслабился. Снова подумал о Юльке, но уже без особого восторга.

В большом зале модельного агентства «Звёзды» шла репетиция показа.

– Ада, твой выход.

Ада сделала несколько шагов. Одиннадцатисантиметровый каблук-гвоздик вдруг поехал вбок. Девушка попыталась сохранить равновесие, но запуталась в многослойном низе платья от Юдашкина и упала.

По залу пронесся шепоток.

– Перерыв! – хлопнув в ладоши, объявила Тома.

– Извините, – Ада, прикусив губу, опустила глаза. – Пол очень скользкий.

– Дело не в поле, – режиссер показа заглянула Аде в лицо. – Ты профессионал, и в Париже выступала даже на зеркальной поверхности. Ты беспокоишь меня, Ада. В последнее время с тобой что-то творится. Рассеянна, невнимательна, подавлена. У тебя что-нибудь случилось?

– Со мной все в порядке.

– Может, тебе стоит отдохнуть недельку? – обычно суровая, Тома смотрела на редкость доброжелательно.

– Нет, – воскликнула Ада, – нет! Я буду работать, я… этого больше не повторится. Извините!

С трудом сдерживая слезы, она выбежала из зала.

В последнее время Ада, действительно, была не в себе. Жизнь неожиданно приобрела тусклый оттенок грязно-серого снега. Все выглядело мрачным, безрадостным. Она с трудом заставляла себя подняться утром с постели, одеться, позавтракать. Есть вообще не хотелось. Безо всякой диеты Ада похудела на пять килограмм к вящей зависти коллег. Заснуть удавалось только с помощью таблеток. Иначе она часами пролеживала в кровати, ведя отсчет своим неудачам…

Еще подростком Ада влюбилась в одноклассника. Тот увлекался восточными единоборствами. Она перечитала кучу литературы на эту тему. Выяснила, чем у-шу отличается от кон-фу. Бегала на соревнования к нему в секцию. В лепешку расшибалась, лишь бы стать ему интересной. А месяца через четыре он познакомился на дискотеке, куда и забрел-то случайно в перерыве между боями, с ярко раскрашенной девчонкой. Восточные единоборства были той до фонаря. Она вообще умела говорить лишь о тряпках, косметике и группе «Ласковый май», бывшей тогда крайне популярной у экзальтированных тинейджерок. Тем не менее, Адин приятель был от нее в полном восторге, о чем не преминул сообщить бывшей подружке, безо всякого сожаления оставив Аду рыдать на подоконнике в его подъезде.

Дальше были студенты – музыканты, врачи, программисты… Всякий раз Ада пыталась подогнать себя под идеал очередного друга, осваивая его любимое блюдо, слушая музыку, которая нравилась ему, одеваясь и причесываясь так, как велел он. И всякий раз терпела поражение, выслушав на прощание:

«Ты вовсе не такая, как я ожидал…»

Вот и Ник ушел. Он был ей дороже всех, вместе взятых. Ада прекрасно понимала, что они принадлежат к разным кругам. Но она так старалась соответствовать! Она делала все, чтобы ему было хорошо. А ему оказалось достаточно одного холодного взгляда хрупкой зеленоглазой блондинки…