Над стройной снежной крепостью с фортами, зубчатыми стенами и башнями развевается флаг — звезда с четырьмя лучами. У открытых ворот выстроился крепостной гарнизон.
      Из ворот выходит Тимур — комендант снежной крепости. Он оборачивается к Коле Колокольчикову и твёрдо говорит:
      – С сегодняшнего числа часовые у крепости будут сменяться через час, днём и ночью.
      – Но... если которых дома не пустят?
      – Мы подберём таких, которых всегда пустят.
 

      В штабе военной части у дверей стоит шофёр Коля Башмаков.
      Капитан артиллерии Максимов кладёт телефонную трубку. Встаёт, одёргивает ремни. Шофёр чётко поворачивается. Но тут раздаётся телефонный звонок, и дежурный останавливает капитана:
      – Товарищ капитан, вас просят. Капитан слушает, а потом говорит в трубку:
      – Итак, вы опять отступили? Печально... Товарищ командир дивизии, вы генерал, я же только капитан. Но я осмелюсь напомнить, что неоднократно предупреждал: дисциплина в ваших войсках хромает на обе ноги...
      Дежурный в недоумении смотрит на капитана. Тот продолжает:
      – Ваши подразделения лезут по сугробам без лыж, надеясь сокрушить противника только гиком, криком и диким завыванием. Кроме того, вы штурмуете крепость без плана, без подготовки, кулаками, штыками и саблями, и, конечно, противник бьёт вас самой новейшей техникой. Генерал, я высоко ценю ваше личное мужество и вашу храбрость, но одного этого в современной войне для победы — увы! — никак не достаточно... Прошу извинить за прямоту... Через час я буду.
      Капитан кладёт трубку.
 

      Кладёт у себя дома телефонную трубку и сын капитана Максимова Саша. Он берёт сигнальный горн. Перед Сашей на покрытом узорной клеёнкой столе строй оловянных солдатиков.
      Раздаётся резкий сигнал жестяной трубы. Саша трубит. Внезапно он закашлялся, схватился за грудь. Нянька торопливо передаёт ему платок.
      В тёмное стекло окна глухо ударяет снежок. Нянька и Сашина сестра Женя разом оборачиваются. Саша, отбросив платок, кидается к окну. Ещё удар.
      – Это что же такое? — негодует нянька.— Я пойду позову дворника... Отойди от окна, Саша!
      Распахивается дверь, и показывается маленькая растрёпанная фигура запыхавшегося Вовки:
      – О-го-го! Мы дрались, как львы, как тигры... Саша, ты слыхал, как мы «ура» кричали?
      Нянька вскакивает:
      – Вовка, ты с ума сошёл! Скинь пальто! Саша болен, и у него температура...
      – Ты не лев и не тигр, ты просто ушастый кролик,— хладнокровно замечает Вовке Женя.
      – Домашняя кошка! Я вчера был ранен дважды, а сегодня четырежды! Да знаешь ли ты, что мы подступили к самым стенам крепости?
      – Мне не важно, как вы подступили,— гневно перебивает Вовку Саша,— мне важно, почему вы отступили!
      – Кто? Мы отступили? — возмущается Вовка и тут же меняет тон: — Ну конечно, отступили... Мы пошли в атаку без лыж. Сугробы по пояс... А этот комендант ночью протянул под снегом проволоку.
      – Проволоку?!
      – Да, проволоку. А она цепляет за штаны и за валенки... Но берегись! Сегодня ночью мы с Юркой проберёмся к ним в крепость!
      – Ты?... В крепость? — насмешливо говорит Женя.— Жил-был у бабушки серенький кролик...
      – Я кролик? Я... орёл! Улетаю! — кричит Вовка и, взмахнув руками, убегает.
      Снова ударяют в окно два снежка, и Женя говорит Саше:
      – Пришёл чужой мальчик. Привёл отряд. Построил у нас под боком крепость... И вы не можете взять её две недели?
      Из двери в соседнюю комнату выглядывают Нина, студентка, соседка:
      – Саша, ты с отцом говорил по телефону?
      – С папой. Он скоро придёт... Он тебе нужен, Нина?
      – Он мне всегда нужен. А сейчас я хочу показать ему свою работу.
      Нина входит в комнату, вносит картину и ставит её на стол, прислонив к стене. Саша кашляет. Нина говорит ему:
      – Отойди от окна, слышишь?
      Саша нехотя отходит. Нянька обижена:
      – Я просила — он стоял, а как она сказала — пошёл... Я тебе кто, нянька? А она человек посторонний... соседка...
      – Анна Егоровна, вы скажите это при Степане,— добродушно улыбается Нина.
      – И скажу. Это для тебя он капитан, а я его вынянчила, и для меня он мальчик...
      – И для меня мальчик,— перебивает Нина.— Особенно когда он так: губы вниз, брови вверх... Нянечка, на кого похож Степан Петрович?
      – На мать,— смягчаясь, отвечает нянька.— Мать у него была из Рязани, спокойная, работящая... И отец ничего бы, да суров по старинке...
      – Раз на мать — примета счастливая. Я, нянечка, тоже работящая... Рязанская, деревенская, песни знаю, плясать умею...
      – Ну, пошла-поехала! Ты на своё поворотишь... У каждого командира должна быть жена, у детей командира — мать. Я три года Степану говорила, что ему нужно жениться. Так нет! И кого ждала? — Она смотрит Нине в глаза и говорит с иронией: — Уж не тебя ли?
      Нина предостерегающе косит глазами в сторону детей.
      – Ты мне не мигай, я твои мысли вижу. А они,— нянька кивает на детей,— в этом деле ещё ничего не понимают.
      Женя говорит, не отрываясь от тетрадки:
      – Мы, нянечка, всё понимаем. Правда, Саша?
      – Мне твои слова неинтересны. Я командир дивизии,— холодно отвечает Саша.
      Входит капитан Максимов. Он идёт прямо к сыну и, положив руку на его лоб, спрашивает:
      – Доктор уже был?
      – Сейчас будет,— отвечает нянька.
      Максимов чем-то взволнован. Он подошёл к Нине и тихо сказал ей: — Нина...
      Но, заметив пристальный взгляд няньки, запнулся и посмотрел на картину. На картине нарисованы люди разных возрастов и национальностей. С плодами и цветами в руках они выходят по тропкам на широкую дорогу, которая ведёт к освещенным солнцем горным вершинам.
      – Это называется «Дорога к коммунизму»? — спрашивает Максимов.
      Нина молча кивает головой и настороженно слушает, что скажет он дальше.
      Максимов показывает на картину:
      – Этот трактор туда идёт тоже? Он не дойдёт: мал бензиновый бак и велики ведущие шестерёнки.
      Нина вспыхивает:
      – Тебе не нравится? Ну конечно, тебе бы впереди этих людей пустить разведку. По бокам — сторожевое охранение. Вот сюда посадить артиллерийского наблюдателя... Странно, Степан... это же... аллегория, фантазия...
      Максимов, улыбаясь, показывает на свои артиллерийские петлицы:
      – Не знаю. Очевидно, моя артиллерия твою аллегорию не понимает... Это беспечные люди возвращаются с пикника домой.— Он видит её взволнованное лицо и успокаивающе, дружески продолжает: — Девочка, не сердись... но таких дорог к коммунизму не бывает.
      Он заглядывает ей в лицо, но Нина, отступая и широко открыв глаза, спрашивает:
      – Ты... ты тоже сказал, что я девочка?
      – Конечно, девчонка,— не отрываясь от шитья, хладнокровно говорит нянька.— Он командир, капитан. Их дело военное. И куда какая дорога идёт, он лучше знает. На это у них план... карты. А ты: коммунизм, коммунизм... А в голове, поди-ка, один ветер.
      – Няня! — укоризненно останавливает старуху Максимов.
      Женя дипломатично вмешивается:
      – Папа, скоро каникулы, и мы устроим у нас весёлую ёлку.
      – Очень жаль, что меня на этой ёлке не будет. Через час-полтора я уезжаю в далёкую командировку.
      На лице Нины испуг. Лицо няньки настороженно. Женя растеряна. А Саша, прямо глядя отцу в глаза, показывает рукой на карту Финляндии, висящую на стене:
      – Папа, неправда! Ты с батарей уходишь туда... на фронт!
      Глухо ударяется в окно снежок.
      Нянька оборачивается и всплескивает руками:
      – Это что же такое? Нет! Людям на свете покоя нету!
      Входит доктор Колокольчиков. Отряхиваясь от снега, он говорит:
      – Прошу извинения, но во дворе не стихает бой, и к вам пробраться можно только на бронемашине.
      Нянька показывает на Сашу:
      – Вот, батюшка, у него температура.
      – У каждого человека температура.
      – У него сто градусов температура,— говорит Женя.
      – Это не у каждого,— соглашается доктор.— Они, батюшка, затеяли войну,— объясняет нянька,— скачут по сугробам. Ну, вот где-то он и схватил себе простуду.
      – Он схватил простуду или она его схватила, это мы сейчас разберём.
      Доктор подходит к Саше, который хмуро стоит возле своих оловянных солдатиков:
      – Молодой человек, у тебя что? Саша показывает на солдат:
      – У меня армия.
      – Да. Но ты болен.
      – Я командир дивизии.
      – Следовательно, вы... вы генерал.— Доктор отыскивает Сашин пульс.— Генерал должен лечь в лазарет. У генерала высокая температура.
      Он уводит Сашу в его комнату. За ними идёт нянька. Максимов поворачивается к Нине:
      – Ты обиделась?
      – Ты уезжаешь. Почему ты смеёшься?
      – Чтобы ты не плакала.
      – Я не буду. Была Монголия. Была Польша... Мы привыкли.
      В дверь стучат, и у порога останавливается осыпанный снегом мальчик в пальто, перетянутом ремнём. Он вежливо и с достоинством козыряет капитану Максимову и говорит:
      – Меня зовут Тимур. Я комендант снежной крепости. Прошу извинить, если несколько наших снарядов случайно залетело на вашу нейтральную территорию.
      Он показывает на окно.
      На звук его голоса выходит Саша в белой рубашке с распахнутым воротом и останавливается, придерживаясь за дверь. Лицо у него бледное, гордое.
      – Ваша орда сегодня отступила по всему фронту...— говорит Саше Тимур.— Но ты болен. Твой помощник Юрка командовать не умеет. И я пришёл предложить тебе перемирие.
      Закрыв глаза и сжав губы, Саша отрицательно мотает головой. Женя удивлённо смотрит на Тимура. Тимур слегка пожимает плечами:
      – Как хочешь. Но крепости вам не взять! И, чтобы вести бой, у вас должны быть лыжи, крюки, верёвки и приставные лестницы... Ты мне враг, но это я тебе говорю как другу.
      Саша, открывая глаза, говорит с ненавистью:
      – Уходи, уйди! Крепость твою мы всё равно захватим!
      – Её сожжёт солнце, растопит дождь, сровняет ветер, но вашей она никогда не будет! — вспыльчиво отвечает Тимур, поворачивается и выходит.
      Женя бежит за ним следом.
      – Молодой комендант! — кричит вдогонку Тимуру доктор.— Я Красный Крест, и я прошу обеспечить мне свободный проход через вашу опасную территорию...
      Открывая в передней Тимуру дверь, Женя спрашивает:
      – Так вы с моим братом враги?
      – Да. И ты на меня за это сердита?
      – Нет,— вздыхает Женя.— Что же... ваше дело военное...
      Закрыв дверь, Женя возвращается в столовую, где доктор и капитан Максимов разговаривают о Саше.
      – У вашего сына, вероятно, воспаление лёгких,— говорит доктор.— Режим — постель. Еда — лёгкая. Питьё — кислое. Возьмите рецепт. Надо быстро сбегать в аптеку.
      Нянька суёт Нине в руки рецепт:
      – Сходи, Нина. Мне надо собирать капитана. Нина в замешательстве смотрит на няньку.
      – Но, нянечка, можно позвонить,— рассудительно говорит Женя.— Можно послать дворника... А то за папой придёт машина, и они не попрощаются.
      – Успеет. С трамвая на трамвай, а там рядом,— спокойно отвечает нянька.
      Нина тревожно смотрит в глаза Максимову. Он взглянул на часы и молча кивает головой.
      – Нина, не ходи,— говорит из своей комнаты уже уложенный в постель Саша.— Я подожду. Мне не больно.
      Нина входит к нему, наклоняется и целует в лоб:
      – Спасибо, командир. Спи. Всё хорошо будет. Нина ушла. Нянька укладывает чемодан. Максимов
      садится на стул возле Саши, рядом с ним пристраивается Женя. У изголовья Сашиной кровати стоит стол, на нём цветок, коробочка, стакан и отряд оловянных солдатиков. Стучат. Входит шофёр Коля и передаёт Максимову конверт:— Товарищ капитан, есть машина... Саша, здравствуй!
      Максимов, разрывая конверт, говорит шофёру:
      – Вы приехали на час раньше.— Читает приказ.— Всё понятно. Дети, мне пора. Няня, скажи Нине, что я её ждал... Ты на неё не сердись. Ты поцелуй её от меня.
      Саша привстаёт:
      – Папа! Ты пиши мне часто... И ты, Коля, если у него бой, он занят, пиши мне тоже...— Тут он оборачивается, берёт со стола оловянного солдатика и протягивает его шофёру: — На, возьми от меня на память.
      Коля осторожно приближается, издали протягивая руку:
      – Есть писать часто, Саша! А солдат назад вернётся с медалью.
      Кладёт солдата в карман.
      – Ты, шальная голова, там, на фронте, не очень-то с капитаном за медалями гоняйся,— строго говорит Коле нянька.— Ты, если где видишь — нельзя, опасно, постой, обожди, обвези капитана кругом.
      – Есть обвозить капитана кругом!
      Саша манит отца и что-то говорит ему на ухо. Отец подумал, загадочно кивнул головой, вынул из полевой сумки бумагу и что-то быстро на ней пишет. Нянька настораживается. Максимов складывает записку и передаёт её Саше. Саша взял коробочку, сунул в неё записку, положил коробочку на стол. Потом подумал и поставил около неё двух оловянных часовых.
      Максимов берёт сына за руку и целует его:
      – Товарищ генерал! Желаю счастья, здоровья, а в боях — успеха... Пожелайте и мне того же.
      Когда Нина возвращается из аптеки, капитана Максимова уже нет. В опустевшей столовой беспорядок. Не глядя на няньку, Нина тихо спрашивает:
      – Анна Егоровна, Степан, уезжая, ничего не сказал? Ничего мне не передал?
      – Он? — как бы припоминает нянька.— Ничего. Да! Он просил, чтобы ты отнесла его книги в полковую библиотеку.
      – Хорошо,— говорит Нина, опустив голову, потом поворачивается и дрогнувшим голосом спрашивает: — Скажите, за что вы меня не любите?
      – Я всех люблю,— суховато отвечает нянька.— Но у него большие дети, и им нужна настоящая мать, а не такая, как ты, девчонка.
 

