VII

Вита решительно вскочила с тюфяка и толкнула хлипкую дверь. Чернобородого она увидела сразу. Он сидел на широкой скамье и смотрел на нее так, словно давно ожидал, когда же она проснется. Девушка невольно принялась обеими руками приглаживать растрепанные со сна волосы и одергивать платье – хорошо, хоть из немнущейся ткани сшито! Любая другая одежка тот еще вид имела бы после всех этих передряг.

Наконец-то она могла как следует рассмотреть своего спасителя. Напряжение и тревога сошли с его лица, и теперь оно казалось ей даже веселым. При тусклом свете, падавшем откуда-то сверху, видны были седые нити, проглядывающие в смолянистых волосах, а в глазах скользил все тот же стальной отблеск, только он теперь стал мягче, как будто лезвие меча опустили в воду. Чернобородый поднялся ей навстречу и приветливо спросил:

– Кэ рето вайон?

– Вита.

Наверное, на лице ее отразилось такое изумление, что чернобородый засмеялся. Поразило девушку не то, что он заговорил – что же тут странного? – непостижимым было другое: она понимала его слова! Он спросил: «Как твое имя?», она машинально ответила ему и лишь потом удивилась. Как он это сделал? Девушка ничуть не сомневалась, что осуществить такое мог только ее спаситель.

– Это объясняется просто, – ответил на ее немой вопрос чернобородый.

– Полагаю, ты слыхала про обучение во сне?

– Кэ рето вайон? – в свою очередь спросила Вита, и ей показалось, что не она, а кто-то другой произнес эти слова.

– Меня зовут Ратас. Ты скоро будешь дома. Не бойся.

– А я и не боюсь, – Вита задиристо фыркнула и презрительно сморщила нос. Собственный голос перестал казаться ей чужим.

– Вот и хорошо.

Ратас указал ей на низенький столик.

– Тут ты найдешь все, что нужно для умывания. Вон лежат твои вещи, – он кивнул на широкую скамью у стены. – А я сейчас принесу тебе поесть.

С этими словами он вышел, и Вита осталась одна. Обвела комнату взглядом. Грубая деревянная мебель, земляной пол, посыпанный травой. Тесно и неуютно, к тому же эта полутьма… Она вздохнула, достала из сумки гребень и зеркальце, причесалась, затем долго, с наслаждением умывалась, словно хотела смыть с себя следы недавних приключений. Вита уже вытирала лицо и руки полотенцем, когда вернулся Ратас с большим деревянным подносом.

– Завтрак, обед или ужин? – засмеялась она. – Впрочем, для смертельно голодного человека это не имеет значения.

Острый сыр, похожий на брынзу, круглые лепешки, совсем как те, что пекла Витина бабушка, яблоки… Пока девушка молча поглощала все, что стояло перед нею, вошла женщина под синим покрывалом. Она протянула Вите кувшин и сказала:

– Тут вода из целебного источника. Выпей, и к тебе вернутся силы.

Голос почему-то показался Вите знакомым. Она подняла глаза на говорившую – покрывало прятало нижнюю часть ее лица, видны были только глаза. Странно, где она могла слышать этот голос? Во сне, что ли?

– Вот Эрлис, Вита, – сказал Ратас. – Она побудет пока с тобой.

– А ты?

– Я не могу долго оставаться здесь. Надо действовать, и как можно быстрее. На долгие разговоры времени у нас нет. Я попытаюсь объяснить тебе лишь самое главное и сложное.

– Садись возле меня, – Эрлис устроилась на скамье около стены. – Тебе доведется услышать много неожиданного и чудного.

Вита села, заметив, как пытливо вглядывалась в нее Эрлис. Вот еще! Что в ней особенного? Платье, что ли?

– Представь себе, – начал Ратас, – что существует множество миров, которые образовались в одной исходной точке и развиваются параллельно. Можно сказать, что это варианты одного и того же мира – так много в них общего. Однако у каждого из них есть и свои особенности, они не близнецы, но родные братья. Где-то произошло отклонение, и события в том или другом месте начинают складываться иначе, хотя общее направление развития остается постоянным – вот как река, которая непременно найдет себе какое-нибудь русло, чтобы течь к морю. И ты сейчас оказалась в одном из таких миров, который, относительно твоего родного мира, является одним из вариантов его прошлого.

