Робер Гайар
      Мария, владычица островов
      перевод Е.Горшковой и А.Санина
      Ч А С Т Ь 1
      ТАВЕРНА В ДЬЕППЕ
      Глава первая
      ТАВЕРНА В ДЬЕППЕ
      В тот зябкий осенний вечер 1635 года сумерки спустились быстро. Стремясь поспеть засветло, Жак Диэль мчался во весь опор, рискуя загнать лошадь. И не напрасно - едва вдали обозначились дома, солнце исчезло за отвесными скалами. К морю подползли темные облака, ускоряя приближение ночи. Запах морской воды резко усилился, полил дождь, и такой сильный, что земля сразу промокла. Жак, прекрасно понимая, что его кобыла не может скакать быстрее, все же шлепнул ее по холке, а затем глубоко всадил шпоры в трепещущие бока.
      Животное попыталось встать на дыбы, но Жак натянул уздечку. И тут они въехали в Дьепп. Узкие извилистые улочки с приземистыми домами были пустынны, в рытвинах скопилась вода, и в образовавшихся лужах разлагалась выброшенная рыба. Желтые фасады домишек, украшенные темным брусом, едва проглядывали в подступившей темноте. В переулках гулял порывистый ветер и подгонял прохожих, и без того спешащих, чтобы закрыть ставни, до того как начнется шторм.
      Жак направился к причалам небольшой гавани. Три парусника, раскачиваясь, стояли на приколе. На молу матросы торопливо проверяли прочность швартовов, натянутых рвущимися за волной кораблями. Он осадил коня.
      - Где тут таверна "Наветренные острова"?*
      - Харчевня Жана Боннара? Да вот она, прямо перед вами. Еще не закрыли. Вон, видите свет?
      ___________________________
      1)Малые Антильские острова.(Здесь и далее примеч. пер.)
      Уже совсем стемнело, и волны бешено бились о каменный причал. "Приехал бы на час позже, вряд ли нашелся бы охотник показать мне дорогу", - подумал всадник. К тому же, таверна могла быть закрыта, потому что уже сейчас, подъехав ближе, он заметил высокую темную фигуру, которая, помаячив в дверном проеме, принялась закрывать неподдающиеся ставни.
      Услышав стук копыт, человек прервал свое занятие и обернулся, но прежде чем он успел что-либо сказать, Жак спросил:
      - Это таверна "Наветренные острова"? Я ищу гоподина Жана Боннара.
      Мужчина выпрямился, и Жак увидел, что перед ним стоит настоящий великан; бычья шея, массивные плечи, руки и ноги короткие и мощные.
      - Жан Боннар? - переспросил он. - Ну, это я! Ночью, да еще в такую погоду, я бы и для самого дьявола пальцем не пошевелил. Что вам от меня надо?
      Жак ловко спешился, хотя ноги занемели от холода.
      - Скоро все узнаете, - сказал он, - но сначала позаботьтесь о моей лошади.
      Бросив поводья поверх головы коня, он вошел в таверну. На лоснящемся от жира сосновом столе, коптила тусклая масляная лампа, от нее по всей комнате плясали тени; в огромном камине потрескивал огонь.
      Жак Диэль придвинул стул к камину, сел и вытянул ноги, едва не подставив пламени подошвы сапог. Он расстегнул ремень, шпага выпала, но ему было не до этого.
      Хозяин таверны не торопился, и посетитель стал лениво осматривать комнату. Стены темные, закопченные, потолок усеян черными точками мух. Из мебели всего три стола, две лавки, да немного стульев. Еще массивный деревянный буфет, украшенный грубой резьбой с изображением парусников, а на буфете - сделанная из кокоса голова с забавной рожицей, она была разрисована красной и черной красками, а пиратская повязка через глаз раскрашена ярко-алой.
      Огонь распространял приятное тепло, и от одежды Жака потянулся пар. Наконец вошел Жан Боннар:
      - Вас будто черти принесли - заявляетесь ночью, да еще в такую погоду! А лошадь! Скотинка еле жива.
      Едва ли это как-то взволновало Жака, потому что он ответил:
      - Позаботьтесь о ней получше. Хотя в общем-то, с тем, что от нее сегодня требовалось, легко справилась бы самая ледащая пони. Готов поклясться, что сейчас она воображает себя молодой кобылкой с королевских конюшен!
      Боннар что-то проворчал, но Жаку не удалось разобрать. Когда же он дал понять, что не желает более беспокоиться о своем посетителе, молодой человек вскочил со стула и по привычке потянулся за шпагой.
      - Считается, что таверну определяют по качеству вина, - сказал он, - а я как раз голоден и хочу выпить. Принесите мне добрый кувшинчик, заодно проверим, насколько прав был мой дядюшка, когда называл вас достойным человеком.
      - Твой дядюшка, твой дядюшка! - раздраженно передразнил Боннар, причем тут, собственно, твой дядюшка, парень? И вообще, кто ты такой?
      - Скоро узнаете!
      Хозяин таверны с любопытством приблизился к Жаку Диэлю,
      чтобы разглядеть его получше. Двое мужчин молча смотрели друг на друга. Боннар сдвинул брови. У него было круглое лицо с тяжелым подбородком, мощная шея и суровый взгляд. Вся правая щека до уха была обезображена шрамом. Жак насмешливо улыбнулся, чувствуя себя хозяином положения.
      - Ну, и кто же вы такой? - проворчал Боннар.
      - Жак Диэль, эсквайр, господин дю Парке; мой отец Пьер де Диэль, господин де Водрок, а мать урожденная Адриен де Белен.
      Губы Боннара беззвучно вторили, он был явно разочарован.
      - Диэль, дю Парке... Водрок... Все это прекрасно звучит, но не имеет ко мне абсолютно никакого отношения.
      - А вот тут вы не правы, - заявил Жак с некоторой издевкой в голосе, вам случайно не знакомо имя Белен д'Энабюк?
      Боннар оторопел и слегка отпрянул.
      - Белен д'Энабюк?
      - Это мой дядюшка, - небрежно бросил Жак Диэль.
      - Ну, это другое дело, парень... совсем другое дело! Откуда ж мне было знать? Племянник д'Энабюка, и волею Бога под моей крышей! Садитесь, сударь. Вы сказали, что голодны и хотите выпить... сию минуту.
      Великан заметался по комнате, словно навозная муха, между стекол оконной рамы.
      Насладившись своим триумфом, Жак подошел к Боннару и дружески похлопал его по плечу.
      - А теперь идемте, - сказал он, - нам понадобится не один, а два кувшина вина. А мне сгодится буханка хлеба и хороший шматок окорока... Нам необходимо кое-что обсудить.
      Боннар снова смерил Жака взглядом с головы до ног. Фиолетовый камзол еще дышал паром.
      - Я не могу допустить, чтобы племянник Белена оставался в таком виде, - сказал он, будто для себя, - но все, что у меня есть, это одежда моряка - моя собственная. Я носил ее, когда был в тропиках вместе с вашим дядей, и ее хватило бы на двоих таких как вы.
      - Одежда пусть вас не волнует! Принесите лучше вина и ветчины. Полный кувшин скорее поможет делу.
      - Я позову Марию, - сказал Боннар и, подойдя к двери в дальнем углу комнаты, открыл ее, за ней оказалась лестница. Сложив руки рупором, он крикнул:
      - Мария! Мария!
      - Иду! - послышался сверху голос.
      - Это моя дочь, - объяснил Боннар, - с тех пор как моя жена Франсуаза умерла, она помогает мне по дому...
      - А вот и Мария! - продолжал старик. - Принеси-ка нам пару кувшинов прозрачного вина и ветчины. Это Жак Диэль, племянник Белена. Он мой гость. Когда обслужишь нас, постели ему в лучшей комнате.
      Затем, повернувшись к Жаку, он спросил:
      - Когда вы собираетесь уезжать, сударь?
      Дю Парке смотрел на Марию и не мог оторвать глаз. Ему казалось, что с ее появлением мрачная комната наполнилась светом. Он был так поглощен созерцанием ее лица, что механически ответил:
      - Завтра.
      - Завтра? Но ваша кляча того и гляди сдохнет, а другой, чтоб одолжить, у меня нет. И вообще, после такой бури вы вряд ли проедете.
      Но Жак стоял зачарованный и, казалось, не слушал. Более совершенного лица, обрамленного золотистыми волосами, ему не приходилось видеть. Завязки передника тесно обвивали ее тонкий стан, грудь была полной и округлой, а светло-карие глаза, чистые и ясные, не смущались его пристального взгляда.
      - Я уже передумал, - внезапно, несколько дерзко сказал Жак, - завтра я не поеду. Я, может быть, даже некоторое время здесь задержусь.
      - Ну же, Мария, поторапливайся, - сказал Боннар.
      Жак проводил ее взглядом. Походка напоминала струящийся ручей, легко огибающий любые преграды, и Жак был окончательно сражен ею. Когда хозяин таверны предложил ему стул в дальнем конце стола, он воскликнул:
      - Жан Боннар, вас можно поздравить с прехорошенькой дочерью! Да, я, пожалуй, останусь здесь подольше.
      Мария внесла кувшины. Он снова посмотрел прямо в ее светло-карие глаза с той особой самоуверенностью, что свойственна мужчинам, привыкшим осуществлять все свои желания. Но она мужественно держала взгляд до тех пор, пока Жак сам не отвел глаза. Угрюмости Боннара как не бывало; наблюдая за этой сценой, он тихонько посмеивался себе под нос.
      Когда Мария поставила между кувшинами хлеб и ветчину, он сказал:
      - А теперь оставь нас. Нам нужно кое-что обсудить.
      Девушка не произнесла ни слова. Уходя, она прикрыла дверь, не захлопывая ее до конца. А затем стала тихонько подглядывать в щелочку на юношу в фиолетовом камзоле. Он снял шляпу; при свете лампы и яркого огня его волосы отливали золотом. Нос был с небольшой горбинкой, губы узкие, но красивого рисунка. Ей понравился его резко очерченный и даже слегка надменный подбородок, а особенно взгляд - то насмешливый, то дерзко упрямый. Когда он поднес к губам оловянную кружку, она отметила изящную форму его рук, и внезапно почувствовала, что сердце ее бьется чаще обычного.
      Жак что-то говорил Жану Боннару, но Мария и не думала слушать, до нее долетали лишь отдельные слова, сказанные громче других. Ее завораживал мягкий голос юноши, и, кажется, ее отец тоже попал под его гипнотическое влияние, потому что слушал его с вежливым и почтительным вниманием.
      Закончив трапезу, Жак Диэль встал из-за стола и принялся расхаживать взад-вперед перед камином, отбрасывая на стены причудливые тени, дрожащие от пламени. Боннар тоже проднялся, и Мария, боясь, что ее обнаружат, быстро и беззвучно прикрыла дверь и на цыпочках поднялась наверх.
      Когда она стелила постель для прекрасного всадника, то, сама не зная почему, вдруг почувствовала, как по всему телу разливается приятный жар. Слишком наивной и неопытной была она, чтобы представить, что ему достаточно поманить ее пальцем, и она пойдет с ним хоть на край света.
      Что касается самого Жака Диэля, то его мысли были уже далеко от Марии. Маленькими глотками, смакуя, он пил подогретое вино, слегка приправленное корицей, привезенной Боннаром из путешествия к Островам. Это была та самая поездка, когда Белен д'Энабюк открыл Мартинику, и Боннар сопровождал его. Выказывая сомнение, правильно ли его понял этот гигант, Жак повторил указания дяди еще раз.
      - Вы будете лично отвечать за строительство брига. И если возьметесь за это, то должны быть готовы к любым неожиданностям. Дядя полностью доверяет вам - так покажите, чего вы стоите!
      И причина для такой просьбы была - работа на верфях Франции приостановилась; кораблестроители взбунтовались против короля. Их было мало, но они не только ревниво оберегали свои секреты, но и отказывались учить подмастерьев, несмотря на распоряжения монарха и кардинала Ришелье. Устав от сопротивления корабельщиков, король решил человек пятнадцать самых достопочтенных засадить в тюрьму, чтобы нагнать страху на остальных. Поэтому Белен, которому понадобился бриг, был просто вынужден обратиться за помощью к бывшему плотнику Жану Боннару.
      Возвратясь с Мартиники, - Медианы, как называли ее местные обитатели, - Боннар забросил мореплавание и открыл таверну в Дьеппской гавани, назвав ее в память о путешествии "Во славу Наветренных островов". Жан Боннар до сих пор вспоминал своего капитана с неослабевающим трепетом, поэтому никакие доводы не убедили бы его отказаться от предложенной миссии. Он больше не ходил в море, это так; но дьеппские верфи были от него в двух шагах. А Мария могла бы вести дела (в любом случае, именно она привлекала основную массу клиентов), дав ему возможность руководить строительством брига.
      - Придется срочно начинать работу, - продолжал Жак, - насколько я знаю, дядя спешит.
      Боннар осушил кружку горячего вина и ответил со всей серьезностью:
      - Поверьте, сударь, положившись на меня, он не прогадает.
      - Дядя имеет влияние при Дворе благодаря услугам, в свое время оказанных самому королю... И я уверен, он проследит, чтобы ваши усилия были вознаграждены. Я думаю, он доложит о вас королю.
      Боннар покраснел до самых бакенбард, торчащих по бокам грубыми пучками, и невольно улыбнулся, при этом сморщившийся шрам еще больше обезобразил его лицо.
      Жак отставил пустую кружку:
      - Пора идти спать.
      Хозяин таверны взял со стола масляную лампу и освещал ею лестницу. Они старались не шуметь, чтобы не разбудить Марию, которая, как они полагали, в столь поздний час уже спала.
      - Вот здесь моя комната. - Боннар указал на дверь, мимо которой они прошли. - А ваша в конце коридора, рядом с комнатой дочери. Лампу я вам оставлю. Я привык ложиться в темноте.
      Войдя в комнату, Жак увидел застланную постель. Сна не было. Поставив лампу на стол, он подошел к окну. Ставни, хоть и были закрыты, но сотрясались и скрипели с каждым порывом ветра. Было слышно, как волны разбиваются о мол и с грохотом обрушиваются на каменный причал. По крышам и булыжной мостовой барабанил дождь.
      Он вспомнил о Марии, спящей через стенку.
      "Какое расточительство, - подумал он, - такая девушка и живет в этом городишке, полном моряков и бродяг... В Париже ее красота произвела бы фурор."
      Глава вторая
      СХВАТКА В ТЕМНОТЕ
      Мария тем временем и не думала спать. Образ прекрасного всадника манил и не отпускал ее, и когда она услышала шаги вoзле своей двери, ее сердце так бешено заколотилось, что стало трудно дышать. Вот закрылась дверь комнаты отца; она мучительно напрягла слух, чтобы уловить хоть один звук из комнаты Жака. Ветер выл уже во всех щелях, грозясь сорвать ставни со стонущих петель, но это не помешало ей расслышать звук положенной на стул шпаги и сброшенных на пол промокших сапог.
      Через несколько минут показалось, будто она слышит, как он лег в кровать, где, без сомнения, вскоре забудется сном после долгого изнурительного пути. Ее грела уже сама мысль о том, что он там, но все же, к ее собственному удивлению, уснуть она не могла.
      Нахлынувшие чувства и разыгравшаяся за окном буря не давали расслабиться. Стоило ей закрыть глаза, как волнующий образ юноши заполнял мысли, и она вновь пробуждала в памяти каждую черточку прекрасного породистого лица - ясные глаза, волевой подбородок, светлые волосы, сверкающие, как золотая канитель. В ушах звучал мягкий тембр его голоса, от которого бросало в жар.
      Она и не услышала, как в комнату вошли. Незваный гость закрыл за собой дверь и мысленно улыбнулся, представив хорошенькое лицо Марии, утонувшее в пуховых одеялах. Он приблизился и, не заметив никакой реакции, решил, что она спит. Но когда он склонился над ней, девушка в страхе вскочила.
      Не успела она вскрикнуть, как он мягко прикрыл ее рот ладонью и сказал:
      - Тш-ш! Боннар спит, и хотя шторм способен заглушить любые звуки, все же отцу будет достаточно одного вашего крика. А если он обнаружит у вас в комнате меня, не скажется ли это на вашей репутации?
      Мария, казалось, не уловила цинизма в словах Жака: она с трудом дышала, и сердце едва не выпрыгивало из груди.
      - Я стучал, но вы, наверное, быстро уснули...
      Закричать? Об этом она подумала в последнюю очередь. Разве не сбылось то, о чем она мечтала и молила Бога, разве не этого она неосознанно желала? Но теперь, когда все становилось реальностью, она инстинктивно понимала, что, как ни приятно ей его присутствие, было бы неосмотрительно уступать.
      - Все дело в моей беспечности, - начал он без запинки. - Я приоткрыл окно, и ветер задул лампу. А я не могу ложиться спать в темноте, как ваш отец. У вас не найдется случайно трутницы?
      - Трутницы? - протянула она озадаченно. Его просьба настолько смутила ее, что Жак невольно рассмеялся.
      Не тратя времени на дальнейшие объяснения, он сел рядом на кровать, но она тут же отодвинулась.
      - Вы боитесь меня? - спросил он.
      Она вздохнула, потому что до нее наконец дошло, насколько неприлично все происходящее. Она осознала, что благодаря своему замешательству оказалась во власти человека, с которым не перемолвилась и десятью словами.
      - Подите прочь! - резко сказала она. - Уходите сейчас же или я позову отца.
      Жак снова засмеялся. Вот теперь-то он ее раскусил! Он мог бы читать по этой девушке, как по книге. Весь этот страх и возмущение последовали с опозданием, а значит, были лишь кокетством, скрывавшим чувственную страсть в предвкушении любовного приключения. Он был почти уверен, что Мария не впервые попала в подобную ситуацию. Ее отец вполне мог взять себе за правило обращать внимание каждого именитого гостя на расположение комнаты дочери.
      Наклонившись, он вкрадчиво прошептал:
      - Если вы будете так громко кричать, то неминуемо разбудите Боннара.
      - Уйдите отсюда! - вновь сказала она. - Мой отец убьет вас, если обнаружит здесь.
      - Это было бы несправедливо с его стороны, - возразил Жак, - ведь я только зашел попросить трутницу...
      Он протянул руку, чтобы взять ее за плечо, но она в ужасе отстранилась. Тогда он встал и сделал вид, что ищет трутницу, шаря по поверхности мебели, но в комнате была такая темень, что единственными источниками света можно было считать лишь горящие блеском глаза Марии и белизну простыней.
      Он сдвинул стул, специально, чтобы немного пошуметь, но не настолько, чтоб это было слышно сквозь бурю, по крайней мере Боннару. А даже если и слышно, и он проснется и придет, думал Жак, здесь достаточно темно, чтобы преспокойно улизнуть незамеченным и на цыпочках вернуться в свою комнату, благо на ногах одни чулки.
      Наконец он прекратил фальшивые поиски и, вернувшись к Марии, вновь попытался сесть на кровать - теперь уже ближе, и даже ощутил через постель тепло ее длинных стройных ног. Но Мария в порыве стыдливости и испуга, снова отодвинулась от него, и теперь ей удалось обрести самообладание.
      - Послушайте, - сказала она, - возвращайтесь в свою комнату, а я принесу вам трутницу.
      - Но там темно! Как я доберусь до своей комнаты?
      - Так же, как добрались до моей!
      - У меня такое ощущение, что вы неправильно понимаете мои намерения. Когда я сюда зашел, я искал не вас, Мария, а вашего отца. Но в коридоре было так темно, что я заблудился. Совершенно случайно я наткнулся на эту дверь. Откуда мне было знать, что там вы? Тем более, вы не ответили на мой стук. И какого дьявола вы держите дверь незапертой?
      Она все еще дрожала. То ли от неясного ей самой страха, то ли от холода, ведь плечи были открыты.
      - Вы спокойно найдете дорогу, - сказала она, - выйдите из комнаты и идите по стенке. Первая дверь налево будет ваша. Подождите, и я принесу вам трутницу.
      - Очень любезно с вашей стороны, Мария. Пожалуйста, поспешите с этим, я очень устал с дороги. Покорнейше прошу прощения, что разбудил вас и так напугал. - У двери он помедлил и добавил: - Совершенно непростительно, но я до сих пор не представился. Меня зовут Жак. Жак Диэль. До скорой встречи, Мария.
      Вернувшись в комнату первое, что он сделал, это осторожно спрятал за кровать горящую лампу, так как ее свет мог быть виден из-за двери и тогда вскрылась бы его бессовестная ложь.
      Теперь он преспокойненько ждал ее прихода. Он слышал, как она вышла из комнаты и спустилась в бар, где, очевидно, Боннар оставил трутницу. Все складывалось удачнее, чем он смел надеяться. Он даже недооценил способности Марии разыгрывать из себя недотрогу. Любая женщина, как он считал, подняла бы крик и позвала на помощь при виде незнакомца в своей комнате, а Мария не сделала ничего подобного, и это лишний раз доказывало, что она привыкла к такого рода приключениям. Этот ее запоздалый испуг и гнев - все показное.
      Из водосточных труб рекой хлестал дождь, и ветер все не стихал. Мария задерживалась, но он утешал себя тем, что если бы она решила его обмануть, то не спускалась бы вниз вовсе.
      Вскоре острый слух Жака уловил, как по коридору шуршит юбка, и тело его прижалось к стене возле двери. Он увидел, что Мария не захватила снизу другую лампу, и обрадовался, получив в союзницы темноту. Когда, робко постучавшись, Мария вошла, он резко схватил ее за руку. Он почувствовал, как всю ее передернуло.
      - Отпустите меня! - закричала она.
      Голос вновь обрел твердость, и лихорадка ее явно прошла. Может быть, ее сдуло ветром, гуляющим в доме по всем щелям и пронизывающим до мозга костей, пока Мария ходила вниз с поручением? Во всяком случае, девушка очнулась от фантазий, и от ее страха и вожделения не осталось и следа.
      - Вот вам кремень и серные спички, - сказала она, - я надеюсь, вы умеете ими пользоваться.
      Но вместо того чтобы отпустить ее руку, Жак притянул Марию к себе. Обняв ее, он толчком ноги закрыл дверь. Девушка опешила от удивления и не успела дать отпор, но, почувствовав на себе плен его рук, сжалась всем телом.
      - Вы угодили прямо в львиное логово, моя прелесть, - шепнул он ей в ухо, - делайте, что хотите, только без крика. Здесь мы гораздо ближе к вашему отцу, чем у вас. Предположим, он проснется и обнаружит вас в моей комнате, и что тогда?
      Она попыталась оттолкнуть его, но он прижал ее руки к стене, чтобы излишними телодвижениями она не наделала шуму. Он так близко придвинулся к ней, что слышал частое биение ее сердца под плотной тканью ночной рубашики. Внезапно ее тело обмякло в его объятиях, и он почувствовал пьянящий аромат ее прерывистого дыхания. Казалось, он держал в руках какое-то грациозное животное. Он провел рукой по ее ягодицам и, когда она резко дернулась, высвобождаясь, нагнулся, пытаясь поймать ее губы.
      - Пустите меня! - снова сказала она, но уже не так громко, помня его резонное предостережение. И в этот момент она заметила бледный кружок света от лампы, спрятанной за кроватью, и поняла, что, если отец вздумает проснуться и прийти сюда, ей не объяснить свое присутствие в этой комнате. Он и не подумает поверить в эту историю с трутницей, если увидит, что с лампой все в порядке!
      - Вы солгали мне! - сказала она в бешенстве. - Зачем вы меня позвали? Вам должно быть стыдно за свое поведение, оно недостойно джентльмена.
      Его нисколько не тронуло это обвинение.
      - Мария, - сказал он, - вы прекрасны. Так прекрасны, что я не в силах устоять. Это мое единственное оправдание. Будьте милосердны, Мария, не заставляйте меня страдать!
      Мария была вне себя от гнева. Треперь Жак едва напоминал ей героя ее девичьих грез. Все мечты разлетелись в пух и прах. Тот, о ком она думала, как о господине, оказался просто неотесанным мужланом.
      - Вы мне противны! - сказала она надменно. - И тем больше мое отвращение к вам. Всего час назад я мечтала о вас, и в этих мечтах вы были моим возлюбленным. Поэтому я и не услышала вашего стука в дверь. Но теперь... Теперь я хочу только одного - чтобы вы повернулись и ушли.
      - Вы неправильно меня поняли, я всего лишь пошутил... Простите, если я снова вас напугал.
      - А я не испугалась, - холодно возразила она, - я могу постоять за себя. Но если вы думаете, что держать женщину против ее воли - это большая доблесть, вы ошибаетесь. Я презираю вас...
      Она слишком много говорила, чтобы Жаку это понравилось. Он крепче сжал ее в объятиях и закрыл ее рот поцелуем. Почувствовав, как ее тело ослабело в его руках, он решил, что теперь она сдастся без борьбы, но тут она резко вырвала одну руку, а затем и совсем освободилась из плена.
      Ее порывистое движение застало его врасплох. Он слышал, как что-то упало и предположил, что это был кремень из трутницы.
      Она чуть было не выбежала из комнаты, но он нагнал ее в один шаг и схватил за талию. В короткой борьбе они опрокинули стул, кстати, тот самый, на который Жак положил свою шпагу. Звук от ее падения способен был перекрыть любую бурю.
      Задыхаясь, молодой человек выпустил девушку, которая застыла в оцепенении, представив возможные последствия этого грохота. Отец очень чутко спит - конечно же, он проснулся.
      - Тш-ш! - прошептал Жак. - Не двигайтесь... В конце концов мне ни к чему вас компрометировать. Что бы ни случилось, предоставьте все мне...
      Они услышали, как заскрипели все четыре ножки кровати, отвечая на попытки Боннара стащить с нее свое громадное тело.
      - Он идет! - в ужасе сказала Мария. - Я пропала!
      - Предоставьте все мне, - уверенно сказал Жак.
      Подойдя к кровати, за которой стояла лампа, он потушил свет, и комната погрузилась в кромешную темноту. В этот же самый момент у Боннара заскрипела дверь.
      - Он идет сюда, - в страхе прошептала Мария.
      - Подойдите ко мне, - твердо сказал Жак, нащупав в темноте ее руку, делайте, что я скажу и доверьтесь мне. Ничего с вами не случится.
      Они услышали, как Боннар идет по коридору, шлепая по полу босыми ногами.
      - Это ты, Мария? - спросил он сердито.
      - Ни слова! - прошептал Жак прямо ей в ухо.
      Вместо ответа она зарылась головой в его плечо. Жак был ее единственной надеждой. Кто же еще поможет избежать самого худшего? В конце концов он представил достаточно доказательств своей изворотливости, и, наверное, у него имеется в запасе еще много всяких уловок, которые он вытащит, как фокусник из рукава.
      - Это ты, Мария? - спросил Боннар опять.
      Жак отстранил Марию и подошел поближе к двери.
      - Ради Бога извините, что я вас разбудил, Боннар. Я всегда очень беспокойно сплю. Вот и сейчас - опрокинул стул, на котором лежала шпага.
      - Вам нужен свет?
      - Нет, спасибо, - сказал Жак.
      - Я забыл оставить трутницу, я вам принесу ее.
      - Нет никакой нужды в этом, спасибо. Спокойной ночи, я уже опять почти уснул.
      - Спокойной ночи! - сказал Боннар.
      Услышав, как захлопнулась дверь, они оба издали вздох облегчения.
      - А теперь пустите меня, - вновь потребовала Мария.
      - Нет, - твердо сказал Жак, - вот теперь я вас не отпущу. - Бережно взяв ее за руки, он немного помедлил и продолжил:
      - Я понял, что недооценивал вас. Я посчитал вас одной из девиц, которые встречаются в каждой таверне и рады угодить любому постояльцу. Теперь я вижу, как был не прав. Идите ко мне. Ни к чему прятаться за кровать. Ваш отец уже спит. Расскажите мне о себе.
      - В другой раз... Сейчас отпустите меня.
      - Нет, - сказал он, - не надо откладывать! Может быть, мне скоро придется уехать из Дьеппа, и я не смогу простить себе, если не узнаю вас лучше...
      - Но я уже не могу простить, - сказала она печально, - что вы разрушили мою прекрасную мечту о вас.
      - Вы все еще дуетесь на меня?
      - Конечно. Вы разрушили самое дорогое. Вы были так мужественны и безупречны, когда я увидела вас внизу, а теперь... теперь я обнаружила, что вы просто грубый и неотесанный, да к тому же еще - лгун...
      - Вам хватило нескольких секунд, чтобы вынести мне приговор! А я вот и не разглядел вас как следует, я даже не увидел, какого цвета ваши глаза...
      - Я не сразу пошла спать, я наблюдала за вами, стоя за дверью у лестницы.
      Обезоруживающая искренность девушки заставила его пересмотреть свои первоначальные планы. Могла ли она на самом деле быть такой невинной и чистой? Чтобы отмести все сомнения, он обратился к ней нарочито грубо:
      - Ну как же, как же! В вашу таверну приходит столько постояльцев, большинство из них - моряки, долгое время пробывшие в море без женщин. Неужели я первый, кто попытался проникнуть в вашу комнату?
      - Нет, почему же, был один такой, - охотно ответила она, - но он был так пьян, что не пришлось даже звать отца, чтобы вышвырнуть его. Я очень сильная!
      - А по собственной воле вы тоже никого не впускали?
      Она подскочила от возмущения.
      - Вы меня оскорбляете! - сказала она.
      - Как бы то ни было, - заметил он, - ваша дверь была не заперта сегодня.
      - Меня не волнует, верите вы мне или нет, - сказала она надменно, - но дело в том, что я просто забыла ее запереть. Хотя что тут говорить, вы все равно от меня ничего не добьетесь!
      - Даже если женюсь на вас?
      - А с какой это стати вам на мне жениться?
      - Потому что вы красивы. Мне нравится цвет ваших глаз и формы вашего тела. Любой мужчина, не лишенный вкуса, понял бы меня сразу.
      Несмотря на темноту, мешавшую разглядеть ее получше, он почувствовал, что она смутилась. И пожалел, что заикнулся о женитьбе. Это могло вызвать у нее ненужные домыслы, наверняка, она и не думала о том, чтобы выйти за него замуж.
      - Но увы, - сказал он медленно, - я никогда не женюсь на вас...
      Это заявление прозвучало столь определенно, что Марию пронзила внезапная боль.
      - Я никогда не женюсь на вас, - продолжил он, не ведая о ее страданиях, - потому что моя семья будет против. Племянник Белена не может жениться на дочери его плотника.
      Кусая губы, чтобы унять дрожь, она сказала в наступившей тишине:
      - Мне надо идти. На вашем месте я бы не задерживалась в Дьеппе. По мне, так лучше бы завтра вас уже не было здесь.
      - Позвольте узнать, почему?
      - Не будет шансов еще больше пасть в моих глазах.
      Жак вдруг почувствовал раскаяние. Он заставил бедное дитя страдать, и совершенно напрасно. Несмотря на весь свой цинизм, он не мог себе простить, что причинил ей боль, сыграв с ней злую шутку. Это было ее первое чувство, а он так насмехался над ним.
      - Бог заступился за вас, - сказал он, - я бы никогда не простил себе, если б Боннар не помешал осуществиться моим намерениям.
      - Давайте все забудем... Вы устали и вам нужно выспаться.
      - И вам тоже, Мария.
      - Я теперь не усну, - грустно сказала она. - До свидания... - И направилась к двери, но, прежде, чем она ее открыла, он был уже рядом.
      - Мария! - воскликнул он, и его голос не позволял сомневаться в искренности его чувств. - Я клянусь вам, что есть только одна вещь на свете, которая мешает мне жениться на вас, - это уважение моей семьи, которое я потеряю, если женюсь на девушке низшего сословия. Уверяю, что с той минуты, как я вас увидел, я понял, что на всей земле не найдется другой женщины, которую я смогу полюбить... Поэтому в моем сердце навсегда останется память о вас. Навсегда.
      Она отвернулась, чтобы он не видел ее слез. Она знала, что если не уйдет сейчас же, то разрыдается прямо здесь; он тут же начнет утешать ее, и тогда она пропала.
      Он ласково притянул ее к себе и поцеловал в дрожащие губы. Потом отстранился сам и, легонько подтолкнув к двери, тихо и нерешительно сказал:
      - Спокойной ночи, Мария... И прощайте.
      Он уехал рано утром, когда Мария еще спала.
      Глава третья
      ИГРАЛЬНЫЙ ДОМ НА МЕДВЕЖЬЕЙ УЛИЦЕ
      На углу Медвежьей улицы, где она выходит на площадь, по требованию полиции горел фонарь. Он светил едва-едва, но достаточно, чтобы игральный дом мадам Бриго хорошо просматривался издалека.
      Однажды летним вечером 1637 года Жак шел по площади в сопровождении своего брата, Пьера Диэля, господина де Водрока, недовольно поглядывая на тускло освещенный игральный дом. Он шел сюда в первый раз, и сам никогда бы до этого не додумался. Он всегда уступал настояниям своего младшего брата, к которому питал снисходительно-отеческое отношение.
      Пьер регулярно посещал салон мадам Бриго, Жак же находил его атмосферу неподходящей; игральный дом казался ему благодатной почвой для всяких сомнительных делишек, интриг и любовных приключений, поданных под видом невинного времяпровождения - двух партий ландскнехта. Каждый вечер туда захаживал месье Фуке - президент Американской островной компании. Седовласый, с лицом, похожим на сморщенную тыкву, он важно восседал, жонглируя пистолями, и никогда не говорил о том, что было его главным занятием, - о табаке, сахаре и плантациях индиго, а также пряностях с островов Карибского моря.
      Конечно, в игральном доме не обходилось без скандалов, но во избежание и без того дурной славы, постоянные посетители ввели неписаное правило все ссоры и споры о долгах должны разрешаться в двадцать четыре часа и где-нибудь подальше от салона.
      Пьер Диэль имел репутацию игрока по высоким ставкам. Удача не всегда благоволила ему, и все знали, что часто ему приходится раскалывать своего дядю - Белена д'Энабюка - на кругленькую сумму, чтобы расплатиться с долгами. Однако благодаря его молодости подобное поведение ему прощалось.
      Жаку Диэлю, напротив, приписывали расчетливый холодный ум. Несмотря на то, что ему не было еще и тридцати, дядя уже доверял ему важные и деликатные поручения, после которых тот всегда возвращался с победой.
      Сейчас все говорили о бриге, который несколько недель назад сошел со стапелей в Дьеппе; бриге, построенном специально для Белена в то время, когда строительство кораблей во Франции было полностью остановлено.
      Они уже почти вошли в подъезд, но тут Жак заколебался.
      - Не знаю, зачем только я тебе уступил, брат, - сказал он, - сегодня такой приятный вечер, что я бы лучше провел его где-нибудь на свежем воздухе, чем сидя взаперти в вонючем помещении.
      - Там будет президент Фуке, - объяснил Пьер, - ты же знаешь, Жак, как я хочу получить пост в Американской островной компании. Вспомни, что говорил дядя. Колонии - это блестящее будущее для деятельной молодежи, несмотря на тамошний климат.
      Жак дружески похлопал брата по плечу.
      - Только не забывай, Пьер, что на острове Сент-Киттс или на Мартинике ты вряд ли найдешь мадам Бриго, а также ее игральный дом!
      Пьер приготовился что-то ответить, но тут к подъезду подлетела карета, и из нее выскочил щеголеватый молодой дворянин.
      - Ты знаешь Константа д'Обинэ, сына поэта? - спросил он Жака.
      Тот покачал головой.
      - Только понаслышке... Говорят, он задира и авантюрист, и вообще, свободен от каких-либо принципов.
      - Осторожно, вот он...
      Напудренный, как маркиз, к ним приближался Констант д'Обинэ. Завидев Пьера, он воскликнул с преувеличенной веселостью:
      - Водрок! Какими судьбами! Рад видеть тебя. Был бы ты здесь вчера. Слышал, какую шутку сыграла со мной горькая судьбина? Теперь буду вынужден следить за моими честными друзьями, вот так, дорогой.
      - Я, вроде, слышал, ты был помолвлен?
      Обинэ расхохотался. Его пронзительный визгливый смех действовал Жаку на нервы.
      - Да, - закивал он, - было много болтовни о соединении моей семьи с семьей сеньора де ля Ланна, вассала герцога д'Эпернона. А теперь намечаются узы между господином Константом д'Обинэ и девицей Жанной де Кардильяк.
      Пьер повернулся к брату.
      - Позволь представить тебе моего брата, Жака Диэля дю Парке...
      - Я слышал о вас, - заметил Констант, - кажется, ваш дядюшка доволен вами сверх всякой меры, и именно благодаря вам тот самый корабль сошел со стапелей в этом году.
      - Вы явно преувеличиваете, - сухо сказал Жак, - все, что я сделал, это выполнил поручение дяди... В любом случае, моя роль была ничтожной... - он остановился, и д'Обинэ уловил на его лице странное выражение.
      - Хотя есть причины об этом жалеть, - добавил он с расстановкой, - мне только раз пришлось побывать в Дьеппе, чтобы устроить корабельные дела... А хотелось бы еще.
      Похлопывая по плечам, д'Обинэ подталкивал компанию к игральному залу.
      - Вам пришлось расстаться там с какой-нибудь чаровницей, не так ли, дю Парке? - сказал он, улыбаясь. - Эх, вам бы мои годы, юный друг, вы бы так устали от чужих жен, что вряд ли бы захотели иметь свою... Такую, чтобы хоть вы верили, что она именно ваша. Ох уж эти женщины!
      Жак не ответил. Пьер открыл дверь, и салон встретил их веселым звяканьем пляшущих по столам пистолей и крон. Зал был переполнен.
      - Вист или ландскнехт? - спросил Констант д'Обинэ, - ты сыграешь со мной сегодня, Водрок?
      - Я бы с удовольствием, но должен отомстить виконту де Тюрло. Я дал слово... Очень сожалею.
      - Я тоже сожалею, дорогой друг, - сказал он с низким поклоном, тогда, если вы не против, я вас оставлю?.. Пойду поищу удачи где-нибудь еще.
      Этикет предписывал всем вновь прибывшим посетителям засвидетельствовать почтение мадам Бриго - важной даме неопредленного возраста, тратившей все время и мастерство на то, чтобы скрыть недостатки своей внешности. Поговаривали, будто она итальянка по происхождению и вообще колдунья, поднаторевшая в приготовлении любовных напитков, а также ядов, не оставляющих следов в организме, которые она стряпала только для особо близких друзей.
      Никто толком не знал, за счет кого она выдвинулась и достигла своего привилегированного положения, позволяющего ей теперь хлопотать уже за других. Она ответила на приветствие Водрока, не совсем враждебным, но все же слегка прохладным жестом. Ее сдержанная манера заставила молодого человека покраснеть до корней волос. Слава Богу, этого не заметил Жак; именно в этот момент взгляд его остановился на ком-то вдали комнаты.
      - Жак, - попросил Пьер, - давай сыграем вместе против виконта?
      - Если ты не против, Пьер, я откажусь... Мне что-то не хочется сегодня. Я пошел только, чтобы угодить тебе. Иди и сам найди виконта.
      - А ты что будешь делать?
      Жак улыбнулся.
      - Сделаю все возможное, чтобы не скучать, - он обвел рукой зал. - Это черт знает что такое! И в такой толпе я должен найти хорошего собеседника, который помог бы скоротать время.
      - Ты, конечно, как хочешь, - заметил Пьер, уже рвущийся к столам, - но помни, что здесь ты сможешь найти не только хороших собеседников, но и чрезвычайно хорошеньких женщин.
      - Я учту. Но это тот тип женщин, которые становятся доступны только в случае вашего крупного выигрыша или в случае разорения их собственных мужей!
      - Что случается чаще, чем ты можешь предположить! - удаляясь, заметил Пьер.
      Оказавшись предоставленным самому себе, Диэль прошел в дальний угол зала, где минуту назад взгляд его поймал нечто, сейчас уже казавшееся галлюцинацией или ошибочным сходством.
      "Наверное, я ошибся, - подумал он, - не может быть, чтобы это была она. Каким чудом попала бы эта девочка из таверны в такой игральный дом, в это изысканное общество?"
      Он вполне мог ошибиться; в конце концов он едва разглядел девушку за те несколько минут, пока она вносила вино и ветчину, хотя и этого времени хватило, чтобы заметить ее великолепные светло-карие глаза. Было, конечно, и романтическое свидание, но оно происходило почти в полной темноте. И снова Жак воскресил в памяти ту штормовую ночь и схватку с Марией в его комнате. Он вспомнил, как она была испугана, как дрожала от холода и волнения, какие у нее были холодные пальцы, вспомнил первый поцелуй, ставший, к сожалению, последним...
      Он был почти уверен, что обознался, но сладкие воспоминания о Марии побуждали все же разыскать ту женщину, так похожую на нее.
      " Ну, допустим, я ее найду, - думал он, - окажется, что она ничего общего не имеет с Марией... Прошло уже больше года с тех пор, как мы расстались. Она, может, и не помнит меня..."
      Пьер был прав; в салоне мадам Бриго действительно попадались весьма прелестные создания, но Жак, занятый поисками незнакомки, казалось, не замечал их, как не замечал перебранок картежников, бурно обсуждавших ходы.
      Он уже почти отчаялся найти женщину - двойника, как вдруг буквально столкнулся с президентом Фуке. Удовлетворенно потирая руки, старик поднимался из-за стола.
      - А, дю Парке! - воскликнул он. - Что-то вы сегодня рассеянны!
      Узнав всесильного президента Американской островной компании, Жак почтительно поприветствовал его.
      - Ради Бога, извините меня, - сказал он, - мне показалось, что я разглядел одного приятеля, с которым мы не виделись целую вечность. Но здесь столько народу. Однако нет худа без добра, судьба свела меня с вами...
      - Не часто увидишь вас здесь.
      - Я пришел сюда с братом, - объяснил дю Парке.
      - Гм, гм... Так вы старший брат Пьера Водрока? Позвольте мне дать вам один маленький совет.
      - Извольте.
      - Водрок очень много играет в карты, а игрок он неважный. Если он выигрывает, то все в порядке, но если продувает, то горазд сразу осыпать партнеров оскорблениями. Как вам известно, мы смогли наладить в доме некоторый порядок. Один только Водрок продолжает хулиганить, и некоторые вообще предлагают изгнать его из игрального зала. Поймите меня правильно, дорогой дю Парке, я говорю все это из уважения к вам, иначе вообще не стал бы ничего говорить. Кстати, я хотел бы встретиться с вами на днях. Дядя чрезвычайно ценит вас - вы все-таки, черт возьми, одной крови - и именно такой человек требуется нам на пост администратора Островов.
      - Ну и дела! Совсем недавно мой брат Пьер говорил мне как он рвется на Сент-Киттс...
      - Компании нужны люди вашего склада, дю Парке. Водрок еще слишком молод для такой ответственной должности.
      - Не судите о нем по тому, какой он здесь, президент.
