Но, рассудил он, не Иисус Христос, а скорее доктор Мартинус может дать ему церковную кафедру, с коей он станет проповедовать своим прихожанам слово Божье, поэтому вряд ли стоит сомневаться в правоте достопочтенного доктора, тем более что кухарка внесла-таки наконец жаркое, поставила его, и вокруг распространился такой аромат, что у Эйцена окончательно пропали любые сомнения. У доктора Мартинуса тоже, видно, слюнки потекли, поэтому он прервал свою страстную речь, потянулся к блюду и выбрал себе самый сочный кусок, за который и принялся с аппетитом. Едва приступив к еде, он заметил, как Лейхтентрагер достал свой изящный ножичек, и захотел рассмотреть его поближе; в то время, как госпожа Катарина стыдливо отводила глаза в сторону, доктор Мартинус внимательно изучал ножичек, после чего заключил, что это истинное произведение искусства, только внушенное, должно быть, чертом, ибо про художников, скульпторов и прочих людей подобного сорта никогда не знаешь, по чьему наущению они действуют, ангельскому или же сатанинскому.
      В разговор тут же вступил господин Лукас Кранах, которому раньше в Виттенберге принадлежала аптека и который также находился теперь среди гостей; он заметил, что художник истинный никогда не следует ничьим наущениям, ни ангельским, ни сатанинским, он сам творит себя, как некогда Господь искусно сотворил человека, и всякую живность, и растительность, а еще он попросил дозволения написать доктора Мартинуса с этим ножичком в руке, мол, так хороши оттенки красного цвета, так прелестна женская фигура, к тому же все это из коралла, но главное - выражение глаз доктора Мартинуса, одновременно критическое и довольное. Наверное, одним замечательным портретом великого Лютера стало бы больше, если бы доктор Мартинус не возразил, что ему более пристало быть запечатленным с молитвенником, нежели с голой бабой, пусть даже совсем крохотной.
      Господин Лукас Кранах счел, что Лютер намекает на свой дочтенный возраст, поэтому поспешил сказать: именно зрелость умеет ценить подлинную красоту; ведь и сам он, несмотря на свои годы, нарисовал, нагую Еву, за что снискал немало похвал.
      Оглянувшись вокруг, доктор Мартинус остановил свой взгляд на Эйцене; его кустистая бровь приподнялась, он протянул Эйцену ножичек со словами: "Ну а вы что скажете, молодой человек?"
      Рука Эйцена, взявшая ножичек, сразу же вспотела, в голове его мелькнула мысль и о давешней шлюшке, и о нынешней Маргрит; наконец он сказал: "Все мы грешники, а вожделения наши - это часть врожденного зла, за которое суждена нам извечная смертная кара, но если мы боремся с вожделением - то это уже добродетель, хотя истинно спасти нас может только милость Божья".
      У Лютера аж рот открылся, ему пришлось изрядно отхлебнуть пива, прежде чем он сумел проговорить: "Ваши речи столь благоразумны и благочестивы, Эйцен, словно Господь вложил в вашу юную голову мозг старика".
      Не понимая, похвала это или нет, Эйцен обернулся к Лейхтентрагеру, но тот лишь ухмыльнулся, поэтому остаток вечера, который прошел за умными беседами, десертом и был подогрет добрым пивом от щедрот госпожи Катарины, не слишком его порадовал, зато Эйцен с облегчением вздохнул, когда на прощание Лютер подошел к нему и одобрительно хлопнул по плечу; если будет нужда, сказал доктор Мартинус, господин студент всегда может обратиться к нему за советом, на что магистр Меланхтон состроил довольно кислое лицо. Возвращаясь по улице к дому, Эйцен толкнул своего приятеля Лейхтентрагера в бок и сказал: "Похоже, мой ангел-хранитель позаботился обо мне, а ты, брат Ганс, видать, вместе с ним все подстроил, а?"
