Я удивился, что у него помятое лицо, и почувствовал запах алкоголя…

Но он не был сильно пьян. Отец сказал, что будильник у него дома не работает, он боялся проспать, поэтому с вечера пошел в пивной бар и просидел там до того времени, когда пора было ехать в аэропорт. Он пил тогда только пиво… И вы, Константин Сергеевич, видели его с пивом. Он пришел в бар провести время до утра, а потом направиться куда-то… И после того как он попрощался с вами, он вернулся домой, прицепил вашу визитку на стену, а затем пошел на ту самую встречу… И его сбили машиной, Я не знаю, с кем он должен был встретиться, я не знаю, из-за чего отец пошел на встречу… Но его там убили!

Я уже слишком устал. Я мало что понял из этого потока слов. Подумал только, что мальчик обладает хорошей фантазией. Бедняга.

Я пропустил его слова мимо ушей. Письма Артура, посредник Рома, предупреждения Гарика — все это было главным для меня в тот момент. Это заслоняло солнце, это заслоняло Ленку, и уж тем более это заслоняло Юру Леонова с его буйной фантазией. Надо было позаботиться о себе.

Поэтому я махнул Юре Леонову на прощание и стал подниматься по узкой лестнице к входной двери. Из динамиков в который раз уже доносился голос Аллы Пугачевой: «Жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь…».

Сопровождаемый этими глубокими мыслями, я вышел наружу. В кафе было душно и утомительно, на улице холодно, слякотно и противно. Моя «Ока» осталась стоять рядом с домом, и поэтому мне предстояло путешествовать на общественном транспорте. Куда? Куда глаза глядят. Как говорил кто-то из классиков: «Главное прочь, а там все равно».

И это было хорошо — запереться на ключ В гостиничном номере, задернуть шторы, лечь на кровать и закрыть глаза. В этом был кайф.

Ради него я мог смириться с вытоптанной до белизны ковровой дорожкой в коридоре, с мерно капающей из крана водой в ванной комнате, с выцветшими обоями на стене и со специфическим запахом, говорившем о недавно проведенной здесь дезинфекции.

В конце, концов, гостиница именовалась не «Метрополь» и не «Хилтон», а «Колос», лет десять назад ее название звучало еще более прозаично — Дом колхозника.

К слову сказать, колхозниками здесь и не пахло. Пахло торговцами с Кавказа. Пахло несколькими московскими бизнесменами, приехавшими расширить свою фирму за счет глухой провинции. На каком-то этаже обреталась, по словам администратора гостиницы, женская сборная Саратова по плаванию, прибывшая в Город на соревнования.

Ближе к вечеру кавказские торговцы впадали в лирическое настроение и начинали искать саратовских пловчих с целью познакомиться. Московские бизнесмены никого не искали. Они выписывали из газет телефоны контор, предлагавших «досуг для состоятельных господ в любое время суток». В Городе заурядный московский коммерческий агент начинал чувствовать себя состоятельным господином. Поэтому диски старомодных телефонных аппаратов крутились, а в гостиничном магазине, что располагался в вестибюле, на «ура» расходились водка и презервативы.

А я лежал на кровати, не сняв ботинок. И мне было хорошо безо всякой водки, потому что никто не звонил мне по телефону и никто не стучал в мою дверь. Никто не знал, что я здесь. Даже Гарик. Даже Генрих. Это было так просто — получить ключ у администратора, подняться на пятый этаж, запереться в номере, лечь и закрыть глаза.

Я убежал от них от всех. Генрих, Гарик, милиция, Юра Леонов, Ленка…

Все они остались за пределами моего номера. Я получил тайм-аут. Как мне казалось, вполне заслуженный.

Хорошо было бы. просидеть в этом номере до тех пор, пока Гарик не вычислит киллера и не запрячет его в камеру. Пока Генрих не подыщет мне такую работу, чтобы не нужно было суетиться, а лишь успевать получать деньги от клиента.

