— Я уже на пенсию собираюсь, — весело сказал я. — Где остановился в городе? У матери?

— В отцовской квартире, — ответил Юра, и по тону его голоса я вдруг понял, что у меня очень мало шансов отвлечь его от мыслей об отце.

Практически ни одного. Но тем не менее я продолжил:

— А почему не у матери?

— Она… — начал Юра и запнулся. Несколько секунд он шел молча, потом вытащил из кармана куртки пачку сигарет и закурил. Ему понадобилось три или четыре затяжки, чтобы собраться с мыслями. — Она как милиция, — с горечью проговорил Юра. — Она считает, что отец напился пьяный и попал под машину.

— А разве нет? — осторожно спросил я. — Разве это было не так?

Сигарета выпала из его пальцев. Юра повернулся ко мне, и его лицо стало в этот момент лицом обманутого ребенка. Удивление, непонимание, обида, боль — все это выплеснулось на меня.

— Зачем вы так говорите? — дрожащим голосом произнес он. — Вы же знаете, что это не так! Ведь вы-то знаете!

— Я? — Теперь пришла моя пора удивляться и не понимать. — Что я знаю?

— Вы же знаете, что это было убийство!

— Юра. — Я снова схватил парня за рукав и потащил прочь от автобусной остановки: Юра слишком громко говорил, и на нас стали обращать внимание. — Юра, ты что-то путаешь… тебя не правильно информировали. — Я произносил эти слова, а сам пытался сообразить: «Кто мог такое сказать? Панченко? С какой стати? Что за бред?!»

— Я ничего не путаю. — Юра отрицательно помотал головой.

— Кто тебе такое сказал?

— Никто мне не говорил, я и так знаю!

Я отпустил рукав Юриной куртки и в замешательстве остановился. Смысл происходящего уже находился за гранью моего понимания. Я глубоко вздохнул, посмотрел в серое осеннее небо, потом перевел взгляд на взволнованного Юру и негромко, стараясь произносить слова как можно отчетливее, спросил:

— С какой стати ты решил, что твоего отца убили? И почему ты думаешь, что мне об этом что-то известно?

— Ну как же! — Юра смотрел мне в глаза, а его руки лихорадочно рылись в карманах куртки, что-то там отыскивая, причем с такой скоростью и с таким усердием, будто от этой находки или потери зависели судьбы мира.

Хотя, возможно, это было и так. Для Леонова-младшего мир сузился до размеров одного-единственного события — гибели отца.

— Ну что там у тебя? — не выдержал я в конце концов.

— Вот. — Он протянул ко мне руку и медленно разжал кулак. На ладони лежала смятая картонка прямоугольной формы с отпечатанными на ней буквами. Я и с закрытыми глазами смог бы сказать, что там написано. — "Константин Сергеевич Шумов. Услуги частного детектива. Полная конфиденциальность.

Рабочий телефон. Домашний телефон."

Предположительно в карманах пальто Павла Александровича Леонова той ночью находилось еще пятнадцать таких карточек. Надо же было так упиться.

— И что с того? — сказал я, чувствуя некоторое облегчение. Он мог вытащить из кармана что-нибудь и похуже. Не знаю, что именно, но я ни секунды не сомневался в способности Юры Леонова неприятно удивить меня. Не вышло у мальчика. И славно. Хватит с меня неприятных сюрпризов. Один Гарик чего стоит с его рассказами о письмах Артура.

— Что с того? — повторил я, уже чуть насмешливо. — Это моя визитная карточка. Я знаю, что они были у твоего отца. Я сам их ему подарил. С полтора десятка. О чем это говорит, Юра? Всего лишь о том, что я был пьян.

Извини, но твой отец тоже.

— Вы не поняли, — торопливо выпалил Юра. — Это не то, что вы подумали.

— Неужели? — продолжал я измываться над юношей. — Разве это не визитная карточка?

— Послушайте меня, пожалуйста, Константин Сергеевич, — очень серьезно попросил Юра. — Как вы думаете, откуда эта карточка?

— Эта карточка была в кармане пальто твоего отца, — устало произнес я.