      Взяв Жака за руку, Фуке сказал:
      - Раз уж мы завели разговор об островах, мой друг, я познакомлю вас с человеком, которого компания собирается отправить на Мартинику как представителя своих интересов. Кажется, вы быстро найдете общий язык. А пройдя такую школу у своего дяди, вы даже сможете быть ему полезным. Идемте со мной...
      Жаку ле Шено де Сент-Андре, носившему титул Главного интенданта, недавно исполнилось шестьдесят. Это был высокий, невероятно худой человек с холодным выражением лица, не соответствующим его истинному темпераменту. В свое время он вел весьма распутную жизнь, но с возрастом поумерил свой пыл. Под маской высокомерия и заносчивости скрывался слабовольный и робкий характер. Однако все считали, что он пользуется величайшим доверием Ришелье, а если уж ему удалось запудрить мозги самому кардиналу, то ничего удивительного, что и компания поверила в его талант администратора.
      Месье де Сент-Андре без особого интереса поприветствовал Жака. Только когда Фуке еще раз подчеркнул, что тот является родственником Белена д'Энабюка, старик наконец удостоил его ледяным взглядом и, чисто из вежливости, спросил:
      - Правду ли говорят, что вы собираетесь сопровождать вашего дядю в предстоящем путешествии по Карибскому морю?
      - Дядя скоро отбывает. Новый корабль уже готов и через два месяца будет экипирован. Но я думаю, что он захочет оставить меня здесь на то время, пока сам уйдет в море.
      - Какая жалость! Мы могли бы там встретиться.
      - Да! - вмешался Фуке. - Месье де Сент-Андре ведь скоро уезжает. Сразу после женитьбы... Кстати, мой друг, вы уже уточнили дату?
      - Мы ускорили процесс, - ответил господин де Сент-Андре, и лицо его слегка потеплело, - торжество состоится на неделю раньше. Он с улыбкой повернулся к Жаку.
      - Неисповедимы пути Господни, - сказал он, - ведь, в какой-то степени, благодаря вашему дяде, я встретил свою невесту.
      Дю Парке притворился заинтересованным.
      - Да, так оно и было. Бывший корабельный плотник построил Белену бриг в Дьеппе, теперь он удостоен награды. По просьбе Белена кардинал положил ему прекрасную пенсию из собственного кармана... Он обосновался на улице Кокерон и был приглашен в Лувр вместе с дочерью... Так я и познакомился со своей невестой.
      Жак внезапно побледнел. Ему стоило огромных усилий cдержаться от невольного восклицания: "Как? Вы собираетесь жениться на Марии?" От одной лишь этой мысли его бросило в дрожь.
      Он почувствовал сильное головокружение. Так он не ошибся! Та, кого он видел, была действительно Мария Боннар.
      Совершенно расстроенный, он уже не слушал, о чем говорили Фуке и месье Сент-Андре. Вокруг была пустота; и сам он чувствовал себя абсолютно пустым. Президент заставил его спуститься на землю, дернув за рукав:
      - Эй, приятель, вы и впрямь где-то витаете весь вечер... Идемте. Месье де Сент-Андре хочет представить вас своей невесте.
      Жак машинально последовал за ними. Больше года он и не пытался увидеться с Марией, будучи полностью уверенным, что им нельзя жениться из-за разницы происхождения, а теперь, узнав, что она собирается выйти замуж, вдруг почувствовал себя жестоко обманутым. Раздираемый сожалениями, он был не в состоянии перенести эту потерю.
      Мария была еще красивее, чем тогда. Ее подвижный рот был слегка оттенен кармином, а длинные ресницы вокруг светло-карих глаз поблескивали золотом. На ней было платье с глубоким вырезом, открывавшим прекрасные плечи и шею с каскадом сверкающих бриллиантов.
      Она смеялась над шуточками д'Обинэ и пока еще не видела Жака. Он вдруг почувствовал смертельную ревность к д'Обинэ, даже большую, чем к Сент-Андре, хотя именно он собирался стать счастливым новобрачным.
      Сент-Андре проводил церемонию знакомства с присущим ему видом холодного превосходства. Президент Фуке шел впереди и поздоровался первым. Жаку показалось, что престарелый жених Марии подает ей знаки быть любезной со всемогущим главой компании. И в самом деле, лишь бросив короткий взгляд на будущего мужа, она сразу одарила президента своей улыбкой.
      - Мой жених, Жак де Сент-Андре, постоянно рассказывает мне о вас, сказала она с изысканной грацией.
      - Премного благодарен вам, мадам, что вы не забыли меня, - ответил президент. - Я счастлив, что получил возможность присоединиться к поздравлениям. Но и вы знайте, что я часто думаю о вас и месье де Сент-Андре.
      Мария повернулась, чтобы протянуть руку его спутнику и, прежде чем она подняла глаза, Сент-Андре объявил его имя:
      - Жак Диэль дю Парке.
      Она вздрогнула, и краска схлынула с ее лица.
      Жак низко поклонился.
      - Мои поздравления, - хрипло сказал он, после чего отошел в сторону, оставив девушку с Фуке. Он боялся, что если останется, то от окружающих не ускользнет их взаимное замешательство: а он-то знал, как легко из простого подозрения вырастает любовная интрижка или даже целый скандал. Но все же он был не в состоянии совсем не смотреть на Марию, совершенно выбитую из колеи его появлением. Она едва слушала, что говорит ей Фуке, и нервно теребила веер, пытаясь спрятать глаза от молодого человека.
      Жак нехотя поплелся прочь. Ему было невыносимо больно. Он все еще не мог прийти в себя от шока после встречи с Марией в этом позорном салоне мадам Бриго. Ему ни к чему было больше здесь оставаться, но присутствие Марии удерживало его. Он решил поискать какой-нибудь укромный уголок, откуда смог бы любоваться ею, оставаясь незамеченным.
      Кто же подарил ей все эти великолепные драгоценности, украшавшие ее шею, грудь и запястья. Может быть, Сент-Андре? Он шел по залу, переполняемый горечью утраты.
      Постепенно к нему вернулось самообладание. Сент-Андре был чрезвычайно стар для ее возраста. Это был нелепый союз! Не могла же Мария решиться связать себя на всю жизнь с этим чопорным стариканом. Тогда, в Дьеппе, он убедился, что она не была простой искательницей приключений. Неужели непомерное тщеславие заставило ее пойти на брак с человеком старше ее отца? Она была так наивна, невинна и чиста, что вряд ли успела измениться за столь короткое время.
      Наконец он нашел уголок, где стоял огромный канделябр; зайдя за него, он прислонился к колонне в надежде, что здесь его никто не потревожит. Отсюда он мог наблюдать за Марией. Она, кажется, тоже вполне овладела собой. Он заметил, что красота девушки делала ее центрам внимания всех мужчин в зале, и она выглядела польщенной. Его задело, что она и не пытается выяснить, куда он ушел.
      Внезапно за спиной раздалось язвительно:
      - Так вот вы где, дю Парке, вот вы где, а ваш брат вас обыскался...
      Он резко обернулся, раздраженный тем, что его потревожили. Виконт де Тюрло был одним из приятелей Пьера. .
      - Добрый вечер, - сказал Жак, усилием воли заставляя себя сохранять вежливость. - Я не знал, что брат меня ищет. Он собрался домой?
      - Мне так не представляется, - с загадочной улыбкой произнес Тюрло. Выходя из-за стола, он сказал, что должен разыскать вас, причем немедленно. Поскольку мы решили продолжать игру, а он не вернулся, я подумал, что стоит самому его поискать.
      Дю Парке не симпатизировал этому молодому дворянину, чья щеголеватость только злила его. Тюрло был сказочно богат, и в его чересчур элегантной манере одеваться сквозило что-то подозрительное. Тем не менее, он имел репутацию одного из лучших фехтовальщиков королевства.
      Вместо того чтобы уйти, как этого ожидал Жак, Тюрло придвинулся ближе:
      - Прав ли я, предполагая, - сказал он с иронией, - что вас более чем следует интересует будущее мадам де Сент-Андре? Вы не спускали с нее глаз все время, пока я ждал вашего брата неподалеку. Неправда ли жаль, что столь юная девушка должна связать себя с таким стариком? А может быть она и впрямь без ума от Сент-Андре?
      Жак молча слушал его, сцепив зубы. Тюрло прекрасно сознавал, какую бурю поднимает в сердце своего собеседника. Но все же он продолжал:
      - Чего только не говорят люди! Например Обинэ утверждает, что меньше полугода назад папаша этого прелестного создания был простым хозяином таверны в Дьеппе! Огромный, скотиноподобный великан каким-то образом никто не знает, каким - умудрился завоевать расположение самого кардинала. На самом деле, говорят, что прелести его дочки сыграли не последнюю роль на его пути к процветанию.
      - Это только слухи! - сухо возразил Жак, - напрасно вы, Тюрло, распространяете подобную чушь. Если это дойдет до ушей Сент-Андре, вы, я думаю, пожалеете...
      Виконт тихонько прыснул от смеха.
      - Честное слово, вы просто пылкий заступник! Послушать, как вы говорите, так можно подумать, что у вас с этой юной красоткой был роман! Что касается Сент-Андре, - продолжал он, - то говорят, что его скоро отправят на Мартинику вести дела Американской островной компании. Это общеизвестный факт, но немногие знают, что уж своим назначением он точно обязан женщине, на которой хочет жениться...
      - Вы так думаете? - спросил дю Парке почти с угрозой.
      Виконт снова засмеялся, на сей раз сардонически.
      - О Господи! Совершенно ясно, что девушка неравнодушна к комплиментам, которыми осыпает ее президент. Достаточно посмотреть на них.
      Мария прогуливалась по залу рука об руку с Фуке и мило кокетничала. То и дело она смеялась над шуточками, которые отпускал старый джентльмен.
      - С вашего позволения я вернусь за свой стол. - сказал виконт. - Если вы увидите брата, пожалуйста, передайте, что я его жду. Мое почтение, дю Парке.
      Как только Тюрло ушел, Жак двинулся через зал, чтобы поскорее отыскать Пьера, и чуть не сбил Константа д'Обинэ.
      - Вы случайно не видели моего брата? Мне кажется, мы с ним ищем друг друга.
      - Он только что был у окна...
      Жак тут же метнулся в ту сторону, куда указал д'Обинэ, но издалека увидел, что брата там уже нет. Это еще больше его расстроило, и он решил уйти: в конце концов Пьер уже не мальчик и может сам найти дорогу домой. Кто-то остановил его, тронув за рукав. Резко обернувшись, он оказался лицом к лицу с Марией.
      Она была одна, наконец освободившись от президента, которого сопровождала от стола к столу. Ей удалось избавиться и от Сент-Андре вкупе с когортой обожателей, слетевшихся на ее красоту, словно ночные мотыльки на свет. Некоторое время они смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Хотя ее лицо оставалось безучастным, он чувствовал, что она взволнована. Теперь в ее очаровании появилась незнакомая застенчивость, что только усилило его и сделало ее непохожей на ту Марию. Интересно, чего она хочет? Что собирается ему сказать? Почему, сделав вид, что он ей безразличен, она вновь пришла его мучить? Ему хотелось тоже причинить ей боль, чтобы успокоить свою, но это было выше его сил. Наконец он спросил:
      - Вы хотите мне что-то сказать?
      - Я думала, что вы хотели что-то сказать мне, - произнесла она мягко, - мне нечего сказать вам.
      - Да нет, - сказал он, - я уже поздравил вас. Я только могу еще раз от всего сердца пожелать вам счастья...
      - Я правильно вас поняла?
      - Абсолютно.
      После секундного замешательства она вдруг быстро проговорила, понизив голос:
      - Нас могут заметить. Перестаньте так смотреть на меня. Дайте мне руку; тогда все подумают, что мы просто прогуливаемся по залу, и мы сможем поговорить.
      Он злился на себя за то, что так быстро дал себя уговорить. Все-таки у нее было завидное самообладание и уверенность! Она уже успела обучиться всем этим штучкам, которыми владеют куртизанки.
      - Я уже собирался уходить, - холодно сказал он. - Я искал своего брата.
      - Вы будто бы и не рады снова видеть меня!
      - Должен признаться, обстоятельства таковы, что мне нечему особенно радоваться.
      Она натянуто улыбнулась.
      - Вы, конечно, скажете, что месье Сент-Андре слишком стар и что я приношу в жертву свою молодость. Все это говорят; я принуждена выслушивать это десятки раз на дню. А чего же вы хотели? Для месье де Сент-Андре моя молодость стоит дворянского звания. Его не остановило, что я дочь хозяина таверны. Пока он не сделал мне предложение, никто не обращал на меня внимание, а теперь они все передрались, чтобы завоевать мое расположение.
      - Вы восхитительная женщина. Я присоединяюсь к ним, - сказал он сухо, - скоро вас начнут просто боготворить...
      Она весело рассмеялась.
      - Вы правы. Многие делают ставку на пожилой возраст месье Сент-Андре. Они положили на меня глаз и только выжидают, когда я выйду замуж и, став мадам де Сент-Андре, позволю себе некоторую свободу. А уж они этим воспользуются. Но ошибаются. Так уж случилось, что я люблю своего жениха.
      От твердости, с которой прозвучали эти последние слова, его бросило в дрожь.
      - Это невозможно! - воскликнул он. - А я думал, что вы неспособны на ложь... Нет, я знаю, этого не может быть!
      - Вы отдаете себе отчет в том, что оскорбляете меня? И уже не в первый раз.
      Пропустив мимо ушей ее замечание, он жестко ответил:
      - Меня это не волнует. Вы еще пожалеете, Мария. Напрасно вы пытаетесь себя обмануть. Я ни за что не поверю, что вы способны испытывать глубокие чувства по отношению к этому холодному человеку, который даже старше вашего отца!
      Лицо Марии покраснело под слоем пудры. Но Жак, ничего не замечая, продолжал:
      - Вот уже целый час я пытаюсь представить, что же могло произойти в вашей жизни, чтобы все так повернулось. И не нахожу объяснения. Мне не хочется думать, что это пустое тщеславие. А сами вы представляете, как будете жить с месье де Сент-Андре?
      Жак почувствовал, как Мария впилась в его ругу ногтями. Оба они изо всех сил старались сдержаться, чтобы не показать своих переживаний и не вызвать тем самым подозрений у окружающих; никто и не догадывался, какая сумятица творится в их душах.
      - Так вы и не вспоминали мой приезд в Дьепп? - спросил он.
      Она смущенно опустила глаза.
      - Если бы вы не приехали в Дьепп, эта свадьба никогда бы не состоялась.
      - Ну и тогда, - заметил он с иронией, - почему бы вам не поблагодарить меня?
      - А почему бы мне не сказать вам, что я вас ненавижу?
      - Не думаю, что я заслужил вашу ненависть, Мария, мне, конечно, известно, что именно мой приезд в таверну позволил вашему отцу выполнить важное поручение и получить пенсию от короля, что помогло вам оказаться в Лувре. Я знаю даже чуть больше... Но, в любом случае, еще вчера вы были просто дочерью хозяина таверны, а завтра станете мадам ле Шено де Сент-Андре! За короткое время вам удалось ой как далеко шагнуть. Обычно такое случается только в сказках.
      - Вы не поняли! Я выхожу за месье де Сент-Андре только потому, что вы сказали, что не можете жениться на мне... не можете или не хотите.
      - У вас прекрасная память!
      - Судя по тому, что вы меня забыли, у вас она не хуже! Я бы ни словом не упрекнула вас за это, если бы вы не старались побольнее уколоть меня все время, пока мы разговариваем.
      - Значит, - сказал он, - скажи я хоть слово, я имел бы шансы занять в вашем сердце место, принадлежащее месье де Сент-Андре? Вы это имеете в виду?
      - Жак! - вскричала она, не в силах вынести причиняемую ей боль. Он бередил открытую рану.
      - Его тоже зовут Жак, - с горечью заметил он, - это имя, которое вы прекрасно выучились произносить...
      - Ну пожалуйста, не мучайте меня. Давайте прекратим этот разговор. Мы будем часто встречаться. Лучше, если мы останемся друзьями.
      - Вы правы, Мария, но если уж у вас такая прекрасная память, напомните мне, что я сказал, когда мы прощались в Дьеппе? - По выражению ее глаз он понял, что она помнит. Жак продолжал:- И это правда. Я никогда не смогу полюбить другую женщину. Я не обманывал вас...
      Она стиснула его руку...
      - Тш-ш! - сказала она приглушенно, - мы уже слишком долго вместе, это могут заметить. Пора расставаться.
      - Еще немного, - хрипло сказал Жак, - я был идиотом, Мария. Я был неправ... Моя семья ничего не стоит по сравнению с вами! Вы не должны выходить за Сент-Андре. Это совершенно невозможно.
      - Ну пожалуйста, - попросила она.
      - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помешать этому браку. Я все еще люблю вас, Мария. Я понял. Теперь я сделаю выводы. Я вам обещаю.
      - Вздор!
      - Послушайте, Мария. К завтрашнему вечеру я продумаю план. Давайте встретимся здесь в это же время.
      Она, конечно, любила его; она поняла это, как только его увидела. И все меркло по сравнению с этой любовью: Сент-Андре как будто перестал существовать.
      - Вы придете? - не отступал Жак.
      Она вскинула на него глаза.
      - Да, - последовал короткий ответ.
      Глава четвертая
      ВСТРЕЧАЕМСЯ НА РАССВЕТЕ
      - Жак, - настойчиво сказал Пьер, - мне нужна тысяча ливров. Можешь одолжить?
      - Тысячу ливров! Ты много просишь, Пьер. Ты, наверное, проигрался и влез в долги.
      - Не то, чтобы в долги... но, пожалуйста, дай мне тысячу ливров. Я потом тебе все объясню.
      - У меня при себе нет таких денег, - твердо сказал Жак, - а кроме всего прочего, я не собираюсь одалживать тебе деньги, пока ты не скажешь мне, на что они пойдут.
      Молодой Водрок раскис; он совершенно утратил контроль над собой, и Жаку следовало бы его приструнить, но он был настолько окрылен надеждой, что не мог: он думал о Марии, о ее любви, о ее обещании, и ему хотелось любить весь мир.
      В кошельке было пять или шесть сотен ливров, больше половины того, что просил Пьер, но так ли срочно ему необходимы эти деньги?
      - Жак! Дай мне тысячу ливров, - снова заныл брат.
      - У меня нет с собой столько денег.
      - А сколько у тебя есть?
      - Около пятисот ливров. Это приличная сумма, мне бы хватило ее до конца года!
      - Пожалуйста, дай мне!
      - Дьявол тебя дери, Пьер! Ты уже не ребенок! Что ты собираешься делать с пятью сотнями ливров? Проиграть их в карты?
      Пьер помрачнел.
      - Пойдем туда, где нас не смогут подслушать.
      Они оказались на том самом месте, где всего несколько минут назад Жак и Мария вспоминали прошлое и составляли планы на будущее.
      - Я слушаю, - сказал Жак.
      - Ты знаешь, что сегодня вечером мы бросили друг другу вызов - я и виконт де Тюрло. Ну и... я проиграл... я действительно сразу начал сильно проигрывать, а потом его неизменная удача показалась мне подозрительной...
      - Ты думаешь, Тюрло жульничает?
      - Я внимательно смотрел на его руки, но не смог его поймать.
      - Значит, ты ошибаешься. Смотри, Пьер. Ты уже завоевал себе репутацию неудачливого игрока... Это было бы весьма суровое обвинение против Тюрло, к тому же без доказательств... Не забывай, он один из лучших фехтовальщиков.
      - Я прекрасно понимаю это... Но, ради Бога, выслушай меня. Я еще не закончил. Когда у меня кончились деньги в кошельке, я стал рыться по карманам в поисках какой-нибудь завалявшейся монетки. И что ты думаешь, я там обнаружил? Игральную карту!
      - Карту?
      - Карту. Совершенно очевидно, Жак, - меня собирались опозорить. В подходящий момент Тюрло закричал бы: "Водрок жульничает!" Потом меня попросили бы вывернуть карманы, а тут и карта!
      - Ты отдаешь себе отчет, куда тебя втянули?
      - Поэтому я и прошу у тебя взаймы эти пятьсот ливров. Я буду опять играть и теперь уже найду доказательства, что виконт жульничает.
      - Тебя здесь не любят, - сказал Жак, - и я должен предупредить, что есть люди, которые были бы рады устроить тебе неприятности, я точно знаю. Тюрло, как известно, бьется насмерть. А ты еще слишком молод для дуэлей.
      Водрок вздрогнул: он понял, что скрывается за словами брата.
      - Жак! Я никогда не потерплю, чтобы ты дрался из-за меня на дуэли - я сам справлюсь с Тюрло!
      - В таком случае, - холодно сказал дю Парке, - придется проглотить обиду. Я сохраню свои деньги, а ты перестанешь картежничать.
      Пьер снова начал ныть:
      - Пожалуйста! Предоставь все мне, прошу тебя! Я тоже способен постоять за честь семьи. Брат, ты не пожалеешь, если доверишься мне.
      После этого дю Парке отдал ему свой кошелек, и они решительно направились через зал к столу, где Тюрло заканчивал свою игру. Как только виконт завидел Пьера, он улыбнулся своей иронической улыбкой и насмешливо сказал:
      - Я уж думал, ты решил завязать с игрой, Пьер. Но если ты согласишься подождать несколько минут, я в твоем распоряжении. А как вы, дю Парке? Вы присоединитесь к нам?
      - Я не играю, - отрезал Жак. Сделав вид, что его не интересует происходящее, он отошел, держа, однако, стол в поле зрения. А когда Пьер занял место напротив Тюрло, незаметно вернулся и встал за спиной виконта. Жак был высокого роста; с его наблюдательного пункта он видел каждый жест Тюрло, и вся игра была перед ним как на ладони.
      К Пьеру и его партнеру присоединились еще двое игроков. Виконт снял колоду, а сидящий рядом сдал карты. В центре стола блестела горка золотых монет, вокруг которой каждый игрок бросил по карте. Тюрло швырнул свою последним. И Пьер выиграл.
      Прошло еще два кона, но, несмотря на все старания, Жак не заметил ничего необычного. Подумав, что его присутствие заставляет игроков держать ухо востро, он немного отошел.
      Теперь наступила очередь Пьера сдавать карты. Он выиграл еще раз, и никто из остальных игроков не пытался спорить.
      Тюрло насмешливо смотрел, как Водрок сгребает разбросанные по столу монеты.
      Когда Пьер снял колоду и отдал карты виконту, дю Парке незаметно прошел вперед и вернулся на позицию за спинами игроков.
      Пока виконт сдавал, Жак неотрывно следил за его руками, и лишь на долю секунды вскинул глаза на Пьера. Он увидел, что его брат бледен и тоже пристально смотрит на своего врага.
      Тюрло сказал с напускной веселостью:
      - Удача - она, как и победа, - непостоянна. Никогда не задерживается надолго. Вроде бы сейчас, Пьер, она к вам вернулась. Так держите ее крепче, если сумеете!
      К этому времени он уже почти закончил сдачу четырех колод - по пятьдесят две карты каждая. Когда в его руках оставалось совсем немного, он вдруг остановился.
      - Пресвятая Мадонна! Я забыл поставить на кон... Вы не против?
      Жак смертельно побледнел. В какой-то момент он не поверил своим глазам; но сомнений быть не могло: когда Тюрло закончил сдавать, в его руке осталась еще одна карта, спрятанная в ладони руки, эту карту он только что достал из-за пояса вместе с деньгами на ставку. С быстротой молнии дю Парке схватил виконта за руку.
      - Минуточку! - сказал он ледяным тоном.
      Тюрло не менее проворно вскочил. От его высокомерной улыбки не осталось и следа. Но он все же попытался сделать вид, что ничего не произошло, и воскликнул:
      - Что все это значит, дю Парке? Вы что, сошли с ума?
      Все его попытки освободить руку, которую Жак сжал, будто тисками, были тщетны. Они стояли, глядя друг на друга с вызовом, но, хотя лица их были враждебными, все же старались не производить много шума. Вокруг уже собиралась толпа, и, хотя один из игроков пытался уверить всех, что ничего не случилось, никто и не собирался расходиться - слишком очевидно было, что это не так.
      Совершенно выбитый из седла, Пьер был не в состоянии что-либо говорить или делать. Жак тихо произнес, предназначая свои слова одному лишь Тюрло:
      - Я советую вам покинуть этот стол и вообще этот дом. Вы слишком долго испытывали судьбу. Если хотите избежать скандала, вам лучше уйти.
      Вместо того чтобы последовать его совету, виконт встрепенулся и вновь предпринял попытку освободиться, но она оказалась не более успешной, чем раньше. Это окончательно вывело его из себя и, вспыхнув от стыда и гнева, он закричал:
      - Я понял, это у вас семейное! Около трех часов назад юнец Водрок жульничал за этим столом, а теперь вы пытаетесь переложить вину на меня. Господа, прошу вас, обыщите его карманы. Ручаюсь, что вы найдете там припрятанные карты.
      Тогда дю Парке, перекрывая шум, объявил голосом, не терпящим возражений:
      - Пожалуйста, одну минуту! На столе ничего не трогать. Сейчас кто-нибудь сосчитает карты. Кому можно доверить подсчет?
      Он заметил, что к ним приближается Фуке; старик был вне себя омраченным вечером. Жак спокойно обратился к нему:
      - Сударь, вы пользуетесь всеобщим уважением и доверием. Не будете ли вы так любезны сосчитать розданные карты?
      Фуке неохотно подошел к столу. Привычным движением он перемешал карты, и, пока он считал их вслух одну за другой, за ним следили многие пары глаз. Все это время Жак не отпускал руку Тюрло.
      - Двести восемь! - сказал Фуке, заканчив счет.
      - Отлично! - воскликнул Жак. - Все на месте. А теперь, господа, взгляните на это!
      Без видимых усилий он вывернул за запястье руку виконта и раскрыл его ладонь. Там, словно выставленная на обозрение, лежала карта. После нескольких восклицаний, впрочем быстро умолкших, наступила тягостная тишина.
      Фуке подошел к Жаку, уже выпустившему руку Тюрло, и тихо сказал:
      - Пожалуйста, дю Парке! Я не хочу никакого скандала, особенно с виконтом!
      - Хорошо, - так же тихо ответил Жак, - вам придется вывести его из-за стола. Я обязуюсь проследить, чтобы в этом доме больше не было и ноги моего брата, при условии, что Тюрло тоже исчезнет. Более того, я готов закрыть глаза на его посягательства в адрес нашей семьи, и уверен, что ни одна душа не поверила этому типу, уверявшему, что мой брат жульничает.
      Фуке повернулся к виконту:
      - Вы поняли, Тюрло? Ваша карьера здесь окончена.
      Тюрло уже овладел собой и испытующе уставился на Жака.
      - Не совсем, - сказал он. - Я вынужден потребовать сатисфакции у этого господина.
      - К вашим услугам.
      - На рассвете, на Пре-о-Клер.*
      Париж еще спал, когда Водрок и дю Парке, покинув улицу л'Абриссель, пошли по направлению к Пре-о-Клер.
      Достигнув его, они целенаправленно двинулись к развалинам, служившим обычным местом проведения дуэлей. Еще издали они с облегчением обнаружили, что виконт не прибыл.
      Однако они оказались не первыми, потому что пройдя чуть дальше вдоль древних стен, покрытых плющом и лишайником, увидели фигуру, которой сперва не заметили. Это был их старый знакомый, шевалье д'Агийяр. Он вышел им навстречу и поздоровался таким широким жестом, что шляпа его коснулась земли. Жак и Пьер ответили на его приветствие.
      - Дю Парке, - сказал шевалье, - мне безмерно жаль, что приходится встречаться с вами при таких обстоятельствах. Час назад Тюрло попросил меня быть его секундантом.
      Поежившись от утренней прохлады, трое мужчин вернулись к разрушенному строению и прошли под огромную арку. Восходящее солнце немного рассеяло серую промозглость утра и высветило детали старинного здания, но все же было еще холодно, и, несмотря на теплые плащи, всех троих знобило. Чтобы хоть как-то согреться, они прохаживались туда-сюда, совершенно не расположенные к беседе.
      Дю Парке, задумчивый, не выказывал ни испуга, ни даже волнения. Конечно, он размышлял о возможных последствиях дуэли. Подобные стычки были формально запрещены, так как Ришелье считал, что от них редеет самый цвет французской аристократии. Жак не пытался обмануть себя: он понимал, что Тюрло будет драться до конца. Если виконт умрет, то он, дю Парке, будет вынужден бежать. А его брата и д'Агийяра при любом исходе ждут серьезные неприятности за то, что были секундантами, а, следовательно, сообщниками в убийстве.
      Шевалье было явно не по себе. Его дружба с виконтом ничуть не умаляла уважения к братьям Диэлям, и, как он уже признался, его не радовала роль секунданта их врага. Кроме того, он не имел ни малейшего понятия о причине дуэли, а спрашивать об этом у дю Парке не решился.
      Солнце уже совсем встало, когда на лугу появился Тюрло и направил к ним свою лошадь. Чтобы продемонстрировать презрение, братья нарочито отвернулись. Виконт остановился, резко дернув поводья, ловко спешился и крикнул:
      - Доброе утро, д'Агийяр. Спасибо, что пришли, и извините, что побеспокоил вас ночью. Я постараюсь вас не задержать.
      - Я не спешу, - сказал шевалье, - и, думаю, дю Парке тоже.
      Жак тут же повернулся к нему:
      - Вот здесь вы ошибаетесь, - сказал он, - у меня сегодня масса дел. Будет лучше, если мы быстрее покончим с этим.
      Расстегнув накидку, Тюрло положил ее на камни. Как и обычно, на лице его была гадкая улыбка. Голосом, наполненным самого едкого сарказма, он заметил:
      - Не следовало назначать свиданий, на которые вы, возможно, не в состоянии будете прийти.
      Жак пожал плечами вместо ответа, отошел и достал шпагу; он проверил гибкость своего оружия, согнув его, а затем заставив пружинисто задрожать, сверкая лезвием.
      Тюрло смотрел на него, презрительно усмехаясь. Он поочередно разогревал мышцы. Голенища сапог болтались, хлопая его по икрам. Затем он расстегнул камзол и, сняв его, протянул д'Агийяру. На нем осталась лишь вышитая рубашка, украшенная тонким кружевом. В глубоком вырезе взору открылись трепещущие мускулы его груди, обильно поросшей темными волосами.
      Тюрло вздрогнул от холода и громко засмеялся:
      - Я буду действовать быстро... но не вам в угоду, сударь, а лишь потому, что замерз. - И добавил насмешливо: - Что касается вас, дю Парке, вы-то через час совсем околеете!
      Он тоже достал свою шпагу и, как и Жак, проверил лезвие, ткнув им в носок сапога.
      Жак по-прежнему не произнес ни слова. Он был готов начать защищаться. Внезапно он вспомнил лицо Марии, которое еще больше выигрывало от тонко нанесенной косметики и казалось необыкновенно изысканным. Внутри у него все сжалось, но это не был страх. Жак не боялся смерти; он ___________________________________________
      *Излюбленное место для дуэлей. Располагалось напротив Лувра, между улицей Малых августинцев и улицей Бак.
      боялся, что не сможет сдержать данное Марии слово. Что она подумает, если он не придет в игральный дом? Увидит ли он ее когда-нибудь еще? Неужели она вскоре его забудет? И, если он не помешает, неужели она выйдет замуж за своего престарелого жениха? Но вскоре все его внимание сосредоточилось на одном - как убить стоящего перед ним человека с ухмыляющейся физиономией.
      Все это время секунданты, д'Агийяр и Водрок, вполголоса совещались, и теперь окончательно разрешили все вопросы ведения дуэли. Шевалье подошел и встал между соперниками. Будто во сне, дю Парке услышал, как он хлопнул в ладоши и крикнул:
      - К бою, господа!
      И тут же звякнули шпаги.
      Глава пятая
      ПУСТЫЕ МЕЧТАНИЯ
      Жак ле Шено де Сент-Андре был владельцем роскошного особняка недалеко от порта Сент-Мишель. Звание главного интенданта позволило ему накопить огромное состояние и заполнить свой дом ценностями, привезенными со всех концов земли. Он получал деньги от сделок с купцами, придворными и даже с испанскими пиратами, но, несмотря на несметное богатство, его тщеславие все еще не было удовлетворено.
      Всю дорогу, пока они возвращались в тот вечер в особняк в Сент-Мишеле, Мария не проронила ни слова. Последние несколько часов казались ей сном.
      Этого не могло случиться в реальной жизни, такое бывает только в снах и сказках. Раньше она думала, что свадьба с Сент-Андре - это и есть сказка, но теперь в ее жизнь вновь ворвался Жак. Не успела судьба выйти на новый, возможно, неверный виток, как неожиданное появление Жака открыло другие перспективы.
      По крайней мере, так казалось до тех пор, пока она не стала свидетелем ссоры между виконтом и дю Парке. Она с ужасом поняла, что теперь все ее надежды разбиты, потому что о фехтовальном мастерстве Тюрло ходили легенды, и вряд ли этот опытный дуэлянт, прослывший непобедимым, оставит Жаку жизнь. От этой мысли ей захотелось кричать. Земля уходила из-под ног, и, чтобы не упасть, ей пришлось опереться на руку Сент-Андре. Он помог ей сесть в карету, где она в изнеможении откинулась на сиденье, бессильная что-либо говорить.
      Когда они подъехали к дому, Сент-Андре помог ей выйти из кареты. Он заметил, что она слегка дрожит и что у нее совершенно ледяные руки.
      - Ты, кажется, сильно расстроена, дорогая моя, - сказал он, - я надеюсь, виной тому не эти юные горячие головы с их дурацкой ссорой?
      - О Жак, - сказала она, стараясь скрыть волнение, - вы же знаете, я не привыкла бывать в обществе, тем более в таком. Я еще ни разу не слышала, как вызывают на дуэль. Эти двое в самом деле будут драться и убивать друг друга?
      Взяв за руку, он завел ее в дом, где их ждал лакей, чтобы принять одежду. Когда тот ушел, Сент-Андре спросил:
      - Я поднимусь с тобой?
      Она вздрогнула.
      - Нет, Жак, прошу вас, не сегодня, - взмолилась она, - уже поздно, и я так устала! Последнее происшествие испортило мне настроение. Я абсолютно без сил.
      Ее попытки скрыть истинные чувства привели к тому, что Сент-Андре усмотрел в выражении ее лица нечто похожее на обещание. Он улыбнулся:
      - Ну что же, дорогая, иди и ложись. Я зайду попозже посмотреть, уснула ты или нет.
      Она взбежала по лестнице, ведущей в ее комнату, не оборачиваясь на Сент-Андре, который провожал ее взглядом. Затем он вызвал звонком лакея и отправил его за стаканом испанского вина.
      Потягивая вино, он мысленно представил, как Мария сейчас снимает платье. Это так взволновало его, что с трудом удалось подавить возбуждение. Он пил вино маленькими глотками и предавался воспоминаниям встречи с Марией.
      Не без снисхождения он вспомнил церемонию представления ко двору этого плотника, Жана Боннара. Великан едва не умер от смущения, когда сам король объявил, что он награждается за заслуги перед морским флотом, проявившиеся в руководстве строительством корабля для д'Энабюка. Придворные откровенно потешались над нескладным гигантом, а также над его дочерью, стоявшей рядом со скромно опущенной головой. Слишком простое и совсем не подходящее к случаю платье вызвало у них смех, особенно у женской половины.
      Их вид позабавил даже короля, и он с улыбкой попросил Марию подойти, отчего она совсем потеряла голову, неуклюже присела в реверансе и, споткнувшись на ровном месте, непременно упала бы, если бы отец не поддержал ее мясистой лапищей. Неудача была встречена громким взрывом смеха, эхом отозвавшимся в высоких стенах дворца.
      Только один Сент-Андре посочувствовал этой парочке. Выйдя из толпы придворных, он догнал Жана Боннара и, поравнявшись с ним, уважительно поздоровался.
      Разгневанный богатырь грубо бросил ему:
      - Что вам от меня надо? Вы смеетесь над нашей бедностью, а сами не стоите моего ногтя!
      - Если бы я презирал вас, как вы подумали, то не подошел бы, - тихо сказал он, - разрешите мне проводить вас?
      Затем, повернувшись к его дочери, он сказал:
      - Дитя мое, никто не понимает вашего замешательства лучше, чем я. Все эти господа, которых вы видели, совершенно забыли, как сами нелепо выглядели в день их представления ко двору. Но ваша неловкость была очаровательна. Вам не следует расстраиваться... Ведь вы необыкновенно милы и притягательны, вам это известно!
      На глазах у изумленного Боннара он взял ее под руку и через сад последовал с нею к высоким воротам. Боннар не слышал, что говорил его дочери этот импозантный господин с хорошими манерами, он решил, что Сент-Андре оказывает им такое внимание по распоряжению короля.
      Даже Мария нашла в себе силы улыбнуться, когда почтенный старик, обращаясь к Боннару, сказал:
      - Я пошлю за каретой и доставлю вас домой.
      Так все и началось. Сент-Андре опустошил свой стакан. Он подумал, что Мария, наверное, уже легла, но, памятуя о ее переживаниях в этот вечер, решил, что еще рано подниматься к ней. Он налил себе еще один стакан малаги.
      Оказавшись одна, Мария медленно сняла тяжелое бриллиантовое колье и положила рядом с кольцами и брошками на красивый поднос, специально доставленный из Макао и сделанный из дерева редкой породы. Огромный медный канделябр блистал сотнями свечей.
      Она расстегнула перед зеркалом свой корсаж, отражение повторило алебастровую кожу ее плечей и твердой округлой груди.
      Невольно она задумалась о прошлом.
      - Какое странное совпадение! - говорила она себе, - Жак! Могла ли я надеяться, что увижу Жака опять? Мне и в голову не приходило, что он помнит меня, а тем более, встретив, забудет даже о семье и переменит свое решение, казавшееся тогдаокончательным.
      Предаваясь мечтам о Жаке, к которому рвались ее тело, сердце и душа, она была потревожена внезапным скрипом. Образ Жака тут же сменился образом Сент-Андре, и на короткое мгновение она почувствовала себя виноватой. Как бы он это все пережил?
      Не услышав других звуков, она поспешила в постель, и легла, затаив дыхание, в страхе, что вот сейчас откроется дверь и войдет этот старик, ставший для нее омерзительным, - седой, с дряблыми мускулами и липкой холодной кожей. Почему отвращение не приходило к ней раньше? Как позволила она себе стать одной из вещей Сент-Андре? Потому что сейчас она была ни чем иным, как вещью, собственностью. До сего времени она безоговорочно подчинялась ему, настолько он казался ей импозантным и уважаемым.
      В тот день, когда он приехал, Боннара не было дома. Он появился в открытой двери с приветливой улыбкой.
      - Мария! - ласково позвал он, и это был явно голос влюбленного. Затем, лицо его стало красным, на шее вздулись жилы, будто он собирался лопнуть, и он продолжал: - Вы не можете вернутьсь ко двору в теперешнем вашем положении... Взгляните, Мария!
      И он выудил из кармана бриллиантовое колье, то самое, что сверкало теперь на дорогом подносе. И приложил ей к шее. Она и не предполагала, что на свете бывают такие драгоценности. Она осторожно потрогала его рукой, будто боялась, что оно растает в воздухе.
      Сент-Андре вкрадчиво и мягко проговорил:
      - Вы можете стать первой красавицей при дворе. Нет ничего проще. Вам нужно только делать, что я скажу.
      Затем он внезапно снял с нее колье:
      - Идите сюда!
      Она позволила подвести себя к маленькому зеркалу, где он снова обернул вокруг ее шеи колье, и стал застегивать, обдавая ее плечи теплым дыханием.
      - Великолепно! - воскликнул он. - Вы просто великолепны, Мария! Клянусь, что те, кто смеялся над вами, будут жалеть об этом всю жизнь! Женщины, которые ухмылялись над вашей бедностью и робостью, теперь просто побледнеют от зависти. Все, что вам нужно, - это только слушать меня... Опустите немного корсаж - еще! Ваша кожа в совершенстве оттеняет бриллианты!
      Он сдвинул косынку на ее шее, и вдруг она почувствовала на своем плече его губы. От неожиданности она не успела воспротивиться этому.
      Приободрившись, Сент-Андре продолжал:
      - Я уже долгое время при дворе, Мария, и знаю, каковы придворные. Все они озабочены происхождением и титулами. Мне неважно, что вы из простого рода; я превращу вас в одну из блистательнейших дам мира! Король улыбался при виде вас, и даже смеялся, но когда вы явитесь перед ним об руку со мной, он будет только восхищен.
      Колье словно пылало огнем на шее, и Мария, и она не сразу заметила, что старик начал гладить ее спину, плечи, бедра, а затем положил руку на ее грудь. После этого он резко повернул ее лицом к себе, стиснул в объятиях и поцеловал. Она закрыла глаза, вспоминая свой первый поцелуй при прощании с Жаком. От одной мысли о нем и об этой ночи в Дьеппе, все ее тело наполнилось страстью.
      Наконец Сент-Андре отпустил ее:
      - Все, что от вас требуется - это согласиться стать мадам де Сент-Андре.
      Увидев, что она колеблется, он обхватил ее руками за талию и принялся страстно целовать.
      - Вы скажете "да", Мария? - переспросил он.
      Едва дыша, она ответила:
      - Да.
      С этого момента она стала его собственностью. Сент-Андре поговорил с ее отцам, который немедленно дал свое согласие, просчитав столь ошеломляющую перспективу дочери. После этого Сент-Андре бывал в таверне ежедневно, и Боннар в нужный момент тактично удалялся.
      Для Сент-Андре не составило труда убедить плотника, что, если Мария собирается стать его женой, то ей не пристало жить с отцом в подобных условиях. Ей нужно многому научиться, говорил он, она должна знать, как себя вести, соответственно ее новому положению. Для нее следует подготовить комнаты в его доме. Будучи послушной, Мария уехала вместе со своим женихом.
      Со всей невинностью и искренностью она уступала его капризам и просьбам. Но, поскольку господин Сент-Андре был стар, его возможности и желания не распространялись дальше восхищенного созерцания женских прелестей. Он уверял, что еще никогда не видел более красивого тела и осыпал его ласками, как ценитель любовно целовал бы статуэтку Танагры.
      Вот поэтому домогательства старика не вызывали у нее отвращения. Напротив, его ласки наполняли ее непонятным трепетом. Возбуждение, которое они вызывали, заставляло ее терять над собой контроль и властно требовало от нее чего-то, что было выше ее понимания. Часто оно побуждало ее к мольбам о продолжении, когда она безотчетно удерживала его, притягивая к себе. И Сент-Андре ничего не оставалось, как поверить, что он пробудил в ней страстную любовь.