      Вдоль стены снежной крепости мерно шагают часовые.
      С деревянными винтовками, немного сутулясь, они ходят навстречу один другому. Потом останавливаются у костра. Часы гулко отбивают четверти.
      Первый часовой прислушивается: должна быть смена.
      – Смена не придёт,— отвечает второй часовой, грея над огнём руки.— Никого дома не отпустят.
      – Не те времена. Теперь отпустят.
      Часовые поворачиваются. По тропке плечом к плечу шагает смена. Большие валенки в калошах чётко, с протяжкой отбивают по скрипучему снегу шаг за шагом. Караул сменяется.
      – Всё спокойно? — спрашивает третий часовой.
      – Пробежала собака. Пролетела ворона. Орда спит, и караулить нечего,— отвечает второй.
      – Порядок! — говорит первый часовой.— Комендант молодец! Комендант знает, что делает!
      – Коменданту хорошо, комендант спит под тёплым одеялом! — ворчит третий.
      – Комендант проверяет караулы...— говорит, выходя из-за куста, Тимур и, заметив смущённое лицо третьего часового, жмёт ему руку: — Ты пришёл, ты не подвёл, Гриша.— Он выпрямляется.— Встаньте по уставу! Плечи не гни! Стой свободно и гляди в оба!
      Из пролома каменной стены высовываются недоуменные лица Вовки и Юры.
      – Он сошёл с ума! Такой мороз... Брр!...— жмётся Вовка.— Вон кошка подохла. А у них опять сменяются часовые... Мне домой пора. Отец ничего, а бабка вредная, и она может стукнуть по затылку.
      – Вот тебе и разведка...— уныло шепчет Юрка.— Эх, заложить бы под стены крепости хорошую бомбу!
      – Бомбу?! — Вовка оглядывается, и заметив драный валенок на снегу, хватает его: — Отвлекай часовых! Засекай время! Бомба сейчас будет брошена!!!
      Вовка и Юрка крадутся к стенам крепости.— Стой! Кто идёт? — кричит третий часовой.
      К нему подбегает четвёртый. Оба настороженно вглядываются в темноту. А в этот момент с другой стороны перелетает через стену крепости и падает на снег драный валенок.
      Не заметив его, часовые ходят опять чётким шагом вдоль стены.
 

      Тревожно раскинувшись, бормочет что-то в полусне Саша. У него жар. Температура поднимается всё выше и выше.
      Стена над Сашиной кроватью увешана деревянным оружием. На столе у изголовья — цветок в стакане и коробочка. У коробочки замерли два оловянных часовых. Дальше, на краю стола, выстроился целый отряд.
      Саша приоткрывает блестящие от жара глаза и смотрит на своих солдат. И вдруг оба часовых точным движением сходят со своих подставок и, приподняв с полу приклады винтовок, чеканным шагом идут навстречу один другому вдоль охраняемого пространства. Саша улыбается. Но вот лицо его насторожилось. Быстрым движением поворачиваются оловянные часовые, перехватывают винтовки наизготовку, приклад к плечу. Пятятся. Смешным клубочком один за другим подымается дым выстрелов. Часовые выхватывают из-за пояса бомбы, бросают их. Беззвучно вспыхивает огонь, вздымаются клубы дыма.
      А когда молочный дым рассеивается, над поваленными часовыми протягивается чья-то рука, открывает коробку и достаёт записку. Это нянька. Торопливо суёт она записку в карман и оборачивается. У дверей стоит Нина в пёстром халатике и тихо говорит:
      – Анна Егоровна, идите, я посижу... Мне всё равно не спится.
      Нянька поправила Саше подушку, вышла и, прикрыв за собой дверь, торопливо разворачивает записку. На её лице недоумение. Это чистый белый лист, без единой буквы.
      А Нина взяла со столика термометр, покачала головой, подняла опрокинутый пузырёк и присела на край кровати. Подняв откинутую, сжатую в кулак руку
      Саши, она замечает в кулаке бумажку, разнимает Саше пальцы, берёт записку и читает: «Милая Нина, береги детей. Расти и сама. Прощай. Вернусь — всё хорошо будет. Степан».
      Лицо Нины загорелось волнением и улыбкой. Она положила записку в коробку, опять поставила около неё двух оловянных часовых. И, благодарная, опускает голову на грудь Саше.
 

      Часовые у стен снежной крепости прислушиваются к звону башенных часов.
      – Должна быть смена,— говорит один.
      – Смена не придёт. Их дома не отпустят,— возражает другой.
      – Не то время. Теперь отпустят.
      И тут же оба часовых поворачиваются, услышав мерный, чеканный топот тяжёлых шагов по скрипучему снегу. Идут Коля Колокольчиков и ещё один мальчик, укутанный с головы до ног.
      Караул сменяется у раскрытых ворот. Вдруг Колокольчиков бросается внутрь крепости, поднимает драный валенок и, заикаясь от волнения, кричит прямо в растерянные лица часовых:
      – Ротозеи! Я пост не приму! Я доложу об этом коменданту!
 

      На снежной лесной поляне всё перекорёжено. Возвышается какое-то полуразрушенное железобетонное сооружение. Лежит вверх колёсами пушка.
      Лыжник в белом халате пересекает поляну и ныряет в чащу леса. Его окружают чёрные деревья, зубья скалистых камней. Вокруг угрюмая тишина.
      Лыжник бежит. Зацепил халатом за сук, рванул, остановился и снимает халат.
      Сверху раздаётся вдруг каркающий голос:
      – Гляди под ноги, не задень провод!
      Лыжник поднимает голову и видит наверху в ветвях артиллерийского наблюдателя. У него резкое лицо, орлиный нос, на шее — бинокль, в руке — телефонная трубка.— Ворон-птица! Капитан Максимов у вас на батарее? — спрашивает лыжник.
      Наблюдатель резко, как крылом, махнул рукой, показывая направление, и поднёс бинокль к глазам.
 