Вита захлопала глазами. Ну и ну! Невероятно… Вот тебе случай взглянуть так близко на прошлое, ну хотя бы на один из вариантов прошлого, как говорил Ратас, – тебе, девчонке, помешанной на истории! Однако столь многообещающая перспектива не вызвала у нее бурного энтузиазма. Что-то неуютно и одиноко в этом мире ей, насильно оторванной какой-то безжалостной силой от всего родного, теплого, близкого…

Эрлис обняла ее за плечи.

– Не вешай нос, сестра! Все пойдет на лад, вот увидишь.

– Мир, в котором ты сейчас оказалась, – продолжал Ратас, – мы назовем Грестор, потому что именно так зовется тот город, по улицам которого ты недавно ходила. Но есть еще один мир – будем звать его Эритея, – который намного опередил во времени не только Грестор, но и твою родину, и является относительно них…

– Одним из вариантов их будущего? – перебила Вита.

– Верно. И тот, кого ты видела вчера в золотой ладье, пришел сюда именно из этого мира – из Эритеи. Он прячется за страшной маской власти и кары. А мы – мы хотим положить конец его власти, которая несет здешнему народу непоправимые беды. В руках у нового правителя – прибор, который дает ему возможность переходить из одного параллельного мира в другой. Видно, Грестор и те скромные развлечения, которые оказались тут к услугам новоявленного божества, показались ему ничтожными или быстро наскучили. Вот он и решил продолжить свои путешествия. Полагаю, в одном из миров он увидел тебя и, возвращаясь, захватил с собой. Я не могу пока сказать точно, зачем ты ему понадобилась. Но мы помешали ему, потому что нам стало известно заранее, куда именно он вернется. Мы устроили там засаду. Чтобы победить Грозного бога Бисехо, или же Сутара – это его настоящее имя, – нам необходимо захватить атерон – тот прибор, с помощью которого можно перемещаться в параллельных мирах. Слишком далеко зашло дело в Гресторе – чтобы вернуть все на свои места, необходимо, вмешательство Эритеи. Нам нужна помощь, сами мы не справимся. Прибор этот, к сожалению, невелик, его легко переносить с места на место и несложно спрятать. Поэтому нам никак не удается им завладеть. На этот раз мы были близки к цели, но не успели справиться с охраной. Сутар вернулся раньше, чем мы ожидали, и не один, а с тобою. Ты была без сознания. Увидев, что его воинам приходится солоно, Сутар бросил тебя и сбежал на своей ладье, унося с собою драгоценный аппарат. Ну а мы продолжали бой, пока не отбили тебя. Думаю, дальнейшие события тебе теперь более понятны. Все остальное ты узнаешь от Эрлис. Она расскажет тебе свою историю, и тебе станет ясно, кто такой Грозный бог и почему мы боремся против него. А теперь мне пора.

– Но ты еще придешь сюда?

– Тут ли, в другом месте, но мы непременно увидимся. Помни, я пообещал, что ты снова будешь дома, а мое слово чего-нибудь да стоит. Правда, Эрлис?

Эрлис кивнула головой в знак согласия, покрывало сдвинулось, и Вита заметила, что ее правую щеку пересекает извилистый шрам, который начинается от скулы и теряется на шее. Эрлис перехватила взгляд девушки и быстро вернула покрывало на место. В глазах ее метнулось мрачное пламя.

– Это – метка Грозного бога, – сказала она. – Я расскажу тебе, как ее получила.

VIII

Однажды утром Ратас отыскал Эрлис на огороде.

– Идем со мною, я хочу тебе кое-что показать.

Он провел девушку мимо комнаты, где они с Крейоном обычно работали, и открыл дверь в другую, маленькую угловую комнатушку, куда Эрлис давно уже не заглядывала. Первое, что бросилось ей в глаза – детские личики, серьезные и забавные, смеющиеся и сердитые, настороженные и доверчивые… Все они были очерчены скупыми и точными линиями углем на белой глади стен.

Эрлис переводила широко раскрытые глаза с одного рисунка на другой.

– Ратас, – прошептала она удивленно, – ведь это же те дети, которых вы забирали из Грестора, я помню их… Но кто же… – внезапно пришла догадка: – Неужели ты?

Ратас улыбнулся, и она поняла, что не ошиблась.

– Тебе понравилось?

