Идея Дергача была прямо-таки гениальна. Посвященный в тайну мальчуганов и их затруднения с доставкой продовольствия Волку, он быстро нашёл выход.
      На рассвете можно было видеть Яшку и Вальку в саду, возле старой бани. Они торопливо выносили оттуда большой чугунный котёл, в котором мать разводила обыкновенно щёлок для стирки белья.
      То обстоятельство, что котёл этот ребята потащили не через двор, а перевалили его прямо через забор к огородам, показывало, что всё это делается без ведома домашних.
      Выбравшись на тропинку, мальчуганы подхватили котёл за ручки и поспешно скрылись в кустах.
      Если бы проследить их дальнейший путь, то можно бы было видеть их пробегающими мимо мусорной свалки и исчезающими в провале глубокого пустынного оврага. Здесь было тихо и безветренно, только жужжанье неуклюжих шмелей да неумолкаемый рокот весёлых кузнечиков заполняли утреннюю тишину.
      Ребята остановились передохнуть.
      — Ну и ловко же мы справились! Надо ведь было этакую махину вытащить. А к вечеру мы опять обратно стащим, и всё будет шито-крыто.
      — Вечером-то труднее будет, Яшка, народу больше.
      — Ничего, справимся как-нибудь! Ну, пойдём. Они свернули в одно из бесчисленных ответвлений русла оврага и вскоре увидали дымок костра и Дергача, деловито хозяйничавшего возле огня.
      Дергач держал в руке нож и пучком сырой травы обтирал окровавленное лезвие. Рядом лежала только что содранная козлиная шкура и разрезанная на части туша.
      — А я уж думал, что вы не придёте, — сказал приблизившимся ребятам Дергач. — Смотрите-ка, как я мясо разделал. Тут теперь Волку на неделю хватит. Надо проварить только покрепче да соли больше бухнуть, чтобы не испортилось. Ну, давайте за работу, живо!
      Дергач распоряжался умело и уверенно. Валька был командирован собрать хворост. Яшка камнем вбивал стойки для котла, а сам Дергач обчищал от сучьев перекладину.
      — Ребята! — возбуждённо говорил Валька, бросая на землю огромную кучу хвороста. — А внизу ящериц сколько! Огромные есть, давайте потом наловим.
      — Можно потом наловить, а сейчас давай подбрасывай, распаливай огонь.
      Пламя, яростно пожирая сухую листву подброшенных веток, высоко взметнулось и полыхнуло теплом на лица мальчуганов, и без того раскрасневшиеся.
      В котёл, наполненный водою из соседнего ручья, наклали куски мяса и высыпали чуть не целый фунт соли.
      — Так… готово теперь. С неё Волк так разжиреет, что скоро с телёнка станет.
      Завалились все на траву. Солнце высушило уже росу. Пахло мятой, полынью и мёдом.
      Лежали сначала молча. Высоко в небе звенели беспечные, счастливые жаворонки да где-то далеко в стороне мычало выгнанное на луга стадо.
      — Валька! — лениво сказал, не поворачивая головы, Яшка. — Я нашёл карточку-то… Ну, какую! С пальмой, которую я тебе показать обещал.
      — А ну дай.
      Валька приподнялся, рассматривая выцветшую фотографию, и лицо его приняло несколько разочарованное выражение:
      — Ну уж! Этакую пальму-то я в трактире видал через окошко, только не знал, что пальмой называется. А граф-то так себе, какой-то вертлявый, только нос вперёд крюком выдался да подбородок четырёхугольный.
      — Это у них в семье все такие. Батька говорил, что у всего ихнего рода этакие носы, как у ястребов, так уж по наследству пошло.
      — А ну дай, я посмотрю! — отозвался Дергач, гревшийся на солнце.
      Он поднёс фотографическую карточку к глазам и в ту же секунду слегка вскрикнул и быстро перевернулся.
      Змей! — испуганно вскрикивая, взвизгнул Валька. Яшка подпрыгнул тоже.
      Но Дергач не шевельнулся, схватил фотографию обеими руками и жадно впился в неё глазами.
      — Где змей? Чего ты врёшь, дурак? — рассердился на Вальку Яшка. — Я вот тебе дам затрещину, чтобы знал, как спугивать.
      Валька виновато заморгал глазами:
      — Так разве же это я! Это же Дергач… чего он как ужаленный вертанулся.