      Внутри полуразрушенного финского дота два красноармейца и шофёр Коля пьют чай на дощатом столе возле железной печки.
      Телефонист принимает телефонограмму, записывает и через ровные промежутки повторяет:
      – Давайте... давайте...
      Коля вынимает из кармана бумагу, спички, махорку и оловянного солдата. Он ставит солдата на стол и, свёртывая цигарку говорит:
      – Война нелегка. Жена далека. Кругом шинели летят шрапнели. Давай, солдат, табаку покурим.
      Красноармеец-башкир отхлёбывает чай и усмехается:
      – Большой человек с маленький игрушка играет... Смеяться можно.
      – Смейся,— отвечает Коля.— Это солдат волшебного войска... Не понимаешь? Ну, как бы по-вашему?... Колдун, что ли?
      – Жулик? Так будет?
      – Эк, хватил не по той мишени... Этого солдата мне подарил один генерал. У него солдат учёный: он говорить умеет. Скажи, солдат, почему Абдул Муртазин пьёт чай без сахару?
      Коля пускает густой клуб дыма, который почти закрывает его лицо, и тонким голосом сам отвечает:
      – Стоял в секрете и съел на рассвете.
      Второй красноармеец хохочет. Телефонист грозит всем кулаком.
      – Он у меня ещё и не то может! — гордо говорит Коля и снова наклоняется к оловянному солдатику.— Раз, два, три, четыре, пять! — Он дунул, окутал солдата густым клубом дыма и заканчивает, обращаясь к башкиру: — Можешь сахар получать!
      Дым рассеивается. Рядом с алюминиевой кружкой башкира лежит кусок сахару.
      Башкир добродушно улыбается...
      Отодвинулась рогожа, заменяющая сорванную дверь. В клубах пара входит капитан Максимов. Все встают.
      Рогожа опять отодвинулась, входит лыжник. Его халат перекинут через руку. Лыжник подаёт пакет и рапортует:
      – Товарищ капитан, посыльный лыжник штаба батальона Егоров прибыл в ваше распоряжение.
      Максимов пробегает глазами бумагу.
      – Почему вы без маскировочного халата?
      – Зацепил, разорвал. Сейчас чинить буду. Товарищ капитан, вам от жены телеграмма. Попала на третью батарею случайно. Распечатана потому, что, меняя позицию, третья батарея передала её по телефону на вторую.
      Лыжник передал телеграмму, отошёл и греет руки у железной печки.
      – Мне... от жены? — удивлённо переспрашивает Максимов, читает, улыбается и показывает телеграмму шофёру Коле.
      Коля читает: «Саша поправляется, опять собирается штурмовать крепость. Мы для раненых устраиваем ёлку. Все целуем. Жена Нина».
      Капитан, показывая карандашом на подпись, тихонько говорит:
      – Женя, Нина.
      И быстро пишет что-то на телеграмме. Лицо его лукаво.
      Красноармеец-башкир улыбается чуть хвастливо:
      – У меня дома в Уфе тоже жена есть. Она мне тоже смешной писем пишет.
      – Врёшь, врёшь! — говорит второй красноармеец.— Никакой жены у тебя нету...
      – Невеста есть в Стерлитамаке, Лола зовут,— задумчиво и безобидно отвечает башкир.— Она мне тоже смешной пишет.
      Максимов кладёт телеграмму в конверт и протягивает его Коле:
      – Не забудьте сегодня отправить. Телефонист, окончивший приёмку, молча передаёт
      капитану исписанный лист, подходит к печке, греет руки и, усмехаясь, спрашивает у лыжника:
      – А у тебя есть Лола?
      – Лолы у меня, я прямо скажу, нету,— отвечает лыжник.— Лола у меня после войны будет.— Тебя убьют, потому что ты бегаешь без маскировочного халата,— строго говорит телефонист.
      Лыжник усаживается, расправляет халат, достаёт, иголку и говорит серьёзно:
      – Убьют? Тогда, конечно, никакой Лолы не будет... Капитан Максимов, прочитав телефонограмму, приказывает шофёру:
      – Приготовьте машину. Едем в штаб участка. Коля подтягивается:
      – Есть приготовить машину, товарищ капитан!
      – Товарищ посыльный,— спрашивает капитан Максимов у лыжника,— по опушке леса вдоль озера дорога не под обстрелом?
      – Я проскочил, было тихо, товарищ капитан... Но я что? Тень... стрела... заяц...
      – Заяц? — усмехается телефонист.— От таких зайцев волки на деревья скачут!...
 

      Через лес пробираются два дозорных финских лыжника. Что-то услыхали, насторожились и направились к дороге, по которой едут в штаб капитан Максимов и шофёр Коля.
      Максимов молча смотрит вперёд. Коля говорит, не поворачиваясь к нему, глядя на дорогу:
      – Разрешите, товарищ командир, спросить? Почему вам дома картина у Нины не понравилась? А мне понравилась. Люди идут, цветы несут. Ребятишки по хорошей дороге на палках скачут. Весело...— Коля вертит рулевую баранку, машина прыгает.— А это разве дорога? Погибель! — говорит он, меняя тон, и искоса смотрит на озабоченное лицо Максимова.— Вы бы что-нибудь, товарищ командир, сказали... Очень мрачная вокруг территория.
      А вокруг действительно мрачно: угрюмый лес, чёрный скелет сгоревшей избы, обломки скал, расщеплённое дерево, причудливо-уродливые фигуры из снега.
      – Да, на картине дорога красивая,— задумчиво говорит Максимов.— Только очень ровная, гладкая, без задержки, без боя...
      – Как — без боя! — восклицает Коля, резко меняясь в лице, даёт тормоз и хватает пулемёт.
      Взрыв, дым.
      Коля в снегу. Ручной пулемёт лежит стволом на пне, и, перед тем как нажать на спуск, Коля кричит:
      – Как — без боя? Нынче без боя дорог не бывает!
      Мчатся на лыжах белофинны. Капитан Максимов стреляет. Коля даёт очередь в полдиска.
      В небе внезапно появляются два самолёта, на крыльях у них красные «звёзды». — Настороженно смотрит вниз наблюдатель. Вдруг он делает резкое движение: он увидел, как внизу, на дороге, отряд лыжников окружает крохотную машину. Стремительно и круто ложатся самолёты на крыло.
      Один из финнов бросает ручные гранаты. Коля падает навзничь. Максимов хватает пулемёт и даёт по финнам очередь. Потом он смотрит на пустой диск и стреляет из нагана в затвор пулемёта.
      Стремительно нарастает рёв моторов: низко пролетая над дорогой, самолёты бьют сверху по финнам. Максимов тянет за плечи Колю. Тот неподвижен. Капитан становится на колени и, достав из простреленной сумки индивидуальный пакет, бинтует голову Коли. «Закончив перевязку, он встаёт, сдёргивает шинель с убитого финна, потом другую, третью и закутывает ими Колю. Потом становится на лыжи и, взглянув на компас, уходит.
      Улетели своим путём самолёты. На дороге остались исковерканная машина и убитые белофинны. Близ дороги, укутанный шинелями, лежит Коля.
      А капитан Максимов мчится на лыжах под гору через лес. Внезапно он спотыкается и со всего размаха летит в снег. Лыжа сломана пополам. Максимов стоит по пояс в снегу и рассматривает сломанную лыжу. Отбросил её, прислонился к дереву и ест снег.
 

      По дороге идёт, покачиваясь, башня с пушкой — бронемашина. Позади ещё три. И на всех на них красные звёзды. Водитель первой машины смотрит через узкую щель бойницы и видит, что на пустынной дороге рядом с убитыми финнами валяются полузанесенные снегом обломки легковой машины капитана Максимова. Броневик останавливается, выскакивают красноармейцы. Коля услышал шум. Он приподнялся, открыл глаза и озирается. Рядом с ним лежит на снегу перчатка капитана.
 

      Раздаётся громкий звонок. Это началась большая перемена. В школе обычная суматоха. В углу шепчутся две девочки — это Катя и Женя Александрова.
      Женя Максимова поймала за руку и теребит Вовку:
      – Ты зачем утром опять в пальто к Саше ввалился? Он болен, к нему нельзя... Я знаю, я сама санитарка.— Она показывает на значок.
      – Да... Но было спешно! Было важно! Было очень срочно нужно!
      – «Спешно, срочно, важно, нужно»,— скороговоркой передразнивает Женя.— Я попрошу Юру или Петьку, чтобы они тебя срочно поколотили.
      Вдруг, заметив шепчущихся девочек и как бы не веря своим глазам, изумлённая Женя медленно выпускает руку Вовки, который улепётывает прочь. Но тут же его крепко хватает за руку Тимур.
      – Стой прямо! Ногами не дрыгай и гляди мне в глаза! — холодно говорит он.
      – Ну, глянул,— робко отвечает Вовка.
      – И что ты там видишь?
      – Ну, ничего... Синяк вижу, царапину...
      – Не туда смотришь, смотри глубже...
      – Ну, круги вижу... Зрачок, дырку...
      – Ты видишь в моих глазах гнев! Кто высыпал ведро золы, а вчера бросил валенок и мёрзлую кошку за стены нашей крепости? Ага, молчишь! — Он хочет дать Вовке щелчка, но раздумал и усмехнулся.— Исчезни! Здесь нейтральная территория, но смотри не попадись мне на поле боя!
      Тимур отпустил руку Вовки. Вовка мчится прочь и тотчас же попадает в лапы Юры.
      – Стой! О чём ты шептался с Тимой Гараевым? — спрашивает Юра.— Ага, измена! Ты замышляешь предать родной двор и переметнуться к нему на чужбину!
      – Нет, он не задумал на чужбину, но он хвастун и он надоедает больному Саше,— с презрением говорит Женя Максимова.— Юрка! Значит, решено! Устроим для раненых ёлку?
      Юрка поворачивается к Вовке:
      – Ты смотри, пока об этом молчок!
      – Я, братцы, никому... Я человек-камень... Человек-могила!
      Женя Максимова подскочила к Кате и дёрнула её за руку:
      – С кем это ты всю перемену шепталась?
      – Это Женя Александрова, одна девочка из шестого «Б». И она мне рассказывала, какое шьёт к ёлке платье...
      – Знаю я эту Александрову. Я стояла, я тебе мигала, моргала, а ты... Какое у неё платье? Из материи или из бумаги?
      – Она не велела говорить... Она говорит, что ты задавала и что ты вместо неё просунула не в очередь пальто в раздевалке.
      Женя остолбенела, потом всплеснула руками и говорит, задыхаясь:
      – Я задавала? Я не в очередь? Вот клевета, какой ещё не было на свете!
      В это время гремит звонок, и Женя меняет голос на обыкновенный:
      – Катя, не верь: никуда и ничего я не просовывала. Она удивлённо смотрит и видит, что Женя Александрова подошла и взяла Тимура за руку. Оба они смеются.
      – Подумаешь, принцесса крепостного гарнизона! — говорит Женя с гримасой.— Саша выздоровеет, крепость возьмёт, а их поколотит.
      – Что ты, что ты! Какая принцесса? Она дочь броневого командира...
      – Я сама дочь артиллерийского капитана, и это я, а не она придумала устроить для раненых ёлку.
      – Ну, вот ты и задавала! Женька, сознайся, ну чуточку, ну вот столечко, а всё-таки задавал очка.
 