– Еще бы! Как только тебе удалось так…

Но он не дал ей договорить.

– Погляди-ка теперь туда, Эрлис.

В промежутке между окнами девушка увидела большое цветное изображение. Она подступила ближе, чтобы рассмотреть его, и тихонько охнула.

На фоне тревожно-серого грозового неба стояла женщина в голубом одеяньи. Все тело ее напряглось, сопротивляясь бешеному ветру, развевавшему длинные светлые волосы. В зеленых прозрачных глазах застыли несказанная печаль и щемящая нежность, отчаянное упрямство и детская беззащитность… Где взяла она силы выдержать удар огня, упавшего с неба, к которому обращено было ее прекрасное лицо? Пылающий зигзаг молнии, повторяя очертания шрама, пересекал правую щеку. и нижним концом упирался в сердце.

Эрлис робко протянула руку, пальцы ее коснулись стены, и на них остался слабый отпечаток краски. Она растерянно отдернула руку и оглянулась на Ратаса.

– Что это?..

– Разве не узнаешь?

– Нет, нет, – девушка замотала головой. – Быть не может… Да я… У меня и платья такого отродясь не бывало…

Понимала, что произносит какие-то глупые, ненужные слова, но ничего не могла с собой поделать: она впервые увидела себя со стороны и растерялась от наплыва противоречивых чувств. Неужто и впрямь она так хороша? И только подумала об этом, как острая боль обожгла щеку, хотя никто не трогал рубца. Молния на рисунке пересекала лицо, не искажая его. А вот настоящий шрам… И рука ее невольно потянулась закрыть щеку.

– Ты уже здесь, Эрлис? – раздался с порога голос Крейона. – Ты видела? Я в живописи немного разбираюсь, но это совсем не похоже на все, что мне раньше встречалось. Кто бы мог подумать, что Ратас… и так быстро… Это настоящее чудо!

– То, что на стене, еще не чудо, – возразил ему Ратас. – Ты к Эрлис приглядись повнимательней, Крейон. Найдется ли на свете такая гроза, что заставила бы ее отступить, и молния такая, что опалила бы ей душу? Вот где настоящее, живое чудо!

При последних его словах Эрлис вспыхнула – и бросилась прочь из дома, туда, в скалы, где знала каждую щель и где хотела сейчас спрятаться от всего света.

Отчего ж она плакала? Ратас не сказал ничего такого, что могло бы ее задеть, напротив, так красиво о ней никто еще не говорил… даже тетушка Йела… Что же она не обрадовалась, а сникла, что ж ей убежать захотелось?..

– Вот ты куда спряталась, – Ратас стоял за ее спиной. – Я знал, где тебя искать. Эрлис торопливо утерла слезы. Второй раз за этот день она почувствовала острую, пронзительную боль в щеке, как будто ее снова кромсал кинжал. Девушка изо всех сил притиснулась лицом к камню, словно хотела уничтожить, стереть рубец…

– Знал, где искать… – повторила она глухо и вдруг встрепенулась, заговорила горячо, быстро, глотая слова: – Ты же все знаешь и все умеешь! Помоги мне! Что со мною случилось? Я так больше не могу…

Ратас положил плащ на выступ утеса и сел. С замирающим сердцем она ждала, что же он ответит.

– Ничего страшного не произошло, поверь мне, Эрлис. Просто ты становишься взрослой. Ты словно рождаешься вновь, а это всегда мучительно. Нет у тебя ни матери, ни сестры, ни даже подруги – они лучше меня все тебе объяснили бы, утешили, дали совет… Я же привык больше к мечу, а не к таким разговорам. Единственное, что я мог сделать для тебя, – эта картина. Я назвал ее «Меченая молнией». Мне давно уже хотелось, чтобы ты увидела себя глазами других, чтобы ты знала цену себе, Эрлис. Мышатник, из-под обломков которого тебя когда-то вытащили, успел наложить на тебя свой отпечаток. Он не сумел приглушить ни твоего ума, ни твоих чувств, но почему ты так боишься поверить в собственные силы? Как будто разбежишься для прыжка – и вдруг остановишься в испуге. Тот крохотный серый мышонок, что прячется в тебе, время от времени поднимает голову и начинает нашептывать, будто ты не способна ни на что большое и прекрасное. Не верь мышонку, Эрлис! Когда он снова подаст голос, взгляни на «Меченую молнией». Там ты – настоящая, запомни.

