3

— Больно? — Хруст присел на корточки, сочувственно вглядываясь в разбитое лицо Мухина. На этот раз очки не уцелели, Леха подслеповато щурился и пытался встать, но это было невозможно. — Больно? — повторил Хруст свой вопрос. — Я тебя спрашиваю, сука!

— Ну что ты... — пробормотал Леха. — Какое уж тут больно... Пообщавшись с Барыней, я стал законченным мазохистом... Приятно мне, приятно! Так и передай!

— Тьфу ты, — плюнул Хруст. — Шиза маломерная... Так, теперь ты! — драгоценное внимание перешло на меня. — Еще одна головная боль... На кого ты работаешь?

Я хотел было по инерции ляпнуть про «Золотую Антилопу» и Карабаса, но вовремя спохватился — речь шла совсем о другом. Любознательного Хруста интересовало, чьи поручения я выполнял, когда шастал по «Интуристу», когда устраивал переполох возле подъезда на улице Чайковского и когда валил людей Хруста в самых разных местах — возле орловской дачи, в больнице, у двери собственной квартиры... У квартиры, правда, валил хрустовских ребят не я, а Шумов. По шумовской же инициативе потом выкидывали одного хрустящего в окно лоджии. Впрочем, это было слабым оправданием. Шумова, судя по всему, уже нельзя было привлечь к ответственности, а я... Вот он я.

— Глухой? — Хруст угрожающе прищурился. — Один почти слепой, другой почти глухой... На кого...

— На Тыкву, — быстро сказал я, как только ботинок Хруста оторвался от пола. Может, мне нужно было для пущего правдоподобия поупорствовать, получить пару пинков по физиономии, лишиться передних зубов и лишь потом назвать своего «хозяина»...

Может, и так. Только нервы у меня не выдержали, и я раскололся сразу.

— Какого еще Тыкву? — недоверчиво спросил Хруст, ставя ногу на место.

— Да есть тут один деятель... — сказал я, отводя глаза. Мол, мне стыдно, что я заложил шефа. — Этот козел, — кивнул я на Мухина, — кинул его на двести штук «зеленых». Я должен был его найти и вытрясти должок.

— Вытряс? — из вежливости поинтересовался Хруст.

— Нет, — вздохнул я. — Не вышло. Куда-то он эти бабки запрятал... И не говорит.

— Допустим, — сказал Хруст. — Допустим, что ты и вправду добывал деньги для какого-то там овоща. А моих людей ты мочил тоже по поручению овоща? Возле дачи одного из карабина завалили, второго почему-то в кустах под твоими окнами нашли... Они же ничего плохого тебе не хотели. Просто поговорить. Выяснить, кому что нужно. Тебе были нужны деньги, нам был нужен сам этот хмырь. Мы могли спокойно разойтись, не портя друг другу нервы...

— Вот и Костя мне то же самое говорил, — вздохнул я. — Просто я слишком медленно соображаю... Наверное, нужно было договориться.

— А что за Костя? — заинтересовался Хруст. Оставленный без внимания Мухин тем временем подобрал очки, нацепил их на нос и, лежа на боку, внимал нашему разговору, изредка сплевывая кровь на пол.

— Это тот, который из карабина стрелял, — немедленно заложил я Шумова. — И тот, кто вашего парня резиновым членом на лестнице... В смысле, по голове треснул резиновым членом, — уточнил я, увидев, как меняется лицо Хруста и парней, стоявших позади него. — И с балкона выкинуть труп — это тоже была его идея.

— Толковый у тебя приятель, — оценил Шумова Хруст. — Он что, тоже на Тыкву пашет?

Я задумался. Мне нужно было говорить все, что угодно, лишь бы как-то вывернуться, лишь бы отмазаться, выкрутиться. Или хотя бы потянуть время. Как отнесутся к моим словам Шумов (если он еще жив) или Тыква — это волновало меня в самую последнюю очередь.

