В Индии много хорошего гашиша и все его очень любят. Но некоторых он высаживает на конкретный умняк. Например, один древний индийский человек как-то раз удолбился до такой степени, что сел под дерево и начал вспоминать все свои предыдущие жизни, а их было не меньше миллиона. И вот он все вспоминал, вспоминал, и чем больше вспоминал, тем больше приходил к выводу, что, за исключением некоторых прикольных моментов, ничего особенно кайфового там вобще не было. И тогда перед ним встал такой вопрос: если все это так некайфово, тогда на хера оно вобще надо? А тут вокруг него уже разные люди собрались, потому что видят, мужик уже неделю на одном месте сидит, думу думает, и ждут, что вот сейчас он глаза откроет и что-нибудь умное скажет. И вот он открывает глаза, видит толпу людей и говорит им: Чуваки! Жить — вредно! И тут все поняли, что это ДЖА-БУДДА и надо у него жизни учиться.
      Ну, он им, конечно, за жизнь и рассказал. Что, во-первых, от этого занятия люди в конце концов умирают, но это еще полбеды. Потом же они по-новой рождаются и опять живут, а потом опять умирают, а потом опять живут, а потом опять умирают, а потом опять живут, а потом опять умирают, а потом опять живут, а для чего — непонятно, потому что нет в этой жизни ничего хорошего, одни напряги круглосуточные. И что надо наконец так умереть раз и навсегда, чтобы вобще не жить. И тогда всем будет хорошо.
      Надо сказать, что многим эта идея очень понравилась. Собралось вокруг Джа-будды сотни две учеников и говорят: научи нас, почтенный, как его так умереть, чтобы потом вобще не жить. А Джа-будда им и говорит: а вы преодолейте свои желания. Потому что это все от них: и жизнь, и смерть, и напряги разные, и прочая хренотень. И вот так вот они беседовали изо дня в день, двадцать шесть лет подряд. А чтобы не было скучно, Джа-будда иногда рассказывал истории из своих предыдущих жизней, которых было не меньше миллиона, так что рассказать было за что. И назывались эти рассказы ДЖАТАКАМИ — в честь великого бога ДЖА.

      Однажды сидит Джа-будда под своим деревом и проводит очередной инструктаж по технике преодоления желаний. Тут прибегает к нему любимый ученик Ананда, отводит его за дерево и что-то долго и взолнованно ему на ухо шепчет. Джа-будда слушает и головой кивает, а после возвращается к ученикам и говорит: Братки! Вот Ананда только что мне сказал, что появился тут неподалеку один учитель из северных земель, который говорит: Делай, что ты желаешь — таков да будет весь Закон. Ученики отвечают: правда! И многие этого учителя уже слышали. Тут Джа-будда их и спрашивает: ну, и какого же вы о нем мнения? Ученики говорят: похоже, что неглупый человек, но чушь такую порет, что стыдно слушать. А Джа-будда только головой кивает: верно, братки. Чушь он порет, хотя и очень образованный. И мало того: он и в прежней жизни тоже неглупым мужиком был и тоже чушь порол, пока не повстречался на его пути деревянный бодхисаттва.
      А дело было так. Давным-давно, еще до царя Гороха, жил в одном городе один царь с очень длинной бородой — он ее три раза вокруг пояса обматывал, чтобы ходить не мешала. И был это царь настоящий максималист: если чего захочет, так сразу ему вынь да положь. А мясо он любил есть каждый день по три раза, на завтрак, обед и ужин, причем даже в постные дни, когда во всем городе мяса было не достать. Его повар бедный прямо с ног сбился; говорит: прости, царь, сегодня постный день, где ж я тебе мяса достану. А царь говорит: твои проблемы. А не достанешь — я тебя уволю.
      И вот бедный повар метется по городу и видит: местная братва мужика какого-то порезала, лежит под забором еще теплый, но уже не дышит. Повар быстренько к нему подкрался и, пока менты не приехали, отрезал у него ляжку. Принес домой, сготовил и царю подает. А царь попробовал и спрашивает: что это за мясо ты мне сегодня принес? Повар весь побледнел и отвечает: свинину, батюшка. А царь ему: нет, родной ты мой, это не свинина. Я этот вкус хорошо помню, потому что в прошлой жизни людоедом был. И теперь ты меня все время таким мясом будешь кормить, а не то самого тебя забью и съем. Короче, вот это мужик попал так попал.
      И стал повар для царя человечину добывать. Раз добыл, два добыл, на третий раз попался. Везут его в ментовку, а он кричит: я, мол, не виноват, я правительственный заказ выполнял. Тут, как на грех, журналисты подвернулись, раздули эту сенсацию до неимоверной степени во всех газетах аршинными заголовками с фотографиями на целую полосу. Народ весь на дыбы поднялся, окружил дворец, глупости всякие кричит, граблями в воздухе махает. А царь выходит на балкон с важным видом и вдруг как рявкнет: ЧТО ЗА БАРДАК!
      Народ-то сразу весь и притих. А тут какой-то диссидент из толпы башку высовывает и кричит: а правду, царь-батюшка, в газетах пишут, что ты вроде как людей ешь?
      Царь отвечает: а твое какое дело, дурак неумытый? Конечно, ем. И буду есть. Потому что я так хочу. Царь я, в конце концов, или не царь?
      Тут народ весь как зашумел: нет, ты нам больше не царь, и убирайся отсюда к чертям собачьим, маньяк конченый! Мы себе и получше царя найдем! Царь уже хотел своих верных омоновцев, нажал на кнопку — а реакции никакой. Смотрит — а омоновцы уже все с народом вместе на площади митингуют, вот-вот по балкону стрелять начнут. Такая вот революция намечается.
      Тогда царь, не меняя надменного выражения лица, говорит: ну, ежели вы все такие дураки и смутьяны, тогда какой же понт мне вами править? Я немедленно отрекаюсь от престола и улетаю в нормальную страну, а потом вас всех завоюю и съем. И с этими словами поднимается в воздух и действительно улетает прочь из города, наслаждаясь всеобщим замешательством.
      Ну, первую часть своего обещания он выполнил. А вот со второй вышел прокол. Потусовался он, короче, туда-сюда, смотрит — а ни одна страна его к себе не впускает. Потому что всем уже известно за его извращенные наклонности. Ну, он тогда улетел туда, где не было вобще никакой страны, поселился в джунглях, наделал себе деревянных людей и стал ими править. А за человечиной по окрестностям летал. И никто его не мог поймать, потому что был он не только людоед, но и очень сильный колдун.
      В конце концов он, конечно всех достал своей непосредственностью. И даже сам великий бог Джа посмотрел на него и задумался: а как бы этого маньяка примерно наказать, чтобы другим неповадно было? Думал, думал, и наконец придумал одну исключительно красивую комбинацию.
      Жил тогда в каком-то среднем индийском городе один брахман, который очень хотел иметь сына. И вот Джа сказал ему: иди, брахман за околицу, там в лесу растет дерево о семи стволах. Сруби один ствол и сделай из него фигуру человека: это будет твой сын, он совершит великий подвиг и прославит твое имя. Брахман послушался, пошел в лес, нашел соответствующее дерево, срубил ствол и сделал из него деревянного мальчишку.
      А мальчишка оказался очень смышленым — прямо как бодхисаттва какой-нибудь, хотя он, конечно, бодхисаттвой-то и был, только это потом уже выяснилось значительно позже. А пока что жил он у брахмана, а брахман тот, надо сказать, был бедным, как церковная крыса. Как-то раз у него даже на завтрак ничего не было, так он дал сынку своему деревянному лепешку и луковицу. Сынок луковицу откусил и говорит: тьфу, папа, горькая какая. А брахман говорит: терпи, сынок, жизнь наша еще горше. А сынок ему на это: так зачем же она нужна, если она горькая такая? Тут брахман задумался, как бы получше сынку объяснить о смысле страдания, потом прокашлялся и говорит: ну, понимаешь, сынок, жизнь — это... А сынок и говорит: я же, папаня, не за жизнь спрашивал, я же за луковицу. Для чего ее есть, если она горькая такая? Да и лепешка невкусная, черствая, не угрызешь. Я лучше вобще ничего есть не буду, чем так мучиться. Тут брахман и говорит: не будешь есть — ослабнешь и помрешь. А сынок: авось и не помру. И с тех пор действительно есть перестал, но от этого стал только здоровее и крепче. Брахман за него порадовался, но примеру его не последовал.
      Вот подрос он немного, и стал его брахман к ученой жизни приучать. Купил ему одежку, купил азбуку и отправил в школу. Через три дня приходит деревянный человечек домой совсем голый и без азбуки. Брахман всполошился: в чем дело, сынок, кто тебя обидел? А тот ему и отвечает: никто меня, папаня, не обидел, я просто понял, что в одежде не нуждаюсь, и весь этот хлам бродячим комедиантам подарил. Брахман тогда спрашивает: а азбуку куда дел? А сынок говорит: и азбука туда же пошла. Потому что если тело не нуждается в одежде из тряпок, то и ум не нуждается в одежде из знаний. Брахман и спрашивает: ну, ладно, допустим, что это так. Но зачем же было тогда на все это последние гроши тратить? А сынок говорит: был тут, папаня, вполне определенный смысл. Если бы я в одежке не походил и книжку бы не полистал, я бы всю жизнь думал, что все это нужные вещи, и страдал бы жутко, что у других они есть, а у меня нет. А теперь вот я понял, что мне они не нужны, и никогда уже не буду страдать, что у меня их нет. Так что спасибо тебе, папаня, не напрасно ты деньги потратил. Больше тебе их тратить не придется.
      Тут-то брахман и понял, что сын его конкретным бодхисаттвой растет. Но вслух ничего не сказал: подумал — авось, перерастет еще.
      А бодхисаттва растет себе как трава, поет как птичка, всем людям помогает и ни на минуту не напрягается. Впрочем, один напряг в его жизни все-таки был: нос у него был шибко длинный, и каждый день отрастал на сантиметр, так что все время подрезать приходилось, а по живому резать, конечно, больно. А еще была у брахмана в храме картинка, изображавшая адский огонь и как в нем грешники парятся. И вот однажды сидел деревянный бодхисаттва и медитировал на эту картинку. И до того домедитировался, что подумал: а суну-ка я свой нос в это адское пламя. Авось, обгорит, и расти уже не будет. Ну и, конечно, сразу же сунул. Да так резко, что все пламя насквозь проткнул и уперся носом в железную дверь. И тут с ним случилось такое просветление, что он в один миг все понял. Встал и говорит отцу: пойду я, папаня, свой подвиг совершать. Жди меня, вернусь с победой. Потому что намерения бодхисаттвы всегда исполняются.
      И пошел прямиком в страну деревянных людей, где правил бородатый людоед. Они его тут же на границе повязали и доставили своему царю. А царь говорит: о! Деревянный человек! Будешь мне теперь служить, мне все деревянные люди служат. А бодхисаттва говорит: извини, царь, не все. Я вот тебе не служу и служить не буду. А царь ему: тогда я тебя в костер брошу. А бодхисаттва отвечает: как хочешь, только я тебя предупреждаю: я самый крутой бодхисаттва, и как бы у тебя напрягов не вышло. Я вот давеча адский огонь носом проткнул, и за ним железная дверь оказалась.
      Тут бородатый людоед весь аж затрясся, с трона своего соскочил, бодхисаттву развязал, рядом усадил и говорит: извини меня, деревянный мальчик, я и не знал, что ты такой крутой. А скажи мне, мальчик, где ж это ты такой адский огонь надыбал? Тут бодхисаттва ему честно все и рассказал. Людоед просиял, повесел, говорит: ах, мальчик, мальчик! Если бы ты знал, что ты мне сейчас рассказал! На вот тебе пять золотых и убирайся поживее с моего царства, чтобы и духу твоего здесь не было, а то не посмотрю что ты бодхисаттва — спалю к чертовой матери! Бодхисаттва деньги взял, поблагодарил и удалился.
      Шел он через лес, а в лесу том жили два оборотня. Услышали они, что деньги звенят, обернулись скромными крестьянами и повстречали бодхисаттву на дороге. И говорят: а что ты, мальчик, в узелочке несешь? А бодхисаттва говорит: пять золотых монет. Мне их бородатый людоед дал. А несу я их своему отцу, потому что он совсем бедный и на меня кучу денег потратил. А оборотни говорят: ну, что такое пять золотых? Что на них сейчас купишь? Пойдем-ка с нами в страну глупого царя, там есть чудесное поле, на котором золотые деревья растут. Посадишь там свои деньги — а наутро вырастет дерево, и будет на нем целая тысяча золотых! Ну, ты, конечно, половину нам отдашь за то, что мы тебе такое место покажем, но и тебе же не меньше пятисот останется!