      Яшка с удивлением посмотрел на Дергача. Лицо того было взволнованно и глаза блестели.
      — Кто это? — спросил Дергач, показывая на карточку.
      — Это… это граф здешний… то есть сын графов. Их в революцию разгромили. А где Волка-то мы прячем — это ихняя усадьба была.
      — Вон оно что! — пробормотал Дергач, засовывая карточку в карман. И, отвечая на Яшкин вопросительный взгляд, добавил: — Потом отдам!… А ну-ка, чего мы заканителились! Огонь чуть не погас. Давай хворосту.
      Долго — почти весь день — возились в овраге ребятишки. Собирали сучья, играли в колышек, поймали внизу четырёх ящериц и завязали их занятно в тряпицу.
      Только что окончили варить козлятину, как Валька, разыскавший поверху дикую малину, кубарем скатился вниз.
      — Ребята, — прошептал он взволнованно, — по тропке из леса Стёпка, Мишка и Петька идут… должно быть, за грибами ходили. Вот бы накрыть их!
      — Нет, — ответил Яшка, переваривая в себе желание отколотить своих заклятых врагов. — Ежели мы вдвоём выскочим, то они набьют нас, потому что их больше. А ежели с Дергачом, тогда они узнают и всем расскажут, что мы с ним заодно.
      — Дай я один пойду, — задорно предложил Дергач, и, схватив палку, он, как ящерица, начал пробираться наверх.
      Валька и Яшка забрались к краю оврага и, чуть высунув головы, приготовились наблюдать, а на крайний случай, уже невзирая ни на что, прийти на помощь товарищу.
      Дергач остановился за кустом у тропки и стал караулить. Едва Стёпкина компания приблизилась, Дергач вышел и, чуть расставив ноги, загородил им дорогу.
      Столь неожиданное появление опасного противника заставило остолбенеть мальчишек. Но, сообразив тотчас же, что их трое, а он один, они решили защищаться.
      — Бросай корзину! — крикнул Дергач вызывающе. Вместо ответа Стёпка поставил корзину и наклонился за камнем; остальные двое сделали то же.
      — А, так вы вот как! — рассерженно крикнул Дергач, и, оглушительно засвистев, он бросился с поднятой палкой на врагов.
      — Кровь! — в ужасе крикнул вдруг кто-то, разглядев красные руки Дергача.
      И, вероятно, предположив, что страшный Дергач только что совершил кровавую расправу над каким-либо путником, все трое, не дожидаясь, пока и их постигнет та же участь, в панике бросились бежать, преследуемые издевательским свистом Дергача.
      — Видал, — восхищённо завопил Валька, — как он один на троих! Ой! Ой! Как хорошо, Яшка, что мы сдружились с Дергачом! — И Валька вне себя от восторга принялся кататься по траве.
      Дергач спустился к костру, молча бросил захваченную корзину и опять лёг.
      — Как это ты их здорово! — сказал Яшка, подсаживаясь рядом.
      Дергач слегка улыбнулся, махнул рукой, как бы говоря, что не стоит о таком пустяке разговаривать, и опять, вынув фотографию, принялся её рассматривать. Яшка высыпал грибы на траву, а старую корзинку кинул в огонь.
      — Зачем ты?
      — Нельзя же с ихней корзиной домой возвращаться, узнать могут. А грибы мы потом ссыпем в опростанный котёл и домой стащим, а там в свои лукошки пересыпем. А если матери станут ругаться: где пропадали? — мы скажем, что за грибами ходили. Грибы-то во какие… белые, берёзовиков вовсе мало.
      Совсем уже вечерело, когда Дергач, нанизав куски мяса на бечеву, отправился снести продовольствие в «Графское», а ребята, подхватив котёл, потащились к дому.
      Они благополучно миновали тропку, никого не встретили на огородах и уже в саду столкнулись с поливавшей грядки Яшкиной матерью.
      — Это вы что же, идолы, делаете? Это вас куда с котлом носило? — грозно приближаясь, спросила она.
      Валька, как и всегда в таких случаях, стремительно дал ходу, а Яшка так оторопел, что только и нашёлся ответить:
      — Мы, мам, за грибами… мы, смотри, каких белых…
      — Это с котлом-то за грибами? — остолбенела мать. — Да ты чего врёшь-то!
      Получив затрещину, Яшка взвыл не столько от боли, сколько по обычаю, и улепетнул во двор.