      В комнате отдыха, в отделении для выздоравливающих прифронтового лазарета, сидит за столом шофёр Коля в халате; с повязкой на голове. Перед ним скомканная бумага и конверт. На столе стоит оловянный солдатик. Коля что-то чертит на белом листе бумаги. Обращаясь не то к сидящему напротив с книгой раненому, не то к солдату, он говорит:— Когда я закрою глаза, чудная встаёт передо мной картина... Тепло... светло. Идут люди, а также ребятишки и красивые девушки. Песни поют... Несут цветы... Лимоны там, фрукты разные. Весело! А дорога перед ними...— Он зажмурился.— Дорога... лети, вертись, как круглый шар по бильярду! — Коля смотрит на лист бумаги, на нём довольно точно воспроизведена по памяти картина Нины, но человечки нарисованы очень смешные: очень уж широко открыты их поющие рты, слишком пышны в их руках букеты, и слишком беспечны их весёлые лупоглазые лица.— И вот, когда возникает передо мной эта чудесная картина, то сразу представляется мне ещё другая дорога: разбитая «эмка», дым, пустые обоймы. И на снегу перчатка капитана, который укутал меня шинелями, чтобы я, Башмаков, не сдох и жил для общей, а отчасти и для своей пользы...
      Раненый удивлённо поднял от книги глаза на Колю и смотрит, как тот говорит, обращаясь теперь только к игрушечному солдатику:
      – Странно! И что мне эта картина? Картон... Краска... Звук далёкой музыки... Вроде как и ты, смешной солдат, чужая тень, простая оловяшка... Так почему же, когда я смотрю на вас, сжимается у меня за людей сердце?...
      – Потому, что ты сидишь с утра за бумагой,— говорит раненый с книгой.— Сейчас я позову сестру, и она отберёт у тебя ручку и чернила.
      Коля торопливо принимается писать снова. Двое раненых играют в шашки; один, сидя в кресле, тренькает на мандолине и тихонько напевает:
       Письмо придёт — она узнает,
       На щёку скатится слеза...
       Горько-горько зарыдают
       Её прекрасные глаза...
      Коля отрывается от письма и говорит раненому:
      – Прошло всего четыре дня, а мне кажется, что прошло четыре года.
      Он задумался. Потом опять заговорил не то с раненым, не то сам с собой.
      – Когда я вступал в партию, меня один человек спрашивает: «Чего тебе впереди надо?» Я отвечаю: «Чего всем людям: счастья...» Он говорит: «Про это в программе не написано. Наша цель — социализм и далее коммунизм в развёрнутом виде. А счастье — понятие неопределённое и ненаучное...» — «Нет,— говорю я,— для отдельного типа действительно так. Кто его угадает, что ему в жизни надо? Одному — жена, другому — изба, третий на рояле играть любит... Но чего всем людям вместе надо, это и научно определить возможно».
      Медицинская сестра проходит мимо:
      – Товарищ Башмаков, что вы бормочете? Оставьте чернила и бумагу. Идите гулять или играть в шашки.
      – Шашки — пустое развлечение. Это игра не для моего характера. Сестра, как бы мне получить из цейхгауза вещи? В гимнастёрке лежит неотправленное письмо капитана.
      – Вещи и документы вы получите послезавтра, когда пойдёте в отпуск.
      Сестра уходит, и Коля снова обращается к раненому:
      – Доктор сказал: «Странный случай в медицине. Если обыкновенного человека стукнуть по голове, он дуреет. В вас же швырнули бомбой, ударили головой о дерево, а вы сидите и рассуждаете, как настоящий философ».
      – Он пошутил. Это он сказал для ободрения духа.— Раненый показывает на рваную бумагу: — Вот ты уж десять раз письмо рвёшь и опять пишешь... Это разве философия? Это дурь!
      – Я пишу семье моего погибшего начальника... Я пишу: «Девушка, зачеркните на вашей картине цветы. Капитан был прав, и нынче без боя дороги не бывает».
      Раненый пожимает плечами:
      – Доктор определённо пошутил. Случай в медицине самый обыкновенный...
      Сестра подходит и говорит твёрдо:
      – Больной Башмаков, оставьте ручку и чернила. Идите гулять. Отдыхайте или играйте в шашки.
      Коля торопливо берёт конверт, вкладывает в него исписанный лист бумаги и пишет адрес: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Лично для Нины». Быстро подходит он к стоящему тут же в комнате почтовому ящику. И мгновение медлит.
      Раненый с мандолиной громко запевает:
       Письмо придёт — она узнает,
       На щёку скатится слеза...
      Коля рывком бросает письмо в щель почтового ящика.
      Играющие в шашки с треском заканчивают партию. Раненый, который читал, захлопывает книгу. Все они разом, дружно подхватывают:
       И гор-р-рько-горько зарыдают
       Её прекрасные глаза...
 

      Нина сидит на кровати около Саши. Она берёт его за руку и говорит:
      – Женя в школе, няня в магазине. Я вернусь скоро. Саша, я прошу тебя, к окну не подходи близко...
      – Женька моих голубей не кормит. И там кто-то их к своему окну переманивает.
      – Хорошо, я буду их кормить сама. Ты мне веришь?
      – Почему папа не ответил на твою телеграмму?
      – Почему? Очень просто: они, вероятно, перешли в наступление, и телеграмма его не застала на старом месте.
      – А где у него было старое место?
      – Я не знаю... Ну, где-нибудь в лесу,— Нина улыбается,— под ёлкой. Ты, Саша, сам командир и это дело лучше меня знаешь.
      – Да, конечно,— благодарно улыбаясь, говорит Саша.— Они перешли в наступление. И я перейду в наступление тоже. Иди. Я тебя люблю, Нина.
      Нина ушла, Саша подошёл к окну, поцарапал по заснеженному стеклу пальцем и сделал круглую дырочку. Прилетают голуби и усаживаются на карниз окна.
      В это время раздаётся звонок. Саша выходит в переднюю и видит, как сквозь щель просовывается письмо. Он поднял его и бежит в свою комнату. На лице его волнение. Он повёртывает письмо. Глядит на свет. Ему очень хочется вскрыть письмо. Но на конверте подпись: «Лично для Нины».
      Саша кладёт письмо на подоконник и стоит у окна. Вдруг он замечает, что к одному из окон в стене высокого дома напротив слетаются на снежный карниз голуби. Через форточку просовывается рука и сыплет крошки голубям. Голуби клюют. Тогда Саша в гневе поворачивает рукоятку оконного запора и распахивает обе рамы. Пар врывается в комнату. Саша высовывается из окна, шарит, по подоконнику и тянет тряпку. А тряпка зацепила и тянет письмо. Тянет и оловянных солдатиков.
      Саша кричит:
      – Это кто моих голубей переманивает?
      Снизу, со двора, удивлённо наблюдает за Сашей Коля Колокольчиков.
      Саша швыряет тряпку. Летит вниз письмо, и падают солдатики. Перегибаясь, с отчаянием смотрит Саша вниз, но письма не видно. Он поднял голову и замер, потому что в окне напротив он теперь видит изумительной красоты девочку. У неё белые, падающие кольцами на плечи локоны. Волосы схвачены обручем, от которого расходятся мерцающие лучи. На ней лёгкое, как дымка, усеянное звёздами платье, и она пальцем показывает куда-то вниз. Там, внизу, за уступом, невидимое Саше, лежит письмо.
      Саша высовывается глубже. Но тут в комнату вбегает Нина, хватает за плечи Сашу, оттаскивает от окна и закрывает рамы. Саша бросается в переднюю. У дверей Нина его задерживает.
      Саша бормочет:
      – Оставь! Пусти!... Я уронил за окно письмо... Это письмо с фронта, от Коли, про папу...
      – Сашенька... Саша... Мы письмо сейчас найдём. Мы его разыщем...
      Саша, сразу ослабев, прижимает голову к груди Нины, глаза его закрываются, он бормочет:
      – Письмо лежит в снегу... там в окне девочка, она звезда... Она вам покажет... Она его видит...
      Нина в недоумении.
      А загадочная девочка всё ещё смотрит через морозное окно. Вдруг она что-то внизу увидела и всплеснула руками.
 

      Саша лежит в постели. Снова его томит жар. Температура снова все растёт и растёт. Неподвижно стоит в углу комнаты целый полк оловянных солдатиков, лежит на ковре у дверей котёнок. И вдруг чётким движением все солдатики сходят со своих оловянных подставок, маршируют и поют:
       Спит, тревожным сном объятый,
       Наш начальник до утра.
       Оловянные солдаты,
       Нам в поход идти пора.
       Сон его не потревожа ,
       Разумеется само,
       Отыскать ему поможем
       Очень важное письмо.
       Тра-та . Тра-та . Тра-та-та-та .
       Снега, сугробы и леса…
       Оловянные солдаты
       Разошлись на полчаса
      При этих словах всё войско разделяется на несколько отрядов, которые вполоборота расходятся в разные стороны.
 

      С винтовками наизготовку, по пояс в снегу торчат возле рваного валенка оловянные солдатики.
      Стоит Тимур, рядом с ним — Коля Колокольчиков. В руках у Тимура распечатанное письмо.
      – Оно лежало здесь...— показывает Коля и видит солдатиков.— Смотри, куда свалились из окна оловянные солдаты.— Он поднимает их.
      – Зачем ты письмо распечатал? — спрашивает Тимур.
      – Оно намокло и в кармане отклеилось. Я иду — дай, думаю, отнесу. А потом иду — дай, думаю, прочитаю.
      – Это письмо тревожное. Письмо неясное. И я ещё не знаю, нужно ли, чтобы такие письма доходили по адресу...
      Тимур быстро прячет письмо в карман, потому что подходит нянька.
      – Эй, вояки! Вы здесь ничего не поднимали? — спрашивает она.
      – Да, они упали из вашего окна,— говорит Коля и протягивает солдатиков.— Это ваши солдаты?
      – А больше ничего? Письма в снегу не было? Мальчики молчат.
      – Он бормочет: «Голубая звезда, она письмо видела»,— задумчиво говорит нянька.— Бред, температура... Какое письмо? Какие звёзды? А может быть...— Тут нянька пристально смотрит на мальчиков.— Вы глядите, я правду всё равно узнаю!...
 

