Глава 7

Хотя Макс занимался своим бизнесом уже три с лишним года, у него все еще не было денег на приличный офис. И судя по всему, никогда не будет. Я оставил машину у входа в магазин бытовой электроники, обогнул здание и поднялся по ступенькам к железной двери, на которой висело три таблички: "Агентство по продаже недвижимости «Марс», "Адвокатская фирма «Омега» и "Охранное предприятие «Статус». Эти идиотские названия всегда заставляли меня недоумевать — неужели агентство продает нашу недвижимость на Марс? Или впаривает местным лопухам марсианские каналы по дешевке? А также почему адвокаты взяли себе в качестве имени последнюю букву алфавита? Нет ли тут намека, что к ним стоит обращаться только в самом последнем случае?

Когда я поделился своими соображениями с Максом, он надулся и сказал, что я дурак с незаконченным высшим образованием и что для людей важно, чтобы название было коротким и эффектным. Я спросил, какой эффект производит обычно слово «Статус», но тут Макс окончательно разволновался и послал меня за сигаретами.

За железной дверью начинался коридор, разветвлявшийся в трех направлениях. Совсем как в сказке: направо пойдешь — квартиру потеряешь, налево — разоришься на судебных издержках... Я пошел прямо, массируя на ходу онемелую шею.

В нашем офисе было пусто. На диванчике дремал Генрих, юрист, с переменным успехом вытаскивавший Макса из передряг, в которые «Статус» регулярно попадал с самого момента своего основания. Генрих представлял собой почти идеальный тип адвоката: пожилой, благообразный, всегда в аккуратном костюмчике. При этом худощавый, без видимых признаков материального благополучия — без перстней, со старым портфелем из искусственной кожи. Генрих в отличие от многих своих коллег не раздражал ни судей, ни людей из прокуратуры. Он умело создавал впечатление, что едва перебивается копеечными гонорарами, а его вечно грустные глаза будто говорили: «Нет правды на земле». Однако в свободное от судебных заседаний время ничто не мешало Генриху сидеть в ресторанах и целовать ручки юным дамам. Возможно, дело заходило и дальше целования рук, но свидетелем этому мне бывать не приходилось.

Я тронул Генриха за плечо, и тот немедленно открыл глаза.

— Добрый день, Константин, — сказал он.

— Это очень спорное утверждение, — заметил я, держась за шею. Генрих поморгал, присмотрелся ко мне повнимательнее и согласился:

— Действительно. Вы выглядите так, словно вам сначала оторвали голову, а потом снова пришили. Но пришили криво.

— Знаю. Макс у себя?

— Максим Степанович сейчас работает с клиентом, — сообщил Генрих.

— Мне надо с ним поговорить.

— Константин, я надеюсь, что моя помощь вам еще не нужна? Или уже не нужна? Я знаю, что вы приходите говорить с Максимом Степановичем только тогда, когда...

— Я сначала с ним поговорю, — перебил я Генриха. — А уж он решит, еще или уже...

Генрих проскрипел мне в спину что-то пессимистическое, но я уже толкнул дверь кабинета. Макс сидел напротив двери, а клиент к ней спиной, поэтому клиент не понял, с чего вдруг так меняется в лице хозяин кабинета. Но Макс быстро взял себя в руки.

— Привет, — сказал он мне. — Знакомься, это Василий. Я его консультирую по вопросам безопасности жилья...

Василий повернул ко мне угрюмое лицо, украшенное на подбородке темной растительностью. Мы пожали друг другу руки.

— А это Константин, — продолжал исполнять представительские обязанности Макс. — Один из наших лучших и опытнейших сотрудников.

«Почему-то в разговорах один на один ты оцениваешь меня иначе», — подумал я, садясь в кресло справа от Макса.

— Вот, — кашлянул Макс, посмотрев сначала на меня, потом на Василия. — Значит, продолжим...

— А железную дверь надо ставить? — спросил Василий. Я увидел, что на коленях он держит ежедневник и записывает туда все сказанное Максом.

— Железную дверь? — переспросил Макс. — Можно. А еще лучше поставить ее вашему соседу.

— Не понял, — оторвался от своих стенографических записей Василий.

— Помимо того, что железная дверь защищает вашу квартиру, она еще и является вывеской для потенциальных грабителей. Извещает о том, что за такой дверью есть что-то ценное...