      Мать подошла к котлу, заглянула в него и, увидав большую груду грибов, пришла в ещё большее недоумение:
      — Батюшки вы мои! Да что же это такое? Я думала, он врёт, что за грибами… а он на самом деле… — И она беспомощно развела руками. — А только… только где же это видано, чтобы по лесу с двухпудовым котлом за грибами ходили… Да уж они, не дай бог, не сошли ли и на самом деле с ума?

      В этот вечер Яшку из дома больше не выпустили. Валька покрутился было возле его окна, посвистел. Но оттуда вдруг выглянуло рассерженное лицо Яшкиной матери и послышался её суровый голос:
      — Я вот тебе посвищу! Я тебе посвищу, поросёнок этакий! Я вот тебе сейчас ведро с помоями на голову выплесну!
      Валька шаром откатился подальше и решил, что Яшку заперли либо засадили за арифметику и придётся одному бежать ныретку перекидывать.
      Он захватил с собою «кошку», то есть якорь из гвоздей, подвешенный к тонкой бечеве, и понёсся к речке.
      Солнце уже скрылось. Над почерневшей рекою раскинулись облачка тёплого пара. Валька спустился к старой искорёженной раките, раскинувшейся возле поросшего осокой берега, взял конец бечевы в левую руку, правой раскачал «кошку» и, наметив место, быстро выбросил её вперёд.
      Вода булькнула. Испуганно бултыхнулись с берега встревоженные лягушки.
      Валька потянул конец бечевы — бечева не натягивалась.
      — Не зацепило! — догадался он и перебросил «кошку» чуть правее.
      — Ага… теперь есть!
      Сердце его затрепетало, как птица, запутавшаяся ночью в кустах, когда неуклюжие прутья ныретки показались над поверхностью воды.
      — Эх, кабы щука… либо налим фунта на три.
      Он выхватил ныретку, поднял её к глазам и, не обращая внимания на струйки воды, стекавшие ему на штаны, принялся рассматривать улов:
      — Две плотвы… три ерша, три сайги и два рака. Валька вздохнул разочарованно, нанизал рыбёшек на кукан. Раков выбросил в реку, ныретку перекинул на другое место и, свернув «кошку», выбрался наверх.
      Была уже ночь. Красной дугою выглядывал из-за леса край огромной луны. И, озарённые её слабым сиянием, развалины графской усадьбы казались теперь снова величественным, крепко спящим замком.
      Но что это? Валька подпрыгнул, точно зацепил ногой за корягу, и выронил кукан. Одно из окон спящего замка озарилось изнутри слабым светом.
      «Что за штука? — подумал Валька. — Кто это там?… Ага! Да это, конечно, Дергач зажёг свечу. Но чего он там бродит? Как он, дурак, понять не может, что отсюда могут увидать мальчишки и заинтересоваться!»
      Валька наклонился, отыскивая оброненный кукан. Когда он поднял голову, то света в окошке уже не было.
      И на Вальку напало сомнение, что не лунный ли отблеск на случайно сохранившемся осколке стекла принял он за огонь.
      «Надо будет завтра спросить Дергача, — решил он. — Ежели он не зажигал огня, то, значит, мне показалось».

      С утра Яшку нарядили в новые штаны, праздничную рубаху, и из сундука мать достала пахнущий нафталином картуз.
      — Мам… а картуз-то зачем? — запротестовал было Яшка. — Сейчас не осень и не зима, и так жарко.
      — Помалкивай! — оборвала его мать. — Хочешь, чтобы судья посмотрел на тебя и сказал бы: у, какой хулиган, весь растрёпанный! Да рожу-то получше умой. Да если спрашивать тебя чего будут, то отвечай скромно да носом не шмыгай.
      В суде они встретили Стёпкину мать — лавочницу, разряженную в старомодную плюшевую кофту, и Степку, до того зачёсанного назад, что, казалось, глаза его даже по лбу подались.
      Матери расселись молча, не поздоровавшись. Стёпка же ухитрился показать Яшке язык, на что тот повернул ему в ответ аккуратно сложенную фигу.
      Началось разбирательство этого запутаннейшего дела по встречным искам о возмещении убытков.
      Первый — о стоимости трёх кур, задушенных собакой, носящей кличку «Волк». Второй — о стоимости двух утят и куска вареного мяса, похищенных котом, носящим кличку «Косой». Сначала ничего не возможно было понять. Выходило как будто бы так, что кур никто не душил, а мяса никто не утаскивал. Потом вдруг оказалось, что куры сами виноваты, ибо забрели на чужую территорию и разрывали грядки с рассадой.