Впрочем, в тридцать лет прекрасно понимаешь, что этакое бывает только в мечтах. Я смогу оплатить номер до конца октября, а потом придется отсюда свалить. Вряд ли к этому времени киллер попадется в руки к Гарику. А попадется один, наймут другого.

Нет, не получится у меня отсидеться. И никогда не получалось. Всегда приходится выходить на улицу и спрашивать у поджидающего тебя громилы с выбритым затылком:

«Какие проблемы?» Ну а далее — возможны варианты.

Рано или поздно все этим кончится, но пока я наслаждался тайм-аутом. Я смотрел в потолок, я спал, я часами лежал в ванной, листая страницы старого журнала с картинками, оставленного прежним постояльцем.

Никто не звонил мне и никто не стучал в мою дверь. Я был переполнен покоем. Иногда это так необходимо.

Наконец я дошел до крайней степени безделья и стал смотреть в телевизор. Первая передача, на которую я наткнулся, была «Санта-Барбара». До этого я смотрел телевизор с полгода назад, и тогда один мой знакомый по фамилии Сидоров в сердцах расколотил кинескоп моего «Самсунга», опечалившись очередным проигрышем сборной России по футболу. Я не стал предъявлять Сидорову претензии. Я понимал его чувства.

Так вот, перед тем футбольным матчем полгода назад тоже показывали эту вечную «Барбару». А еще говорят, что в стране нет стабильности.

Я выключил чертов ящик, и мне стало гораздо лучше. На протяжении следующих двадцати часов я спал, я думал, я смотрел в окно. И если выходил из номера, то лишь за тем, чтобы спуститься в вестибюль и купить что-нибудь поесть.

И по прошествии двадцати часов такой жизни я понял, что меня начинает от нее мутить.

Никто не звонил мне по телефону, никто не стучал в мою дверь. От этого я начал понемногу психовать.

Через сорок два часа после того, как я запер за собой дверь гостиничного номера и облегченно вздохнул, мне стало понятно, что дальнейшие игры в прятки я не выдержу. Надо было подавать признаки жизни.

Я сел на кровать, посчитал про себя до десяти и снял трубку телефонного аппарата. А затем набрал шесть цифр.

Когда длинные гудки прервались, я услышал треск, щелчки и чуть позже незнакомый голос:

— Управление внутренних дел. Отдел по борьбе с организованной преступностью.

— Игоря, пожалуйста.

— Кто его спрашивает?

Я назвался.

— Минуточку, — сказали мне в трубке, — подождите.

Я был согласен подождать. Но лишь минуту, не больше.

— Откуда ты звонишь? — быстро спросил Гарик. — Нет, не называй, — тут же спохватился он, и я знал почему: с некоторых пор все звонки в Управление записывались, И Гарик считал нелишним подстраховаться. — Это безопасное место?

— Относительно.

— Хорошо, оставайся там и не вздумай соваться домой.

— Что-то случилось?

— Кажется, я уже тебе объяснил, что случилось.

— Артур, письма… — перечислил я ключевые слова, — Это?

— Да-да, — торопливо подтвердил Гарик. — Я посадил тебе на квартиру своих ребят, они ждут визитеров…

— Больше никаких новостей?

— Как тебе сказать, — Гарик на несколько секунд замолчал. — Ну, есть кое-что. Кое-что хорошее для тебя.

Быть может, сегодня вечером все это кончится.

— Возьмете киллера?

— Слушай. — недовольно сказал Гарик. — Давай не будем обсуждать это по телефону. Я тебе намекнул, а ты уж сам делай выводы.

— Может, нам встретиться? — предложил я.

— Сидел бы ты в своем подполье, — высказал пожелание Гарик. — Без тебя разберемся…

— Я тут свихнусь скоро, в этом подполье. Хотя бы введи меня в курс дела, — умоляющим голосом попросил я. — Или я сейчас приеду прямо в Управление!

— Не надо! Лучше сделай вот что… Часа через полтора я поеду обедать.

Знаешь куда?

Я знал. И я сказал, что через полтора часа буду в том месте.