— Он не на Тыкву пашет, он на свою хозяйку пашет, — выдал я Шумова еще раз. — А фамилия его хозяйки — Орлова. Вы еще у нее машину взорвали. Вот она и поручила ему разобраться.

— Мы? Машину взорвали? Не было такого, — ухмыльнулся Хруст. — Ну а где же найти твоего толкового дружка? Мы бы с ним поговорили. Вспомнили бы наши прежние встречи, когда нам не удалось поболтать. Где он?

— Так он же за рулем был, — сказал я, торопясь успеть, пока Хруст снова не начал отрывать ботинок от земли. — За рулем в той самой машине, которую вы... Ну, из которой меня вытащили. И Мухина тоже.

Хруст удивленно поднял брови и отошел к своим подручным. Они что-то принялись обсуждать, причем на лице Хруста преобладала угрожающая и недовольная мимика.

— Кажется, мое пальто успело вовремя смыться, — предположил лежащий на полу Мухин. — Иначе бы они так не дергались.

— Куда он там смылся? — скептически отозвался я. — Машина как раз на ту сторону опрокинулась, где он сидел. Никак ему было не выбраться.

— Хочешь быть пессимистом, будь им. Я только не понимаю, зачем ты Хрусту все про все выкладываешь. Думаешь, он тебя пожалеет, погладит по головке и отпустит? Ни фига подобного. Иначе бы нас в этот подвал не затаскивали. Нас в конце концов грохнут. Порасспрашивают, а потом грохнут. Так что не суетись, прими свою судьбу достойно...

Я с сомнением посмотрел на разбитое лицо Мухина:

— Достойно? Орать всякую чушь, за которую тебе сломают челюсть?

— Тебя потом все равно убьют, так что челюсть тут уже не важна. А важно сказать им, что они козлы. Даже если их тут двадцать человек. Они думают, что переиграли меня, думают, что у них все схвачено...

— Скажешь, не так?

— Они в сильном пролете, — прошептал Мухин. — Только это большой секрет.

Кажется, у него прогрессировала мания величия. Полудохлый и прикованный наручниками к стулу, он еще трепыхался и грозил врагам неминуемым обломом. Клинический случай.

Хруст переговорил со своими и вернулся к нам. Лицо его не предвещало ничего хорошего.

— Ты много тут наболтал, — сказал он мне. — А мне нужна не болтовня, мне нужна точная информация. Поэтому я вызвал сюда Тыкву. Сделаю вам очную ставку, и не дай бог выяснится, что ты врал...

Я понял, что и этот тип страдает манией величия: станет Тыква, подыматься среди ночи и переться на какой-то склад, чтобы побазарить с треугольной рожей... Но чтобы поддержать свой имидж простого и правдивого парня, я согласно мотнул головой и с надеждой в голосе спросил:

— И если выяснится, что я не врал?

— Тогда все мы будем считать тебя честным человеком. Тебе это будет приятно. На том свете.

4

...В третьем часу ночи Леха вернулся домой. «Мерседес» остановился прямо у подъезда, и Мухин дико пожалел, что уже слишком поздно, чтобы все соседи и просто прохожие могли обалдеть от вида сказочного автомобиля и неземной женщины... Женщина попрощалась с ним долгим влажным поцелуем и велела приходить на следующий день в то же место.

Слегка покачиваясь, будто пьяный, Леха пошел домой, проигнорировав и шепелявую ругань бабки, и равнодушный вопрос сестры. Ничего никому не объясняя, он лег и заснул.

Позже он думал, что это была самая счастливая ночь в его жизни. Он только что пережил чудо и получил обещание, что оно продолжится. Это и было счастье.

Марина догадалась по запаху. От брата пахло какими-то немыслимыми духами, каких сроду не водилось в парфюмерном отделе районного универмага. Что-то подобное Марина обоняла лишь у своей старшей подруги Алки, которая зарабатывала кусок хлеба тяжким трудом валютной проститутки в «Интуристе». И Алка тряслась над тем пузырьком, как Кощей над златом.