      Тут бодхисаттва подумал: бедные крестьяне тоже золото очень любят, нужно им помочь. И пошел с ними в страну глупого царя. Пришли они на чудесное поле, закопали деньги, водой полили, а бодхисаттва сел над ними и начал медитировать. Оборотни вокруг него крутятся, пытаются как-то отвлечь, чтобы он отошел, и тогда деньги выкопать — а он сидит как камень, весь сосредоточенный, и ни на что не реагирует. Тогда оборотни позвонили в милицию: тут, мол, наркоман какой-то третий день сидит совсем голый, какой пример для детей. Менты сразу же подъехали, смотрят: а на пустыре золотое дерево выросло, и на нем тысяча золотых монет, а рядом бодхисаттва сидит в трансе и ни на что не реагирует. Ну, они его аккуратненько погрузили в машину, потом на вертолет — и выбросили в море. А сами пустырь так крепко почистили, что наутро оборотням и стружечки золотой не осталось. Менты — они тоже золото очень любят, а не только водку пить и дубинками махать.
      А бодхисаттва вышел из медитации, смотрит — а вокруг морские волны. Тут подплывает к нему Великая Черепаха и говорит: привет, деревянный бодхисаттва. И давно ты тут плаваешь?
      Бодхисаттва говорит: не знаю, я же вроде только что на пустыре сидел, золотое дерево растил. А Черепаха ему: а ты разве не знаешь, что в мире порядок такой: кто на пустыре золотые деревья растит, тот потом в морских волнах оказывается. А бодхисаттва говорит: так ты, выходит, тоже золотые деревья растила? А Черепаха: нет, я не растила. А бодхисаттва: тогда почему же ты тут оказалась? Великая Черепаха задумалась и говорит: ну, живу я здесь. А бодхисаттва: а я что, по-твоему здесь делаю? Черепаха снова задумалась и говорит: да. И как это ты ловко, однако. Все мы, блин, живем и живем, а что толку? Кто из нас знает, чего он хочет? Вот бородатый людоед, наверное, знает. Прилетает сюда каждые выходные и требует: отдай ключ! отдай ключ! Да только я ключа ему не отдам.
      Бодхисаттва и спрашивает: а почему ты ему ключа не отдашь? Из жадности или из вредности? А Великая Черепаха говорит: да потому что я Великая Черепаха, а он козел и гнус позорный, конченый в натуре. А бодхисаттва говорит: так он, наверное, про себя тоже думает, что он правильный, а ты конченая. Подумай сама: лежишь ты на дне моря, ключ зажала, хотя он тебе ни на хер не нужен — ну, что он за тебя может подумать? Черепаха отвечает: а какая мне хрен разница, что этот гной за меня подумает? А боддхисаттва спрашивает: а насчет меня тебе не по фигу, что я за тебя подумаю? Черепаха подумала и говорит: нет, не по фигу, потому что ты пацан правильный и я тебя уважаю. Тогда бодхисаттва ей и говорит: ты меня извини, но я тоже за тебя хорошо не могу подумать. Неправильно это: зажимать у себя вещь, которая кому-то нужна, а тебе не нужна. Пока мы живые, мы должны помогать друг другу — а иначе зачем тогда жить? Он, может, и людей есть перестанет, если этот ключ добудет, — да, я вдруг сейчас точно понял, что перестанет.
      Тогда Черепаха достает из панциря ключ и говорит: На! отдай ему сам, а то мне как-то неудобно — я же сказала, что не отдам. Тем более что он уже мне весь живот натер. Вручила бодхисаттве ключ и вывезла его на берег.
      Выходит бодхисаттва на берег — а там уже бородатый людоед стоит со своим деревянным войском. И говорит: отдавай ключ. А бодхисаттва отвечает: отдам, только скажи, для чего он тебе нужен. Тут людоед как рассвирепел: ты мне будешь еще условия ставить! Да я же тебя в порошок сотру! А ну, ребята, схватить его! А деревянные люди ему отвечают: делай что хочешь, хозяин, а только со своим мы драться не будем. Ты же видишь — он бодхисаттва. Скажи ему лучше, зачем тебе этот ключ, да и нам тоже интересно. Или дерись с ним сам, один на один, по-честному.
      Тогда людоед как заорет: да я его сейчас и сам пополам переломаю, а потом и вас на щепки разнесу! И сразу кинулся на бодхисаттву — а тот на дерево влез. Людоед полез за ним — а тут Дух Дерева как схватит его за горло! А потом за бороду! И говорит бодхисаттве: ну, что, сразу прикончить гада или пусть помучается?
      Бодхисаттва говорит: пусть лучше скажет, зачем ему ключ — тогда я ему ключ отдам, и пусть убирается, куда захочет. Дух Дерева говорит: а ты что, разве не знаешь? Ключом тем открывается дверка, за которой исполняются все желания, а дверка та в храме твоего отца, за картиной адского пламени.
      Бодхисаттва только удивился: и ради такой ерунды человек мучится, чтобы какие-то там желания исполнить? Воистину, не стоят те желания тех мучений! Отпусти его, Дух Дерева, пусть берет этот сраный ключ и бежит желания свои исполнять! Дух Дерева отвечает: ладно, только я прежде бороденку-то ему по волосику повыщиплю, чтобы знал, сука, как беспредельничать. Бодхисаттва говорит: и не жалко тебе человека? А Дух Дерева говорит: жалко у пчелки, а пчелка на елке. Тут бодхисаттва понял, что разговаривать с Духом Дерева будет очень сложно, повесил ключ на веточку и пошел домой.
      Только пришел — а тут прибегает людоед, весь ощипанный и с лица помолодевший, ключом размахивая, а за ним все его войско гонится, кричит: не трожь, не трожь деревянного бодхисаттву! А людоед подбегает к картине адского пламени, отпихивает ее ногой, сует ключ в скважину и кричит: ну, козлы, держитесь — сейчас все мои желания исполнятся!
      Только он дверь открыл — а оттуда вылетело натуральное адское пламя и вмиг его слизнуло! Как не было человека! Бодхисаттва только вслед ему посмотрел и сказал грустно: вот они, человек, все твои желания. И куда было так торопиться?
      В тот же миг стал он настоящим живым человеком, и все деревянные воины стали живыми людьми и избрали его своим царем. И правил он ими долго и праведно, и семь поколений его потомков были праведными царями в том краю.
      Закончив эту историю, Будда сказал: в то время бодхисаттвой был Ананда, бородатым людоедом — глупый северный учитель, добрым брахманом — свами Пилорама, который угостил нас сегодня такой хорошей травой, оборотнями — аскеты Йонимурти и Джопалинга, которые вызвали сюда опергруппу кшатрия Харикеши, Великой Черепахой — сам оперуполномоченный кшатрий Харикеша, который приехал на вызов и остался сидеть среди нас, Духом Дерева был дух дерева, деревянными воинами — все мои братишки, железной дверью было мое учение, а ключом был я сам.

      Однажды приходит к Джа-Будде корреспондент из бульварной прессы и задает ему типичный бульварный вопрос: А в чем, по-Вашему, смысл этой жизни? В ответ Джа-Будда, не говоря ни слова, вынул из кармана китайскую зажигалку. Щелкнул — огонек появился. Отпустил — огонек пропал. Снова щелкнул — снова огонек появился. Снова отпустил — снова пропал. И так несколько раз. Корреспондент сразу говорит: а! Так это Вы хотите сказать, что жизнь как этот огонек — появилась и пропала? Джа-Будда говорит: не совсем, но очень близко. Тогда корреспондент говорит: а! Так это Вы хотите сказать, что жизнь как этот газ: нажал — горит, отпустил — не горит? Джа-Будда говорит: почти что, но не совсем. Тогда корреспондент говорит: а! Так это Вы хотите сказать, что жизнь как эта зажигалка: стоит дешево, сгорает быстро и потом уже никому не нужна? Джа-Будда говорит: ну, это уже слишком мрачно. Тогда корреспондент говорит: ну, так скажите же мне, уважаемый Джа-Будда, что же Вы все-таки хотели этим сказать, а то мне завтра интервью в номер сдавать, надо же написать что-то конкретное. В ответ Джа-Будда снова вынимает зажигалку и снова щелкает огонек, а потом снова гасит. И спрашивает: повторить? Корреспондент говорит: не надо, уже и так все ясно. А про себя думает: ну, я тебя, стебальщик гнусный, завтра в газете так распишу, что не обрадуешься. А Джа-Будда думает: распиши, родной, распиши, еще и денежку получишь. Короче, так они и расстались.
      Потом ученики Джа-Будду спрашивают: ну что, уважаемый, не утомил ли вас этот глупый человек? А Джа-Будда отвечает: понимаете, братки, не только в этой жизни он был глупый, и не только в этой жизни приходилось мне на его дурацкие вопросы отвечать. Понимаете, когда-то очень давно жила в одном селе одна тетка, которая очень любила изменять своему мужу, но делала все так, что у него не было на нее никакого нормального компромата, одни подозрения. И когда он начинал ей эти подозрения предъявлять, она отвечала: да чтобы мне в следующей жизни родиться сопливой людоедкой, если я тебе хоть раз изменила.
      А надо сказать, что с такими вещами шутить очень опасно. И в следующей жизни она действительно родилась сопливой людоедкой, тут же схавала своих родителей, и начала летать по окрестностям, людишек воровать ну и, конечно, хавать. А однажды, ей уже лет восемнадцать тогда было, украла она одного брахмана. Несет его на спине, и вдруг чувствует: ба! Да это же мужик! Причем клевый такой мужик, весь теплый, чистенький, ухоженный и, главное, из высокой касты. Нет, думает, не буду я его хавать, а буду его более по-толковому использовать. Так вот и стал брахман ее мужем — а что еще мужику оставалось делать.
      Ну, надо сказать, мужик он был все-таки по жизни правильный. Человечье мясо сразу есть отказался, говорит: лучше от голода сдохну. Так она ему все время нормальную пищу носила. И жил он у нее в пещере практически безвылазно, а когда она по ночам на работу улетала, то запирала пещеру тяжелым камнем весом в двадцать пять тонн, таким, что бульдозером не отодвинешь.
      Через некоторое время родился у нее сын, и был он с рождения уже вполне сформировавашимся бодхисаттвой. Человечины тоже наотрез не ел, все обряды соблюдал и, самое главное, рано стал задумываться об отвлеченных предметах.
      Однажды спрашивает он у отца: папа, а что, кроме этой пещеры в мире больше ничего нет? Отец говорит: есть, сынок, причем много такого кайфового, что ты и представить себе не можешь. А сын спрашивает: тогда зачем же мы в этой пещере сидим? А брахман отвечает: а потому что мать твоя — сопливая людоедка. Она меня у людей украла и своим мужем сделала, а чтобы я не ушел, запирает пещеру тяжелым камнем весом в двадцать пять тонн. Тогда бодхисаттва говорит: ну, если только в этом дело, то мы этот камень сейчас отодвинем.
      Подошел он к камню, уперся плечиком — и действительно его отодвинул. И говорит отцу: ну что, папаня, пойдем, покажешь мне твой большой и кайфовый мир.
      И пошли они через лес. А тут сопливая людоедка вернулась домой, смотрит — нету никого. И сразу бросилась за ними в погоню. Нагоняет их на окраине леса и кричит: стоп! Куда это вы собрались?
      Брахман говорит: да вот, сынок наш большой мир посмотреть захотел. А людоедка говорит: эх, сынок, сынок. Ты же умный парень, ты же должен понимать, что весь мир в тебе, а там, снаружи — одна видимость. А бодхисаттва говорит: оставь, мама, мудрость делу не поможет. Потому что дело совсем не в этом. На самом деле решил я от тебя уйти и больше не возвращаться.
      Людоедка спрашивает: это почему же? А бодхисаттва отвечает: а потому что ты людей ешь. А это очень гнусно.
      Людоедка говорит: ну, так я же не потому их ем, что мне это нравится. Просто жизнь моя такая, а иначе я жить не могу. А бодхисаттва отвечает: а у меня вот жизнь совсем другая, и не могу я жить рядом с людоедкой. Так что ухожу я навсегда и насовсем. Тут людоедка очень опечалилась и сказала: если ты уйдешь, я прямо тут лягу и умру. А бодхисаттва говорит: ну что ж. В некотором смысле это будет для тебя освобождением. И для многих других, конечно, тоже.
      Тогда людоедка говорит: а давай, пока я не умерла, отдам я тебе свою мантру. Она поможет тебе находить любые следы: на земле, на воде, в воздухе, и даже двенадцатилетней давности. Тут бодхисаттва подошел к ней, и она прошептала ему на ухо эту мантру. И сразу же умерла.