— Приеду один, — пообещал Гарик. — Прослежу, чтобы никого за собой не притащить. Но и ты тоже ушами не хлопай. В конце концов, это не на меня открыли сезон охоты…

Это я тоже знал. Такие вещи не забываются. Они остаются в памяти даже после того, как сезон охоты по каким-то причинам закрывается.

Но мне еще нужно было дожить до этого события. Мне еще многое что было нужно. И, выходя из гостиничного номера, я был готов к этому куда больше, чем двое суток назад, когда нашел убежище в бывшем Доме колхозника.

Вот что значит выдержать паузу.

Гарик ждал меня в ресторане «Комета». Приятное место для того, чтобы провести там обеденный перерыв. Меня пару раз едва там не убили. Но это никак не было связано с кухней ресторана. Хотя иногда именно приготовленная там пища кажется самым опасным, что может случиться с тобой в «Комете».

Гарик сидел в глубине зала, один, повесив пиджак на спинку стула. Он сосредоточенно пытался порезать котлету на как можно большее количество кусочков.

— Тебе везет, — сказал он, как только я уселся напротив него.

— Пока это не очень заметно, — возразил я. — Можешь пояснить свое утверждение?

— Ты все еще жив, — заметил Гарик, и возразить на это было нечего.

— Это действительно аргумент, — кивнул я. — Что-нибудь еще?

— Еще, — пообещал Гарик — Будет и еще. Тебе, Костя, просто сказочно везет. Я поставил телефон того Ромы на прослушку, хотя не имел такого права.

Я посадил на квартиру к тебе засаду, хотя такие вещи делаются с санкции начальства. Но начальство до вторника на конференции в Москве. Во вторник я буду вынужден убрать засаду и снять прослушку. Так вот, тебе повезло.

— А более конкретно? — попросил я.

— Сегодня утром Роме звонил киллер, — сообщил Гарик. — Рома должен передать ему какую-то часть денег. Они назначили встречу на сегодняшний вечер. На двадцать три ноль-ноль.

— Где будут встречаться?

— Места встречи не назвали, сказали: «Там, где в прошлый раз». Сядем Роме на хвост, он сам нас приведет куда нужно. Если все будет в порядке, — Гарик отвлекся от котлеты, огляделся, отыскал по соседству деревянную панель и трижды постучал по ней, — тогда возьмем сегодня и Рому, и киллера.

— У тебя большие планы на сегодняшний вечер, — осторожно заметил я.

— Есть такое дело, — согласился Гарик.

— Помощники не нужны?

Гарик медленно поднял на меня глаза и столь же медленно положил на стол нож и вилку. Его взгляд стал печальным, как у ослика Иа-Иа. Потом Гарик отрицательно покачал головой.

— Так это же все из-за меня, — напомнил я. — Ты, грубо говоря, будешь спасать мне жизнь, так? Я тоже хочу участвовать. Мое законное право.

— Какие еще у тебя права? — сквозь зубы выдавил Гарик. — Нет у тебя никаких прав. Сиди в своем подполье, пока я не скажу, что можно вылезать на поверхность.

— Я бы там и сидел, если бы ты не вычислил киллера, — сказал я.

Словосочетание «если бы ты не вычислил киллера», по моим расчетам, должно было польстить самолюбию Гарика и в конечном счете сыграть в мою пользу.

Однако, судя по кислому лицу Гарика, его самолюбие сегодня взяло отгул.

— Теперь-то все ясно, — продолжил я. — И я хочу тебе помочь взять киллера.

Это, если хочешь, дело принципа.

— Не хочу, — буркнул Гарик.

— Придется раскрыть твоему начальству глаза, — вздохнул я. — Раскрыть глаза на твое самоуправство за их спиной — незаконное прослушивание и прочие подвиги…

— Ну ты и сволочь! — сказал Гарик и отодвинул от себя тарелку: что-то стряслось с его аппетитом.

— Да еще какая! — согласился я. — Ну что, я еду с тобой вечером?

— Едешь, едешь, — отмахнулся Гарик. — Только уйди отсюда, дай пообедать в спокойной обстановке.