      Сейчас же, когда она лежала в постели, мечтая о дю Парке, до нее дошло, насколько сильно проигрывал в сравнении с молодым человеком ее пожилой жених. Это открытие потрясло. Ей, молодой девушке, был нужен такой же молодой мужчина. Воскрешая в памяти восхитительное мгновение, когда он заключил ее в свои объятия, она снова ощутила себя на пороге наслаждения, никогда до сего времени не испытанного и вряд ли подвластного описанию... а когда он склонился, чтобы поцеловать ее, в крови ее будто вспыхнул огонь.
      Жак был такой высокий, сильный; ей не хотелось думать о дуэли. Ничто не помешает ему прийти, если он пообещал. Ничто! И именно сегодня вечером! Она уже представляла, как они сбегут. Вот она крадется из салона мадам Бриго, жмется к стенам на улице, прячась в тени домов. Наверное, Жак назначит ей встречу у площади. Он будет ждать ее там в крытой карете. Она запрыгнет в нее и упадет прямо в его крепкие объятия. Она услышит щелчок хлыста и почувствует теплые и влажные прикосновения жадных и нетерпеливых губ на лбу, щеках, губах... Она будет окутана его теплом.
      Мария и не заметила, как от плотского желания тело ее покрылось испариной, руки иступленно терзали простыню, а сама она вцепилась зубами в уголок подушки. Внезапно она осознала всю глубину собственных чувств, всю силу молодой страсти, и к ней словно явился сам Жак, ласкающий ее еще нежнее и изощреннее, чем ее опытный жених. Она достигла той точки возбуждения, в которой Сент-Андре обычно бросал ее, насытив собственную, но не ее, похоть.
      Не сознавая, что делает, она громко позвала:
      - Жак! Жак!
      - Я здесь! - ответил голос, но так приглушенно, что на мгновение ей показалось, будто это действительно был дю Парке.
      Все еще горящие свечи канделябра обнаружили ее ошибку. Сент-Андре беззвучно проник в комнату несколько минут назад и все время стоял, наблюдая за ней. Он видел, как она была возбуждена и как металось ее тело.
      Когда по-отечески он склонился над ней, она не почувствовала того отвращения и стыда, которые он вызывал у нее совсем недавно при воспоминаниях о его ласках. Он протянул руку, чтобы пригладить ее длинные волосы, разметавшиеся во время ее поединка с собственной страстью. Потом он откинул одеяло и увидел, что соски грудей напряжены от желания. Она лежала не шелохнувшись и не пытаясь укрыться снова. Глаза Сент-Андре скользнули вниз по ее прекрасному телу, которое он много раз зазывал в страну любви, но так ни разу и не ублажил до конца, и он понял, что сегодня она в первый раз по-настоящему захотела его.
      Он опустился рядом с ней на кровать.
      - Поздравляю тебя, дитя мое, - сказал он, гладя ее плечи, руки, шею, ты произвела блестящее впечатление на Франсуа Фуке. Как только мы поженимся, сразу начнем готовиться к отъезду. Американская островная компания назначает меня на главную должность на Мартинике. Это означает, что я смогу дать тебе все, чего ты только захочешь.
      Она не ответила, а лишь крепко сжала кулаки, пытаясь побороть переполнявшее ее желание. Но ее частое прерывистое дыхание сказало ему все: сегодня вечером она принесет ему такой восторг наслаждений, какого он не испытывал за всю жизнь. И он набросился на нее с поцелуями.
      Мысленно она была с другим Жаком - дю Парке, которого любила. Завтра она будет принадлежать дю Парке, так же как сегодня ... Вот так... Жак обнимает ее так же, как Сент-Андре. Его тело будет напряжено от желания и готово отозваться на каждое ее движение. Со сладострастным стоном она стала искать стариковские губы.
      - Выключи свет! - прошептала она.
      С огромным сожалением он исполнил то, о чем она просила. Темнота портила ему все удовольствие, так как, в основном, он получал наслаждение созерцая тело Марии, а не прикасаясь к нему. Задув свечи, он ощупью пошел обратно, споткнулся о кровать и упал прямо на девушку.
      Ее тело прогнулось, и он услышал ее дрожащий от вожделения голос:
      - Жак! Жак!
      Такое раскрепощение слегка озадачило его. Теперь уже не он заправлял любовной игрой, как ранее; Мария взяла инициативу в свои руки и этим не только удивила его, но и заставила почувствовать смущение, и даже некоторое унижение. Ведь как бы он ни старался напрячь свои угасающие силы, он не смог бы дать ей удовлетворение, котрого она так жаждала.
      Однако он годился Марии в отцы и, конечно, был более искушен в вопросах любви. Все его умелые жесты и ласки, нежные слова, которые он нашептывал прямо ей в ухо, способны были свести ее с ума. Она летала где-то далеко от него, но он не хотел этого замечать. Вся ее страсть, вся любовь предназначалась сейчас Жаку дю Парке.
      Сент-Андре был рад за себя. Он расценивал это, как достижение, позволяющее впредь держать в узде свою ненасытную партнершу, в которой невольно пробудил страсть, хотя и понимал, что не в состоянии ее удовлетворить.
      Но все же она сладострастно извивалась под ним, ее губы пылко отвечали на его поцелуи, тело раскинулось, будто предлагало ему себя, его искушенные ласки доводили ее до крика - и он верил, что она любит его.
      Но это была победа, похожая больше на поражение, это был жалкий триумф истощенной плоти! Мария требовала еще и еще, ее жгучий пыл не угасал.
      - Жак! Жак! - стонала она, и Сент-Андре продолжал верить, что она обращается к нему.
      Не желая того, из маленького тлеющего уголька он разжег в Марии пламя страстей, которое грозило перерасти в пожар. Настанет день, когда чувства эти вырвутся на свободу, но пока еще некоторое время пусть они побудут в плену его собственной неспособности.
      Глава шестая
      ДУЭЛЬ
      Не успели скреститься шпаги, как Тюрло, настроенный на только что пообещанную быструю победу, сделал внезапный выпад, так называемый удар "герцога-коротышки".
      Дю Парке не ожидал столь резкого молниеносного удара, надеясь, что виконт, хотя бы первое время будет действовать осторожно, и был застигнут врасплох. Он попытался отразить удар, но острие его шпаги лишь царапнуло по лезвию шпаги врага, которая не сдвинулась ни на дюйм - столь крепкой была державшая ее рука.
      Водрока пробила дрожь, и он инстинктивно зажмурился: такой удар невозможно было отразить; тем больше было его удивление, когда он не услышал ожидаемого крика ликования со стороны виконта. Не переставая защищаться, Жак прыжками отступал назад. Острие шпаги противника мелькало так близко, что касалось пуговиц на его камзоле.
      Воспользовавшись маленькой брешью в позиции нападающего, Жак поднял оружие и сам двинулся в атаку. И снова Тюрло обманул его, сделав незаметное движение кистью руки... Жак познал на себе, что слава его врага была вполне заслуженной, и даже усомнился в первое время, что сможет показать себя с лучшей стороны. Шпага Тюрло плела настоящий железный занавес, который его собственной шпаге было не прорвать. Как он ни старался, ни один из его выпадов не приносил успеха. И он неуклонно сдавал позиции на земле позиции, которые уже не надеялся вернуть.
      От этого дю Парке начинал впадать в неистовство. Он перепробовал кучу всяких приемов и обманных маневров, но виконт один за другим отражал их.
      Внезапно Тюрло сделал несколько быстрых выпадов, пытаясь оттеснить Жака, и тот, чувствуя, что его обходят, был вынужден снова отступить, не прекращая защищаться. Вдруг, как назло, каблук его сапога зацепился за камень, и он потерял равновесие. Ему удалось удержаться от падения, лишь встав на одно колено и оперевшись рукой о землю. В этот момент он не сомневался, что соперник немедленно использует эту неудачу, чтобы прикончить его.
      Он мимолетно подумал о Марии, а потом о брате, который, скорее всего, подберет шпагу, чтобы отомстить за него, и, безусловно, его участь будет той же. Водрок вскрикнул, когда Тюрло с невероятной скоростью нацелился шпагой в грудь Жака. Тот инстинктивно поднял шпагу и стал крутить ею перед собой, одновременно отклоняясь в сторону, чтобы уйти от удара.
      И виконту пришлось самому отравиться собственной ненавистью. Он жаждал крови, ибо лишь она одна могла смыть нанесенное ему оскорбление. Ему хотелось направить удар прямо в грудь Жака, чтобы пронзить его сердце. Но только он нацелил оружие и сделал резкий бросок, как дю Парке ловко увернулся от выпада. Виконт по инерции пролетел вперед и, потеряв равновесие, был вынужден защищаться, потому что Жак уже прочно встал на ноги и бросился в нападение.
      Несмотря на утреннюю прохладу, Водрок был весь в поту, будто дрались не дуэлянты, а он сам. Рука дю Парке занемела от напряжения. Но Тюрло, тоже явно уставший, все же находил в себе силы презрительно улыбаться. Вернувшись в строй, он взглянул на Жака и язвительно спросил:
      - Вы все еще надеетесь поспеть на ваши свидания?
      - Должен вас огорчить, - ответил тот, - но я не собираюсь откладывать их, даже если вы возьмете себе в союзники дьявола.
      - Если вас будет ждать женщина, скажите мне, где она живет,- я утешу бедняжку.
      - Женщина, которая меня ждет, не тратит свое время на жалких мошенников!
      - Тогда защищайтесь, дю Парке! - прорычал Тюрло.
      Легко повернувшись на пятках, Жак избежал удара. Его ответный выпад был так точен, что кончиком шпаги он едва не задел шею виконта; и Водрок не смог сдержать крика радости.
      В бешенстве, Тюрло глумливо воскликнул:
      - Скоро ты перестанешь весело кукарекать, мой цыпленочек! Через пару минут ты так заплачешь, что и слез не хватит!
      Он снова оттеснил Жака назад. Но все же нетерпение его возрастало. Он не понимал, как это его противник, который поначалу показался ему вялым борцом, мог так долго отражать его натиск.
      Жак отступал и защищался с дерзкой ухмылкой.
      - Ты дважды уронил свою честь за последнее время, Тюрло, - подначивал он, - весь Париж уже знает, что ты мошенник, а сегодня все узнают, что ты еще и плохой фехтовальщик!
      - Ну давай, давай, дю Парке! Изливай свою желчь, пока можешь. А то через минуту я проткну твою печенку. Защищайся!
      Жак понял, что, изводя соперника насмешками, он может получить преимущество. Тюрло взбрыкивал под меткими словечками, как пришпоренная лошадь. Они приводили его в ярость, поглощавшую все его мастерство.
      - Обманщик! - закричал Жак.
      Тюрло побледнел; он кусал губы от злости.
      - Обманщик и вор! - продолжал Жак, - неплохой набор для дворянина!
      Он почувствовал, как дрогнула рука на рукоятке шпаги. Кисть занемела от усталости. Тюрло отразил несколько ударов, и Жак поспешно отступил. С этого момента он мог только убегать от виконта, уворачиваясь от его ударов, потому что ему совершенно отказала рука.
      Вскоре он был уже прижат к одной из колонн разрушенного здания. Виконт свирепо оскалился от восторга. Водрок в бессильной злобе сжал кулаки - и он должен стоять и смотреть, как на его глазах убивают брата, и не просто убивают, а закалывают, как поросенка!
      - Предай душу свою Господу, - посоветовал Тюрло, - совершенно уверенный в своих силах, - Господу Богу или дьяволу, кому угодно, но на этот раз я тебя достану!
      Он слегка ткнул, не вонзая, своей шпагой Жаку в плечо, но уже через секунду нацелил острие сопернику поддых. После чего он сделал рывок, в который вложил всю тяжесть своего тела.
      Жак следил за ним, как в тумане, и мысленно просчитывал ответный маневр. Если бы не усталость, он бы легко отразил этот удар, подставив лезвие своей шпаги, но кисть совсем отнялась, а рука была словно налита свинцом. Он видел, как приближается шпага соперника. Поскольку отступать было некуда, он инстинктивно соскользнул по стене, вытянув руки в попытке защитить себя.
      Д'Агийяр, секундант Тюрло, зажмурил глаза. Водрок закрыл лицо руками. Через несколько секунд они услышали предсмертный хрип и характерный клокочущий звук, после которого тело ударилось о землю. Крика не было. Д'Агийяр первым набрался смелости посмотреть что же произошло. Водрок услышал его возглас:
      - Бедняга! Возможно ли это?
      Водрок с трудом заставил себя отнять от руки от лица.
      От представшей картины он остолбенел. Дю Парке, все еще сжимая шпагу, медленно сползал по стене. Лицо его было мертвенно-бледным, и казалось, что он вот-вот потеряет сознание. А у его ног лежал умирающий Тюрло. Из его горла струилась кровь, и тело коротко вздрагивало в последней агонии.
      Водрок побежал к брату и потряс его за плечо.
      - Я думал, что он убьет тебя! - задыхаясь от волнения, сказал он.
      - Я тоже, - слабо ответил Жак, - он просто напоролся на мою шпагу. А его шпага налетела на стену и сломалась.
      - Это говорит о том, что божественное правосудие действительно существует! - сказал Пьер.
      - Но существует еще и королевское правосудие, - заметил д'Агийяр, - и боюсь, что оно окажется не столь милосердным.
      Глава седьмая
      ИСТИННЫЙ ХАРАКТЕР ЖАКА ДЮ ПАРКЕ
      Присев на одно колено, д'Агийяр склонился над телом виконта, бьющимся в судорогах. Наконец он сказал:
      - Думаю, что здесь не сможет помочь даже королевский хирург. Это был честный бой, дю Парке!
      Затем, после некоторых колебаний, он поспешно добавил:
      - Я высокого мнения о вас, поэтому хотел бы дать вам маленький совет... Вам не следует здесь дольше оставаться.
      Жак вставил шпагу в ножны.
      - Я не могу бросить человека в таком состоянии, - сказал он, - я не из тех, кто добивает поверженного врага. Мой брат отправится за каретой и...
      - Я верю, вы благородный человек, хотя мне и неизвестны мотивы дуэли. Но - я повторюсь - это был честный бой при равных возможностях, Вам не в чем себя упрекать. Важнее то, что через несколько часов вас начнут искать. Идите. Я позабочусь о Тюрло.
      - Тогда неприятности лягут на ваши плечи, - сказал Жак.
      - За меня не волнуйтесь. На вашем месте я бы оседлал самую резвую лошадь и как можно скорее выехал куда-нибудь в Нидерланды, Бельгию или Люксембург... Единственное, о чем попрошу, это заскочить в мои конюшни и попросить кого-нибудь из моих людей скрытно приехать с каретой, чтобы забрать меня отсюда. Будет даже лучше, если это возьмет на себя ваш брат, а вы начнете готовиться к отъезду. Я постараюсь как можно дольше молчать о неприятном исходе дела.
      Дю Парке и д'Агийяр пожали друг другу руки.
      - Шевалье, - сказал Жак, - у вас преданное и благородное сердце. Спасибо вам. Надеюсь, когда-нибудь смогу отплатить вам тем же.
      - Если вы действительно хотите порадовать меня, то скорее бегите!
      Париж просыпался, и таверны были уже открыты. Некоторое время Пьер и Жак шли молча. Когда они подошли к реке, Пьер остановился.
      - Здесь я должен покинуть тебя, чтобы идти на конюшни д'Агийяра. Почему бы тебе не обратиться к дяде? У него достаточное влияние, чтобы защитить тебя. Если он попросит за тебя у короля, возможно, ты получишь прощение. В любом случае, тебе лучше не показываться патрульным стрелкам!
      После некоторых колебаний дю Парке сказал:
      - Ты прав. Я пойду и поговорю с дядей. Он, по крайней мере, посоветует мне, что делать.
      Крепко обнявшись, братья разошлись в разные стороны.
      Таверна "Порт - Латин" на улице Жунер предлагала кров для конных и пеших путников. Белен д'Энабюк занимал огромную комнату на втором этаже, выходящую окнами на гостиницу де Конде; а прямо внизу располагались конюшни принца. Топанье копыт под окнами раздражало капитана, привыкшего к морской тишине, но комната привлекала его своей величиной. Он мог расположиться здесь на широкую ногу и найти место для всех тех невиданных побрякушек, которые он любил привозить из путешествий.
      Когда Жак появился на улице Жунер, служанки отмывали полы от вчерашней грязи, оставленной пьянчужками.
      Миновав пивную и маленький загон с хрюкающим поросенком, он вошел в низкую дверь и нащупал на стене засаленную веревку, с помощью которой посетители пробирались к темной лестнице. Двенадцать мелких ступенек, стертых почти до дыр, привели его к двери Белена д'Энабюка. Он громко постучал и сразу же вошел, как только услышал, что дядя ему ответил.
      Он застал дядю наполовину одетым - в камзоле, но еще без сапог, сидящим за громоздким столом, заваленным всякой всячиной. Моряк был так погружен в свою работу, что даже не удосужился обернуться при появлении Жака. Однако, услышав, каким странно мрачным тоном племянник поздоровался с ним, старик встрепенулся и, вскочив, бросился к любимцу Жаку с распростертыми объятиями и радостной улыбкой. Отметив его упорное молчание, моряк спросил:
      - Что побудило тебя прийти сюда с таким удрученным видом?
      - Я только что убил виконта де Тюрло!
      - Что? Повтори, что ты сказал?
      - Я только что убил виконта де Тюрло. Меньше часа назад, на Пре-о-Клер.
      - Дуэль?
      - Да, дядя. Водрок был моим секундантом.
      - Силы небесные! Есть другие свидетели?
      - Шевалье д'Агийяр был секундантом Тюрло.
      Д'Энабюк энергично потер подбородок, поскреб в голове и состроил гримасу, исказившую его лицо до неузнаваемости.
      - Черт побери, - сказал он, - ты попал в крупную переделку. Как думаешь выкручиваться?
      - Я как раз думал, может, ты...
      - Все ясно, ты решил, что я такой всесильный, что смогу тебя защитить. Можно подумать, что мне придется просить короля представить кого-то к награде. Ты же прекрасно знаешь, что Его Величество безжалостно относится к дуэлянтам. Какого дьявола тебе понадобилось убивать Тюрло? Как ты дошел до этого?
      - Вчера вечером мы с Водроком ходили в игральный дом на Медвежьей улице. Я поймал виконта на жульничестве. Сам я не играл; он играл с Водроком.
      - Затем, конечно, разобиженный виконт нанес тебе оскорбление, и вы пошли драться...
      - Да, он, безусловно, обиделся. И бросил мне вызов.
      Вернувшись к столу, д'Энабюк устало сел на стул. Бросив осторожный взгляд на дю Парке, он увидел, что тот застыл в ожидании его совета или решения.
      - Я думаю, - сказал Белен, - тебе следует отдаться на королевскую милость. По-моему, другого выхода нет. Приди сам, и не исключено, что Его Величество расценит этот жест как знак повиновения и великодушно простит тебе твой проступок.
      - Ты хочешь отправить меня за решетку?
      - Ну что ты, племянник! Разве могу я этого желать?
      - Д'Агийяр посоветовал мне бежать за границу.
      - Честному человеку незачем бежать.
      - Хорошо, - сипло сказал дю Парке, - я сделаю, как ты хочешь. Но надеюсь, ты понимаешь, что за дуэль мне может грозить смертная казнь?
      - Ведь ты не боялся умереть, когда согласился скрестить шпаги с Тюрло?
      Жак вдруг насторожился. Он услышал, что снизу, на улице, застучали копыта. Он тут же решил, что это едут стражники, чтобы схватить его.
      - Ты слышишь, дядя?
      Белен кивнул.
      - Солдаты, скорее всего, обнаружили брата или д'Агийяра и узнали от них, что я собирался сюда... Меня арестуют.
      - Ты боишься?
      - Я не боюсь. Но мне лучше явиться самому.
      Белен подошел к открытому окну. Склонившись через балконные перила, он увидел двух лошадей, привязанных к специальным кольцам, вделанным в кирпич у входа в таверну.
      - В дом зашли двое всадников, но это не означает, что им нужен именно ты. А тебе, если ты хочешь разыграть из себя героя, следует поторопиться.
      - Ты прав, дядя. Всего хорошего.
      Белен подошел к племяннику и положил руку на его плечо.
      - Ты, надеюсь, понимаешь, что я этого дела так не оставлю. Я буду настаивать на аудиенции у самого Его Высокопреосвященства.
      В этот момент раздался громкий стук в дверь, и они в ужасе переглянулись. Жак побледнел; он освободился из объятий дяди и тихо сказал:
      - Это за мной. Не пытайся переложить ответственность за то, что я сделал, на себя. Ты не имеешь к этому никакого отношения, поэтому, пожалуйста, веди себя так, будто ничего не знаешь...
      Ничего не ответив, Белен пошел открывать дверь. Несмотря на темноту лестницы, он сразу же узнал пришедшего и воскликнул:
      - А, Фуке! Прошу вас, заходите.
      Президент вошел, а за ним показался Водрок. Не замечая Белена, оба сразу же бросились к Жаку.
      - Хорошенькое дело! - вскричал Фуке, - Водрок уже рассказал мне. С этого вечера вы будете самым известным человеком в столице. Водрок сказал, что это был прекрасный удар! Тюрло сам нашел на себя управу, и я не собираюсь изображать из себя сочувствующего... Что же вы собираетесь делать, дю Парке?
      - Пойти и сдаться.
      - Я много думал, - сказал президент, - и я волновался за вас, я даже заглянул к вам на улицу л'Абриссель. Там я нашел вашего брата, и он рассказал мне о случившемся. Узнав, что вы пошли спрашивать совета у Белена, я понял, что найти вас - моя обязанность.
      Д'Энабюк подошел к Фуке.
      - Сударь, - сказал он, - это я посоветовал дю Парке сдаться добровольно. Мне кажется, что нанеся оскорбление королю, только так можно повиниться перед ним; и только так можно отсрочить смертную казнь. Я надеюсь, вы не станете отговаривать его от этого.
      Если у Фуке и были на уме какие-то свои планы, он тут же забыл о них под сверлящим взглядом глубоко посаженных глаз Белена.
      - Пожалуй, это лучшее, что можно сделать, - согласился он.
      Белен облегченно вздохнул. С твердостью человека, принявшего решение, он сказал:
      - Президент, у меня есть все основания доверять вашей дружбе. Прошу вас, скажите, сколько времени дю Парке будет оставаться в безопасности? Стражники уже начали охотиться за ним?
      Подумав немного, Фуке ответил:
      - Как мне представляется, еще часа два-три о смерти Тюрло будут знать немногие. Но как только новость дойдет до ушей короля, он немедленно даст распоряжение арестовать убийцу. Можно не сомневаться, что Его Величество захочет использовать это в качестве поучительного примера. Он не простит такого дерзкого неповиновения приказам со стороны людей ранга дю Парке и Тюрло.
      Теперь для Белена пришло время задуматься. Наконец он сказал:
      - Мне кажется, если мы с вами вместе пойдем к Ришелье, а Жак в это время сдастся добровольно, то у нас будет шанс спасти моего несчастного племянника от страшного приговора.
      Водрок перебил его:
      - Не забывайте, что мой брат рискует не чем-нибудь, а головой. Мне кажется, что вы не так уж дорого и цените его жизнь, советуя сдаться. И не переоцениваете ли вы свое влияние на короля, когда говорите, что сможете спасти Жака?
      Фуке нахмурился.
      - Я не потерплю, чтобы со мной говорили в таком тоне.
      И тут дю Парке впервые в жизни стукнул кулаком по столу.
      - В самом деле, - закричал он звенящим голосом, - брат прав. Я победил в честном поединке, всадив шпагу на шесть дюймов в человека, повинного в смерти трех или четырех других, которые, может быть, в сто раз его достойнее, я освободил общество от скандалиста и мошенника. И теперь я должен раскаяться и подставить свою шею палачу? Я еще, слава Богу, молод, и в мире есть масса вещей, которые я не успел сделать. Да, Водрок прав! Я сбегу.
      - Вы сумасшедший! - вскричал Фуке.
      - Нет, я не сумасшедший. Я был бы сумасшедшим, если бы послушал вашего совета, потому что только безумец согласится принять смерть ни за что, будучи уверенным в собственной невиновности. Моя совесть чиста. А если она чиста, то просить прощения не в моих правилах. Я еще никогда ни у кого не просил прощения.
      Старый интриган был тронут словами Жака и невольно проникся к нему уважением.
      - Ну что ж, давайте, - проворчал Франсуа Фуке, не совсем уверенным тоном. - А если вас уже ищут? Даже если вам удастся добраться до другой страны, вы станете изгнанником. Вы еще не знаете, как это ужасно, - не иметь возможности приехать в свою страну!
      - Если моя страна отвергла меня, придется послужить ей где-нибудь еще.
      Президент Фуке покачал головой и, приблизившись к Жаку, заговорил настойчиво:
      - Подумайте здраво, мой друг, и тогда поймете, что я, в конечном счете, и предлагал вам послужить где-нибудь еще - с той разницей, что Мартиника хоть и находится далеко отсюда, но, тем не менее, все-таки Франция. Поверьте мне и прислушайтесь! Уверяю вас, что ваш дядя и я сделаем все, что в нашей власти, чтобы выпутать вас из этой истории. Но вы-то, черт возьми, слушайтесь и помогите нам вам помочь!
      - Слушаться? Помогать? То есть сдаться лейтенанту полиции... А если король проявит непреклонность? Все, что вам останется тогда, это поплакать над моей несчастной судьбой и, возможно, пожалеть о том, что вы отговорили меня.
      Жак схватился за плащ.
      - Прощайте, господа, - сказал он.
      Подойдя к брату, он наклонившись к самому его уху, якобы попрощаться, прошептал:
      - Мне нужно зайти домой кое-зачем. Я должен еще поменять деньги. Я возьму твою лошадь. Приходи на улицу л'Абриссель, как только сможешь.
      Повернувшись, он еще раз попрощался с дядей и президентом Фуке, которые не расслышали его обращения к брату. Громко хлопнув дверью, он удалился. Было слышно, как дю Парке сбежал по ступеням. Водрок нарушил молчание.
      - Клянусь Девой Марией, - сказал он, - что он правильно поступил. Бог ему в помощь. Я верю, что у него все получится.
      Фуке ходил из угла в угол.
      - Думайте, как хотите, Белен, - сказал он наконец, - но я совершенно не одобряю его решения. У дю Парке была уйма возможностей вернуть благорасположение короля и даже заслужить его уважение. Собирайтесь, д'Энабюк, и поедемте в Лувр. Несмотря на его бегство, мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы спасти его.
      - Вы правы, сударь... Я иду с вами.
      Повернувшись к Водроку, Фуке спросил:
      - А вы что собираетесь делать?
      - Дю Парке взял мою лошадь. Я отправлюсь домой пешком.
      Они спустились по лестнице, Водрок шел сзади. Когда они вышли во двор, президент взял руку Белена для пожатия.
      - Знаете, - сказал он с улыбкой, - мне все больше нравится этот ваш племянник. Я восхищен храбростью его духа. Он поступил, как мужчина; именно таким я представляю себе настоящего мужчину, и такого мне хотелось бы видеть в роли посланника на Мартинике. Теперь мы должны объяснить все это Ришелье. Наверняка, он поймет, что мы правы. Если уж выбирать между скандалистом Тюрло и человеком такого масштаба, как дю Парке... Словом, вы меня понимаете.
      Пока Белен ходил за лошадью, Фуке отозвал Водрока в сторону.
      - Если вы любите своего брата, сударь, - сказал он, - вы поможете нам спасти его. Я не знаю, какие у вас планы, но в ваших же интересах отыскать дю Парке и доставить ко мне домой. Там он будет в безопасности, по крайней мере, некоторое время. Я присоединюсь к вам сразу же, как вернусь из Лувра. Могу я рассчитывать на вас?
      - Полностью. Благодарю вас, господин президент.
      Глава восьмая
      ДЮ ПАРКЕ ПОСТИГАЕТ РАЗОЧАРОВАНИЕ
      Жак понимал, что пока стрелков бояться нечего. Д'Агийяр, наверное, старался не разглашать пока о смерти Тюрло; таким образом, можно было рассчитывать, что эта новость не станет достоянием всех, по крайней мере, еще часа два. Сейчас ему было необходимо немедленно встретиться с Марией и договориться о побеге.
      Поэтому, вместо того чтобы поехать на улицу л'Абриссель, как он сказал брату, он двинулся в направлении улицы Кокерон, что неподлеку от улицы Жунер. Улочка была маленькой, и он надеялся, что без труда обнаружит там дом Жана Боннара. В его визите ведь нет ничего необычного, старик, без сомнения, вспомнит его. А затем нужно будет ухитриться остаться один на один с Марией.
      Как и предполагалось, Жак легко нашел нужный дом. Стукнув разок-другой и не получив ответа, он громко забарабанил в дверь. Из глубины дома послышался звук шагов, и в открывшиейся двери появился Боннар. Он потер глаза, нахмурился и, увидев наконец кто перед ним, воскликнул:
      - Молодой господин из Дьеппа! Проходите! Не слишком уж важный домишко, но все, что здесь найдется, в вашем распоряжении.
      Он со смехом похлопал Жака по плечу своей здоровенной лапищей и подтолкнул его в дом, явно обрадованный неожиданным визитом.
      - Как приятно вновь видеть вас, сударь. Теперь, как вы знаете, я богатый и уважаемый человек, который вполне счастлив, и все это благодаря вам! Вы, наверное, и представить не могли, что поручение, которое вы дали мне тогда в Дьеппе, решит мою судьбу - и судьбу Марии тоже, даже в большей степени.
      - Я слышал, вы были представлены в Лувре.
      - Да. И король пожаловал мне пенсию из личной казны. А моя дочь скоро получит положение в обществе.
      - Неужели? - сказал дю Парке с деланным удивлением.
      Боннар повернулся к нему.
      - Через несколько дней она станет мадам де Сент-Андре!
      - Мадам де Сент-Андре?
      - Да, - сказал Боннар, - моим зятем будет добрый и честный человек. С ним Мария в любом случае будет счастлива; пусть он с виду немного высокомерен, но все-таки сохранил доброту и снисходительность к людям, хоть сам тысячу раз придворный.
      - Я рад за вас. Позвольте я поздравлю и вашу дочь.
      Глаза Боннара удивленно расширились.
      - Но она не здесь! Такой человек, как месье Сент-Андре не может быть помолвлен с девушкой, живущей в этом районе. Об этом и говорить нечего. Хорошо, что он надоумил меня. А кроме того, Мария ведь не знает, как вести себя в обществе, ей надо учиться. Сент-Андре - придворный. Мария должна будет бывать с ним во дворце. Он все обдумал и забрал ее с собой.
      Жак стиснул кулаки. Кровь отхлынула с лица.
      - Забрал с собой? - недоверчиво переспросил он.
      - Да, конечно. Я никогда не бывал у него и, наверное, никогда и не буду - мне здесь нравится, а потом, я не знаю, как бы я там смотрелся; говорят, там такая роскошь, что и представить невозможно.
      - Так значит, - сказал дю Парке срывающимся от возмущения голосом, она живет в его доме, с ним?!
      - А почему бы и нет! Что тут удивительного. В конце концов, они собираются пожениться.
      Не в силах больше сдерживаться, Жак со всей силы ударил кулаком по верстаку.
      - И вы считаете, это правильно и достойно? Двадцатилетняя девушка живет с таким стариком! Вы сделали из своей дочери проститутку, и, кажется, вас это вполне устраивает. Боже праведный, и сколько это уже продолжается?
      - Два месяца... но я не понимаю, о чем это вы?
      - Вы не понимаете? Старик просит руки вашей дочери, и вы просто отдаете ее - и все! Вы только вообразите, что там происходит, в этом роскошном особняке, вот уже два месяца! Дворец! Деньги и тщеславие лишили вас разума!
      Ярость Жака казалась безграничной. Поначалу Боннар был скорее удивлен, чем встревожен. Но постепенно до него стал доходить смысл его слов.
      - Как вы можете думать, что такой господин, как Сент-Андре... он даже запнулся от изумления, - ... и Мария, я знаю точно, она невинна... я могу поклясться.
      - Сент-Андре? Мария? Вы трогательно доверчивы, Боннар. Если де Сент-Андре хочет жениться на вашей дочери, значит, он любит ее. А если мужчина любит женщину, и она живет с ним под одной крышей, что он тогда делает? Либо вы слепой, либо притворяетесь, что не понимаете. А тем более, если она невинна, ей легче пасть его жертвой. Она совсем не знает жизни, а вы бросили ее в лапы старому развратнику, который своими скандальными романами прославился на всю Францию!
      - Я сейчас же положу этому конец! - сказал Боннар.
      - Уже слишком поздно - прорычал Жак, - вы мне противны, и я скажу вам, почему.
      Он поколебался секунду, но все его надежды и мечты были разрушены, и злоба захлестнула его.
      - Я так любил Марию. Я так хотел, чтобы она стала моей женой. Мы собирались бежать. Но теперь об этом не может быть и речи... Передайте ей от меня; я надеюсь, она понимает, как подло было с ее стороны согласиться бежать со мной, если она стала любовницей этого старика. Можете передать ей, что я презираю ее! Мне, вероятно, придется жить в изгнании, но, слава Богу, я еще не потерял свою честь.
      Боннар грубо схватил его за руку.
      - Кто сказал, что Мария стала любовницей Сент-Андре?
      - Это совершенно очевидно!
      - Я быстро наведу порядок!
      - Чтобы я получил то, что оставил после себя Сент-Андре?
      Боннар тяжело вздохнул. Затем он сказал:
      - Так вы ее любите, не так ли? А она? Я не совсем уловил, что вы хотели сказать, но, кажется, она согласилась с вами бежать? Значит, и она любит вас? Так?
      Гордо выпрямившись, Жак сказал ледяным тоном:
      - Сударь, коль скоро я Диэль, то пусть мне грозит изгнание, пусть меня возведут на эшафот, но я не унижусь до того, чтобы подбирать объедки за Шено де Сент-Андре. Можете передать это Марии. Имею честь...
      Злоба, чуть не задушившая Жака, быстро спала, как только он вышел от Боннара, и теперь осталась лишь горькая обида. Каким он был дураком, когда позволил Марии запудрить ему мозги! На самом деле этот ангел чистоты и непорочности, которого он так трепетно обнимал на прощание, тогда, в Дьеппе, оказался ничем не лучше большинства девиц, обитающих в тавернах. Мария не смогла устоять перед искушением стать аристократкой, несмотря на то, что чувствовала отвращение к древнему старику.
      Он даже перестал сожалеть о незавидном положении, в котором оказался вследствие этой пресловутой дуэли, потому что благодаря подобному стечению обстоятельств, ему удалось узнать, кем была Мария на самом деле авантюристкой. В конечном счете, даже арест не представлялся ему настолько ужасным, как грубая ошибка, которую он мог совершить, если бы пошел на условленное свидание в салон мадам Бриго.
      Но все же чувства к Марии только обострились и окрепли в его сердце, особенно в их последнюю встречу. И было так мучительно изгонять их оттуда, что, чем больше он страдал, тем меньше оставалось у него желания спасаться бегством.
      К тому времени, как он успел вернуться на улицу л'Абрисель, он был уже не прочь последовать совету Белена д'Энабюк, будто это не он с таким жаром говорил обратное перед дядей, президентом Фуке и братом. Он и впрямь был уже почти готов найти лейтенанта полиции и сдаться. Теперь ему было безразлично, что с ним случится.
      Спрыгнув с лошади, он сам завел ее в конюшню, после чего пошел в дом.
      - Я уж испугался, что тебя забрал патруль, когда не нашел здесь, сказал Пьер, - что-то ты долго добирался с улицы Жунер.
      - Тебе не приходит в голову, что у человека, уезжающего из страны, могут быть личные дела? - раздраженно сказал Жак.
      - Что случилось, Жак? Я не хотел тебя обидеть.
      - Понимаю. А сейчас оставь меня. У меня мало времени.
      - Тебе осталось только привести в порядок свои дела. Обо всем остальном я уже позаботился.
      Жак удивленно посмотрел на брата и переспросил:
      - Обо всем остальном?
      - Да. Иди посмотри.
      Проводив его в гостиную, он указал на стол, где лежали два кожаных саквояжа.
      - Это деньги, которые ты мне вчера одолжил. В другом саквояже - часть причитающихся тебе семейных драгоценностей; и моя доля тоже.
      - Мне не нужно твоей. Моей вполне достаточно.
      Жак уже собрался открыть саквояж, чтобы разделить драгоценности, но Водрок поймал его руку.
      - Брат, - сказал он, - ты пускаешься в рискованное приключение. Ты даже не имеешь представления, что тебя ждет. Что до меня, так мне ни к чему все это. Если у меня не будет хватать денег, дядя мне всегда поможет, а тебе ведь будет не к кому обратиться. Возьми их. Может быть, когда-нибудь ты и вернешь мне мою долю.
      Жак крепко пожал руку. Пьер, хоть и был глубоко тронут, все же не терял самообладания.
      - Торопись и скорее разбирайся со своими делами, - сказал он, - потому что, прежде чем ты уедешь насовсем, я хочу, чтобы ты заехал со мной в одно место.
      Жак снова посмотрел на него в изумлении.
      - Куда ты собираешься меня вести?
      - В дом президента Фуке. Он просил подождать его там и сказал, что у него ты будешь в безопасности. Я думаю, это действительно так. Фуке честный человек.
      - Я не сомневаюсь в этом. Но, как ты думаешь, зачем он хочет встретиться со мной? Если он собирается мне что-то сказать, разве он не мог это сделать, когда все мы были на улице Жунер?
      - После того как ты уехал, Фуке и Белен отправились в Лувр - хлопотать за тебя. Я не думаю, что Фуке будет опять пытаться тебя отговорить, потому что, в конечном счете, он поддержал твое решение. Но в случае, если их затея увенчается успехом, ты должен узнать об этом; может быть, тебе и вовсе не понадобится уезжать.
      Когда они прибыли в дом Фуке на улицу дю Фур, президента еще не было. Он приехал значительно позже, и вид у него был мрачный, почти суровый. Вынув шпагу и отдав ее лакею, он бросил взгляд на дю Парке, а затем, подойдя к Водроку, сказал:
      - Спасибо, сударь, что сдержали слово. Что, нелегко было убедить его зайти сюда?
      - Вы же знаете, как восхищен вами мой брат! Мне даже не пришлось просить его дважды, достаточно было просто сказать, что вы хотите его видеть.
      - Спасибо, - просто ответил Фуке.
      Во время их разговора Жак стоял чуть в стороне, делая вид, что изучает содержимое застекленного шкафа. Теперь Фуке обратился к нему.
      - Дю Парке, - сказал он, - вам придется подчиниться. Вы должны искупить свою вину, пусть относительно небольшой ценой; на самом деле, я бы посоветовал вам поблагодарить кардинала Ришелье, вручившего нам эту бумагу - Королевский указ об аресте, личное распоряжение о заключении вас в Бастилию.
      - В Бастилию! - закричал Пьер.
      - Никогда! - заявил дю Парке.
      - Дю Парке, - сурово продолжал Фуке, - вам не следует думать, что для нас это было легко - для меня и вашего дяди - убедить кардинала проявить снисходительность. Потребовалась особая дипломатия, смею вас уверить. У Ришелье был только один ответ на нашу просьбу, самый формальный: "Дю Парке должен быть обезглавлен, так как ослушался короля!" После многочасового разговора Белен убедил его согласиться на заключение вас в Бастилию. Это спасет вас, и не только от плахи, но и от позорного приговора, гласящего, что вы не подчинились приказу короля.
      Фуке замолчал. Одобряюще улыбаясь, он положил руку на плечо дю Парке, чтобы заставить его посмотреть ему в глаза.
      - Я понимаю ваши чувства, дорогой друг, - сказал он, - сама мысль о неволе, глубоко вам неприятна. Но как долго это продолжится, будет зависеть от вас. Может быть не понадобится больше недели.
      При этих словах Жак резко обернулся к нему. Лицо его выражало сильное облегчение.
      - Недели?
      - Да, недели. Но при одном условии.
      - Ага! Уже появляются условия.
      - Если вы сейчас же согласитесь поехать и нести службу на островах, вас выпустят, как я сказал, уже в конце недели.
      Дю Парке недоверчиво хмыкнул.
      - Если меня посадят, кто даст гарантии, что Ришелье не передумает и не пошлет меня, в конце концов, на плаху?
      - Он дал нам слово. Теперь идите домой. За вами сразу же придут, арестуют и отправят в Бастилию. Там придется подписать бумаги, по которым вы обязуетесь ехать на острова. Об остальном я позабочусь. Я дал честное слово, что вы примете мое предложение служить там.
      Жак смиренно пожал плечами.
      - Что ж, - с горечью сказал он, - я отправлюсь в ссылку. Чтобы сменить одну тюремную камеру на другую, может чуть более просторную. Все-таки кусочек земли в Kарибском море! А что я там буду делать? Буду агентом какого-нибудь плантатора, грубо говоря, просто прислугой - и, может быть, того, чье происхождение ниже моего! И это, вы считаете, спасет родовую честь Диэлей?
      Фуке снова улыбнулся.
      - Раз уж вы приняли предложение послужить нам, - сказал он, - вы подчиняетесь только Американской островной компании. И за ваше назначение отвечаю лично я.
      - В таком случае, сударь, я знаю, что могу рассчитывать на вашу снисходительность.
      - Конечно, можете, дю Парке! Через неделю вы пересечете пролив Бордо, чтобы покинуть Францию и занять свой пост губернатора Мартиники.
      Жак вздрогнул.
      - Губернатора Мартиники? - повторил он, словно не веря своим ушам.
      - Да, сударь. Как вы считаете, это поможет вам спасти родовую честь Диэлей?
      Исполненный благодарности, Жак крепко сжал обе руки президента Фуке.
      - Спасибо, сударь, - сказал он дрожащим от волнения голосом, - мою благодарность вам невозможно выразить словами, но я клянусь, что у вас не будет причин жалеть о вашем благородном жесте и несказанной доброте. И еще меньше поводов сожалеть об оказанной милости найдется у короля.
      Глава девятая
      УЖИН У ФУКЕ
      Совершенно измученная ласками Сент-Андре, Мария крепко спала. Как только она проснулась, опасения, терзавшие ее весь вечер, вернулись к ней с новой силой. Было уже позднее утро, и сквозь ставни пробивался яркий солнечный свет. Она позвала служанку.
      - Какие сегодня новости, Жюли?
      Девушка, казалось, была удивлена ее вопросом.
      - Никаких, мадам, во всяком случае, я не слышала. Месье Сент-Андре ушел. Думаю, во дворец.
      - Хорошо, - сказала Мария, стараясь сохранять спокойствие, - помоги мне одеться, а потом принеси завтрак.
      Все утро Мария была как на иголках. Ей не терпелось выйти и попытаться что-нибудь узнать об исходе дуэли между Тюрло и дю Парке, так как она справедливо полагала, что к этому часу новость должна облететь уже весь Париж. Однако опасалась, что такой интерес к дуэлянтам с ее стороны могли бы счесть странным.