      А утят сожрал и мясо стащил не «Косой» кот, что Стёпкин, а «Бесхвостый» Сычихин, который давно уже имел репутацию подозрительной личности, занимающейся тёмными делами. Однако бойкая Сычиха тотчас же клятвенно присягнула в том, что «Бесхвостый» вовсе не её кот, а живёт он на чердаке её бани самовольно, сам заботясь о своём пропитании, и никакой ответственности за него она нести не может.
      — Свидетель Яков Бабушкин, — спросил судья, Егор Семёнович, добрый старик со смеющимися глазами, — ответьте мне на вопрос: были ли вы во дворе, когда собака Волк бросилась на соседских кур?
      — Был, — отвечает Яшка.
      — Что вы делали?
      — Мы… — Яшка заминается.
      — Отвечайте… не бойтесь, — подбадривает судья.
      — Мы с Валькой пуляли из рогуль.
      — Из чего-о?
      — Из рогуль, — смущаясь, продолжает Яшка. — Палка такая с резиной, в неё камень заложишь, а он как треснет!
      — Куда треснет? — удивляется судья.
      — А куда нацелиться, туда и треснет, — объясняет Яшка и окончательно сбивается, услышав гул сдержанного хохота.
      — Так!… И что же вы сделали, когда увидели, что собака Волк душит соседних кур?
      — Так они, товарищ судья, сами лезли к нам на грядки…
      — Я не про то! Вы ответьте, что вы сделали, когда увидали, что собака душит кур?
      — Мы… так мы когда подошли, то уже Волк убежал.
      — А куры были уже дохлые?
      — А кто их знает… может, и не дохлые… может, они просто с перепугу обмерли.
      — Садитесь… Свидетель Степан Сурков. Верно ли, что ваши куры забрели на чужой огород?
      — Они не сами забрели, их нарочек зерном подманили.
      — Почему же вы думаете, что подманили?
      — Обязательно подманили. А то чего же они на чужой двор пойдут? Что у них, своего нет, что ли?
      — Когда вы подобрали кур, то они были уже дохлые?
      — Вовсе дохлые… а у одной даже полноги не хватало. Мать как понесла их на базар продавать, то тех двух ничего, а эту третью насилу…
      Тут Степан, почувствовав вдруг тычок в бок со стороны сидевшей рядом матери, внезапно умолкает.
      Но уже поздно, и судья спрашивает строго и удивлённо:
      — Так, значит, вы… дохлых кур продали на базаре? Стёпкина мать чувствует, какую оплошность допустил её сын, и пробует вывернуться:
      — Врёт он, товарищ судья! Куры только помяты были, а вовсе ещё живые; я их, конечно, зарезала и продала.
      — Та-ак! — растягивая слова и хитро сощуриваясь, говорит судья. — Значит, вы утверждаете, что зарезали своих живых кур и продали их на базаре… Но позвольте: о чем же тогда может быть иск?
      Зал дружно смеётся, а Яшка чуть не взвизгивает от удовольствия. Яшка наверняка знает, что Волк задушил кур, но после того как Стёпка сболтнул, что их продали на базаре, Стёпкиной матери никак невозможно утверждать, что она продала дохлых кур.
      — Ух! — кричит он, через некоторое время выходя из суда. — Наша взяла.
      А позади разозлённая лавочница говорит тихонько Стёпке:
      — Погоди, вот домой придём, я тебя выдеру, покажу я тебе, как языком брехать! — И, поворачиваясь к Яшкиной матери, она кричит сердито: — А вы скажите своему сорванцу, чтобы он не безобразничал! Утром отворяю кладовку, да так и обмерла — по всему полу ящеры шмыгают. Знаю я, кто это с огорода через окошко напускал.
      Но Яшка дёргает мать за подол и говорит ей убедительно:
      — Не верь, мам! Что я, змеиный укротитель, что ли? Я и сам всех ящеров и змеев хуже смерти боюсь.

      В предыдущий вечер Дергач, захватив нанизанную на бечёвку козлятину, пустился бежать к «Графскому».
      В подвале стоял уже полумрак. Дергач зажёг свечу и, кинув кусок мяса всегда голодному Волку, улёгся на охапку сена и опять вынул фотографию.
