За взрывными выходками Кожухова читалось одно: сожаление. «Самое плохое, что я сделал в жизни». «Нам тогда сказали, что это нужно». «Не хочу больше об этом!» Подозреваю, что сны Кожухова были не слишком спокойными.

Паша Леонов тоже сожалел, но он больше сожалел о своей загубленной карьере. Загубленной, как он считал, совершенно несправедливо. «Какая жизнь была, какая работа! И вот куда все прикатилось!» И воспоминания свои он писал, мучимый не совестью, а тоской по утраченной жизни. Он сделал все, как было велено, а его бессовестно обманули. Он обиделся.

А Булгарин поступил как истинно творческий человек. Он создал свою версию прошлого. Версию, при которой он оставался стерильно чистым, словно стены в его новом офисе. Откуда, кстати, бывший офицер ФСБ взял деньги не только на развитие бизнеса, но и на переезд в Москву, на офис в престижном районе? Надо будет позвонить в Город и попросить Гарика, чтобы тот через налоговую инспекцию… Черт. Я остановил свои бурно развивающиеся планы.

Гарик. Я так и не знаю, что с ним. Я сбросил его на руки врачам, убедился, что он еще жив, убедился, что о нем позаботятся… И кинулся ловить такси, чтобы ехать на вокзал. Я так торопился, что лишь на вокзале спохватился о своих испачканных в крови руках. Я вымыл их в вокзальном туалете и спустя пару часов отправился в Москву.

И вот после полутора суток пребывания здесь я спохватился. Я снял телефонную трубку и набрал код междугородной связи. Противно попищав, аппарат все-таки решил соединить меня с ГУВД. Кто-то снял трубку и буркнул «Алло». Я поинтересовался состоянием здоровья Гарика.

— Ну а как сам думаешь? — ответил в трубке знакомый голос. — Какое у меня будет состояние, после того как в меня влепили три пули? Ладно еще, что только одна попала в ляжку, а две другие — в бронежилет. Но тоже приятного мало.

— А что это ты делаешь на работе с простреленной ляжкой? — поинтересовался я. — Играешь в героев?

— Нет, просто сижу за столом. Должен же кто-то расхлебывать ту кашу, которая заварилась… Тебе-то хорошо, ты сделал ноги и ловишь кайф на Тверской, да?

— На Тверской ловят венерические болезни, — поправил я. — А что за каша?

Гарик пояснил. В тот вечер все поиски Филина в окрестностях Успенской церкви оказались безрезультатными. Он как сквозь землю провалился, и этого следовало ожидать: если он сам выбрал этот район для обмена информацией, значит, наверняка знал там все переулки. Милиционер, бежавший впереди меня, оказался менее везучим, чем Гарик, — одна пуля Филина вошла ему в переносицу, другая — в шею.

— А ты-то уж вообще везунок — восхитился Гарик. — Хоть царапина у тебя есть?

— Нет, — виновато произнес я. — Но я ведь выпустил по нему всю обойму, только какая-то чертовщина стряслась и …

— Всю обойму? — перебил меня, Гарик. — Как бы не так! Видел я тот пистолет, у тебя вышла осечка на втором патроне, понял?

— Осечка? — не поверил я, отлично представляя себе ту картину, как я раз за разом нажимаю на курок… А Филину все это как с гуся вода. Так, значит, осечка. Черт.

— Меня больше волнует другое, — продолжил Гарик. — Как ты остался жив?

Он что, испугался тебя и убежал?

— Нет, — сказал я. — Он в меня выстрелил. Один раз. Я отпрыгнул. Когда поднялся — его уже не было. Может, у него патроны кончились?

— Ха, — ответил Гарик. — Все тот же «ЗИГ-зауер». Пятнадцать патронов в обойме. Три в меня, два в нашего парня, один в тебя. Пусть он еще пять раз промахнулся — все должно было что-то остаться. А он убежал. Я не думаю, что в такой суете он сообразил, что ты — это тот самый тип, которого он должен был убрать по заказу Ромы… Но все равно — странно. Киллеры себя так не ведут.