      В кровати сидит Саша с книгой «Прорыв танками укреплённой полосы». Рядом с Сашей — Вовка. Саша читает:
      – «После того как тяжёлые танки пройдут предполье, старший артиллерийский начальник должен перенести всю мощь огня в тыл, препятствуя продвижению вражеских резервов...» — Он бросает книгу.— Нет, это нам никак не подходит...
      – Может быть, подойдёт где-нибудь в другом месте...,— нерешительно говорит Вовка и листает книгу.
      – Нет, и в другом месте не подойдёт тоже... Но крепость должна быть взята и разрушена! Прикажи Юрке поставить людей на лыжи, запасти лестницы, щиты, крюки, верёвки...
      – Да, но ты сначала не хотел этого сам. Кто велел гнать инженерную роту? Кто сказал, что мы не плотники, не столяры, а казаки?
      – «Казаки, казаки»! У казаков разведка, а у нас?... Неужели нельзя узнать, что этот комендант нам еще приготовил?!
      – Я тебе говорю, он сумасшедший. Часовые сменяются вторые сутки, а за стенами что-то стучит у них, колотит,— уныло отвечает Вовка; и тут же радостно вспыхивает: — Есть идея! Молчи и не спрашивай. Я направлю в крепость свою агентуру.
      – Какая беда, что я болен! Наступайте! Вызовите на помощь мальчишек из дома тридцать шесть, из сорок четвёртого. Мы им осенью помогали. Достаньте рогожи, доски! Нападайте, когда темно, к ночи... Нам стыдно! Их мало, а они над нами смеются и зовут нас то «Дикой дивизией», то «Большой ордой»... Нет папы! Был бы папа, он бы подсказал, посоветовал. Вовка, будь другом...— Саша показывает на окно: — Разыщи, чья там квартира. Там у окна сидела девочка. Она как звезда, в волосах искры, сама голубая. И кто со снега письмо про папу взял, она видела.
      – Да! Но в этот дом ход... совсем с другого квартала: надо через парк, мимо крепости. А как её, девочку, зовут?
      – Ну вот, кабы я знал! А ты спроси: не у вас ли живёт вот такая?
      Саша пробует показать, как выглядит девочка: делает надменное лицо, крутит от головы к плечам пальцами, изображая локоны.
      – Такая? — Вовка повторяет Сашины движения, потом неуверенно говорит: — Да, но если я даже найду квартиру и стану спрашивать, не живёт ли здесь вот такая, то жильцы очень просто могут подумать, что я какой-нибудь ненормальный.
      – Ну и пусть подумают. Экое дело!
      – Обидно. Кроме того, меня по дороге изловят часовые из крепости.
      – Так ты не пойдёшь? Для товарища? Ты трус!
      – Кто, я? — Вовка смотрит на увешанную деревянным оружием стену.— Дай мне какую-нибудь саблю! — Снимает одну, гнёт, швыряет.— Не та сталь... Вот эту. Дай пистолет.— Снимает со стены пистолет, важно жмёт Саше руку.— Прощай!
      Вовка уходит, но в дверях поворачивается:
      – Вот такую? — Он чертит вокруг своей головы звезду и локоны.— Засекай время! Я тебе приволоку эту звезду сюда... За волосы!
 

      Через четверть часа Вовка выводит во двор свою маленькую, четырёхлетнюю сестрёнку. Она похожа на шар. На руках её большие варежки, а на ногах неуклюжие валенки.
      Вовка вынимает руку из кармана:
      – Смотри. Это конфета...— Он вынул вместо конфеты чернильную резинку, увидел и запнулся.— Гм... Это не конфета. Но здесь будет конфета. Одна, две... Четыре! Иди вот туда.— Он показывает в сторону крепости.— Видишь стены, ворота? Иди, Махай прутиком, как будто бы ты гуляешь, а сама пой песню: «Тра-ля-ляй, тра-ля-ляй...» Они тебя не тронут. А ты смотри, в ворота заглядывай! Потом всё мне расскажешь. А потом я тебе за это дам... ну, там увидим что... смотря по заслугам. Иди! А мне,— он вздохнул,— звезду искать надо.
      Вовка задирает голову на стену, восьмиэтажного дома и считает окна:
      – Первое, второе, третье, три уступа, два балкона, окно снизу третье, сбоку шестнадцатое. Раз два! Засекаю! — Он взмахивает саблей, оборачивается и видит перед собой вооружённого Колю Колокольчикова.
      – Я дозорный крепости Колокольчиков. Кто ты? — холодно спрашивает Коля.
      – Я... Вовка...
      – Что у тебя в руке?
      – У меня? У меня палочка.
      – Врёшь, это сабля. Стой и защищайся!
      – Очень странно. Вы, кажется, хотели... перемирие...
      – Мир для воинов, а не для диверсантов! Ты же ночью забросил к нам в крепость мёрзлую кошку, а кто-то недавно высыпал за стену ведро с золой. За это мы должны тебя уничтожить!
      – Золу не я. Это Юрка.
      – Юрка будет уничтожен особо, а ты особо! Коля вынимает саблю, но тут же растерянно оглядывается, отскакивает и убегает прочь, потому что с метлой в руке к ним приближается дворник. Он басовито кричит вдогонку Коле:
      – Ты... разведка! Со двора выметайся! Вы меж собой воюйте, сражайтесь, но у меня чтобы все стёкла целы были!
      Завидев приближающуюся Женю Максимову, Возка нахохливается и важно суёт саблю за пояс.
      – Трус! Так я тебя и испугался. Жаль только, что помешал дворник... Женя, возьми мою сестрёнку. Пойдите с ней вон там погуляйте. Очень интересно. Вон стоит комендант Тимка. Ты подойди к нему и что-нибудь тыр...быр...тыр. Ну, ты умеешь... А я тихо, как тигр, проскочу мимо крепости.
      Женя берёт за руку девочку и критически оглядывает Вовку:
      – Ты не тигр, а ты просто смешной ушастый кролик.
 

      На небольшой площадке около парка толпится народ: здесь продают ёлки. Меж деревьев, направо от дороги, видна снежная крепость. За нею стена ограды большого дома. В сторонке стоят Катя и Женя Александрова.
      – Ты Женя, и она Женя,— говорит Катя.— Я вас помирю. Она очень хорошая. Её отец тоже на фронте... И мы решили устроить для раненых ёлку.— Катя оборачивается и резко спрашивает подошедшего к ним вплотную Тимура: — Тебе что надо?
      – Это Тимур, мой товарищ,— говорит Женя и тихо предупреждает Тимура: — «Большая орда» готовит к штурму лыжи, крюки, палки.
      – Знаю.
      – Ты всегда всё сам знаешь! — слегка обижается Женя и, увидев приближающуюся к ним Женю Максимову, отворачивается.
      – Ты что? — удивляется Тимур.
      – Это идёт одна девчонка. Ты её, кажется, тоже знаешь...
      – Это идёт Женя Максимова. Знаю.
      Он тянет Женю Александрову за собой, но она вырывает руку. Тимур подходит к Жене Максимовой. Они дружески здороваются.
      – Тимур определённо помешался,— говорит Женя Александрова Кате.— Он ведет её в нашу крепость, а она всё расскажет своему брату!
      Тимур подводит Женю Максимову и Вовкину сестрёнку к прекрасной снежной крепости с фортами, башнями и зубцами. За ним идёт и Катя.
      На одной из башен развевается флаг — звезда с лучами. Ниже, в стене башни, часы — это вправленный в снег будильник. Над часами решётка. У ворот крепости стоит часовой. Внутри деловито суетится гарнизон. На уступах стен возвышаются пирамиды снежных снарядов. Между зубьями самодельный зеркальный перископ. В углу стоит что-то громоздкое, тщательно укутанное рогожей. Горит костёр, над костром котелок... Коля Колокольчиков торопливо пьёт из кружки чай и ест булку. У огня лежит большая собака.
      Тимур показывает девочкам какое-то замысловатое орудие. Казённая часть его — это косой, покрытый льдом лоток, по которому уложены цепочкой круглые снаряды. Справа колесо с рукояткой. По ободу колеса широкие стальные пластинки. Это автопушка. Около неё возятся артиллеристы. Знакомя с ними девочек,
      Тимур называет номера расчёта: замковой, наводящий, подающий, заряжающий.
      – Сколько? — показывая на орудие, спрашивает Тимур.
      – Проверял по часам: сто двадцать выстрелов в минуту,— отвечает замковой.— Была одна задержка — перекос снаряда. Но это вина их,— он показывает в сторону мальчишек, которые лепят снежки,— а не наша.
      Замковой поворачивает круг, стальная пластинка оттягивается. Снаряд скользит по лотку и становится перед казённой частью. Пластинка с треском срывается, снаряд вылетает. На его место стал другой, потом третий, четвёртый.
      Целая очередь снарядов пролетает над головой Вовки, который осторожно крадётся по тропке через парк. Вовка присел. А замковой в крепости даёт ещё несколько выстрелов, к полному восхищению Жени и Кати. Только маленькая Вовкина сестрёнка, не обращая ни на что внимания, опасливо смотрит на большую собаку.
      Женя видит сооружение, покрытое рогожей. Хочет его приоткрыть. Но Тимур быстро задёргивает рогожу:
      – Простите, но этого нельзя. Это наша военная тайна.
      Резкий свисток прерывает Тимура: часовой заметил пробирающегося меж деревьев Вовку. Часовой хватает снежок. Но Вовка уже за забором.
      – Это сигнал,— говорит Тимур.— Теперь я попросил бы женщин с территории крепости удалиться.
      Женщины — Женя и Катя — с достоинством откланиваются. Маленькая девчурка, не опуская недоверчивых глаз, опасливо кланяется собаке.
      – Послушай,— говорит Женя,— почему ты с нами так разговариваешь? Какие мы женщины? Какая территория? Какая тайна? Ты над нами смеёшься!
      С лица Тимура сходит суровая маска. Теперь это обыкновенное лицо задорного мальчугана, он улыбается.
      – Я смеюсь, но не над вами. Мне весело. Твой брат — наш враг, и им не взять нашу крепость ни за что на свете! Что свистишь? — обращается он к часовому.
      – Шпион проскочил. Вовка Брыкин.— А Вовку надо изловить и вот на этой башне повесить! — говорит Тимур.
      Но Вовка в это время уже поднимается по чужой лестнице. Немного помявшись на площадке у двери, он звонит. Высовывается здоровенный дяденька и молча ждёт вопроса.
      – Скажите, пожалуйста, не живёт ли здесь одна девочка? — спрашивает Вовка.
      Дяденька хладнокровно оборачивается и зовёт басом:
      – Варвара... тебя спрашивают.
      Выходит очень маленькая девчурка в белом передничке, с вымазанными мукой руками. Она отряхивает муку, потирая одной рукой о другую, и спрашивает:
      – Ты ко мне, мальчик? Я занята.
      – Это не то. Это с другого подъезда,— пятится Вовка и мчится вниз по лестнице.
      Девчурка пожимает плечами, улыбается:
      – Он меня, кажется, испугался.
      Вовка останавливается перед другой дверью и звонит. Дверь осторожно отворяется. В щель просовывается рука. Рука хватает Вовку и бесцеремонно втаскивает в тёмную прихожую. Худенькая старушка теребит Вовку:
      – Я тебя пустила на полчаса, а тебя нет два часа! Разбойник! Ты хочешь моей погибели!
      – Нет, тётенька, я совсем не хочу вашей гибели,— заикаясь, лепечет Вовка.
      – Ты кто? — изумляется старушка и зажигает свет.
      – Я, тётенька, хотел спросить... нет ли тут у вас одной девочки!
      Старушка выталкивает Вовку за дверь:
      – Нет у нас никакой девочки! Хватит нам и одного мальчика!
      Вовка снова пускается на поиски и звонит у третьей двери. За дверью слышна музыка. Кто-то играет на аккордеоне. Дверь распахивается — перед Вовкой стоит Женя Александрова. На ней просторный длинный халат.
      – Тебе что? — спрашивает Женя.
      – Я хотел спросить... Не живёт ли здесь одна девочка?
      – Я живу. Я девочка.
      – Ты? А нет ли какой-нибудь ещё в другом роде? — говорит Вовка, критически оглядывая Женю.
      – Девочки в другом роде не бывают,— усмехается Женя.— Девочки все в одном роде.
      – Это конечно. Но я хотел спросить... нет ли у вас тут такой... покрасивей?
      – Ты глуп, и что тебе надо, я не понимаю! — вспыхивает Женя, захлопывает дверь и уходит в комнату.
      Там её сестра Ольга играет на аккордеоне и тихонько поёт:
       Лётчики-пилоты... Бомбы, пулемёты.
       Вот и улетели в дальний путь...
      Ольга кладёт аккордеон и спрашивает:
      – Женя, я не пойму: ты на Тимура сердита?
      – Не знаю... Он переменился,— с горечью говорит Женя.— Что же? Разве он на самом деле командир или начальник?
      – Я не знаю, как сейчас... Ко большим командиром этот Тимур когда-нибудь будет... Это кто приходил?
      – Приходил какой-то мальчишка, спрашивал какую-то девчонку...
      Женя сбрасывает халат. На ней замечательное, в звёздах, платье. Она подошла к зеркалу, надела белокурый в локонах парик с мерцающими лучами, расходящимися от светлого обруча.
      Это и есть та «голубая звезда», которая так нужна Саше.
 