Я, всем своим видом излучая удовлетворение от исхода переговоров, поднялся из-за стола. Гарик посмотрел на меня, покачал головой и задумчиво произнес, спрашивая даже не меня, а себя самого:

— Интересно, какого черта люди так активно ищут приключения на собственную задницу? Им что, больше нечем заняться? Почему бы тебе, Костя, не посидеть в тихом укромном местечке и не подождать, чем все кончится?

— Если я буду ждать, — сказал я, — боюсь, что все кончится совсем не так, как нужно.

— Я придерживаюсь противоположного мнения, — возразил Гарик и снова придвинул к себе тарелку. — Когда ты сидишь дома, есть хотя бы маленькая надежда, что все пройдет как надо. Вот такая маленькая надежда, — он свел вместе большой и указательный пальцы, оставив между ними промежуток в пару миллиметров. — Но и она, как правило, остается несбывшейся.

Он сказал это, и его взгляд принял обычное для Гарика пессимистическое выражение, более подходящее для какого-нибудь лорда Байрона, но никак не для капитана милиции. Однажды я спросил Гарика, писал ли он когда-нибудь стихи.

Гарик решительно отверг эти грязные подозрения. Хотя он мог и соврать.

— Говоришь, надежда? — иронически хмыкнул я, — Эх ты, а еще милиционер.

Ты должен быть стопроцентным рационалистом, практиком, циником. А ты — надежда… Кисейная барышня.

— Пошел вон, — еле сдерживаясь, процедил Гарик, — Или я заколю тебя этой вилкой!

Судя по выражению, его лица, он не врал. Во всяком случае, глаза Гарика уже не были столь грустными, чего я и добивался. Всякий раз, когда я видел безнадежность и печаль в его глазах, мне становилось не по себе. Потому что это никогда не было позой или игрой, они всегда были искренними, шедшими из глубины души.

Слезы в глазах ребенка трогают, но они при этом естественны и обыденны.

Слезы в глазах взрослого мужчины вызывают недоумение, иногда презрение, порой жалость, но в любом случае они производят куда более сильное впечатление, нежели детские слезы. Потому что они редки.

Когда темная неизбывная грусть поселяется в зрачках шестнадцатилетнего пацана, только что преданного другом или брошенного девчонкой, — это нормально, потому что это ненадолго. Это будет вскоре вытеснено новыми впечатлениями, подаренными жизнью. Когда же такое выражение имеют глаза сильного мужчины, движущегося от тридцати к сорока, имеющего за своей спиной победы и поражения, взлеты и падения, это пугает. Это означает…

Это означает многое. И когда я думаю об этом, я прихожу к выводу, что неспроста так много людей имеют привычку носить темные солнцезащитные очки даже в те дни, когда солнце светит не так уж и ярко. Какие уж тут надежды.

Гарик сумел задействовать в вечерней операции две машины и четверых милиционеров. В половине одиннадцатого Рома вышел из подъезда и сел в красный задастый «Вольво». Отблески уличных фонарей скользнули по крыше и бокам автомобиля, когда он стремительно вынесся со двора.

Мы наблюдали за этим событием сквозь окно «шестерки». Гарик проводил «Вольво» взглядом и меланхолично проговорил:

— Вот смотрю я и думаю — быть посредником при наемных убийцах занятие куда более прибыльное, чем спасать всяких дураков от этих убийц. Был бы как Рома, ездил бы на «Вольво», не стрелял бы полсотни до получки…

— Говорите, говорите, товарищ капитан, — жизнерадостно отозвался водитель, крепкий молодой парень по имени Леха. — Я как раз только что диктофон включил! — и он громко засмеялся.

— Ты лучше дави на газ, извозчик, — хмыкнул Гарик. — Не отрывайся от коллектива.