Я вспомнил удивленное выражение лица Филина, когда он смотрел на меня, одновременно целясь… Целясь достаточно долго, чтобы не промахнуться, но он промахнулся. Это было действительно странно.

— Вот это я и называю кашей, — сказал Гарик. — Он ушел, но теперь-то он будет вынужден залечь на дно или на время свалить из города. Его едва не сцапали, ему показали, что знают его тайник… Он должен напугаться! — решительно рявкнул Гарик, выдержал паузу и спросил меня не столь безапелляционным тоном:

— Как думаешь, он испугался?

— Черта с два, — сказал я. — Но, между прочим, я звоню вовсе не из-за Филина. А время идет, и денежки идут…

— Так ведь твои денежки, не мои, — проницательно заметил Гарик. — Так что ты хотел?

— Узнай через налоговую инспекцию, каково было финансовое положение частного предпринимателя Булгарина Олега Петровича в прошлом и позапрошлом годах. Каковы были его источники дохода и все такое прочее…

— Записано, — ответил Гарик. — Это все?

— Второй вопрос посложнее. У тебя нет такого знакомого в Москве, который мог бы мне помочь, если что?

— Ты имеешь в виду — знакомый, который работает в милиции? — уточнил Гарик.

— Да, только не в ГАИ и не участковым. Что-нибудь более серьезное.

— Надо подумать, — сказал Гарик. — А что, уже нажил проблемы? Ты же всего сутки как в Москве…

— Это не проблемы, это симптом. На который надо отреагировать, пока он не стал проблемой. Например, один тип вчера пытался за мной следить. У него это неважно получилось, но на будущее…

— Я понял. Запиши телефон. Это племянник моего шефа. Он кабинетный работник в московском ГУВД, но связей у него — дай Бог каждому. Я ему позвоню сегодня и предупрежу насчет тебя. Чтобы знал, с кем имеет дело.

— Не рассказывай слишком много, — посоветовал я.

— Само собой, — сказал Гарик. — Зачем же пугать человека?

До пяти часов я мучил себя газетным жизнеописанием Валерия Анатольевича Абрамова, а в пять отложил похудевшую кипу листов и вновь обратился к телефонному аппарату. В булгаринском офисе мне вежливо сказали, что Олег Петрович отъехал по делам, когда подъедет неизвестно, а на мой счет никаких указаний оставлено не было.

— Он хотел встретиться со мной в клубе, — возмущенно заявил я. — Я уже сижу в смокинге, осталось только шнурки на ботинках завязать. Где ваш босс?

— На то он и босс, — ответили мне. — Значит, сам себе хозяин. Хочет — встречается в клубе, а не хочет — не встречается. Позвоните завтра.

— Ну и скотина же ваш босс, — в сердцах заметил я. Придется ужинать за свой счет и отнюдь не изысканными рыбными блюдами, а тем, что предложат гостиничные кулинары. Потом я тоскливо смотрел из окна на многоцветие вечерних огней, из-за которых город напоминал большой аттракцион. В гостиничном вестибюле я купил несколько свежих газет, чтобы разнообразить свое чтение. В одну из них был вложен рекламный проспект, описывающий тысячу и один способ весело и забавно провести время в ночной Москве. Огни мигали, аттракцион работал всю ночь напролет, на Большой Ордынке открылся новый ресторан итальянской кухни с тридцатипроцентными скидками на всю первую неделю работы, клуб «Доллс» предлагал первоклассный стриптиз, а клуб «Утопия» гарантировал просто «полный отрыв»…

Стекло, отделявшее меня от мира развлечений, было на удивление холодным. Ну да, осень. Отопление еще не включено. Здесь так неуютно. Но я знал, что и снаружи, при всем тамошнем многоцветии, ничуть не лучше. То же одиночество и грусть, разве что получше замаскированные. Их можно забивать стимуляторами, но, как старые верные друзья, они всегда возвращаются, как только человек остается один…

В ту ночь я остался в гостиничном номере. Листать страницы прошлой жизни чужих людей. Читать об их беспроблемном существовании, видеть их беззаботные улыбки на фотографиях — и при этом знать, что все это лишь обманчивое поверхностное впечатление. Что-то случилось, это «что-то» должно было как-то отразиться на страницах старых газет, я изучал их и не находил.