– Но я хотела бы увидеть себя не только на рисунке. Последний раз я смотрелась в зеркало в Гресторе…

Ратас молча протянул ей маленькое зеркальце – он предусмотрел и это. Эрлис долго, с каким-то горьким удивлением рассматривала свое отраженье, то поднося руку со стеклышком к самым глазам, то отодвигая ее подальше.

– Хватит! – не выдержал наконец Ратас. – Это просто-напросто стекло, в нем ты всего не увидишь.

Эрлис вздохнула и возвратила ему зеркальце.

– Еще в тот день, когда я впервые увидел тебя, мне показалось, что не одна лишь преданность Крейону повела тебя за ним и толкнула на кинжал Турса, – Ратас положил руку ей на плечо. – Да, в Гресторе сейчас время ненависти, девочка. Но ненавистью мы никогда не изменим мир. Чтобы творить, нужна любовь. Я всем сердцем хочу, чтобы вы были счастливы – ты и Крейон. Может, моя картина поможет вам лучше понять друг друга. Только это очень трудно, Эрлис, – любить, когда время ненависти еще не миновало и никто из нас не знает, что ждет его завтра.

– Ратас, – сказал она тихо, – я и вправду вела себя, как глупый ребенок. Прости. Давай вернемся домой. Крейон, наверное, тревожится…

Да, «Меченая молнией» изменила в ней что-то. Эрлис ощущала в себе неизъяснимую нежность ко всему на свете. Солнце никогда еще не было таким щедрым, а травы – такими буйными, и даже холодные серые скалы стали приветливее. Девушке хотелось обнять весь этот широкий мир, найти самые добрые, самые ласковые слова для каждой птицы, деревца, облачка… Она убрала подальше лук и стрелы: все-таки женщине охотиться ни к лицу.

Ратас вновь куда-то исчез, и Крейон впервые позволил себе несколько дней отдыха.

Таким Эрлис его еще не видала. Было что-то трогательное в том, как он радовался чистой и холодной, до ломоты в зубах, родниковой воде, мотыльку, кружащему над головой, причудливой скале, очертаниями напоминающей конскую голову, птичьей песне…

С тех пор как они были вместе, Эрлис не могла припомнить ни одного дня, да что там – часа, когда Крейон сидел бы сложа руки. Отдыхал он только во время сна. Сколько же лет трудился он так? А теперь он чуть ли не целый день пролежал в траве, глядя в небо и прислушиваясь к чему-то еле слышному, доступному ему одному.

На следующее утро он разбудил ее ни свет ни заря.

– Хочешь встретить восход солнца, Эрлис?

Они сидели на пороге домика и смотрели, как яркие и чистые краски рассвета сменяют ночную тьму.

А к вечеру небо нахмурилось, и девушка, чтобы успеть до дождя, попросила Крейона помочь ей перенести к дому хворост, который собрала в ближней рощице. Однако дождь все-таки застал их по дороге домой. Крейон бросил хворост на землю и укрыл ее своим плащом. Эрлис положила голову ему на плечо и думала об одном: вот если бы этот дождь никогда не кончался! Но дождь кончился, после него похолодало; они затопили в доме и сели у огня.

Эрлис вспомнился Мышатник, где, греясь у очага, она слушала вечерами сказки и рассказы старших ребят о своих приключениях, в которых, как она теперь понимала, тоже было немало сказочного. Крейон словно почувствовал ее настроение:

– Такими вечерами хорошо сказки рассказывать.

– Когда же я в последний раз сказку слыхала? – задумалась Эрлис. – Наверное, еще у тетушки Йелы…

И тихим, загадочным голосом, как тетушка Йела когда-то, она начала повесть о девушке-птице, потом – о семерых братьях и их сестре, потом еще и еще… Она сама не знала, откуда бралось в ней все это, давно, казалось, позабытые слова пришли вдруг сами, и никогда ее речь не лилась так свободно.

– Говори еще, – попросил Крейон, когда она замолчала. – Я вспоминаю детство…

– Нет, теперь твоя очередь!