      Впрочем, день еще не кончился, ибо, едва открыв ворота и войдя в дом, они услышали голоса, один из которых принадлежал Маргрит, а другой, мужской голос, был Эйцену незнаком; при этом Маргрит смеялась, как смеются женщины, когда их бес под юбками щекочет. Только что у Эйцена голова шла кругом от радости, а теперь он почувствовал, как волосы на ней становятся дыбом, тем не менее он поспешил в гостиную за Лейхтентрагером, который, похоже, сразу догадался, кто к нему так запоздно пожаловал в гости.
      Здесь Эйцену предстала картина, которая будет преследовать его до последних лет жизни: молодой еврей сидел на скамье, ноги широко расставлены, мыски грязных сапог указывают - один на восток, другой на запад, на колени к себе он усадил Маргрит, груди которой не прекратил тискать даже тогда, когда, подняв глаза, увидел, что он с девицей уже не один; ничуть не смущаясь, он сказал: "Мир тебе, Лейхтентрагер. Как дела, сохранились ли еще у тебя серебряный динарий и пергамент?"
      Эйцен хорошо помнил монету и клочок пергамента с выцветшими древнееврейскими письменами, о которых идет речь, поэтому ему стало не по себе, ибо тот, кто отдал эти вещи отцу его приятеля, ослепленному и скончавшемуся от ран глазному врачу из Китценгена, должен был бы теперь быть глубоким старцем, а перед ними, обнимая Маргрит, сидел мужчина в самом расцвете лет, черт бы его побрал.
      Погладив бородку, Лейхтентрагер ответил, что все сохранилось в целости и может быть возвращено по первому требованию, после чего шагнул, прихрамывая, к стене и нащупал тайник - часть стены, к великому изумлению Эйцена, подалась в сторону, открывая ряд пузатых бутылей, в которых мерцало что-то красное, словно кровь. Но, видимо, то была не кровь, а вино, ибо Маргрит тут же соскочила с колен незнакомца и принялась расставлять бокалы, роскошные, расписанные золотом. Лейхтентрагер и еврей подсели к столу, Эйцен же замешкался, не зная, следует ли ему убраться прочь, как побитой собаке, или же надо присоединиться к компании; никто ему на помощь приходить не собирался. В конце концов любопытство взяло верх над робостью, и он подсел к остальным, хотя его и задевало то, что Маргрит так и льнула к незнакомцу, точно это был не жид в засаленном кафтане, а греческий бог Адонис.
      Жид, бормоча еврейские слова, благословил разлитое Лейхтентрагером вино и отпил глоток. Маргрит опрокинула бокал и принялась пить жадными глотками, красная капелька потекла с ее подбородка на белую шею; Эйцен содрогнулся, ему показалось, что он видит предсказание будущего. И вообще все сделалось таким странным и таинственным.
      Горница стала не похожей на горницу, время исчезло, Маргрит оказалась голой, будто Ева с картины мастера Кранаха, и взгляд у нее был такой же мечтательный. Еврей и Лейхтентрагер заговорили о башмачнике из Иерусалима, который прогнал реббе Йошуа от дверей своего дома, за что и был проклят.
      "Это был лжемессия", - сказал еврей.
      "Как знать? - отозвался Лейхтентрагер. - Мало ли что Старику на ум взбредет. Если уж Он создал именно такой мир с именно такими людьми, то почему бы Ему и не раздвоиться или даже не разделиться натрое?"
      Эйцен догадался, что речь идет о Боге и о великом таинстве, поэтому его возмутило, что говорится об этом без должного благоговения, однако он чувствовал, что оба собеседника знают о своем предмете куда больше, нежели сам он или его учитель Меланхтон, даже больше, нежели великий Лютер, до которого теперь дошел черед в споре, отчего Эйцен предпочел обратиться к вину.