Я не находил случившегося. Но я должен был его найти. Я не успокоюсь, пока не найду. В этом заключается моя болезнь.

Прочитав последнюю страницу абрамовского досье, я тяжело вздохнул, потянулся до хруста в позвонках, посмотрел на часы: половина второго ночи.

Нормально. А потом я начал читать все сначала.

Как будто успел вовремя спрыгнуть с поезда, стремительно несущегося к разрушенному мосту — проснуться посреди тягостного кошмарного сна. Поставить босые ноги на пол, оглядеться по сторонам и убедиться, что это — реальность, а не то, что виделось минуту назад и отчего спина до сих пор покрыта липким потом. Тихо сказать: «Слава Богу…»

В ванной комнате, покрывая щеки пеной для бритья, я попытался вспомнить свой сон, который был тем более кошмарен, что имел достаточно связный и длинный сюжет, но мои попытки не увенчались успехом. В голове засела лишь последняя сцена, похожая на ту, что приснилась мне как-то в бывшем Доме колхозника: странные фигуры окружают мою постель и тянут руки к моему горлу… Собственно, сон, вероятно, содержал объяснение, кто это такие и чего им от меня надо, но эти эпизоды растворились у меня в мозгу в первые секунды после пробуждения, как растворяется кусок рафинада, на который плеснули воды.

Впрочем и финала было достаточно, чтобы хорошенько перепугаться.

Перепугаться и совсем забыть про смятый листок бумаги, на котором я наспех записал кое-какие свои мысли по поводу Валерия Абрамова. Эти мысли посетили меня около трех часов ночи, после долгого и отупляющего изучения абрамовского досье. К этому времени глаза у меня слипались, буквы выходили кривые, а записывать собственные мысли я надумал потому, что боялся забыть их. Слишком уж вялым я был в три часа ночи, слишком усталым, чтобы доверять своей памяти. Теперь задача заключалась в расшифровке тех каракулей, которые сам же я и изобразил. Но это позже. Хотя куда уж позже, начало второго на часах. За окном прекрасный вид на озабоченную Москву — потоки автомобилей, дымящие трубы, спешащие люди. Мой персональный кайф в том, что я неторопливо чищу зубы. Однако затем происходит то, что часто случается с кайфом из-за несовершенства мира: его ломают.

Зазвонил телефон, и под аккомпанемент длинных, настойчивых трелей я наскоро выплюнул изо рта зубную пасту, вытер губы полотенцем и метнулся в комнату. Это был Гарик, и я подумал, что он звонит по поводу финансового прошлого Олега Булгарина. Ошибка.

— Ты ничего более умного не мог изобрести? — раздраженно спросил Гарик.

Я не понял вопроса и немедленно сообщил об этом в трубку.

— Вы еще через спутник перезванивайтесь! — продолжал возмущаться Гарик.

— Опять не понимаешь? Объясняю: сегодня с утра на твою квартиру звонит какая-то дама и домогается тебя со страшной силой. Буквально с девяти утра и дальше каждые пятнадцать минут. Мои ребята ей сначала говорили, что ты вышел, придешь попозже и так далее… А она не унимается. Оставила свой телефон. Чтоб ты ей позвонил. Номер, черт побери, московский! Понял? Она звонит тебе на квартиру, ребята звонят мне, а я звоню тебе. Не проще вам было связаться напрямую, раз вы сидите в одном городе? А может, вы там через стенку?

— Все еще лучше — мы в одной постели, — обрадовал я Гарика. — Что за дама? Диктуй номер. — Гарик продиктовал, и я осведомился насчет финансов Булгарина. — Узнал что-нибудь?

— Сейчас! Разбежался! Ты все время думаешь, что наша контора существует только лишь для того, чтобы выполнять твои мелкие поручения! — возмутился Гарик. — У нас и своей работы хватает. Тем более стыдно что-то требовать от меня, инвалида борьбы с преступностью…

— Это намек, что я должен поинтересоваться твоим здоровьем?