      А бодхисаттва пришел в ближайшее царство и говорит царю: я великий следопыт. Умею находить любые следы — на земле, на воде и в воздухе, и даже двенадцатилетней давности. Царь как это услышал — сразу очень обрадовался, что у него теперь будет такой специалист. И тут же взял его на такую ставку, что за две зарплаты можно дом построить. Причем даже экзамена не устроил, потому что был тот царь — очень глупый.
      И вот прошел год, прошел два, и как-то раз говорит царю его главный министр: а что это за человек у нас завелся, который вдвое больше меня получает, и при этом ничего не делает? А царь отвечает: о! Это такой человек, который любого вора по следам найдет, даже самого хитрого. Потому что он великий следопыт. А министр говорит: а откуда ты, царь-батюшка, знаешь, что он великий следопыт? А царь и отвечает: так он же сам мне сказал. Что он великий следопыт. Тут министр и говорит: а давай его проверим. Вдруг он на самом деле великий аферист и только казну в убыток вводит, а на самом деле ничего не умеет.
      Ну и, короче, решили они следопыта испытать. Однажды ночью проломили стену в главном хранилище денег, украли мешок золота, перебросили его через забор, перетащили через три ручья и утопили в пруду. А потом посылают за следопытом и говорят ему: так мол и так, у нас тут воры мешок золота украли, надо их найти.
      Следопыт отвечает: сейчас я их найду. Подходит к главному хранилищу денег, где стена проломленная, и говорит: вот они, следы, к забору ведут. А вот они через забор по воздуху идут: это воры по лестнице лезли. А вот они дальше по земле идут. А вот ручей, и они по воде идут. А вот опять по земле. А вот опять по воде. А вот опять по земле. А вот опять по воде. А вот опять по земле. Подходят к берегу пруда — стоп — и идут обратно. Так что золото в пруду искать надо.
      Тут надо сказать, что, пока следопыт по следам шел, за ним целая толпа любопытных двигалась; а как до пруда дошел, то уже почти весь городской народ собрался посмотреть, чем дело кончится. И как только он сказал, что золото в пруду, так сразу человек пятнадцать один вперед другого в пруд нырнули и золото, конечно, вытащили. И положили перед царем, а сами рядом сели и ждут награды.
      И все, конечно, рады, один только главный министр никак не может смириться с этим положением. Он-то думал глупому царю глаза открыть, афериста на чистую воду вывести — а оно вон как оказалось! И вот подходит он к глупому царю и шепчет ему на ухо: послушай, царь! Ну, ладно, смог он золото найти — а вот сможет ли он воров найти, чтобы мы их могли примерно наказать? Тогда царь и говорит бодхисаттве: ну, ладно. Смог ты золото найти. А вот сможешь ли ты найти, кто именно его украл? Потому что надо их найти и примерно наказать.
      А бодхисаттва отвечает: знаю я, ваше величество, кто эти воры и как их зовут, да только не знаю, будете ли вы их наказывать. Царь говорит: сто процентов, что накажу. По всей строгости закона. Ты мне только скажи, кто они такие.
      Тут бодхисаттва и говорит: скажу я вам, ваше величество, кто эти воры, но только желательно не при народе, а то потом могут случиться разные неправильные события. А царь говорит: ну, ты смелее, народа не бойся, народ у нас отменный, можно сказать, самое лучшее, что у нас есть это народ. Он все правильно поймет и примет соответствующие меры — правда, народ? А народ хором отвечает: ПРАВДА!
      Тут бодхисаттва и говорит: ладно. Помните ли вы, ваше величество, как вашего отца звали? Царь отвечает: конечно, как сейчас помню. Звали его Махалинга, и был он великий царь, вписавший свое имя на золотые страницы истории Вселенной. Тогда бодхисаттва ему говорит: ну, так вообразите себе, ваше величество, что главный вор был сыном великого царя Махалинги, но при этом не был вашим братом.
      Царь очень сильно задумался: как же это может быть, чтобы сын моего отца не был моим братом? Думал-думал, и наконец говорит: что ты мне голову морочишь? Ты яснее скажи, чтобы народу понятно было — правда, народ? И народ отвечает: ПРАВДА!
      Тогда бодхисаттва ему говорит: ладно, ваше величество. Давайте немного поиграем в поле чудес. Короче, слово из четырех букв, обозначает хорошего человека, который совершил нехороший поступок. Начинается на букву Ц, кончается на мягкий знак. А всего из четырех букв.
      Царь опять очень сильно задумался, а потом говорит: ну, ты хотя бы еще одну букву скажи, а то задача очень сложная — правда, народ? А народ уже обо всем догадался, и хором кричит: ЦАРЬ! ЦАРЬ!
      Царь подождал, пока шум стихнет, и говорит: ну, да. Я царь. А вор-то кто? Тогда министр, весь белый как стенка, говорит ему нарочито громким шепотом: да ладно, царь-батюшка, в конце концов, какая нам разница, кто вор. Главное дело, что золото нашли. Пойдем-ка лучше во дворец, выпьем по сто грамм за нашего славного следопыта, а народу устроим трехдневное гуляние за казенный счет в память об историческом событии.
      На том и порешили. Однако популярность царя после этого начала резко падать, и на следующий срок его уже не переизбрали, а избрали молодого кандидата от партии зеленых, который им потом всю экологию наладил. А бодхисаттва при любой власти был в почете, и все время людям помогал, и на старости лет написал достойные мемуары обо всех исторических событиях, которым он был свидетелем.
      Закончив эту историю, Джа-Будда сказал: в то время бодхисаттвой был я, а глупым царем — корреспондент из бульварной газеты. Что же касается моего ответа о смысле жизни, то все вы, надеюсь, поняли, что я имел в виду?
      Тут его любимый ученик Ананда встал и сказал: можно, я отвечу? По-моему, ты имел в виду, что жизнь — это несуществующий огонек несуществующей зажигалки. Ведь на самом деле, как я успел заметить, ты ему никакой зажигалки не показывал. И Джа-Будда ответил: правда. Не показывал. Но имел я в виду совсем другое. Я просто хотел ему тактично намекнуть, что беседовать на эти темы — все равно что пытаться осветить Вселенную галимой китайской зажигалкой. При том что даже такую зажигалку мы себе можем только вообразить.

      Однажды сидит Джа-Будда под своим деревом и беседует со своими учениками за необъятность необъятного и несуществование существующего. И беседа у них получается не то что бы сильно умная, но какая-то очень приятная, и как-то плавно перетекает к такой же интересной теме: о том, как прикольно иногда бывает обкуривать совершенно необкуренных цывильных людей, и особенно девиц. Джа-Будде все эти разговоры почему-то не нравятся, он дожидается паузы и говорит: Девицы, да. Девицы, они просветлению шибко препятствуют. Вот однажды, помнится, лет так пятьсот-шестьсот назад был у меня в практике один случай, сейчас я вам за него расскажу.
      Так вот. Лет, значит, пятьсот-шестьсот тому назад жил в одном озере один совсем конкретный крокодил. Такой конкретный, что как из норы высунется, так вся живность ховается куда кто может, сидит и трясется. Потому что программа у него всегда одна и та же: чтобы кого-нибудь захавать. И вот он плывет по озеру, смотрит — а навстречу ему рулит в сиську пьяная жаба, причем рулит совершенно без руля, почти что прямо в пасть. Крокодил удивился и говорит: ты что это, жаба? Жить тебе, что ли, надоело? А жаба отвечает: ну, мужик, вот это ты спросил так спросил. Это же такой вопрос, что надо очень долго думать, надоело мне жить или не надоело. А чем вот это думать, не лучше ли нам водовки выпить? Крокодил задумался и говорит: елы-палы! Сколько лет на свете живу, а водовки еще ни разу не пил. А жаба говорит: ну, так за чем же дело стало? Это мы сейчас организуем.
      Короче, сплавали они за водкой и нажрались образцово-показательно, и все время вели умные беседы о том, стоит вобще жить или не стоит, но ни к какому выводу так и не пришли. Решили отложить окончательную беседу до следующей зарплаты. И стали у них эти беседы повторяться по два-три раза в неделю. Причем жаба все гнет свою линию: все в этой жизни фигня, кроме водки и секса, который, впрочем, при желании тоже можно водкой заменить. А крокодил постепенно на эту теорию повелся и так увлекся, что даже хавать стал через раз, тем более что настоящему мужчине закусь не нужна, а с бодуна оно и жрать не очень хочется. Короче, такие вот темы.
      И вот однажды просыпается жаба с напрочь дикого бодуна, такого, что аж глаза вылазят и голова примерно вдвое распухла. А денег на опохмелку нету ни грамма. Вот вам, кстати, и живой пример о том, как желание рождает страдание. И плывет она наверх, чтобы там, на берегу, развести кого-нибудь со знакомых хотя бы на бутылку пива.
      А на берегу сидит дедушка волк и курит косяк. Жаба к нему: волк, а волк, смотри, как это я вся жутко страдаю, не хочешь ли ты, волк, меня опохмелить. А дедушка волк и отвечает: а давай-ка, жаба, я тебе паравоз пущу, и тебе сразу тут же полегчает. Только ты вдохни и как можно дольше не выдыхай. Жаба тут же раскрывает рот, и дедушка волк задувает ей такой жирный паравоз, что ее аж подбросило! Следующий момент она приходит в себя уже на дне озера и чувствует, что ее прет как никогда в жизни!
      А тут и ее знакомый крокодил, с бодуна весь синий как огурец, пупырышками покрытый. И говорит: эх, жаба, жаба. Знала бы ты, жаба, как мне хреново. А жаба ему и отвечает: а ты поднимись наверх, там добрый дедушка волк всех людей лечит.
      Всплывает, короче, крокодил на поверхность, а там сидит добрый дедушка волк уже совсем добрый и смотрит на него квадратными глазами с отвиснувшей челюстью. И говорит ему: ЖАБА! ХВАТИТ! ВЫДЫХАЙ! ВЫДЫХАЙ!
      Тогда крокодил собрался с силами и каак выдохнул! И тут же каак во все врубился! Да так врубился, что потом парил над озером три дня и всем зверям подводным дхарму проповедовал. А потом стал мудрым самолетом и улетел оттуда на небо, и уже никого не хавал, а только совершенствовался в преодолении страстей и достиг полного освобождения через девяносто шесть дней после своего исторического выдоха.
      Закончив эту поучительную историю, Будда сказал: в то время крокодилом был будда Андропов, жабой — Алла Пугачева, волком — Михаил Боярский, озером был омут мирских страстей, водка была по пять двадцать, косяком было мое учение, а паравозом был я сам.

      Однажды приснился Ананде сон: как будто идет он по улице, а там стоят гопники и кричат: эй, буддист, поди сюда! Ананда идет себе дальше, с понтом ничего не слышал; тут гопники его догнали, нос разбили, ногами попинали, еще и сережку из уха вырвали. Такой вот мутный сон Ананде приснился.
      И дальше ему снится, как будто он приходит к Джа-Будде и начинает жаловаться: вот, мол, посмотри, что со мной гопники сделали. А Джа-Будда только головой качает и говорит: не только в этой жизни, Ананда, снились тебе такие мутные сны. Когда-то давным-давно было тут неподалеку одно очень прикольное царство, а в царстве том был красный терем, в котором все спали. То есть они не каждый день спали, а только в пятую ночь от новолуния; и не то что бы действительно все, а только царская семья и десяток министров: но польза от этого была немалая. Они же поутру как просыпались, так сразу рассказывали друг другу свои сны, а потом по этим снам решали, чего дальше будет и как им государством управлять. Такая вот полезная была традиция.
      И был там один царевич, который эту традицию совсем не одобрял. То есть, считал ее чисто средневековым пережитком, которому не место вобще в цивилизованном государстве. И вот как-то раз проснулся он в красном тереме, а тут к нему царь-батюшка подходит и спрашивает: ну, сынок, и что тебе снилось?
      А царевич ему отвечает: не скажу! Царь удивился: то есть как это «не скажу»? Это же, сынок, государственная обязанность — наше царство на этом стояло и стоять будет! А царевич как уперся: все равно не скажу! Тогда царь в натуре обиделся и говорит: знаешь что, сынок. Ежели так, то и уходи из нашего царства. Прогуляйся где-нибудь, проветрись — может быть, ума-разума наберешься.
      Тут царевич, не говоря ни слова, быстренько собрал вещички и ломанулся на вольный Запад.
      Но только далеко он не ушел: на первой же границе его повязали и доставили к соседнему царю. А тот, как царевича увидел, сразу командует: а ну, подать сюда гостевой трон для дорогого гостя! А потом усаживает царевича на гостевой трон и начинает расспрашивать: что, мол, да как, да какими судьбами.
      Царевич ему все и выложил. Тут соседний царь аж восхитился: ах, какой самостоятельный и независимый молодой человек! Ах, как у нас в царстве таких ребят не хватает! Вот что, молодой человек, а согласен ли ты занять у нас пост министра по правам человека? Царевич слегка подумал и говорит: пожалуй, согласен.