— Я угадал?

— Черта с два! — торжествующе выкрикнул Юра мне в лицо, и я слегка опешил. — Эта карточка была приколота кнопкой к стене в квартире моего отца!

Она была там, а вовсе не в пальто!

Он сунул мне визитку под нос, и я увидел едва заметную деталь, которая тем не менее многое изменила. Если бы на карточке не было маленькой дырочки вверху посередине, я не сделал бы того, что я сделал. Но там была маленькая дырочка. И я стал слушать Юру Леонова. Стал внимательно его слушать.

Однако прежде всего я отступил на шаг назад и сказал:

— Ну-ка, кончай орать. Может быть, в военных училищах это считается нормальным разговором, однако у нас, штатских, это называется диким воплем.

Держи себя в руках.

— Как же я буду держать! Когда вы говорите…

— Еще тише.

Парень собрался с силами и замолчал.

— Так-то лучше, — оценил я его старания. — Теперь давай обоснуемся в какой-нибудь забегаловке, перекусим и все такое прочее. На улице слишком холодно, чтобы орать друг на друга. Останешься без командного голоса.

— Пойдемте, — согласился Юра. — Я ведь только позавтракал, а потом весь день просидел в милиции…

Когда он это говорил, то напоминал уже не рассерженного мужчину, как две минуты назад, а скорее чуть растерянного ребенка, которого забыли покормить.

— Надо было селиться у матери, — посоветовал я по дороге в кафе. — Она бы уж не забыла о трехразовом питании.

— Ха! — с сомнением отозвался Юра. — Это вряд ли. Мама теперь вся в делах. Бизнесвумен. У нее продовольственный магазин и десять киосков. Ей не до моего трехразового питания…

— И еще она думает, что Павел Александрович спьяну попал под машину, — напомнил я. — Вероятно, у нее есть основания так думать.

— Давайте сначала что-нибудь поедим, — предложил Юра, — Иначе я не выдержу и снова начну орать…

Сначала мы наткнулись на пивной бар, в котором был обеденный перерыв, потом на пельменную, где выстроились в длинную очередь гремящие собранной за день мелочью бомжи. В ресторан «Ханой» я Юру не повел, потому что с некоторых пор с вьетнамской кухней у меня связаны не самые лучшие воспоминания.

В конце концов мы оказались в небольшом подвальчике, где по стенам висели многочисленные фотопортреты Аллы Пугачевой на разных стадиях ее карьеры, в разных нарядах и париках, с разными мужьями и в разных эмоциональных состояниях, от меланхолии до истерики.

— Что-нибудь согревающее? — осведомился я у Юры.

— Кофе, — скромно пожелал он. Я пожал плечами и себе тоже взял кофе. Мы были единственными посетителями, и специально для нас бармен включил стереосистему. «Старинные часы» грянули из динамиков в тот самый миг, когда я подносил чашку к губам. Чуть не пролил кофе себе на брюки.

Юра на музыку не обратил никакого внимания. Он торопливо набивал желудок и, вопреки нашей договоренности, стал говорить, еще не доев свой кусок пиццы.

— Я про эту карточку в милиции не говорил, потому что видел, как они торопились закрыть дело. Им не нужны такие детали…

— А это случайно не ты сам ту дырочку проколол? — невинно осведомился я. Юра едва не поперхнулся.

— По глазам вижу — не ты, — торопливо сказал я. — Ладно. Будем соображать. Я дал твоему отцу не то пятнадцать, не то шестнадцать визитных карточек. Отец положил их в карман и пошел домой. Как утверждает капитан Панченко, не доходя двухсот метров до дома, твой отец был сбит неизвестной машиной. А теперь ты говоришь, что одна визитка находилась в квартире отца, прикрепленная кнопкой к стене. Нестыковка. Кто-то из вас двоих не прав. Или ты, или Панченко.

— Ясное дело, что Панченко! — воскликнул Юра.

— Другого ответа я не ждал. А теперь докажи.