— Это намек, что нужно быть поскромнее. Позвони ближе к вечеру. Между прочим, я позвонил тому человеку в Москву…

— Какому человеку? — не сообразил спросонья я.

— Который тебе был нужен! Человек в штабе московского ГУВД! Племянник моего шефа! Вспомнил, дубина?

— Так, значит, можно пользоваться племянником твоего шефа? — уточнил я.

— Он получил соответствующие инструкции? — Гарик в ответ произнес несколько неприличных слов, и я воспринял это как знак согласия. Я тут же набрал номер человека в московском ГУВД, представился и попросил выяснить кое-какие вопросы согласно моему корявому списку, составленному в три часа ночи.

— Да вы с ума сошли! — был ответ. — Это же все не по моей части. Это даже не по части нашего министерства…

— Мне сказали, что у вас большие связи, — парировал я. — Разве не так?

— Допустим, — сказал мой собеседник, — но есть же разумные пределы. Вы просите большего. Да и времени на это уйдет масса… Давайте сделаем так: выберите из ваших вопросов какой-нибудь один, кажущийся вам наиболее важным.

Вот я его в течение дня-двух сделаю. А там посмотрим… Выбирайте. Какой?

Я назвал, и на другом конце провода возмутились:

— Это самый сложный вопрос! Я вообще не представляю, как его можно…

— Вы сказали выбирать. Я выбрал.

— Ну да, — недовольно буркнул он. — Вот ведь свалился на мою голову…

Короче, раньше завтрашнего вечера не звоните. И то — я ничего не гарантирую.

Эту информацию могут просто не дать. Понимаете?

— Нужно, чтобы дали, — сказал я. — Вы милиция или кто?

— Это уже хамство, — отреагировали в трубке, и связь прервалась.

Надеюсь, он несильно обиделся. Мне же с ним еще работать и работать.

Звонить даме небритым — дурной тон. Сначала я привел себя в порядок, а уж потом набрал номер, продиктованный мне Гариком. Быть может, Ольга Петровна прибыла в Москву, чтобы проконтролировать меня? Что ж, мне будет что ей рассказать… Вторая ошибка. Это была не Ольга Петровна. Это была другая женщина, в руки которой попала визитная карточка. Причем совсем недавно. Буквально на днях.

— Моя фамилия Булгарина, — торопливо произнесла она. Этого было достаточно, чтобы я вспомнил стройную брюнетку в черном платье, проскользнувшую в кабинет Булгарина в тот момент, когда я оттуда выходил.

Женщина произвела на меня впечатление, но, судя по голосу в телефонной трубке, сейчас мои впечатления интересовали ее меньше всего. Она не была настроена на лирику. Скорее, это был звонок очень встревоженной и начинающей паниковать женщины.

— Я хотела знать, где мой муж! — решительно заявила она.

— Честно говоря, я тоже не прочь узнать, где он, — ответил я, все еще пребывая в легкомысленном настроении. — У меня вчера сорвалось свидание с ним в рыбном ресторане. Я закипаю от возмущения и…

— Я с вами серьезно разговариваю! Я не могу найти своего мужа!

— Может быть, он у любовницы? — предположил я. — Знаете, если бы у меня было чуть побольше свободного времени, я бы за умеренную цену все выяснил — где, с кем, когда… И давно вы его потеряли?

— Вы с ним говорили, и после этого он пропал!

— Не совсем так. Я с ним поговорил и ушел. Ваш муж остался у себя в кабинете, и вы к нему зашли. Так что вы видели его уже после общения со мной…

— Я не это имею в виду! Вы приехали, о чем-то с ним поговорили, он потом был очень озабоченным весь вечер, куда-то звонил, а вчера утром уехал на работу… И больше я его не видела.

— То есть прошло около суток, — уточнил я. — Но, кажется, вчера он появлялся на работе. Так что исчез Олег Петрович не сразу же, как уехал из дома.