      Тогда соседний царь выгоняет своих громил из зала, а сам нагибается к царевичу и спрашивает: ну, министр по правам человека, а мне-то свой сон расскажешь? А царевич говорит: нет. Отцу родному не рассказал — и тебе не расскажу. Потому что это дело принципа.
      Тут соседний царь зовет своих громил обратно и говорит им: вот, ребята, заберите отсюда этого принципа; а чтобы он впредь не борзел, выколите ему оба глаза; а потом завезите в темный лес и там оставьте. Царевич говорит: напрасно ты меня пугаешь, я тебе все равно ничего не расскажу. А соседний царь ему на это: ну, это уже неважно. Теперь ты уже никому ничего не расскажешь.
      Ну и, короче, ослепили злые люди царевича и завезли его в темный лес. И сидит он в темном лесу, и вдруг слышит откуда-то сверху: эй, ты! Глупый человек! Чего сидишь, не убегаешь: неужто меня не боишься?
      Царевич ему отвечает: я тебя не вижу. А голос говорит: ох, ничего себе! Я тут самый крупный великан, выше самых высоких деревьев — как это ты меня не видишь? Ты что, слепой?
      Царевич говорит: ну да, слепой. С сегодняшнего дня. И так вот, слово за слово, рассказывает великану свою историю. А великан как услышал, так аж заматюкался: елки-палки, вот это беспредел! А ну, парнишка, садись ко мне на плечо, сейчас мы этому хренову царю такой пистон вставим — век помнить будет! И, посадив царевича на плечо, идет с ним через лес в столицу соседнего царства.
      Идут они, значит, идут, и вдруг великан говорит: а и дурак же ты, братец. Ведь царя-то наколоть было проще простого: любую чепуху ему продать, с понтом это твой сон. А там поверит он или не поверит — проверить-то все равно не сможет!
      Царевич говорит: нет, это не по мне. Я же не подонок какой-нибудь — я благородный человек и врать не приучен.
      Тут великан берет его двумя пальцами, снимает с плеча и говорит: ишь ты! Ты, значит, врать не приучен, а я приучен? Ты, значит, честный-благородный, а я подонок? Нет, мало тебя соседний царь наказал — я еще добавлю! И с этими словами отрывает у царевича руки-ноги и забрасывает его в ближайшие кусты.
      И вот лежит царевич в кустах и постепенно помирает. И вдруг слышит: эй, царевич! Ты что, помирать собрался?
      Царевич отвечает: а что же мне еще делать? Глаз нет, рук нет, ног нет — какие тут могут быть варианты?
      А голос ему: ну, это ничего. Рук нет, ног нет — а варианты все равно есть! И тут к царевичу возвращается зрение, и видит он, что руки-ноги у него тоже заново отрастать начали. А перед ним стоит на хвосте такая типа змея с человеческой головой и говорит: будем знакомы. Я Нагараджа, змеиный царь; и у меня, видишь, руки-ноги вобще от рождения не предусмотрены. Но, если тебе эти вещи так дороги, то есть, если ты без них обходиться не умеешь, то варианты у тебя будут такие. Или ты идешь со мной в страну змей и отрабатываешь там по семь лет за каждую возвращенную вещь — или остаешься здесь в прежнем виде; вот такие тебе два варианта.
      Ну, тут ежу понятно, какой вариант предпочтительнее. Короче говоря, пошел царевич в страну змей и отработал там шестью семь сорок два года. Семь лет воду носил, семь лет дрова колол, семь лет змеенышей нянчил, семь лет в ритуалах помогал, семь лет змеиной магии учился, семь лет в змеиной магии работал. Вот отработал он положенный срок, и Нагараджа ему говорит: ну, все. Ты теперь свободен, ступай на все четыре стороны.
      А царевич никуда уходить не хочет: он же в царстве змей почти всю жизнь прожил — привык, конечно; да и куда ему теперь идти? Нагараджа на это отвечает: в принципе, я не против, чтобы ты тут остался. Только в таком случае расскажи мне, пожалуйста, тот пресловутый сон.
      Царевич говорит: да не помню я того сна дурацкого! Я же его на другой день забыл и больше не вспоминал! А Нагараджа ему: ну, это не беда. Если не помнишь — вспоминай; а я тебе помогу.
      И просыпается царевич в красном тереме; а к нему подходит царь и спрашивает: ну, сынок, и что тебе снилось?
      Царевич говорит: такая чепуха, батяня, что и рассказывать стыдно. Снилось мне, как будто я тебе свой сон рассказать не захотел, а ты меня за это из царства выгнал, а соседний царь меня ослепил, а потом великан мне руки-ноги оторвал, а потом Нагараджа мне все назад приделал, а я за это сорок два года в стране змей работал.
      Царь как это услышал, так даже лицом посветлел: ну, сынок, обрадовал ты меня. Ведь и мне сегодня тоже плохой сон приснился: как будто я буддист и иду по улице, а тут приклепались ко мне злые гопники, ногами побили и сережку из уха вырвали. И проснулся я в таком херовом настроении; а теперь вот вижу, что тебе-то еще херовей пришлось! Но самое приятное в этой истории — то, что мы оба в конце концов проснулись, хоть и в херовом настроении, но зато живые-здоровые: врубись, Ананда, какой кайф!
      Тут царевич смотрит — а он и в самом деле уже не царевич, а самый настоящий Ананда, любимый ученик Джа-Будды. И осознав эту истину, начинает постепенно просыпаться. А там уже вся бригада давно попросыпалася, уже и чай попили, как раз вторяк заливают; а вот и Джа-Будда под деревом сидит, прямо как сокол красноглазый. Ананда ему свой сон рассказал, а Джа-Будда как обрадуется! Ух ты, — говорит, — так это же целая готовая джатака получается, это и сочинять сегодня ничего не надо. А закончим мы ее, как обычно:
      В то время царевичем был наш любимый ученик Ананда, отцом его был западный доктор Юнг, соседним царем был западный доктор Фрейд, великаном был великан из джатаки про сундук, гопники чисто приснились, змеи тоже были прикольные, царем змей был Нагараджа, царем обезьян — Хануман, царем ракшасов — не помню, нет, ну, в натуре не помню я, кто там был царем ракшасов; он еще Ситу у Рамы украл, сито у рамы — хха! Ох, ничего себе! А я тогда, короче, лечу себе лечу, лечу себе лечу — так их всех и залечил.

      Однажды поселился возле Джа-Будды один учитель с Запада, который учил: бьют по щеке — подставь другую. И кроме того, что такой экстремальный гуманизм, так и сам он к тому же был очень приятным человеком: молоденький, здоровенький и совсем еще не обкуренный. Отсюда, конечно, ясность мышления и всеобъемлющая популярность в цывильных массах. И даже сами ученики Джа-Будды, глядя на него, иногда говорили: ах, если бы ты, Джа-Будда, тоже был немножко подобрее к людям. И помоложе. И курил бы не каждый день, а хотя бы через день. Джа-Будда долго слушал эти речи и ничего не отвечал. А однажды сел, помедитировал и сказал: не только в этой жизни, братишки, был наш западный учитель таким добрым, и не только в этой жизни он от этого страдал.
      Когда-то давным-давно, когда слоны еще были как люди, был у них свой царь: огромный белый слон с золотыми бивнями. И было у того царя слонов две жены-слонихи, и к обеим он был очень добр и ласков. Но одна жена все равно думала, что он предпочитает другую и дарит ей больше доброты и ласки. И очень ей завидовала.
      Однажды слоны пошли купаться на целебное озеро. Царь слонов набрал в хобот воды и дунул ее вверх фонтаном, чтобы обеим женам досталось. Но ветер сбил фонтан, и на завистливую жену упало только несколько капель. И она сразу подумала: ага!
      Другой раз слоны пошли трусить дынные деревья. Царь слонов стукнул жопой по стволу, и все дыни тут же с дерева осыпались; но с той стороны, где стояла завистливая жена, упало только несколько самых зачуханных дынек. И тогда она снова подумала: ага!
      А потом вдруг нормальная жена взяла и родила слоненка. А завистливая тогда окончательно подумала: ага. Совсем он меня не любит. Ну, я ему отомщу. И сразу после этого перестала есть, заболела и вскорости померла. А потом родилась принцессой в соседнем королевстве. Выросла, выучилась, вышла замуж и стала королевой. И все это время помнила, что должна царю слонов отомстить.
      И вот однажды она забеременела. Врачи говорят: сын будет. Муж ее (тоже крутой король) бегает вне себя от радости и дарит ей все, чего она пожелает. А она капризничает: не хочу того, хочу этого. И наконец говорит: хочу золотые бивни от белого слона.
      Король ей отвечает: радость моя! Да таких слонов в природе не существует. А она говорит: есть такой слон, и знаю я, что живет он за двумя горами у целебного озера. Приведи ко мне своего главного зверолова, я ему расскажу, как этого слона добыть.
      Приходит к ней главный зверолов. Она ему говорит: послушай. Слон этот не простой, а заколдованный, и добыть его будет нелегко. Там в лесу есть широкая тропа, по ней они на водопой ходят. Так ты выкопай на той тропе яму, притруси ее листьями, спрячься и жди. Как пойдет над тобой белое брюхо — значит, это он. Тогда целься копьем в черную точку на этом белом брюхе и бей со всех сил. И ничего не бойся.
      Зверолов пошел за две горы, нашел широкую тропу и сделал все так, как ему сказала королева. Дождался белого брюха, ударил в черную точку, но сил у него не хватило, и поэтому он царя слонов не убил, а просто очень тяжело ранил. И сидит в яме ни жив ни мертв от страха, ждет, когда же его слоны обнаружат и на куски разорвут.
      А царь слонов лежит на боку возле ямы и говорит своим слонам: отойдите. Кажется мне, что все это неспроста. Иначе как бы этот слабый и трусливый человек на такое дело решился? И спрашивает зверолова: эй, человек! Скажи-ка мне: ты ведь не по своей воле сюда пришел?
      Зверолов говорит: верно. Не по своей воле. Меня королева сюда прислала и всё рассказала, как тебя убить. Тут слон говорит: а зовут эту королеву так-то и так-то, и живет она в королевстве за двумя горами — верно я говорю? Зверолов говорит: верно. Именно так ее и зовут, и именно там она и живет.
      Тогда слон говорит: так я и думал. Все-таки она до меня добралась. И в чем-то она права: я и в самом деле ее не очень любил, потому что вредная была. Ну да ладно, что теперь. И снова обращается к зверолову: эй, человек, я ведь сейчас умру. Если что от меня надо — говори прямо сейчас, не бойся.
      Зверолов побледнел и говорит: нужны мне твои золотые бивни. За ними я и пришел. А слон говорит: а пила у тебя есть? Ну, так давай ее сюда, я их отпилю и тебе отдам, потому что сам ты с ними три дня возиться будешь.
      Взял он пилу и отпилил оба бивня по очереди. И говорит зверолову: бери и уходи. Дай мне умереть спокойно. А королеве скажи, что я на нее зла не держу. И пусть ей там повезет больше, чем со мной.
      Зверолов бивни взял и ушел. И пока через лес шел, передумал о многом, и к королеве пришел уже совсем просветленным. Королева ему говорит: проси чего хочешь, король тебя наградит по-королевски. А он отвечает: чего уж тут просить? У меня ведь уже все есть: и что надо, и чего не надо. Вопрос в том, как бы от этого навсегда избавиться, чтобы его никогда больше не было. Сказал — и сломал свое копье как тростинку, а потом вернулся в лес, и уже больше оттуда не выходил.
      Закончив эту историю, Джа-Будда сказал: в то время царем слонов был добрый западный учитель; хорошей слонихой была женщина, на которой он женится, когда вернется на Запад; завистливой слонихой был нехороший брахман, который фактически сдаст его тамошним ментам; звероловом был военный начальник, который приговорит его к смертной казни; а слонами были его ученики, которые отойдут в сторону и ничего не сделают. А все-таки стоило бы ему местной ганджи покурить, пока он здесь и все это почти на халяву. Потому что там у него такой возможности уже не будет.

      Одна собачка любила есть говно. Увидит, съест, а потом и хозяйку оближет: вот, мол, какое вкусное! А хозяйка ее не понимала, кричала, матюкалась, поводком лупила, а однажды пожаловалась на нее большим собакам. И вот, собрались большие собаки и говорят: собачка, не ешь говна! А собачка говорит: ну, как же его не есть, если оно такое вкусное и пахнет приятно... А большие собаки говорят: фу! да ты извращенка! А собачка говорит: да вы, небось, и сами его едите, когда никто не видит! И тут большие собаки, до глубины души обиженные таким вот обвинением в говноедстве, да, обиделись большие собаки и каак зарррычат! А маленькая собачка испугалась и тут же торжественно пообещала, впредь говна не есть.