      Вино было тяжелым, тягучим, словно мед. Оно туманило голову, но одновременно удивительным образом проясняло ее. Эйцен слышал, как еврей расхваливал доктора Мартинуса: Лютер, дескать, сумел, как никто иной, ускорить ход истории, он разрушил тысячелетний уклад жизни, подорвал основы вероучения и устои законопорядка, родился могучий поток, который смоет и унесет с собою все, несмотря на противодействие нынешнего благонравного Лютера.
      Лейхтентрагер пожал кривым плечом. Он с подобными утверждениями не согласен, ибо слышал от самого Лютера, насколько ужаснулся тот, когда увидел, к чему все привело: взвешенные, продуманные реформы обернулись кровавым бунтом, кругом хаос, поэтому он поспешил оттолкнуть от себя тех, кто раньше поддерживал его и был его единомышленником, не побоялся сделать и следующий шаг - восстановить именем Божьим старые устои и старую опору для прежних господ.
      Еврей покачал головой. Что сделано, то сделано, сказал он, и никому, даже самому Лютеру, не дано восстановить прежний порядок вещей. Один переворот повлечет за собой другой, более глубокий, пока не осуществится наконец великая мечта, тогда его работа будет завершена, и он, жид, сможет обрести покой, покой.
      Вино.
      Голова Эйцена поникла.
      "Спит", - сказал еврей.
      "Он все равно ничего не понял, - отозвался Лейхтентрагер. - Да и откуда ему?"
      Маргрит, стянув с еврея сапоги, целовала его израненные ноги.
      "Как вас теперь зовут?" - спросил Лейхтентрагер.
      "Ахав", - ответил жид.
      Маргрит вскинула голову. "Если вы Ахав, то я буду вашей Иезавелью".
      "Ахав, - пробормотал Эйцен, не поднимая головы и словно бы во сне, Ахав был убит, и псы лизали кровь его".
      И тут ему померещились огненное облако, удар грома и адский хохот, после чего послышался голос, который говорил что-то непонятное, кажется, читая древние еврейские письмена со стертого пергамента. Душа его переполнилась страхом и отчаянием, но в тот же миг появился доктор Мартинус, который взял его за руку и сказал: тебе, Пауль, сын мой, восстанавливать Царство Божие и законопорядок, к которому я стремился.
      Утром, когда Эйцен проснулся и увидел, что голова его лежит на столе среди осколков стекла и полувысохших лужиц пролитого вина, еврея вместе с Маргрит в доме уже не было; лишь Лейхтентрагер стоял перед ним, опершись на свою хромую ногу, говоря: "Тут письмо тебе пришло, Пауль; надо спешно собираться в Гамбург, отцу твоему худо, и он зовет тебя к себе. Я уже переговорил с господами докторами из университета, они готовы экзаменовать тебя на ученое звание, чтобы ты смог, буде того заслужишь, проповедовать слово Божье у себя на севере. Мне тоже нужно туда по делам, так что, Бог даст, поедем вместе".
      Эйцен еще не мог толком прийти в себя от ночного сна, он обескуражен пришедшими известиями, а также тем, что все за него опять решено и устроено, и ему не остается ничего другого, как поблагодарить своего друга. Видно, никогда мне от него не избавиться, подумал Эйцен, да и стоит ли?
      Глава пятая
      в которой Агасфер сомневается в правоте реббе Йошуа и объясняет ему, что отнюдь не кроткие и долготерпеливые создадут истинное Царство Божие, а
      те, кто сумеет совершить переворот.
      Ему ничем не поможешь.
      Он странствует, исцеляет от болезней и недугов, но не способен исцелиться сам, одержимый неким духом, который держит его на поводу, будто погонщик своего мула.
      Мне жаль тебя, реббе Йошуа. Мое сердце склонилось к тебе, когда ты был один в пустыне, когда я подошел к тебе, а ты спросил: Что ты за ангел? И я ответил: Я - Агасфер, один из поверженных. А ты сказал: Мой Отец небесный примет тебя к Себе.