      Завтракала Мария в одиночестве; аппетита не было, и она едва притронулась к еде. Когда она уже собиралась встать из-за стола, вошел лакей и объявил о возвращении Сент-Андре. Под действием безотчетного порыва, она выбежала старику навстречу, и он с поклоном поцеловал ее руку.
      - Извини, что я задержался, - сказал он, - но во дворце сегодня такой переполох. Я встретил там Фуке. Он выглядел бледным, будто провел бессонную ночь. Очевидно, он по уши загружен делами, потому что мы не могли перекинуться даже парой слов. Правда, позже удалось переговорить, и он пригласил нас сегодня на ужин.
      Мария вздрогнула.
      - На ужин? - переспросила она.
      - А почему это тебя удивляет? - в свою очередь спросил Сент-Андре. Через несколько дней ты станешь моей женой. Все знают, что ты живешь у меня, и это вполне закономерно, что с тобой обращаются так, как если бы мы были женаты; во всяком случае, ты этого заслуживаешь.
      Она не ответила, и Сент-Андре изучающе посмотрел на нее.
      - Ты меня удивляешь, - сказал он наконец, - кажется, тебе не по вкусу приглашение Фуке. А между тем, ты знаешь, насколько важно его расположение ко мне. Я изо всех сил стараюсь получить назначение на острова, а поскольку для меня совершенно ясно, что президент неравнодушен к твоим чарам, я возлагаю большие надежды именно на твое присутствие. Я бы хотел, чтобы ты изо всех сил постаралась угодить ему.
      - Но дело в том... - начала Мария.
      Сент-Андре попытался поцеловать ее, однако она отстранилась под предлогом того, что только что нанесла пудру.
      - Теперь я понял. Твое волнение вполне естественно, - сказал он, - но поверь, когда я просил тебя постараться угодить Фуке, я имел в виду лишь то, что ты должна быть с ним как можно любезнее. Я люблю тебя, Мария. Ты очень мне дорога, и я слишком высоко тебя ценю, чтобы не уважать твоих чувств ко мне.
      Когда он это говорил, глаза его так недвусмысленно затуманились сладкими воспоминаниями о проведенной ночи, что ее невольно передернуло. В один миг к ней вернулось отвращение к этому старику; а тревожные мысли о дю Парке только усилили его.
      - Ну, пойдем, - воскликнул Сент-Андре с наигранной живостью, улыбнись же, дорогая! Пусть тебя это обрадует. Ведь для тебя это будет дебют в мире, который вскоре станет твоим.
      - Но меня это совсем не радует, - слегка раздраженно проговорила она, - потому что я уже настроилась провести вечер иначе. Пусть на этом ужине и будет интересно, но мы тогда не сможем снова пойти в салон мадам Бриго, что обидно. Мне вчера так там понравилось.
      - А что тебе мешает предложить Фуке сводить тебя туда, если тебе так уж этого хочется? Он и сам уже почти что пустил там корни, ходит каждый вечер... Ладно, пойду чего-нибудь съем.
      Она прошла с ним в столовую и дождалась, пока он усядется, в надежде, что он обмолвится о дуэли, так как ей казалось невероятным, что он, так долго пробыв во дворце, он не узнал об исходе поединка. Наконец, она собралась с силами и спросила сама:
      - Кстати, какие там новости о дуэли между месье дю Парке и виконтом де Тюрло?
      Он поднял на нее глаза.
      - Я не хотел говорить тебе, вчера ты и так приняла это близко к сердцу. Ну уж если ты спросила, могу сказать, что результаты весьма неожиданные... Виконт погиб в честном поединке. Д'Агийяр, который был его секундантом, говорит, что он не успел даже вскрикнуть.
      Мария прижала руки к груди. Потребовались нечеловеческие усилия, чтобы скрыть переполнившую ее радость, которая все же не ускользнула от Сент-Андре. Он заметил:
      - Ты, кажется, была на стороне молодого дю Парке, а не виконта! Хоть знаешь их обоих одинаково плохо.
      - По мне - кто угодно, только не виконт. Несмотря на все, что вы для меня сделали, он всегда презирал меня за низкое происхождение.
      - Ну что ж, это пополнит список того, что ему уже никогда не придется делать, а тебе остается только поблагодарить месье дю Парке. Если, конечно, - продолжал он, - тебе доведется еще раз встретиться с ним, в чем я лично сомневаюсь!
      - Позвольте узнать, почему?
      - Потому что уже сейчас он сидит в Бастилии.
      - В Бастилии? - Мария похолодела от ужаса.
      - Ему еще повезло, что голова осталась на плечах. Я подозреваю, Фуке имеет не последнее отношение к лояльности, проявленной к молодому человеку кардиналом Ришелье. Во дворце все только и делают, что собирают сплетни, связанные с дуэлью; мне тоже хотелось узнать, чем дело кончилось, поэтому я и задержался. Кто-то говорит, что дю Парке собирается бежать за границу - в Бельгию или Италию. Другие думают, что он собирается сдаться. А на самом деле его арестовали караульные стрелки по дороге домой. И он, вероятно, не сопротивлялся.
      Мария не могла говорить, спазмы сжали ее горло.
      - Будет очень мило с твоей стороны, если ты начнешь одеваться к обеду, - сказал Сент-Андре. - Я уверен, ты не пожалеешь. Если тебе удастся усыпить бдительность Фуке, ты сможешь узнать какие-нибудь интересные подробности о его заступничестве за дю Парке перед кардиналом.
      - Но, - сумела наконец выдавить из себя Мария, - ведь этому несчастному придется сидеть в Бастилии очень долго?
      - Уж это точно! - ответил Сент-Андре, - я думаю, он будет сидеть там до конца своих дней. Или до тех пор, пока его дядя, Белен д'Энабюк, не проявит себя достаточно перед королем, чтобы вымолить для дю Парке прощение.
      Земля уходила из-под ног Марии, и ей пришлось прислониться к дверному косяку. Сделав усилие над собой, она нашла в себе мужество невозмутимо сказать:
      - Если вы позволите, сударь, я пойду и немного отдохну, чтобы вечером не выглядеть усталой.
      И она поспешила в свою комнату, где могла дать волю отчаянию.
      Франсуа Фуке, маркиз де Белиль, лелеял в своей жизни две мечты. Первая - стать Генеральным поверенным в Парламенте, и это он считал лишь вопросом времени, вследствие своего теперешнего положения президента Американской островной компании. Вторая - стать также суперинтендантом финансов, что пока удавалось только его сыну, но не ему самому. Добиться этого он рассчитывал используя влияние вкупе с его собственным талантом и упорством и, конечно же, путем смещения предшественника. Поэтому он был крайне внимателен при выборе друзей, и на вечеринку было приглашено избранное не многочисленное общество.
      Клоду Ле-Бутилье, занимавшему пост суперинтенданта финансов на протяжениии последних шести лет, было предоставлено место справа от Гаспара де Колиньи, сына адмирала и главнокомандующего силами, посланными Людовиком ХIII на подавление мятежных войск графа де Суассона.
      Слева от Колиньи сидел строгий и надменный Арманд де Мелль, маркиз дю Брез, который должен был вскоре получить пост управляющего морской торговлей.
      Фуке пригласил также капитана Руссле де Шато-Рено, чья воинская доблесть снискала славу еще до того, как он подтвердил ее вновь, начав безжалостную борьбу с английскими и испанскими пиратами прямо в открытом море. Компания видела в нем потенциального защитника американских колоний.
      Жак Ле Шено де Сент-Андре прекрасно понимал, как нужно блистать в этом благородном обществе, чтобы получить пост главного интенданта Островов; а сейчас он хотел этого, как никогда.
      Таким образом, званый ужин стал чем-то вроде конспиративного собрания, на котором решалась судьба и будущее островов - Мартиники, Сент-Киттса и Мари-Галант. Несмотря на атмосферу кажущейся беспечности и почтительного внимания к Марии, ни хозяин, ни гости не отклонялись от главной темы вечера - успеха Американской компании.
      Шато-Рено только что вернулся из удачной поездки на Карибское море, где ему удалось захватить три капера и значительно подорвать позиции англичан, разгромив военные укрепления, составляющие угрозу для Мартиники. Скромность, с которой он рассказывал о своих подвигах, вызвала всеобщее восхищение.
      - Положение колоний весьма ненадежно, - отметил он, - состояние их таково, что они просто не способны отразить нападение врага. Не хватает людей и оружия. Поселенцы слишком заняты своими плантациями, а между тем, плантации снабжают острова лишь табаком, индиго и тростниковым сахаром, а вовсе не столь необходимой для населения пищей. Более того, ощущается недостаток ремесленников. Мартиника не может похвастаться наличием хотя бы одного плотника, а на Сент- Киттсе только два каменщика.
      - Господа, - сказал Фуке, - ну, предположим, ценой некоторых усилий, мы могли бы отправить на Острова необходимых рабочих, но ведь мы не в состоянии помочь поселенцам материально.
      - А почему бы, - предложил Ле-Бутилье, - не заполнить эту брешь заключенными? Можно также использовать штрафы, взимаемые с преступников, распределяя их среди поселенцев, дабы помочь им в их нуждах.
      - Господа, - продолжил капитан де Шато-Рено, - я полагаю, первое, что необходимо сделать, это увеличить число колонистов. Если население Мартиники достигнет нужного уровня, все проблемы решатся сами собой.
      - Что может быть проще? - воскликнул Сент-Андре. - С помощью умелой рекламы компания будет в состоянии увеличить население Сен-Пьера в два раза!
      - Ну и с чего, вы считаете, следовало бы начать?
      - С того, что расписать людям, какая райская жизнь ждет их на Островах и как быстро они смогут сколотить себе состояние на земле, одаривающей своими плодами, где вскоре после посева уже поднимается урожай, за который компания заплатит им еще до того, как зерно попадет в амбар... Тогда будет постоянный прирост населения...
      - Постоянный прирост! - воскликнул Шато-Рено. - О чем вы говорите? А вам известно, что свинья, которую вы там заколете утром, уже к заходу солнца будет кишеть опарышами, если ее тут же не засолить? Во многих островных поселениях вообще нет воды. Смерть от лихорадки - довольно нередкое там явление, и совершенно неприятное. Кругом змеи. Нет, сударь, острова имеют весьма отдаленное сходство с райскими кущами!
      После этих слов на некоторое время нависла тишина, которую нарушил президент Фуке:
      - Господа, - сказал он, - вот мы жалуемся на нехватку рабочих рук. Так надо брать пример с испанцев, которые вот уже столько времени процветают благодаря торговле черными! Надо ввозить в колонии негров, как можно больше негров! В Дьеппе и Лорьяне найдется достаточно моряков и купцов, готовых стать работорговцами. Черные прекрасно переносят островной климат. Они привыкли к тропическому солнцу и будут работать на Мартинике так же, как у себя дома, если не лучше. И, если хотите, поселенцы будут платить нам за поставляемых негров хорошие деньги.
      - Отличная мысль, - заметил Ле-Бутилье.
      - Это идеальный выход из положения, - согласился Шато-Рено, - как англичане, так и испанцы извлекают огромную выгоду из торговли рабами; результаты я видел своими глазами. Нам следует, не колеблясь, последовать их примеру.
      Сент-Андре тоже не преминул выразить свое восхищение идеей президента.
      Последний улыбался, довольный, что с ним все согласны. Он продолжал:
      - В действительности, работорговля - это не совсем то, что мне хотелось обсудить. Нам нужно продумать и другие реформы. Я считаю, что на Островах, а особенно на Мартинике, требуется энергичный и умный человек, которого бы не испугали никакие трудности.
      Он сделал паузу и взглянул на Сент-Андре, покрасневшего от волнения в ожидании, что сейчас Фуке объявит выбор компании - Сент-Андре; что ему будет поручено выполнение этой величайшей миссии. Фуке перевел глаза с Сент-Андре на других гостей.
      Затем он продолжал:
      - Я должен сообщить вам, что нашел такого человека, и надеюсь, вы одобрите мой выбор. Уже через неделю он отбудет туда, и я уверен, что по истечении года вы не узнаете эту страну.
      По телу Сент-Андре прошла волна удовольствия. Однако, это было слишком жестокое испытание для его терпения.
      - Мы условились, - улыбаясь, продолжал Фуке, - что он примет пост губернатора Мартиники.
      - Что же это за птица, что за чудо невиданное? - воскликнул Гаспар де Колиньи. - Мы уже все как на иголках.
      - Когда я назову его имя, вы будете еще больше удивлены, чем сегодня утром, узнав о смерти Тюрло.
      Все глаза устремились на президента Фуке, а у Сент-Андре бешено заколотилось сердце.
      - Да, вы удивлены, - повторил Фуке, - и, возможно, вашей первой реакцией будет - отклонить мое предложение. Но уверен, после небольших раздумий, вы согласитесь с тем, что я прав. Человек, которого я выбрал молод, смел и решителен. Буквально сегодня утром он предоставил доказательства своей храбрости, и мне известно также, что ему свойственна преданность и честность. Этот человек, это чудо, как изволили выразиться, словом, этот человек - Жак Диэль дю Парке, господа!
      Услышав это, Сент-Андре побелел. Маркиз де Брез отодвинул стул, будто собирался встать из-за стола, а Гаспар де Колиньи стал хватать ртом воздух, словно в приступе удушья, и лишь один капитан де Шато-Рено не выказывал никаких эмоций.
      Мария, заслышав знакомое имя, прозвучавшее так громко, готова была упасть в обморок. Она слабым голосом переспросила:
      - Дю Парке?
      - Да, мадам. Дю Парке!
      - Дю Парке! - воскликнул Ле Бутилье. - Но это невозможно! Он же в Бастилии!
      - Ну и что? - спокойно произнес Фуке, - через несколько дней его освободят, и он уедет на Острова.
      Сент-Андре с трудом поднял бокал и осушил его. Вино помогло ему немного восстановить силы.
      - Мне кажется, - начал он, - что маркиз де Белиль решил отправить туда дю Парке просто, чтобы спасти его от казни. Все знают, о его безграничном великодушии, и это лишь один из его примеров... Но сможет ли дю Парке быть хорошим управляющим? Ему еще только тридцать лет!
      - Совершенно верно, и одна из причин, по которой я его выбрал, это то, что он молодой, решительный, энергичный и рассудительный человек.
      - Вы действительно думаете, - спросил Гаспар де Колиньи - что кардинал одобрит ваш выбор?
      - А я об этом не думаю! Но должен заметить вам, что сегодня утром я видел Его Высокопреосвященство, и именно он решил проявить милосердие по отношению к дю Парке!
      Снова над собравшимися нависла тягостная тишина. Наконец, Фуке повернулся к Марии и сказал:
      - Я, конечно, предполагал, что не все одобрят мой выбор. И вы, кажется, тоже против, мадам. Вы возмутились одной из первых. У вас что, на дю Парке какая-то личная обида?
      Удивляясь собственному спокойствию, Мария сказала:
      - Я впервые увидела этого молодого человека только вчера вечером, в игральном доме, когда он раскрыл, что виконт нечестно играет. Так что у меня нет определенной позиции относительно вашего выбора. Вполне возможно, что месье дю Парке и обладает какими-то особыми качествами, раз он сумел победить непобедимого. Но я считаю, что с вашей стороны было бы неразумно оставлять без внимания людей, уже не раз доказавших свой талант и преданность и готовых доказывать верность вам все в новых и новых делах.
      На лице Сент-Андре отразилось удовлетворение. Однако оно было недолгим, потому что Фуке коротко отрезал:
      - Для двух губернаторов на Мартинике не хватит места. Я уверен, что преданные друзья смогут и подождать.
      С этим президент поднялся, и все остальные последовали его примеру. Маркиз де Брез отозвал в сторонку Гаспара де Колиньи, а Сент-Андре двинулся по направлению к Шато-Рено. Он понимал, как полезен мог бы оказаться ему молодой капитан в свете его недавнего триумфального путешествия, после которого к нему стали прислушиваться в компании.
      Фуке с почтением подошел к Марии. Открыв коробку с конфетами, он стал угощать ее.
      - Еще никогда, мадам, - сказал он, - вы не были так прекрасны, как сегодня вечером. Знаете ли вы, сколько мужчин умирают от зависти к Сент-Андре?
      Она иронически улыбнулась.
      - И именно поэтому компания обходит его вниманием?
      - Конечно же, нет, - поспешно возразил президент, - мы сознаем и ценим заслуги человека, которому через несколько дней выпадет счастье стать вашим мужем, и они, безусловно, будут вознаграждены. Но не будьте нетерпеливы, мадам. Я хотел сказать лишь, то, что вы сейчас услышали. Не старайтесь усмотреть в моих словах подвох.
      Он замолчал на некоторое время, пытаясь понять, какое впечатление произвели его слова. Но, поскольку она оставалась бесстрастной, он продолжил:
      - Ах, мадам! Если бы не ваше неизбежное участие в делах Сент-Андре! Если бы вы не должны были ехать с ним, компания выбрала бы Сент-Андре безо всяких колебаний. Но как можем мы смириться с мыслью о расставании с вами?
      - Если ради меня, сударь, вы отказываете Сент-Андре в том, чего он с лихвой заслуживает, то совершаете большую ошибку. Я еще никогда так не жаждала поехать на острова, даже несмотря на то, что о них сегодня говорили. Ведь невозможно, чтобы жизнь там была так тяжела, как ее здесь представили?
      - Я думаю, что наша жизнь на материке без вас была бы в стократ тяжелее.
      - Так могу я сказать Сент-Андре, что еще есть надежда?
      - И вы совсем не хотите подумать о нас? - сказал Фуке дрогнувшим голосом, выдававшим его нежные чувства.
      - Я, конечно, хочу, - ответила она так же нежно, - мы не пробудем долго на Мартинике. Месье де Сент-Андре плохо переносит островной климат и сам попросит вас об отставке. Но сейчас он просто рвется поехать туда. И помните, месье, чем скорее мы уедем, тем скорее вернемся во Францию!
      - Вы обещаете?
      - Если вам хочется так думать - да!
      - Мадам, - сказал Фуке, - но я не могу переменить решение о назначении дю Парке.
      - О, я бы и не стала просить вас об этом! - поспешно перебила она, сейчас главное - спасти молодого человека, и я догадываюсь, что для него нет другого пути избежать страшной участи... Нет, нет, надо уберечь дю Парке.
      - Спасибо, мадам. Благодарю вас за него. С этого момента я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы надежды месье де Сент-Андре оправдались. И за это он должен быть признателен вам!
      Глава десятая
      "БЫСТРЫЙ"
      Когда Жак прибыл в Бордо, в городе царило оживление. На пристани и в тавернах было полно народу. Причиной тому был короткий визит капитана Жерома де Готвиля, прибывшего на фрегате "Быстрый". С ним были два захваченных у испанцев капера, которым сразу же дали новые имена, звучащие по-французски, - теперь они назывались "Фортуна" и "Бретань". И корабли, и груз уже были оценены призовым судом.
      Какое-то время Жак бродил по пристани, стараясь смешаться с толпой, чтобы послушать, что говорят люди. Некоторые утверждали, что капитан Жером де Готвиль собирается на Карибское море еще на два года, так как те два, что он уже провел там, позволили ему до отказа набить сундуки испанскими дублонами, дорогими шелками и сказочными самоцветами. Другие говорили, что он собирается осваивать новые пространства в поисках еще более ценной добычи и ищет компаньонов для этого рискованного предприятия. У третьих была совершенно достоверная информация - будто месье де Готвиль устроился работать в Американскую островную компанию; хотя, что касается Жака, то он бы едва согласился с подобным утверждением.
      Дю Парке неторопливо рассматривал фрегат "Быстрый". Это был прекрасный корабль, с недавно откаренгованным корпусом, и вообще, содержащийся в идеальном порядке. На борту было тридцать два орудия, а на мачте развевался французский флаг с тремя золотыми лилиями, переливающимися на солнце, когда флаг бился на ветру.
      Увидев, что с "Быстрого" отчалила шлюпка с шестью матросами на борту, Жак прикинул, где она пристанет к берегу, и пошел ей навстречу. После некоторых раздумий он обратился к молодому офицеру, гардемарину, по надменному виду которого определил, что тот состоит в корабельном начальстве.
      - Эй, послушайте! Вы с корабля капитана де Готвиля? Можете подсказать мне, где его найти?
      - Зачем еще вам понадобился капитан де Готвиль? - с вызывающим высокомерием спросил офицер, после чего повернулся спиной и продолжал наблюдать за высадкой, как будто дю Парке был чайкой, назойливо кричащей у него над ухом.
      - Господин офицер, - заметил Жак, - есть очень большая вероятность, что вам придется сильно пожалеть о вашем поведении. Если вы не хотите, чтобы я устроил вам неприятности, советую ответить на мой вопрос!
      Жак не скрывал возрастающего раздражения, и вокруг уже собиралась толпа любопытных. Боясь оказаться не на высоте, гардемарин ответил ему в том же тоне:
      - Если вы думаете, что таким способом добьетесь встречи с капитаном, то глубоко ошибаетесь.
      - Сейчас же отвезите меня к нему! - сорвался на него Жак.
      Молодой офицер нахмурился.
      - Я начальник команды, отправленной на берег. Я только что прибыл с "Быстрого" и не собираюсь возвращаться туда в течение часа, а возможно, и дольше.
      - Ну, хорошо, сударь.
      Дю Парке продрался локтями через толпу и снова пошел по набережной; на сей раз в поисках какой-нибудь лодки, которая доставила бы его на "Быстрый". Вскоре он заметил старого моряка, разгружавшего крошечное и, на вид, не слишком устойчивое суденышко.
      - Эй, ты! Можешь отвезти меня на "Быстрый"? - крикнул Жак, подбрасывая на ладони несколько монет.
      Моряк мозолистой рукой отер лоб, и взгляд его заметался между Жаком, поигрывающим монетами, и стоящей на приколе лодкой.
      - Понимаете ли, сударь, - сказал он, с сомнением поджав губы, - я слышал, что капитан открывает бортовой огонь по любой лодке, которая только посмеет приблизиться.
      - Обещаю, что на этот раз ничего не случится. Пошли.
      И Жак дю Парке прыгнул в лодку.
      Когда они уже прилично отдалились от берега, он встал и выпрямился во весь рост, подставив ветру полы своего плаща. Он заметил, что приближение лодки вызвало на борту "Быстрого некоторое волнение. Люди бросились к фальшборту и, перегнувшись через планшир, пытались разглядеть незваных гостей. В их лицах была такая враждебность, что на мгновение Жак испугался, что капитан вот-вот откроет по лодке огонь, подтверждая опасения старика. Однако ничего не произошло, и, как только они подошли на расстояние слышимости голоса, Жак крикнул, что хочет видеть господина де Готвиля, чтобы передать ему важное сообщение.
      Не успел он взойти на борт, как к нему подошел человек, который сообщил, что капитан намерен принять его.
      - Скажите, что я Жак Диэль, господин дю Парке, - пояснил Жак и остался ждать капитана; но уже через несколько минут он увидел, как на него надвигается высокая фигура в темном парике и широкополой шляпе с лентами. Уже издали в глаза бросался красный мясистый нос и невероятных размеров шпага, пристегнутая на скрещенный пояс. Дю Парке сразу понял, что перед ним капитан "Быстрого".
      Это подтвердилось, когда капитан, подойдя к нему, без всяких церемоний спросил:
      - Вы желали видеть меня, сударь?
      - Да, сударь. Разрешите представиться - Жак Диэль, господин дю Парке, недавно назначен губернатором Мартиники. У меня письмо, - добавил он, достав из камзола толстый, плотно запечатанный пакет, - оно от маркиза де Белиля - президента Американской островной компании.
      Пренебрежительного высокомерия, с которым Жером де Готвиль встретил гостя, словно и не бывало.
      - Сударь, - вежливо и уважительно сказал он, - покорнейше прошу извинить меня и позвольте засвидетельствовать вам свое почтение.
      - В письме президент компании обращается к вам с просьбой принять меня на борт вашего корабля и переправить на Мартинику.
      - Будет сделано, сударь.
      - Скоро ли ожидается отплытие?
      - Если не изменится ветер, сегодня или завтра. Я приготовлю для вас каюту. Хотите взглянуть на корабль?
      Отдав распоряжения сопровождавшим его матросам, Жером де Готвиль повел Жака осматривать артиллерийские орудия. Неподалеку офицеры и судовая команда в полной тишине поглощали ужин. На вид их было не больше ста восьмидесяти-двухсот человек.
      Хотя офицеры не произнесли за время еды ни слова, Жак понял, что многие из них иностранцы. Это показалось ему странным, чем он и поделился с капитаном, на что тот ответил:
      - Да, сударь, на этой посудине можно найти представителя почти любой страны.
      Среди них были галисийцы*, которые, по словам капитана, не начнут драку, пока не помолятся Святому Иакову, но уж если помолятся, то скорее умрут, чем отступят хоть на один
      дюйм. Были и голландцы, вялые как вареные курицы, однако лишь до тех пор, пока им не скажут драить палубу - вот тогда они становятся проворными, словно обезьяны.
      Капитан сообщил также еще об одном необычном пассажире - отце Тенеле из Ордена иезуитов. Он был послан на Острова в качестве миссионера.
      Жак изъявил желание познакомиться с ним; они застали его в каюте за чтением католического требника. Он был абсолютно лыс, лет пятидесяти, с серьезными проницательными глазами, одетый в просторные черные одежды.
      Жак поклонился.
      - Отец, нам, без сомнения, придется долго быть вместе, так как я тоже послан на Мартинику.
      Жером де Готвиль вышел вперед и сказал:
      - Разрешите, отец, представить вам Жака дю Парке, недавно он назначен губернатором острова.
      Иезуит закрыл требник и, вежливо поздравив молодого человека, добавил:
      - С этой минуты, сударь, я буду рассчитывать на вашу поддержку в моей нелегкой миссии, которая, как вам известно, любому священнику на Мартинике стоит напряженных усилий. Появление в Америке черных привело к распущенности нравов.
      - Можете положиться на меня, отец, - ответил дю Парке, - тем более, что теперь у меня будут большие полномочия.
      Иезуит внимательно посмотрел на Жака, пытаясь понять, ждут ли от него, чтобы он прочел молитву. Подумав, он не стал этого делать, а снова уткнулся в свой требник. Дю Парке понял, что на этом разговор окончен, и священник хотел бы остаться один. Выходя из каюты, он заметил на скамье два крупнокалиберных пистолета и невольно обернулся на иезуита.
      Заметив его удивление, священник пояснил:
      - И вам советую вооружиться так же. Дорога на Антилы далеко не безопасна, а, на мой взгляд, ничто так не отрезвляет пирата, как пара хороших пистолетов.
      Жак улыбнулся и вышел из каюты вслед за капитаном.
      Едва они вышли на палубу, как он тут же увидел гардемарина, бывшего настолько непочтительным с ним на на берегу. Молодой человек от удивления прикусил язык - так уверенно и непринужденно держался человек, которого он не удостоил почтением. Осознав свой промах, тем более что нового пассажира вел под руку сам капитан "Быстрого", гардемарин подошел и расшаркался перед Жаком:
      - Я надеюсь, сударь, вы простите мое недостойное поведение. Если бы не важное поручение, которое...
      - Не стоит об этом, - остановил его Жак и любезно спросил: - Как вас зовут?
      ________________
      *Галисийцы (гальеги) - народ, населяющий Галисию, историческую область в Испании. Разговаривают на языке гальего.
      - Гардемарин Жером де Сарра, господин де ля Пьерьер.
      - Хорошо, сударь. Судят не по словам, а по делам, и я составлю мнение о вас, когда увижу вас в деле.
      *
      * *
      Благодаря попутному ветру, в течение двух недель "Быстрый" шел на хорошей скорости. Погода была прекрасной, насколько она может быть хороша в западных водах на исходе лета.
      Дю Парке без сожаления смотрел на исчезающее из виду побережье Франции. Пару раз он задумался, вернется ли когда-нибудь туда, впрочем, особенно его это не волновало. Рана, которую нанесла ему Мария, предав его, продолжала болеть, и он не верил, что она когда-нибудь заживет. Много часов он провел у перил бортика, наблюдая за чайками, которые устраивались ночевать на снастях такелажа.
      Невольно он пытался представить, что сейчас делает Мария. Встретилась ли она с отцам, передал ли он ей его слова?
      Корабль уже спал, как вдруг где-то наверху, на реях, прозвучал голос:
      - Эй, на палубе!
      - Эй, на мачте! - откликнулся стоящий на носу корабля помощник боцмана.
      - Парус! - крикнул матрос сверху.
      - Парус! - повторил помощник и, обращаясь к дозорному офицеру, добавил: - Доложите капитану, сударь.
      Но команда уже проснулась, и по палубе забегали матросы, выкрикивая:
      - Парус! Парус!
      Корпус идущего навстречу судна был еще скрыт за горизонтом, и моряки не могли разглядеть его, однако парус корабля, приподнятого волной, не ускользнул от их зорких глаз.
      Дозорный офицер быстро сбежал по трапу на главную палубу, но это было излишне, так как капитан оказался проворнее. Жак не успел оглянуться, как Жером де Готвиль был уже на капитанском мостике, откуда он обычно выкрикивал команды через рупор, чтобы зря не напрягать голос.
      Де Готвиль достал свою трубку, которую носил за шелковой лентой шляпы, вынул из-за пояса небольшой кожаный кисет и принялся методично набивать трубку. Покончив с этим, он подозвал матроса и приказал принести ему зажженный фитиль. Заметив гардемарина ля Пьерьера, де Готвиль обратился к нему:
      - Попрошу вас передать комендору*, что замечен парус. Пусть готовится к бою.
      _________________
      *Комендор - матрос, специально подготовленный для стрельбы из корабельных орудий.
      Когда принесли горящий мушкетный фитиль, де Готвиль неторопливо прикурил трубку и, вернув фитиль матросу, лениво сказал:
      - Думаю, очередной испанец, хотя флага еще не видно. Ручаюсь, что Его Весьма Католическое Величество испанский король доверил ему какое-нибудь важное задание.
      Жак ничего не ответил, и капитан продолжал:
      - Например, нападать на каждый попавшийся ему французский фрегат; и, в случае удачного захвата, ему обещано повышение - из лейтенанта в капитаны или из капитана в коммодоры**.
      В этот момент они услышали возглас дозорного офицера:
      - Они поднимают топ-галлант!
      - Так я и думал, - сказал месье де Готвиль, - собака взяла след и теперь начнет преследовать нас. Ну что ж, если кто-то любит подискутировать, собеседник всегда найдется. Дула наших пушек так давно уже закупорены, что как бы им не задохнуться!
      Повернувшись к подошедшему гардемарину, он скомандовал:
      - Поднимайте наш топ-галлант тоже! Возьмем курс и не будем отклоняться ни на волосок. Посмотрим, решится ли он протаранить нас!
      Гардемарин тут же передал команду, и вскоре над кораблем, шедшим под одними марселями, надулся огромный топ-галлант. С шипением взрезав носом воду, фрегат рванулся вперед, поднимая вдоль по бортам густую пену.
      Теперь капитан позволил себе уединиться в каюте, в те пятнадцать минут, что его не было, Жак непривычным глазом пытался нащупать очертания вражеского судна.
      Вновь появившийся де Готвиль был одет в форменную одежду собственного изобретения, в которую неизменно облачался в открытом океане, где его не видел никто, кроме членов экипажа. Это было что-то вроде сюртука, сшитого из черного вельвета, украшенного золотым шнуром и к тому же перехваченного в талии турецким поясом. За пояс были заткнуты два боевых пистолета, сплошь покрытые резьбой и тиснением, словно их делали для дуэлей, поэтому они больше походили на украшения, нежели на настоящее оружие. Его форму завершали белые кашемировые бриджи и доходящие до колен сапоги с широкими голенищами. Вокруг шеи был свободно накинут шарф из прозрачного индийского муслина со сложным узором, в виде экзотических птиц и цветов. Голову венчал небольшой железный шлем с кольчужным горжетом до подбородка. Таково было его боевое оснащение. Местами шлем был продавлен; видно, он уже не раз спасал капитану жизнь. Что касается членов экипажа, то все они были одеты во французскую морскую форму, сочетавшую в себе элегантность и строгость.
      Теперь корабль, который еще двадцать минут назад просматривался только с дозорного поста, был всем хорошо
      ------------
      ** Коммодор - командир соединения кораблей, не имеющий адмиральского звания
      виден: он представлял собой высоченную пирамиду из парусов и снастей. Трубка у капитана погасла, а его лицо выражало трудно скрываемое возбуждение.
      На борту "Быстрого" воцарилась глубокая и торжественная тишина. Месье де Готвиль подозвал гардемарина ля Пьерьера:
      - Они весьма самонадеянны. Мы ни на волосок не отклонились от курса, и они продолжают идти прямо на нас. Явно нарываются на конфликт. Вам следует пойти к отцу Тенелю и попросить его прочесь за нас мессу, потому что очень скоро будет битва. Я думаю, примерно через час. Это время мы должны использовать, чтобы попросить заступничества у Господа.
      Вскоре на палубе появился священник в черной сутане, а за ним двое мужчин внесли маленький столик с алтарным камнем. Иезуит поприветствовал присутствующих, сложив ладони, а затем перекрестился перед переносным алтарем, который поставили прямо позади орудий. После этого он поискал глазами тех, кто обычно помогал ему служить воскресные мессы. Вперед вышли два галисийца и, встав на колени, перекрестились. Затем, пошарив под сутаной, отец Тенель вытащил уже знакомую пару пистолетов, которые были положены на столик рядом со священным камнем.
      Некоторое время было тихо. В одном углу стояли галисийцы, их лица отличала задумчивая серьезность. Впрочем, голландцам была тоже не чужда набожность, и когда все они завели "отче наш", тишину нарушил звук, подобный жужжанию пчел в улье. Соединив руки в молитве, капитан стоял рядом со священником, но, время от времени, отвлекался, и глаза его мрачно блуждали по лицам моряков.
      Встречный корабль, по виду - шнява*, подходил все ближе. На корпусе можно было разглядеть его название - "Макарена". Он явно превосходил "Быстрый" по грузоподъемности и был вооружен тридцатью шестью пушками. Флага на его мачте не было, как, впрочем, и на фрегате.
      На "Быстром" открыли ящики с оружием, и матросы равномерными кучками разложили вдоль палубы копья, топоры,
      абордажные крючья и сабли. По команде капитана гардемарин поднял французский флаг, а комендоры тут же подкрепили этот жест огневым залпом.
      Не успело стихнуть эхо, как буквально через десять секунд у борта испанцев возникло облачко дыма. Прямо на "Быстрый" стремительно летело пушечное ядро, которое, упав почти рядом с кораблем, скрылось в волнах.
      Де Готвиль крикнул в рупор дозорному офицеру:
      - Давайте сигнал к атаке, сударь. Мы правильно их поняли. Ну что ж, морячки, покажем теперь испанским псам!
      Все поспешили занять свои места: комендоры у пушек, офицеры у ружей, а матросы, отвечающие за работу корабля, - каждый на своем посту. Что касается капитана, он величественно расположился на юте, держа в руке рупор, как символ своего ранга - своеобразный скипетр морского королевства.
      Испанская шнява рвалась в бой. Едва корабли сблизились на расстояние полета ядра, как вдоль борта "Макарены" повисла целая дымовая завеса; после этого последовал взрыв, подобный раскату грома, и двадцать пушечных ядер плюхнулись в воду почти что рядом с "Быстрым".
      - Огонь! - скомандовал капитан, направив рупор в люк, ведущий к комендорам.
      - Есть огонь, сударь, - откликнулись снизу.
      В следующее мгновенье весь корпус "Быстрого" содрогнулся от палубы до кильсона. Раздался оглушительный взрыв, и у правого борта белым парусом взметнулся густой дым. Когда он рассеялся от ветра, де Готвиль увидел, что на "Макарене" снесло топ-мачту. Остальная же часть корабля оказалась погребенной под кучей сорванных парусов и снастей, а главный парус был изрешечен осколками.
      Поднеся к губам рупор, капитан радостно крикнул:
      - Прекрасно сработано, морячки! Теперь им есть, чем заняться! А мы приступим к остальным парусам! Комендоры не заставили себя долго ждать, и вскоре прозвучал мощный бортовой залп, посеявший хаос в такелаже испанца. Ядра разрушили не только опоры, брасы и фалы "Макарены", но, по всей видимости, повлекли за собой еще более серьезные поломки; мгновенного ответного залпа не последовало, а когда судно все же выстрелило, то удар пришелся не в лоб, а под углом, что спасло "Быстрый" от крена с носа на корму, и, хотя палуба была пробита, все три мачты чудесным образом уцелели.
      Со своего места на корме месье де Готвиль постарался оценить последствия. Залп испанцев нанес урон экипажу корабля, но, хотя ему было жаль погибших моряков, которых он очень ценил, все же, к этой жалости примешивалось и чувство облегчения - ведь судно его не пострадало и может плыть дальше.
      - На абордаж! - крикнул он. - Заходим к корме справа. Бортовая команда - готовьтесь брать.
      С проворностью юноши, капитан сошел с юта и встал рядом с Жаком. Глаза его метали веселые искры.
      - Еще один залп, сударь, - крикнул он в возбуждении, - и испанский кораблик станет корытом. Для этой цели у меня есть замечательный тесачок; вы еще увидите его в деле. Скоро будем брать. Пойдете с нами?
      Вместо ответа Жак поднял руку, и на солнце блеснула его шпага.
      - Отлично, сударь, - сказал капитан, - но советую вам особенно не подставляться. Это наши враги, а для вас гораздо важнее прибыть на Мартинику, чем научить уму-разуму какого-нибудь пирата!
      - Мой долг сражаться и побеждать врагов Его Величества!
      Месье де Готвиль кивнул в знак одобрения и, подняв свой рупор, громко крикнул:
      - Можно брать! Давайте еще разок разгрузите стволы и тогда - на абордаж!
      Едва он тронул руль, как "Быстрый" тут же поймал ветер и устремился на незащищенного врага. Потеряв маневренность, ________________________
      *Двухмачтовое морское судно, напоминающее шхуну.
      "Макарена" была полностью в их власти. Чтобы утопить ее, хватило бы одного пушечного ядра, но им не нужна была такая победа. Фрегат продолжал медленно приближаться к шняве, и когда они соприкоснулись реями, с "Быстрого" были брошены крючья.
      - Закрепите бушприт на корме слева! - крикнул де Готвиль.
      В мгновение ока оба корабля были крепко связаны. Освободившись от ненужного теперь рупора и все еще дымящихся пистолетов, капитан, размахивая шпагой, первым ступил на вражеский корабль, как этого требовала давняя традиция.
      Его примеру сразу же последовала вся команда, распределившись по борту и используя для переправы все подряд: бушприт, железные крючья, бортовые сети, нок-реи и все остальное за что можно было уцепиться. Захватчики градом посыпались на палубу "Макарены", как перезревшие плоды с яблони, которую раскачало ветром.
      Вдруг толпа испанцев, отступавших в направлении кубрика, раздвинулась, и появилась каронада, развернутая дулом к нападающим. Тут же на столпившихся абордажников обрушился шквал огня и металла, после которого четвертая часть команды "Быстрого" осталась лежать на палубе. Все перемешалось - крики, стоны и брань. Было мног раненых.
      В этот момент дю Парке прыгнул на "Макарену".
      - Все, кто живой, за мной! - крикнул он.
      Месье де Готвиль, оказавшийся рядом, разразился смехом:
      - Клянусь Богом, сударь, - воскликнул он, - теперь я знаю, кто заменит меня, если я погибну!
      Завязавшаяся схватка напоминала кучу-малу. Вместе с тем, рукопашный бой складывался словно из множества дуэлей. Оглушительный грохот пушки и пистолетные выстрелы чередовались со звоном клинков. Кстати, от последних и шума было меньше, и толку больше, тем более, в руках моряков. Топоры не уставали дробить челюсти, а сабли - вспарывать глотки. Де Готвиль был в первых рядах дерущихся и вовсю размахивал длинной шпагой.
      Жак уложил уже двоих испанцев, и наступал на пятки третьему, когда тот пытался прорваться к боеприпасам, как вдруг кто-то набросил на него сзади веревочную петлю, и, обернувшись, он увидел здоровенного богатыря, который крикнул ему:
      - Попробуйте-ка со мной, месье!
      Он тоже был вооружен шпагой, и они тут же скрестили клинки. В запале схватки он не обратил внимания, что соперник говорит на чистом французском, но потом он поймал себя на мысли, что настоящий испанец говорил бы по-французски с акцентом. С нескрываемым презрением он процедил:
      - Клянусь Богом, если вы еще и изменник, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы пожалели об этом!
      - Изменник? - грозно переспросил богатырь. - Вы слишком много себе позволяете, месье. Я пират, а значит, я вне закона, и у меня нет родины.
      - Ну вот, я и говорю - изменник! А знаете, что бывает с изменниками?
      Дю Парке сделал резкий выпад, но соперник с ловкостью, удивительной для столь грузного тела, увернулся и без труда отразил удар. Впрочем, происшествие порядком вывело его из себя.
      - Сударь, вы еще заплатите за это! - взревел он.
      После этого он набросился на дю Парке с такой яростью, что тот был вынужден отступить. Вскоре он оказался у фальшборта, и враг все не прекращал свою атаку. Внезапно он высоко поднял шпагу и сделал несколько быстрых колющих движений, после чего Жак почувствовал острую боль в левом плече.
      - Благодарение Святому Иву, моему покровителю! - с пафосом воскликнул изменник, - я пустил кровь с тем, чтобы освободить вас от нее насовсем. Хотите знать, сударь, кто отправит вас назад к праотцам? Это Ив Гробовая Доска. И вы познакомитесь со мной тем же способом, что и все остальные, кому со мной приходилось иметь дело. Еще ни одному человеку, вставшему мне поперек дороги, не удалось улизнуть из-под моего клинка! А ведь среди них были и другие, вам не чета, мой петушок, и все они...
      Он вдруг сорвался на полуслове, потому что подошедший сзади гардемарин Пьерьер изо всех сил огрел его рукояткой сломанной шпаги, которая стала теперь его единственным оружием.
      Ив Гробовая доска с грохотом рухнул на палубу.
      - Вы ранены? - вскричал гардемарин. - Эта шельма заплатит за все, клянусь вам.
      Он уже собрался проткнуть великану глотку обломком своей шпаги, но Жак слабым голосом остановил его:
      - Не надо, оставьте его. Рана, хоть и болезненная, но, надеюсь, не серьезная. Я буду признателен вам, если вы сохраните ему жизнь. Он говорит по-французски, и мне было бы интересно узнать историю его жизни.
      Медленно Ив Гробовая Доска приходил в себя. К тому времени, как он вспомнил, где находится, победа "Быстрого" была уже неоспоримой, и остатки команды "Макарены" в отчаянии сдались, увидев, что их капитан застрелен. Обращаясь к лежащему гиганту, гардемарин сказал:
      - Вы, подлый мошенник! Если бы не этот господин, вы были бы уже мертвы. И советую помнить об этом!