      И вот она его не ест и не ест — а хочется! А она все равно не ест. А оно все равно хочется. Но маленькая собачка проявила большую силу воли, и не ела говна целый месяц... а может быть, и два... а может быть, и — короче, долго она говна не ела, и наконец хозяйка, восхитившись собачкиной выдержкой, купила ей в подарок большой кулек педигри. Это такой корм собачий, если кто не знает, — хотя, кто же педигри не знает? Педигри все знают, многие по телевизору видели, а многие даже пробовали (под пиво, например), и даже знают, какое оно на вкус. И собачка тоже его попробовала, и возрадовалась от всей души, поскольку оно и вкусом, и цветом, и запахом — ну да! Именно, именно! Вот, как раз такое, за что ее хозяйка поводком лупила, а большие собаки дружно рычали. И теперь его целый огромный кулек, и можно есть вполне законно, на совершенно легальных основаниях.
      И стала собачка такой счастливой, что ее даже в рекламе сняли. Бежит она, короче, по полю, а там говно. Она его нюхает, кривится и дальше бежит. Подбегает к хозяйке, машет хвостиком и получает педигри. А за кадром голос хозяйки: раньше моя собачка любила есть говно, а теперь она ест только педигри. И потом рекламный слоган на весь экран: ПЕДИГРИ: ВКУС НАТУРАЛЬНОГО ГОВНА!
      И стали эту рекламу по телевизору гонять. И увидели ее миллионы телезрителей, и даже Джа-Будда ее увидел, и его любимый ученик Ананда тоже увидел, хотя они, вобще-то, не телезрители, а просто к телевизору в гости зашли — ну, и завтыкали. А там как раз такая вот собачка! И вот Джа-Будда, посмотревши на нее, глубоко задумался и сказал:
      Не только в этой жизни, братья, были у рекламной собачки экзистенциальные проблемы с говном, и не только в этой жизни она их успешно решала. Когда-то давным-давно было на свете одно приятное царство, и был в нем царь, и был у того царя единственный сын, и был тот сын конкретным засранцем. То есть, в натуре! Не стригся, не брился, не мылся, зубы не чистил, жопу пальцем подтирал, а палец вытирал об стену, чтобы все видели, какой он засранец. Царь уж и уговаривать его пробовал, и воспитывать его пробовал, и даже лечить его пробовал — все напрасно! Как был царевич засранцем, так и остался. А царь-батюшка, видя все это засранство, впал в уныние, дела государственные забросил, и вобще в монахи постричься хотел — но тут вдруг приходит к нему гонец и передает приглашение от главного говновоза. Знаю, мол, царь, о твоих проблемах, и даже знаю, как их решить. Давай-ка встретимся в Южной Роще, завтра вечером, часов в одиннадцать.
      И вот приехал царь в ту рощу, а главный говновоз ему и говорит: слушай сюда. Выгребал я давеча говно с твоего сортира и по запаху понял, что печаль у тебя большая. А потом по цвету понял, что печалишься ты о своем сыне. А потом людей порасспросил и узнал и про твоего сына, и про твою печаль. И вот, решил я тебе кое-что подсказать — если тебе, конечно, мой совет интересен.
      Царь ему говорит: конечно, интересен. Тогда говновоз ему говорит: ежели твой сын засранец, пусть живет как засранец. Объяви его главным царским засранцем, а там посмотришь, что будет.
      Ну, царь, конечно, говновоза послушал — а что ему еще оставалось? Взял, короче, да издал указ: дескать, мол, с завтрашнего дня вступает наш царевич в должность Главного Засранца, и отныне ему запрещается мыться, стричься, бриться, чистить зубы, а также вменяется в обязанность подтираться пальцем и об стенку. А царевич-то обрадовался: ура, ура, моя эстетика победила! И тут же засрался по уши. А царь говорит: какой молодец! Давай и дальше в том же духе!
      Тут-то царевич и обломался! И все предписания нарушать начал: то помоется, то зубы почистит, а то, глядишь, и туалетной бумагой воспользуется. А царь, как об этом узнает, сразу зовет его к себе и при всех министрах строжайше отчитывает: гляди, мол, Главзасранец, чтобы это было в последний раз. Не то в немилость впадешь, и будут у тебя большие проблемы.
      И вот, где-то через год, приходит царевич во дворец, весь из себя демонстративно чистенький, выбритый, постриженный, и говорит: всё! не боюсь я больше твоей немилости! и нечего меня заставлять! Почему это все другие царевичи чистенькие ходят, а я один как засранец?
      А царь ему говорит: ну, раз немилости не боишься, то объявляю тебе свою немилость. Иди и подумай над своим поведением, а я себе другого наследника найду. А ежели хочешь прощение заслужить, то чистым впредь ко мне не приходи.
      А царевич отвечает: очень мне надобно твое прощение! И без него как-нибудь проживу! Зато я теперь сам себе хозяин: захочу — помоюсь, захочу — запачкаюсь, а захочу — так вобще говновозом работать пойду! И никто меня не остановит!
      А царь ему говорит: ну, сынок, это уж дело твое. Да только не примут тебя в говновозы, потому что это работа не для слабых умов. Тут царевич каак возмутится: это у кого тут слабый ум?! Это у меня-то слабый ум?! Да я...!!! Да я...!!! И, короче говоря, пошел в говновозы устраиваться.
      Приходит — а говновозы как раз всю работу покончали, помылись, поужинали, покурили и сидят, беседы умные ведут. А тут приходит к ним царевич и говорит: примите меня в свою команду. А главный говновоз: принял бы, да нельзя. Говновозом может стать только сын говновоза, или уж, на худой конец, племянник или зять. Такое у нас правило, и нет из него никаких исключений.
      А царевич ему отвечает: если исключений нету, то откуда ж тогда самый первый говновоз взялся? С неба, что ли, упал, или из земли вырос? Тут все говновозы одобрительно засмеялись, а главный говорит: ладно. Задам и я тебе сейчас один вопрос. Если на него ответишь — будешь моим учеником, если нет — тогда уж извини-подвинься. А вопрос мой очень простой: что такое говно?
      Царевич говорит: ну, это любому понятно. Я насрал, ты насрал, он насрал — вот вам и говно. А говновоз ему отвечает: ответ неверный. Мы эту субстанцию золотом называем, потому что сам погляди. Мы его у горожан забираем, а горожане нам за это платят. А потом мы его крестьянам отвозим, и крестьяне нам снова платят. Где ты еще такой предмет найдешь, чтобы даром доставался и двойную выгоду давал? Так что, парнишка, подумай лучше и отвечай снова: что такое говно?
      Тогда царевич подумал и думает: ага! Если говно для вас золото, то золото для вас говно. И отвечает: говно — это золото. А говновоз ему говорит: ответ неверный. А царевич: как это неверный, ты ведь сам посмотри, сколько говна люди друг другу делают, и все из-за золота. А говновоз говорит: хорошо. Но виновато ли в том золото? Оно ведь само по себе металл полезный и нейтральный, и вовсе даже не говно.
      Тогда царевич говорит: а-а-а, я понял. Говно — это люди, которые друг друга подсирают, обсирают, говном мажут, в говно втаптывают и с говном съедают. А говновоз ему: не спеши, парнишка, а посмотри на тех же людей повнимательнее. Они ведь кого-то в говно втаптывают, а кого-то, напротив, с говна вытаскивают, кого-то говном мажут, а кого-то от говна отмывают, кого-то с говном едят, а за кем-то говно выносят. Вот и получается, что один и тот же человек для кого-то говно, а для кого-то — чистое золото.
      Царевич говорит: ну, тогда я не знаю. А говновоз ему: ну, коль не знаешь, так узнавай, а как узнаешь — приходи, приму тебя в ученики. И с этими словами забивает новую трубочку и пускает ее по кругу, а царевичу не предлагает и перестает его в упор замечать.
      Вздохнул царевич и пошел по свету — искать ответ на вопрос, что же такое говно. Странствовал он семь лет, и много всякого говна за это время схавал, а потому решил, что весь мир говно. И вот, приходит он к говновозам, а они сидят как сидели, как будто и дня не прошло. А главный говновоз сразу его узнал и спрашивает: ну, что? Знаешь теперь, что такое говно?
      Царевич говорит: ох, знаю! Говно — это весь наш мир, и вся наша жизнь, и все, что мы имеем. Тогда говновоз, ни слова ни говоря, забивает новую трубочку и протягивает ее царевичу. А потом подвигается, чтобы он рядом сел.
      И вот они посидели, покурили, поболтали, помолчали, потом опять покурили, а потом говновоз царевича спрашивает: слушай, парнишка, ты тут давеча говорил, весь наш мир говно? Царевич отвечает: говорил. Или не говорил. В натуре, не помню. Не, точно не говорил. Не, точно. Не мог я, в натуре, такую парашу сказать.
      Тогда говновоз спрашивает: ну, ежели тебе мир не говно, то что ж такое говно? А царевич отвечает: ежели мир не говно, тогда, наверное, я говно. А говновоз говорит: ну, нет. С говном бы я драп не курил. Так что, парень, успокойся: и мир не говно, и ты не говно — но что такое говно?
      Царевич говорит: не знаю. Пока к тебе шел — точно знал, а сейчас то ли забыл, то ли я не знаю. Пойду я, наверное, еще у людей поспрашиваю.
      И пошел. Но на этот раз далеко не ушел, а просто поставил шалаш на проезжей дороге, и у всех проходящих да проезжающих спрашивал: что такое говно? Отвечали ему разное, но у него на всякий ответ свои аргументы были, и всем он объяснял, что и это говно совсем не говно, и прочее говно не так уж плохо, и из любого стопроцентного говна можно выгоду извлечь. Скоро о нем слава пошла: есть, дескать, на свете такой учитель, который в шалаше живет и правильной жизни учит. Стали к нему ученики стекаться, большой дом построили, и у всех приезжающих спрашивали: что такое говно? Но никто им не мог такого говна назвать, которое было бы говном всегда и везде и для всех, и при любых условиях.
      И вот однажды сидел царевич со своими учениками, размышлял о жизни, и вдруг понял, что понял он о жизни почти все, и осталось понять только самую малость, без которой в этой жизни никакого смысла нет. И тут решил он, что настала пора идти к говновозу и отвечать на его вопрос.
      Приходит, а говновоз его спрашивает: ну, что? Понял, что такое говно? Царевич говорит: понял, только ты не обижайся. Говно твой вопрос, учитель. Только ты не сердись, а лучше задай мне правильный вопрос, чтобы я на него ответил и окончательно во все врубился.
      А говновоз улыбнулся и сказал: эх, уважаемый! Правильный вопрос на свете только один: это вопрос о том, что такое правильный вопрос. И ты его только что задал, так что дело за немногим: поразмыслить на досуге и на него ответить. А теперь давай о делах поговорим: ты ведь мне сегодня про говно все правильно сказал — и, стало быть, в говновозы годишься. Теперь иди да спать ложись, а завтра в шесть утра приходи на работу. Или, еще лучше: отправляйся к своему отцу, он тебя давно простил, да и не сердился он на тебя всерьез. Все-таки, царскому сыну лучше царем работать, я так считаю.
      А царевич говорит: да как же я буду царем работать, если в жизни смысла нет? А говновоз отвечает: в жизни нет, а в работе есть. В любой работе смысл найдется, если с умом за нее взяться. А за жизнь как ни берись, смысла в ней не найдешь, потому как не для смысла она, а для прикола.
      Оглядел царевич команду говновозов и говорит: вот что, господа хорошие. Смысл-то ваш я понял, а вот в приколы ваши, пожалуй, никогда не врублюсь: больно они у вас мудреные. А потому решил я, что прав ты, учитель: не быть мне говновозом, коль я царевичем родился. Так что пойду я, попробую царем поработать — глядишь, что-нибудь да и получится.
      С тем и вернулся он во дворец, а царь его, понятно дело, давно уже простил и с радостью принял. А потом он и сам царем стал, и, говорят, неплохо у него получилось.
      Закончив эту историю, Джа-Будда сказал: в то время царевичем была рекламная собачка, царем была ее хозяйка, главным говновозом был я, а говна никакого не было, нет и не будет. Бывают на свете говнюки, бывают засранцы, и даже говноеды — но не бывает такого говна, которое было бы говном всегда и для всех. И даже наше телевидение: какое, в сущности, говно! — а иногда и от него какая-то польза случается.