— Доказываю, — Юра сыто рыгнул и отодвинул тарелку. — Отец имел привычку записывать все телефонные номера карандашом прямо на обоях, на стене рядом с аппаратом. Туда же он кнопками прикалывал визитные карточки и номера телефонов, записанные на отдельных бумажках. У него там получился такой столбик — на полметра. И самой последней в этом столбике была ваша визитка, Константин Сергеевич.

— А милиция навещала квартиру твоего отца?

— Да. Было такое мероприятие.

— И они эту визитку не заметили?

— Так они ведь ничего такого не искали. Они зашли, в две минуты осмотрели квартиру и ушли. Их больше всего обрадовало, что на кухне стояли одиннадцать пустых бутылок из-под водки. Это они зафиксировали. Я же говорю: им было нужно удобное объяснение. Пьянство.

— Извини, но твой отец действительно выпивал. Мягко говоря, — напомнил я и, прежде чем Юра успел что-то возразить, вернул разговор к визитным карточкам. — Так что же у нас выходит теперь, с этой дырявой визиткой?

— А выходит вот что, — Юра был рад изложить свои предположения. — Отца сбили не по дороге домой. Его сбили, когда он уже побывал дома после всех ваших приключений и шел куда-то… Но не домой.

— То есть, — продолжил я… — Он пришел домой, прицепил на стену мою визитку, почистил зубы и снова куда-то потащился? В пять утра?

— В пять утра, — кивнул Юра. Я посмотрел на его тяжелый подбородок и невольно вспомнил Леонова-старшего, с его презрительно опущенными уголками рта… Куда, интересно знать, черти понесли этого человека в пять утра, после основательного мордобоя в баре и не менее основательной попойки?!

— Минутку, — сказал я. — А что, собственно, доказывает эта твоя карточка с дыркой? Пусть Панченко ошибается и твоего отца сбили, когда он шел из дома, а не домой. Ну и что? Где тут убийство?

— Это только начало, — Юра сжал пальцы в кулаки и придвинулся ко мне ближе. Он излучал необоримую страсть, страсть к разоблачениям, страсть к выяснению скрываемых истин, страсть к темным загадкам. Хороший мальчик. Его единственный недостаток заключался в том, что Юра Леонов не знал: в этом мире выяснение скрытых истин и разгадывание темных загадок стоит слишком дорого.

Я старый, измученный жаждой лентяй был в курсе действующих расценок. И я постарался просветить юношу. Пока у нас было время.

— Юра, — вздохнул я, насадив на зубчик пластмассовой вилки черную оливку. — А зачем тебе вообще это нужно? Сам понимаешь, отца ты не воскресишь…

— Да-да, — подхватил Юра. — Жизнь продолжается… Вы мне уже это говорили.

— Ну так что? Разве я не прав?

— Немного правы, немного нет. Вы правы, что отца уже не воскресишь. Он уже прожил свою жизнь. А я свою — еще нет. И мне придется говорить еще лет сорок-пятьдесят, когда меня будут спрашивать о моем отце: «Он умер. По пьяному делу попал под машину. Такое вот несчастье». Я не хочу так говорить!

И я не верю, что отец был настолько пьян и не смог увернуться от машины — в пять утра, когда дороги практически пусты, когда звук работающего мотора слышен издалека…

— Веришь ты или не веришь, но фактов, говорящих об убийстве, нет, — перебил я. — Карточка ничего нам не дает. Панченко схалтурил при расследовании, но это ничего не меняет! Был наезд.

— Было убийство, — упрямо повторил Юра.

— Факты?

— Как вы думаете, — впиваясь в меня глазами и словно гипнотизируя, прошептал Юра. — Как вы думаете, Константин Сергеевич, какого хрена мой отец попросил у вас полтора десятка визитных карточек? Не одну, не две, а полтора десятка! Даже семнадцать, если быть точным!

— Я не очень хорошо помню. — Юра продолжал меня гипнотизировать, и я предпочел смотреть на Пугачеву в розовом балахоне. — Я тоже был слегка под мухой… Не помню, зачем я дал твоему отцу столько карточек. Скорее всего я просто выгреб из карманов все, что у меня было…

— Он должен был как-то вам объяснить, — настойчиво повторял Юра. — Что он вам говорил при этом? Вы сказали: «На, возьми на память мою визитку». А он? Он попросил: «Дай-ка мне с десяток…»?