«Коллектив» состоял из собственно Роминого «Вольво», шедшей за ним в некотором удалении «Дэу» с тремя оперативниками и нашей «шестерки». Из «Дэу» по рации сообщали направление движения, и Леха мог себе позволить отстать от «Вольво» на сотню метров. Он вел машину с каким-то особым шиком, то и дело подрезая зазевавшихся «чайников», пролетая перекрестки на последних секундах зеленого света, закладывая крутые виражи на поворотах. «Шестерка» во время таких маневров издавала звуки, присущие скорее не произведению волжских автомобилестроителей, а какому-то инфернальному существу, волей мага запертому в оболочку машины.

Гарик морщился и ворчал, что это не оперативное мероприятие, а какие-то «американские горки», но я видел, что ему нравится такая езда. Меня же больше занимало другое.

— Итак, Рома встретится с киллером и передаст ему деньги, — начал я — Они расходятся, тут выскакиваешь ты, Гарик, и командуешь «Руки вверх!». А что дальше?

— Дальше они поднимают руки, — уверенно сказал Гарик.

— А что ты с ними будешь делать? Какое обвинение ты им предъявишь? Один мужчина передал другому деньги. Ну и что? Может, это старый долг. А отдавать долги — еще не преступление.

— Это точно! — поддакнул Леха. — Мне Тихонов уже месяц как сотню должен. Пора сажать, товарищ капитан?

— На дорогу смотри, — посоветовал Гарик. — И меньше думай о деньгах.

— Я знаю, — не успокаивался Леха. — Деньги — ничто, их количество — все.

— На дорогу смотри! — рявкнул Гарик и тут же едва не сонным голосом обратился ко мне:

— Так что ты там говоришь? Что мы не найдем, за что прижать Рому и киллера?

— Вот именно. Если только киллер окажется таким идиотом, что явится на встречу, увешанный оружием.

— Это вряд ли, — сказал Гарик. — Я вообще с утра продумывал такой вариант: взять сегодня Рому за яйца, сунуть ему под нос Артурово письмо, надавить, заставить пойти на сотрудничество, а потом прицепить микрофон на грудь и отправить встречаться с киллером. Тогда у нас в руках была бы запись их разговора, и можно было бы за что-то схватиться… Но потом я понял, что это слишком рискованно. Рома может не расколоться, тогда никакой встречи с киллером не получится. Или Рома перенервничает на встрече, киллер почувствует неладное и сделает ноги.

— Так что же ты будешь делать? — поинтересовался я.

— Буду брать обоих. Потом допрашивать поодиночке. Против Ромы у нас есть письмо Артура, можно заставить его сдать киллера в обмен на снисхождение к нему самому.

Киллеру можно закомпостировать мозги тем, что нас интересует только Рома, как крупный аферист. Мол, нужно просто признать, что ты взял у Ромы деньги. А там уже так развернуться…

— Давайте сначала их возьмем, товарищ капитан, — снова подал голос Леха. — А уж потом-то придумаем, как их разговорить…

— Дисциплина у нас в отделе — аховая, — пожаловался мне Гарик. — Подчиненные ни во что не ставят старших по званию. Учат жизни, понимаешь…

Так-то, Костик. Между прочим, ты собираешься сидеть в машине во время операции или все-таки прогуляешься?

— Подышу свежим воздухом.

— Так я и думал, — кивнул Гарик. — А у тебя есть что-то подходящее для такой прогулки? Типа пистолета?

Я отрицательно покачал головой.

— Вот еще Брюс Ли нашелся, — усмехнулся Гарик. — Голыми руками хочешь всех завалить? Хотя там и без тебя найдется масса желающих завалить Рому с компаньоном. Один Леха чего стоит.

— Я многого стою, — согласился Леха, и я увидел в зеркале его довольную улыбку.

Включилась рация, и сквозь помехи мы услышали голос оперативника из первой машины:

— Все, вроде приехали. Это складские помещения на Пироговской улице. Мы пойдем за «объектом», а вы объезжайте со стороны Лесного переулка… Там второй вход.

Леха принял сказанное за руководство к немедленному действию, и «шестерка» резко свернула вправо. Гарик завалился на меня, чертыхаясь, потом выпрямился, посмотрел на часы и сказал:

— Без пяти одиннадцать. Леха, не забудь надеть бронежилет. Будем исходить из того, что нас ждет встреча с невероятно тупым киллером, который явится на встречу с мешком оружия.