Брат и сестра спали в одной комнате, разделенной шкафом на две части. И Леха не удивился, обнаружив поутру Марину сидящей на краю его постели.

— Где ты вчера был?

Леха сладко потянулся. Теперь его распирало — нужно было срочно с кем-то поделиться, выложить все, до малейшей подробности, и увидеть заполненные завистью глаза, нужно было услышать восхищенный шепот: «Не свисти...»

Марина сама напросилась на исповедь. Выслушав ее, она пожала плечами, встала с постели и пренебрежительно бросила:

— Когда ты только бросишь свистеть по каждому поводу? Я серьезно спросила...

Леха посмотрел на настенные часы:

— Через два часа. Сама все увидишь.

И через два часа розовый «Мерседес» въехал и в Маринину жизнь тоже, вытеснив из нее все, что там было раньше.

Леха подмигнул обалдевшей сестре и шмыгнул на переднее сиденье, где его ждали.

— Что это за девочка? — спросила Барыня. Глаз у нее был наметанный, в чем Лехе еще предстояло убедиться. — Вы с ней похожи...

— Это сестра, — сказал Леха. — Ну, поехали?

— Ты любишь свою сестру?

— Ну... — Леха растерялся от таких вопросов. В детском саду такие вопросы задают, а взрослые люди просто терпят своих родственников. Впрочем, Леха всегда ревновал сестру к ее приятелям. Он подозревал, что они не только пиво распивают по подъездам и не только сигареты из ларьков тырят. Как-то он видел у сестры пачку таблеток под названием «Трихопол», и вид этой картонной коробки почему-то взбесил Леху до невозможности.

— Да, люблю, — сказал Мухин, — конечно, люблю.

— Тогда почему бы ей не прокатиться с нами?

— С нами? — Леха вспомнил все, что вчера последовало за приглашением «прокатиться», и слегка обалдел. В ожидаемой программе мероприятий места Марине не нашлось. Однако Мухин вспомнил, что дом у его новой знакомой здоровенный, так что сестра вполне может посмотреть видак и попить пива, пока они с хозяйкой...

— Да пусть едет, — согласился Мухин, и Барыня весело замахала рукой, подзывая Марину к «Мерседесу». Марина подошла, чувствуя себя полным ничтожеством по сравнению с роскошной теткой в машине и отказываясь понимать, как это такая тетка запала на ее брательника. И еще она узнала запах.

Вечером того же дня, когда Барыня, расслабленная и утомленная любовью, лежала на огромной кровати, а Леха дремал у нее на правом плече, Марина встала в дверном проеме — стучаться не было нужды. Барыня начала ласкать брата еще в машине, и Марина все видела, а чего не видела, то поняла по доносившимся из спальни звукам.

— Мне нравится, как вы пахнете, — тихо сказала Марина, опустив по робости такие детали, как: «Мне нравится, как вы одеваетесь, мне нравится, как вы водите машину, мне нравится ваш дом, мне нравитесь вы сами... И мне нравится, как вы занимаетесь любовью...»

— У тебя хороший вкус, — промурлыкала женщина в постели. — Знаешь, я хочу сделать тебе подарок. Там, на туалетном столике. Возьми то, что тебе понравится. И, ради бога, не благодари меня.

Марина подошла к туалетному столику, на основе которого можно было создать неплохую выставку импортной парфюмерии, потрогала флакончики и тюбики, а потом задала вопрос, о котором сам Леха даже и не задумывался:

— А где ваш муж?

— Муж? — Женщина рассмеялась, весело и абсолютно раскрепощенно, сама Марина так смеяться не умела. — Не бойся, твоему брату ничего не угрожает. Мой муж не вернется сюда с двустволкой... Он работает за границей. И вернется очень не скоро.

— А вы, пока его нет, развлекаетесь?