— Он был на работе до обеда, потом уехал, не сказав куда… И все, — голос женщины дрогнул. — Больше его никто не видел. Секретарша сказала, что вы оставили визитную карточку, и я стала звонить по телефонам, что были на ней указаны… Я боялась, что вы уже уехали обратно и что мне никто ничего не сможет объяснить…

— Я еще не уехал. Но я мало что могу объяснить. Я не знаю, где ваш муж.

— Но как же?! О чем вы разговаривали? Олегу угрожала опасность? Почему он так занервничал после вашего визита? Этому же должно быть какое-то объяснение!

— Должно, — согласился я, — но у меня его нет.

— А предположения? Версии?

У меня было одно предположение. Но я не произнес его вслух. Я не хотел сразу же лишить жену Булгарина надежды на благополучный исход. Однако цепочка Калягин — Леонов — Булгарин сама собой выстроилась у меня в голове.

И если мои рассуждения были верны, то Олег Петрович вел себя как полный идиот, зная о возвращении Николая Николаевича и не предпринимая никаких действий. Зная о смерти Леонова и Калягина и надеясь, что его эта участь минует. Словно он был какой-то особенный. Словно он был заговоренный. Словно он был…

— Извините, пожалуйста, как вас зовут? — спросил я жену Булгарина.

— Евгения, — ответила она чуть удивленно. — А что?

— Вы звоните из дома? — И прежде, чем она успела ответить, я торопливо задал следующий вопрос. — Можно, я к вам приеду? Мне нужно с вами поговорить.

— Об Олеге? — растерянно произнесла она. — Вы хотите поговорить об Олеге?

— И о нем тоже, — уклончиво ответил я.

Случайно или нет, но Евгения Булгарина встретила меня в том же самом облегающем черном платье, в котором я видел ее в офисе. Теперь этот цвет приобрел вполне определенный и трагический смысл. Этот цвет означал траур.

Хотя Евгения пока этого не осознавала.

— Как вы думаете, — с порога спросила она, — уже пора обращаться в милицию?

— Еще рано, — сказал я, хотя подумал при этом:

— «Слишком поздно».

— Думаете, стоит подождать еще?

— Посмотрим, — сказал я и прошел в комнату. Зал по площади был примерно равен всей моей квартире. Сколько здесь еще было комнат — не знаю, но явно не меньше четырех. Высокие потолки, продуманный дизайн, много бытовой электроники. Здесь пахло деньгами. Кучей денег, вложенных в квартиру, ремонт и обстановку.

— Вы давно замужем за Олегом Петровичем? — спросил я уже из глубин огромного мягкого кресла. Хозяйка устроилась на диване, подобрав под себя ноги. Красивые ноги.

— Это важно? — спросила она. Евгения меня явно в чем-то подозревала. В похищении ее мужа или еще в чем-то подобном. Она была напряжена. И пыталась расслабиться с помощью тонких сигарет «Галуаз»..

— Это интересно, — ответил я. — Он еще работал в КГБ, когда вы…

— Конечно, — кивнула она.

— То есть, вы достаточно давно вместе.

— Именно, — в моем голосе, видимо, был оттенок неверия, поэтому она сочла нужным уточнить. — Скоро пять лет. Не верите? Чему именно?

— Тому, что вы десять лет как замужем. Не вышли ведь вы замуж школьницей.

— Комплименты, — равнодушно отметила она. — Мне было девятнадцать. Так что с того?

— Раньше, когда вы еще не жили в Москве, материальный достаток вашей семьи тоже был высоким?

— Откуда? Он же получал зарплату, нормальную зарплату. Чуть больше, чем я, когда еще преподавала в художественной школе, но все равно… Это была зарплата, а не деньги. Служа в ФСБ, не заработаешь миллионы.

— Разве? — удивился я. — А это все? Откуда это? Ваш процветающий бизнес, квартира в Москве. Откуда это взялось? Или это вы ударно поработали в художественной школе?

— Олег вовремя ушел из ФСБ, — сказала Евгения.