Это был один из основных принципов Гарика — готовиться к худшему, чтобы потом был повод радоваться после несбывшихся ожиданий.

— Ну а тебе, — Гарик похлопал меня по коленке, — тебе, юный друг милиции, я выдам резиновую дубинку. И ты будешь держаться рядом со мной. Так оно будет спокойнее.

Я хотел ему сказать, что спокойствие — нереальное понятие при проведении милицейской операции по задержанию наемного убийцы и посредника.

Но потом передумал и оставил свое мнение при себе.

Рация в руке Гарика изрыгала какие-то совершенно неприличные звуки, сквозь которые пробивался голос Тихонова, того самого оперативника, который задолжал сотню Лехе. Тихонов находился по другую сторону двухэтажного склада стройматериалов. А с ним еще трое милиционеров.

— Мы рассредоточились, — прохрипел Тихонов. — Один остается у машины, двое блокируют лестницу на второй этаж…

— Рома уже внутри? — спросил Гарик.

— Да, — ответил Тихонов. — Он поднялся по лестнице на второй этаж.

Дверь в склад была открыта. Он вошел внутрь. Это было минуты полторы назад.

Отсюда видно, что в помещении на втором этаже горит свет.

— А нам тут ни хрена не видно, — пробурчал Гарик.

Склад представлял собой двухэтажное кирпичное здание метров восьмидесяти в длину. Попасть туда можно было как через ворота первого этажа, так и через две небольшие двери на втором этаже, к обеим из которых вела винтовая лестница по внешней стороне здания. Леха пробежался до ворот и вернулся с сообщением, что те заперты.

Тогда мы стали подниматься по винтовой лестнице на второй этаж с нашей стороны склада.

— А если киллер еще не приехал? — прошептал я на ходу.

— Черта с два! — ответил Гарик. — Он уже там. Стал бы Рома туда лезть, если бы там никого не было. И потом, Рома приехал впритык к одиннадцати, а нормальные люди на такие встречи прибывают заранее. Так что киллер сейчас на втором этаже ведет деловые переговоры с Ромой. Жаль, что мы их не слышим. — Когда Гарик произнес эти слова, мы достигли верхней площадки лестницы. Дверь была перед нами. Леха осторожно потянул за металлическую ручку и прошептал:

— Закрыто.

— Отлично, — мрачно прокомментировал Гарик.

— Я могу пальнуть в замок, — предложил Леха и вытащил из кобуры «Макаров».

— Это и я могу. — Гарик, явно нервничая, поднес к щеке рацию и сказал Тихонову:

— У нас тут кое-какие проблемы с дверью. Можем замешкаться при входе. Так что повнимательнее там у себя…

— Угу, — сказал Тихонов. — Мы начинаем подниматься.

— А с другой стороны, — прошептал Гарик, глядя на меня. — Раз тут и внизу все заперто, то мы точно знаем, куда они ломанутся. Остается только один выход.

— Я бы все-таки стрельнул в замок, — настаивал Леха.

— А головой вышибить слабо? — прошипел Гарик. — Иди-ка лучше вниз, да подстрахуй у того угла, чтобы…

Гарик не успел договорить, и Леха не узнал, почему ему нужно подстраховать первую группу оперативников именно у того угла. Звуки, раздавшиеся внутри склада, были совершенно недвусмысленны. И я, и Гарик, и Леха неоднократно слышали такое. И мы знали, что это значит. Поэтому Леха безо всяких разговоров выпустил полобоймы в замок, а потом резко пнул дверь, и та со скрипом провалилась внутрь. Гарик влетел в помещение склада первым, за ним — Леха. Я заскочил третьим, согнувшись пополам и отчаянно напрягая зрение, чтобы хоть что-то разглядеть в этом мраке.