— Ага, и значит, пусть лучше такая дверь стоит у соседа и отвлекает внимание? — сообразил Василий, непрерывно строча в свой ежедневник.

— Да это я так, пошутил, — отмахнулся Макс. — Главное, чтобы как можно меньше людей знали о вашем благосостоянии. А то ведь те же соседи из зависти и наведут...

Он учил Василия подобным премудростям еще минут пятнадцать, потом проводил клиента до дверей и повернулся ко мне. Судя по выражению его лица, Макс хотел произнести что-то злобное в мой адрес, но я опередил его:

— С чего вдруг ты читал ему лекцию? Надо было просто предложить ему стандартный набор техники...

— За три тысячи долларов?

— Почему бы и нет.

— Потому что он муж двоюродной сестры моей жены, — вздохнул Макс, усаживаясь за стол. — Меня просили обойтись с ним по-человечески.

— Так ты продал ему что-нибудь?

— Пока нет.

— Ты разоришься, если будешь бесплатно обслуживать всех своих дальних родственников.

— Я знаю, — сказал Макс и закурил. — И я знаю, что какая-то дрянь случилась в Городе...

— Откуда сведения?

— Ты просто так не приходишь. Ты приходишь, когда сам уже ничего не можешь сделать. Это я называю «дело — дрянь».

— Не то чтобы совсем безнадежно...

— Погоди, не рассказывай, — попросил Макс. — Дай мне докурить. Хочу успокоиться, прежде чем ты начнешь.

— Хорошо, — кротко сказал я.

— Если дело стоит того, чтобы я заранее принял валокордин, говори сразу. Не надо неприятных сюрпризов. Так что?

Я пожал плечами.

— Понятно, — нахмурился Макс, вытащил из ящика стола коробку с таблетками, положил одну в рот и запил водой из графина. — Начинай, гад...

Я рассказал ему все с самого начала. Про семью Фокиных, про мою встречу с Артуром в клубе «Метро», про полученные от Фокина-старшего деньги. Про сегодняшнюю беседу с Ниной Валентиновной и про Молодежный парк, после визита в который у меня болела шея и плохо сгибалась нога.

На протяжении моего рассказа Макс что-то чертил карандашом на листке бумаги. Может, это были просто хаотично разбросанные по белой поверхности линии. Но мне хотелось надеяться, что это закодированный план, который должен помочь мне выпутаться из фокинского дела.

— А самого Артура ты больше не видел? — спросил Макс, уставившись на свои каракули.

— Нет.

— А с чего ты взял, что Артур настолько тебя испугается, что тут же отстанет от пацана? Что ты вообще про него знаешь?

Я знал про Артура то, что рассказали мне Фокины — одноклассник их сына, неглупый парень, из хорошей семьи. Посадил Колю Фокина на иглу и теперь требовал полтысячи баксов.

— То, что ему всего восемнадцать лет, еще не значит, что он хлюпик, болван и трус, способный раскиснуть от пары тычков в пузо, — наставническим тоном сказал Макс. — Сейчас пацаны взрослеют быстро. Особенно в таких делах.

— И быстро умирают, — добавил я.

— Ну, твой-то Артур — умный мальчик. Он сам не употребляет, да?

— Вроде бы.

— И он на тебя сильно обиделся, что естественно.

— И он продолжает требовать с Фокиных деньги, — напомнил я.

— Им надо обращаться в милицию, — сказал после паузы Макс. — Похищение человека с целью выкупа — это серьезно. Ты сам тут ничего не сделаешь.

— Они не хотят идти в милицию, — вздохнул я и повторил всю аргументацию Фокиной. — Они не хотят шума. Они не хотят платить деньги. Зато они хотят, чтобы я каким-то образом извернулся и решил все проблемы.

— Так, — задумался Макс, — если они сами не хотят заявить об исчезновении сына, то пусть это сделает клиника, откуда он пропал.

— Во-первых, это клиника анонимного лечения, — сказал я. — Их задача — сделать все тихо. Вряд ли они будут поднимать тревогу по случаю исчезновения одного из пациентов. Во-вторых, Фокиным это не понравится.

— Ну, знаешь, — возмутился Макс, — тогда изворачивайся сам. Я предложил отличный вариант.

— Этот вариант я сам знаю. Но я взял у Фокиных деньги, поэтому я вроде как должен защищать их интересы...