      Ив Гробовая Доска, пошатываясь, встал на ноги. Подойдя к Жаку, пытающемуся остановить кровотечение, зажав рану рукой, он сказал:
      - Да я, скорее, соглашусь пойти на корм рыбам или болтаться на рее, понятно?
      С этими словами он бросил выразительный взгляд за борт, словно собирался выпрыгнуть. Но Жак остановил его.
      - Вы, наверное, прожили интересную жизнь, - сказал он тихо, - мне бы хотелось узнать о ней.
      - Это мое личное дело, и никого не касается!
      Ля Пьерьер схватил его за руку и грубо встряхнул, одновременно угрожая ему обломком шпаги.
      - Не забывайтесь! Вы не знаете, с кем имеете честь говорить, попридержите свой язык. Перед вами сам губернатор Мартиники!
      Ив пожал плечами.
      - Мартиники? - сказал он. - Так я только что оттуда, а что касается губернаторов, так я еще не встречал ни одного, который бы стоил голубиного помета.
      Затем он громко и неприлично высморкался, заткнув одну ноздрю большим пальцем, и прибавил:
      - Это для них слишком высокая цена! А теперь, господа, - продолжал он, сопровождая свои слова движением, призванным изображать петлю, - я готов. Давайте же, быстрее.
      Глава одиннадцатая
      ИВ ГРОБОВАЯ ДОСКА
      - Мы не собираемся вас вешать, - еще раз напомнил дю Парке.
      Ив Гробовая Доска не отводил от него пристального взгляда, как будто не верил своим ушам; Жак тоже испытующе смотрел на него. Корабельный врач уже промыл и перевязал его рану, заверив, что она, к счастью, не глубока и поэтому совсем неопасна. Он все же испытывал некоторый жар, однако нетерпелось поскорее услышать рассказ пирата; особенно ему хотелось узнать о том, как Ив попал на испанский корабль, поэтому он скорее затащил его в свою каюту.
      - Я хочу слышать от вас только правду, - сказал он, - в этом случае вас точно не повесят. Но если я обнаружу, что вы лжете мне, я лично подвешу вас на главной мачте на потеху чайкам.
      Ив Гробовая Доска скорчил гримасу и дерзко спросил:
      - За пальцы?
      - За шею.
      - Это больше подходит, маркиз. Меня уже подвешивали за пальцы. На два часа... Это было на борту английского судна, кажется, оно называлось "Дракон" и шло из Барбадоса. Мы были в Мексиканском заливе...
      Дю Парке властным жестом заставил его замолчать.
      - Во-первых, - сказал он, - я не маркиз. Зовите меня "господин губернатор".
      Задумчиво почесывая бороду, Ив Гробовая Доска сказал:
      - Не удалось мне вас провести. Все губернаторы, с которыми я сталкивался, были маркизы. А даже если и не были, то все равно никогда бы не вздернули на нок-рее человека, назвавшего их маркизом. Наверное, им просто это нравилось.
      - Вы француз и в то же время пират?
      - Я не француз. Я из Бретани, - сказал Ив. - И я пират, потому что так хочу.
      - Французский пират и изменник...
      Ив Гробовая Доска нахмурился.
      - Я не позволю вам говорить так обо мне. Можете называть меня, как угодно - как угодно, но только не изменником. Предупреждаю вас, если я еще раз услышу это слово, я и в самом деле рассержусь и вышвырну вас за борт на корм рыбам!
      Левая рука Жака висела на перевязи. Правой он вынул из-за пояса пистолет, зарядил его и положил на столике перед собой.
      - Имея перед глазами эту штуку, вы дважды подумаете, прежде чем выкинуть что-либо подобное, - сказал он. - А я, все же, утверждаю, что вы негодяй. Французский моряк не продается врагу.
      Громила расхохотался.
      - Вам стоит поехать на Антилы, ничтожный мальчишка! Там вы узнаете, кто такие настоящие моряки! Меня лично завербовали силой в Лорьяне. Все городские ворота были заперты; фрегат "Королевская фортуна" собирался отплыть в Карибское море, но на нем не хватало народу. Тогда они стали подбирать всех, кто шлялся по тавернам, и насильно вербовать в матросы. Я раньше был мясником - в те времена я и научился пользоваться ножом. Меня переучили на моряка за два часа. А я ведь собирался жениться; моя девушка ждала ребенка. Она так и не узнала, что стало со мной, и, наверное, до сих пор меня проклинает. Да я и сам проклинаю себя!
      - Вам приходилось убивать человека?
      Ив снова оглушительно рассмеялся.
      - И не одного, а десять, двадцать, а может, и все двести. Я убивал их одним ударом кулака. Убивал шпагой - пускал им кровь, как свиньям; или дубинкой; или просто душил двумя пальцами. Это легче, чем удавить цыпленка.
      - Так вы убийца?
      - Ага, убийца, если угодно.
      - Вы принадлежали к французскому Королевскому флоту, а оказались на борту иностранного капера.
      - Осторожнее, маркиз. А то вы опять скажете, что я изменник!
      - Но ведь это и есть измена! Что вы делали на этом судне, когда ваше место на одном из кораблей Его Величества Людовика ХIII?
      - Я - мясник. С какой это стати я должен быть на борту корабля Его Величества Людовика ХIII, если меня завербовали матросом насильно?
      - Если я повешу вас, вы попадете в ад.
      - Ну и фиг с ним! - сказал Ив. - Думаю, там не хуже, чем на кораблях самого добрейшего Его Величества, да будь он милейшим и благороднейшим господином в мире!
      Он замолк. Жак снова отметил необычайную живость его глаз, которые, казалось, заглядывали в душу.
      - Я собирался жениться, у нас должен был родиться ребенок, - повторил Ив. - Понимаете, о чем я? Жену и дитя дьявол уже, наверное, прибрал. Если вы и меня отправите в ад, то мы, может быть, наконец соединимся; таким образом, им вы только окажете любезность. Жена будет рада видеть меня снова, а ребенок узнает отца!
      - А если я уже простил вас?
      - Однажды вам придется об этом пожалеть!
      - Неужели вы еще более жуткий негодяй, чем я думал?
      - Я - убийца, изменник, да, к тому же, продал свою душу дьяволу!
      - И по чем?
      - Да ни по чем. Иногда я бываю щедрым.
      Чем больше дю Парке присматривался к Иву, тем больше он ему нравился. Во-первых, он не унижался перед ним, а во-вторых, он был просто несчастным мясником, который в молодости пал жертвой чужого самоуправства.
      Убирая пистолет, Жак твердо, но все же с некоторой теплотой, сказал:
      - Ив, а если я предложу вам больше, чем дьявол, вы согласитесь перепродать себя мне?
      - Надо быть сумасшедшим, чтобы покупать такого старого козла, как я.
      - Мне не кажется, что вы такой уж старый козел!
      Ив хитро посмотрел на него.
      - И я к тому же еще и не козел отпущения! - сказал он, довольный своим каламбуром.
      Жак бросил на стол пистолет. Вместе с ним из кармана выпала монета и, покрутившись на краю стола, упала к ногам пирата.
      - Гляньте-ка! Это больше, чем вы получили от дьявола?
      Ив нахмурился, соединив над переносицей густые брови. Какое-то время он молчал, но потом начал по новой:
      - Я убийца и изменник!
      - Забудьте об этом. Берите пистолет, и пусть он будет вам памятью о единственном человеке, которого вы не убили.
      Ив посмотрел на блестевшую под ногами монету и поднял глаза на Жака:
      - Вы хотите пристыдить меня за все, что я сделал. Ради Бога, заберите ваши деньги и потратьте их на что-нибудь еще. Могу поклясться, что вы сами дьявол не хуже.
      - Я не дьявол, - спокойно сказал Жак, - а вот много ли на Островах таких, как вы?
      - Не знаю, - скромно ответил Ив, - могу только сказать, что, думаю, другой такой, как я, вряд ли найдется.
      - Вы хвастун!
      - Нет, что вы! Только иногда. Больше не буду. - Ив жестом показал, что готов дать голову на отсечение.
      - А просто честное слово вы не держите?
      - Никогда. Только перед дьяволом.
      Дю Парке со всего размаху стукнул по столу свободной правой рукой.
      - Тогда, черт возьми, считайте, что я дьявол и поклянитесь, что будете подчиняться мне. Поклянитесь на этой монете!
      Ив нагнулся и поднял с пола пистоль. Повертев его в руках так и эдак, будто сомневаясь, что он настоящий, он, вместо того, чтобы положить его в карман, бросил его обратно.
      - Губернатор, - сказал он, - не следует быть таким мягкосердечным. Вы готовы довериться первому встречному. Сразу видно, что вы и не нюхали, что такое Мартиника. И вы еще натворите там дел!
      Жак задумчиво поднял монету и положил в карман. Ив продолжал:
      - Мне искренне жаль вас. Вы хотите, чтоб я поклялся, что не предам вас. Ну допустим, я это сделаю, и что, вы мне поверите? Доверитесь изменнику и убийце? Может вам, добренький господин, помочь намылить для меня веревку?
      Неожиданно для самого себя дю Парке спросил:
      - А как звали вашу невесту?
      - Мария!
      На мгновение Жак подумал, что он ослышался. Он был страшно удивлен.
      - Мария? - переспросил он, стараясь унять боль, которая пронзила его при одном упоминании ее имени.
      - Ну да, Мария, - сказал Ив.
      - И вы не знаете, что с ней сталось?
      - Нет. Хотя могу догадываться. Она ждала ребенка. В Лорьяне море всегда возвращает то, что берет. Наверное, она бросила ребенка в море, а сама стала портовой шлюхой... не при вас будет сказано.
      - Или вышла замуж за кого-нибудь еще.
      - Ну да... Я это и имел в виду.
      Жак вспомнил, что Мария, его Мария, теперь уже тоже замужем за Сент-Андре, но тут же отогнал от себя эту мысль.
      - Ив Гробовая Доска, - объявил он, - на этот раз вас не повесят. Я дам вам свободу и даже верну шпагу, если вы дадите мне слово вести себя как следует на борту корабля. На Мартинике вас выпустят на берег. А там уж делайте, что хотите. Но учтите - я буду губернатором. Один ваш неверный шаг - и вот тогда не ждите пощады.
      Охваченный порывом противоречивых чувств, богатырь рванулся к дю Парке и, немного поколебавшись, бросился перед ним на колени.
      - Господин губернатор, сударь, - сказал он с неожиданной покорностью, - я понял, что вы сильнее меня. Я никогда не боялся умереть, и вы еще в этом убедитесь, и никто еще не смог меня, Ле Форта, угрозами заставить делать то, что я не хочу. Вы попросили меня хранить вам верность и попали в самую точку - только эти слова способны подействовать на такого закоснелого негодяя, как я! Но в верности не клянутся, ее доказывают делом! Кто знает, может, вам понадобится на Мартинике кто-нибудь вроде меня!
      Дю Парке посмотрел пирату в глаза.
      - Я рассчитываю на вас, - сказал он.
      - Живого или мертвого, - торжественно подтвердил Ив Ле Форт.
      Вынув кошелек, Жак швырнул его мошеннику.
      - Вот, - сказал он, - можете с чистым сердцем проиграть их в карты. Но не забывайте, что с этого момента я буду к вам менее снисходителен, чем к кому бы то ни было на свете.
      Глава двенадцатая
      КОНЕЦ ПУТЕШЕСТВИЯ
      Море неожиданно изменило цвет. Теперь уже в серой воде появились маленькие островки желтых водорослей, и, по мере того как "Быстрый" продолжал свой путь, водоросли заполонили все море, как будто корабль плыл по болоту, а не по океану. Это было Саргассово море, и судно уже приближалось к тропикам.
      Жак не раз задумывался, что заставило его спасти жизнь человека с таким зловещим прозвищем - Ив Гробовая Доска. Теперь, сидя у себя в каюте, он размышлял о том, что, если бы он захотел, он всегда мог бы пересадить его на другой корабль и отправить обратно во Францию или куда-нибудь еще. Его мысли были прерваны появлением объекта его размышлений. Жак неожиданно увидел выглядывающее из-за переборки его большое лицо, за которым тут же возникла огромная фигура.
      Новый господин Ива резко спросил:
      - Что тебе нужно? Что это еще за манеры? Я запрещаю тебе входить без стука.
      - Прошу прощения, господин губернатор, - ответил Ле Форт, входя прямо в каюту и с шумом захлопывая ногой дверь. - Я подумал, что чем скорее я отчитаюсь перед вами о своей службе, тем лучше. - Он довольно ухмылялся. В его руках был большой сверток.
      - Что у тебя там? - спросил Жак. Не отвечая, Ле Форт положил сверток на стол и почтительно отступил.
      Жак внимательно разглядывал это преподношение, не решаясь к нему прикоснуться. В нем пробудилось любопытство, но раздражение от бесцеремонного поведения этого бывшего висельника не уменьшилось.
      - Ну? - рявкнул он. - Почему ты ничего не рассказываешь?
      - Даю вам слово честного человека, - ответил Ле Форт, - я предан вашему превосходительству, а если Ив Ле Форт кому-то предан, то это насовсем. Видите ли, все, что вам нужно делать, это намекнуть мне. Я взял ваш кошелек с собой на палубу, потом собрал на баке всю команду - у них было полно призовых денег, которые они получили в Бордо, - и сказал: "Кто возьмется сразиться в карты с Ивом Гробовой Доской?" Сначала я разыгрывал из себя болвана, господин губернатор. Сударь, я начал с того, что проиграл достаточное количество ваших денег, чтобы эти крысы потеряли бдительность...
      Конец истории было нетрудно предугадать, и это наполнило Жака смутным дурным предчувствием.
      - Ну? - повторил он.
      - Потом, ваше превосходительство, - скромно продолжал Ив, - потом я начал выигрывать. Я не оставил гальегам почти ни ливра - конечно, с шотландцами этот номер не прошел, потому что вытащить монету из шотландского кошелька труднее, чем заключенного из Бастилии. Это добыча, сударь. Я не утаил ни единого пистоля!
      - Итак, - произнес его господин, - ты подумал, что я дал тебе эту пригоршню денег, чтобы ты обобрал этих несчастных моряков?
      - Проклятье! - вскричал Ле Форт. Ему стало ясно, что господин вовсе не придерживается такого высокого мнения о его достижении, как он ожидал.
      - Надеюсь, ты по крайней мере не жульничал!
      - Жульничал? Сказать вам самую что ни на есть святую правду. Я вообще не знаю, что это такое. Вы взяли меня на службу. С этого мгновения впредь вам надо только пожелать что-то, и я это сделаю. Я постараюсь, чтобы вы получили то, что хотите, но каким образом я этого добьюсь - мое дело.
      Подумав мгновение, дю Парке решительно сказал:
      - Забери деньги. Это все твое. Я не желаю знать, как они тебе достались.
      Лицо гиганта вытянулось.
      - Вы это серьезно говорите? - спросил он. - Вам не нужны деньги?
      - Сохрани их. Они пригодятся, когда ты высадишься на Мартинике.
      Почти с сожалением Ив взял сверток.
      - Кошелек тоже можешь оставить себе, - сказал Жак.
      - Спасибо, ваше превосходительство.
      Ле Форт собирался сказать что-то еще, как раздался громкий звук трубы. Дю Парке вздрогнул.
      - Что происходит?
      Его подопечный ухмыльнулся.
      - Мы пересекаем экватор, - объяснил он. - Если вы делаете это впервые, сэр, вы должны принять крещение у Нептуна.
      Поднявшись наверх, Жак обнаружил, что и сам корабль, и его экипаж изменились до неузнаваемости. На главной палубе стоял малиновый вельветовый трон, на котором восседал старик, поглаживая с задумчивым видом шелковую белую бороду, такую огромную, что она закрывала его колени. По обеим сторонам стояли четверо слуг, выглядевших не менее почтенно, хотя трезубцы придавали им свирепый вид.
      Жак пересек палубу и присоединился к капитану де Готвилю.
      - Господин губернатор, - сказал тот, - сейчас вас представят Нептуну, во владения которого мы только что вошли. Как вы понимаете, он удостоил нас своим посещением.
      Он показал на старика на троне.
      - Если не ошибаюсь, - со смехом сказал Жак, - божество приняло облик гардемарина Сарра де ла Пьерьера?
      - Вы правы, сударь, и именно он будет вас крестить... Должен заметить, что это не только забава, но и ритуал, к которому следует относиться серьезно. Я бы посоветовал вам полностью покориться Нептуну, поскольку вам предстоит провести некоторое время в его королевстве. Те, кто не подчиняется его законам, неизбежно становятся жертвами его гнева. Вы сами в этом убедитесь, когда немного поживете на Островах.
      - Я готов, - сказал Жак. Он уже собирался подойти к Нептуну и преклонить перед ним колени, охотно принимая условия этой фантастической игры, когда капитан де Готвиль окликнул его.
      - Господин губернатор, - сказал он, - я хотел сказать вам кое-что, о чем вы, возможно, еще не знаете. Это касается человека, которого вы так великодушно помиловали. Он лишил призовых денег половину моих людей. Ни у кого из галисийцев не осталось ни экю! Господин Ле Форт выиграл в карты все, что у них было, вплоть до последнего су.
      - И конечно, вашим гальегам это не понравилось.
      - Как такое может понравиться?
      - Кто-нибудь заметил, что он жульничает?
      - Если бы они заметили, что он жульничает, они тут же скормили бы его акулам. Я сказал вам об этом только потому, что Ле Форт может пострадать. Галисийцы захотят отомстить за свой проигрыш.
      - Я думаю, капитан, - твердо сказал Жак, - что Ле Форт может сам за себя постоять. Во всяком случае, если ваши галисийцы так хотели сберечь свои деньги, им не следовало рисковать ими, играя в карты. А если бы они не проиграли, а выиграли все, что было у Ле Форта в кошельке, я очень сильно сомневаюсь, что они вернули бы ему его деньги! В конце концов, чем они недовольны? Никто из них, по-видимому, не имеет желания утверждать, что Ив выиграл нечестным путем. Нет, я не считаю, что вправе признать моего человека виновным.
      Месье де Готвиль ответил почти извиняющимся тоном:
      - Я упомянул об этом лишь потому, что думал, вам следует это знать. И, конечно, я бы очень не хотел допускать каких-либо инцидентов между Ле Фортом и экипажем.
      - С этого момента я запрещу ему играть в карты.
      В это время к ним присоединился отец Тенель, шумно поприветствовавший их. Оглядевшись, он повернулся к Жаку:
      - Поскольку вы - единственный человек на борту, который ни разу не пересекал экватор, крестить будут только вас, сударь.
      - Я готов, - повторил Жак.
      - Я буду вашим крестным отцом, - произнес иезуит.
      - Благодарю вас.
      Священник подвел дю Парке к гардемарину, одетому морским божеством. Один из свиты, опираясь на раскрашенный деревянный трезубец, закричал:
      - Подойди ближе и внимай!
      Улыбаясь, Жак сделал, что ему было велено. Отец Тенель, однако, встал немного впереди, словно защищая его. Человек с трезубцем громогласно, так, что все могли слышать, продолжал:
      - С вашего позволения, сударь, я представлю вам человека, который жаждет стать подданным вашего королевства. Какое имя вы выбираете на время пребывания в этом государстве?
      Иезуит так же громогласно ответил:
      - Валиан!
      - Очень хорошо, Валиан. Теперь вы должны ответить на мои вопросы. Бывали вы когда-нибудь пьяным с маленькой кружки пива?
      - Никогда! - ответил Жак.
      Нептун заколотил скипетром по подлокотнику трона, крича:
      - К чему вся эта болтовня о пиве? Презренный напиток! Принесите мне пинту рома! Эй вы там, живей! Пинту рома, я сказал.
      - Я тоже хочу! - взревел его помощник. - Пинту по круговой. Как я могу быть воином Нептуна без полного бокала?
      Уловив истинный смысл всей процедуры, дю Парке повернулся к одному из переодетых офицеров.
      - Пошлите за бочонком рома, я угощаю.
      - Браво! - завопил Нептун. - Это очень похоже на истинного подданного моего королевства. Этих благородных слов вполне достаточно, чтобы открыть все ворота тропиков для человека, который их произнес.
      Офицер не заставил Жака просить его дважды и мгновенно исчез, чтобы вернуться с бочонком, который тут же был открыт.
      - Я нарекаю вас Валианом! - закричал Нептун. - Никто более вас не достоин этого имени, и я благодарю вашего крестного отца.
      Понадобилось совсем немного времени, чтобы опустошить бочонок, и церемония уже почти закончилась, когда с бака послышался ужасный гвалт, оживленный обмен ругательствами и оскорблениями на многих языках.
      Ива Гробовую Доску вываляли в дегте, и он был черен, будто родился и вырос на экваторе. Чем больше он размахивал руками, тем больше размазывал деготь по своему огромному бочкообразному телу. Лица его совершенно не было видно, только бешено вращающиеся глаза и открытый рот, из которого извергался поток жутких богохульств. Его окружали шесть или семь гальегов, одетых, как испанские гранды, в больших шляпах с элегантными перьями. Позы их были весьма воинственными.
      Жак подоспел вовремя, чтобы увидеть, что матросы постепенно наступают на Ле Форта, хотя тому пока удавалось держать их на расстоянии, размахивая своими громадными кулаками.
      Один из моряков посмелее наклонился, собираясь схватить Ле Форта за ноги и опрокинуть, отдав его таким образом во власть своих товарищей. Но быстрый как молния, несмотря на сковывающий его движения деготь, Ив обрушил на его голову кулак. Галисиец, огромный мускулистый парень, ростом много выше шести футов, покатился по палубе, как кегля. Ив яростно зарычал.
      - Это первый, - сказал он. - Когда я уложу побольше, я зубами разорву вас на куски, я сделаю ожерелье из ваших костей, и ваш капитан наградит меня за избавление от такой жалкой кучки трусов.
      - Взять его!
      Обернувшись, Жак увидел господина де Готвиля. По выражению его лица было ясно, что Ле Форт несколько поторопился счесть благосклонность капитана чем-то само собой разумеющимся.
      - Взять этого человека! - сердито повторил де Готвиль. - А если он будет сопротивляться, застрелите его.
      Эти слова еще больше разъярили Ива. Он прыгнул вперед с широко расставленными кулаками, застав своих противников врасплох. Некоторые были сбиты с ног, как перед тем их товарищ, а остальные отступили.
      - Застрелить его! - проревел де Готвиль.
      В этот момент Жак пробился сквозь толпу корсаров, приближавшихся к Иву, чтобы выполнить приказ капитана. Подойдя к своему протеже, он сказал:
      - А теперь заткнись!
      Затем, повернувшись к матросам, приказал:
      - Отойдите все. Этот человек мой, и любой, кто нападает на него, нападает на меня.
      К этому времени необузданное бешенство Ива улеглось. Он озадаченно смотрел на своего господина. Он просто не мог понять, с чего это губернатор взял на себя труд снова прийти к нему на помощь.
      - Что здесь происходит? - спросил Жак.
      Показывая на свою одежду, Ле Форт сказал:
      - Вы только взгляните на меня, ваше превосходительство! Подобает ли вашему слуге быть в таком виде? Эти негодяи напали на меня, когда я спал, и засунули в бочку с дегтем, так что я чуть не задохнулся. После этого они попытались выкинуть меня за борт, и если бы я был не я, меня уже давно не было бы в живых. А теперь еще и капитан их поддерживает.
      - Закуйте его в кандалы, - повелительно приказал де Готвиль.
      Дю Парке повернулся к капитану.
      - Сударь, - произнес он. Несмотря на всю его учтивость, нельзя было не заметить суровость в его голосе. - Вы, по-видимому, не слышали, что я только что сказал. Это мой человек, и никто не смеет его трогать. Он стал жертвой весьма неприятной шутки, и если кто и виноват в нарушении дисциплины, так это члены вашей команды. Я попросил бы вас оставить Ле Форта в покое, в противном случае вам придется расплачиваться со мной, как только вы ступите на Мартинику.
      Де Готвиль пожал плечами, взмахом руки приказал команде разойтись и, не сказав ни слова, повернулся на каблуках. Жак обратился к Ле Форту.
      - Иди отмывайся. Я хотел заставить тебя вернуть выигранные деньги. Но теперь можешь оставить их себе в качестве компенсации за то, что они с тобой сделали.
      - Ваше превосходительство, - откликнулся Ле Форт, - вы второй раз спасаете мне жизнь. Вот увидите - Иву Гробовой Доске не чужда благодарность!
      Некоторое время "Быстрый" плыл по полупрозрачной изумрудной воде. Теперь он встал на якорь в виду форта Сен-Пьер. Паруса были убраны, и Жак дю Парке с Ле Фортом стояли, опершись на леер, и смотрели на остров, на котором им предстояло жить.
      Стены форта купались в лучах солнца, а под ними на берегу собралось, по-видимому, все его население. Позже Жак узнал, что, когда "Быстрый" был замечен впервые, его приняли за английский капер. Но французский флаг на главной мачте успокоил людей, и они поспешили вниз к пристани в нетерпении услышать новости с родины, которые конечно же привезло судно.
      Вправо и влево, под голыми серыми склонами горы, раскинулись самые большие и плодородные плантации острова. Там были квадратные кучки кофейных деревьев, завезенных сюда из Аравии, с узловатыми гибкими ветвями, на которых росли узкие блестящие темно-зеленые листья. У основания каждого листа красовался бутон белоснежного цветка. Еще там были кусты хлопка, посаженные группами по пять штук, и деревья какао, которые недавно завез на Антильские острова еврей по имени Бенджамин Дакоста. Текущие по склонам горы реки были похожи с палубы "Быстрого" на огромных серебряных змей. Вид был красивый и дикий. Может быть, человек и принимал какое-то участие в приведении пышной растительности в некое подобие порядка, но не было сомнения, что природа щедро помогала ему в этом.
      Капитан приказал спустить вельботы и подошел к Жаку, приглашая его занять место в одном из них. Дю Парке жестом велел Ле Форту спуститься первому, и затем, поклонившись де Готвилю, сказал:
      - Я хочу поблагодарить вас, сэр, за все, что вы сделали для меня за время путешествия.
      Капитан с поклонился в знак благодарности за любезность. Между тем на палубу поднялся отец Тенель.
      - Мы поедем на берег вместе, - сказал он молодому губернатору.
      - Пожалуйста, идите вперед меня, - ответил Жак.
      Священник спустился по веревочной лестнице в лодку, где уже ждал Ле Форт. Гигант снял иезуита с лестницы так легко, словно тот был ребенком. Дю Парке спустился несколько проворнее, и они отправились на берег.
      Как только днище вельбота коснулось земли, матросы, сидевшие на веслах, спрыгнули в воду и вытащили его на песок. Из толпы сразу же выступили несколько человек. Жак представился тому, кто стоял ближе всех. Тот почтительно поклонился и сказал:
      - Господин губернатор, нам сообщил о вашем прибытии фрегат из Дьеппа, "Сильный", который заходил сюда несколько дней назад. Генерал-губернатор Наветренных островов, господин де Лонгвилье де Пуанси, отложил свое возвращение на остров Сент-Киттс, чтобы поприветствовать вас.
      - Благодарю вас, сударь. С кем имею честь разговаривать?
      - Господин де Вивье, офицер по гражданским и уголовным делам.
      - Будьте любезны проводить меня к господину де Пуанси.
      Предшественником Лонгвилье де Пуанси на посту губернатора Наветренных островов был ни больше, ни меньше, как сам Белен д'Энабюк, основавший свою штаб-квартиру на острове Сент-Киттс. Часть острова в соответствии с соглашением, достигнутым между д'Энабюком и капитаном Томасом Уорнером, принадлежала англичанам.
      Когда "Сильный" бросил якорь, господин де Пуанси находился в форте Сен-Пьера. Узнав, что на остров вот-вот прибудет губернатор, и что Фуке назначил на этот пост племянника Белена д'Энабюка, он продлил свой визит, чтобы познакомиться с молодым человеком.
      За то время, что он провел на Островах, господин де Пуанси хорошо изучил привычки и образ жизни авантюристов, с которыми ему приходилось иметь дело. Ему понадобились проницательность и гибкость, чтобы утвердить свой авторитет. Несмотря на приказы короля, он распространил свое покровительство на каперы и даже на пиратов, отдавая себе отчет в том, что без них французские колонии в этом районе были бы очень скоро захвачены англичанами. Более того, многие острова были обязаны продовольственным снабжением именно этим грабителям. Когда дю Парке вошел в комнату, господин де Пуанси поднялся со стоявшего у окна кресла, откуда с момента прибытия "Быстрого" наблюдал за всеми передвижениями в маленьком городке. Поклонившись Жаку, он сказал:
      - Очень рад познакомиться с вами, сударь. Я много слышал о вас от капитана "Сильного".
      - Я весьма польщен, сударь, - ответил Жак.
      - В самом деле, - сухо продолжал господин де Пуанси, - капитан рассказал мне кое-что из вашей биографии. Например, что причиной вашего назначения на этот высокий пост оказалось фактически ваше неповиновение королю. Это правда, что вы были в Бастилии?
      Прямота вопроса привела дю Парке в замешательство.
      - Правда, - ответил он. - Вас это беспокоит?
      - Ни в коей мере. Вы скоро обнаружите, что обитателей Островов, побывавших в тюрьме, гораздо больше, чем тех, кто там никогда не был. Собственно говоря, большинство из них были приговорены к виселице, и непременно закончат там свою жизнь, если раньше не утонут.
      - Не знаю, какую смерть предпочитаете вы сами, сударь, - резко сказал Жак, - но что до меня, я надеюсь закончить мои дни со шпагой в руке, как всякий истинный дворянин.
      - Вы должны понять меня правильно, сударь. Нам здесь нужны люди, готовые на все - и прежде всего на драку. Защищая свои жизни и свою собственность, они защищают колонию. Полагаю, это маркиз де Белиль предложил назначить вас губернатором Мартиники. Надеюсь, ваш покровитель объяснил, в чем именно состоят ваши функции?
      - Господин Фуке оказал мне честь своим доверием.
      - Могу я дать вам один совет?
      - Буду признателен, сударь.
      - Остерегайтесь тех, кто будет вас окружать. Вы станете центром огромного количества интриг и даже заговоров. Сами колонисты будут вашими врагами. Как бы старательно вы ни управляли островом, им будет казаться, что вы делаете для них недостаточно. Я бы весьма настоятельно посоветовал вам держать Большой совет в ежовых рукавицах. Такие люди, как господин Ла Хуссэ и господин Левассер, постараются сделать все возможное, чтобы подорвать ваш авторитет.
      - Благодарю вас, сударь.
      - Сказать все это, сударь, меня побудила дружба с вашим дядей. Желаю вам удачи.
      Выходя из комнаты генерал-губернатора, Жак увидел, что навстречу ему спешит де ля Пьерьер.
      - Сударь, - сказал он, запыхавшись. - Я хочу попросить вас об одолжении. Я полагаю, вы еще не набрали полный штат офицеров, и знаю, что вам понадобятся хорошие комендоры и моряки. Я много учился и уверен, что мог бы быть вам полезен.
      - Вы уйдете с "Быстрого"?
      - С вашего позволения, сударь.
      Жак внимательно оглядел гардемарина, чтобы оценить, чего тот стоит. Потом сказал:
      - Очень хорошо, сударь. Уладьте все с господином де Готвилем и возвращайтесь. Я сделаю вас моим заместителем.
      - У вас никогда не будет причин сожалеть об этом, сударь.
      Ч А С Т Ь 2
      ГОСПОЖА ДЕ СЕНТ-АНДРЕ
      Глава первая
      ДОЛГОЕ МОЛЧАНИЕ НАРУШЕНО
      - Как я уже сказала вам, святой отец, - говорила мадам де Сент-Андре, - завтра мы покидаем Париж. Я в восторге. Я ждала этого больше года.
      Отец дю Тертр покачал головой, будто отчаявшись когда-либо убедить ее. Тем не менее он продолжал приводить все новые доводы.
      - Я отнюдь не собираюсь рассеивать все ваши иллюзии, мое дитя, сказал он, - но вы должны понимать, что, когда вы прибудете в Сен-Пьер, там для вас даже не найдется дома.
      - Но в конце концов, - возразила Мария, - мой муж, главный интендант ле Шено де Сент-Андре, не останется ведь без крыши над головой? Как вы думаете, где нас устроят, хотя бы на время?
      - Где? Полагаю, у губернатора. Его квартира находится в форте, и он, конечно же, выделит вам несколько комнат, пока у вас не появится собственный дом, если так можно будет назвать лачугу, в которой, как я предполагаю, вам придется ютиться на Мартинике.
      Пропустив последнюю фразу священника мимо ушей, Мария воскликнула:
      - У губернатора? - Ее сердце забилось быстро и тревожно. - А кто он? Вы его видели? Вы знаете его? Что это за человек?
      Отец дю Тертр поджал губы, пожал плечами и несколько уклончиво ответил:
      - Все зависит от того, мадам, с какой стороны посмотреть. Мне думается, что мнение маркиза де Белиля о губернаторе сильно отличается от моего собственного. Видите ли, президент Фуке ни ногой не ступал на Острова и не имеет ни малейшего понятия о тамошней жизни. А я своими глазами видел губернатора в работе, я ел с ним за одним столом, я помогал ему отбиваться от подлеца-англичанина, который под предлогом того, чтобы набрать в Рокслене пресной воды, попытался высадить на берег всю команду и аннексировать остров! Говорю вам, мадам, я никогда не встречал никого, кто так быстро достигал бы успеха, касается ли это владения шпагой или принятия решений. Или, если на то пошло, того, чтобы всадить пулю в пиратскую башку!
      - Должно быть, он в самом деле необычный человек! Бога ради, скажите, как его зовут?
      - Жак дю Парке, племянник Белена д'Энабюка. Голубая кровь!
      - А вы, отец, - со звонким смехом воскликнула Мария, - только что утверждали, что на Островах меня не ждет ничего, кроме разочарований. И что же вы мне говорите? Что я буду жить под одной крышей с человеком, который, если я вас правильно поняла, не имеет себе равных в этой стране.
      Театрально воздев руки к небу, отец дю Тертр ответил:
      - Мадам, вы совершенно не представляете себе, как это на самом деле выглядит! У дю Парке неприветливый характер. Он даст вам пристанище лишь потому, что обязан это сделать. Вы можете встречать его десять раз на дню, и он ни разу не обратит на вас внимания, не поприветствует, будет обходиться с вами так, будто вас нет вообще. Часто он бывает просто груб; его постоянно сопровождает человек по имени Ле Форт, который в свое время едва не был повешен. Да и сам дю Парке, как говорят, отправился на Мартинику прямо из Бастилии, вместо того чтобы украсить собой виселицу.
      Мария перестала улыбаться.
      - Нет, - решительно сказала она. - Я когда-то знала этого человека. Его нельзя сравнивать с обычным преступником. Он убил человека на дуэли, в честном бою, защищая свою честь. Из-за этого его и отправили в Бастилию.
      Укоризненно и не без коварства отец дю Тертр ответил:
      - Мадам! Вы заставили меня рассказывать вам о человеке, которого знаете лучше меня.
      - Когда-то я его знала. Но я не знала, каким он стал теперь. И кстати, разве вы не сказали сейчас, что вы и президент Фуке не сходитесь в оценке его характера?
      - Этого я не знаю, но могу предположить, что глава концерна с такими широкими интересами, каким является Американская островная компания, непременно будет плохо информирован, особенно если он никогда не покидает Парижа. Этот человек, дю Парке, очень многое сделал для колонии. Но знают ли об этом здесь? Ценят ли его за это? Колонисты обожают его, и каждый прислушивается к его мнению. А управляет он настолько разумно, что остров, который всегда был одним из наших самых никудышных владений в Америке, теперь может гордиться семью сотнями человек, способных носить оружие! Никогда раньше не было такого притока переселенцев, как с момента назначения дю Парке. Он снизил налоги и практически отменил штрафы и смертную казнь. Форт Сен-Пьера вооружен захваченной у врага пушкой. А если бы они ждали, пока им доставят оружие из Франции, острова давным-давно перешли бы к англичанам, и совершенно бесплатно.
      - Как вам показалось, губернатору нравится там жить?
      - Не знаю, мадам. Он неразговорчив. Много работает и очень мало говорит.
      - Но, я полагаю, как человек он достаточно приятен?
      - Я уже говорил, что он раздражителен, как медведь, ненавидит женщин и обладает железной волей. Он упрямо делает все по-своему и ни во что не ставит приказы кого-то другого, будь то генерал-губернатор господин де Пуанси или Американская островная компания.
      На мгновение Мария далеко унеслась в мечтах; память воскресила красивого молодого человека, который однажды вечером так пылко обсуждал с ней план побега. Теперь, прождав больше года, она наконец увидит его снова. Будет ли он выглядеть так же, как в первый раз, когда она его увидела в таверне отца в Дьеппе?
      Мария взяла себя в руки и взглянула на часы. Она ожидала Франсуа Фуке, маркиза де Белиля, и очень хотела встретить его одна.
      Ее движение не укрылось от священника, который приготовился откланяться. Она явно ждала посетителя: он слышал сплетни о хорошенькой супруге главного интенданта. Имя президента Фуке частенько упоминалось вкупе с ее именем. Фуке был свидетелем на ее свадьбе, и многие считали, что он стал бы гораздо лучшим мужем для молодой невесты, чем престарелый главный интендант, несостоятельность которого в этом отношении не однозначно следовала из его наружности. И правда, шептали, что он на самом деле не был мужем своей молодой жене.
      Как только отец дю Тертр ушел, Мария позвала свою горничную Жюли, чтобы та помогла ей переодеться. Фуке должен был скоро появиться, а она знала, как восхищают президента ее плечи и блеск бриллиантов на жемчужной коже.
      - Моя дорогая мадам, - воскликнул он, увидев ее, - поскольку вы уже собираетесь уезжать, как я предполагаю, я пришел попрощаться...
      - Любезный маркиз, - мягко ответила она, - вы в самом деле так думаете? Маленькая птичка говорит мне, что вы пришли вовсе не прощаться... - Она замолчала и, меняя предмет разговора, произнесла: - От меня только что ушел отец дю Тертр. Вы знали, что он хотел отговорить меня от поездки на Мартинику?
      - Почему в таком случае он не сделал этого раньше? Ах, Мария! Как я буду скучать по вас!
      - Вы забудете обо мне почти сразу же, - засмеялась Мария. - Кроме того, хоть вы и утверждаете, что любите меня, я никогда не давала вам ни малейшей надежды на взаимность, и уверена, что именно поэтому Компания наконец-то дала господину де Сент-Андре это назначение.
      - Какая неблагодарность! - со смехом вскричал Фуке. - Вы заставили меня потерять голову. Разве вы не помните? Вы предложили мне свое плечо вот это самое, - соблазнительное белое плечо, и в то время, как мои губы все еще прикасались к нему, вы неумолимо вручили мне перо... А если бы я не подписал этот контракт, вы не пообещали мне еще один поцелуй.
      - И теперь вы пришли за ним?
      - Ведь вы выполняете свои обещания?
      - До настоящего времени я всегда отдавала долги.
      Мария казалась настроенной к нему так благосклонно, дом казался таким тихим и заброшенным, что Фуке охватила неукротимая страсть. Его пылающее лицо и дрожащие руки выдали молодой женщине его возбуждение.
      - Вы должны мне ваше плечо, - хрипло сказал он. - Дайте мне его!
      Она кокетливо приспустила свое и без того весьма декольтированное платье, обнажив округлое плечо, и сказала:
      - Не медлите, сударь. Я обещала всего один поцелуй.
      Фуке наклонился и прикоснулся губами к жемчужной плоти. Поддавшись неожиданному порыву, он обнял ее за талию, и она со смехом притворно оттолкнула его. Она чувствовала у своего горла его жаркое дыхание, и его объятие, гораздо более ощутимое, чем объятия Сент-Андре, взволновало ее. Она тоже задрожала от страсти, но, все еще кокетливо смеясь, сказала:
      - Я просила вас не медлить, сударь. Скоро вы сами будете у меня в долгу!
      Он крепко сжал ее, и Мария поняла, что освободиться без унизительной борьбы она не сможет. К тому же сопротивляться объятиям такого любезного человека, как Фуке, было бы не только недостойно, но и неблагодарно, поскольку он выполнил-таки ее сокровенное желание.
      - Мой дорогой маркиз, - ласково сказала она, - вы должны помнить, что меньше часа назад я в этой самой комнате имела в высшей степени серьезную беседу с отцом Тертром. Что подумал бы достойный отец, если бы сейчас нас увидел?
      Фуке не ответил. Он покрывал поцелуями ее шею, подбородок, щеки, лоб. Затем попытался коснуться ее губ, чего она не позволила, хотя игриво и без осуждения.
      - Ведите себя хорошо! - говорила она. - Умоляю вас, ведите себя хорошо! Вы помнете мне платье.
      Она напряглась, как будто услышав снаружи какой-то шум, и Фуке тут же отпустил ее и начал взбивать свои кружевные манжеты, стараясь восстановить душевное равновесие.
      - Я испугалась, - солгала она. - Мне нужно быть осторожной с Жюли. Я ничуть не удивлюсь, если Сент-Андре попросил ее следить за мной.
      Он посмотрел на нее, и его взгляд в полной мере выразил его страсть.
      - Это было бы вполне понятно, - сказал он, - потому что вы самое очаровательное создание, которое я когда-либо встречал.
      - Вам не следует так говорить, - ответила она. - Вы скоро забудете меня: Париж полон женщин - таких же красивых и хороших, как я.
      - Никогда! - вскричал Фуке. - Вы покорили всех, даже при дворе.
      - Когда я думаю о том, что говорил этот иезуит, я невольно чувствую страх.
      Подойдя ближе к Фуке, она посмотрела на него с тревожным выражением, которое выглядело весьма убедительно, и спросила:
      - Это правда, что мне придется жить в какой-то лачуге? В... я забыла, как это называется... "ажупа"?
      - Ну конечно, многие колонисты действительно живут в лачугах. Но поскольку вы будете с мужем, главным интендантом - а его возможности очень велики, - он вскоре сможет найти вам подходящее жилье. Построить, если нужно.
      - А если, предположим, губернатор будет против?
      - Ваш муж обладает такими же правами, что и он.
      Мгновение Мария молчала, затем спросила:
      - Губернатор Мартиники - это тот самый человек, которого посадили в Бастилию за убийство на дуэли виконта де Тюрло?
      - В настоящий момент - да, мадам, но к тому времени, когда вы туда попадете, он будет освобожден от этого поста. Мария заметно вздрогнула.
      - Освобожден! Но почему? Что он сделал? Он вернется во Францию?
      - Он поступит так, как ему больше понравится - либо вернется во Францию, либо станет колонистом. Компания не может терпеть человека, который пренебрегает ее приказами и политикой. Я сделал ошибку, выбрав дю Парке.