— Может, и так, — неуверенно проговорил я. — Что-то он говорил…

Я закрыл глаза, стараясь представить картину: холодная ночь, я поднимаю воротник плаща, мы с Павлом пожимаем друг другу руки, долго трясем… Мы собираемся разойтись по домам. Но что-то должно еще произойти. Мы не можем после всего, что случилось, просто повернуться спиной друг к другу и разойтись быстрым шагом. Настоящие мужчины так не делают. А что они делают?

— Запиши мой адрес, — сказал тогда Павел. Нет, немного по-другому.

Более доверительно, совсем по-дружески.

— Запиши мой адрес, Костик, — сказал Павел Леонов за час до своей гибели. А я? Что я ответил? «Записываю»? Нет, не так. «Записываю, Паша!»

Нет, не так. Что-то другое. И вообще, если я записывал его адрес или телефон, то где я это все записал? На чем? Стоп…

— Запиши мой адрес, Костик, — сказал Паша Леонов, чуть покачиваясь из стороны в сторону.

— Разве что пальцем, — радостно отвечаю я, выставляю указательный палец и глупо хохочу. Это тем более глупо, если учесть, что через короткий промежуток времени один из нас будет мертв. И это буду не я, я останусь жив, и самым надежным доказательством тому станет моя головная боль, пронизывающая череп от виска до виска.

Если болит, это значит, что ты еще жив.

Мы стояли у перекрестка и трясли сцепленными в рукопожатии ладонями.

Долгое и пьяное прощание. Машин не было, светофоры мигали разноцветными огоньками совершенно напрасно. Город еще не проснулся. Мне всегда нравилось это время суток, я ощущал собственное превосходство над десятками тысяч людей, которые в этот миг лежат под одеялами, отключившись от внешнего мира.

А я — нет. Я начеку. Я бодрствую. И еще — особый, бодрящий холодок предрассветных часов, даже если перед этим ты не спал около суток.

В тот раз удовольствие было подпорчено тем, что выпил я слишком много.

Может, потому так долго и не решался выпустить ладонь Павла — чтобы не свалиться. Да еще лицо — после драки я чувствовал на себе словно гипсовую маску, обхватившую лоб, скулы и челюсти. То еще ощущение.

— Запиши мой адрес, Костик, — сказал Павел Леонов, покачиваясь из стороны в сторону. Он походил на опытного боцмана, что уверенно стоит на палубе судна, попавшего в шторм. Корабль качает, но как бы ни ходила ходуном палуба — Паша стоит. Надо просто пошире расставить ноги и презрительно скривить губы, чтобы стихия осознала свое бессилие.

— Адрес? — пробормотал я чуть растерянно. — А чем? — Свободной рукой я неуклюже похлопал себя по карманам, скорее для проформы, чем в действительных поисках чего-то пишущего. — Нету… Разве что пальцем, — ответил я весело, показал Паше указательный палец и глупо засмеялся.

— Тогда я твой запишу, — сделал контрпредложение Павел. — Хотя… — Он наморщил лоб, то ли вспоминая что-то, то ли обдумывая. — У меня-то тоже нечем записать! — И он захохотал. — Вот, блин, приплыли! Два деятеля! Как алкаши прямо! Даже ручки в кармане нет!

— Стоп, — Осенившая меня мысль сверкнула в мозгу словно вспышка молнии.

— Не надо никаких ручек. У меня есть кое-что получше…

— Фломастер? — спросил Павел, и в этот момент я

понял, что он пьян немного сильнее, нежели я про него думал. Мой алкогольный пик пришелся где-то на час ночи, а Паша усердствовал с двух до половины четвертого. Или даже до четырех.

Так что мне полагалось быть более трезвым и соображать быстрее и четче.

Что я и попытался сделать.