Я хотел поправить: «вовремя вышибли», но решил не портить семейную легенду. — Точнее, он вовремя взялся за ум, вспомнил, что у него есть молодая красивая жена… Ничего, что я так откровенно о себе? — усмехнулась она. — Жена, которая хочет хорошо одеваться, проводить отпуск на море, а лучше на океане… И так далее.

— И что он сделал? Ограбил банк?

— Ну что вы. Все гораздо прозаичнее. Он стал заниматься бизнесом. Ездил в Москву, брал в Лужниках какой-то ширпотреб, привозил в город, раскидывал по комкам. Так и крутился.

— В этой квартире не пахнет Лужниками, — сказал я.

— Ну, само собой, это был начальный этап. Потом он заработал деньги и открыл свой киоск…

— Когда это было?

— Года два назад…

— Понимаете, Евгения. — Я чувствовал себя довольно гадко, ведь говорить я должен был с ней о другом, о случившемся с ее мужем, но сначала я должен был выжать из нее все, что можно, ведь когда разговор дойдет до сути, она перестанет отвечать мне. Она начнет плакать. — Я имею кое-какое представление о той сфере бизнеса, которой занимался два года назад ваш муж.

Так вот, если вы возьмете сто человек, начинающих с поездок за ширпотребом в Москву, то два года спустя треть из них разорится, половина будет продолжать ездить в Москву, зарабатывая лишь на жизнь и ни на что сверх того. Процентов семь либо попадет в тюрьму, либо будет убито. И лишь оставшиеся десять процентов смогут чуть расширить свой бизнес. Я имею в виду — чуть увеличить оборот капитала, поставить один или два ларька… Но не офис в центре Москвы. Но не бизнес с оборотом в десятки тысяч долларов. Не квартира в Москве — такая квартира! Может, вы возьмете свои слова, обратно и мы вернемся к версии об ограблении банка?

— Ха-ха, — холодно произнесла Евгения. — Олег всего достиг своим трудом, и ваш юмор здесь неуместен. Просто ему повезло. Он получил кредит от банка…

— От какого? Под какой процент? Он его уже выплатил?

— Что это за вопросы? — гневно спросила она — Что это за…

— Странная жизнь, — сказал я. — Вашу жизнь я имею в виду. Не было ни гроша, да вдруг миллион. Учительница в художественной школе — и вдруг жена миллионера. Шикарные апартаменты. Наверняка собственная машина. «Ягуар»? Или «Шевроле»?

— «Рено», — нехотя призналась Евгения.

— Ну, не переживайте. Все еще впереди. Будет и «Ягуар». Только вот муж…

— Что? Скажите мне правду, о чем вы говорили с ним позавчера? О чем вы говорили по телефону?

— Мы не говорили по телефону. Мы разговаривали только один раз. У него в офисе. Честное слово.

— Видимо, это был такой разговор, что хватило и одного раза!

— Евгения, — сказал я просительно, чтобы отвлечь женщину от переживаний. — Давайте не будем становиться врагами. Попробуйте найти Олега Петровича. Позвоните на телефонную станцию и выясните, с кем разговаривал ваш муж в тот вечер. Вдруг это междугородные или международные переговоры…

Это может пригодиться.

Она несколько секунд смотрела на меня исподлобья, молча, черная и напряженная, как пантера. Я даже стал опасаться, что она сейчас прыгнет и разорвет меня на сотню маленьких частных детективов. Однако Евгения встала с дивана и пошла звонить. Я облегченно вздохнул. Через пятнадцать минут, на протяжении которых я успел внимательно изучить обстановку зала, Евгения вернулась и протянула мне листок бумаги:

— Вот.

Судя по коду, это был номер в нашем с Олегом Петровичем родном городе.

Точнее, это были два номера с одним и тем же междугородным кодом.

— Хм, — сказал я. — А можно мне трубочку? Надо бы выяснить этих абонентов…

Евгения молча протянула мне трубку мобильного телефона. От нее пахло все теми же духами. От Евгении, не от трубки.