      Однажды сидит Джа-Будда со своей бригадой под деревом, и все они ждут Ананду, который поехал к родителям на село и должен вернуться с торбой продуктов. Сидят они себе, сухарики дожевывают, а тут приезжает Ананда с двумя большими торбами, но весь какой-то мрачный и пасмурный. Джа-Будда на него сразу смотрит и говорит: а не сделал ли ты, Ананда, какую-то глупость? Анада отвечает: отнюдь. Я, напротив, очень важное и нужное дело сделал. Я своим односельчанам дхарму проповедовал. А они, дураки, с меня смеяться начали, матом ругались, факи тыкали и вобще в натуре меня расстроили. Ну, скажи мне, учитель: ведь они же нормальные добрые люди. Так почему же они ничего не понимают и понимать не хотят?
      Джа-Будда улыбнулся и сказал: не в первый раз, браток, прокололся ты со своими проповедями, и не в первый раз это тебя огорчило. Когда-то давным-давно жил на свете один мудрец. И однажды встал он с утреца, позанимался ушуизмом, почитал Кастанеду и пошел на речку прогуляться. Сел над водой, задумался о вечном, и тут приключилась с ним беда: как-то сразу одним махом он всю дхарму постиг. И решил ее людям поведать.
      Пришел домой и поведал для начала своей жене; а она тут же вещички собрала, детишек под мышки и уехала к маме. Тогда он пошел к друзьям и начал им проповедовать; а они как начали от него разбегаться да по углам ныкаться! Тут он понял, что друзья не врубаются, зашел в ближайшее кафе и начал проповедовать посетителям. Через пять минут посетители с половины скипнули; потом подходит к нему охранник и говорит: вали отсюда, а то сейчас дуровоз будем вызывать. А мудрец этот, надо сказать, на дуровозе кататься не любил. И поэтому сразу ушел.
      И пошел дальше по Октябрьской улице мимо цума. А там возле цума стоят менялы и жутко скучают. Ну, он как начал им проповедовать! А они стоят, делают вид, что ничего не замечают, потому что не хотят на скандал нарываться, а то менты наедут, всех заметут. А мудрец увидел, что они никуда не уходят, а наоборот, даже толпа собирается — и как обрадовался! И как понес! — сам уже еле понимает, что говорит. Тут один меняла потихоньку дергает его за рукав и говорит: паренек, давай отойдем, поговорим за твои мульки в другом месте.
      Отходят, они, короче, за угол, а там уже сидят еще двое здоровенных парней и сразу начинают на мудреца наезжать. Ну, мудрец, надо сказать, не зря ушуизмом занимался: взял и поразбивал им носы. Но в глубине души жутко обиделся. На все несознательное человечество..
      И думает: если людишки меня не понимают, тогда ну их в пень, этих людишек. Пойду я в лес, зверям и птицам буду проповедовать — они еще от природы не оторвались, они меня поймут. И ушел в лес: идет напролом через бурелом и громко проповедует. А звери-птицы от него утекают, как от маниака с подворотни: он за ними, а они от него. В конце концов забрел он в темную и стремную чащобу, где еще не ступала нога человека. Тут с ближайших кустов вылазит волк, весь такой жирный и волосатый, а глаза его зловещие горят как две рубиновые звездочки. Вылазит и спрашивает: ну, и чего это ты тут разорался?
      Мудрец говорит: я сегодня дхарму постиг. А волк говорит: ну, это в принципе заметно. Но орать-то зачем? А мудрец отвечает: как зачем? Ну, надо же, елки-палки, чтобы меня хоть кто-то услышал. Тогда волк противно щелкает зубами и говорит: ну, мужик, тогда радуйся. Тебя услышали. И сейчас примут меры.
      Тут в кустах что-то как зашубуршело! А мудрец как высадился! и как ломанулся с того леса с дурным криком! Прибежал домой, двери запер, телевизор включил, три дня подряд в него провтыкал — и снова стал нормальным человеком. И ни за какую дхарму больше не думал.
      Закончив это наставление, Джа-Будда сказал: в то время мудрецом был наш друг Ананда, городскими жителями — его односельчане, зверями и птицами — все наши братишки, а добрым дедушкой волком был я сам. Что же касается моего наставления, то ты, Ананда, пожалуй, понял, что я имел в виду?
      Ананда ответил: ни хера я не понял. И понимать не хочу. И волков я не боюсь. Гонево это, короче. И вобще, я тебя совсем за другое спрашивал, а ты опять со своими дурацкими баснями.
      Тогда Джа-Будда улыбнулся и сказал: вот так же точно и они. Ничего не понимают и понимать не хотят. Потому что они же тебя совсем за другое спрашивают. А ты к ним опять со своими дурацкими баснями. И вобще, чем за восьмеричный путь рассказывать, так ты бы их лучше научил, как с коноплей обращаться. А через годик, через два, глядишь, они и сами бы тебе дхарму проповедали.

      Однажды Джа-Будда и его бригада покурили какого-то нездешнего плана. И был им мощный глюк: огромная площадь, а на площади толпа народу, и все друг в друга бананами кидают. Вот такой вот глюк, лихой и нестандартный, и видели его все, кто был в тот вечер с Джа-Буддой, и даже те, кто не курил, а просто рядом проходил да зашел на минутку. Да. Тут люди стали думать и гадать, к чему бы такое приглючилось. А Джа-Будда им и говорит: не глюк это, братья, а это на самом деле есть. Есть на свете такое Банановое Королевство, и есть у них такая традиция: в День Независимости бананами кидаться. А откуда она пошла, о том есть отдельная история, вполне реальная и весьма поучительная.
      Значит, так. Давным-давно в одном южном городе жил себе Бодхисаттва, и было тому Бодхисаттве двадцать два года. Любил он умные книжки читать, позитивную музыку слушать, ну и, понятно, ганджу курить. Но был у него один недостаток: как накурится, так и начнет за политику толковать. А городок-то был маленький, ни одного политика там отродясь не бывало, а только солнце, воздух и вода, да еще пляжи песчаные и галечные, да персики 'оооттакие — с кулак величиной! А еще абрикосы, груши, миндаль, виноград, огурчики с помидорчиками, рыбка свежая каждый день, все пустыри коноплей заросли, и вот добрые граждане вечером, бывало, хлебнут молочка и уходят к морю рассвет встречать. И тут, блин, только сели, блин, только расслабились, только-только на звезды завтыкали — бляаа! Вот же ж, блин, только-только всем хорошо стало, как вдруг этот Бодхисаттва открывает рот и начинает очередную политинформацию! Говорят ему: обломайся! — а он им: не гоните! Говорят ему: не грузи! — а он им: обождите, дайте докончить! И вот так часа два подряд, пока всех не попустит. Ну, не зануда?
      В конце концов все его сторониться стали. Говорят: приходи на пляж — а сами в сквер уходят. Говорят: встретимся в сквере — а сами соберутся у кого-то на хате и там раскуриваются. А он, бедненький, ходит по городу, ищет, с кем бы раскуриться да кому на уши сесть. И вдруг видит — сидит на лавочке какой-то волосатый — не то бомж, не то йог, не то старый хиппи. Бодхисаттва его накурил и давай ему свою байду тереть! А волосатый не то что не убегает, а даже беседу поддерживает: с чем-то спорит, с чем-то соглашается, что-то одобряет, что-то сам подсказывает — короче говоря, общались они три дня и три ночи, а на четвертый день волосатый ему говорит: Спасибо тебе, Бодхисаттва, за угощение и за хорошую беседу. А теперь настало тебе время узнать, кто я таков на самом деле и зачем сюда пришел. Я ведь на самом деле Великий Бог Джа, и пришел к тебе не случайно. Вот скажи мне, Бодхисаттва: а слыхал ли ты что-нибудь за Банановое Королевство?
      Бодхисаттва говорит: конечно, слышал. А Джа его спрашивает: ну, и чего ты за него слышал? Тут Бодхисаттва надолго задумался, и говорит: да... То есть, я знаю, что есть такое королевство, а больше за него ничего не слышал. Оно ведь ни с кем не воюет, и в блоках не состоит, и геноцидов не устраивает, и даже кризисов там не бывает, потому что валюты нет, банков нет, мафии нет, промышленности нет — одни бананы, и больше ничего.
      А Джа его слушает и только головой кивает: правильно, мол, излагаешь, дорогой Бодхисаттва. Королевство есть, а проблем в нем нет — вот потому-то о нем ничего и не слышно. И Я, как Бог, со всей ответственностью заявляю: хочу Я, чтобы и впредь там проблем не было. А посему повелеваю тебе, Бодхисаттва: завтра же собирай вещички и отправляйся в Банановое Королевство, будешь там королем работать. Будет дана тебе власть неограниченная, и всё, о чем мы тут с тобой говорили, на практике осуществишь.
      Бодхисаттва говорит: ну, раз Ты приказываешь — делать нечего. Сейчас вот рюкзачок соберу, с друзьями попрощаюсь — и пойду в Банановое Королевство. А Джа ему говорит: рюкзачок, конечно, собери, но с друзьями не прощайся, а то ведь знаю я эти прощания! Сперва накуритесь, потом на недельку зависнете, а потом, глядишь, они тебя до самого Королевства провожать будут! А Бодхисаттва: ну, и что плохого? Накуриться всегда полезно, зависнуть — не смертельно, а что друзья со мною в Королевство пойдут, так это даже клево! Или Ты в друзьях моих сомневаешься?
      Джа говорит: конечно, сомневаюсь. Но не с той стороны, с которой ты думаешь. Дорога-то в Королевство идет через Хитрый Лес, а в Лесу том полно соблазнов, и лишь тебе одному преодолеть их дано. Друзья же твои соблазнов не одолеют, перестанут быть людьми и навеки в Лесу останутся. А это очень нехорошо.
      Тут Бодхисаттва говорит: ну, если дело только в этом... Так я им скажу, чтобы в Лес не входили — они и не войдут. Они ж не дураки, в конце концов. А Джа ему: ладно, делай как знаешь. Но если что — тогда пинай на себя.
      И вот Бодхисаттва собрал вещички и пошел с друзьями прощаться. Дунули они слегонца, потом молочка замутили, выпили и пошли. Бодхисаттва, понятно дело, их предупредил: только до Леса, а дальше — ни-ни! И вот идут они идут, а Лес все не начинается и не начинается. И невдомек им, глупым, что Лес тот давно начался — он ведь Хитрый, Лес-то, и на обычный лес ничуть не похож. А больше похож на старинный парк: ну, там всякие роскошные дворцы, широкие аллеи, а по аллеям прогуливаются прекрасные девы и бросают на наших путников томные взгляды. Ребята с девами перемигиваются, а Бодхисаттва знай их одергивает: не время, братья, я и так уж опаздываю. Но девы между тем сами к компании пристраиваются, беседы разные заводят, хихикают, прислоняются, трутся и зовут друзей к себе переночевать. А те, конечно же, с радостью соглашаются, и на все Бодхисаттвины предупреждения кладут с прибором. Еще и ботаником его обзывают. Тут Бодхисаттва обиделся, на друзей рукой махнул и дальше пошел.
      И, между прочим, правильно сделал. Потому что все пацаны, которые к девам ночевать пошли, поутру попревращались в разные бытовые предметы. Кто в диван, кто в кресло, кто в кофемолку, а из кого-то даже телевизор получился! Девы-то были никакие не девы, а просто хитрые тетки из Хитрого Леса, которые умели обрабатывать мужиков. Они и Бодхисаттву обработать хотели, да вот поглядели и поняли, что мужик бесперспективный. И только одна хитрая тетка, которой вечно с мужиками не везло, решила не отступать. И отправилась вслед за Бодхисаттвой.
      А Бодхисаттва шел до сумерек, а как совсем стемнело, в спальник упаковался и заночевал. Просыпается — а под боком тетка лежит! Ну, он на нее ноль внимания, спальник свернул и дальше пошел. А она за ним как хвост за собакой, и вся такая скромная-молчаливая, просто загляденье! На другой стоянке Бодхисаттва с нею ужином поделился и спальник отдал. А она под утро из спальника вылезла — и к Бодхисаттве под бочок! Он, бедный, насилу удержался — ну, живой ведь человек, не бревно деревянное! Но в то утро между ними ничего не было, а на другую ночь он уже сам в спальник залез. Просыпается, смотрит — а хитрая тетка на дороге стоит и с какой-то старухой беседует. А старуха-то возмущается! руками машет! а потом к Бодхисаттве подошла, в бок его ногою пнула, на спальник плюнула и с достоинством удалилась.
      Тут Бодхисаттва хитрую тетку спрашивает: что ты такого ей сказала? А тетка отвечает: сказала все как есть. Что ты меня соблазнил и обесчестил, а теперь вот даже в спальник не пускаешь.
      Бодхисаттва аж оторопел: чего ты несешь, я же к тебе не прикасался, и даже словом с тобою не перемолвился! А она ему: а вот это, милый, совсем не обязательно. Ты на себя взгляни: какая у тебя осанка, какая шея, какие бедра, какое доброе лицо, какие мудрые глаза! Зачем тебе руками шарить, зачем слова говорить? Ты только мимо прошел, лишь на миг показался — и уже меня соблазнил, и нет мне жизни без тебя, и за тобою хоть на край света. Вот так-то, Бодхисаттва!