— У меня же… — Я попытался достать визитные карточки одной рукой, но запутался в недрах кармана. — У меня же есть эти штуки… — Я осторожно разжал пальцы правой руки и отпустил руку Павла. — Визитные карточки у меня есть, — вспомнил я заветное слово.

— Да ну? — удивился Леонов. — Ни хрена себе! А у меня вот таких штук нету…

— Я тебе свои подарю, — пообещал я. Пустив в ход обе руки, я все-таки вытащил наружу перехваченную резинкой тонкую стопку визитных карточек. Затем последовали долгие попытки вытолкнуть пальцем одну карточку, но ни к чему путному это не привело.

Раздосадованный, я в конце концов стянул резинку, ухватил пальцем несколько карточек — то ли две, то ли три — и протянул их Павлу. Руки у меня чуть дрожали, и задача отделения одной карточки от остальных была столь же невыполнимой, как если бы меня в трезвом состоянии попросили разделить человеческий волос на сорок равных частей.

— Ну-ка, — Павел заинтересовался карточкой и поднес ее почти к самым глазам. — Почитаем, что написано…

Шумов Константин Сергеевич… Частный… Предприниматель, что ли?

— Как бы не так, — обиженно сказал я.

— А, частный де-тек-тив, — по складам произнес Леонов, осознал прочитанное и изумленно уставился на меня. — Правда, что ли? Черт!

— Правда, — гордо заявил я, продолжая ощущать легкую качку, словно во время несильного землетрясения. Три балла по шкале Рихтера.

— Черт! — прочувствованно сказал Леонов — Надо же!

— Всегда к вашим услугам, — произнес я и хотел было поклониться, но потом решил, что это слишком рискованно: можно потерять равновесие. — Там есть телефоны, домашний и рабочий. Так что звони…

— Само собой, — отозвался Леонов. — А знаешь, ты чертовски вовремя мне попался.

— Да ну?

— Честное слово. Мне как раз было нужно… — Леонов вдруг оборвал фразу. Некоторое время я вежливо молчал, ожидая, когда мой новый знакомый соберется с мыслями, однако, судя по выражению лица, Леонов унесся в такие заоблачные высоты или, напротив, такие запредельные глубины, что вытащить его обратно можно было лишь каким-нибудь радикальным методом, типа удара в челюсть с размаху.

Я посмотрел на леоновскую челюсть, и мне стало жалко свой кулак.

Я уже намеревался потихоньку отойти с перекрестка, оставив Леонова в компании мигающих светофоров, но тут Павел вздрогнул, икнул и посмотрел на меня более-менее осмысленным взглядом.

— Ты вправду частный детектив? — спросил он с неожиданной подозрительностью. — Ты не мент?

— Паша, — страдальческим голосом произнес я. — За что ты меня так обижаешь? Разве ты видел когда-нибудь, чтобы мент так пил, как я сегодня с тобой?

— Нашел аргумент, — фыркнул Леонов. — Они еще и похлеще закладывают.

Вот тут на днях… А, ладно. Не будем о прошлом. Короче, — хмуро посмотрел он в мою сторону. — Это хорошо, что ты не мент. Хотя кто-то мне говорил, что все эти частные сыскари — из бывших ментов. А ты нет? Ну, нет так нет…

Извини, Костя, — он хлопнул мне по плечу, и я едва не сел на асфальт. — Не хотел тебя обижать, но и разочаровываться в тебе не хочу.

Н-да… — Он вдруг засучил рукав пальто, отыскивая на запястье часы. — Времени многовато уже… — Потом его мутный взгляд перешел на визитную карточку, сжатую в его же руке. — Ага… Слушай, а у тебя только одна такая?

— Нет, — гордо сказал я. — У меня их до фига. Всегда с собой таскаю.

Раздаю разным людям. Это же моя реклама, мать ее…

— Вот и раздай мне, — предложил Леонов. — Штук десять дай. Я себе возьму, знакомым раздам… Вот и реклама тебе будет.

— Запросто, — согласился я и протянул оставшиеся визитки. Леонов попытался схватить их, но промахнулся.