Она вдруг вспомнила о гостеприимстве, убежала на кухню и появилась десять минут спустя, катя перед собой сервировочный столик с двумя чашками кофе, блюдцем крекеров и фарфоровым кувшинчиком, полным сливок.

Она не сразу обратила внимание на выражение моего лица. Это выражение появилось там после того, как я позвонил в Город. А когда Евгения обратила на это внимание, она ветревоженно спросила:

— Что-то случилось?

Мне следовало бы ей сказать: «Случилось. И достаточно давно». Это как бумеранг, пущенный в девяносто шестом году, а теперь вернувшийся обратно и крушащий черепа тех, кто его отправил. Несчастье этой женщины состояло в том, что ее муж был одним из них.

— Ну, — сказал я, предварительно откашлявшись. — Мне кажется, вам следует обратиться в милицию.

— Но вы только что говорили, что еще рано…

— Прошло уже двадцать минут. Теперь пора. И если вы этого не сделаете, то лишь навлечете на себя подозрения.

— Какие подозрения? — не поняла Евгения.

— Подумают, что вы причастны к исчезновению своего мужа. Так что в ваших интересах начинать бить тревогу. — Про себя я добавил: «Хотя это уже ничего не изменит. Максимум, на что можно рассчитывать — это на обнаружение тела». Однако такие вещи не говорят в лицо красивой женщине, чьи большие черные глаза и так полны тревоги. Я не буду убивать надежду. В этом мире и без меня достаточно убийц.

— А вы, — медленно произнесла Евгения, пристально глядя на меня этими самыми черными глазами — А вы сами не причастны к его исчезновению?

— Нет, — сказал я, стараясь выглядеть искренним, но не будучи уверен в успехе. — Я пытался его предупредить о возможной опасности. Он меня не послушал. Весьма опрометчиво с его стороны.

— Если вы предупредили, — рассудительно сказала Евгения, — это значит, что вы знали, откуда могла исходить опасность для Олега. Вы знаете, что с ним случилось. Так?

Она была сообразительна. Обычно женщине оказывается достаточно лишь одной красоты. Я вздохнул и признался:

— Я расследую смерть одного человека по поручению его жены. То есть его вдовы. Быть может, вы помните сослуживца Олега, Павла Леонова?

— Павел? Он умер? — Евгения побледнела и торопливо присела на край дивана. Не совсем к месту, но я отметил, что теперь ее глаза стали еще красивее.

— Несчастный случай, — сказал я. — Сбит автомобилем. Но возникли подозрения, что это спланированное убийство. Тем более что за два месяца до этого погиб другой сослуживец вашего мужа, Станислав Калягин.

— Я слышала про Стаса, Олег мне говорил… Но разве это не было убийство во время ограбления? Их дачу ограбили, так мне сказал Олег…

— Очевидно, это инсценировка, — сказал я. — У меня нет доказательств, но я думаю, что есть нечто неестественное в этих событиях, происходивших одно за другим: убийство Калягина, несчастный случай с Леоновым…

— Исчезновение Олега? Это продолжение списка?

— Есть еще один человек в этом списке. Позавчера вечером ваш муж звонил в Город. Он звонил еще одному своему бывшему сослуживцу, Василию Кожухову.

Помните такого?

— Вряд ли, — она покачала головой. — Вообще-то фамилия знакомая, но у нас он не бывал…

— Возможно, — кивнул я. — Себе на уме — так его характеризовали. Он держался чуть в стороне. Кстати, тоже неплохо устроился после увольнения из ФСБ.

— Это хорошо… — автоматически проговорила Евгения.

— Ваш муж не мог поговорить с Кожуховым, потому что Кожухов был убит за сутки до того. Кто-то выстрелил ему в затылок, когда он выходил из своей машины.

— Какой ужас! — прошептала она.

— Три человека, работавших с вашим мужем в девяносто шестом году, умерли в течение последних двух с половиной месяцев. Мне кажется, пора сообщать в милицию. Быть может, еще есть шансы…

— Но… — она не смогла договорить, торопливо отхлебнула кофе и продолжила:

— Но вы выяснили? Вы узнали, откуда исходит опасность? Кто угрожал Олегу?