      Но Он - не есть Бог любви. Он - Вселенная, которой неведомы чувства, в ней существуют лишь хоры светил, силы притяжения и орбиты вращения. Всего этого реббе Йошуа знать не желает, зато он верует, что когда он вышел из вод Иордана и Иоанн Креститель принял его, то с небес был людям глас глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое Благоволение.
      Ах, каким он был тогда, в пустыне; кругом лишь сухой терн и голые камни. Волосы его были запорошены песком, нанесенным ветрами, живот распух от голода, острые колени, кажется, вот-вот прорвут кожу, а срам под лохмотьями на чреслах посинел, будто червяк. Но глаза его горели, как у человека, который видел видения, он сказал мне: Ко мне приходил некто, он взял меня за руку, отвел в Ерушолаим, святой город, там поставил на крыле храма, на самый верх, и молвил: Если ты Сын Божий, бросься вниз; ибо написано: "Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею". И мне представилось, как я лечу над городом, а народ, выбежавший на улицы, и книжники, и солдаты - все смотрят наверх, видят меня, ликуют и кричат: "Осанна!"
      Однако ты не бросился вниз, реббе Йошуа, сказал я. Почему?
      Он погладил жидкую бороду сухими и грязными пальцами, качнул головой: Потому что написано также: "Не искушай Господа Бога твоего".
      Я присел к нему, обнял его за плечи и сказал: Я знаю, кто приходил к тебе, кто взял тебя за руку, отвел тебя в святой город и поставил на крыло храма; если бы ты бросился вниз, то упал бы во двор под ноги торговцам и разбился. А так ты остался жив, реббе Йошуа, от тебя исходит свет большой надежды. Пойдем со мной, я покажу тебе твой мир.
      Я отвел его на высокую гору, откуда показал ему все царства мира, в каждом из которых творится своя несправедливость, здесь у вдов и сирот забирают последний кусок хлеба, там бросают людей на съедение львам и другим хищным зверям, да еще смеются, в иных местах певцу приходится воспевать властителя, а крестьянину - самому тянуть свою соху, и всюду сильные угнетают, притесняют, унижают слабых.. Поэтому я сказал ему: Если ты впрямь Сын Божий, посмотри, мудро ли устроил мир твой Отец, возьми дело в свои руки, переверни все снизу доверху, ибо настало время для истинного Царства Божия. Иди к людям, собери народ, стань вождем, как некогда стал им другой Йошуа, скажи людям, чтобы опоясались мечами, пусть вострубят трубы, тогда врата всех царств земных раскроются перед тобой, стены крепостей рассыпятся в прах, ты же воцаришься в справедливости и славе, а человек будет свободен и. сможет покорить небо.
      Но он лишь обвел взглядом горы и долины, скалистые вершины с вечными снегами, видневшиеся вдали дворцы и хижины, после чего тихо сказал: Царство мое не от мира сего.
      Начни хотя бы с этого царства, сказал я, сделай что-нибудь.
      Он промолчал.
      О, реббе Йошуа, подумал я, придется мне бороться с тобой, как некогда Иаков боролся с Ангелом Господним; я сказал: Пророки говорят, что придет тот, кто сотрет земных царей и судей в пыль, будто не было никогда их племени, и семени, и ствол их никогда не укоренялся в земле.
      Он взял мою руку, и я почувствовал, как холодна его ладонь, остуженная ветрами с горных вершин; он сказал: Но пророк говорил также: "Не возопит и не возвысит Он голоса Своего, и не даст услышать Его на улицах, трости надломленной не переломит и льна курящего не угасит..."
      Реббе Йошуа, возразил я, однако ведь сказано: "Вот грядет Он с силою, и мышца Его со властью, Он воздаст врагам Своим - местью".
      Он, покачав головой, проговорил: Нет, ты повержен и потому стремишься наверх, у пророка же сказано о Мессии: "Торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и молодом осле".