Тогда я шагнул поближе и лично вложил свои визитные карточки в карман его светло-серого пальто. И еще хлопнул по карману, чтобы карточки провалились поглубже. — Готово, — отрапортовал я Леонову.

— Спасибо, Костик! — горячо проговорил Леонов. — Вот так настоящие друзья — ничего не жалко!

— Ничего, — кивнул я. — Будут проблемы — звони!

— У меня проблем этих — по горло, — вздохнул Леонов. — Я потому у тебя карточки и беру. Потом тебе позвоню, Костик. А может, кто из моих знакомых тоже позвонит. Я с ними поговорю…

— Только не все сразу! — предупредил я. — У меня же не шесть рук. Я десять дел сразу вести не могу!

— Да там одно дело, — постарался успокоить меня Леонов. — Если я уговорю… А она, может, и не согласится…

Но надо уговорить. — В этот момент он перешел на едва различимый шепот, и до моих ушей доносилось бормотание типа: "Договориться бы надо, чтоб всем… Частный детектив — это не хрен собачий… Ментам веры нету…

Сегодня поговорю, а потом… Не хрен собачий… Только чтобы все сразу, а не я…"

У меня вновь возникло сильное желание оставить Павла наедине со своими путаными мыслями, а самому направиться домой. И вновь Леонов пришел в себя за пару секунд перед тем, как я готов был повернуться к нему спиной.

— Горе тут у меня, Костик, было, — неожиданно признался Леонов. — Может, поможешь разобраться с горем?

— Запросто, — сказал я. — У меня работа такая.

— А у меня нет работы, — с еще более неожиданной грустью заявил Леонов.

— Меня выгнали с работы. Пинком под зад. Сволочи.

— Понимаю, — кивнул я. — Сокращение производства… Заводы стоят, кони дохнут. Экономический кризис и как с ним жить.

— Ты что за чушь несешь? — строго спросил Леонов. — Какое производство?

Какие заводы?! Меня же не с завода выгнали… У меня такая работа была… — Его лицо стало спокойным и безмятежным, словно Господь Бог только что выполнил все его заветные желания. — Какая была работа, какая была жизнь! И вот куда все прикатилось! Тьфу! — Безмятежность исчезла с его лица, и секунду спустя я уже не мог поверить, что видел что-то еще, кроме той презрительна гримасы, что вновь оккупировала лицо Павла Леонова.

Внезапно он повернулся ко мне спиной и быстро зашагал прочь. Я смотрел на удаляющееся светло-серое пальто и думал о том, что каждый человек — это загадка, разгадать которую не по силам никому, и в первую очередь это не под силу пьяному частному детективу, которого мучает боль в разбитом лице, сухость во рту и странный зуд внутри головы. Хотелось отвинтить крышку черепа и хорошенько почесать.

Метров через пятнадцать Леонов обернулся и крикнул:

— Я тебе позвоню. Костя! Скоро позвоню!

Я молча помахал рукой в ответ, наблюдая, как Леонов, решительно засунув кулаки в карманы пальто, идет по тротуару. Двигаться по прямой Павел после выпитого не мог и потому выписывал замысловатые зигзаги, то приближаясь к проезжей части, то, напротив, топча ботинками прямоугольные площадки мертвенно-серого цвета, бывшие еще полтора месяца назад зелеными газонами.

Он уходил, уходил… Пока не ушел совсем, оставив после себя множество вопросов и ни одного ответа.

— Примерно так это и было, — сказал я Юре и откинулся на спинку кресла.

Переживать заново весьма насыщенный событиями кусок своей жизни — это вам не шутка. Я чувствовал себя выжатым как лимон.

При всем том я вовсе не был уверен в точном соответствии моего рассказа действительным событиям. Туману в моей голове поубавилось, связь между различными эпизодами стала более очевидной. Однако вряд ли я сумел вспомнить все, сказанное Леоновым-старшим в ту ночь. Тем более что говорил он не слишком понятно, рассуждал вслух о каких-то вещах, очевидных ему, но абсолютно не ясных мне. Я вспомнил его слова: «Частный детектив это не хрен собачий». Но вот зачем ему понадобился частный детектив? Темный лес.