      Тут Бодхисаттва ей говорит: ну, ладно. Допустим, я тебя соблазнил. Но как я мог тебя обесчестить? А хитрая тетка говорит: очень просто. Ты, негодяй такой, три ночи со мной ночуешь — и еще ни разу ко мне не притронулся! Это ли не бесчестье? Да кто тебе позволил так со мной обращаться? Или я грязная, или старая, или нехороша собой, или дурно пахну, или глупо говорю? О, безжалостный, скупой, бессердечный болван, и плевать тебе на девичьи слезы!
      Тут она и в самом деле слезу пустила. А Бодхисаттва спальник свернул и дальше пошел. Потому что понял: еще немного — и не видать ему Бананового Королевства.
      Но хитрая тетка от него не отвязалась. Так вот шла и шла и шла, и каждому встречному рассказывала: соблазнил, мол, и обесчестил. А по ночам всё приставала и спать не давала, а по утрам всё слёзы лила да слова говорила. Короче говоря, натерпелся с ней Бодхисаттва так, что дальше некуда. Но всё равно не поддался и не дал себя обработать. И всё-таки дошел до Бананового Королевства!
      Ну, молодец! И вот приходит он, значит, к тамошнему королю и объясняет, зачем пришел. А король уже старенький-старенький, сорок лет без умолку страною правит, и ждет не дождется, когда его на пенсию отправят. Как услышал он Бодхисаттвины речи, так обрадовался — просто слов нет! Сразу весь народ созвал, Бодхисаттву им представил. Вот, мол, люди, радуйтесь: прислал вам Джа нового короля! Тут весь народ как закричит: Ура! Ура! — и шапки в воздух полетели.
      Да! Такой вот, значит, исключительно теплый прием. И вот, когда уже все крики отзвучали и все шапки отлетались, и весь народ уже собрался Бодхисаттву слушать — вот, как раз в этот момент выбегает на сцену хитрая тетка и кааак заорёт: да не слушайте вы его! Он жулик, он самозванец, он меня соблазнил, обесчестил и бросил!
      Ну, всё. Немая сцена. Все глядят на тетку, а у тетки, между прочим, живот как глобус, и глаза пылают праведной женской яростью. А тут еще из толпы свидетели заголосили: видели, мол, этих двоих на дороге — и мужчину этого бессердечного, и женщину, соблазненную и покинутую! Короче говоря, скандал затевается нешуточный.
      Старый король смотрит на это дело, и оно ему шибко не нравится. И вот он говорит: послушай парень! Может быть, тебя и впрямь Джа послал, да только зря ты так с девчонкой обошелся! Не примет тебя наш народ, если ты сейчас же немедленно на ней не женишься.
      А Бодхисаттва говорит: да никакая это не девчонка, а просто хитрая тетка из Хитрого Леса. И не соблазнял я ее — она сама за мной увязалась, а я к ней вовсе не прикасался, и знать не знаю, от кого она беременна!
      Тут народ как зашумит! как ногами затопает! Король насилу их успокоил, а затем изрек свое мудрое решение: Вижу я, граждане, не люб вам новый король, а посему придется мне еще поцарствовать. Ты, девушка, не плачь и не беспокойся: мы тебя в обиду не дадим и о ребенке твоем позаботимся. А тебе, парень, я от всей души советую: иди куда-нибудь в другое место и займись каким-нибудь полезным делом.
      На том и порешили. Уехал Бодхисаттва из столицы и устроился работать на банановую плантацию. Ну, про чувства его я говорить не буду — ежу понятно, какие тут чувства. Мало того что королем не стал, так еще и друзей угробил! Короче, полное харакири. Но он печали не поддавался, а все больше по деревьям лазил да корзины таскал, а вечерком бананы кушал и о жизни думал. И понял наконец, что всё было правильно, и иначе быть не могло. И мало того: в будущем тоже всё правильно будет, абсолютно и вне зависимости. А как понял, так и успокоился.
      А хитрая тетка ни фига не успокоилась. Чем ее беременность закончилась, про то никому не известно, а только с тех пор она добрый десяток мужиков обработать успела, и сделала из них и дом, и машину, и целую кучу хозяйственной утвари. Тут народ шептаться начал: что за дела? мужики пропадают, а у тетки новые вещи появляются! Так она к королю пристроилась и всему народу рот заткнула. А король-то рядом с ней совсем размяк: все, что они ни попросит, исполняет тотчас же. Тут она совсем обнаглела: потребовала Бодхисаттву найти и голову ему отрубить. А король говорит: не могу я, солнышко, такое решение принять — не по закону это.
      Тут у них вышла семейная ссора, а поутру превратился король в стиральную машину. А хитрая тетка вышла к народу и говорит: всё, ребята, вы попали! Теперь я ваша королева, и посмейте только меня ослушаться — сразу всех обработаю! Так что ведите ко мне Бодхисаттву, а уж я решу, казнить его или миловать!
      Народ, однако, безмолвствует — народу пока неясно, как на эти загоны реагировать. И тут через безмолвную толпу прямо к новой королеве плывет большая корзина с бананами. Доплывает корзина до царского крыльца, и тут все видят, что стоит она на голове у Бодхисаттвы. А Бодхисаттва подходит к королеве, ставит корзину на пол и говорит: ну что ты, мать, елы-палы? Чего расшумелась? На вот, съешь бананчик и успокойся.
      Тут народ каак заржет! Тетка на них кричит — а они еще сильней хохочут. Тетка ногами топает — а они со смеху падают. Тетка руками замахала — так с людьми вобще истерика случилась! Но самый смех пошел, когда она бананами кидаться начала — тут уж все как будто с ума посходили! Ну, в самом деле: целый час, как дети малые, бананами кидались. Досталось и хитрой тетке, и Бодхисаттве слегка попало — ну, да ему не привыкать. Зато потом, когда праздник закончился, его, конечно, королем избрали. А хитрая тетка куда-то пропала, и никто о том не жалел.
      Закончив эту историю, Джа-Будда сказал: с тех пор, братья, и пошел в этой стране веселый обычай — в День Независимости бананами кидаться. Надо ли говорить, что в те времена Бодхисаттвой был я, старым королем был Ананда, Великим Богом Джа был сам Великий Джа, а хитрая тетка до сих пор жива — так что смотрите в оба!

      Однажды зашел к Джа-Будде мудрый китаец Чжуанцзы, и оба они вместе с некоторыми учениками неплохо удолбились. Чжуанцзы приход словил и говорит: ништяк. А давайте я вам свой сон расскажу. Приснилось мне, короче, что я бегемот. Плаваю себе в озере, ничего не делаю, жизнью наслаждаюсь. А кругом происходит всякая суета, мартышки по деревьям бегают орут, крокодилы друг друга хавают, жабы пьяные зигзагами плавают, демоны с богами сражаются, менты наркоманов ловят — короче жизнь такая шебуршит, что только ховайся. А я лежу себе на мелководье, здоровенный как Камаз, толстокожий как Т-34 и тормозной как удолбанный Джа-Будда. Лежу и ни на что не ведусь. Вот проснулся, смотрю — а я китаец. И тогда я подумал: а может быть, это мне снится, что я китаец? А на самом деле может быть я бегемот? Вот проснусь и снова буду лежать на мелководье, ничего не делать, жизнью наслаждаться. И так мне хорошо от этой мысли стало, что аж до сих пор хорошо. Врубись, коллега — как клево бегемотом быть!
      Джа-Будда говорит: во-первых, не бегемотом, а бабочкой. Там же на самом деле бабочка была. А Чжуанцзы отвечает: ну, коллега, я с тебя просто торчу. Ты же сам лучше меня знаешь, что на самом деле вобще ничего нет, а так — одна видимость, бред больного ума и охреневшего сознания. А говоришь на самом деле. Джа-Будда подумал и говорит: нет, ну на самом деле. На самом деле у нас недавно еще прикольнее история была. Вот, послушай.
      Короче, есть у нас такой кшатрий Харикеша, работает в ментовке и очень любит курить траву. А берет он ее обычно у брахмана Пилорамы, который помаленьку травой торгует. И вот однажды случилось то, что должно было случиться: прикурился кшатрий Харикеша к Пилораминой траве. Не прет она его больше. Так он вместо того чтобы точку поменять, стал на Пилораму наезжать: что ты мне, старик, всякий галидор подсовываешь? Гляди, доиграешься!
      И вот как-то раз взял Пилорама очень крутую траву, чисто для себя и для лучших друзей. А тут приходит Харикеша и говорит: давай травы. Пилорама взял и приколотил ему хороший косячок. Он дунул и говорит: ну, ты, старик, меня достал. Опять не прет. Беспонтовая твоя трава, и сам ты гад, еврей и аферист. И я тебя таки посажу. А Пилорама только улыбается: подожди, начальник, куда торопишься, она же просто трошки поздняковая, как любая нормальная трава. Тогда Харикеша вконец рассвирепел: буду я еще ждать! Да я тебя, гнусного обманщика, сейчас просто убью. Выхватывает свою бензопилу и с маху срезает брахману голову. Тут, конечно, кровища фонтаном хлестанула, голова по полу покатилась, и в этот миг понял кшатрий Харикеша, что его призвание — быть Истребителем Негодяев. Взял свою бензопилу и пошел негодяев искать.
      А спрашивается, что их искать — их же кругом полно. Приходит кшатрий Харикеша в ближайший лес, а навстречу ему людоед. И говорит ему: кшатрий, кшатрий, я тебя съем! А Харикеша ему отвечает: не съешь ты меня, гнусное отродье, потому что я великий Истребитель Негодяев, я только что еврея зарубил и тебя сейчас напополам распилю. И тут же его бензопилой в брюхо, так что только клочья по лесу полетели. И идет себе дальше, по сторонам смотрит.
      Тут выходят ему навстречу два оборотня и говорят: кшатрий, кшатрий, мы тебя съем! А Харикеша отвечает: болт вам, уроды. Я великий Истребитель Негодяев! Я еврея зарубил, я людоеда по лесу разметал — и вас сейчас на куски разнесу! И тут же их бензопилой поперек талии, так что ноги в лес побежали, а туловища в другой лес на руках попрыгали. А он себе идет дальше, песенку про комбата напевает и по сторонам внимательно смотрит.
      Тут окружает его стая диких гомосэков и говорит: кшатрий, кшатрий, а ну-ка, выбирай: смерть или любовь? А Харикеша отвечает: смерть вам, черти грязные. Я великий Истребитель Негодяев! Я еврея зарубил, людоеда по лесу разметал, двух оборотней напополам перерезал — и вас сейчас на куски разнесу! И как начнет их бензопилой фигачить! Короче, пока всех не перефигарил, не успокоился. А потом почистил цепку, залил бензину — и идет себе дальше, по сторонам смотрит, кого бы еще порубить.
      Тут налетает на него толпа ракшасов и говорит: кшатрий, кшатрий, как тебя мало на такую толпу. Некоторым и по кусочку не достанется. А Харикеша отвечает: не бойтесь, гады, всем достанется. Я великий Истребитель Негодяев! Я еврея зарубил, людоеда по лесу разметал, двух обротней напополам перерезал, сотню гомосэков на гуляш порубил — и вас сейчас на куски разнесу! Заводит свою бензопилу — и вперед! За полчаса со всей толпой управился, потом цепку почистил, бензину дозаправил — и идет себе дальше, по сторонам смотрит.
      Вдруг видит: на дороге девица сидит и плачет. Он ее спрашивает: девушка хорошая, чего ты плачешь. А она ему отвечает: как же мне не плакать, я ведь царевна, у отца своего во дворце жила, на золоте ела, на перинах спала, а теперь вот украли меня ракшасы и бросили посреди леса — и что мне теперь делать? Я же такая беспомощная. Тогда Харикеша говорит: пойдем, красавица. Отведу тебя к твоему отцу. Я, великий Истребитель Негодяев, только что всех местных ракшасов по деревьям размазал, и они тебе больше ничего не сделают.
      Короче, привел Харикеша царевну обратно во дворец, а царь на радостях взял и выдал ее за него замуж, и полцарства впридачу. Сыграли свадьбу, отвели молодых в спальню, Харикеша разделся догола и, пылая от нетерпения, ждет свою невесту.
      А она входит и говорит: ну, и что же ты разделся и писюн вперед выставил? Ты же говорил, что трава моя тебя не прет.
      Харикеша пригляделся: а это вовсе не царевна, а старый брахман Пилорама. И сидит наш Харикеша не во дворце, а у него в каморке, только почему-то совсем голый и с бешеной эрекцией, уже почти перешедшей в поллюцию. А кругом-то полный бардак, мебель перевернута, посуда побита, книги со шкафа выпотрошены, и только форма его ментовская аккуратно сложена и на стульчике лежит.