      Тут охватил меня великий гнев, и я крикнул: С таким, как ты, теста не заквасишь. Нет, ты не тот, с чьим приходом всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, и неровные пути сделаются гладкими. За это схватят тебя, назовут царем самозваным, будут тебя бичевать, наденут терновый венец и распнут на кресте, пока твоя холодная кровь не вытечет до капли из твоего кроткого сердца; агнцу не дано изменить мир, агнец обречен на заклание.
      Агнец, сказал он, возьмет на себя грех мира.
      Я оставил его в пустыне и пошел своей дорогой. Он поспешил за мною нетвердой походкой, спотыкаясь на склоне, говоря мне вслед: Не бросай меня, ведь у меня нет никого; я знаю, что никто не придет мне на помощь, все отринут меня.
      Я остановился. Он подошел ко мне, дрожа, на лбу его блестели крупные капли пота, я пожалел, что оттолкнул его, и сказал: Мы с тобою не ровня, ибо я - один из духов, а ты сын человеческий. Но я буду с тобой, когда все покинут тебя, я утешу тебя, когда пробьет твой час. У меня ты найдешь отдохновение.
      Из пустыни он ушел в Капернаум, к рыбакам, где учил народ, что блаженны кроткие, ибо они наследуют землю, блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
      Глава шестая
      где профессору Лейхтентрагеру авторитетно заявляют, что в ГДР в чудеса не верят, а следовательно, не верят и в реальность существования Вечного
      жида.
      Господину профессору
      Dr.Dr.h.с. Зигфриду Байфусу
      Институт научного атеизма
      Беренштрассе, 39а
      108 Берлин
      Германская Демократическая Республика
      31 января 1980
      Глубокоуважаемый, дорогой коллега!
      Ваше письмо от 12-го числа сего месяца содержало весьма приятную для меня неожиданность. Я никак не ожидал, что несколько моих замечаний способны вызвать столь живой интерес; вполне понятно то чувство глубокого удовлетворения, которое я испытал, узнав, что целый научный коллектив проявил интерес к проблеме Агасфера. Мы, к сожалению, располагаем здесь весьма ограниченными силами, по крайней мере в численном отношении.
      Спешу откликнуться на те из Ваших предложений, которые оказались достаточно быстро осуществимыми. Прилагаю к письму три фотографии. Одна из них запечатлела господина Агасфера перед его обувным магазинчиком на Виа Долороза; две другие фотографии сняты вполне традиционно, первая - анфас (видно правое ухо), а вторая - в профиль; замечу сразу же, что они не заимствованы из полицейского архива, однако выполнены полицейским фотографом, чтобы полнее соответствовать Вашим требованиям. При ближайшем рассмотрении нетрудно убедиться, что на этих фотографиях мы имеем дело с человеком бесспорно сильного характера, умным и - обратите внимание на глаза и губы! - обладающим чувством юмора; добавлю, что женщины проявляют к господину Агасферу большой интерес, вдвойне понятный, поскольку он холостяк.
      По Вашей же инициативе, дорогой коллега, я организовал судебно-медицинское обследование господина Агасфера. Его провел профессор Хаскел Мейровиц, директор Института судебной медицины при Еврейском университете; прилагаемое к письму экспертное заключение свидетельствует о том, что возраст обследованного оценивается примерно в сорок лет и что у него не установлено каких-либо серьезных физических дефектов или хронических заболеваний. Анализы крови, однако, побудили профессора Мейровица пригласить для консультации доктора Хаима Бимсштайна из Института радиологии при том же университете. Последний подтвердил наличие в крови обследованного микроэлементов со временем полураспада более двух тысяч лет, которые указывают на то, что господин Агасфер гораздо старше, чем ранее предполагалось, и что, следовательно, он жил на свете еще до Рождества Христова. Экспертное заключение, подписанное обоими специалистами, также прилагается.