— Так пойди и верни деньги, — посоветовал Макс. — Не бог весть какие миллионы они тебе заплатили.

— Я так не могу. Раз уж я пообещал...

— Так чего же ты тогда заявился? Иди и делай как хочешь.

— Ты забыл про милиционера в парке.

— Ах, это. — Макс снова закурил. — Ты точно видел лишь то, что этот сержант перемигнулся с сиплым пацаном, который будто бы пошел искать Артура. Ты не видел, что сержант разговаривает с самим Артуром.

— Не видел. Но, по-моему, и так все ясно. Сиплый стал подозревать, что я не тот, кем представляюсь, и позвал милиционера, который держит «крышу» над продавцами наркотиков в парке. Сиплый минутой раньше сказал, что знает Артура. Вот тебе цепочка: Артур — сиплый — сержант.

— И что ты хочешь этим сказать? Что твой Артур ходит под прикрытием продавшихся ментов?

— Выходит, что так.

— Выходит, что ты сделал большую глупость, когда попинал этого Артура. И тебе не вытащить бедного Колю Фокина. У таких парней, которые ходят под милицейской «крышей», все схвачено. Если кто-то должен пятьсот баксов, его не отпускают. Даже если это одноклассник. Короче, Костик, поезжай к Фокиным и скажи: «Или вы обращаетесь в милицию в отдел по борьбе с организованной преступностью, или я снимаю с себя всякую ответственность, потому что Артур связан с большими людьми». Вот так ты им скажешь. Если они будут стоять на своем, отдай деньги. Хотят делать глупости — пусть делают, но без тебя.

Я вспомнил заплаканную Нину Валентиновну, тревожные глаза Фокина-старшего.

— Она меня просила поговорить с Артуром по-человечески, — сказал я. Не знаю, с чего мне вдруг вспомнилось это ее выражение. — Она надеется, что тот поведет себя прилично.

— Полный идиотизм, — буркнул Макс, не отрывая глаз от листа бумаги.

— А не полный идиотизм — искать управу на продажных ментов в самой милиции?

— Предоставь это мне. Я знаю там одного человека, он не продается. Он поможет...

— Звучит как старинное предание: и был там милиционер непродажный... Может, он еще не решил, за сколько ему продаться?

— В твоем положении только и ехидничать, — скептически заметил Макс. — Ты, кажется, сказал, что Артур сильно на тебя обиделся? И хочет, чтобы ты лично передал ему фокинские деньги?

— Совершенно верно.

— Позаботься о своей безопасности, — посоветовал Макс. — Он может тебя убрать. В следующий раз к тебе подойдут два милиционера с дубинками.

— Спасибо за прогноз. — Настроение у меня почему-то ухудшилось. — Ты думаешь, что я уже нарвался до такой степени? Я же ничего особенного не сделал. Я просто хотел, чтобы одного пацана оставили в покое... А пятьсот баксов для них не деньги.

— Не деньги, — подтвердил Макс. — Дело в принципе, Костя. Если бы они отпустили этого Колю Фокина, то словно сказали бы всем остальным бандитам: «Мы уже не такие крутые, как раньше. Можно задолжать нам пятьсот баксов и уйти на все четыре стороны. Можно отлупить нашего парня в мужском туалете — и остаться с целыми костями». Они не могут себя так вести. Они обязаны ответить по полной программе. И они ответят так, как если бы ты на них очень серьезно наехал.

— Ну спасибо, — сказал я и поднялся из кресла. — Словно соловьиного пения наслушался. Радость на сердце — неописуемая. Можно заказывать гроб?

— Похороним за счет фирмы, — с серьезным выражением лица обнадежил меня Макс. — Ты сам виноват в том, что влипаешь в такие истории. Ты слишком самоуверен. Что мешало тебе позвонить мне вчера? Или сегодня утром?

Он и не заметил, как сам ответил на свой вопрос. Самоуверенность. Она как алкоголь — в небольших количествах поднимает тонус и улучшает кровообращение. Большая доза — и ты отбрасываешь копыта.

— Ты не можешь работать в коллективе, — продолжал перечень обвинений Макс. — Ты даже в паре не можешь работать. Если бы ты был с Олегом...

— Не напоминай, — поморщился я. — Лучше быть одному, чем с таким помощником.