Впрочем, Юру мой рассказ воодушевил. Каждый сомнительный момент в моем повествовании он трактовал в пользу своей версии о преднамеренном убийстве отца.

— Вот! — едва не завопил он — Вот видите!

— Ничего не вижу, ничего не слышу, — отозвался я, скептически наблюдая за очередным приступом юношеского энтузиазма.

— Он вам сказал: «Помоги мне разобраться с горем», пояснил Юра.

— Вот если бы «Горе» было кличкой, тогда бы я поверил, что речь может идти об угрозах твоему отцу… Я, конечно, был нетрезв, но у меня сложилось впечатление, что горе — это именно горе, а никакой не головорез. А уж что именно за горе… — я развел руками. — Он еще что-то говорил о своих знакомых, которым собирался раздать мои визитки. Может быть, это у них были проблемы? В любом случае, мы уже не узнаем, кого и что твой отец имел в виду…

— Я узнаю, — решительно произнес Юра, морща лоб, — обязательно узнаю.

Это же моего отца убили. Не вашего.

— Юра, за что твоего отца уволили из ФСБ? — попытался я сменить тему разговора. К тому же мне и самому было интересно.

— Какая разница? — Юноша мгновенно переменился в лице, сосредоточился, нахмурился, замолчал.

— Ты не знаешь? — забросил я удочку. — Отец, наверное, не говорил тебе…

— Он говорил, — тут же отозвался Юра. — Он мне говорил. И не за пьянство, как думают те кретины из милиции. И как думаете вы. У него просто вышли разногласия… — на пару секунд Юра замялся, но потом снова вспомнил заученную конструкцию и выдал ее мне. — Из-за разногласий с руководством по вопросам организации оперативной работы.

— Это отец тебе такое сказал? — уточнил я.

— Да, он мне сказал! — Юра по моему примеру уставился на фотопортрет Пугачевой в розовом балахоне.

Я подумал, что если бы я занимался расследованием смерти Павла Леонова, то в первую очередь запросил бы ФСБ о службе Леонова-старшего в этой славной организации.

К счастью, я не занимаюсь таким расследованием.

— Все теперь думают про отца, что он был обычным алкашом, — тихо проговорил Юра некоторое время спустя. — Но это не так! Он начал пить уже после увольнения, когда ушел со службы и не мог найти новую работу. Он переживал!

— Послушай, если ты хочешь убедить всех, что твой отец был хорошим человеком, — то для этого не обязательно доказывать, что он был убит. И хорошие люди попадают под машину. И хорошие люди бывают слегка «под мухой».

И главное — если ты любил своего отца и уважал, его, то продолжай это делать и после его смерти. Безо всякой сыщицкой самодеятельности. И перестань постоянно морщить лоб, иначе к двадцати годам он у тебя весь будет в морщинах.

— Пусть будет, — ответил Юра. — Я слишком молодо выгляжу. Меня и так Василисой Прекрасной дразнят. Заколебали уже.

— Хочешь выглядеть взрослым? — усмехнулся я. — Могу сказать тебе по секрету — это не решает ни одной проблемы. Важно не только выглядеть взрослым, но и поступать соответственно. Взрослый мужчина в твоей ситуации отправился бы к матери и постарался ее утешить.

— Утешить? — с сомнением хмыкнул Юра. — Да она… — Она наверняка умеет притворяться, как любая бизнесвумен. Но ты должен помнить, что погиб не просто твой отец. Это был и ее муж. Что бы она ни говорила…

— Я собирался поехать к матери, — неохотно признался Юра. — Только попозже. Или завтра утром. А сегодня я еще пороюсь в бумагах отца, может, там найдутся какие-то намеки, какие-то записи…

— Не переусердствуй, — сказал я.

— Может, поедете со мной? — предложил Юра. — Вместе посмотрим?

Я отрицательно покачал головой. За разговором как-то позабылось, что я теперь остался без дома, что на меня объявлена охота и каждый миг может стать для меня последним. Какой-нибудь ветеран чеченской войны, не сумевший акклиматизироваться в мирной жизни, подойдет ко мне со спины и выстрелит в затылок.