— Я бы не назвала это развлечением... Я бы назвала это — поиски друзей. У меня так мало знакомых в этом городе. И у меня практически нет близких мне людей. Мне плохо от этого, и я стараюсь найти близкого человека... Быть может, мои поиски выглядят немного странно. Но я надеюсь, что все же добьюсь своего.

— Я возьму вот этот, — не выдержала Марина и взяла серебристый тонкий флакон, испускавший желанный аромат.

— Конечно, — раздалось в ответ. — И ты знаешь, нам что-то нужно делать с одеждой. Тебе не пятнадцать лет, чтобы одеваться под мальчика. Ты должна подчеркнуть свою женственность. Тем более тебе есть что подчеркнуть... Быть может, завтра, если у тебя будет время, мы проедемся в «Березку»?

— Если у меня будет время?! — Марина расхохоталась. — Да что вы?! У меня навалом свободного времени! У меня... — Дикий смех овладел ею. Марина села на пол и продолжала исступленно хохотать. — У меня найдется... Конечно же...

— Вот и славно, — прошептала хозяйка, поглаживая низ живота своего маленького светловолосого любовника. — Вот и славно...

5

Парень с тонкими аккуратными усиками подошел к Хрусту и отрапортовал:

— Тыкву нашли. Он, оказывается, ездил на охоту. Сейчас возвращается домой... Ну так я его попросил сначала заехать к нам, сюда. Минут через пятнадцать он будет.

— Хорошо, — сказал Хруст, в задумчивости потирая подбородок. — Хорошо, что он приедет. Плохо, что едет с охоты. Это значит, что при нем люди. А при людях — ружья. Пусть и охотничьи. Ты вот что... — снова подозвал он парня с усиками, — ты ему скажи, чтобы ружья оставили в машине. Не надо нам тут лишних ружей.

А я при слове «охота» сразу вспомнил Тамару. Будет просто верхом мирового гадства, если сейчас сюда явится Тыква под ручку с Тамарой. Они посмотрят, какое я собой представляю жалкое зрелище... и... Тамара поймет, что связываться со мной действительно было крупной ошибкой. Она помашет мне ручкой на прощание... И мне вышибут мозги. Все, конец фильма.

Хотя — стоп. А как же ДК? Он же обещал, что переговорит с Тыквой! И Олег вчера проболтался, что у Тыквы будет важная встреча с очень важными людьми. Но сейчас тип с усиками сказал, что Тыква возвращается с охоты, а если он был на охоте, то никакой встречи не было! ДК опоздал, меня не отмазали. Все, конец фильма.

А если поймать Тыкву на денежный интерес? Он придет, а тут валяется на полу тот гад, который увел чемодан с кучей тыквинских кровных баксов. Тыква разволнуется, а я ему: «Я знаю, где спрятаны деньги, я знаю! Я могу показать, только выведите меня отсюда!» Тыква наедет на Хруста — потому что вернуть двести тысяч баксов все-таки хочется — и заберет меня с собой. А я по дороге где-нибудь сбегу. А потом ДК все же переговорит с Тыквой. И все будет хорошо. Хотя... Зачем Тыкве я, если рядом валяется человек, который лично все украл и лично все спрятан. Тыква обойдется и без посредников. А если еще до Тыквы дошло, что я его заложил тому оперу, который пытал меня в «Антилопе» насчет Лисицына... А если еще Олег успел настучать шефу, что я едва не пристрелил его в темном переулке возле «Ультры»... Все, кранты этой ленте. То есть мне.

Мухин оказался прав — суетиться бессмысленно.

— Эта Барыня, — уныло пробормотал я, — она, наверное, очень крутая, раз у нее столько народу.

— Она очень крутая гнойная сука, — по-своему согласился Мухин. — Ее нынешний муж... Всего у нее было пять мужей, этот пошел дальше всех. То есть она его продвинула дальше всех остальных. Он был зампредседателя одного коммерческого банка, потом он был министром финансов...

— Ого! — присвистнул я.