      — Так вот он кто! — прошептал Дергач. — А я думал, что это только кличка у него… В эполетах… А теперь до чего дошёл человек… Так, значит, это его вся усадьба была…
      Дергач сунул карточку в карман и, уложив с собою тёплого, плотно закусившего Волка, закрыл глаза.
      Под сводами каменного подвала стояла мёртвая тишина. Слышно было даже, как колотится равномерно сердце Волка да шуршит под окном на пруду тростник.
      Дергач уснул. Спал он крепко, но беспокойно. Во сне он видел пальму, а под пальмой Яшку.
      «Иди сюда», — звал Яшка. И вдруг Дергач увидал, что это вовсе не Яшка, а сам грозный налётчик Хрящ стоит и манит его пальцем: «А ну, пойди сюда, пойди сюда… А почему ты захотел быть домушником, а зачем ты бросил стремя?»
      Дергач хотел крикнуть, но не мог; хотел бежать, но трава заклеила ноги; он рванулся и… открыл глаза.
      Волк стоял рядом. Видно было, как зеленоватыми огоньками горели его глаза. Дергач погладил собаку и почувствовал, что каждый мускул её напружинен и напряжён.
      — Ты чего? — спросил Дергач шёпотом и, прислушиваясь, уловил где-то далеко вверху еле слышный шорох.
      «Это совы гоняются за летучими мышами, — подумал он. — Кто сюда ночью придёт. Ложись, Волк, ложись… Никого нет. Мы одни».
      И, крепко обняв собаку, он полежал ещё немного с открытыми глазами, потом уснул и больше не просыпался до рассвета.

      Дергач ответил Вальке, что никакого света он в верхних комнатах не зажигал. Но при этом он так смутился и нахмурился, что это не ускользнуло от глаз мальчуганов.
      — Я думаю податься завтра отсюда, — совершенно неожиданно заявил он.
      — Куда податься? Зачем, Дергач? Разве тебе здесь с нами плохо?
      Дергач помолчал… Видно было, что он колеблется и хочет что-то сказать ребятам.
      — Все туда же, — вздохнув, проговорил он. — Дом свой разыскивать. У меня ведь и отец и мать где-то есть. Как был голод, так я потерялся от них возле Одессы, а теперь и не знаю, где они. Думаю в Сибирь, в город Барнаул, пробраться, там где-то у меня тётка есть — она уж наверно адрес родителей знает. Да вся беда только в том, что я фамилии её не знаю, а знаю, что зовут её Марьей. Да в лицо немного помню.
      — Трудно найти без фамилии, Дергач.
      — Трудно, — подтвердил Валька. — Во, возьмём хоть у нас три соседских дома, а и то в них четыре Марьи, ежели не считать даже Маньку Куркину, которой один год, да коз, которых Машками зовут. А как твоего отца фамилия, Дергач?
      — Елкин Павел, а меня Митькой раньше звали. Это уже когда я в беспризорники поневоле попал, то там мне кличку дали.
      — А почему, Дергач, ты так вдруг собрался уходить?
      Дергач опять нахмурился.
      — А потому… — сказал он после некоторого раздумья, — что очутился я здесь, убегая от Хряща. Мы на главной линии, на ветке с ним нечаянно столкнулись. Он там был с одним ещё, а теперь по некоторым приметам думаю я, что не сюда ли они направлялись тоже.
      — Ну и тебе-то что? Что тебе Хрящ, начальник, что ли?
      — Хрящ-то? — И Дергач насмешливо посмотрел на Яшку, как бы удивляясь нелепости такого вопроса. — Хрящ ежели поймает меня, то обязательно убьёт.
      — Да за что же убьёт? Разве есть такой закон ему, чтобы убивать?
      — У них есть закон.
      — У кого — у них?
      — У настоящих налётчиков. Я со стремя убежал, на которое они меня поставили… А у них так заведено, что кто со стремя самовольно уйдёт, того обязательно убивать, как за измену.
      — Что же это за стремя?
      — Как бы тебе сказать… Ну, караул… или наблюдатель, которого выставляют возле дома для сигнала, пока грабят. Вот меня Хрящ и поставил, а я убежал нарочно… из-за этого двое тогда сгорели…
      — Пожар был?
      — Да не пожар… Сгорели — это, значит, попались и в тюрьму сели… Да чего вы стоите, рты поразинув?