От таких мыслей мне стало не по себе. Я оглянулся на дверь кафе, но не увидел там никого подозрительного.

— Видишь ли, — я перевел взгляд на Юру и увидел разочарование на его лице: парень явно рассчитывал на более активную помощь с моей стороны. Но с какой стати? Разве я давал повод для этого? Черта с два.

— Видишь ли, у меня сейчас хватает своих проблем, — проговорил я и понял, что это звучит как плохая отговорка. — Честное слово, — добавил я. — У самого такие проблемы возникли, что… Одним словом, сейчас мне не до того.

— Тогда я позвоню вам вечером домой и расскажу новости, если они будут, — предложил Юра.

— Меня не будет дома.

— Тогда я позвоню завтра утром вам на работу…

— Меня не будет на работе, я…

— Все понятно, — жестко сказал Юра и рывком поднялся из-за стола. — Вам наплевать на то, что случилось с моим отцом.

— Мне не наплевать! Но твой отец мертв, и ему уже ничем не помочь. А я еще жив и я хочу остаться в этом состоянии! И для этого мне нужно залечь на дно, а не гонять вместе с тобой по Городу, отыскивая мифические следы мифических убийц твоего отца! У меня настоящие проблемы, а не выдуманные! — Это было сказано чуть резче, чем следовало, однако мне к тому моменту порядком надоело выслушивать бесконечные рассуждения — «А может быть…», «А если…» и так далее. К тому моменту я очень хорошо понимал капитана Панченко. Впору было самому звонить в двенадцатое отделение милиции и просить избавить меня от общества назойливого курсанта.

О двенадцатом отделении вспомнил и Юра Леонов.

— Эх вы! — бросил он мне с презрением. — Я-то думал, что вы не такой, как они. Я-то думал, вы мне поможете!

— Я тебе уже помог. Я рассказал обо всем, что помню о той ночи.

Придумывать какие-то вещи сверх этого — уже не по моей части. Делать из мухи слона и превращать обычный наезд в мировой заговор — тоже не мой профиль.

Проведи остаток отпуска с матерью, навести свою девчонку и возвращайся в училище, — посоветовал я. — Занимайся своей жизнью. И не пытайся переписать жизнь своего отца. Она уже закончилась.

— У меня нет девчонки, — мрачно сообщил Юра, по прежнему стоя рядом со столом и барабаня пальцами по светло-коричневому пластику.

— Так заведи.

— Нет времени. Мне нужно просмотреть бумаги отца, — буркнул Юра.

Я тяжело вздохнул. Парень отреагировал неожиданно резко. — А вот не надо! Я все равно докопаюсь до правды! Я докажу, что это был не несчастный случай!

— Ради Бога. — Я пожал плечами и решил, что пора выбираться из этого злосчастного места, которое поначалу казалось мне весьма приятным. Вот уж действительно: не место портит человека, а человек место.

Я встал и застегнул плащ. Юра понял, что я собираюсь уходить, и вдруг стал говорить, быстро и даже иногда нечленораздельно, — стараясь зацепить меня хотя бы одним из сотни произнесенных слов, привлечь мое внимание хотя бы одной фразой.

— Вы сказали, что отец был в баре с двумя бокалами пива, не с водкой и не с коньяком — а кто же берет пиво, если хочет основательно напиться?

Значит, он не хотел напиваться, тем более что он все-таки не был алкоголиком. Он мог запить на два-три дня, но потом держался недели две как минимум. Я спрашивал у соседей — отец вышел из запоя за четыре дня до смерти, и вплоть до той ночи никто не видел его пьяным.

— Я видел, — устало произнес я и пошел от столика к выходу. За моей спиной Юра продолжал говорить, и это напоминало рев водопада. Слова произносились, падали в пустоту и исчезали.

— Он не пришел в тот бар, чтобы напиться, он стал пить уже после драки, то есть вынужденно… Как-то я приезжал к отцу на каникулы, летом, мой самолет прилетел в начале шестого утра, и отец приехал меня встречать.