— В любой другой конторе тебя давно бы вышибли, — сообщил Макс. — Я дал тебе возможность работать самостоятельно с нашей лицензией. Чего желать еще? Я не обращаю внимания, что ты редко бываешь в конторе. Я не требую от тебя отчетов. Но ты ко всему этому еще и постоянный источник неприятностей. С тобой вечно что-то случается, и тут ты вспоминаешь обо мне, о конторе. И ты бежишь сюда, требуя, чтобы тебя вытащили из очередного провального дела...

— Ну, не всегда эти дела провальные, — влез я в его прочувственный монолог.

— Девяносто процентов, — уверенно сказал Макс. — И ты всегда приходишь слишком поздно. Приходишь в последний момент. Однажды ты припрешься со вспоротым пузом и потребуешь, чтобы я тебя заштопал.

Я представил эту картину, и мне стало нехорошо. Вот в чем неприятные стороны богатого воображения.

— Но в нынешнем случае ничего непоправимого еще не произошло, — сказал я. — По-моему...

— По-твоему? — буркнул Макс. — Ну да... Ничего непоправимого не произойдет, если ты будешь делать то, что я тебе сказал. Поедешь к Фокиным и повторишь слово в слово мое предложение. Либо они обращаются в милицию, либо ты выходишь из игры. Наркомафия, коррупция у ментов, рэкет, похищение людей — это слишком крупные рыбы, чтобы ловить их твоим дырявым сачком.

— Это как будто из Пушкина, — оценил я метафорический талант Макса.

— Это из меня, — поскромничал он. — Но заслуживает того, чтобы быть написанным на стене твоей квартиры. В прихожей. Чтобы каждый раз перед тем, как выйти на улицу, ты читал эту фразу.

— Это будет мой девиз, — сказал я, чтобы доставить Максу удовольствие.

— Короче. — Он поднялся из-за стола во весь свой двухметровый (или почти двухметровый) рост и положил мне на плечо пудовую лапу, которую почему-то сам называл рукой. — Езжай-ка ты прямо сейчас к Фокиным и сделай, как я сказал.

— Прямо сейчас не могу, — ответил я, с трудом скидывая руку Макса с плеча, — они сейчас на работе. Я пойду пообедаю, а потом поеду. Одобряешь такой вариант?

— Валяй, — сказал Макс.

Это было очень любезно с его стороны.

Глава 8

Перекусив в первой же забегаловке, я поехал к Фокиным, но не напрямую, а длинным кружным путем, который завел меня на книжный развал у краеведческого музея. Музей уже три года был закрыт.

Дирекция тщетно искала деньги, чтобы завершить ремонт, а задолженность перед ремонтниками росла. Пока суд да дело, на площадке перед музеем раскинули лотки книжные торговцы. Я вышел из машины и медленно побрел по развалу.

Макс называл это «еще одним бзиком», что подразумевало наличие у меня еще нескольких «бзиков». Я отвечал Максу, что каждый имеет право на хобби, но Макс качал головой и говорил, что должен быть какой-то предел в моем выпендреже. Сам Макс собирал пивные банки разных сортов, Олег — порнофильмы с Терезой Орловски и Трейси Лордс. Что коллекционировал Генрих, я не знал. Возможно, денежные знаки. Мое хобби Макс считал донельзя выпендрежным и странным. Я и сам не мог толком объяснить, с чего мне вздумалось собирать книги про разных там императоров, царей и королей. Не все подряд, а то, что более-менее похоже на правду. Я начал с римских императоров и дошел до русских царей.

Каждый, кто попадал ко мне домой и видел заставленные книжные полки, немедленно спрашивал: «А зачем это тебе?» Как-то я попытался это осмыслить. Получалось, что к императорской жизни я потянулся, чтобы отвлечься от окружающей действительности. От того, что погаже, потянулся к тому, что покрасивее. Но после еще одного сеанса мозговой активности я пришел в выводу, что никакого отвлечения не происходит, потому что император Нерон, например, своими гнусными наклонностями мало чем отличался от маньяка Куропаткина, которого ловили два с половиной года и который за эти годы написал такой дневник своих «подвигов», что следователей, этот дневник читавших, говорят, тошнило и их меняли каждый час.

Короче говоря, эти жизнеописания могли лишь навести на мысль о том, что природа человеческая за последнюю тысячу лет мало изменилась. Просто Нерон был императором и мог делать свои дела под овации придворных, а Куропаткин работал сторожем в плавательном бассейне и действовал втайне. На невеселые мысли наводила вся эта литература.