      Мария была так потрясена, что едва могла говорить.
      - Но это невозможно! - пробормотала она сдавленныи голосом. - Я уверена, сударь, что у вас неверные сведения. Это была бы чудовищная несправедливость. Судя по тому, что рассказал мне отец дю Тертр, у него не было особой причины любить дю Парке, и тем не менее он описал его как самого лучшего из губернаторов! Он сказал, что всего за один год его правления Мартиника настолько улучшила свое положение, что на острове теперь есть семьсот человек, способных носить оружие. Дю Парке вооружил форт Сен-Пьера пушками, которые сам захватил у врага. Колонисты обожают его. Он снизил налоги и пошлины. За то время, что он там провел, преступность и воровство почти исчезли. И теперь вы собираетесь отозвать его! Наверное, вы позволили его врагам скомпрометировать его? Не можете же вы в самом деле иметь что-либо серьезное против губернатора!
      - Что-либо серьезное! Вот послушайте! Один из членов правления отправил ему письмо с просьбой построить больницу на деньги, собранные посредством штрафов. Он - губернатор - ответил, что не взимает никаких штрафов и что у него нет средств, потому что он заковывает провинившихся в кандалы, вместо того чтобы заставить их платить - деньгами или натурой. Когда мы попытались послать на Мартинику судью, дю Парке сразу же отказался его признать на том основании, что у него под началом солдаты, а не гражданское население!
      - Но это, конечно же, ответы честного человека?
      - Я еще не все рассказал, Мария. Дю Парке крайне упрям. У меня в столе лежит письмо, в котором он пишет:"Компания задолжала мне шесть тысяч пистолей. Я буду весьма признателен, сударь, если вы обратите на это ваше особое внимание, поскольку я не считаю возможным посвящать свою жизнь, честь и состояние Компании безвозмездно". Так что вы видите, человек использует свои собственные деньги, но отказывается взимать штрафы! Это в самом деле уже слишком!
      И кстати, он много говорит о городе, который им надо построить. Обнаружив, что они не в состоянии построить ни одного дома, он просит прислать каменотесов, каменщиков, резчиков по камню, столяров, плотников, кузнецов и слесарей на том основании, что в Сен-Пьере есть только один плотник, которому приходится обслуживать весь остров.
      Есть и еще кое-что, чего вы не знаете, мадам, кое-что гораздо более серьезное. К тому времени, когда пришел его ответ, Компания уже отправила в Сен-Пьер судью и инспектора. Ну вот, когда они сошли на берег, дю Парке без лишних слов отослал инспектора обратно на корабль, приказав капитану отвезти его во Францию. А что касается судьи, губернатор сговорился с колонистами устроить ему такую жизнь, что несчастный, переполненный отвращения, вернулся на одном корабле с отцом дю Тертром. Я надеюсь на вашего мужа, мадам, чтобы проучить его, и знаю, что в лице господина де Сент-Андре Компания будет иметь в высшей степени честного и трудолюбивого главного интенданта.
      Мария не ответила. Она подошла к окну. На реку и растущие вдоль ее берегов деревья опускалась темнота, было слышно пенье матросов. Час назад она преисполнилась радости от похвал Жаку и его администраторским качествам со стороны иезуита, похвал, которые полностью соответствовали ее первым впечатлениям о нем. Но теперь все ее мечты были разбиты вдребезги. Она надеялась в скором времени снова увидеть человека, которого никогда не переставала любить, человека, которому она отдавалась в душе, находясь в объятиях Сент-Андре или покоряясь ласкам Фуке, - а он теперь, по-видимому, вернется во Францию. Все это было слишком тяжело, и она лишь с огромным трудом сдержала слезы, которые жгли ей глаза. Не оборачиваясь, она резко сказала:
      - Вы не отзовете дю Парке. Это невозможно.
      - Буду признателен, мадам, если вы объясните свой неожиданный интерес к дю Парке. Ей-Богу, если бы я не знал, что вы встречались с ним только пару раз и всего лишь на несколько минут, я сказал бы, что вы влюблены в него! Я ревную, Мария.
      - Как это вы можете ревновать к человеку, с которым я никогда не разговаривала и который находится дальше чем за тысячу лье?
      - Есть кое-что, чего я не понимаю, Мария, и я намерен докопаться до сути. - Он мгновение помолчал. - Если бы я не видел, как вытянулось ваше лицо, когда вы услышали о возвращении дю Парке во Францию, я, быть может, и поверил, что вы видели его только раз в жизни, мельком, в тот вечер у мадам Бриго, когда он поссорился с виконтом. Но теперь я уверен, что вы знали его и раньше - и хорошо знали!
      В волнении он подошел к ней и стиснул ее руку.
      - Это правда, ведь так? Вы знали его!
      Мария спокойно ответила:
      - Глупо из-за этого сердиться и расстраиваться. Если меня когда-то и заинтересовал этот молодой человек, то лишь потому, что я представила себе, как это ужасно, что его могут казнить или на всю жизнь заключить в тюрьму только за то, что он защищал свою честь. Как вы знаете, дорогой маркиз, женщины не равнодушны к мужеству. А поведение дю Парке в тот вечер было поистине геройским.
      - Вы понимаете, что я могу уничтожить его одним росчерком пера? Я мог бы дать Сент-Андре поручение заковать его в кандалы и отправить во Францию!
      - Какое это было бы злодеяние! Вам он не причинил никакого вреда.
      - Вы любите его. Этого достаточно!
      Она пожала плечами и снова повернулась к окну. Берега Сены были окутаны вечерней мглой. Фуке мягко заставил ее посмотреть на него.
      - Вы видите, я слишком влюблен в вас, Мария!
      Она притворно засмеялась.
      - Вы говорите, что влюблены в меня, и я готова вам верить. Но вы любите меня без надежды на взаимность. Я уезжаю. "Вера" отплывает из Дьеппа через неделю. Завтра в это время я буду очень далеко от вас! Как вы можете все еще тешить себя какими-то иллюзиями? Даже если бы я и была влюблена в дю Парке - чего на самом деле нет, - неужели у вас нашлись бы какие-то причины для ревности?
      - Вы отказали бы мне в том, в чем не откажете ему.
      - А разве я не принадлежу Сент-Андре?
      - Ах да, Сент-Андре, - живо ответил он. - Бедный Сент-Андре... бедный обманутый глупец.
      - А вы сами? - с не меньшей живостью возразила она. - Вспомните, чем вы занимались минуту назад!
      Кусая губы, Фуке отошел в глубь комнаты, в то время как Мария осталась у окна, наблюдая за ним. Было уже почти совсем темно, и обычно в это время зажигали канделябры. Вдруг ей пришло в голову, что еще далеко не все потеряно: Фуке был так в нее влюблен, что не составило бы большого труда заставить его сделать то, чего она хотела.
      Она грациозно подошла к нему и произнесла с величайшим смирением и мягкостью:
      - Нельзя ссориться накануне разлуки, которая может затянуться на годы. Это оставит нам такие грустные воспоминания и так много сожалений...
      - Это ваша вина, Мария! - сказал он. - Зачем вам понадобилось упоминать о дю Парке? Он не имеет никакого отношения ни к вам, ни ко мне.
      - Имеет! Вы говорите, что любите меня. Но разве мужчина отказывает своей возлюбленной в просьбе?
      - Если бы это была всего только прихоть, я выполнил бы ее с величайшим удовольствием. Но здесь больше, чем просто каприз. Я подозреваю, что сюда примешано ваше сердце.
      - Признаю, что, защищая дю Парке, я говорю от чистого сердца.
      Фуке заметно вздрогнул. Его ревность была так сильна, что он почти лишился рассудка. Мария, однако, продолжала говорить.
      - Интересно знать, - мягко сказала она, - захотите ли вы выслушать признание?
      Эти слова ранили его в самое сердце, и ему стоило огромного труда ответить:
      - Разумеется! Разве я не доказал вам свою любовь?
      - Конечно, доказали. Но есть такие вещи, в которых женщине бывает трудно признаться.
      - Сейчас же скажите мне, Мария. Я мучаюсь неизвестностью. Как бы это ни оказалось для меня больно, я хочу знать, в чем дело.
      - Я не собираюсь причинять вам боль, - сказала она по-прежнему мягко. - Но это приводит меня в замешательство - почти. Должна сказать, я со стыдом вспоминаю о прошлом. Я была тогда совершенно другой - бедной, жалкой, невежественной, наивной. Знаете ли вы, как я выбралась из этого положения? Знаете ли вы, кого я должна благодарить за это? Дю Парке!
      - Но каким образом?
      - Когда-то вы знали это. Не может быть, чтобы забыли. Это дю Парке дал моему отцу от имени Белена д'Энабюка важный заказ - построить корабль. Именно за выполнение этого поручения он был награжден королем, а я представлена ко двору, где меня увидел и полюбил Сент-Андре... За этим ровным счетом ничего не кроется, мой дорогой маркиз, но, вероятно, это поможет вам понять, что для меня вполне естественно испытывать некоторую благодарность к человеку, который, словно по волшебству, переменил мою жизнь.
      Фуке испустил вздох облегчения. Он вдруг почувствовал себя весело и беззаботно.
      - Не заходит ли ваша благодарность слишком далеко? - спросил он, но в его голосе не было скептицизма.
      - Не думаю, - твердо ответила она. - Я полагаю, что благодарность почти святое чувство. Но я хотела бы сказать вам еще кое-что. Перед отъездом я хочу засвидетельствовать свое почтение господину Белену д'Энабюку, потому что это ему я прежде всего обязана возможностью попасть ко двору и, таким образом, встречей с моим мужем. Это Белен д'Энабюк открыл Мартинику, остров, где я собираюсь жить и где мне будут оказывать королевские почести. Если бы на свете не было Белена д'Энабюка, я бы до сих пор была простой служанкой в дьеппской таверне. Чем я и была два года назад.
      - Я глубоко тронут вашими чувствами, Мария! - совершенно искренне сказал Фуке.
      - Теперь вы поняли, почему я так заинтересована судьбой семьи, которой я так многим обязана? Вы все еще ревнуете меня к дю Парке? И разве вы считаете неправильным, что мне следует засвидетельствовать господину Белену д'Энабюку свое почтение?
      - Непременно сделайте это! - весело воскликнул Фуке. - Ваше появление озарит его печальную темную комнату на улице Жюнер. Я отвезу вас туда. Моя карета ждет снаружи.
      - Это очень любезно с вашей стороны, - сказала она, - но мне надо приготовиться к балу. Я заеду к господину Белену д'Энабюку по пути туда.
      Фуке заходил взад и вперед по комнате, в которой было уже почти совсем темно. Долгое время оба молчали. Молчание было напряженным, и Фуке не сомневался, что Мария слышит, как громко бьется его сердце. Для него было невыносимо расставаться с ней, и все же ему приходилось признать, что все сказанное ей было правдой; она действительно никогда не давала ему ни малейшего повода надеяться, что ответит взаимностью на его любовь. Их интимные отношения никогда не продолжались долго - несколько поцелуев украдкой, одно-два ласковых движения - ровно столько, чтобы взволновать и раздразнить.
      - Надеюсь, - неожиданно сказала Мария, - что вы не сделаете наше расставание еще мучительнее, отказывая мне в любезности, которую вы так легко можете оказать.
      - Что вы имеете в виду?
      - Дю Парке.
      Фуке вздохнул.
      - Я не в состоянии что-либо сделать, - сказал он, - во всяком случае, не очень много. Решения принимает Компания. Дю Парке вел себя вызывающе, оскорбительно, непримиримо.
      Она поднялась и встала рядом с ним.
      - Пожалуйста, не отзывайте его. Я умоляю вас... Я уверена, что если я не сделаю все, что в моей власти, чтобы спасти его - а я знаю, что у меня есть некоторая власть, - добавила она с очаровательной улыбкой, - это принесет мне несчастье.
      - Вы совершенно правы, Мария, - произнес он сиплым от страсти голосом. - Ваша власть очень велика.
      Он заключил ее в объятия, ища в темноте ее губы. Ее дыхание было быстрым и взволнованным.
      - Я мог бы отложить его отзыв, - сказал он наконец. - Мы можем предоставить ему отсрочку в надежде, что он раскается, исправится и будет делать то, о чем его просят.
      - Вы обещаете?
      - Обещаю!
      Она дала ему награду, на которую он надеялся, и их губы слились. Ее порыв был непритворным, когда она страстно обняла его. Его рука нежно провела по ее шее, затем скользнула вниз за корсаж, обнажив ее грудь, которую он покрыл страстными поцелуями.
      Покорившись Фуке, Мария не только обеспечивала выполнение им своего обещания, но и получала острое тревожное удовольствие от его ласк. Он не сможет, размышляла она, забыть о своем обещании, если его воспоминания о ней будут достаточно приятными. Она полагала, что полностью отдалась ему, хотя в действительности отдавала лишь крохотную часть себя, ту часть, которую ей открыла неполная физическая близость с Сент-Андре.
      Фуке был более опытен, чем Сент-Андре. Не разжимая объятий, он наклонил ее назад, так что ее округлые бедра тесно соприкоснулись с его. Но Мария неожиданно высвободилась, воскликнув:
      - Ах! Вам надо уходить. Я слышу, что идет Жюли. Я напишу вам.
      - Я буду все время о вас думать...
      Фуке улыбнулся. Теперь она тоже дала обещание. Он поднял ее руку и благоговейно поцеловал.
      - Я прослежу, чтобы вы провели на Мартинике как можно меньше времени. Сент-Андре скоро устанет от жизни на острове. Тогда мы отзовем его, и вы вернетесь ко мне.
      - Прощайте, дорогой маркиз! Я буду скучать...
      Глава вторая
      МАРИЯ И БЕЛЕН Д'ЭНАБЮК
      После наступления темноты появляться на улицах Парижа было опасно, и несколько факельщиков сопровождали запряженную четверкой лошадей карету, пока та неторопливо продвигалась по направлению к улице Жюнер. Там карете пришлось остановиться, так как улица была для нее слишком узка. Мария приказала кучеру ждать и в сопровождении факельщиков пешком направилась к двери гостиницы, где жил Белен д'Энабюк.
      На пороге зала она в сомнении остановилась. Большие группы мушкетеров, уже сильно навеселе, громко разговаривали и смеялись, в то время как несколько гвардейцев не менее шумно обедали и наливались вином. Добродушные служанки бегали от стола к столу, жестикулируя и крича на пределе. Время от времени какую-нибудь девицу щипали за ягодицу или трепали за грудь, отчего та с визгом и смехом притворно хлопала наглеца по рукам.
      По-видимому, другого входа в гостиницу, кроме как через этот шумный переполненный зал, не было. Мария решительно вошла внутрь, велев факельщикам ждать ее.
      Как по мановению волшебной палочки, наступила полная тишина. Мария знала, что могло случиться в Париже, и боялась, что ее богатые одежды и блеск бриллиантов вызовут в окружающих зависть и алчность. Но она скрыла свое беспокойство, торопливо подошла к одной из служанок и звонким чистым голосом спросила, где можно найти Белена д'Энабюка. В то же мгновение она почувствовала, что атмосфера изменилась. До ее слуха донеслись сделанные шепотом замечания, большей частью одобрительные, предполагающие, что она была придворной дамой, которую послали к старому моряку с поручением.
      Служанка с благоговейным страхом проводила Марию в маленький внутренний дворик, в дальнем конце которого были дверь и лестница, ведущая в комнату Белена. Там она оставила ее в кромешной темноте, и все, что Марии оставалось делать, это заставить себя пересечь двор и найти вход. Она нащупала засаленную веревку и с ее помощью поднялась вверх по лестнице, но, оказавшись на лестничной площадке, не могла найти вход в комнату. К счастью, Белен услышал, как она шарила в темноте, и высунул в дверь голову. Она не видела его, потому что единственным источником света была мерцающая в глубине комнаты свеча.
      - Кого вы ищете? - спросил старик.
      - Господина Белена д'Энабюка, - ответила Мария.
      - И какого же черта вам от меня надо, дитя мое? - воскликнул Белен с плохо скрываемым волнением.
      - Я хочу видеть вас... чтобы обсудить кое-что крайне важное.
      - В таком случае милости просим, - сказал моряк, широко открыв дверь и отступив, чтобы впустить ее.
      Вид Марии, стоявшей в его скромной комнате около грубого стола, за которым он работал над картами, планами и чертежами кораблей, совершенно ослепил Белена. За всю свою жизнь он ни разу не встречал такого прекрасного существа, одетого с таким превосходным вкусом и украшенного такими великолепными драгоценностями. Ее очаровательный вид еще больше выигрывал от слабого света свечи, мерцавшего и искрившегося в бриллиантах на ее шее и запястьях.
      - Боже праведный! - воскликнул Белен. - Я слыхал о сиренах, но воочию вижу в первый раз. Теперь я понимаю, что не там искал. Оказывается, они живут на суше, а не в море.
      - Господин д'Энабюк, - сказала она хриплым голосом, так как от только что пережитого волнения и смущения перед тем, что она собиралась сказать, ее горло пересохло и сжалось, - у меня очень мало времени. Мои факельщики ждут у двери; мы уже проделали долгий путь, и их факелы скоро погаснут. Как я уже сказала, мне нужно обсудить с вами крайне серьезное дело, но очень важно, чтобы эта беседа осталась в полной тайне.
      Лицо Белена потемнело. Он готовился к очередному путешествию и прекрасно знал, что в окружении кардинала далеко не все были его друзьями, так как почти ни дня не проходило без более или менее открытой атаки на него. Его первой мыслью было, что Ришелье склонили запретить его отъезд.
      - Но кто вы? - спросил он без дальнейших околичностей, потому что боялся попасть в ловушку.
      - Я мадам ле Шено де Сент-Андре. Вы должны знать моего мужа. Завтра мы покидаем Париж и отправляемся на Мартинику.
      - Ах да, - откликнулся Белен. - Маркиз де Белиль как-то познакомил меня с вашим мужем. И чем же я могу быть вам полезен?
      Мария мягко улыбнулась.
      - То, что я делаю, удивит вас, сударь. Я сама возложила на себя эту миссию, и тем не менее нахожу ее трудной. Вы бы очень помогли мне, если бы ответили сперва на один вопрос.
      Белен все еще держался недоверчиво.
      - Вопрос? - повторил он. - Если я смогу на него ответить, я сделаю все от меня зависящее. Если же нет, вы получите уклончивый ответ - Нормандский ответ, как мы это называем, - я родился в Нормандии.
      - Вы любите своего племянника?
      - Моего племянника! Он доставил мне немало хлопот. Но, естественно, я люблю его.
      - И вы готовы помочь ему?
      Белен казался удивленным.
      - Он в опасности? Что или кто ему угрожает?
      - Фуке, маркиз де Белиль.
      - Не может быть! Могу поклясться, что мальчишка совершенно не интересует Фуке. Водрок несколько раз просил, чтобы Компания отправила его на Острова, но маркиз никогда...
      - Сударь! - с некоторым нетерпением перебила Мария. - Я имею в виду не господина де Водрока, а дю Парке.
      - Его брата? - Белен принялся задумчиво теребить бороду. - Его брата Жака! Ну, ну! И что же Фуке собирается ему сделать?
      - Он собирается отозвать его, вернуть его обратно во Францию. И я очень боюсь, что, если дю Парке откажется вернуться, Фуке прикажет доставить его сюда в кандалах.
      - Мадам, - воскликнул Белен, - если вы думаете, что кто-то может сделать такое с моим племянником, вы сильно заблуждаетесь. Судя по тому, что я слышал о нем, с тех пор как он уехал на Мартинику, я склонен думать, что он хороший администратор. У каждого хорошего администратора обязательно есть враги; это неизбежно. Но если они собираются надеть на Жака кандалы, им придется послать туда несколько полков. Он взбунтуется и, видит Бог, я не стану его за это винить!
      - Месье, пожалуйста, дайте мне сказать. Я придерживаюсь высокого мнения о дю Парке, и мне известно его мужество и его способности. Но, как вы только что сами сказали, у него есть враги. Час назад Фуке говорил о том, чтобы отозвать его. Маркиз - друг моего мужа. Мне удалось убедить его дать вашему племяннику еще один шанс. Вы, сударь, должны воспользоваться этой отсрочкой, чтобы спасти вашего племянника. У вас есть могущественные и деятельные друзья. Нужно расстроить планы Фуке.
      - Должен сказать, я удивлен, - осторожно сказал Белен, - что вы так интересуетесь моим племянником. Вы знаете его?
      - Я встретилась с ним однажды вечером, в Дьеппе...
      - Однажды вечером? И этого оказалось достаточно, чтобы вы подняли меч в его защиту?
      - Да, - ответила она, понимая, что не должна ничего скрывать от этого старого моряка, в поведении которого она ощутила благожелательность, несмотря на его нерасполагающую внешность. - Да, я видела его только два раза, и при этом очень недолго, но мы нравимся друг другу... Я дочь Жана Боннара, вашего бывшего корабельного плотника!
      - Дочь Жана Боннара? - в крайнем изумлении воскликнул д'Энабюк. - Если он снова хочет присоединиться ко мне, для него найдется место на борту "Попрошайки", корабля, который он для меня построил.
      - Мой отец живет на улице Кокерон. Вы непременно найдете его там. Но ваш племянник, сударь...
      Белен поднял руки в беспомощном раздражении.
      - Что вы хотите, чтобы я сделал? У меня недостаточно влияния, чтобы защитить от Фуке самого себя!
      - Вы должны получить для него протекцию кардинала. Если Его Высокопреосвященство поддержит вашего племянника, если он будет нести ответственность перед одним только кардиналом, Фуке никогда не сможет причинить ему никакого вреда!
      - Так вот, мадам. Я бы очень хотел знать, с чего это вы взяли на себя труд приехать ко мне, в одиночку, ночью, чтобы защищать интересы моего племянника. У вас должны быть весьма веские причины.
      - Да, сударь, причины в самом деле очень веские.
      - Вы завтра уезжаете из Парижа в Дьепп?
      - Мы с мужем собираемся сесть на "Веру"...
      - И отправиться на Мартинику?
      - Да.
      Белен фыркнул, и выражение его лица, когда он посмотрел на Марию, было насмешливым.
      - Предполагаю, что вы не будете сожалеть, если застанете Жака в Сен-Пьере?
      Не ответив, она опустила голову, и Белен правильно истолковал это как положительный ответ. На его лице появилось озадаченное выражение.
      - Все это крайне утомительно, - сказал он. - Жак достаточно взрослый, чтобы поступать так, как ему нравится, не прося чьей-либо помощи.
      - Послушайте, - настойчиво продолжала Мария, - дю Парке угрожает Американская островная компания, организация, с которой никто не может равняться. Поэтому нам нужно вырвать вашего племянника из когтей Компании и ее директоров. Если бы его назначили судебным исполнителем на Мартинике или кем-то вроде этого, он больше не находился бы под контролем Фуке. Надо устроить так, чтобы он был подотчетен исключительно кардиналу.
      - Черт подери! - вскричал Белен. - Об этом я никогда не думал! В конце концов, мой племянник оказал Мартинике значительные услуги. Он губернатор, но есть и другой пост, с гораздо более широкими полномочиями - пост сенешаля.
      - В таком случае, устройте, чтобы его назначили сенешалем, - сказала Мария.
      - Мне придется встретиться с Ришелье.
      - К сожалению, я не смогу пойти с вами... Я умоляю вас не жалеть ни времени, ни усилий на это дело.
      - Очень хорошо, я встречусь с кардиналом, - без всякой уверенности сказал моряк. - Но только чтобы сделать вам приятное. Мой племянник, как я уже говорил, прекрасно может обойтись без моей помощи. А вы так хотите застать его в Сен-Пьере?
      Мария почувствовала, что краснеет. Она посмотрела на д'Энабюка, который доброжелательно и отечески улыбался.
      - Я еду туда из-за него,- сказала она. - Это единственная причина.
      Белен взял ее руку и ласково похлопал по ней:
      - Надеюсь, вы будете счастливы, - сказал он. - Обещаю, что я завтра же начну действовать. Не могу сказать, что мне нравится эта затея, но трудно представить себе, что кто-то откажется что-либо для вас сделать, как бы неприятно это ни было.
      Глава третья
      НАДЕЖДЫ МАРИИ РУШАТСЯ
      Когда в конце шестинедельного плавания Мария поднялась на палубу, капитан "Веры" поклонился ей и, подав ей руку, подвел к лееру корабля, чтобы показать остров. Прямо перед ними возвышалась окруженная зеленью серая зловещая громада Мон-Пеле, а у ее подножия по берегам реки Рокслены, как сказал ей капитан, - поднимались унылые стены форта.
      - Так это и есть форт Сен-Пьер? - воскликнула Мария.
      Ее сердце бешено забилось. Итак, это было то самое место, о котором ей рассказывал отец дю Тертр, место, где они с Сент-Андре должны были на какое-то время поселиться рядом с Жаком дю Парке. Форт Сен-Пьер! Он оказался совсем не таким, как она себе представляла, и она стала размышлять, изменился ли сам Жак, остался ли он таким, каким она его помнила. Насколько оправдаются пророчества отца дю Тертра? Будет ли она в самом деле разочарована тем, что обнаружит на Мартинике?
      Она видела, что снаружи форта собирается толпа людей. Разодетые во все самое лучшее, они спешили из городка и заполняли причал, примитивное сооружение из тесаных бревен. В глаза бросались большие шляпы с плюмажем, принадлежавшие дворянам и членам Большого совета. Остальные колонисты носили большей частью фетровые шляпы с огромными полями. В толпе было несколько негров; их худые конечности были едва прикрыты тряпьем.
      С берега дул бриз, который, как вдруг заметила Мария, был наполнен запахами, каких она никогда раньше не знала. Это была экзотическая пьянящая смесь, которая волновала и будоражила ее чувства. Капитан, заметив удовольствие, с которым она вдыхала возбуждающий аромат, сказал:
      - Все эти запахи, мадам, исходят от пряностей. Сильнее всего пахнут кофейные деревья - они растут вон там, по пять штук в группе. Стоит вам провести около них даже очень короткое время, когда они в цвету, и от этого тяжелого запаха у вас так разболится голова, что вы можете потерять сознание. Потом ваниль, растение с великолепным душистым цветком; это очень недолговечная орхидея, которую опыляют колибри. Фрукт, который уже известен вам как стручок ванили, приятные на вкус цукаты. Другие фрукты, растущие на острове, - апельсины, лимоны и бананы.
      К этому времени матросы спустили шлюпки. Господин де Сент-Андре, присоединившийся к Марии и капитану, спросил ее, не хочет ли она остаться на корабле, пока он съездит на берег, чтобы договориться в форте о жилье для них.
      - О нет! - поспешно ответила Мария. - Я хотела бы сойти на берег как можно скорее!
      - Вам будет трудно, мадам, - заметил капитан, - спуститься в шлюпку по веревочной лестнице. Я прикажу кому-нибудь помочь вам.
      - Спасибо, я прекрасно справлюсь сама, - возразила Мария.
      Без лишних слов она решительно подвернула подол юбки, засунув его за пояс, и смело перелезла через леер, к которому была привязана веревочная лестница. Твердо становясь на ступеньки своими маленькими ножками и сжимая изо всех сил толстую веревку, она начала спускаться.
      Матросы в шлюпке внизу уже сидели на веслах. Они с интересом наблюдали за ее спуском. Ветер играл ее нижними юбками, открывая стройные, восхитительной формы ноги в золотистых шелковых чулках.
      Мария была, наверное, уже на середине лестницы, когда услышала, как облокотившиеся на планшир матросы шепчутся друг с другом. Взглянув вверх, она увидела, что они непристойно улыбаются, и поняла, как они завидуют своим товарищам внизу.
      Ее вес оказывал на лестницу действие маятника, отчего она раскачивалась, то ударяясь о борт корабля, то взлетая в воздух. Мария машинально попыталась прекратить это раскачивание, вытянув ногу, потом почувствовала, что краснеет, когда поняла, как много она только что позволила увидеть наблюдателям внизу. Однако стыдно ей не было. Жар солнца, теплые прикосновения ветра, сладострастность ароматного воздуха затронули в ней струну чувственности, заглушившую все ее смущение.
      Она подумала о Жаке, представив его внизу в лодке, в полном смятении, как и матросы, слишком долго переносившие вынужденное воздержание. Сходя с лестницы, она улыбалась про себя.
      Обитатели форта, столпившиеся под его стенами, не упустили ничего из всей процедуры спуска Марии с палубы "Веры". Все это были люди, закаленные трудом и опасными изысканиями в неизведанной горной стране; может быть, многие годы они в поте лица трудились на своих плантациях, и новоприбывшие из Франции часто казались им чересчур утонченными со всеми своими пудрами и помадами. Своим поступком Мария восхитила и завоевала их сердца.
      Она была слишком далеко от берега, чтобы услышать возгласы одобрения, раздавшиеся, когда она ступила в шлюпку. Хотя никто из зрителей не знал, кто она, и хотя они не могли видеть почти ничего, кроме ее юбок и пены белых кружев, лишь в воображении наслаждаясь зрелищем, которого удостоились находившиеся в шлюпке матросы, все они - и колонисты, и негры, и солдаты, приветствовали молодую незнакомку как женщину, полностью отвечающую требованиям тропиков.
      Равномерными ударами весел матросы двигали шлюпку по прозрачной воде залива, в глубине которого кораллы образовывали замысловатые узоры разнообразных оттенков.
      Мария не сводила глаз с форта. Вот, думала она, эта жалкая деревушка, где она будет вынуждена жить в окружении подозрительных авантюристов, приехавших на Острова в надежде сколотить состояние.
      Почти все эти люди стояли сейчас перед ней. Там были и обладатели шляп с плюмажами, и колонисты, и рабы. Хотя до этого она видела негров всего один раз, в Дьеппе, на борту пришедшего из Африки судна, они совершенно не вызывали у нее любопытства, так как все ее мысли сосредоточились на дю Парке.
      Официальный статус Сент-Андре позволял ожидать, что губернатор острова выйдет из форта поприветствовать его. Мартинику не только предупредили о прибытии главного интенданта, но даже сообщили название корабля, на борту которого он находился. Кроме того, "Вера" уже простояла некоторое время на якоре непосредственно в виду форта.
      Однако Мария тщетно искала Жака среди встречающих на причале. Она пыталась представить себе, какую одежду он носит в этом тропическом климате, но ее память упрямо и настойчиво видела его в том пурпурном камзоле, который был на нем в вечер приезда в Дьепп, когда он остановился в трактире "Наветренные Острова".
      Ее мечтания были внезапно прерваны сильным толчком, от которого ее швырнуло вперед, и она увидела, что люди выпрыгивают из шлюпки, чтобы вытащить ее на берег, так как вода все еще плескала в борта. Потом она почувствовала, как ее поднимают с сиденья. Какое-то мгновение она пыталась сопротивляться сильным рукам, державшим ее осторожно, но крепко. По запаху табака она сразу догадалась, что это были руки помощника капитана лейтенанта де Валенкура. Она улыбнулась ему, и офицер ответил ей улыбкой, выражавшей одновременно гордость и восхищение.
      - На этот раз, - сказал он, - вам придется подчиниться, если вы не хотите шлепать по воде. Без дальнейших разговоров он понес ее на берег, по мере возможности растягивая эту процедуру; достигнув песчаного пляжа, он неохотно поставил ее на ноги. Мария не обратила внимания на толпу людей, окруживших их, чтобы посмотреть на отважную молодую женщину, самостоятельно спустившуюся по борту корабля. Она прощалась с молодым офицером, чье общество помогло ей скоротать так много долгих дней в море.
      - Прощайте, господин лейтенант, - сказала она. - Хотела бы я знать, встретимся ли мы когда-нибудь снова?
      Он снял свою кожаную шляпу и хотел поклониться в знак прощания, когда она протянула ему руку для поцелуя. Он поднес ее к своим губам. Но ее мысли уже унеслись прочь. Разве не стояла она на той же самой земле, что и дю Парке? "Быть может, - думала она, - стоит мне повернуться, и я увижу его у себя за спиной". В неожиданном восторге она закрыла глаза. Думая, что это он является причиной ее волнения, лейтенант вспыхнул от удовольствия. Наконец она отняла руку, которую тот был бы рад подержать подольше, и еще раз мягко сказала:
      - Прощайте!
      Молодой человек довольно неловко повернулся и пошел обратно к шлюпке. Озираясь вокруг, Мария поняла, что стала центром всеобщего внимания, и прочитала в глазах людей восхищение, уважение и обещание величайшей преданности. Она поднялась на цыпочки в попытке увидеть губернатора, но, не обнаружив ни одного знакомого лица, сказала:
      - Я мадам де Сент-Андре, а мой муж - новый главный интендант. Разве здесь нет губернатора?
      Тут она заметила человека, пробирающегося сквозь толпу, по-видимому, с намерением подойти к ней. Когда наконец ему это удалось, он снял шляпу и, поклонившись так низко, что разноцветные перья проехались по песку, сказал:
      - Я имею честь засвидетельствовать вам свое величайшее почтение, мадам. Губернатор послал меня поприветствовать вас от его имени, поскольку чрезмерная занятость делами колонии, к несчастью, не позволила ему прийти лично, как он хотел. Он просил меня передать вам свои извинения.
      Мария стала холодна как лед. Она пристально смотрела на стоявшего перед ней человека, высокого, с могучим сложением и почти дочерна загорелым, опаленным солнцем лицом, которое выражало холодную сдержанность. По знакам различия она определила, что он капитан артиллерии. Наконец она спросила:
      - Скажите на милость, сударь, кто вы такой?
      - Меня зовут капитан Сент-Обен. Я интендант форта и кузен губернатора.
      Мария поняла, что никогда не сможет почувствовать симпатию к этому человеку, потому что, хотя манеры его были безупречны, ему каким-то образом удалось выразить свое недовольство по поводу ее прибытия на Мартинику.
      Тем временем господин де Сент-Андре тоже сошел на берег и в этот самый момент присоединился к жене, которая в ответ на его вопросительный взгляд заговорила, не дав капитану возможности вставить ни слова:
      - Губернатор прислал господина де Сент-Обена, вместо того чтобы прийти самому. С его стороны очень любезно послать своего кузена с таким, по всей видимости, неприятным поручением.
      Когда капитан собирался что-то возразить, Сент-Андре произнес ледяным тоном:
      - Я надеюсь, губернатор по крайней мере распорядился где-нибудь устроить нас.
      - Конечно, сударь. Но, к моему великому сожалению, я не могу предложить вам ни фаэтона, ни кареты. Может быть вы будете так любезны пройти со мной в форт пешком?
      Марии оказалось очень трудно сдержать свой гнев и негодование, и она обменялась с мужем выразительным взглядом. Они прошли всего ярда два, когда капитан, шедший впереди, повернулся и сказал:
      - Губернатор также просил меня передать, что надеется, вы извините его, если он не сможет нанести вам сегодня визит. Он очень занят делами колонии, и у него мало свободного времени. Возможно, завтра ему придется на несколько дней уехать, чтобы проверить, как ведется строительство города Форт-Рояль.
      - Надеюсь, - холодно ответил господин де Сент-Андре, - губернатор не оставит без внимания тот факт, что я прибыл на Мартинику для помощи и содействия в работе, которую он выполняет, и что в самом ближайшем будущем ему придется потратить некоторое время на то, чтобы ознакомиться с распоряжениями Компании, которые я привез.
      Глава четвертая
      КВАРТИРА В ФОРТЕ
      В то время как "Вера" казалась еще всего лишь пятнышком на горизонте, Ив Ле Форт явился в кабинет дю Парке с сообщением, что в виду острова показался корабль, и Жак незамедлительно вызвал людей, с которыми обычно советовался.
      Первым прибыл капитан Сент-Обен, его кузен и близкий друг, которого дю Парке вызвал из Франции, как только вступил в должность на Мартинике. Капитан, проявивший себя способным администратором, был назначен интендантом форта. К братьям почти сразу же присоединились отец Шарль Апто, капеллан крепости, и заместитель дю Парке лейтенант ля Пьерьер.
      Губернатор восседал в большом кресле, из которого он мог видеть всех остальных, усаживающихся вокруг него на грубых скамьях. Ив Ле Форт, однако, был слишком взволнован, чтобы сидеть, и расхаживал взад-вперед возле двери, позвякивая длинной рапирой о каблуки.
      Дю Парке серьезно обратился к ним:
      - Господа, как вы, может быть, помните, я недавно сообщил вам, что Компания назначила главного интенданта, чтобы контролировать свои доходы с этого острова. Как я сказал еще тогда, это уменьшит мое влияние, так как, очевидно, главный интендант будет уполномочен иметь дело с колонистами в меру своих собственных возможностей.
      Он обвел взглядом одного за другим всех сидевших перед ним людей. Отец Апто никак не отреагировал на его слова, а ля Пьерьер и Сент-Обен согласно кивнули. Губернатор продолжал:
      - Вам известно также, что я сделал все, что было в моей власти, чтобы освободить колонистов от душивших их налогов, так как было совершенно ясно, что они не в состоянии преуспевать и процветать, если им приходится отдавать все свои доходы, и нам вряд ли удалось бы привлечь на Мартинику большее число французов, разоряя тех, кто уже поселился здесь. Нам удалось исправить такое положение дел. Но, увы, кто знает, что может случиться в дальнейшем? У меня есть все основания полагать, что приезд нового главного интенданта поставит процветание колонии под угрозу.
      Сдвинув шпагу, которая служила пресс-папье для груды документов, лежавших на его столе, дю Парке взял письмо.
      - Вот этим, - он поднял его для всеобщего обозрения, - меня уведомили о скором прибытии господина ле Шено де Сент-Андре, того самого главного интенданта. Господина, о котором идет речь, я знаю, поскольку раз или два встречался с ним в Париже незадолго до того, как приехать сюда. Не имею ни малейшего понятия о его деловых качествах, но это человек в возрасте. Его холодный суровый вид мог бы произвести впечатление непоколебимой неподкупности, но, судя по тому, что я слышал, сам он часто оказывается слабовольным, а его неподкупность - всего лишь личина. Очень может быть, что в свое время он занимался торговлей с испанскими корсарами из Кади, или его в этом только подозревают, но оправданы эти обвинения или нет, нас не касается. Господин де Сент-Андре может делать все, что пожелает, а нам останется только представлять Компании донесения. Однако должен вам сказать, что от подобных донесений будет мало толку, поскольку господин де Сент-Андре пользуется могущественной поддержкой в лице маркиза де Белиля. Вот и все, господа, что я хотел сообщить вам перед тем, как главный интендант прибудет в форт.
      - О каких приготовлениях к прибытию господина де Сент-Андре вы хотели бы распорядиться? - спросил ля Пьерьер.
      - Нужно подготовить две комнаты рядом с моей. Две, потому что, если мне не изменяет память, господин де Сент-Андре женат.
      - А где он будет работать?
      - Он может работать в своей комнате. Крепость недостаточно велика, чтобы размещать каждого чиновника, которого Компания решит мне навязать, к тому же все они наверняка шпионы! Ив поможет вам с комнатами.
      Поклонившись, ля Пьерьер вышел в сопровождении Ле Форта. Сент-Обен собирался последовать их примеру, когда губернатор вдруг сказал:
      - Подождите минутку, кузен. Я хочу поговорить с вами о весьма щекотливом личном деле, о котором я бы никому ни словом не обмолвился, если бы меня к этому не принудили обстоятельства.
      Капитан, по-видимому, удивился, но на лице губернатора не отразилось никаких чувств.
      - Вам, быть может, неизвестно, что во Франции я был влюблен.
      Поскольку его слова не произвели на капитана заметного впечатления, он продолжал с плохо скрытой злостью:
      - Да, я оказался достаточно слаб, чтобы влюбиться в существо, обладающее всеми прелестями, какие только можно вообразить. Я чуть не свалял дурака, как последний сопляк! Помните эту гнусную историю моей дуэли с Тюрло? Так вот, если бы не дуэль, я сбежал бы с этой девчонкой! Да, я увел бы ее от человека, с которым она была помолвлена, - и этим человеком был Сент-Андре. Мне здорово повезло, что удалось избежать этой ужасной ошибки, потому что перед тем, как сдаться страже, я зашел к отцу этой девки. Того, что я от него узнал, было достаточно, чтобы избавить меня от всех иллюзий о невинности красавицы Марии. Вы только подумайте, кузен! вскричал он, не в силах больше сдерживать ярость. - В то самое время, когда она условливалась бежать со мной и выйти за меня замуж, она уже жила с господином де Сент-Андре - под одной крышей, заметьте - несколько месяцев.
      Дю Парке с грохотом ударил кулаком по столу.
      - И этого старого развратника с его потаскушкой послал к нам Фуке! Главный интендант, которому уже больше шестидесяти и который одной ногой стоит в могиле, и проститутка, которая перевернет всю колонию вверх ногами! Ты знаешь, как здесь распространяются новости! Не пройдет и полгода, как вся эта грязная история их помолвки и брака будет известна всем, в том числе генерал-губернатору. Вот что навязала нам Компания!
      Он замолчал, пытаясь взять себя в руки. Потом твердо сказал:
      - Сент-Обен, я отказываюсь видеть эту женщину. Я не стану встречаться с ней ни при каких обстоятельствах. Видит Бог, я не боюсь ее чар! Я старше, чем был тогда. Все, что я с тех пор пережил, и обязанности, которые мне пришлось взвалить на свои плечи, сделали меня более зрелым. Я больше не простофиля, которого может сразить пара красивых глаз! Нет - я не хочу видеть ее, потому что я ее ненавижу! Думаю, если бы она появилась передо мной, никто и ничто на свете не могли бы удержать меня от того, чтобы задушить ее вот этими руками! Боже, как она меня одурачила!
      Капитан попытался успокоить его.
      - По тому, как вы о ней говорите, я подозреваю, что ваши чувства не совсем таковы, какими вы хотели бы их представить. Если бы она на самом деле была вам безразлична, вы не говорили бы о ней с такой ненавистью. С другой стороны, душить ее тоже не годится!
      - Она принесет на остров беспорядок и растление!
      - Остров уже и без того полон беспорядка и растлен!
      - Ее присутствие еще больше ухудшит положение. И так уже слишком много болтают о внебрачном сожительстве. Колонисты спят с самыми соблазнительными из своих рабынь. Здесь уже появились сотни мулатов. И, как видно, никакие наказания не могут охладить пыл белых колонистов.
      - Еще и климат оказывает некоторое воздействие.
      - Даже жены колонистов неравнодушны к гвинейским неграм. Стоит только пойти на невольничий рынок, чтобы увидеть, как они разглядывают мужчин, когда те сходят с корабля.
      - Да, я знаю это! - воскликнул Сент-Обен. - Совсем недавно родились два маленьких мулата от белых матерей, один в Прешере, а другой в Карбе! Видимо, тюремное заключение - недостаточное наказание за блуд. Но вы должны признать, что следует усилить надзор. Я попросил отца Фовеля не проявлять милосердия к преступникам, которые впредь должны незамедлительно представать перед трибуналом. И они будут очень быстро осуждены, если их вину докажут. А отец Фовель - настоящий пройдоха, весьма сведущий в вопросах блуда.