– Ну ладно, будь по-твоему. Только не знаю, понравится ли тебе моя сказка…

Эрлис слушала его внимательно, стараясь не пропустить ни слова. Вначале она и впрямь приняла все за сказку, но потом у нее возникла несмелая мысль, которая все крепла и крепла: никакая это не сказка! Это – о нем самом. Никогда раньше не вспоминал он, где и как жил до того, как перебрался в Грестор. А сейчас он вновь увидел перед собою те далекие годы…

Начиналось все и вправду по-сказочному: жили-были муж и жена, и не было у них детей… То есть дети у них рождались, но все они пришли на свет прежде срока и умерли в малолетстве. Когда же похоронили четвертого ребенка, то решились они пойти к старику-чародею, который жил высоко в горах. И сказал чародей, что родится у них сын, и что вырастет он крепким и здоровым, если пообещают они отдать парня ему в науку. Родился пятый сын, и старик забрал его к себе… А когда вырос он, то начал исцелять людей от различных недугов и такого достиг в том искусства, что прославил свое имя. Из дальних сторон приходили к нему люди с надеждой на исцеленье. Он женился на самой красивой девушке своего города. И казалось, что судьба к нему добра. Но потом в один год все изменилось. Отец молодого лекаря погиб во время наводненья. Вскоре умер и учивший его лекарскому искусству старик, которого считал он вторым отцом. А его прекрасная супруга полюбила другого, потому что выходила замуж не за него – за его славу. И тогда оставил он все: город, в котором прошла его молодость, свою жену, дорогие сердцу могилы обоих отцов – родного и названного – и пошел куда глаза глядят вместе со старенькой матерью, она одна только и осталась у него. А люди говорили: потому не было ему добра, что спасли его с помощью колдовства, хотели судьбу обмануть, вот она и мстит ему теперь.

Целый год бродил он по стране, изменив имя и нигде надолго не останавливаясь, и, лишь когда прошел установленный срок и жена его, не имея о нем известий, смогла выйти замуж за другого, он поселился в Гресторе, подальше от родной Комины и женщины, которую долго не мог позабыть.

– Невеселая у меня вышла сказка, Эрлис. Твои были лучше…

Дрова прогорели, в комнате стемнело, и Эрлис рада была, что Крейон не видит сейчас ее лица. Отчего все так несправедливо, отчего все эти беды достались ему – такому доброму, такому умному, такому сильному? Ей хотелось крикнуть сейчас так, чтобы эхо раскатилось среди скал: «Да разве можно не любить тебя – такого?» Вместо этого она, всхлипнув, ткнулась носом ему в грудь и прошептала: «Я никогда, никогда тебя не оставлю!»

– Ты плачешь, маленькая? – Он осторожно коснулся лица девушки.

Эрлис взяла его руку в свои и прижалась здоровой щекой к ладони.

– Я уже не маленькая, Крейон. Я давно выросла… А ты и не заметил.

Мир наполнился любовью. Эрлис, обделенная с детства теплом и лаской, сама не понимала, откуда в ней столько нежности. Они с Крейоном могли говорить о самых простых, самых будничных вещах, но каждое слово звучало признанием в любви, а каждый взгляд, каждое движение приобретали значение события, способного изменить целую жизнь.

Однако уже на четвертый день Эрлис проснулась и почувствовала, что Крейон не спит – и не спит давно. В свете утра видно было, каким отрешенным и сосредоточенным стал его взгляд. Она поняла, что случилось, она ожидала этого, но не думала, что так быстро…