      Я собирался вкратце поведать Вам о моих последних днях в Варшавском гетто не только потому, что в тогдашних событиях известную роль играл мой друг Агасфер, но и потому, что подобные вещи не могут не тронуть Вас как гражданина одного из двух немецких государств. К сожалению - возможно, правильнее было бы сказать, к радости, - пришлось отдать преимущество иным делам, а именно поездке в Стамбул, где, как Вам наверняка известно, в бывшем серале калифа находится архив Высокой Порты.
      Благодаря куратору архива, профессору Кемалю Денкташу, мне удалось-таки получить разрешение поработать с архивными документами, среди которых я обнаружил материалы судебного процесса против советника римского императора Юлиана Отступника. Суд состоялся в 364 году от Рождества Христова, то есть год спустя после насильственной смерти императора; обвиняемым был некий еврей по имени Агасфер. Рукопись, к несчастью, сильно поврежденная, содержит фрагменты обвинительной речи Григория Назианзина, впоследствии патриарха Константинопольского, в которой Агасфер изобличается как инициатор отступничества, намеревавшийся "посеять смуту, подорвать устои церкви и государства, Рима и Царства Божия, подбить добрых христиан на злодеяния, а также потребовать, чтобы епископы вернули то, что якобы награбили в храмах и синагогах".
      Агасферу позволили защищаться; из-за сильного повреждения пергамента в этом месте я сумел расшифровать только несколько фраз подсудимого, да и то лишь частично. Из расшифровки, во всяком случае, явствует, что Агасфер заявил примерно следующее: почитаемый христианами Иисус не является ни Сыном Божиим, ни мессией, которого ожидали евреи, он всего лишь заурядный раввин, гадатель и знахарь, каких немало осталось и поныне; учение же, которое проповедуется его именем, представляет, мол, собою мешанину из того, чего не признают сами евреи, и того, что давным-давно отбросили греки. Все это, дескать, ему хорошо известно, поскольку он лично знал Иисуса и беседовал с ним.
      В конце текста есть указание на решение суда: Агасфера приговорили к четвертованию. Полагаю, дорогой коллега, мы сходимся с Вами во мнении, что церковь совершила за свою историю немало жестокостей; как всякая догматическая организация, она не знает снисхождения к тем, кто ставит под сомнение хотя бы частичку ее вероучения.
      Надеюсь, что результаты моих разысканий в архиве Высокой Порты покажутся Вам интересными, поскольку Вы отмечаете в своей почти безупречно подготовленной работе "Иудео-христианские мифы в свете современного естествознания и исторической науки", в разделе "К вопросу о Вечном жиде", будто эта легенда относится к довольно позднему времени, а само имя Агасфер появляется впервые лишь в связи с бывшим суперинтендантом Шлезвига Паулем фон Эйценом, о котором кое-какие источники, впрочем, весьма сомнительные, сообщают, что он, будучи еще студентом, встречался с Вечным жидом в Виттенберге или его окрестностях. Мне также знаком сей господин Эйцен, пустомеля и усердный служака, однако он не может считаться самым ранним свидетелем существования Агасфера, что подтверждается моей теперешней находкой в архиве Высокой Порты.
      Поневоле встает вопрос: а почему, собственно, дорогой коллега, Вы не можете примириться с мыслью о реальности Вечного жида? Если допустить возможность подобного, вполне естественного феномена, то он тотчас теряет характер чуда, сотворенного Богом или Христом (чудо, разумеется, Вы отрицаете), и не может быть использован в качестве доказательства существования Бога.
      Буду рад и впредь делиться имеющимися в моем распоряжении данными. С коллегиальным приветом,
      преданный Вам
      Иоханаан Лейхтентрагер
      Еврейский университет
      Иерусалим.
      Товарищу профессору
      Dr.Dr.h.с. Зигфриду Байфусу
      Институт научного атеизма
      Беренштрассе, 39а
      108 Берлин
      12 февраля 1980
      Дорогой товарищ Байфус!
      Изучив твою переписку с господином Лейхтентрагером, профессором Еврейского университета в Иерусалиме, поручаем тебе продолжить ее. При этом необходимо проявить твердость и принципиальность в отстаивании наших позиций и научных достижений. Там, где это уместно, следует указывать на ту роль, которую играет Государство Израиль как форпост империализма в борьбе против наших арабских друзей, сражающихся за свою свободу.