— Я узнал. Но это бесполезное занятие. Этого человека невозможно арестовать и осудить. Во-первых, потому что все мои предположения — это только предположения, а не список улик. Во-вторых, это высокопоставленный офицер ФСБ, который в последние месяцы резко пошел вверх. И он не будет считаться ни с чем, чтобы продолжить восхождение. Он уже не посчитался с тремя человеческими жизнями. То есть, — я запнулся, вспомнив о двух действительно невинных жертвах этой истории. — То, есть, с пятью. Калягин был убит вместе с женой. После смерти Леонова погиб и его сын, пытаясь выяснить правду.

— Так что же делать? Что мне делать?

— Звонить в милицию. Сообщить об исчезновении мужа. Не слишком надеяться на счастливый исход. Не упоминать обо мне и о том, что я вам сейчас рассказал. Никогда не упоминайте того, что вы знаете о возможной связи смертей в Городе с исчезновением вашего мужа. — Я сказал «исчезновение», но подразумевал смерть. И Евгения это прекрасно поняла. — Иначе вы можете обратить на себя внимание тех, кто… Короче говоря, не становитесь следующей в этом списке.

Евгения медленно кивнула. Ее жизнь рушилась в эти мгновения, и не было волшебной палочки, чтобы восстановить разрушенное.

— Вдова Леонова, — сказал я. — Ольга Петровна, она потеряла мужа и сына. Она сказала мне, что такие вещи нужно просто прожить. Дать времени идти…

— К черту вашу Ольгу Петровну! — неожиданно взорвалась Евгения и выбежала из комнаты, едва не опрокинув сервировочный столик. Сливки в кувшине беззвучно плеснулись и вернулись в состояние покоя.

Я дал ей десять минут, чтобы выплакаться. Потом подошел к двери ванной комнаты и постучал.

— Да, — услышал я сдавленный голос. — Сейчас я выйду и выпущу вас.

Извините, что не сдержалась…

— Мне кажется, что вы как раз сдержались, — возразил я. — Из квартиры я и сам как-нибудь выберусь, а у вас я хотел вот о чем спросить…

— Я слушаю, — донеслось из-за двери, — спрашивайте.

— Ваш муж звонил в Город по двум номерам, — напомнил я. — Первый номер — это домашний телефон Кожухова. А вот второй…

— Что такое?

— Это домашний телефон некоего Лернера Александра Исаковича. Кто это?

— Лернер — это юрист, нотариус. Он работал вместе с Олегом в Городе, когда Олег только начинал заниматься бизнесом, помогал с налоговыми декларациями и так далее. Но это было давно, еще в Городе… Зачем Олег ему звонил? Почему он вспомнил про Лернера?

— Вы меня спрашиваете? Это я вас хотел об этом спросить…

Дверь приоткрылась, и Евгения вышла из ванной комнаты. Я не смотрел ей в лицо, чтобы не видеть покрасневших глаз, смазанную косметику… Я и без того хорошо знаю, как выглядят женщины, после того как оплачут любимого человека.

— Если вы предупредили Олега, — сказала она, по-детски шмыгнув носом. — Если он узнал, что этот самый Кожухов убит… Может быть, завещание?

— Что? — Я почувствовал, как моя интуиция, обычно благополучно спящая триста шестьдесят четыре с половиной дня в году, мгновенно пробудилась, отреагировав на это слово. Завещание? Какое еще завещание?

— Перед тем как переезжать в Москву, Олег составил свое завещание.

Лернер ему в этом помогал. Я удивлялась, зачем это нужно, а Олег полушутя-полусерьезно говорил, что Москва опасный город и что там нужно держать свои дела в порядке, то есть быть готовым к смерти в любой момент.

Говорил, что старше меня, поэтому ему пора уже задумываться о таких вещах…

И он составил завещание.

— Вы читали его?

— Нет, не читала, — растерянно произнесла Евгения. — Я не думала, что это нужно делать. Впрочем, это можно сделать хоть сейчас. Завещание лежит в верхнем ящике стола Олега. Принести?