А звуки продолжали резать мои уши — звуки, означавшие простую и страшную вещь: что-то случилось, что-то пошло не так. И надо было бежать вперед, налетая на какие-то ящики, на стеллажи, на коробки, на мешки…

Бежать, чтобы секунды спустя увидеть тот самый свет, что был заметен Тихонову с улицы: одинокая лампочка болталась под потолком, очерчивая желтый круг на деревянном полу.

В этом круге лежал человек: неуклюже, на боку, подмяв под себя правую руку. Он дрожал мелкой дрожью, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на песок. Его лицо было забрызгано кровью, пол был забрызган кровью, его одежда была пропитана кровью… Один человек — и так много темно-красной жидкости.

Гарик стоял возле него на коленях. Он даже бросил пистолет на пол, заняв свои руки другим — Гарик осторожно приподнял голову умирающего Ромы над полом, словно это могло как-то помочь.

Но я тут же понял, что Гарик вовсе не старается оказать медицинскую помощь.

— Ну! — выкрикнул Гарик, яростно уставившись на бледное лицо Ромы. — Ну, говори! Кто это был?!

Слабый хрип раздался из губ Ромы, и Гарик, действуя словно в приступе безумия, тряхнул голову умирающего.

Тот издал странный и страшный звук, на губах показались кровавые пузыри, но Гарик не успокаивался:

— Кто? Кто в тебя стрелял? С кем у тебя была встреча?! Говори!

И тогда Рома что-то произнес. Я стоял в паре шагов от него, впрочем, если бы стоял даже в шаге — все равно бы не расслышал. Гарик приник ухом к самому рту умирающего, но тоже вроде бы не совсем разобрался в произнесенных звуках.

— Что? — заорал он в отчаянии. — Что ты сказал?! Но Рома больше ничего не говорил, зато с улицы отчетливо донеслись другие звуки: пистолетных выстрелов.

Гарик будто очнулся от сна — он поднял на меня взгляд, потом резким движением схватил свой пистолет и вскочил на ноги.

— Твою мать! — сказал, словно сплюнул, он; — Где Леха?!

Я не ответил, и в следующую секунду мы, не сговариваясь, бросились к двери, выводившей к лестнице. Той лестнице, по которой несколько минут назад сюда поднялся Рома. Поднялся, чтобы уже не спуститься.

За дверью несколько раз грохнули выстрелы. Это походило на звук лопнувших покрышек, но только это были не покрышки. Это было кое-что похуже.

Звуки выстрелов на улице, вид расползающейся под телом Ромы темной лужи подействовали на меня словно мгновенная инъекция адреналина в вену. Меня охватило чувство безумной, лихорадочной спешки — быстрее, быстрее, к лестнице, вниз! Я не видел лица Гарика в эти секунды, но, судя по его действиям, он переживал те же самые ощущения.

Опередив меня на какие-то мгновения, Гарик ударил плечом в дверь и вылетел на верхнюю площадку винтовой лестницы, выставив вперед руку с пистолетом. Я буквально дышал ему в затылок, подталкивал его в спину — скорее, скорее! Лихорадка плескалась у меня в крови, и я с запозданием понял нашу с Гариком ошибку.

Я ухватил его левой рукой за ворот куртки и рванул назад, падая сам и заваливая на себя Гарика. Тот заревел так, как ревут раненые слоны. Я и подумать не мог что Гарик способен издавать подобные звуки.

— Й-о-о-о… — заорал Гарик, пихнул меня локтем и хотел было уже встать, как снизу, с улицы, грохнул очередной выстрел, пуля ударилась в дверной косяк, над нашими головами. Гарик сразу заткнулся, лег на живот и пополз снова на площадку, но теперь уже стараясь не отрывать колени и локти от пола.

А я метнулся назад и с размаху двинул растопыренной ладонью по выключателю. Лампочка под потолком погасла, и теперь дверной проем не представлял хорошо подсвеченной мишени, по которой стрелять с улицы было одним удовольствием.

Гарик, лежа на животе, трижды выстрелил в темноту, и ему любезно ответили одиночным выстрелом, довольно метким. Гарик выматерился и с бешенством крикнул в мою сторону:

— Какого хера ты… Прикрой!