      В коридоре военного учреждения перед каким-то командиром, подтянувшись, стоит Тимур. Рядом с военным молодой, ещё неуклюжий призывник.
      – Скажите, если человек убит, ранен или пропал без вести... об этом с фронта в письме писать можно? — спрашивает Тимур.
      – Можно, но не ну ясно! — отвечает военный.— Об этом только после проверки и кому нужно мы сообщаем сами.
      Тимур хочет ещё что-то спросить, но вдруг в глубине коридора он замечает няньку, которая идёт и осматривает на дверях таблички.— Можно, но не нужно? Спасибо! — поспешно говорит он и козыряет.— Больше мне ничего знать не надо,— чётко повернулся и вышел.
      – Товарищ, одёрните ворот, поправьте ремень,— говорит военный призывнику, показывая на уходящего Тимура.— Смотрите, как нынче мальчишки-пионеры ходят...
      Тем временем нянька, найдя нужную комнату, разговаривает там с военным о Максимове.
      – Значит, Степан не убит? — спрашивает нянька. Военный сочувственно и огорчённо пожимает плечами.
      – Тогда он, может, в плену?
      – Вряд ли.— Военный быстро поправляется: — Капитан Максимов значится пока как пропавший без вести... Дети у него есть?
      – Двое.
      – Вы пришли, и я вам сказал, но детям его я бы советовал пока ничего не говорить... Да и жене не надо...
      – Жены у него нет... Невеста.
      – Невесте я бы несколько дней подождал говорить тоже.
      – Значит, без вести?
      Нянька поднимает на военного своё старое умное лицо и не то про себя говорит, не то спрашивает:
      – Война?...
      Военный, вставая, смотрит ей в глаза и, кивнув головой, твёрдо отвечает:
      – Война!
 

      Сидя за столом, заваленным ворохом бумаги, лент и лоскутков, Женя Максимова шьёт маскарадное платье. Рядом в кресле сидит Саша, ноги его укутаны одеялом. Перед Сашей стоит растерянный Вовка.
      – Ты подумай, она была в крепости и не хочет сказать нам ни слова! — с досадой говорит Вовка, показывая на Женю.
      – Я была у коменданта как гость, а не как ваш разведчик! Понятно?
      – Понятно, понятно,— сердито отвечает Саша и поворачивается к Вовке: — А что же твоя агентура?
      – Моя агентура — просто дура! Я её спрашиваю: «Что видела?» — «Собаку».— «Ещё» что?» — «У ней на лапах когти».— «Ну ладно, а ещё, кроме собаки?» — «Мальчишек видела. На них собака не смотрит, а на меня глаза уставила и зубами ворочает». Вот и поди с такой агентурой поработай!
      – Лыжи, палки, рогожи, крюки готовы?
      – Всё готово. Сегодня к ночи от крепости останется один пепел!
      – Я буду смотреть через окно. И если вы, трусы, опять отступите, я сам на улицу выскочу!
      – Кто отступит? Мы? — Вовка протягивает Саше руку: — Считай, что крепость уже разрушена! Остались обломки... угли, дым, пепел. Вороны летают. Бродят собаки, волки... и жрут трупы...
      Вовка важно уходит.
      – Ой, и до чего же хвастун этот Вовка! — почти восхищённо говорит Женя.
      – Женя, когда от папы последняя была телеграмма? — спрашивает Саша.
      – Давно: две недели,— отвечает Женя, доставая из кармана телеграмму, и повторяет давно заученный наизусть текст: — «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Пишите чаще, как здоров Саша. Целую. Папа».
      – Пишите чаще, а сам ничего не пишет... Женя, Вовка не смог. Узнай ты, чьё это окно.
      – Ну как его узнаешь? Таких окон сто. А ход в тот дом с другой улицы... Ну, какая у окна примета?
      – Там сидят мои голуби. Там живёт такая девчонка. Она как звезда... Красавица.
      – Голубь — примета летучая. Он то здесь, то там сядет. А красавиц в нашем квартале ни одной нету,— пожимает плечами Женя и, увидев вошедшую Нину, радостно кричит: — Нина, шей скорее мне платье! Скоро ёлка, и у всех всё уже готово.
      – Нина, ты моего папу любишь? — спрашивает Саша.
      – Да. Очень! — просто и прямо отвечает Нина.
      – Тогда найди ту девочку. Она видала письмо. Оно про папу...— Сашенька, у тебя была температура, жар. Тебе, может быть, просто показалось?
      Нет! Это мне потом показалось... А сначала мне ничего не показалось...
      – Не кричи. Смотри, какой горячий...— говорит, входя в комнату, нянька.— Дед твой был солдатом. Отец — капитан. А ты... ты, наверное, будешь генералом.
      Нина внимательно вглядывается в Сашино лицо:
      – Саша, у тебя глаза блестят, лицо горит. У тебя опять температура.
      Пристально смотрит за окно Саша.
 

      Вечером, в сумерках, за сараями торопливо собирается «Дикая дивизия». В воротах домов толпятся болельщики и любопытные. В одних воротах стоит Женя Александрова, в других — Женя Максимова.
      В руках у мальчишек крюки, палки, верёвки. На снегу Лыжи. Большинство мальчишек укутано в самодельные маскировочные халаты из простыней, наволочек и передников. У некоторых на голове белые тюрбаны из полотенец. Особо великолепен Вовка. Куском материи у него закрыты грудь и живот, спина чёрная. В руке труба. В другой руке флаг с замысловатой эмблемой: разинув пасть, стоит на задних лапах полосатый тигр. Другой флаг развевается над башней крепости. На нём простая звезда с лучами — это эмблема Тимура и его команды.
      Над часами на снежной башне опускается железная решётка. Из стены выдвигаются деревянные, покрытые льдом ворота и наглухо закрывают вход в крепость. Через одну из бойниц пристально смотрит Тимур. Рядом с ним трубач, Коля Колокольчиков. У автопушки выстроился артиллерийский расчёт. Весь гарнизон наготове стоит у стен. Все спокойны, ко насторожены. В углу торчит какое-то сооружение, закутанное рогожей.
      К крепости пробираются через кусты парка мальчишки «Дикой дивизии». Меж деревьев осторожно движется отряд лыжников. По пояс в снегу волокут мальчишки приставные лестницы.
      Тимур повернулся, взмахнул рукой. Ребята из его команды сдёргивают рогожу, под ней оказывается прожектор; он сделан из автомобильной фары. Ребята крутят колесо, и на стекло падает проволочная сетка. Прожектор поднимается над стенами. Вот блеснул яркий луч. И мальчишки, пробирающиеся через парк, падают в снег.
      – Разведчик! Что же ты не узнал, что у них есть прожектор...— сердито шепчет Юрка Вовке и командует остальным:—Лежите, не шевелитесь! А ты, Вовка, беги назад, ползи, как кошка. Скажи штурмовикам и лыжному отряду, чтобы они незаметно перестроились и заходили с тылу.
      Мальчишки волокут салазки. Тащат через сугробы лестницы.
      Луч прожектора приближается. И снова все падают в снег. Но внезапно из репродуктора, висящего в парке, раздаётся голос диктора:
      «Внимание! Объявляется воздушная тревога! Немедленно тушите свет и затемняйте окна!»
      Луч прожектора гаснет. В темноте слышен обрадованный голос Юрки:
      – Потух! Вовка, передай штурмовикам и лыжникам, чтобы шли своим прежним направлением.
      – Они больше не послушают. Они ругаться будут.
      Ревут гудки и сирены. В столовой у Максимовых Нина, выключив свет, торопливо опускает маскировочные шторы на окнах. В соседней комнате Саша бросается к окну и смотрит на стену дома напротив. Там быстро, целыми секциями, гаснут огни. Остаётся освещенным только одно окно,— и это — то самое, которое так нужно Саше.
      Саша вскакивает на подоконник и распахивает форточку.
      Со двора доносятся крики:
      – Тушите свет!
      – Чья квартира?
      – Это двадцать четвёртая.
      А в это время в квартире у Александровых Ольга с намыленной головой стоит в ванной комнате. Затрещал телефон, почти одновременно раздался оглушительный звонок в дверь. Ольга вылетает из ванной и бросается к выключателю. Свет тухнет. Саша спрыгивает с подоконника и выбегает, бормоча:
      – Двадцать четвёртая... двадцать четвёртая... Хлопнула входная дверь.
      – Кто там? — тревожно спрашивает Нина и включает свет: шторы ведь уже опущены.
      Никто не отвечает. В передней пусто. Нина бросается в комнату Саши. Саши там нет. Нина выскакивает на лестничную площадку и в страхе кричит:
      – Саша! Саша!
 