      Тут ему как стыдно стало! Говорит он Пилораме: прости меня, старый брахман, куда уж мне негодяев истреблять, если сам я главный негодяй. А трава у тебя просто офигенная.
      Встал он с пола, оделся, помог брахману порядок навести, за побитую посуду заплатил — и с тех пор стал совсем другим человеком! И если говорят, что есть среди ментов хорошие люди, то это в первую очередь наш кшатрий Харикеша.
      Закончив эту поучительную историю, Джа-Будда сказал: в то время Харикешей был мудрый китаец Чжуанцзы, а старым брахманом был я. Тогда его любимый ученик Ананда сказал: прости, учитель, но что-то я тебя не понял. Ведь кшатрий Харикеша до сих пор жив, и добрый свами Пилорама тоже еще не умер. В ответ Джа-Будда обвел всех присутствующих своими бездонными глазами и глубокомысленно сказал: гоню, гоню, гоню. Это я уже чисто по привычке.

      Однажды Ананда обчитался Пелевина и так захотел кокаина попробовать, что просто сил никаких нет! И вот сходил он в гости к оперуполномоченному Харикеше и выпросил у него большой пакет кокаина. А Харикеша и сам кокаина не пробовал, и ему тоже любопытно стало. И вот собрались они у Джа-Будды, и ученики все тоже поприходили, всем интересно кокаинчика нюхнуть. Стали и Джа-Будде предлагать, а он отказывается: мне, говорит, это совсем неинтересно. Тут все ученики как зашумели: ага, ага, зассал Джа-Будда кокаин нюхать! А Джа-Будда им и говорит: не за удовольствиями гоняться надо, а страданий избегать; а кто за удовольствиями гоняется, тот и страданий не избежит.
      Тогда Харикеша ему и намекает, как кшатрий кшатрию: послушай, Джа-Будда, ну, мужское ли это дело, страданий избегать? Ты же еще никогда не пробовал, неужели тебе не любопытно? Тут Джа-Будда тяжело вздохнул и говорит: забыл ты, Харикеша, что я все свои прошлые жизни наизусть помню, и по ним выходит, что нету на свете такого дерьма, какого бы я не наелся. Да и с тобой мы не первый раз встречаемся; вот ты не помнишь, а были у тебя в жизни такие расклады, когда ты все на свете перепробовал, а любопытства своего не утолил.
      Вот когда-то давным-давно жил-был один любопытный царевич. Жил он, жил, а потом вырос и стал любопытным царем. И правил своей страной с двух до шести, а после шести ужинал, прикидывался по-простецки и отправлялся среди народа шляться. Все ему было любопытно, как народ живет, что он пьет, что курит, что нюхает, чем ширяется, какие беседы ведет. То есть, фактически, он только и делал, что тусовался. А все государственные дела мать его вела, и очень она сына своего не одобряла.
      И вот однажды заприметил царевич одного чувака, лохматого-бородатого, грязного, вшивого, коростой покрытого: сидит он на базаре в пыли, совершенно голый, но есть у него одна штука, на которую все бабы западают. Потому что она у него винтом закручена, пупырышками покрыта, и на конце там что-то такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И поэтому дня не проходит, чтобы его какая бабенка с собой не увела. Дарят они ему золото, благовония, одежды дорогие — а он все это в храм относит и снова на рынке сидит, инструментом шевелит. Такой вот крутой архат.
      А потом случилось так, что одна из этих бабенок пришла к царевичу в приемные часы и говорит: у меня муж умер, разреши мне, как порядочной женщине, вместе с ним на костер взойти и на небо улететь. А царевич отвечает: не разрешаю, и не спрашивай, почему: сама все знаешь. Тут женщина вся густо покраснела, а мать отводит царевича в сторонку и спрашивает: ты почему это хорошей женщине на небо улететь не разрешил? А царевич говорит: ни фига не хорошая женщина, она с архатом спуталась, который на рынке сидит, и я все это своими глазами видел. Тогда мать ему говорит: эх, сынок, ничего-то ты в жизни не понимаешь! Ни с кем она не спуталась, а просто любопытство свое утолила. И храму от этого польза, и ей легче, и мужу ее вреда никакого. А царевич уперся: знать, мол, ничего не желаю; это же супружеская измена; пусть она теперь со своим архатом вместе на небо летит. А мать говорит: ладно. Пусть будет измена. Только ты все равно разреши ей на костер взойти, а я тебе через две недели расскажу, зачем ты должен это сделать.
      Хорошо. Разрешил царевич этой женщине на костер взойти, и сгорела она как свечечка. А через две недели приходит он к матери и говорит: ну, так что же ты мне хотела рассказать? Тогда мать заходит в сарай, выводит оттуда козла и говорит: руби ему голову! Царевич взял и отрубил ему голову. Тогда она говорит: а теперь садись на нее верхом. Царевич сел на нее верхом, а она взвилась, как ракета, и унесла его в такие места, где царевич никогда не бывал.
      И вот прилетает он в какой-то сад, а там стоит диван, кальян и весь дастархан разложен. Ну, царевич покушал, из кальяна пару хапок напаснул, а тут прилетает небесная фея и говорит: о! Кшатрий пожаловал! А я тут сижу и не знаю, за кого мне замуж выйти. А ты сам сюда прилетел. Так что теперь я на тебе женюсь.
      И взяла и в самом деле на нем женилась. И стал царевич у небесной феи жить. А она каждый день куда-то улетает, а его в саду оставляет: вот, говорит, все, что есть, всем пользуйся, а есть тут четыре двери — их не открывай, потому что беда будет. И как только она улетела, царевич первую дверь и открыл.
      А там стоит крылатый конь и говорит: ну, царевич, раз уж ты дверь открыл, тогда давай кататься. И повез его по всем небесам, со всеми богами познакомил, всех небесных кайфов попробовать дал — короче говоря, клевая поездочка вышла! Такую десять лет вспоминать — и то всего не вспомнишь.
      Возвращается он домой — а там небесная фея уже давно вернулась и нарушение обнаружила. Ну, говорит, раз уж ты с конем справился, то и пользуйся им дальше; но других дверей не открывай, а то беда будет!
      И как только она на другой день улетела, так царевич вторую дверь и открыл. А там стоит большой горбатый крот и говорит: сейчас будем кататься! И увильнуть не пробуй — покатаю тебя обязательно! А царевич ему отвечает: а я и не собираюсь увиливать — не для того я вторую дверь открывал! И, лихо запрыгнув на спину кроту, отправляется с ним в подземное царство.
      Ну, каких он там стремов натерпелся да сколько напрягов перенес — о том ни одна живая душа не ведает. Но вышел он оттуда с честью, и только-только домой вернулся — а тут и фея прилетела. Ну, говорит, раз уж ты вторую дверь открыл и живым остался, то нет на свете тебя сильнее. Но смотри, других дверей не открывай, а то беда будет!
      Ладно. На третий день царевич взял да открыл третью дверь. А там стоит осел и говорит: ну, парень, видать, судьба твоя такая. Сейчас куда захочу, туда тебя и повезу. А царевич на это: тоже мне, напугал! Да мне, если хочешь, самому интересно знать, в какое такое стремное место ты меня повезешь. Я уже и на небесах был, и в преисподней был, и нигде никакой беды не нашел. И с этими словами лихо запрыгивает на спину ослу.
      Тут осел привозит его на обычный скотный двор и начинает вместе с ним в навозной луже валяться. А вывалявшись, везет его в родной город, и по всем улицам провозит, чтобы весь народ увидел, и наконец привозит его на царский двор. А там стоит его родная мать и говорит: ну что, сынок, понял теперь?
      Царевич отвечает: что ж тут не понять? Что ты колдунья, то я и раньше знал; то, что в мире приколов много, так об этом тоже догадывался. Но какая тут связь с той женщиной, которой мы сгореть разрешили?
      А мать ему и говорит: чисто ассоциативная, сынок, чисто ассоциативная. Много в мире запретов, и многие их нарушают: одни ради собственной выгоды, другие — по глупости, третьи — из вредности, а четвертые — чисто из любопытства. И вот своекорыстный получит свой рай, глупый получит свой ад, а вредный — свою навозную лужу. Любопытный же и по небесам потопчется, и в адском огне усы обожжет, и в дерьме по уши измажется — но нигде себе места не найдет. Так вот и будет жить и вопросом терзаться: а что же, что же там, за четвертой дверью?
      Тут Харикеша не выдержал и спрашивает Джа-Будду: а все-таки, что же там было, за четвертой дверью? А Джа-Будда улыбнулся и отвечает: еще четыре двери. То есть, на самом-то деле дверей никаких нет, но там каждый раз, когда последнюю открываешь, еще четыре появляются. И скажу я тебе, как кшатрий кшатрию: не царское это дело — двери носом открывать. Давай-ка лучше этот кокаин на ганджубас поменяем. И оттянемся по-человечески.

      Однажды сидит Джа-Будда под своим деревом и рассказывает ученикам о логике бесконечного небытия. А один ученик его спрашивает: ну, ладно. Если на самом деле ничего нет, и ганджа нам это понять помогает. Но ведь ганджа-то на самом деле есть, или как? Джа-Будда ему отвечает: на самом деле ганджи уже нет. Мы ее всю скурили. А ученик не отстает: а если я сейчас еще за кораблем смотаюсь? Джа-Будда говорит: ты знаешь, было бы неплохо. Но ты сразу же убедишься в иллюзорности этого корабля, потому что нас вон какая толпа, и его сразу тоже не будет. А ученик говорит: ну, тогда, допустим, я стакан принесу. Тогда Джа-Будда говорит: ну, хорош гнать. На стакан у тебя бабок нет. А ученик говорит: а спорим, что принесу? Я одно место знаю, мне там могут за просто так насыпать, потому что я хороший человек. А Джа-Будда говорит: ну, зачем же мы будем спорить. Ты если можешь принести, тогда принеси. А мы уже проверим, есть она на самом деле, или нет.
      Ученик встал и характерной походкой двинулся куда-то в ночь. Джа-Будда посмотрел ему вслед и сказал: не только в этой жизни, братишки, был этот парень таким настойчивым, и не только в этой жизни цеплялся он за свои иллюзии. Когда-то давным-давно жил на свете один трехглазый великан. И был этот великан в принципе умный мужик, но большой эстет: любил все прекрасное. Однажды увидел прекрасную принцессу, и тут же ее украл. Ну, спрашивается, что ему делать с принцессой — она же такая маленькая, ему и на мизинец не налезет. Но зато такая прекрасная! Так он ее поселил в своем дворце и там на нее любовался. А когда улетал куда-нибудь по делам, так прятал ее в золотой сундук, а сундук проглатывал. А когда назад прилетал, то снова выплевывал.
      И вот однажды полетели они таким манером на море: великан снаружи, принцесса внутри. На море великан ее из сундука выпустил и полез купаться, а она себе на мелководье бултыхалась, потому что ведь не все принцессы плавать прикалываются, тем более с таким трехглазым уродом. А тем временем мимо пролетал крылатый воин. Принцесса ему только глазом моргнула и на сундук показала, а он мигом все смекнул и под крышку занырнул. А тут и великан с моря возвращается, спрашивает: накупалась ли моя радость? Принцесса только головой кивнула и тут же в сундук, а великан его проглотил. И идет себе через лес.
      Тут смотрит: сидит знакомый отшельник. Великан ему говорит: привет тебе, мудрец. А отшельник говорит: привет тебе, трехглазый великан, и тем двоим, что внутри тебя. Великан изумился: а кто же там второй? А изнутри ему отвечают: это я, крылатый воин. И если ты, чучело, сейчас меня не выпустишь, то я тебя изнутри разрежу и сам выйду. Тогда великан понял, что попал конкретно. Выплюнул сундук — а воин с принцессой мигом из него выскочил и взмыл на такие небеса, куда великану не подняться. Так-то вот: была красавица — и нету красавицы. Ну, вы сами понимаете, что в те времена трехглазым великаном был наш друг, который сейчас за стаканом пошел, принцессой была принцесса из предыдущей сказки, крылатым воином был чудо-крокодил, то есть его потом за разврат в крокодилы сослали, а мудрецом был, конечно, я, потому что кому же еще. А теперь давайте еще покурим и бай-бай.
      Тогда любимый ученик Ананда сказал Джа-Будде: ну, что же мы покурим, учитель, если ганджа на самом деле нет. А Джа-Будда ему ответил: ну, так и нас же на самом деле нет. И ничего вобще нет. А курить мы будем «Честер», и не сочтите это за рекламу, сигареты на самом деле довольно галимые, но среди дешевых самые сносные. Сейчас в натуре «Честер» покурим, и я уже обрубаюсь.