— ...Но она убрала его с этой должности, потому что это слишком светящаяся работенка. Слишком на виду. Я не знаю, как теперь называется его должность... Я только знаю, что Барыня постоянно проживает в Испании, а еще у нее есть дома во Флориде, в Калифорнии, в Ницце... И еще с ней постоянно таскается двадцать человек охраны.

— Ничего себе... — сказал я, потрясенный. Оставалось утешать себя мыслью, что убьют меня по приказу не какого-нибудь там Гиви Хромого, а по распоряжению самой влиятельной женщины России.

— Вот именно... — Мухин прокашлялся, а потом негромко добавил: — Теперь ты понимаешь, как мне было трудно?

— В смысле?

— В том смысле, что Циркач с Пистоном тут много не наработали бы. Их замочили бы еще при переходе испанской границы. То есть нужны были люди. Много людей. А раз нужны люди, то нужны и деньги, чтобы им платить. Много денег. Теперь понял?

— Что именно?

— Алмазы, — сказал Мухин и улыбнулся разбитым ртом.

6

...Поход в «Березку» состоялся, как состоялось и много других увлекательных и невероятных вещей. Грубо говоря, окружающий мир вокруг Лехи и его сестры стал расширяться, показывая им такие вещи, о которых раньше они лишь слышали или догадывались.

Тут были поездки на природу в какие-то уединенные, скрытые от посторонних местечки, где к их приезду все уже было готово. Какие-то люди жарили шашлыки, накрывали на стол и охлаждали пиво, чтобы потом исчезнуть и не смущать веселую троицу. Были плавания на огромной яхте, были самодельные фейерверки, взрывавшие летнее небо, к изумлению непосвященных...

Они развлекались. Точнее, Барыня развлекала их, Леху и Марину. Причем в каждом празднике, в каждом загуле всегда наступал момент, когда Марина понимала, что сейчас ей нужно отойти в сторону. Или просто отвернуться. Желания Барыни Леха выполнял с удовольствием и с чисто юношеским энтузиазмом, а когда он стал чувствовать, что устает, в ладони Барыни вдруг оказались веселенькие цветные таблетки. С чисто юношеским энтузиазмом Леха принял и этот подарок.

Барыня учила Леху любовному разнообразию, а если он не верил, что люди на самом деле могут такое вытворять, тащила за руку к видаку, ставила кассету и тыкала пальцем в экран, беззаботно хохоча над серьезными лицами экранных любовников...

Где-то через месяц после начала поездок в розовом «Мерседесе», проснувшись ночью в огромной постели, которую Барыня именовала «сексодромом», Леха обнаружил, что он один.

Он поднялся и пошел по длинным коридорам большого дома, прислушиваясь к подозрительным звукам. У двери комнаты, где ночевала Марина, он остановился. А потом резко толкнул дверь.

Они не испугались его и не удивились: Марина сидела в постели, поджав ноги, а Барыня была позади нее и нежными осторожными движениями гладила Марине груди, целовала ее в шею... Обе женщины были совершенно обнаженными.

Леха попятился было назад, но Барыня повелительно сказала:

— Стой. Я хочу, чтобы ты раз и навсегда понял... Ты любишь свою сестру?

— Да... — еле выговорил Леха, не сводя глаз с приоткрытых губ Марины. Не груди, не живот, не бедра приковали его взгляд, а именно губы, смыкавшиеся и снова раскрывавшиеся... Марина тяжело дышала, сминая пальцами тонкую простыню.

— Я тоже ее люблю, — тихо сказала Барыня и сделала что-то такое, от чего Марина вскрикнула в сладкой истоме. — Вот так я ее люблю...

Леха оторвал наконец глаза от слепящих белизной тел, перевел взгляд на тумбочку и заметил там разноцветную россыпь таблеток. Машинально он сгреб несколько штук и отправил в рот. Через несколько секунд его повело. Цвета обоев в комнате нестерпимой яркостью резанули по глазам, прерывистое дыхание Марины ударило по ушам, как звон наковальни... Запах ласкающих друг друга женщин достиг его ноздрей, и Леха вздрогнул — эрекция случилась быстро, почти мгновенно, и кровь тяжелыми ударами пульсировала именно там, внизу живота.