Он забыл, что у меня нет оружия. Я тоже об этом не вспоминал, потому что лихорадка впилась в мое сердце, как пиявка, и эта боль заставляла меня делать все, что угодно. Самые странные и безрассудные вещи.

Я перепрыгнул через лежащего Гарика, выскочил на площадку и перевалился через перила, вниз. Я не слышал выстрелов, потому что кровь и без того стучала в ушах, словно набравший ход паровоз. Я повис на одной руке, потом разжал пальцы и полетел вниз.

Удар о землю, а потом и сама земля перед носом — холодная, сырая, неприветливая. Пятки болели, словно по ним от души врезали молотком, тело ломило, как будто я подрабатывал спарринг-партнером чемпиону страны по боксу. Тем не менее я встал на четвереньки и быстро, как только мог, перебрался под лестницу, где можно было перевести дух. Можно? Ха…

Сверху раздался торопливый грохот — это Гарик скатился по ступеням, прыгнул с предпоследней ступеньки, перекатился по земле, замер, вжавшись в почву и выставив вперед ствол пистолета. Он ждал. Ждал и я.

Но ничего не произошло. Наши акробатические номера остались без аплодисментов. Тягостное молчание прервал Гарик — он приподнял голову, осмотрелся кругом и негромко произнес:

— Костя…

— Чего изволите? — отозвался я из-под лестницы, одновременно пытаясь нашарить в темноте выроненную резиновую дубинку. Когда из темноты то и дело норовят вас застрелить, лучше все-таки иметь хотя бы резиновую дубинку, чем не иметь ничего.

— Ни хрена не вижу. А ты?

— Аналогично.

— А где Леха? Где остальные наши? Ты их видел?

— Под лестницей их нет, — с иронией ответил я, но в следующую секунду моя рука наткнулась на что-то, и это что-то вовсе не было резиновой дубинкой. Меня прошиб пот.

— Костя? — с тревогой спросил Гарик и медленно встал с земли. Я молчал, мой язык прилип к гортани. Неуверенными движениями я ощупывал то, что нашли мои руки в темноте.

— Костя? — снова спросил Гарик. — Что случилось? А?

Мне нечего было сказать в ответ. Слишком темно было здесь, слишком дрожали мои пальцы. Потом раздался еле слышный щелчок, и в руке Гарика загорелся немыслимо яркий свет.

— Где ты тут? — спрашивает Гарик, светя фонариком.

— Здесь, — с трудом произношу я, приваливаясь к стене склада. — Сюда посвети…

Луч бросается ко мне, в полосе желтого света появляется лестница, потом мои ботинки, а потом…

— Черт, — говорит Гарик — Черт — Это же…

Он мог и не говорить. Я знал, кто это. Леха неподвижно лежал на холодной осенней земле, а та впитывала его кровь. Леха был еще горячим, но земля оказалась сильнее — вскоре и Леха станет таким же холодным.

— Этот гад не мог далеко уйти! — произносит Гарик и бросается от склада в темноту, сжимая пистолет в одной руке и фонарик в другой…

— Стой! — напрасно ору я ему вслед:

— Если мы начнем поодиночке гоняться в темноте за убийцей, то вскоре окажемся рядом с Лехой. — Гарик, стой!

Гарик выключает фонарик и поэтому мгновенно исчезает из виду, растворяется во мраке ночи. Я прислушиваюсь к окружающим меня звукам: где-то далеко раздается ровный шум автотрассы, так же громко шумят деревья, чьи ветви шевелит ветер. Темнота издавна пугала человека.

Всегда трудно встать и пойти навстречу неизвестному и невидимому.

Особенно когда знаешь, что оттуда вполне могут засадить по тебе из двух стволов.

Я так и не нашел свою дубинку. На ощупь подобрал обломок деревянной рейки, ухватил ее поудобнее, двинулся вперед. Мне казалось, что Гарик ушел именно в эту сторону, но уже через пару шагов стало понятно, что со всех сторон меня окружала однородная, лишенная ориентиров темнота, и Гарик, возможно, двигался совершенно в другом направлении.