      — Чудно больно, Дергач, — робко ответил Валька. — И рассказ такой страшный, и слова какие-то непонятные…
      — С собаками будешь жить — сам насобачишься. И до чего вредный этот Хрящ! Сколько он ребят смутил, сколько из-за него в исправительных колониях сидят! Эх, и надоела мне эта собачья жизнь! Всё равно, ежели хоть не найду своего дома, ото всех сил буду стараться куда-нибудь пристроиться — к сапожнику в ученики либо в подшивалки, — уж где-нибудь, а приткнусь. Да чего тут говорить? — кончил Дергач и тряхнул лохматой головой. — Трудно хоть, но если захочешь, то всё-таки на хороший путь вывернешься… Кончим про это разговаривать, побежим лучше на речку пиявок ловить; у Козьего заброда есть страшенные; потом купаться будем, а то чего про горе раздумывать…
      Дома мать сказала Яшке:
      — А тебя тут отец всё разыскивал. Фотографию какую-то, говорит, не брал ли ты.
      — Какую ещё фотографию?
      — Да спроси у него самого. Он в амбаре чего-то роется.
      «Вот ещё новая напасть, — подумал Яшка. — И на что она ему понадобилась?»
      Из амбара вышел отец. Он был засыпан пылью и держал в руках кипу каких-то пожелтевших бумаг.
      — Яшенька, — сказал он ласково, — не видал ли ты где карточку с пальмой?
      — Видал где-то!
      — А ты пойди принеси мне её…
      — Хорошо! — сказал Яшка и направился было в комнаты, но, по дороге вспомнив, что карточка осталась у Дергача в кармане, он вернулся. — Да я не помню уже, папаня, где я её видел. И зачем она тебе вдруг понадобилась?
      — Нужна, милый! А ты вспомни обязательно. Ежели вспомнишь и принесёшь, я тебе полтинник подарю.
      — По-олти-инник? — расцвёл даже Яшка. — А не обманешь?
      — Обязательно сразу же подарю.
      Яшка исчез, теряясь в догадках, с чего это отец решил так расщедриться. Раньше бывало, гривенник в воскресенье не всегда выпросишь, а тут вдруг сразу целый полтинник.
      Он выскочил и засвистал Вальку.
      — Валька! Ты не знаешь, где Дергач?
      — Должно быть, у Волка ночует. А что?
      — Побежим, Валька, в «Графское», он мне беда как нужен. Карточку у него взять. Отец обещал, если я принесу, дать полтинник.
      — Темно уже, Яшка. Пока добежим, и вовсе ночь настанет.
      — Ну что же, что ночь, — а зато полтинник. Мы завтра бы селитры да бертолетовой соли купили — ракету сделаем.
      — Ну, побежим, — только чтобы одним духом. У меня мать в баню кстати ушла.
      Понеслись. Яшка бежал ровным, размеренным шагом, как настоящий бегун-спортсмен. Валька же не мог и тут обойтись без выкрутас. Он то учащал, то уменьшал шаг, попутно подражал то фырчанью мотора, то пыхтенью локомотива.
      Вот и поворот над речкою.
      — А ну, поддай пару… Ту-туу!…
      И вдруг Валька-паровоз на полном ходу дал тормоз; остановился как вкопанный и Яшка.
      Валька изумлённо посмотрел на Яшку, Яшка на Вальку, потом оба повернули головы в сторону развалин «Графского». Сомнений не могло быть никаких: в угловой комнате второго этажа горел огонь.
      — Ого! — проговорил Яшка, выходя из оцепенения. — Это что же ещё такое?
      — Я же говорил! Я говорил, что Дергач зажигал огонь. Ты видел, как он смутился, когда я его спросил про огонь?
      — Да чего же ему поверху шататься? Что он там затеял? Знаешь что, давай подкрадёмся и подглядим, чего ещё он там выдумал.
      — Боязно что-то подглядать, Яшка.
      — Вот ещё, чего боязно! Чай, он с нами заодно. Да и карточка-то тоже нужна. Полтинники тоже не каждый день обещают. Сегодня батька пообещал, а назавтра возьмёт и раздумает.
      И оба мальчугана припустились опять по тропке.
      Уж какой странный и причудливый ночью замок! Огромные липы спокойными вершинами чуть-чуть не касаются луны. Серый камень развалин не везде отличишь от ночного тумана. А чёрный заросший пруд, в котором отражаются звёзды, кажется глубокой пропастью со светлячками, рассыпанными по дну.