— Идем же, идем к нам, — услышал он сладкий шепот. — Идем...

Барыня протянула к нему руки, и Леха пошел к этим рукам, пошел на этот шепот. Он ничего не мог с собой поделать.

Утром, проснувшись раньше всех, он заперся в ванной и яростно скреб свою кожу щетками и мочалками, стараясь смыть с себя все, что было... И понимая, что смыть не удастся.

Однако хуже всего было другое. Стоя под струями холодной воды, Леха перебирал свои последние ночи и дни. Вывод напросился сам собой — так хорошо ему не было никогда. Он испытал неземное блаженство, причем неоднократно, причем в таких количествах... Леха не был идиотом — он понял, что за прошедший месяц на него вывалилась вся его жизненная норма кайфа. А поскольку бесплатно такое чудо случиться не может, то неизбежно последует расплата. Раз жизненный запас блаженства израсходован, то ему придется умереть молодым. Возможно, завтра. Возможно, через месяц. Это не будет обидно, потому что в свои семнадцать он испытал все, что способен придумать самый извращенный и самый искушенный в плотских радостях ум.

И с этого утра Леха стал готовиться к смерти. Правда, в семнадцать лет принятые утром решения могут быть прочно забыты к вечеру. Леха про свое прозрение не забыл, но... Скажем так — он не всегда о нем помнил. Тем паче что Барыня изо всех сил старалась доказать: Леха пока испытал еще не все, что может придумать искушенный и извращенный ум. То есть ум Барыни.

И лишь в одном Леха Мухин был прав на сто процентов: бесплатных чудес не бывает. Расплата неизбежно должна наступить. Просто Леха не представлял, с какой стороны ее ждать.

7

Явление Тыквы и его компании произошло минут через двадцать после проведенных усатым телефонных переговоров. Я не возражал бы, если бы это случилось позже. Лет этак через сорок. Но это случилось раньше, и убежать от этого никуда нельзя. Потому что я, как и Мухин, был прикован наручником к стулу.

Тыква по случаю охоты вырядился в камуфляж — любимый наряд жирных мужиков, которые тщатся быть крутыми. Судя по красной недовольной роже, Тыква на охоте облажался, зато хорошо принял на грудь, чтобы компенсировать неудачу.

Как все эти обстоятельства скажутся на моей судьбе — оставалось только гадать. Чем я и занимался. Мухин лежал на полу, кашлял, но в целом был в хорошем расположении духа. Что говорило о его полном и окончательном безумии.

Тыква и Хруст о чем-то спорили, причем Тыква размахивал руками, а Хруст то и дело оборачивался к своим парням, которых числом было побольше, чем тыквинских охотников. Пока эти двое качали права, а их бойцы выстраивались в стенки друг напротив друга, я вдруг заметил среди камуфляжей и серых плащей светло-голубое пятно.

Господи, на ней был тот же самый плащ, что и неделю назад, когда мы отправились в «Белый Кролик» продавать алмазы. Скупердяй Тыква не раскошелился на новые шмотки для Тамары, только на охоту догадался свозить! Да нужна ей твоя охота сто лет в обед!

Тамара растерянно стояла среди всех этих воинственно настроенных мужиков, и на лице у нее было написано: «Господи, да что же я тут делаю?!»

Я, со своей стороны, мог задать господу аналогичный вопрос, но, боюсь, в ответ громогласно раздалось бы что-нибудь вроде: «За что боролся, на то и напоролся! Нечего было за неправедными доходами гоняться!»