      Голос диктора объявляет отбой пробной воздушной тревоги. Дают отбой гудки и сирены. Из крепости доносится голос Тимура:
      – Огонь! Прожектор!
      В панике пятится попавший под луч прожектора Вовка. Штурмовики, которые тащат крюки и лестницы, в замешательстве останавливаются. Луч прожектора медленно шарит по парку и вдруг освещает на тропинке меж сугробов Сашу, взлохмаченного, без шапки и без пальто. Саша делает несколько шагов, но свет слепит его, и Саша, пошатнувшись, хватается за куст.
      – Что за герой? — недоумевает Коля Колокольчиков.— Он идёт прямо на батарею.
      – Он не герой, он болен,— говорит Тимур.
      – Командир с нами! — кричит в кустах Вовка.— Ура! В атаку! — И он трубит наступление.
      Коля Колокольчиков в крепости трубит сигнал к бою.
      – Не надо! — кричит Тимур и вырывает у Коли трубу.
      Коля выхватывает из-за пояса пистолет и пускает ракету. Раздаются крики: «Ур-ра-а-а!!!» Из жерл орудий выбрасывается чёрный дым. Снежки вылетают из автопушки. Полоса снарядов бьёт по одному из отрядов наступающих. Ослеплённый прожектором и осыпаемый снарядами, отряд разбегается.
      На тропке появляется Нина в лёгком платьице. Она в центре огня.
      – Стойте! Стойте! — кричит Нина.
      На тропу выскакивает Женя Максимова и сталкивается в упор с появившейся с другой стороны Женей Александровой.
      – Труби отбой! Белый флаг наверх! — кричит Тимур.
      – Какой отбой? — злобно восклицает Коля.— Смотри, они отступают!
      – Вперёд!... Вперёд, трусы!!! — кричит Саша отступающим мальчишкам.
      Бросается к крепости, но оступился, зашатался и падает в сугроб.
      Тимур вырывает трубу у Коли:
      – Я комендант! Даю отбой! Прожектор на флаг!!! Белый флаг наверх!!! — Он трубит отбой.
      В кустах Вовка, поднимая голову, говорит Юре:
      – Смотри, кажется, наша взяла... Они сдаются! Над крепостью поднимается белый флаг. Луч прожектора ползёт за флагом.
      – Ура! Наша взяла! Вперёд! Смелее! — орёт Вовка.
      Со всех сторон мчатся ребята из «Дикой дивизии» на умолкнувшую крепость. Ворота крепости медленно раздвигаются. Выходит Тимур и бежит к Саше.
      Нина хватает Сашу и прижимает его к себе. Женя Максимова рвёт крючки, пытаясь снять шубу, но, прежде чем она успела это сделать, Женя Александрова набрасывает свою шубу на плечи Саше. При этом она говорит Жене Максимовой:
      – Оставь! У тебя кофта, у меня свитер... Теперь моя очередь — пальто не в очередь!...
      Ворвавшись под командой Вовки, «Дикая дивизия» громит крепость. Поленом ударяют по замку автопушки. Падает прожектор.
      Коля Колокольчиков в отчаянии показывает Тимуру на крепость.
      – Скажи, зачем? Что... Что ты наделал!
      Он швыряет в снег трубу, ухватился за ствол дерева, плечи его вздрагивают. Он плачет. Саша открывает глаза:
      – Крепость взяли?
      – Есть, командир! Взяли! — подскакивает Вовка.— Остаются угли... дым... пепел...
 

      Утро. На разрушенных зубьях крепости сидит ворона. Над башней торчит обломок древка от флага. Внутри крепости всё разворочено и засыпано золой. Валяются замок автопушки, сломанный прожектор, разбитый перископ.
      Ворота крепости сорваны и прислонены к стене. На воротах — простая тимуровская звезда с лучами. Задумчиво стоит перед ней Тимур.
      Сзади подходит Женя Александрова. С сожалением смотрят она на Тимура и тихонько поёт:
       Гори, гори... моя звезда...
      Тимур обернулся. Женя насвистывает тот же мотив, потом продолжает петь, показывая на звезду:
       Лишь ты одна, моя заветная...
       Другой не будет... никогда.
      – Зачем ты нарочно сдал крепость?
      – Не говори об этом Саше. Мне от этого легче всё равно не будет.
      – Я с ним незнакома. А с его сестрой мы в ссоре... Глупо! Ссора нелепая. Она дочь артиллериста, я дочь броневого командира, отцы оба на фронте. Ты меня с ней помири. Я знаю, что ты с ней дружишь... Тимур, заходи сегодня ко мне вечером.
      Она ушла. Тимур стоит. Ему тяжело, и он насвистывает:
       Лишь ты одна, моя заветная...
      Пара чьих-то глаз наблюдала за Тимуром и Женей через щель бойницы. Теперь из проломанных ворот медленно выходит Женя Максимова.
      – Ты сдал крепость нарочно. Зачем ты это сделал? — говорит она.
      – Твой брат был болен. Кроме того... Есть ещё одна причина, но я тебе её не скажу, Женя. Ты куда идёшь?
      – Я иду в тот двор. Ты не знаешь, кто живёт в квартире номер двадцать четыре?
      – Зачем тебе квартира двадцать четыре? — настораживается Тимур.
      – Саша говорит, что там живёт девочка, которая через окно видела, кто поднял письмо с фронта от папы.
      – Он давно вам писал?
      – А что?
      – Так. У меня дядя тоже на фронте. Он редко пишет. Война — некогда.
      – И нам редко...— Женя достаёт телеграмму.— Вот была последняя...
      – Две недели. Это ещё немного... Мой дядя и всего-то раз в месяц пишет,— врёт Тимур.
      Женя суёт телеграмму за обшлаг рукава шубки. Она обрадована.
      – Да? Значит, и тебе редко... Тимур, а всё-таки зачем ты сдал Саше крепость?
      Тимур подходит к ней вплотную, рука его трогает её рукав:
      – Так было надо. А может быть, и не надо... Нет... Надо!
      При слове «надо» Тимур тихонько выдёргивает телеграмму из-за обшлага шубки Жени Максимовой.
 

      На столе перед Тимуром лежат две телеграммы. На одной написано: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Пишите чаще, как здоров Саша. Целую. Папа». На другой: «Ленинград, Пушкинская, 6, Тимуру Гараеву. Жив. Здоров. Поздравляю с Новым годом. Целую. Дядя».
      Тимур обмакивает кисточку в пузырёк с клеем, наклеивает на первую телеграмму полоску от второй. Получается: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Жив. Здоров. Поздравляю с Новым годом. Папа».
      Затем он снимает со стены грубый брезентовый дождевик и охотничью сумку.
      Через десять минут у дверей в квартиру Максимовых звонит очень странный почтальон. Он в брезентовом дождевике с накинутым на голову капюшоном, с охотничьей сумкой в руках. Щека завязана, как будто бы у него болят зубы. В руках разносная книжка. Дверь приоткрывается на цепочке. Выглядывает нянька. Почтальон торопливо, чуть подавшись вбок, суёт в отверстие телеграмму, карандаш с книжкой и хрипло говорит:
      – Вот телеграмма. Распишитесь.
      Нянька, расписавшись, суёт ему обратно разносную книжку. Дверь захлопывается. Почтальон хочет уйти, но видит, что внизу по лестнице поднимается Женя. Испуганный почтальон взлетел этажом выше, прислонился к чужой двери и тяжело дышит.
      Женя останавливается у своей двери, достаёт ключ. Вдруг за дверьми она слышит шум, топот и отчаянно-торжествующие крики. Женя остолбенела. Торопливо суёт она ключ в скважину. Рука её дрожит. Женя исчезает за дверью. Крик и шум усиливаются.
      На площадке у дверей, прислушиваясь к этому радостному шуму, стоит очень смешной почтальон — Тимур. На его глазах слёзы.
 