– Эрлис, Эрлис, – сказал он, – недаром тебя называли счастливицей. Ты и вправду приносишь счастье. И не мне одному, нет… Мне кажется, я нашел решение! Среди ночи я вдруг проснулся – наверное, оттого, что ты зашевелилась, – и уже не смог заснуть. И вот, пока лежал без сна, я вспомнил… Давно когда-то мой учитель рассказывал мне о мудрецах, из страны Хэл. Они в совершенстве умели владеть своим телом и проделывали удивительные вещи. Ну, например, по собственному желанию замедляли или убыстряли биение сердца, подолгу обходились без пищи… Они научились управлять своим телом и своим разумом и потому не страшились болезней. Грозный бог был бы бессилен перед ними, он не смог бы их одолеть. А теперь смотри, что происходит у нас. Одни бегут, стараясь спасти себя и своих детей от власти Бисехо-Сутара, другие выбирают смерть, чтобы не предать своих друзей, третьи надевают желтые плащи и золотые шлемы, чтобы нести новые беды своим соотечественникам, четвертые – четвертые утрачивают разум и волю и попополняют послушное стадо правителя… Четыре пути, и ни один из них не выводит из тупика, в который мы попали. Неужели мы настолько ослабели, отупели, выродились, что не способны восстать против зла и должны лишь покориться или погибнуть?.. Кажется мне, что должен быть еще один путь, пусть он нелегок, но приведет к победе: найти в себе самом силы для отпора и для защиты. Научиться так закалять свой разум, свою волю, чтобы никакой захватчик, подобный Сутару, не мог их сломить. Я увидел начало этого пути, когда вспомнил о мудрецах из страны Хэл. Они не считали человека ничтожеством, как Сутар, они вели его по пути совершенствования… И если Ратасу не удастся в ближайшее время сбросить Сутара с трона, то у нас все равно появится надежда. Пусть никогда не найдут способа вернуть разум и душу тем, кого искалечил Грозный бог. Но наших детей нужно не просто прятать от него – рано или поздно он может их отыскать, – а научить противостоять ему, дать им оружие для успешной борьбы с ним. Я должен проложить хотя бы начало этого пути, за мною пойдут и другие, и это приблизит час падения Грозного бога. Ты понимаешь, Эрлис?

– Даже не верится, – тихо сказала она и покачала головой. – Неужели все это когда-нибудь кончится?

– Кончится, непременно кончится, маленькая моя! И тогда я увезу тебя в Комину. Мы никогда не расстанемся…

Эрлис прижалась к его плечу и закрыла глаза. Как хорошо было бы уехать с ним далеко-далеко и зажить так, как она никогда еще не жила: никого не боясь, ни от кого не прячась… Может, это и сбудется, недаром ведь она всегда так верила в Крейона. Что поделаешь, беззаботные дни кончились, он снова вернулся к своей работе, но иначе и быть не могло. Ей придется привыкать к этому… Сейчас она чувствовала себя старше и умудренней, чем Крейон и даже чем мудрецы страны Хэл.

– Моя помощь тебе сегодня понадобится? – спросила она.

– Вряд ли. Я хочу разобрать свои книги, там должно быть несколько трактатов, в которых упоминается о том, что я тебе рассказал. Надо их отыскать, но с этим я и сам справлюсь. Разве что завтра… – добавил он и как-то виновато взглянул на Эрлис.

Она только улыбнулась. Можно было и не спрашивать об этом. Эрлис знала, что, когда новая идея завладевала умом Крейона, он стремился остаться в одиночестве. Не надо его отвлекать. Ей пора уже отправиться на охоту. Нужны свежие припасы. Праздник кончился, настали будни…

На пороге она поцеловала Крейона, а дойдя до поворота, обернулась и махнула ему на прощанье рукой.

Счастливые, они забыли о ненависти, подстерегавшей на каждом шагу. Крейон так зарылся в книги, что не заметил приближения воинов Сутара, а Эрлис, охотясь, забралась в заросли и слишком поздно увидела огонь сигнального костра. Как она мчалась назад! Но во дворе уже хозяйничали золотые шлемы. Из-за скалы хорошо было видно, как они выносили инструменты и приборы Крейона, его книги и записи, тащили для чего-то даже стулья. Самого Крейона нигде не было.

Рубец на щеке запылал огнем. Глаза были сухи, сухо стало в горле, и сердце, казалось, остановилось, она не ощущала его ударов. Движения сделались точными и четкими. Эрлис отложила добычу в сторону, умостилась половчее среди скал, пересчитала стрелы. Прежде всего – попасть в вожака. Определить, кто он, несложно. Она не имеет права промахнуться. На остальных у нее все равно не хватило бы стрел, но Эрлис знала, что такие отряды состоят в основном из тех, кто утратил собственную волю и способен лишь выполнять приказы. Они растеряются и разбредутся, если некому будет ими командовать. Чтобы действовать наверняка, она достала из складок одежды иглу и своим волосом прикрутила ее к острию стрелы. Прицелилась. Впервые ей доводилось целиться в человека.

Расчеты оказались верными. Когда упал вожак, а потом несколько воинов из тех, что несли вещи, остальные в панике бросились наутек, даже не попытавшись установить, откуда же летят стрелы. Эрлис подождала, не вернется ли кто из воинов, и медленно, словно на казнь, двинулась в дом.