Поэтому я не стал жаловаться на судьбу, я хотел крикнуть: «Тамара!», но в горле у меня пересохло, а потом... А потом я подумал — ну и на фига я буду орать?! На фига я буду звать?! Чтобы она посмотрела на меня и пожалела? Чтобы несла потом сквозь годы мой светлый образ — на стуле и с наручником на лодыжке? Чтобы разрыдалась и принялась молить Хруста с Тыквой отпустить меня?

А они все равно меня не отпустят. Так что уж лучше я промолчу. Будем считать, что судьба преподнесла мне прощальный сюрприз — показала мне перед смертью Тамару, девушку, которую... Ну, скажем так, девушку, которая мне нравилась.

Кажется, Хруст все же убедил Тыкву, что парни в серых плащах круче парней в камуфляже. Тыква махнул рукой, и вся честная компания отправилась по направлению к нам. Как бы на экскурсию.

Тыква остановился в пяти шагах от моего стула, хмыкнул, почесал за ухом, посмотрел на меня, потом на Мухина. Потом на Мухина и снова на меня.

— Прикол, да? — неуверенно проговорил Тыква, закончив осмотр. — Вы тут надо мной прикалываетесь, да?

— Почему это ты так решил? — нахмурился Хруст. — Мы без всяких приколов...

— Потому что вот этот, — Тыква решительно ткнул пальцем в Мухина. — Этот козел сдох! Он мертвый, понимаешь! И ты мне сам об этом говорил! И я лично видел труп! Вот этот, второй козел, — палец Тыквы теперь целился в меня, — привез мне первого козла мертвым на машине!

— Это не прикол, это накладка, — пояснил Хруст. — Я тоже думал, что Муху убили. Мои люди должны были его убить. Но вышла накладка, он выжил, затаился. И мы только сегодня его вытащили из квартиры, где он прятался...

— Просто удивительно, — подал голос Мухин. — У вас столько людей, у вас такие возможности — и вам понадобилось пять дней, чтобы вычислить эту квартиру! Позор!

— Извините, еще одна накладка, — деревянным голосом прокомментировал слова Мухина Хруст и врезал Лехе ботинком в грудь. — Будешь говорить, когда спросят...

— Спроси, где мои деньги! — немедленно оживился Тыква. — Он же деньги мои спер! И алмазы, и деньги! Исчез из кабака, как в воздухе растворился! Я чуть с ума не сошел!

— С деньгами разберемся, — пообещал Хруст. — Ты мне лучше про этого вот скажи, — он слегка пнул меня по ноге. — Ты велел ему искать Муху?

— Было, — кивнул Тыква после краткого раздумья. — Но он же не нашел...

— Он так увлекся поисками, что грохнул двоих моих парней.

— Без проблем, — пожал плечами Тыква. — Делай с ним что хочешь. Это вообще не из моих, его Муха откуда-то притащил в кабак...

Сказав это, Тыква покосился в сторону светло-голубого пятна в другом конце склада. Потом он обернулся ко мне... И злорадно ухмыльнулся.

— Не деньгами, а хоть так... — проговорил он. — Хоть так должок с тебя получу.

— Дырку от бублика ты получишь, а не Тамару! — не выдержал я. — И вообще... Накроют скоро твою лавочку, Тыква! Ко мне опер приходил, интересовался, какая связь есть между тобой и смертью Лисицына! Кранты тебе скоро, Тыква!

— Вот это правильно, — поддержал меня с пола Мухин. — Правдой — в матку!

— Какой опер? Какой Лисицын? — недоуменно уставился на меня Тыквин.

— У парня крыша едет, — сказал почему-то побледневший Хруст. Он наклонился ко мне и прошипел: — Выходит, не зря мы Ольге Петровне бомбочку-то подкладывали? Выходит, все правильно было? Верно мы цепочку просекли — от тебя к Орловой, от Лисицына к тебе. Все верно! — Довольный собой, он гордо выпрямился, скрестив руки на груди.

— У тебя у самого крыша едет, — сказал я. Иного ответа я дать просто не мог. Они все тут были чокнутыми.