Как-то я разыскал биографию Николая Второго. Тоже не самый приличный император. Развалил империю, а потом сказал, что умывает руки. Год назад мне пришлось охранять директора машиностроительного завода Бутякова от его же разъяренных рабочих. Бутяков несколько лет сидел в директорском кабинете, смотрел себе в окно, а заводское имущество потихоньку разворовывали, бандиты заставляли рабочих продавать за бесценок акции. Когда выяснилось, что завод продан какой-то неизвестной московской фирме, а та будет увольнять девяносто процентов персонала, Бутяков развел руками, сказал, что такова жизнь и что сам собирается поехать поправить здоровье на Кипр. Правда, тут рабочие едва не отправили его на Кипр по частям. В нескольких посылках. Пришлось оберегать директора от народного гнева. Бутяков тогда очень перепугался. И чтобы прийти в себя, непрерывно пересчитывал стодолларовые купюры, что распирали его бумажник.

Так что верно сказал какой-то мыслитель: «Ничего не меняется в этом лучшем из миров». Только насчет второй части он, по-моему, погорячился.

Глава 9

Было около семи вечера, когда я подъехал к фокинскому дому. Я надеялся, что Нина Валентиновна не будет задерживаться на работе, потому что разговор с одним только Фокиным казался мне бестолковым.

И поначалу мне повезло — дверь открыла Фокина.

— А, это вы, — не слишком приветливо сказала она. — Заходите, нам надо поговорить.

Я был не против и зашел. Мы сели на кухне, за столом друг напротив друга — я и она. Фокин-старший до переговоров не был допущен, хотя в это время находился дома и чем-то гремел в дальней комнате.

— Вы встретились с Артуром? — с ходу спросила она.

— Еще нет. Надеюсь, что сегодня вечером...

— А что же вы делали все это время? — строгим учительским тоном осведомилась она. — Что вы сделали, чтобы мой сын вернулся домой?!

— У вашего Артура нет кабинета, где он принимает посетителей в специально отведенные часы, — заметил я. — Приходится искать его по всему городу. Это длительный процесс с большими тратами бензина.

— Но вы его не нашли!

— Но я его найду. Один раз нашел и второй — найду.

— Раз вы не виделись с Артуром, то вам нечего мне сообщить, — вскинула тонкие брови Фокина. — Зачем вы пришли?

— У меня есть что вам сообщить, — сказал я.

— Наверное, вы хотите сообщить, что бензин дорог и вам нужны еще деньги?!

По ее расчетам, после этой фразы я должен был покраснеть и залепетать что-то жалобное. Но я физически неспособен краснеть.

— По-моему, с деньгами мы все уже решили, — сказал я. — Вы не жена банкира, у которой каждый норовит выклянчить пару баксов. А я не попрошайка. И в отличие от вас я придерживаюсь нашего изначального договора.

— Какого еще договора? — холодно спросила Фокина.

— Когда вы просили меня об услуге — вытащить вашего сына из плохой компании, я назвал свои условия. Вы — свои. Вы сказали, за уплаченную сумму я должен буду промывать мозги Артуру до тех пор, пока он окончательно не отстанет. Неограниченное количество раз. Так я и делаю. А вас я просил прислушиваться к моим советам. Потому что в таких делах я соображаю немного больше вашего.

— И в чем же я перед вами провинилась?

— Вы обратились в милицию? Я советовал вам так сделать еще днем.

— Ни о какой милиции не может быть и речи! — твердо заявила Фокина.

— Вы отказываетесь следовать моему совету? — уточнил я.

— Такому совету — отказываюсь! Это называется «из огня да в полымя»: отбить мальчика у наркоманов, но засадить за решетку! Знаете, что сейчас в тюрьмах творится?

Этот истерический всплеск эмоций у нее неплохо получился. На кого-то, пожалуй, он мог и подействовать. Но не на меня.

— Если вы не хотите прислушиваться к моим советам, то я отказываюсь дальше вам помогать, — ответил я на вопль Фокиной. Звуки в дальней комнате стихли.

— Но мы заплатили. — По мнению Фокиной, это был убийственный аргумент.

— Я помню.