Эрлис нашла Крейона в той комнате, где была картина, и «Меченая молнией» смотрела на него со стены. Эрлис опустилась на колени. Глаза ее видели только смертоносную иглу в запястье любимого. Она не знала, сколько времени просидела так, словно неживая. Ненависть – черная, дикая, тяжелая, лютая ненависть разгоралась в ее душе неудержимым пламенем, уничтожая все другие чувства. Пепел заполнил ее всю, она стала легкой и звонкой, словно стрела, нацеленная на врага. Ратас говорил: «Найдется ли на свете такая гроза, что заставила бы ее отступить, и молния такая, что опалила бы ей душу?» А она ощущала себя сейчас сожженной дотла руиной, в которую никогда не вернутся прежде жившие здесь люди… Будь у нее еще одна игла, она не замедлила бы пустить ее в ход. Но иглы не было.

Скрипнула дверь, за спиной у нее послышались шаги. Она обернулась. На пороге стоял Ратас.

– Если б я умел летать, Эрлис, – сказал он, – я не опоздал бы. Проклятое время ненависти!

IX

Эрлис окончила свой рассказ. Было тихо и темно, и в углу шуршали мыши. Вита не решалась нарушить молчание. Эта странная женщина из чужого мира, недавно еще такая далекая от нее, стала сейчас такой родной, словно сестра. Меченая молнией… Ей так хотелось сказать Эрлис что-то хорошее и ласковое, но нужные слова не приходили, а она боялась обидеть ее гордость неуместной жалостью.

Вдруг что-то со стуком покатилось по полу. Эрлис порывисто вскочила и наклонилась.

– Сигнал тревоги, – она подняла с пола и показала Вите камешек, обвитый красной ниткой. – Его вбросили снаружи в дымоход. Ратас дает нам знак – сам или через кого-то из своих посланцев. Нужно уходить отсюда побыстрее!

Вита привычным движением бросила сумку на плечо и накинула плащ так, как учил ее Ратас.

– Будешь идти за мной, – сказала Эрлис, – так, чтобы не терять меня из виду. Двигайся не слишком быстро, но и не слишком медленно, тогда не будешь обращать на себя внимания. И не бойся ничего. Ратас и его друзья знают, что мы оставляем убежище, и прикроют нас.

– Я не трусиха, – отозвалась Вита.

– Каждый может ощутить страх, и в этом нет ничего зазорного. А уж дальше все зависит от тебя: или ты одолеешь страх, или страх осилит тебя.

Они поднялись по шаткой лесенке на поверхность (их укрытие оказалось чем-то вроде землянки, вырытой посреди развалин), прошли мимо полуразрушенных домов. «Это после черной лихорадки они остались», – шепнула Эрлис. Возле последнего дома Вита остановилась, а Эрлис, как они и договорились, пошла вперед. Через несколько минут и Вита ступила на мостовую. Сердце сильно стучало, но вскоре она успокоилась. Ведь впереди беспечной и легкой походкой, словно и знать не знала ни о какой опасности, шла Эрлис. Одинокие прохожие равнодушно шли мимо.

Это была другая улица, не та, по которой вел ее Ратас, – мощеная камнем, и дома добротнее и нарядней. Однако и тут резал глаза такой же пестрый хаос.

Эрлис дошла до перекрестка и завернула за угол большого красного дома. Вита ускорила шаг – и вдруг наткнулась на воинов в знакомых ей золотых шлемах. Они не делали попыток задержать ее, просто стали у нее на пути и окружили девушку плотным кольцом. Как Крейона, мелькнуло в голове. Что делать? Сквозь кольцо воинов не прорваться, а если бы это и удалось, Бита все равно не знает, куда бежать. Она попала в ловушку. Видно, Грозный бог успел перехватить посланца Ратаса… Воины шаг за шагом наступали на Виту, оттесняя ее от улицы, которой пошла Эрлис.

Девушка попятилась – и натолкнулась на высокого человека, незаметно выросшего у нее за спиной. Властным движением он сбросил покрывало с головы Виты. Глаза его так и впились в девушку, казалось, они просверлят ее насквозь, тонкие губы кривила усмешка. Желтый плащ с красной каймой, длинный нос… Внезапно Вита поняла, кто перед нею, и от ужаса у нее ноги отнялись: Турс, безжалостный Турс, тот, кто оставил шрам на лице Эрлис!