      - Когда история женитьбы Сент-Андре приобретет огласку, такие меры покажутся просто нелепыми. Ведь руководящие чиновники вроде него служат примером для остальных.
      Некоторое время двое мужчин молчали. Затем Сент-Обен спросил:
      - Что вы собираетесь делать, кузен?
      - Прежде всего избегать встреч с этой женщиной, - ответил тот, - затем делать все, что в моих силах, чтобы они оба возненавидели это место. У нас имеются все мыслимые основания, почему мы должны от них избавиться. От этого зависит судьба колонии!
      - Но вы не можете не принять их!
      - А почему нет? Меня могут куда-нибудь вызвать по срочному делу. Их размещением занимается ля Пьерьер. Я организую поездку в Форт-Рояль, где уже должны значительно продвинуться строительные работы. Если я уеду, это ускорит события. Пока меня не будет, вы должны принять меры, чтобы устроить господина де Сент-Андре и его жену где-нибудь еще. Они должны как можно скорее покинуть этот форт. Я отказываюсь их здесь видеть. Я губернатор и намерен воспользоваться всей своей властью!
      - Наверное, это самое лучшее решение. Я встречу этих людей, когда они сойдут на берег, и передам им ваши извинения. Вы можете отсутствовать неделю или больше, а за это время я устрою их жилье в каком-нибудь другом месте. Вы можете рассчитывать на меня, кузен.
      - Спасибо, - произнес губернатор. - Я предоставляю вам полную свободу действий. Не стоит говорить, что все рассказанное мной должно остаться между нами.
      Вслед за капитаном Мария и ее муж с трудом поднимались по неровному каменистому склону к форту. Неожиданно она почувствовала себя плохо от усталости. Она не могла понять, какие основания могли быть у губернатора для такого странного поведения. Почему он был так нарочито невежлив? Она вспомнила, как отец дю Тертр говорил ей, что Жак похож на медведя гризли раздражительный и неразговорчивый, никому не раскрывающий свою душу. Может быть, он не понял, что она здесь? Или думает, что она не вышла замуж за Сент-Андре? Потому что, без сомнения, он пришел бы встретить их на берегу хотя бы ради нее.
      На центральном внутреннем дворе форта работали солдаты. Одни держали в руках кирки и мотыги, другие занимались пушками, тогда как остальные равнодушно и ловко возводили стену.
      Хотя Мария запыхалась, она была полна решимости не показывать усталости. Сент-Андре тоже едва поспевал за капитаном, шпоры которого позвякивали по каменным плитам, а походка была намеренно чуть более быстрой, чем требовалось бы для удобства его спутников. Поднявшись по длинной крутой лестнице, они оказались в длинном коридоре. Перед ними было множество дверей, одну из которых и открыл капитан.
      - Это ваша комната, - сказал он. - Здесь есть стол, за которым вы, сударь, можете работать. Комната мадам де Сент-Андре рядом. Я сейчас же прикажу доставить ваш багаж. В вашем распоряжении будет караульный, в обязанности которого входит днем и ночью охранять ваши апартаменты.
      Мария, стоя на пороге своей комнаты, воскликнула:
      - И это все? А как же моя горничная?
      Капитан сделал вид, что удивлен.
      - У вас есть горничная? Мы не предусмотрели это, мадам. Здесь, на Мартинике, - добавил он с притворной скромностью, - у нас есть черные рабы, но они живут в отдельных хижинах. Боюсь, мы не сможем предоставить вам больше места. Нам придется поставить в вашу комнату еще одну кровать, мадам.
      - Пожалуйста, как можно скорее, - холодно произнесла Мария.
      Не пытаясь скрыть свои оскорбленные чувства, она перевела гневный взгляд с капитана на своего мужа и торопливо вошла в комнату, заперев за собой дверь.
      Когда Сент-Обен ушел, Сент-Андре постучал к жене.
      - Мария, - позвал он, - зачем же вот так запираться? Бояться совершенно нечего.
      Он услышал, как она раздраженно ответила из глубины комнаты:
      - Мужчины так утомительны! Кажется, вы просто не понимаете, что поведение губернатора невыносимо дерзко!
      - Не кричи так. Тебя могут услышать!
      - Я хочу, чтобы меня услышали. Кажется, вы готовы проглотить любое оскорбление, хотя Фуке сказал, что ваша власть ничуть не меньше власти губернатора. Почему вы не сделаете свое присутствие ощутимым?
      - Мария, умоляю тебя, успокойся! Со временем все устроится. Мы ведь только что приехали. Не мог же я устроить скандал, едва ступив на берег. Пожалуйста, потерпи! Я знаю, как пресекать подобную наглость. Но всему свое время. Пожалуйста, разреши мне войти.
      Она открыла дверь и впустила его.
      - Ну, ну, - сказал он с отеческой улыбкой. - Ты устала, и поэтому так нервничаешь.
      - Мне не нравится, что надо мной издеваются!
      - Мария, я прекрасно знаю, что мне надо делать. У меня есть официальные инструкции от господина Фуке. Я прямо сегодня отправлю донесение о господине дю Парке, губернаторе острова, с капитаном "Веры". Ты совершенно права! Он вел себя с нестерпимой наглостью, и я потребую его отзыва. И мое требование выполнят, положись на это!
      При этих словах настроение Марии совершенно переменилось. Разве не проявила она изобретательность и хитрость с единственной целью попасть на Мартинику и снова встретиться с Жаком? Разве она не предотвратила его безотлагательный отзыв и не добилась для него отсрочки? Не могло быть никакого сомнения, что донесение де Сент-Андре сведет эту отсрочку на нет, и ее мечты рухнут. Ее ярость сменилась неудержимым желанием заплакать. Она почувствовала, что слезы наполняют ее глаза, и, несмотря на все усилия их сдержать, катятся по ее щекам.
      - Мария! - воскликнул муж. - Ты в самом деле ужасно нервничаешь. Это был трудный переезд, а теперь ты оказалась в окружении недружелюбных людей. Обещаю тебе, что все, кто задел твои чувства, получат по заслугам. Прежде всего капитан Сент-Обен! Я пожалуюсь на него губернатору.
      Мария несколько раз всхлипнула и язвительно заметила:
      - Губернатору? Да, почему бы не пойти и не поискать губернатора? Найдите его и приведите сюда, чтобы я могла высказать ему все, что я о нем думаю. И тогда сами увидите, насколько все станет лучше!
      Господин де Сент-Андре вздохнул. Он был встревожен, видя, как подавлена его молодая жена. Он никогда раньше не видел, чтобы она так расстраивалась в его присутствии. Его забота о ней проистекала прежде всего из физической страсти, но он к тому же испытывал что-то вроде отеческой привязанности, что делало его снисходительным к ее капризам. Но теперь он, по-видимому, был не в состоянии успокоить ее. Он повторил:
      - Я собираюсь встретиться с губернатором. Отдохни, пока меня не будет. И если он откажется меня видеть, я ворвусь к нему силой. Попытайся потерпеть.
      Мария не ответила. Она упала на кровать, рыдая, будто ее сердце разрывалось на части.
      Глава пятая
      "МОНАХИНЯ, ГУСЬ И КУЗНЕЦ"
      Ив Ле Форт уже около двух месяцев обхаживал молодую вдову, госпожу Жозефину Бабен, которая томилась и чахла в своей хижине на берегу реки Де-Пер.
      Жозефина не оказала большого сопротивления дюжему кавалеру, который умел разговаривать с женщинами, любил похвастать своими любовными подвигами и мог доказать, что хвастается не впустую. Страсть, которую он разжег у вдовы, могла бы очень скоро перерасти в наваждение, если бы на полпути между фортом Сен-Пьер и хижиной Жозефины не было харчевни под названием "Монахиня, гусь и кузнец". Ив любил туда наведываться и, когда находил там хороших слушателей, не испытывал ни малейшего беспокойства из-за того, что заставлял Жозефину ждать. Иногда, просидев до самого рассвета за бутылкой рома и игрой в ландскнехт, он даже мог совсем забыть о ней.
      Губернатор со своим управляющим, Лесперансом, отправился в Форт-Рояль, и у Ива оказалась масса свободного времени. Он в любой момент мог покинуть форт и провел немало часов, сплетничая в харчевне.
      - Я знаю, что говорю. Ее зовут Мария, а этот старикан при ней, который называет себя главным интендантом, вовсе не ее муж, как думают люди. Он...
      Ле Форт подмигнул одним глазом капитану Баярделю, своему другу и противнику, за притворным безразличием которого скрывался такой же глубокий интерес, как и у всех остальных присутствующих. Когда Ив счел, что прошло достаточно времени, чтобы создалась атмосфера напряженного ожидания, он воскликнул:
      - Он ее отец!
      - Вздор! - вскричал Баярдель. - Ее отец? Разве отец может смотреть на свою дочь влюбленными глазами? Разве он может так нежно брать ее за руку и называть "мадам"? Я тебя спрашиваю, ты много встречал таких отцов, а? Покажи мне такого дурака, который поверил бы этим россказням!
      Ив Ле Форт рассердился.
      - Во-первых, капитан, - сказал он тоном, не допускающим возражений, смените тон, иначе я сравняю вас с землей раньше, чем опустеет этот кувшин! И это так же верно, как то, что меня зовут Гробовая Доска! Во-вторых, сударь, вы признаете, что эта госпожа - дочь господина де Сент-Андре, главного интенданта, со всем должным уважением, как я имею честь сообщить вам! - Он презрительно рассмеялся в адрес капитана и продолжал: - А теперь, господа, я объясню вам, почему эта молодая женщина - дочь господина де Сент-Андре. - Слушатели снова с вниманием наклонились вперед.
      - Потому что они никогда не заходят друг к другу в опочивальни, напыщенно провозгласил он.
      Повисло тягостное молчание, слушатели продолжали выжидательно смотреть на Ива. Тот понял, что никто не уловил сути его заявления и ему придется высказать свою мысль как-то иначе.
      - Никогда! - настойчиво повторил он. - Он никогда не входит в ее комнату. Я делаю в форте обходы, и это дает мне возможность хорошенько рассмотреть все, что там происходит. Попомните мои слова, господа, она его дочь! Могу заверить вас, что оба они не ложатся до предрассветных часов, никуда при этом не выходя. А теперь скажите мне, если бы они в самом деле были супругами, стали бы они вот так сидеть по своим комнатам? Разве бы им не пришло в голову, разве бы им не захотелось хоть раз сыграть в зверя с двумя спинами?
      Капитан Баярдель разразился смехом.
      - И мы должны поверить этой чепухе? Итак, главный интендант не приходит засвидетельствовать свое почтение этой славной девчушке, потому что она его дочь? Все вы видели этого старикана, не так ли? Он весь шишковатый, как оливковое дерево из моего родного Прованса, и сухой, как старая тыква. Говорю вам, много воды утекло с тех пор, как этот почтенный господин был в состоянии выполнить свой мужской долг перед любовницей.
      - Тысяча чертей! - вскричал Ле Форт. - Да такая девчонка и мертвеца бы расшевелила. Признаю, Сент-Андре стар, но, черт побери, он только одним концом в могиле!
      - Об этом я и говорю! - непристойно гогоча, воскликнул Баярдель. - Как раз тем, который ему нужен. Или, вернее, нужен его жене.
      - Во всяком случае, - вмешался один из пьяниц по имени Винон, девчонка что надо. Я видел, как она спускалась по борту корабля, на котором они приехали. Дул сильный ветер, и я все бы отдал, чтобы оказаться одним из матросов, которые ждали ее в шлюпке. По крайней мере, я разглядел бы парочку стройных бедер.
      - Клянусь, у нее самые лучшие бедра, какие только можно найти! воскликнул ле Форт. - Когда я несу в форте караульную службу, я не теряю времени даром. Ни один уголок этого острова не охраняется с большей бдительностью, чем коридор, ведущий к комнате мадам де Сент-Андре. И могу сказать вам, кое-что я увидел. В частности, одну вещь, которая показалась мне чертовски странной.
      - И что же нас ждет на этот раз? - сердито спросил капитан. - Какую еще небылицу он нам сплетет?
      - Около апартаментов господина де Сент-Андре происходят удивительные вещи! То, о чем я собираюсь вам рассказать, случилось в тот день, когда губернатор уехал в Форт-Рояль. В тот вечер я был на дежурстве и делал обход. В комнате главного интенданта еще горела свеча. Подойдя к его двери, я прислушался. Ни звука... Затем я подошел к двери ее комнаты... И опять ни звука, как того и следовало ожидать, потому что света у нее не было. Только я повернул на другой галс, как услышал, открывается дверь. Я резко повернулся, и, как вы думаете, что я увидел?.. Ах, господа, какое зрелище! Такая белая, такая чистая! Даю честное благородное слово - если бы то, что я видел, не было так прекрасно, я подумал бы, что это призрак. Но она тоже заметила меня и, как я подозреваю, хотела вернуться в комнату. Поэтому, не давая ей возможности это сделать, я подошел прямо к ней и спросил: "Что случилось, мадам? Вам нездоровится? Вам что-нибудь нужно? Ив Ле Форт к вашим услугам". "Спасибо, - говорит она, - вы благородный кавалер. Мне ничего не нужно, просто я не могла уснуть и решила немного прогуляться".
      Говоря это, она взяла меня под руку и потянула по коридору, вцепившись в меня так крепко, словно боялась, что я могу в любой момент ускользнуть! Таким вот образом мы некоторое время шли, не говоря ни слова. Разве только она благодарила меня за то, что я так любезен, и хвалила за почтительное отношение и учтивость... Что до меня, я отвечал, как и подобает всякому настоящему джентльмену, когда он разговаривает с дамой ее положения.
      Он снова оглядел слушателей и, убедившись, что все поглощены его рассказом, продолжал:
      - Она так стиснула мою руку, что я невольно вскрикнул от боли. Но тут она нежно, как голубка, проворковала: "Благородный господин, не знакомы ли вы с губернатором? Вы, случайно, не у него на службе? Не могли бы вы мне сказать, где его сейчас можно найти?"- "А что вам может быть угодно от губернатора?- говорю я, отнимая у нее руку. - Он очень занятый человек". "У меня есть к нему просьба, - говорит она. - Я должна увидеть его... Это очень важно. Где он живет? В какой комнате?"
      Тогда я твердо сказал ей, что неприлично беспокоить губернатора дю Парке в такой час, и что к тому же, без сомнения, старику, ее спутнику, вряд ли будет приятно, если его ушей достигнет известие о ее ночной прогулке. И знаете, господа, что она мне ответила? "Старик? Неужели он кажется вам таким старым?" - "Если он и не стар, он таким выглядит," говорю я. Она ничего не ответила, поэтому, беря быка за рога, я продолжал: "Я бы поклялся, что он мог дважды стать вашим отцом! Я не врач, но мне кажется, если бы он в двадцать лет произвел на свет дочь, она могла бы быть вашей матерью, а если бы он произвел на свет другую дочь, лет так через тридцать, она выглядела бы сейчас так же, как вы." И как вы думаете, что она тогда сказала мне, господа? Она дала мне ответ, который уничтожил все мои сомнения. "Сударь, - сказала она. - Я могу лишь восхищаться вашей тонкой проницательностью!" Я вас спрашиваю, разве это не признание, что Сент-Андре - не муж ей, а отец?
      Все присутствующие, за исключением капитана, выразили свое изумление; у них не осталось ни тени сомнения, хотя лицо Баярделя выражало презрение. Но триумфу Ле Форта не суждено было продлиться долго. Ткнув своего противника кулаком в ребра, он воскликнул:
      - Ну же, капитан! Кажется, вы что-то говорили о кувшине рома? У меня в горле сухо как в птичьем гнезде из старого сапога!
      - Если вы позволите, - возразил капитан, - я не отступлю от того, что сказал. Кувшин рома я обещал после того, как вы закончите рассказ. А разве вы его закончили? По-моему, нет! Вы остановились на том, как прекрасная Мария так сильно сжала вашу руку, что вы вскрикнули. А что же, скажите на милость, произошло потом? Что вы сделали с этим великолепным созданием? Вы позволили ей одной вернуться в комнату? Или попытались изобразить из себя деликатного джентльмена и проводили ее? Ну! Расскажите нам!
      Ле Форт поднялся с каменным лицом.
      - Господа, к моему замешательству, она снова спросила меня, в какой части форта живет губернатор. Она хотела, чтобы я проводил ее к нему. Ей-Богу, я смог ответить только, что утром он верхом покинул форт Сен-Пьер и к этому времени уже должен находиться в окрестностях Форт-Рояля. При этих словах она посмотрела мне прямо в глаза, чтобы убедиться, лгу я или нет. Клянусь, это был такой взгляд, какого человеку никогда не забыть! Короче говоря, я сказал ей, что она должна подождать. Тем не менее она настаивала, чтобы ее провели мимо апартаментов губернатора, хочу я того или нет. К счастью, там все было закрыто, иначе она заставила бы меня показывать ей каждую комнату по очереди, могу поклясться. А потом, когда я уделил ей все внимание, какое только может уделить даме джентльмен, она вернулась к себе.
      - Отъявленный мошенник! - вскричал Баярдель. - Ты что, совершенно не разбираешься в женщинах? Ведь ей нужно было любовное приключение, а ты оставил ее неудовлетворенной. Жалкое же представление она получила об офицерах форта! Ты опозорил нас! И ты думаешь, что я буду переводить хороший напиток на такого болвана, как ты?
      Глава шестая
      ДЮ ПАРКЕ УЗНАЕТ НЕОБЫЧНЫЕ НОВОСТИ
      Дю Парке стоял на высоком холме, оглядывая окрестности Форт- Рояля. Он не переставал удивляться тому, что главный город Мартиники вырос вокруг форта Сен-Пьер, а не здесь, у этой огромной, глубокой и великолепно защищенной бухты. Это было его излюбленное место с видом на сахарные и банановые плантации, простирающиеся к сине-голубому изгибу бухты.
      Несмотря на то, что в колонии не хватало каменщиков, плотников и мастеров по кладке черепицы, новый город разрастался быстро. Колонисты отказывались от прав, полученных ими на территориях вокруг Кас-Пилота, Диамона и Марена, они даже оставляли наиболее удобные районы Макубы, Бас-Пуана и Робера для того, чтобы поселиться у стен форта, тем самым обеспечив его живой силой на случай обороны.
      Губернатор завершил осмотр и остался доволен. Перед отъездом ему оставалось сделать еще только одно, а именно - навестить отца Бонена, капеллана иезуитов, который тоже, как ни странно, решил переселиться поближе к Форт-Роялю. Покинув это место, он направился к форту, массивные серые стены которого отражались в воде. Кораллы, находящиеся на большой глубине от поверхности бухты, окрашивали отражение в синий и зеленый цвета.
      Вскоре губернатор увидел бамбуковый палисад, за которым была хижина с крышей из пальмовых листьев. Одновременно он услышал звук печального пения, говорящий о том, что там работал черный раб. Оказавшись внутри, он почти сразу увидел самого отца Бонена.
      Капеллан сидел в кресле-качалке и читал. Его плечи покрывал монашеский наплечник алого цвета, а с руки свисали четки. Спокойно покачиваясь в кресле, отец Бонен погрузился в изучение книги. Негр, чье меланхолическое пение слышал Жак, работал недалеко на участке земли, где росли кофейные деревья, желтоцветущие саженцы табака и ряд сахарного тростника. Негр был совершенно голым; с мачете в руке, он рыхлил землю, обрезал и рубил сорняки в ритм своей заунывной песне.
      C минуту Жак постоял, рассматривая раба, который в самом деле был великолепен: ростом выше среднего, c выступающими скулами и плоским носом с вывернутыми наружу ноздрями. Хорошо осведомленному человеку было ясно, что он уроженец Конго, и Жак прикинул, что иезуит, должно быть, заплатил за него около семисот ливров.
      Он все еще разглядывал раба, когда услышал радостное восклицание: "Губернатор!"
      Жак повернулся лицом к священнику, который спешил к нему, оставив свою книгу и кресло-качалку и засунув четки за пояс. Капеллан был тучным мужчиной шестидесяти лет. Он был совершенно лыс, несмотря на то что его подбородок обрамляла почтенная борода. У него было открытое, красивое лицо с полными губами, которые променяли любовь на еду и вино.
      Жак с улыбкой пошел ему навстречу. Иезуит стремительно распростер руки в знак приветствия.
      - Уважаемый губернатор, я был наслышан о том, что вы в Форт-Рояле, и знаю, что вы были очень заняты. Но я полагал, что вы уже уехали, и сердился на вас за то, что не пришли проведать меня.
      - Доброе утро, святой отец, - отвечал ему дю Парке. - Вы отлично знаете, что я никогда не уеду из Форт-Рояля, не посетив вас. Я такой редкий гость в этих краях!
      Он немного помолчал, бросив взгляд на окрестные земли.
      - На самом деле, отец, я завидую вам. С вашей стороны было очень благоразумно поселиться здесь. Форт Сен-Пьера гораздо менее подходящее место, поскольку мы потеряем многих тамошних колонистов. Они перейдут жить под ваше покровительство в эту часть острова.
      - А религия в свою очередь защищается в форте пушками.
      Дю Парке отмахнулся.
      - Давайте не будем слишком много говорить о пушках, - сказал он. - Я только что рассматривал их - несколько поворотных орудий, один или два снаряда по восемнадцать фунтов. И даже после того как солдаты будут обучены и смогут обращаться с этими орудиями, я в целом не уверен, что мы будем способны отбить карибов, если они посмеют напасть на нас.
      - О них нет нужды беспокоиться. На данный момент мы с ними заключили соглашение, и похоже на то, что они сдержат слово.
      - Я живу здесь больше года и научился не доверять туземцам. Никогда не знаешь, что у них на уме. Они как дети; будут играть, смеяться, обнимать тебя, а потом неожиданно соберут свои игрушки и убегут! И хорошо еще, если, убегая, они сперва не бросят тебе камень в спину!
      - Они непокорны, я согласен, и совсем глухи к религии. Эй там, Мелодия, подойди сюда!
      Оставив работу в саду, негр откликнулся на зов своего хозяина.
      - Иди и принеси лимон, корицу, ром, мускатный орех, да поживей, поживей! - прокричал отец Бонен с широкой улыбкой, хлопая в ладоши, чтобы подбодрить раба, который, несмотря на свою усталость, побежал к дому.
      - Не прошло и шести месяцев как он покинул Африку, - продолжал капеллан, - он до сих пор не имеет почти никакого запаса слов. Я потихоньку учу его. Я купил его у одного капитана Пьера, который захватил его на борту голландского судна вместе с тремястами другими. Он хорош. По-видимому, когда французский экипаж брал на абордаж голландское судно, несчастные негры, полагая, что они близки к освобождению, разорвали свои оковы и помогли прикончить экипаж. Мелодия - хороший парень; его так зовут оттого, что он поет с утра до вечера.
      Раб принес все, о чем просил его священник; маленькие, зеленые, свежие, только что снятые в саду лимоны, корицу, мускатный орех и ром. Он положил все это на маленький, небрежно сделанный столик и только собрался идти обратно в сад, как капеллан распорядился принести другое кресло-качалку для губернатора.
      На время отец Бонен полностью посвятил себя приготовлению пунша. Затем, уютно расположившись в своем кресле, он посмотрел на дю Парке.
      - Я и вправду очень рад, что вы не уехали из Форт- Рояля, не повидав меня. Видите ли, я обеспокоен, и у меня есть значительные основания для беспокойства. Сначала о рабах. Я не знаю, что нам делать. В большей или меньшей степени все они колдуны. Сам Мелодия имеет власть над природой - он по желанию может сделать так, чтобы шел дождь или светило солнце... Эти черные находятся не только в сговоре с самим чертом, но и несут с собой в колонию распущенность.
      - Знаете ли вы колониста по имени Гишар? Он живет в Ламантине. Так вот, ему посчастливилось жениться на женщине с поистине вулканическим темпераментом, - Мон-Пеле ничто по сравнению с ним! Ла Плен, чьи плантации находятся по соседству и который хорошо разбирается в женщинах, говорит, и, я боюсь довольно вульгарно, что когда она сильно возбуждена, ей вполне по силам поджечь плантацию перца. Поэтому, видите ли, в некотором отношении я купил Мелодию у капитана Пьера, чтобы не дать ей запустить в него свои коготки. Капитан продавал здесь своих рабов и несмотря на то, что у Гишара уже есть больше рабов - как женщин, так и мужчин, - чем ему на самом деле нужно, его жена воспылала страстью к Мелодии. Она с таким вожделением строила ему глазки, что я предлагал все более высокую цену, пока наконец мне не пришлось шепнуть кое-что на ухо ее мужу. Но, конечно, это еще не все. Жена Гишара любит черных; я бы сказал, она увлечена ими. Что на самом деле меня беспокоит, так это то, что она ждет ребенка. Он должен родиться через два месяца. Но кто это будет, Боже, кто это будет? У меня есть все основания полагать, что она родит мулата.
      - Тогда, - холодно произнес дю Парке, - вам известны меры: сто фунтов сахара и ребенок будет передан в госпиталь при форте Сен-Пьера.
      - Знаю, знаю! Скорее всего Гишар не пойдет против своей жены, так как он сам довольно чувствителен к чарам негритянок. Но если его заставят в итоге заплатить сто фунтов сахара, это восстановит его против вас, Большого Совета, меня и религии ... Но, к сожалению, он тот человек, чье мнение имеет вес в кругу его сограждан.
      Дю Парке отпил немного пунша, но ничего не сказал. Опустив голову на грудь, он обдумывал слова иезуита. Он уже был хорошо осведомлен о том, что ему рассказал капеллан и знал также, что он ничего не может сделать, чтобы предотвратить запрещенные связи между белыми и черными. Наконец, он посмотрел на капеллана и сказал:
      - Решайте согласно вашему порядку, отец. Если необходимо, вы должны отлучать от церкви тех, кто нарушает закон. И даже если колонисты и белые женщины, все те, кто поддаются искушению, должны быть заживо сожжены, мы будем приговаривать их, не дрогнув. От этого зависит судьба колонии.
      - Я очень боюсь, сын мой, что скоро мы будем вынуждены делать это. Но нельзя ли, для начала, положить конец наплыву негров на Острова? Чем больше их здесь становится, тем хуже обстоят дела.
      - Отец, колония не может существовать без черных так же, как хлеб без муки.
      - У меня есть еще и другая причина для беспокойства, сын мой, продолжал иезуит, - до сих пор лица, присылаемые из Франции, хотя они не идеальны, тем не менее порядочные люди либо по крови, либо по судьбе. Все они уважают традицию. Но, кажется, последние прибывшие в какой-то мере отличаются от других, и я надеюсь, что вы сможете мне рассказать о них больше... те, кого я имею в виду, - супружеская пара ле Шено де Сент-Андре.
      Услышав эту фамилию, Жак вздрогнул.
      - На протяжении двух прошедших дней, уважаемый губернатор, ходит слух, и не только здесь, но и по Кас-Пилоту и Карбе. У меня есть все основания полагать, что этот слух уже докатился до Робера и Макубы. Вы не хуже меня знаете, как новости могут распространиться с одного конца острова на другой, в сущности, за считанные часы. Если верить слуху, о котором я говорю, то командующий Сент-Андре - человек давно достигший зрелого возраста...
      - И уже давно переваливший за него.
      - Очевидно, вы его знаете, а потому можете мне сказать, что думаете по этому поводу. Говорят, что этот господин приехал с молодой женщиной, о которой вообще ничего неизвестно. Он говорит, что это его жена. Одни клянутся, что она его дочь, а другие - что проститутка, которая прельстилась привлекательностью его звания и славой, за которые она готова пожертвовать своей молодостью...
      - Славой... я не совсем понимаю...
      - Сын мой, - продолжал священник, - вы только себе представьте. Я имею в виду то, что господин де Сент-Андре - человек преклонных лет, в то время как девушка не только молода, но и красива. Она в самом деле настолько красива, что уже пленила всю армию развратников. Как вам известно, огонь и лед не совместимы. Только ранг и деньги господина де Сент-Андре могли пробудить в ней желание впустую тратить свою молодость и очарование. Короче говоря, мне сказали, что если главный интендант и вправду женат, его женитьба не доведена до конца. И я могу заверить вас, что те, кто так говорит, имеют на это все основания. Но если это его дочь, то тогда его внимание к ней едва ли можно назвать приличным, и я должен предпринять немедленные меры к тому, чтобы положить конец скандалу. Поэтому я и хотел поговорить об этом с вами.
      - Но, отец, - возразил Жак, - я не могу приказывать Сент-Андре, я губернатор, а он - главный интендант. У нас одинаковые полномочия, и ни один из нас не стоит выше другого.
      - Сын мой, - серьезно проговорил отец Бонен, - я должен незамедлительно сообщить во Францию о сложившемся положении. Вы уже проявили свои способности, и я сделаю все, что в моей власти, чтобы добиться вашего превосходства над господином де Сент-Андре, даже если мне придется прибегнуть к помощи лично главы Ордена иезуитов. Но есть один человек, который поймет непременно, это кардинал Ришелье. Управлять островом должны вы и только вы.
      Глава седьмая
      РАСТЕРЯННОСТЬ ГУБЕРНАТОРА
      Покинув отца Бонена, дю Парке, почти не переставая, думал о словах иезуита. Сам-то он ничуть не сомневался, что брак Сент-Андре вполне законный. И тем не менее, молодой губернатор был глубоко озадачен. Преклонный возраст Сент-Андре ни для кого тайны не составлял и дю Парке невольно вновь и вновь спрашивал себя - а сможет ли старик исполнить свои супружеские обязанности? Вот какой вопрос будоражил воображение губернатора, который уже начинал видеть Марию в новом свете. Да, верно, она переехала к своему жениху за добрых два месяца до бракосочетания, но, быть может, немощность Сент-Андре позволила ей сберечь добродетель?
      Желание девушки, выйдя замуж за столь почтенного человека, обеспечить себе будущее и возвыситься, было вполне объяснимо. В конце концов, разве не он сам, узнав, что Ле Шено де Сент-Андре готов жениться на Марии, преодолел свое предубеждение и пошел на попятный, взяв назад обещание не брать девушку в жены из-за ее плебейского происхождения? Господи, какое безрассудство! И куда он только смотрел!
      Почти целый день, трясясь на лошади, дю Парке не проронил ни слова; его спутник, Лесперанс, видя настроение губернатора, тоже ехал молча, стараясь не отвлекать его. Лишь когда вдали показались первые крыши маленького городка Карбе, Жак нарушил молчание:
      - Я думаю, не стоит нам продолжать путь ночью, мы только зря потратим время. Переночуем в Карбе. Не сомневаюсь, что господин де Пленвиль предоставит нам ночлег. А поутру двинемся в путь.
      Лесперанс возражать не стал и путники направили коней к поместью плантатора.
      Де Пленвиль подбросил в очаг дров и поставил на огонь котелок с водой. Потом, пока губернатор с интендантом отдыхали, принес три кружки и кувшин рома, которые поставил на столе и тут же снова исчез. Несколько минут спустя он вернулся с целой корзиной угрей и крабов, которых держал в огромной бочке на дворе. Вымыв крабов и рыбу, он пошвырял их в закипающую воду и лишь тогда разлил ром по кружкам.
      Небольшая комнатка тускло освещалась коптящей масляной лампой, сизый дым из открытого очага разъедал горло. Сиденья грубо сколоченных стульев были сделаны из плетеных волокон кокосовых орехов, а кособокий стол - из выловленных досок потерпевшего крушение баркаса. В углу громоздились сельскохозяйственные орудия, залепленные землей. Пленвиль уселся и взял кружку, приглашая гостей последовать его примеру. Потом произнес:
      - Дела наши идут все хуже и хуже, господин губернатор. Два года назад я выращивал сахарный тростник, который неизменно приносил приличную прибыль. И вдруг по непонятной причине местным плантаторам запретили выращивать тростник и изготавливать сахар для продажи. Дозволялось получать сахар лишь для собственных нужд. Так и случилось, что теперь мы выращиваем только табак. Теперь мы получаем его столько, что продавать приходится по самой ничтожной цене, и многих из нас подстерегает неминуемое разорение! А ведь налогов никто не снижал, господин губернатор!
      - Я сделал все от меня зависящее, чтобы убедить Компанию не повышать налоги.
      - Пусть только попробуют! Сами увидите, что случится! Если нас припрут к стенке, мы перейдем под правление Англии. Или отправимся пиратствовать. Жить-то здесь скоро станет совсем невозможно.
      - Не отчаивайтесь, Пленвиль, - подбодрил дю Парке. - Сейчас времена и впрямь трудные, но скоро все изменится к лучшему. Компания заботится о вас - она уже направила сюда главного интенданта, который должен приложить все усилия, чтобы снова сделать Мартинику процветающей.
      - Кто - он! - выкрикнул Пленвиль. - Давайте-ка потолкуем о нем. С тех пор, как десять дней назад господин де Сент-Андре прибыл сюда, мы только и делаем, что перемываем ему косточки!
      Он встал из-за стола и снял крышку с котелка. Когда он помешал варево, ноздри гостей защекотал волшебный аромат. Пленвиль подбросил в котелок пряностей, цитронеллу, добавил мускатного ореха и перца, еще раз перемешал и снова накрыл. Потом уселся за стол и одним глотком опустошил кружку.
      - Да, - сказал он, наконец, с гримасой отвращения, - пользы от этого господина де Сент-Андре будет здесь как с козла молока. Что касается меня, месье, то я бы скорее предпочел, чтобы Компания подвергла нас забвению, нежели обложила новыми налогами. Господи, как бы откупиться от этих кровопийц! Хоть бы они о нас позабыли, а уж мы бы сами сумели о себе позаботиться. Мы прекрасно знаем, как нам здесь жить, на этом острове. В отличие от чванливых индюков, которых присылают сюда из Франции на наши головы. И они еще пытаются нам советовать!
      В голосе Жака прозвучали успокаивающие нотки:
      - Мне приходилось встречаться во Франции с господином де Сент-Андре. Не знаю, какой из него получится наместник, однако, учитывая его преклонные годы...
      Пленвиль ядовито расхохотался.
      - В его преклонные годы, говорите? Да, про это я тоже наслышан. Вы считаете, что он - старый дуралей, который, попав в местный климат, сложит здесь голову, как сахарный тростник под ударом мачете? Нет, таких стариков еще поискать надо! Вам, должно быть, известно, что говорят по поводу его немощности, а заодно и про женщину, которую он сюда привез? Одни называют ее женой, другие любовницей, хотя мне не верится, чтобы кто-то, пребывая в здравом уме, мог представить, что такой старый козел способен удовлетворить столь юную красотку! Как бы то ни было, раз уж он вздумал волочиться за молоденькими девушками, вряд ли у него останется много времени, чтобы управлять колонией - поверьте моему опыту. Если так и в самом деле случится, то мы, плантаторы, обратимся в Большой совет, чтобы уладить этот вопрос.
      Дю Парке промолчал. В голове у него роились тревожные мысли. Он пребывал в полной растерянности. Пленвиль принес миски, сделанные из половинок выдолбленной тыквы. Затем, попробовав варево и найдя его достаточно съедобным, он поставил котелок на стол и извлек из ларя краюху черствого хлеба.
      - Ешьте, господа! - провозгласил он. - Ешьте, пока не нагрянул новый правитель и не лишил нас последнего!
      В течение нескольких минут все трое сосредоточенно уписывали кушанье. Наконец Жак нарушил молчание, проронив:
      - Судя по всему, вы не слишком рады приезду господина де Сент-Андре.
      - Господи, да спросите любого колониста - никто его на дух не переносит. Неужто вы считаете, что с таким человеком мы можем связывать хоть какие-то надежды? Нет, он относится к своему приезду сюда как к увеселительной прогулке с девушкой.
      - Что ж, - Жак стукнул кулаком по столу, - как только вернусь в форт, немедленно встречусь с ним и настоятельно посоветую, чтобы он встретился с колонистами, прежде чем примет решение.
      Глава восьмая
      ДЮ ПАРКЕ НАВОДИТ СПРАВКИ ПРО МАДАМ ДЕ СЕНТ-АНДРЕ
      Солнце уже почти стояло в зените, когда наши всадники достигли окраин Сен-Пьера. Пришпорив лошадей, они доскакали до города галопом. В шуме городских винокурен и сахарных заводиков потонуло даже назойливое жужжание москитов, тучи которых роились над головами путников в этот жаркий час.
      Капитан Сент-Обен, которого дозорный примчался известить о приближении губернатора, вышел встретить дю Парке, когда тот въезжал в форт. Жак спешился и набросил поводья на шею лошади, которую тут же отвели в конюшню; Лесперансе позаботился о своей лошади сам.
      Кузены радостно заключили друг друга в объятия.
      - Как прошла ваша инспекция? - спросил капитан.
      - Замечательно! - выпалил дю Парке. - Действительность превзошла наши самые смелые ожидания. Скоро у нас будет еще один город, пусть маленький, но все же город. Вокруг Форт-Рояля как грибы растут дома, которые заселяют новые колонисты. Мне сказали, что поселенцы, живущие здесь уже больше года, жалуются на постоянный приток новых колонистов - неужели сами не понимают, что сама их безопасность зависит от их же численности. Уже в ближайшем времени мы будем в состоянии отразить любое нападение, с какой бы стороны не нагрянул враг! А теперь расскажи, что происходило здесь?
      - Утром в гавань прибыло невольничье судно "Лузансей", доставившее пятьсот восемьдесят восемь рабов. Есть, говорят, несколько первосортных экземпляров.
      - Все формальности улажены?
      - Я послал на корабль двух врачей вместе с Ле Фортом и Баярделем. Если все пройдет благополучно, то днем к вам придет капитан.
      - Если я буду очень занят, не откажите в любезности принять его, кузен.
      Жак, сопровождаемый по пятам Сент-Обеном, повернулся и быстро зашагал по направлению к своим апартаментам. Он взбежал по узкой каменной лестнице, прошел по длинному коридору, воздух в котором был сыроват и прохладен, несмотря на удушливую жару снаружи, и перед дверью в губернаторский кабинет, остановился.
      - Кстати, - обратился он к своему кузену, - вы подобрали подходящее жилье для Сент-Андре и его жены?
      Сент-Обен неодобрительно поцокал языком.
      - Не говорите мне про мадам де Сент-Андре, кузен! Она, похоже, всерьез вознамерилась всем досадить, а меня, похоже, просто на дух не выносит. Держит себя просто возмутительно! Основной мишенью для нападок она выбрала почему-то вас. Утверждает, в частности, что вам совершенно ни к чему было столь поспешно отъезжать в Форт-Рояль в тот самый день, когда приехал главный интендант. Не было дня, чтобы она раз десять не справлялась о вас, доведя меня, капитана Баярделя и Ле Форта до исступления.
      - Значит, они еще здесь?
      - Боюсь, что да, кузен.
      Дю Парке отпер дверь своего кабинета и вошел, найдя все точь-в-точь в таком виде, как оставил отбывая в провинцию. Он пересек кабинет и подошел к окну, откуда открывался изумительный вид на гавань, запруженную кораблями и лодками. На невольничьем судне поднимали якоря, но сейчас Жака интересовало нечто другое. Он спросил:
      - Значит, мадам де Сент-Андре и ее муж до сих пор проживают в тех же комнатах, которые мы отвели им по их приезде? - Он ненадолго приумолк, делая вид, что разглядывает бриг, кровавые-паруса которого отражались в зеленоватой воде гавани, потом заметил: - Что ж, возможно, оно и к лучшему.
      Отойдя от окна, губернатор приблизился к кузену.
      - Я довольно наслышан об этих Сент-Андре, - произнес он, понизив голос. - А вы? Вы ведь беседовали с этим господином, не так ли? Что вы о нем скажете?
      Молитвенно сложа руки, Сент-Обен ответил:
      - Клянусь Богом, мне жаль Фуке, если он посылает нам таких людишек! В тот самый день, когда вы уехали, он прислал ко мне посыльного и пригласил меня. Когда я пришел, то увидел жалкого дряхлого человечка в ночной рубашке, который лежал в постели. Он спросил, когда вы сможете его принять, а я ответил, что вы уехали на несколько дней.
      - А она? Мадам де Сент-Андре? Вы разговаривали с ней?
      Сент-Обен глубоко вздохнул.
      - Избави Боже! Если ее муж это кожа да кости, то в ней сил на троих хватит! Ну и женщина - в минуту превращается в настоящую фурию! Представляю, каково ей приходится с этим старикашкой. Должно быть, готова устроить смотрины всему гарнизону, чтобы подыскать ему на ночь замену. Держу пари, что в постели они не встречаются...
      - Но скажи мне, - нетерпеливо прервал его дю Парке, - она не рассказывала тебе про своего мужа? Не делилась своими горестями? Черт побери, ведь ей же не больше двадцати! Как она терпит такую жизнь?
      - Дело в том, - сказал Сент-Обен, - что она обращается со своим мужем, как с пустым местом, да и вообще ведет себя так, словно она, а не он присланы сюда занять столь высокий пост. А старому гороховому стручку, похоже, это даже нравится - ведь ему совершенно наплевать на нашу колонию, на поселенцев, табак, кофе, сахар, индиго и все прочее.
      Дю Парке улыбнулся.
      - Это мы еще посмотрим, - произнес он. - Кстати говоря, в Форт-Рояле я виделся с капелланом иезуитов и выяснил, что он этого Сент-Андре терпеть не может. И вообще весь остров о них судачит. Не знаю, кому изливала душу мадам де Сент-Андре, но, по ее словам, выходит, что Сент-Андре - ее отец, а не муж! Это, конечно, ерунда, ведь я знаю ее отца, мы когда-то встречались.
      - Ну и дела! - вскричал заинтригованный Сент-Обен. - До моих ушей тоже доносились какие-то слухи, но я отметал их прочь, почитая досужими бреднями. Я не верил, что такое возможно. Посудите сами - люди, ссылаясь на ее слова, уверяют, что ее брак так и не был разрешен.
      - О Господи! - воскликнул дю Парке, не в силах сдержать себя. - Но кому же она могла сказать такое?
      Он принялся мерить шагами комнату, потом вдруг резко остановился и, бросив хмурый взгляд на стол, заваленный бумагами, спросил:
      - Вы сказали, дорогой кузен, что она неоднократно справлялась обо мне?
      - Постоянно. Просто извела всех.
      - А вам известно, чего она хотела?
      - Нетрудно догадаться. Ей все не по нутру: прием - ведь вы лично их не встретили, - пища, солнце, да все, что угодно! Но главное, конечно, ваша столь внезапная и длительная отлучка.
      - А где она сейчас?
      - В своей комнате, наверное.
      - Пожалуйста, приведите ее ко мне.