      С компетентными органами вопрос согласован.
      С социалистическим приветом,
      Вюрцнер,
      начальник управления
      Министерства высшего и среднего
      специального образования.
      Господину профессору
      Иоханаану Лейхтентрагеру
      Еврейский университет
      Иерусалим, Израиль
      14 февраля 1980
      Дорогой, уважаемый коллега!
      Получив Ваше любезное письмо от 31 января, а также приложения к нему, я в очередной раз ознакомил с присланными материалами мой научный коллектив ввиду того, что данные материалы вызывают всеобщий интерес.
      Вы задаете вопрос, играющий, по-моему, центральную роль в Вашем письме: почему, собственно, я, то есть мы вместе с другими научными сотрудниками нашего института, не можем допустить реальное существование Агасфера - и даже пытаетесь облегчить нам задачу, указывая на то, что поверить в реальность Вечного жида еще не означает верить в чудеса.
      Хочу подчеркнуть, что мы в ГДР не верим ни в чудеса, ни в каких-либо духов, привидения, ангелов или чертей. Признание необычайного долголетия господина Агасфера реальным фактом означало бы, однако, поверить не только в это чудо, но и в Иисуса Христа, который якобы своим проклятьем обрек Вечного жида на маету и скитания до тех пор, пока он, Сын Божий, не вернется, дабы вершить свой суд. Как ученый Вы, глубокоуважаемый коллега, согласитесь с нами, что подобное допущение не выдерживает критики.
      А теперь о материалах, с благодарностью полученных нами. Три фотографии, как Вы прекрасно понимаете, доказывают лишь то, что существует или существовал человек с внешностью, запечатленной на полицейских снимках, и что этот человек был сфотографирован перед обувным магазином.
      Медицинское заключение, о котором я в свою очередь сделал запрос в нашей университетской клинике, также никак не может служить доказательством преклонного возраста господина Агасфера; даже Ваши израильские врачи дают ему не более сорока лет. Лишь анализы крови могли бы считаться, по мнению нашей университетской клиники, аргументом в Вашу пользу, если бы не замечание нашего гематолога, профессора Леопольда Зенляйна, который обратил мое внимание на возможность, точнее - вероятность, того, что представляющиеся Вам столь важными микроэлементы могли попасть в организм обследуемого вместе с какой-либо растительной пищей, а затем через желудочно-кишечный тракт проникнуть в кровь.
      Все это говорится не для того, чтобы выразить недоверие Вашему другу, господину Агасферу, а тем более Вам, дорогой коллега; и для моих сотрудников, и для меня лично важно лишь установить научную достоверность Ваших аргументов, которая в случае с тремя фотографиями или медицинскими заключениями оказывается нулевой. Ваша ситуация напоминает мне папу Пия XII, сделавшего в своем выступлении "Доказательства бытия Божия в свете новейшего естествознания" вывод о том, что так называемое красное смещение в спектре внегалактических звездных систем объясняется первовзрывом, а следовательно, актом творения Вселенной и тем самым наличием ее Творца. Но красное смещение может объясняться не только разбеганием звездных систем от некоего центра, а, например, как полагает профессор Фрейндлих, потерей энергии. Таким образом, здесь, как и в случае с микроэлементами в крови господина Агасфера, речь идет лишь о пока не разрешенной научной проблеме, которая, если она окажется существенной, рано или поздно будет решена человеком. Диалектический материализм не допускает философских спекуляций на основе более чем спорных научных гипотез.