      На дверях, напротив квартиры Максимовых, висит табличка: «Красный уголок». Рядом — плакат, изображающий ёлку и раненого красноармейца. Сверху на плакате надпись: «Слава героям!», снизу — «Добро пожаловать!».
      Гремит весёлая музыка. Дверь поминутно хлопает. Пробегают ребята в маскарадных костюмах. Внутри дети поспешно развёртывают по стене картины и гирлянды зелени. Две девочки подметают пол. Нина, со сбившейся причёской, в рабочем халате, командует ребятами, украшающими ёлку. В углу репетируют джаз. Он состоит из пятнадцати малышей, которыми дирижирует Вовка. Внезапно музыка замолкает, слышен чей-то вопль.
      – Дирижёр Брыкин, что у вас в оркестре за драка? — спрашивает, подбегая, Нина.
      – Большой барабан поспорил с бубном. Он говорит, что крепость вчера мы не взяли. Он врёт!
      На лестнице слышны крики:
      – Идут, едут! Приехали!...
      – Приготовились, Вовка, греми! Звени — командует Нина.— Чтобы все кружились, смеялись! Я сама с вами танцевать буду.
      Оркестр грянул весёлый марш.
      – Но я ещё не одета... Я лохматая,— спохватывается Нина и убегает.
      Внизу, у подъезда, ребята подхватывают под руки приехавших на машинах раненых, помогают им подняться по лестнице. Некоторые раненые опираются на костыли.
      Доктор Колокольчиков, стараясь освободиться от ребят, которые тащат его под руки, кричит:
      – Молодые люди! Постойте! Пощадите! Я не раненый! Я сам доктор...
      Вся лестница гудит от восторженных криков.
      Саша Максимов у себя в квартире слышит эти крики и торопливо надевает валенки. Нянька накидывает ему на шею шарф. Саша его отстраняет.
      – Доктор сказал, чтобы ты оделся теплее, возле ёлки не прыгал и через лестничную площадку не бегал,— внушает ему нянька.— Ты меня должен слушаться, как маму.
      Женя подбегает к зеркалу. На ней нарядное фантастическое платье.
      – Но, няня, раньше ты говорила, что он маму совсем не слушал!
      – Он был маленький и ничего не понимал. А теперь он вырос и всё понимает.
      – Ничего он и сейчас не понимает.
      – Ты, сорока, всё понимаешь!
      – Да, понимаю...— сквозь зубы говорит Женя и потирает шею.— Вот синяк. Мне из крепости снарядом попало. Ну хорошо, я за это Тимура сейчас отчитаю.
      – Как сейчас? — опешил Саша.— И это после вчерашнего... он придёт?
      – Я его позвала.
      – Да... Но я уверен, что над ним все смеяться будут.
      – «Я уверен... Я... я!...» — вспыхивает Женя.— Подумаешь, герой, Чапаев. А хочешь ли ты знать, что крепость вы не взяли, что Тимур сам дал сигнал отбоя, что, жалея тебя, он открыл ворота?
      Саша взволнованно кричит:
      – Неправда!— Правда! Да об этом сегодня во дворе говорят все твои же мальчишки.
      Саша после короткого молчания сбрасывает с ног валенки и отрывисто говорит:
      – Дай сапоги.
      Женя недоуменно смотрит на него и подаёт сапоги. Саша сбрасывает с шеи шарф и так же коротко и резко говорит:
      – Ремень дай... папин...
      Подтянутый, туго подпоясанный, с перекинутым через плечо ремешком, Саша входит в красный уголок и отыскивает Тимура. Тимур сдержан, Саша взволнован.
      – Кто тебя об этом просил? — говорит он.— Какое тебе до меня было дело?
      – Я сделал только то, что и ты был обязан сделать для меня.
      – Я?... Для тебя?...
      – Да, ты для меня. Если бы,— Тимур запнулся,— у меня была беда и я был болен.
      – Н-не знаю...— растерянно отвечает Саша.
      – Не знаешь?...— Тимур смотрит Саше в глаза и говорит очень твёрдо, как бы внушая: — Нет, знаешь! Ты сын командира, и ты своих жалеть должен.
      Саша смущённо молчит. Тимур неожиданно рассмеялся. Сейчас у него очень простое, весёлое лицо.
      – Пойми, пусть это позже... Но когда-нибудь воевать-то будем рядом.
      Всё это слышит Вовка. Он застыл, подняв свою дирижёрскую палочку. Потом отчаянно взмахивает ею. И джаз ударяет песню «По военной дороге». Её дружно, весело и грозно подхватывают и ребята и раненые.
      Музыка доносится в квартиру Максимовых, где нарядная Нина торопливо причёсывает волосы. Она смотрит на портрет Максимова, берёт с подзеркальника телеграмму и прижимает её к губам. Потом смотрит, и как будто змея ужалила её в губы. Отскочила приклеенная полоска, и теперь виден прежний текст: «Пишите чаще, как здоров Саша. Целую. Папа». В полном смятении Нина комкает телеграмму.
      Входит нянька. Нина, задыхаясь, говорит ей:
      – Это телеграмма поддельная. Что со Степаном? Вы меня обманываете?
      – Как — поддельная? — Нянька как подкошенная опускается в кресло.— Значит, Степан не пришёл? Не вернулся?
      – Откуда? Куда? Говорите прямо. Я не девчонка.
      – Дочка... оставь меня,— говорит нянька, устало опускаясь в кресло.— Я сама ничего не знаю...
      Вбегает Женя и, не замечая состояния няньки и Нины, быстро тараторит:
      – Нина, ну конечно, без тебя не может жить Сашка. И я не могу тоже. Весело. Очень весело! — Она удивлённо смотрит на Кику и няньку.— Вы поссорились? И это под Новый год! Такой вечер! Нина, иди, тебе танцевать надо...
      – Уйди, Женя. Я сейчас, я приду после...
      – Хорошо,— небрежно говорит Женя,— тогда Саша сейчас сам прибежит за тобой, раздетый, через площадку.
      – Кто через площадку? — рассеянно переспрашивает Нина, закрыв глаза, и, сразу опомнившись, вскакивает и бежит к двери:
      – Нельзя через площадку!...
 

      На ёлке веселье в полном разгаре. Тимур и Саша сидят рядом.
      – Мы вам крепость восстановим, отремонтируем и тогда начнём войну сначала,— говорит Саша.
      – Нет. Возьмите эту крепость себе. Это хорошая, надёжная крепость, и она вам послужит ещё долго...
      – А вы?... Что нее у вас тогда останется?
      – А мы... Мы себе найдём.— Тимур поворачивается к Коле Колокольчикову и хлопает его по плечу: — Что, старая гвардия? Мы себе найдём ещё дело?
      Нина, не обращая ни на кого внимания, пробирается к Саше. Кругом раздаются голоса: «Тише, тише!» Саша порывисто тянет Нину за руку и усаживает её с собой рядом.
      На эстраду выходит раненый красноармеец с забинтованной рукой. Звучит гордая музыка, и раненый поёт:
       Под треск пулемётов, под грохот и гул
       Вставала из снега пехота.
       Но самого первой навстречу врагу
       Поднялась четвёртая рота.
       Четвёртая рота второго полка,
       Фланговый участок бригады...
       Огонь пулемёта, удары штыка,
       Снаряды... снаряды... снаряды...
       На серых папахах сверкает звезда.
       Приказ командира короток.
       Железобетонный тяжёлый блиндаж
       Штурмует четвёртая рота.
       Вперёд же, товарищ! Смотри, как в огне
       За всё... за любовь и заботу...
       Свой долг отдавая любимой стране,
       Поднялась четвёртая рота...
      – Если бы меня пустили... приняли...— взволнованно шепчет Тимуру Саша.— Я бы пошёл служить только в четвёртую роту. И ты тоже?
      – Нет. Я бы в пятую.
      – Почему?
      – Наша пятая ещё лучше вашей четвёртой будет! — задорно отвечает Тимур.
      Саша вспыхнул, он хочет что-то возразить, но тут глаза его широко раскрываются. У дверей в дымчатом платье со звёздами, в белокурых локонах, стянутых обручем, от которого расходятся мерцающие лучи, стоит Женя Александрова.
      Саша хватает Нину за руку:
      – Это она! «Голубая звезда»! Пойдём спросим про письмо.
      К Жене Александровой быстро подходит Женя Максимова.
      Они внимательно оглядывают одна другую и вдруг разом улыбаются и берутся за руки.
      – Скажи, кто тогда со снега моё письмо поднял? — спрашивает Саша.
      – Кто? — Женя Александрова улыбается и повёртывается к Коле Колокольчикову, но лицо у того смущённое, а Тимур строго смотрит на Женю, и в его глазах приказ: «Не говори». И, глядя в упор на оробевшего Колю, Женя отвечает: — Я того человека не знаю.
      – Гей-ля-ля! — увидав Колю Колокольчикова, торжествующе кричит Вовка.— А всё-таки дохлую кошку вам в крепость бросил я! — Он взмахивает
      палочкой, и джаз в бешеном темпе играет весёлый танец.
      Растерянная, подавленная, Нина отходит к окну. Опирается о широкий, заваленный игрушками подоконник и отворачивается, чтобы никто из гостей не увидел её слёзы.
      Сверкает огнями ёлка. Мчатся танцующие пары, мелькают маски.
      В сторонке, дружно разговаривая, стоят Саша, Тимур, Женя Александрова и Женя Максимова. К ним вдруг подбегает запыхавшаяся Катя.
      – Стойте! Радуйтесь! — кричит она.— Вы сейчас увидите...
      И в ту же минуту в дверях появляется нянька. А за ней, опираясь на палку, входит военный — шофёр Коля.
      Нина смотрит на него почти с ужасом,
      – Не бойтесь! Капитан жив,— говорит Коля,— и даже не ранен... Его в лесу нашла наша разведка.— Он протягивает оцепеневшей Нине письмо и добавляет: — Письмо запоздало, но вы ему будете очень рады...
      Как завороженная берёт Нина конверт. На нём адрес: «Ленинград, Красноармейская, 119, Максимовым. Для моей жены Нины». В конверте развёрнутая телеграмма: «Саша волнуется, почему не пишешь, все целуем. Жена Нина».
      – Это ошибка, надо: Женя, Нина...— растерянно говорит Нина.
      – Всё правильно,— отвечает Коля.— Ваша телеграмма летала по телефону с батареи на батарею... Но капитан сказал, что ошибки нет и текст передан совершенно точно.
      Коля Башмаков и Саша отходят к окну. Там, на подоконнике, среди игрушек, приготовленных для подарков, выстроились оловянные солдатики. Коля достаёт из кармана солдатика и ставит его на подоконник перед строем. Солдатик поцарапан, помят, но глядит весело.
      Саша быстро выдвигает знаменосца, двух солдат с шашками на караул и командира, отдающего вернувшемуся солдату честь.
      Коля смотрит на висящую на стене картину Нины.— Что? Не та дорога? — смущённо спрашивает Нина.
      – Прямо скажу, не обижайтесь: дорога не та. Круче повороты. Твёрже люди.— Коля кладёт руку на плечо раненому, который пел песню четвёртой роты, и показывает на картину: — Не знаю, что они там поют, но, наверное, это мелодия для боя совсем неподходящая. Так ли я говорю, мой неизвестный товарищ?
      – Я знаю сама. Я нарисую другую...
      – Хотите, я вам дам идею? — улыбается Женя Александрова.— Нарисуйте вот их.— Она показывает на Сашу, Колю, Юрку, Тимура.— У них каждый день мелодия самая боевая!
      Вовка подбегает и быстро просовывает свою голову между Сашей и Колей.
      – Да, но только не рисуй, пожалуйста, этого кошкометателя и пролазу Вовку,— поспешно добавляет Женя Максимова.
      Тимур кладёт Вовке на плечо руку:
      – Почему? Ты погоди. Он будет славным гранатомётчиком.
      – Ну, если... так говорит бывший комендант самой лучшей снежной крепости,— разводит руками Женя Александрова,— то это будет совершенно точно.
 

      Сверкает ёлка. Звенит весёлая музыка. Кружатся вокруг ёлки в танце дети.
      И вот через эту блестящую ёлку под нарастающий гул проступает другая — большая чёрная ель на снежной поляне. На нижних ветвях её висят два котелка, три винтовки, белый халат, сигнальный флаг.
      Чуть правее ели стоит батарея.
      Командир поднимает руку — раздаётся залп.
      Командир смотрит в бинокль и видит, как из снега встала и пошла пехота. Идёт твёрдым шагом. Он снова поднимает руку — могучий залп. Командир быстро поворачивается. У него простое, энергичное, чуть усталое лицо; сдёрнув перчатку, он вытирает оборотной стороной ладони влажный лоб.
      Это капитан Максимов.
 

      Последний раз перед зрителем возникает стройная снежная крепость. Над крепостью развевается флаг нового гарнизона.
      Войско Саши у стен крепости прощается и с почётом провожает куда-то уходящее на лыжах войско бывшего коменданта Тимура.
      1940