Я запустил руку в карман брюк и вытащил оттуда деньги — пять стотысячных купюр, что вручил мне вчера Фокин-старший. Я положил их на стол и сказал:

— Вот ваши деньги. Выпутывайтесь сами, если не хотите слушать моих советов.

Это произвело на нее впечатление. Она колебалась.

— Если вам нечего мне сказать, то я ухожу, — сказал я и поднялся.

— Подождите, — услышал я, когда шел по коридору из кухни в прихожую. — Подождите, Костя.

Я не остановился, проговорив на ходу:

— Это слишком серьезное дело. Вы играете судьбой своего сына.

— Я пытаюсь его спасти...

— Это очень странный метод спасения — тот, что вы выбрали.

Положив пальцы на дверную ручку, я все-таки обернулся к Фокиной:

— Вы готовы сделать то, что я сказал?

— Милиция? — Она покачала головой. — Нет...

— Тогда мне не о чем с вами больше разговаривать. — Я толкнул входную дверь, но тут же остановился — мне в голову неожиданно пришла мысль, и я поспешил ее проверить: — Нина Валентиновна, вам больше не звонил Артур?

— Н-нет, — замотала она головой. Чуть быстрее, чем следовало.

— И у вас нет никаких известий о Коле?

— Нет.

Я не хотел быть жестоким, поэтому в дверях я сказал:

— Вы знаете номер моего телефона. Если что-то случится...

— Конечно. — Она захлопнула за мной дверь. Та была слишком тонкой, чтобы заглушить два напряженных голоса, зазвучавших в прихожей сразу же после моего ухода. Говорили муж и жена. Говорили друг с другом резко, словно спорили по какому-то важному вопросу.

Голоса постепенно удалялись от двери в глубь квартиры, и по изменившемуся соотношению произносимых каждым из двоих слов я догадался, что Нина Валентиновна и на этот раз одержала победу.

Я спустился в кабине лифта на первый этаж. Спускаясь по лестнице от площадки перед лифтом к подъездной двери, я подумал, что справа, в закутке у мусоропровода — хорошее место для засады. Какой-нибудь наемный убийца легко остался бы незамеченным, пропустил бы свою жертву мимо, потом выскочил сзади и...

Просто профессиональное замечание. Кстати, пахло у мусоропровода тоже убийственно...

Глава 10

У меня неплохая реакция, и, уловив боковым зрением движение за моей спиной, я резко повернулся. Она испугалась еще больше меня, вздрогнула и торопливо шагнула назад.

— Извините, — сказала она. — Я просто хотела спросить...

— И все? — Я облегченно вздохнул. — Ну, спрашивай...

Я прислонился к борту своей машины. Она стояла шагах в трех, невысокого роста, худенькая брюнетка. Черные джинсы, черная майка якобы от «Долче и Габбана», маленький рюкзачок за спиной. Ладони засунуты в карманы. На вид ей было лет шестнадцать.

— Скажите, пожалуйста, — произнесла она. — Вы случайно не в двадцать шестую квартиру ходили? Не к Фокиным?

Она сказала «пожалуйста». Волшебное слово. В последнее время редко мне встречались шестнадцатилетние девушки, которые между двух слов третьим вставляли «пожалуйста». Обычно вставляли «бля».

— А если к Фокиным? — Я изобразил дежурную улыбку. Всегда подсовываю ее незнакомым людям, хотя это и лицемерно. Но я исхожу из принципа, что с незнакомыми людьми стоит быть вежливым. Пока они не сунули вам ствол в физиономию. Или не сотворили еще какую-нибудь гадость.

— Тогда я хочу с вами поговорить.

В отличие от меня она не улыбалась. Ни дежурно, никак иначе. Она выглядела обеспокоенной. Она была моложе меня почти в два раза, и, наверное, в ней было в два раза больше искренности, чем во мне. Забавное математическое наблюдение.

— Здесь? Или проедем в какое-нибудь более уютное место?

— Лучше здесь.

— Что ж, я слушаю.

— Я подруга Коли Фокина, — сказала она.

— Я догадался.

— А вы из милиции?

— Нет. А почему к Фокиным должны наведываться милиционеры?

— Ну... — Она замялась.

— Потому что Коля кололся?

Она молча кивнула, и я решил ее подбодрить, если слово «бодрость» было тут уместно.

— Я много знаю о Коле и его родителях. Достаточно много, чтобы ты спрашивала напрямую.