      Иначе обстоит дело с сообщением о Ваших разысканиях в архиве Высокой Порты, за которое я Вам весьма признателен. Жаль, что нет возможности получить фотокопию рукописи, поскольку, как известно, этот архив, подобно ватиканскому, дает разрешение на изготовление копий лишь в самых исключительных случаях. Итак, некий Агасфер служил советником при императоре Юлиане Отступнике; что ж, властители часто питали слабость к хитроумным евреям, а тех, в свою очередь, тянуло к властителям. Но неужели же Агасфер, четвертованный в 364 году, непременно должен быть идентичен торговцу обувью с Виа Долороза?
      В данном случае сама постановка вопроса предполагает отрицательный ответ. Вы лучше меня знаете, что в истории имелось далеко не единственное действующее лицо по имени Агасфер, достаточно припомнить хотя бы его тезку из библейской Книги Есфирь, который уже тогда конфликтовал с иудеями. Профессор Вальтер Бельц из университета в Галле сообщил мне, что имя Агасфер является арамейской передачей персидского имени Артаксеркс, которое можно перевести примерно как "возвышенный богом" или "возлюбленный богом". Не станете же Вы утверждать, что Ваш друг Агасфер является новым воплощением древнего царя персов?
      Позвольте, дорогой коллега, поправить Вас и относительно Вашего замечания насчет суперинтенданта Пауля фон Эйцена, которого Вы зачисляете в свидетели реального существования Агасфера. Я далек от того, чтобы брать под защиту столь истового лютеранина, каким был Эйцен, однако справедливости ради должен заметить, что ни в одном из его сочинений, ни в многочисленных латинских трактатах, ни в "Христианском назидании", где он пишет о предопределении и причастии, ни в собрании его проповедей нет ни малейшего намека на встречу автора с Вечным жидом; об этом нет речи и в написанной Феддерсеном "Истории церкви в Шлезвиг-Гольштейне", где Эйцену отводится немало места. Не кажется ли Вам, дорогой профессор Лейхтентрагер, что столь плодовитый сочинитель, как Эйцен, который к тому же почти каждое воскресенье выступал с очередной проповедью, не упустил бы возможности рассказать о такой волнительной встрече, если бы она действительно состоялась, дабы извлечь из захватывающего рассказа полезный нравственный урок?
      Разрешите в завершение моего непозволительно затянувшегося письма добавить, что Вы не ответили на вопрос нашего пресс-секретаря доктора В. Якша о непонятном поведении обычно падких на сенсации западных средств массовой информации, которые до сих пор обходят своим вниманием человека, якобы прожившего более двух тысяч лет. Теперь, по получении фотографии господина Агасфера, снятого перед его обувным магазином, мне хотелось бы расширить этот вопрос. Почему сам господин Агасфер не воспользуется тем фактом, что его магазин находится и сейчас на том же месте по пути на Голгофу, где когда-то он прогнал от своего порога осужденного Христа? Почти два тысячелетия один и тот же владелец одного и того же предприятия на одном и том же месте - ни одному бизнесмену любой из капиталистических стран подобная рекламная удача даже не снилась...
      Дружески кланяюсь Вам,
      искренне Ваш
      (Prof.Dr.Dr.h.с.) Зигфрид Байфус
      Институт научного атеизма
      Берлин, ГДР.
      Глава седьмая
      из которой явствует: если человек тверд в истинном вероучении и
      чурается ереси, он способен верно рассуждать даже о таких материях, в коих
      ничего не смыслит.
      Обложившись толстенными фолиантами, Эйцен сидел за столом и тяжко вздыхал, ибо в глазах у него темнело, а премудрости отцов церкви и других ученых авторитетов роились в его голове, подобно комарам на болоте - много их, да ни единого не поймаешь.
      Университетские доктора и профессора оказались столь милостивы, что ввиду близкой кончины его отца согласились экзаменовать Эйцена досрочно и вне очереди, следовательно, придется показать свое умение отличать истинное вероучение от ересей, внушаемых сатаной, и находить правильный ответ, вспоминать, когда надо, из богословских книг единственно верное слово, ибо все остальное от лукавого и ведет прямиком к ереси. Ах, сокрушался Эйцен, следовало бы мне проявлять