      Когда Сент-Обен вышел, губернатор уселся за стол. Его ждала гора всевозможных бумаг - петиции, рапорты, прошения, - но дю Парке не замечал их. Все его мысли были прикованы к Марии.
      Кабинет был залит солнечными лучами, в которых весело плясали пылинки. Впервые более чем за целый год дю Парке увидел жизнь в другом свете. Даже окружающие предметы вдруг показались ему родными и приветливыми. Он весь трепетал при одной лишь мысли, что сейчас вновь увидит Марию, женщину, которую он мечтал сделать своей, тогда как она предпочла ему другого. Теперь же, в нем вспыхнула безумная надежда, что все еще удастся поправить, что Мария, его любимая, прекрасная, как сама любовь Мария, снова достанется ему - ему одному!
      Прошло немного времени и Сент-Обен вернулся.
      - Я выполнил вашу просьбу, кузен, - сказал он, - но мадам де Сент-Андре дома не оказалось. Слуга сказал, что мадам пошла на пристань. Она хочет посмотреть, как торгуют рабами.
      Сгорающий от нетерпения Жак, не в силах сдержать досады, в сердцах треснул кулаком по столу.
      - Что ж, - сказал он, - я тоже прогуляюсь на пристань. Если понадобится, осмотрю корабль сам.
      Глава девятая
      НА БОРТУ НЕВОЛЬНИЧЬЕГО СУДНА
      В сопровождении двух офицеров из форта Жак в полном молчании шагал к пристани. Сам не понимая отчего, он с каждой минутой закипал сильнее и сильнее. Может быть, потому, что не застал Марию, когда так о ней размечтался? Но ведь он сам отказался от встречи, когда девушка прибыла на остров.
      Он приказал одному из офицеров договориться о том, чтобы их переправили на борт "Лузансея", а сам в ожидании нетерпеливо мерил шагами пристань и размышлял о Марии. Дю Парке решил, что в данную минуту вовсе не хочет с ней встречаться. Ведь, увидев Марию, он должен будет заговорить с ней, поприветствовать ее, тогда как сам считал, что именно Марии следует сделать первый шаг и объяснить все, что случилось.
      Несколько минут спустя он услышал, как сразу два голоса воскликнули:
      - Господин губернатор!
      Первый голос принадлежал офицеру, возвратившемуся сообщить, что лодка ждет. А вот от второго, женского, внутри у Жака что-то оборвалось.
      Забыв про лодку, он резко развернулся, стараясь скрыть переполнявшие его чувства. И все же, увидев прямо перед собой мадам де Сент-Андре в длинном белоснежном платье, низкий вырез которого открывал изумительные плечи, дю Парке невольно стиснул в кулаки.
      - Господин губернатор, - повторила Мария мягким дружелюбным тоном, вы меня не узнаете? Я мадам де Сент-Андре. Я не могла поверить, что вы не хотите со мной встретиться.
      - Позвольте засвидетельствовать вам мое нижайшее почтение, сударыня, холодно ответил Жак. - Я сожалею, что не смог сделать этого раньше, но пришлось срочно отбыть в Форт-Рояль по неотложному делу. Я вернулся совсем недавно и, даже не успев позавтракать, поспешил сюда, чтобы осмотреть работорговца. Тем не менее, едва вернувшись, я спросил у Сент-Обена, здесь ли вы и могу ли я увидеть вас.
      По улыбке, озарившей ее лицо, дю Парке сразу понял, что Мария, несмотря на все неудобства, причиненные его бегством, больше не питает к нему гнева.
      - Вы хотите взойти на борт невольничьего корабля? - спросила она.
      - Да, я должен его осмотреть. Почти всякий раз после захода в наш порт работорговца, в колонии вспыхивает эпидемия. Я обязан проследить за тем, чтобы были приняты все меры предосторожности. Ни один негр не сойдет на берег, пока я не дам разрешения.
      - Вы можете взять меня с собой? - попросила Мария. - Я давно хочу побывать на невольничьем судне.
      - Это невозможно, мадам! Я уже говорил об эпидемии, но это еще не все - то, что можно увидеть на борту работорговца, никак не предназначено для глаз благородной госпожи.
      Жак заметил, что вокруг уже собираются люди, пытаясь хоть краем уха уловить, о чем они разговаривают; он знал, что не пройдет и дня, как каждый островитянин на свой манер будет обсасывать эту беседу.
      - Уверяю вас, - сказала Мария, - что, готовясь к поездке на Мартинику, я заковала свое сердце в стальную клетку. Теперь я готова вынести любое зрелище.
      - Значит, вы и в самом деле хотите посмотреть на корабль? - развел руками дю Парке. - Что ж, будь по-вашему. Хотя я искренне надеюсь, что увиденное навсегда отобьет у вас охоту когда-либо повторить столь безрассудный поступок!
      Офицеры поджидали их в шлюпке. Пока лодочник налегал на весла, Жак с удивлением поймал себя на мысли, что не испытывает особого волнения после столь долгожданной встречи. Разумеется, Мария выглядела прекрасно. Возникла в ее чертах какая-то особая свежесть, которой не было даже в тот памятный вечер в салоне мадам Бриго, хотя Мария появилась тогда в своем лучшем и наряднейшем платье, украшенная самыми изысканными драгоценностями. И тем не менее, ее красота уже не казалась толь волшебной и завораживающей; Жак даже усомнился, в самом ли деле он столь боялся этой встречи. Должно быть, он просто нафантазировал себе какой-то несуществующий образ. Да, любоваться Марией было вполне приятно, но и только. Буря, поднятая в его сердце, улеглась сама собой, даже без его ведома.
      Мария, сидя на жесткой банке, украдкой разглядывала молодого губернатора. Ей показалось, что он выглядит более мужественным и решительным, чем прежде; зародилось в его облике какое-то почти неуловимое горделивое упрямство, которого прежде не было. Трудно было поверить, что еще час назад она ненавидела его, смертельно обижалась за его столь поспешный отъезд. Теперь же, когда он снова оказался рядом, все ее обиды улетучились.
      Шлюпка уже приближалась к "Лузансею", когда с внезапным порывом ветра со стороны корабля донеслось ужасное зловоние. Лодочник, перестав грести, крепко выругался и обернулся с гримасой отвращения. Дю Парке и офицеры наморщили носы, а Мария поспешно зарылась лицом в надушенный кружевной платочек.
      - Интересно, что за падаль мы там найдем? - произнес губернатор. Надеюсь, у Баярделя и Ле Форта хватило ума не подписать им разрешения на высадку.
      Шлюпку заметили на "Лузансее" и с борта сбросили веревочный трап. Глядя в упор на молодую женщину, Жак произнес:
      - Вы не сможете подняться на борт. Если бы я вспомнил про трап, я бы не позволил брать вас с собой.
      Мария ответила, что по прибытии на Матринику, ей уже пришлось спускаться по веревочному трапу.
      - Подниматься куда тяжелее, - ответил Жак.
      - Посмотрим! Не надейтесь, что, проделав этот путь, я останусь ждать вас в лодке. Я хочу посмотреть и я увижу, что творится на борту невольничьего корабля!
      - Вы об этом пожалеете, - хмуро ответил Жак.
      Лодочник уже разворачивал шлюпку, чтобы пристать к борту "Лузансея". Подняв голову, Жак увидел капитана, который смотрел на них, перегнувшись через фальшборт. Перехватив взгляд дю Парке, он крикнул:
      - Добро пожаловать на борт, господин губернатор!
      - Добрый день, сударь, - откликнулся Жак.
      Один из офицеров повис всей тяжестью на конце веревочного трапа, чтобы удержать его, и обратился к Марии:
      - Что вы решили, мадам? Вы будете подниматься?
      Дю Парке встал.
      - Держите крепче, лейтенант, - приказал он и повернулся к Марии. - Я сам подниму вас на борт. Я понесу вас на руках, но вы должны пообещать мне, что не станете вырываться и сопротивляться.
      С этими словами он протянул к ней руки и Мария послушно позволила поднять и прижать себя, как ребенка. Их лица почти соприкоснулись и прядь волос молодой женщины дурманяще щекотала лоб дю Парке. Нежное выражение ее ореховых глаз в сочетании с теплом и близостью ее тела, манящим изгибом бедер и возбуждающей свежестью юной плоти вскружили голову губернатору.
      Жак поднимался медленно, следя за каждым своим движением, и Марии показалось, что вся она растворилась в нем. Она старалась не мешать ему и закрыла глаза, обхватив Жака рукой за шею. Оба испытывали приятное волнение от столь неожиданной близости. Когда дю Парке поравнялся с фальшбортом, капитан принял Марию из его рук и осторожно опустил на палубу, куда следом за ней спрыгнул и Жак. Капитан, низко поклонившись, представился:
      - Капитан Морен из Руана, к вашим услугам.
      - Мадам де Сент-Андре, - ответил в свою очередь дю Парке. - Супруга господина де Сент-Андре, главного интенданта Американской островной компании на Мартинике. Она выразила желание посетить ваш корабль.
      - Весьма польщен, мадам.
      Капитан явно ощущал себя не в своей тарелке. Зловоние, доносившееся из трюма, казалось, отпугивало даже чаек, которые старательно избегали высоких мачт. Наоборот, вокруг судна воду бороздили зловещие треугольники акульих плавников - эти пожиратели падали сгрудились вокруг невольничьего корабля, словно мухи, слетевшиеся на мед.
      - У меня на борту уже есть двое офицеров из форта, - сказал капитан. Я передал им документы и даже уплатил вперед двухнедельную пошлину за пребывание в гавани, пошлину за высадку и пороховой налог... Кроме того, в соответствии с обычаем, по окончании торгов, господин губернатор, я вручу один процент от выручки лично вам, а еще полпроцента вице-губернатору.
      - Об этом мы позже поговорим, - сухо произнес дю Парке. - Пока вы должны уладить все формальности с посланными мной врачами, судебным исполнителем и интендантом. Сколько всего невольников у вас на борту?
      - Пятьсот восемьдесят семь. Один скончался. Мы выбросили его за борт около часа назад.
      Жак невольно бросил взгляд за борт, где вычерчивали зигзаги акулы, рассчитавшие на очередную лакомую добычу.
      - Ваш корабль находится в ужасном состоянии, - сказал Жак. - По окончании торгов вам придется затопить его на трое приливных суток.
      - Но я потеряю половину такелажа! - вскричал капитан.
      - Меня это не касается. Я не хочу, чтобы на острове разразилась эпидемия. Если вам это не по нраву, идите на Ямайку, на Кубу или на Сент-Винсент. Я слышал, что англичане не столь разборчивы.
      Не дожидаясь ответа, он повернулся и зашагал по направлению к баку и матросскому кубрику. Мария направилась за ним, стараясь не отставать, а следом поплелся капитан.
      Они шли вдоль левого борта и уже поравнялись с батареей, когда Жак увидел около дюжины совершенно голых негритянок.
      - Что они здесь делают? - изумленно спросил он, повернувшись к капитану.
      - Они на сносях, - ухмыльнулся тот, словно речь шла о чем-то совершенно обыденном. - Во время путешествия ими пользовалась вся команда, поэтому - ведь обрюхатили-то их белые люди, - я и велел поместить их отдельно от остальных рабов. Англичане ценят черномазых, которые принесут им детей-мулатов.
      - Вам и здесь заплатят за них ничуть не меньше, - сказал Жак. - По той же самой причине.
      В эту минуту на палубе появились Баярдель и Ле Форт, которые осматривали в трюме закованных в цепи невольников. Подойдя к капитану, Ле Форт сказал:
      - Я бы вам посоветовал как можно быстрее избавиться от вашего груза, если вы не хотите, чтобы мартиникские акулы передохли от обжорства. Если вы не выпустите своих негров на свежий воздух, вскоре от них мало что останется.
      Дю Парке подошел поближе к нагим женщинам, которыми, по словам капитана, пользовалась в пути вся команда. Несчастные неподвижно сидели на корточках; на всех лицах застыло одинаково испуганное выражение. Всех отличала бронзовая кожа, толстые и мясистые губы, приплюснутые носы и высокие скулы. Хотя все лица были похожи, ростом и сложением негритянки заметно отличались.
      Дю Парке с безразличным видом отвернулся от них.
      - Пожалуйста, сегодня же вечером пришлите в форт на подпись все документы, - сказал он и быстро зашагал обратно к веревочному трапу.
      - Как, мы уже уходим? - вскричала Мария. - Мы же еще ничего не видели!
      - Для одного дня этого вполне достаточно, мадам, поверьте мне.
      Перед самым трапом дю Парке подхватил Марию одной рукой, ловко перемахнул через планшир и принялся осторожно спускаться, нащупывая ногой каждую веревочную ступеньку. Все случилось так быстро, что Мария даже не успела возразить. Ни слова не говоря, дю Парке опустил ее в шлюпку. Когда к ним присоединились Баярдель и Ле Форт, лодочник налег на весла и погреб к берегу.
      Глава десятая
      ЖАК И МАРИЯ
      Они все вместе прошли через боковую дверь в форт, пересекли внутренний двор и поднялись по узкой каменной лестнице к коридору, который вел к губернаторским апартаментам.
      За всю дорогу ни один не произнес ни слова. Жак возглавлял шествие, не обращая внимания на своих спутников. Он казался отрешенным и задумчивым, словно Марии рядом с ним и не было. Однако на самом деле все было не так. Жак до сих пор ощущал жаркое прикосновение ее податливого тела, чувствовал прикосновение выбившейся пряди ее волос. Внутри у него все кипело. Тем не менее, обида еще не улеглась и Жак пытался уверить себя, что любовь, которую он питал к девушке весь этот год, угасла. В противном случае, уверял он себя, он бы сейчас оживленно разговаривал с Марией, а не хранил гордое молчание.
      Идя по коридору, Мария ускорила шаг и догнала Жака.
      - Насколько я поняла из вашего разговора с капитаном, - сказала она, торги состоятся завтра. Окажите мне любезность - пригласите меня на них. Я хотела бы прикупить несколько негров в качестве домашней прислуги; мне нужно человека два-три. Потому что, сударь, должна вам сказать: я уже по горло сыта этим фортом и вашими солдатами! Стоит мне открыть дверь, как я натыкаюсь на какого-нибудь шпиона - капитана Баярделя или капитана Сент-Обена. Или, просыпаясь, обнаруживаю, что моя служанка исчезла очередной галантный караульный тоже, видите ли, не может без нее обойтись! Это просто невыносимо, сударь!
      Они уже почти пришли. Жак взялся за ручку двери своего кабинета, но повернулся и в упор посмотрел на Марию. С раскрасневшимися щечками она стояла перед ним, взволнованно теребя в руках надушенный кружевной платочек, который сослужил ей добрую службу во время посещения невольничьего корабля. Жак понял, что Мария разгневана, и в течение нескольких секунд пристально разглядывал ее, не раскрывая рта. В какой-то миг в мозгу у Марии промелькнула мысль, что он вспоминает прошлое и сейчас обрушит на нее град упреков; ее сердце судорожно заколотилось.
      Однако Жак только участливо спросил:
      - Вы уже завтракали? Надеюсь, вам хоть удалось перекусить на скорую руку перед тем, как идти на причал?
      - Я завтракала одна, - ответила Мария. - Господин де Сент-Андре рано утром уехал с одним из ваших офицеров. Я не знаю, где он и когда вернется.
      - Прошу меня простить, но я в последний раз принимал пищу вчера вечером. Сейчас я голоден как волк. - Жак открыл дверь и вошел в кабинет. Заходите, прошу вас.
      Не дожидаясь ответа, он прошагал к своему столу, но, видя, что Мария вошла следом, был вынужден вернуться и закрыть за ней дверь.
      - Садитесь, пожалуйста, - пригласил он.
      Мария уселась в красное кресло, обшитое бархатом, а Жак занял свое привычное место за письменным столом и машинально потянулся к кипе бумаг. В каждом его жесте угадывалась нерешительность.
      Пока губернатор возился с бумагами, Мария получила возможность понаблюдать за ним. От нее не ускользнула ни тонкая ниточка усов, ни чуть наморщенные брови, ни завитой парик, прикрывавший волосы, которыми она в свое время так восторгалась в Дьеппе. Внезапно Мария вспомнила их вторую встречу, под канделябрами в салоне мадам Бриго, и свидание, о котором они уговорились буквально за несколько секунд до жуткой сцены, до сих пор время от времени всплывавшей в памяти - Жак стоит неподвижно, как статуя, зажав в руке правую кисть виконта де Тюрло.
      Нахлынули чувства и Мария с трудом подавила в себе желание вскочить, кинуться к Жаку и обнять его. В итоге, вместо радостного восклицания, готового сорваться с ее уст, Мария испустила тяжелый вздох. Жак, похоже, не слышал. Он отбросил перо, которым водил по строчкам одного из писем, и приподнял голову.
      - Я только что перечитал письмо, в котором месье Фуке возвестил о назначении на должность нового главного интенданта вашего супруга, господина де Сент-Андре. В письме нет ни слова о том, что я должен его встретить или, тем более, поступить в его услужение. Не говорится в нем и о том, что я должен предоставить ему, - а соответственно, и вам, - жилье здесь, в форте. Мне доложили, что в мое отсутствие вы постоянно выражали недовольство то одним, то другим, а только что вы пожаловались мне на поведение моих офицеров. Я прекрасно понимаю, что женщине нелегко приспособиться к условиям солдатского быта, но, надеюсь, вы понимаете, насколько непросто было бы подобрать вам подходящее жилье в городе, который и так уже перенаселен, и в котором имеется всего один плотник.
      С другой стороны, вы пожаловались, что ваша служанка излишне увлечена караульным - этого я, конечно, не потерплю. Или вы остаетесь в форте, но в этом случае ее встречи с караульным должны прекратиться, или вам придется поселиться в другом месте. Здесь, в колонии, все совсем не так, как во Франции. Во Франции можно вести себя так, как заблагорассудится; женщина может переехать жить к мужчине и никто даже слова не скажет. Здесь так нельзя, мадам. Иезуиты наверняка это осудят, а я в свою очередь поддержу их.
      Мария почувствовала, что ее щеки заливаются краской. Она резко вскочила.
      - Я не знала, - резко заявила она, - что вы пригласили меня войти, чтобы поносить и унижать. Вам следовало подождать, пока приедет господин де Сент-Андре.
      - По-моему, сейчас уже поздно ссылаться на отсутствие вашего мужа.
      - А что мне остается делать? Да, я ошиблась. Я почему-то решила, что имею дело с порядочным человеком. Но я надеюсь, что когда вернется господин де Сент-Андре, у вас хватит мужества повторить ему в лицо то, что вы сказали мне.
      Мария круто развернулась и направилась к двери. В тот миг, как она взялась за ручку, дю Парке крикнул:
      - Подождите, мадам! Умоляю вас - всего одну минуту!
      Его голос прозвучал так взволнованно, что на мгновение Мария замерла. Но ее замешательство продолжалось не долго. В следующий миг она решительно произнесла:
      - В другой раз, сударь. Вы не можете сказать мне ничего такого, что не предназачалось бы для ушей господина де Сент-Андре!
      - Послушайте хотя бы одно - это касается лично вас и вряд ли господин де Сент-Андре отнесется к этому так же терпимо, как я.
      Мария остановилась, как вкопанная.
      - Что вы хотите этим сказать?
      - Мне кажется, вам следует знать о том, что говорят островитяне про вас и вашего супруга. Я имею в виду не только колонистов, но и иезуитов.
      Как Мария ни старалась, ей не удалось сдержать охватившего ее любопытства. Неужели против них зреет недовольство? Она неохотно повернулась и посмотрела на губернатора.
      - По ряду причин, которые не имеют никакого отношения к настоящему, произнес он, - я решил сообщить вам нечто важное, и чем раньше, тем лучше для вас. - Мария заметила, что к концу этой фразы его голос задрожал. Потом Жак продолжил: - Когда вы услышите, то поймете, почему для вас лучше держать это в тайне от вашего мужа, если возможно.
      Внезапно Марии показалось, что под ногами у нее разверзлась пропасть. Во рту появилась горечь, а горло так сжалось, что захоти она хоть что-то сказать, то не смогла бы выдавить ни звука.
      Жак с суровой резкостью спросил в лоб:
      - Почему вы заявляете, что господин де Сент-Андре приходится вам отцом?
      Мария остолбенела.
      - Отцом?
      - Да! Похоже, вы сказали это одному из моих офицеров. Теперь люди говорят, что он - то ли отец вам, то ли любовник... но... как бы это сказать? Любовник, не представляющий угрозы для вашей добродетели. В любом случае, любовник ли он вам, отец или муж - по всему острову передают ваши собственные слова о том, что он импотент.
      Губернатор, не переводя дыхания, продолжил:
      - Маловероятно, что господин де Сент-Андре будет очень польщен, когда услышит вашу оценку его мужских достоинств! Вы, мадам, своим неосторожным язычком разрушили и без того довольно жалкую репутацию, которая была у него на этом острове. Как могут люди довериться человеку, который является мужчиной лишь внешне? Если у него не хватает силы даже на то, чтобы исполнить свой супружеский долг, как он может управлять?
      В полном отчаянии Мария выкрикнула:
      - Но я никогда не говорила ничего подобного! Никогда, клянусь! И никому здесь я не могла бы доверить такую тайну.
      - Увы, мне это неизвестно. Но, уверяю вас, если окажется, что офицер солгал, он понесет самое суровое наказание.
      Побледневшая Мария заметно дрожала. Колени ее подгибались. Она с трудом подошла к креслу и бессильно рухнула в него.
      - Все это ложь! - прошептала она.
      - Что именно? - безжалостно спросил Жак. - Утверждение, что господин де Сент-Андре мужчина лишь по внешним признакам, или слух о вашем неосторожном поведении?
      Говоря, он приближался к Марии, словно пытался припереть ее к стенке.
      - Почему вы не отвечаете? Может быть, потому, что чувствуете свою вину?
      - Неужели это вы, Жак? - пробормотала Мария. - Неужели вы способны так говорить со мной? Как же вы должны меня ненавидеть! А вот я, будучи вдали от вас, во Франции, делала все, что в моих силах, чтобы помочь вам, чтобы победить врагов, которые жаждали вашей погибели!
      - Мария! - в голосе Жака прозвучала нежность. - Пожалуйста, расскажите мне обо всем, что случилось. Я должен знать!
      - Но ведь ничего не случилось!
      Лицо Жака снова посуровело. В голосе прозвучало раздражение:
      - Перестаньте! Не могли же люди придумать такое? Вы кому-то проговорились! Расскажите мне, какие у вас отношения с Сент-Андре на самом деле.
      - Вам отлично известно, что он мой муж. Когда вы увидели меня в игорном доме, я уже готовилась к тому, чтобы сочетаться с ним браком!
      - Это я знаю, да. Но он и в самом деле ваш муж?
      - Вы меня мучаете! Чего вы от меня добиваетесь? Как я могу говорить с вами про Сент-Андре, будучи его женой? Просто стыдно! Неужели вы не способны сжалиться надо мной? Клянусь вам, Жак, если бы в тот вечер вы вернулись в салон мадам Бриго, как мы условились, я бы сбежала с вами. Тогда было еще не слишком поздно - мы бы успели. А с другой стороны - к чему нам было бежать? Мы могли остаться вместе, и я бы вышла за вас замуж!
      Жак невесело рассмеялся.
      - Вы восхитительная врунья! - сказал он. - Но, к сожалению для вас, я знаю больше, чем вы думаете. Хотите знать - откуда? Покончив с Тюрло, я был обуреваем одной-единственной мыслью - отыскать вас, чтобы бежать. Я направился в дом вашего отца, надеясь найти вас там. От него я узнал, что вы, отбросив все приличия и пожертвовав своей репутацией, переехали жить к Сент-Андре, который только обещал, что женится на вас. Считайте, что вам еще повезло - ведь он все-таки сдержал слово! А, согласившись жить с ним под одной крышей, вы знали, что он старый и немощный импотент? Если, конечно, он был таким уже тогда!
      Устав от этих мучений, Мария наконец не выдержала.
      - Жак, - всплеснув руками, вскричала она, - я никогда не принадлежала ни Сент-Андре, ни любому другому мужчине!
      - А доказательства? - ощерился Жак, раздираемый страстью и сомнениями.
      - Доказательства? - повторила она озадаченным тоном. - Какие же вам нужны доказательства?
      Дю Парке принялся нервно мерить шагами комнату. Наконец, произнес:
      - Здесь у нас в форте есть врачи. Если то, что вы говорите - правда, они смогут в этом убедиться.
      - Вы предлагаете, чтобы я подверглась осмотру? Этого вы от меня хотите? Неужели вы совсем мне не верите? Господи, как это отвратительно!
      - А что плохого, если вас осмотрит врач? Если вы говорите правду, то зачем отказываться? Профессия врача в том и заключается, чтобы осматривать людей. Для них это самая обычная работа, уверяю вас. Кого бы и где они не осматривали. Не понимаю, почему вы пришли в такой ужас. Я прошу от вас только одного - доказательства ваших слов, и я не вижу другого способа...
      - Я замужняя женщина и у вас нет никаких прав надо мной издеваться, гневно выпалила Мария. - Возможно, вы когда-то меня и любили, но о своем нынешнем ко мне отношении не сказали ни слова. Или вы как губернатор Мартиники отдаете мне приказ, которому я обязана подчиниться? Если так, то какое дело губернатору до того, девственница я или нет?
      - Значит, вы отказываетесь? - процедил дю Парке.
      - А вы подумали о скандале, который разразится, если господин де Сент-Андре узнает об унижении, которому меня подвергли?
      - Я добиваюсь, чтобы вы согласились на осмотр по одной-единственной причине: подписи врача и хирурга на справке, удостоверяющей вашу девственность станет основанием, чтобы расторгнуть ваш брак как несостоявшийся.
      - Вы хотите, чтобы я развелась с господином де Сент-Андре?
      - Неужели вы настолько его любите, что не хотите расторгнуть свой брак?
      - Я его не люблю. Он не значит для меня ровным счетом ничего - Бог тому свидетель. Порой я испытываю к нему такое отвращение, что видеть не могу. Я стараюсь общаться с ним как можно реже и никогда не допускаю в свою комнату. Он от этого страдает, я знаю, но ничего не могу с собой поделать.
      - Хватит говорить об этом человеке! - пылко произнес дю Парке. Мария, вы должны решиться! Вы согласны? Вы даже не представляете, насколько это важно для меня.
      Мария еле слышно прошептала, что согласна.
      - Прекрасно! - кивнул он. - Поскольку вы согласились, я начинаю думать, что вы и впрямь не солгали. Ну, не нужно плакать, посмотрите на меня!
      Он протянул руки, помогая ей встать. Мария, счастливо улыбнувшись, упала в его объятия.
      - Кто бы мог поверить, что я снова встречу вас на Мартинике? пробормотал он. - Я уже думал, что потерял вас навсегда.
      Мария зарылась лицом на его груди, слишком взволнованная, чтобы отвечать. Наконец она сказала:
      - Даже не представляете, каких усилий мне стоило добиться, чтобы Сент-Андре получил это назначение! Жак, вы можете не верить мне, но я и замуж вышла только потому, что узнала от маркиза де Белиля о том, что вас назначили губернатором Мартиники, а как раз тогда и возник слух о том, что туда же могут направить господина де Сент-Андре. Я согласилась выйти за него только потому, что надеялась с его помощью попасть на Мартинику и снова встретить вас!
      Вместо ответа Жак Диэль нагнулся и впился в ее губы жадным долгим поцелуем.
      - Как бы то ни было, вам нельзя больше оставаться жить здесь, - сказал он какое-то время спустя. - Контора главного интенданта может помещаться внутри форта, но такая женщина, как вы, не должна жить среди солдатни. Я попробую подыскать вам подходящее жилье.
      Мария уступила ласкам молодого человека с чисто детской непосредственностью. Она никогда еще не испытывала такой радости, такого взлета души; ей показалось, что жизнь начинается сначала, волшебная и сказочно прекрасная.
      Сердце девушки переполняла нежность. Жак сделался таким мягким и заботливым, что, как ей показалось, мог забыть о врачах, положившись на ее слово. Уж теперь-то он должен был бы поверить в ее девственность и не требовать никаких других доказательств. Увы, Мария заблуждалась, потому что не прошло и нескольких минут, как Жак мрачно произнес:
      - Мария, ты должна вернуться в свою комнату. Врачи уже, наверное, приехали с "Лузансея". Я попрошу их зайти и осмотреть тебя.
      - Тебе это так важно, Жак?
      - Очень важно! В любом случае, ты не должна больше жить с господином де Сент-Андре. Понимаешь, Мария, я воспринимаю его как врага, который вторгся на мою землю и захватил нечто самое для меня дорогое, святыню, принадлежавшую мне всю жизнь. И я собираюсь потребовать, чтобы он вернул то, что принадлежит мне по праву!
      Стоило врачам переступить порог комнаты Марии, как Жака начали терзать сомнения. Сказала ли она правду? Приподнятое настроение уступило место раздражению. Если он сумеет доказать, что брак Марии с господином де Сент-Андре протекал без физической близости, его расторгнут, а главный интендант станет таким посмешищем, что Компания будет вынуждена отозвать его во Францию. Но что покажет осмотр? Жаку потребовалось призвать на помощь всю свою волю, чтобы не помчаться сломя голову в комнату Марии. Его нервы были уже на пределе, когда в дверь осторожно постучали. Он вскочил с кресла и вдруг осознал, что не может сделать ни шагу - ноги отказывались подчиняться.
      Снаружи послышались голоса. Неужели они обсуждают, в какой форме лучше сообщить ему страшную весть?
      - Войдите! - прохрипел он наконец.
      Первым вошел более пожилой и опытный доктор Патен, держа в руке лист бумаги, исписанный крупным витиеватым почерком. Приблизившись, врач почтительно поклонился губернатору. Его коллега-хирург, Филипп Кеснель, вошел следом и тихонько прикрыл дверь. Он также склонился перед дю Парке в низком поклоне. Губернатор стоял за столом прямой как палка, отчаянно пытаясь скрыть свое нетерпение. Он был вынужден заговорить первым:
      - Господа, вы несомненно обратили внимание, что я отослал прочь караульного, стоявшего у моей двери. Надеюсь, никто не видел, как вы выходили из покоев мадам де Сент-Андре. Я также настаиваю на том, чтобы сведения об осмотре, который вы провели по моей просьбе, остались строжайшей тайной.
      - Господин губернатор, сударь, вы можете полностью на нас положиться, - сказал доктор Патен, делая шаг вперед.
      Жак кивнул и коротко спросил:
      - Итак?
      - Можно считать доказанным, что в физическом смысле брак не состоялся.
      Жак, силясь сохранять спокойствие, протянул руку и взял из руки доктора лист бумаги. Как ни старался молодой губернатор, вздоха облегчения сдержать ему не удалось. Теперь, когда гора свалилась с его плеч, можно было приступить к расспросам.
      - Вы абсолютно уверены? - спросил он. - Вы составили официальный отчет? - Он быстро пробежал глазами бумагу. - Да, я вижу вы поставили дату и оба расписались. Прекрасно! Благодарю вас, господа.
      Но врачи не спешили уходить; они переминались с ноги на ногу, словно чего-то выжидая.
      - Благодарю вас, господа! - повторил дю Парке уже нетерпеливо. Надеюсь, вы сообщили мадам де Сент-Андре о результатах осмотра?
      - Разумеется, сударь, - ответил Патен. - Хотя, ее это по понятным причинам не удивило. Хотя мы с моим коллегой, признаться, были немало удивлены.
      Жак метнул на него вопросительный взгляд.
      - Да, - продолжал доктор Патен. - Дело в том, что мадам де Сент-Андре уже больше двадцати лет. Для нас совершенно очевидно, что она нормальная и прекрасно физически развитая женщина. Она замужем и хорошо представляет, что такое страсть и сексуальное влечение, несмотря на то что ее брак, как мы уже говорили, оказался несостоятельным.
      - Что вы хотите сказать? - резко спросил Жак. - Пожалуйста, изъясняйтесь проще.
      Филипп Кеснель пришел на выручку старшему коллеге, явно испытывавшему смущение:
      - Мы имеем в виду следующее, сударь. В физическом смысле мадам девственница. Мы с доктором Патеном подвергли ее самому тщательному осмотру. Мы также выяснили, что хотя господин де Сент-Андре не имел с ней физической близости, он приложил все усилия к тому, чтобы разбудить ее как женщину. Он посвятил ее в таинства любви и мы обнаружили, что мадам необычайно возбудима и обладает исключительно страстной натурой.
      - Мой коллега выразился очень изящно, - похвалил доктор Патен. - Я хочу добавить только одно. Мы изумлены только потому, что мадам де Сент-Андре довольно долго прожила в Париже, где постоянно подвергалась самым сильным и острым соблазнам. И просто поразительно, что она сумела перед ними устоять, несмотря на свою исключительную сексуальность и возбудимость.
      - Иными словами, - заключил дю Парке, - вы считаете, что мадам де Сент-Андре очень предрасположена к любовным ласкам?
      - Совершенно верно, сударь. Настолько предрасположена, что у ее мужа я имею в виду настоящего мужа - должна всегда болеть голова из-за постоянной необходимости утолять ее страсть. Мы оба убеждены, что сексуальные потребности мадам явно превышают возможности обычного мужчины.
      Глава одиннадцатая
      ВОССТАНИЕ РАБОВ
      Солнце над Сен-Пьером стояло в зените, когда Жак вышел из форта и двинулся пешком в сторону гавани.
      Губернатор провел бессонную ночь, ломая голову над тем, как быть дальше. Уже далеко за полночь он услышал, как вернулся де Сент-Андре. Жак на цыпочках подкрался к двери, осторожно приоткрыл ее и увидел, как Сент-Андре, пройдя по коридору, постучал в дверь Марии. Жак даже услышал, как Мария ответила, что слишком устала и не может впустить мужа. Разгневанный Сент-Андре зашагал к своим покоям, а Жак, раздираемый ревностью, вернулся в постель.
      И вот сейчас, стоя на пристани, губернатор махнул лодочнику, который поспешил подгрести к причалу на выдолбленном из цельного ствола дерева челне, которые были широко распространены на Антилах. Несмотря на кажущуюся неповоротливость и неустойчивость, такие челны позволяли островитянам выходить далеко в море даже при сильном волнении. Губернатор забрался в челн и коротко приказал:
      - К "Лузансею"!
      Оказавшись на борту невольничьего корабля, дю Парке сказал капитану:
      - Торги начнутся сегодня утром. Вчера вечером я подписал все бумаги. У пристани уже толпятся люди. Где ваш груз?
      - В основном, в трюме, господин губернатор. Некоторые уже на палубе, но остальных мы будем поднимать по мере выгрузки. За один раз мы не можем перевезти на берег больше десятка. Сами знаете, за ними глаз да глаз нужен.
      - Знаю, - кивнул дю Парке. - Я хотел бы посмотреть на тех, что уже на палубе.
      Перед батареей выстроилось около полусотни негров, закованных в кандалы. Вокруг сгрудились матросы с ведрами, наполненными водой. Они окатывали забортной водой пленников, которые стояли с безучастными лицами, казалось, не замечая ничего вокруг. Другие матросы намазывали маслом тела уже вымытых невольников. Они макали руки в калабаши, наполненные маслом, и быстро растирали закованных негров с ног до головы. После такой процедуры чернокожие невольники блестели в ярких солнечных лучах, как глянцевые.
      Губернатор быстро оглядел пленников. В глазах несчастных застыло смешанное выражение страха, тупой покорности и ненависти, выражение, отличающее покоренных и бессильных. Дю Парке поскреб подбородок и обратился к капитану:
      - Я невысокого мнения о вашем товаре. Я хочу купить пятерых-шестерых рабов, но они должны быть высшего сорта. Лучшие из тех, которые у вас есть.
      - Есть у меня четверо потрясающих парней из Гвинеи, - ответил Морен, и, клянусь Богом, из всех остальных нам удастся подобрать пятого по вашему вкусу.
      - Пусть их приведут! - распорядился Жак.
      Капитан подозвал к себе матроса, который поспешно подбежал, держа в руке длинный кнут из крокодиловой кожи.
      - Спустись вниз и доставь сюда самых свежих и сильных, которых найдешь.
      Ни слова не говоря, матрос повернулся, склонился над открытым люком и начал спускаться по трапу. Капитан с поклоном произнес:
      - Господин губернатор, мне доставит превеликое удовольствие, если вы соблаговолите принять этих негров в дар от меня - если, конечно, они придутся вам по вкусу.
      - Они нужны не мне, - сухо ответил дю Парке. - Я покупаю их в подарок другому лицу, а я привык платить за собственные подарки. Сколько вы за них хотите?
      - Тысячу ливров за голову, - ответил капитан.
      - Хорошо, сударь. Я выдам вам вексель на пять тысяч ливров, а вы пришлете мне пятерых рабов. Я готов взять ваших гвинейцев при условии, что они не покрыты болячками.
      - Можете на меня положиться, господин губернатор.
      В этот миг воздух огласили дикие вопли. Дю Парке круто развернулся. Один из негров, поджидавший своей очереди быть окаченным водой, ухитрился сбросить оковы. Казалось в него вселился дьявол, трудно иначе было объяснить, как ему удалось, обдирая запястья в кровь, вырваться из цепей. Яростно оскалясь, он набросился на матроса, только что забросившего в море ведро на веревке, и принялся душить его.
      Капитан громко свистнул и со всех сторон на выручку высыпали матросы, вооруженные ганшпугами. В ту же минуту Морен резко рванул на себя губернатора со словами:
      - Вы должны укрыться!
      Матрос, подвергшийся нападению, ухитрился вырваться и пятился назад, оставив ведро в руках негра, который размахивал им над головой, как оружием. Охваченный яростью, он удерживал на расстоянии матросов, сбежавшихся по сигналу капитана. Более того, его пример, а также гортанные вопли, похоже, вдохновили других пленников. Во всяком случае, из трюма послышались угрожающие крики, время от времени прерываемые громким, как выстрел, щелчком кнута.
      Крича и размахивая руками, капитан Морен побежал по палубе.
      - Очистите палубу от этих собак! - требовал он. - Побросайте их в трюм! Давайте же, всыпьте им хорошенько! Не бойтесь этих черномазых.
      Но матросы не спешили подступиться к пленникам. Одному смельчаку, который осмелился приблизиться к кучке скованных невольников, так досталось цепью, что он без чувств свалился на палубу, истекая кровью из раны в голове.
      Внезапно к первому освободившемуся из цепей пленнику присоединился второй, который тем же загадочным образом ухитрился сбросить кандалы. Вдвоем они подскочили к борту и титаническими усилиями, удесятеренными яростью, отодрали от планшира несколько тяжелых металлических реек. В руках разьяренных невольников эти рейки являлись грозным оружием. Размахивая увесистыми железяками, оба чернокожих надвигались на матросов, которые испуганно пятились.
      Тем временем, матрос, которому пробили голову, пришел в себя и попытался отползти в сторону, но один из невольников кошкой прыгнул на него, схватил на руки и, прежде чем кто-либо попытался ему помешать, выбросил беднягу за борт, где акулы терпеливо несли свою вахту, как и накануне.
      Кнут в трюме больше не щелкал, но мгновением спустя матрос, которого капитан отправил за невольниками, вылез на палубу. Руки у него были пустые, а вид прерастерянный.
      - Задрайте все люки! - выкрикнул он. - Несколько негров освободились. Они отобрали у меня кнут!
      Схватив недотепу за ворот, капитан встряхнул его и заорал:
      - Освободились, говоришь? Я вам покажу - освободились! - Он отбросил провинившегося матроса в сторону и приказал: - Задраить люки! Десять человек - к котлам! Принесите сюда кипяток! - Затем, повернувшись к Жаку, сказал: - Прошу вас, господин губернатор, отойдите на корму. Мои люди сейчас расправятся с бунтовщиками, которых вы видите на палубе. Как бы вас не ранило.
      Жак не стал спорить и перешел на корму. Уже оттуда он наблюдал, как команда "Лузансея" сражается со взбунтовавшимися рабами. Ухватив еще скованных невольников за концы цепей, матросы пытались тянуть их к трюму, но негры цеплялись за все, что попадало под руку. Вскоре с камбуза подоспели моряки, посланные капитаном за кипятком; они осторожно тащили котелки, из которых валил пар. Впрочем, капитан не спешил отдавать приказ, опасаясь, что столь жестокая мера приведет к порче его драгоценного товара. Он метался туда-сюда, от группы к группе, заламывая руки от мучительной нерешительности.
      Когда капитан в очередной раз пробегал мимо, дю Парке ухватил его за руку.
      - Отправьте посланца в форт, - сказал он. - Пусть пришлют сюда солдат. Бунт нужно подавить сразу же. Если рабы на острове прослышат о нем, нам не сдобровать! Бунт сродни эпидемии; - Вспыхнув, он распространяется, как пламя по пороховой дорожке.
      - Два человека - срочно на берег! - заорал капитан. - Вызовите солдат.
      Подбежал матрос с глазами, почти вылезшими из орбит от страха. Запинаясь, он пролепетал, что в трюме уже почти все пленники вылезли из оков. На люки так жмут, что они вот-вот не выдержат и проломятся. Тут капитан быстро сообразил, что вырвавшуюся на палубу разьяренную толпу ничто уже не остановит. И тем не менее, он еще колебался. Потеря груза, конечно, большой удар, но он не мог идти ни в какое сравнение с катастрофой, которой грозило обернуться восстание. Оно неминуемо привело бы как к гибели пленников, так и к истреблению команды. Да и судно было обречено.
      - Капитан! - крикнул дю Парке. - Черт побери, вы будете действовать? Отдавайте приказ!
      - Лейте кипяток в люки! Трое людей - к трюму!
      Он указал на трех ближайших к нему матросов, которые, подхватив котелки, поспешили к люкам.
      Почти сразу послышались дикие вопли - неграм, прижатым друг к другу, как сельди в бочке, в полной темноте, по колено в нечистотах, было некуда деться от потока льющегося сверху кипятка. Скоро один из матросов, выполнявших приказ капитана, вернулся и сообщил, что в люки больше никто не ломится.
      - Что ж, - процедил Морен, - надеюсь, собаки запомнят этот урок. Теперь придется заковать их заново.
      Палуба была обагрена кровью; кровью матроса, которому пробили голову, кровью от разодранных запястьев, а также от разбитых голов двух негров, по которым прошлись ганшпугами.
      Хотя команда еще не справилась с двумя зачинщиками, остальных рабов удалось согнать в кучу. А тех двоих, если не сдадутся, придется пристрелить, - так решил дю Парке.
      С этой мыслью Жак спустился в крюйт-камеру и вскоре выбрался оттуда с двумя заряженными пистолетами в руках. Какая разница, думал он, потеряет Морен еще пару негров или нет, когда значительная часть груза уже здорово подпорчена. Однако губернатор не успел даже приблизиться к мятежникам, когда один из них, выдернув из кучки рабов молоденькую негритянку, с такой силой рванул ее на себя, что руки ее вырвались из оков, оставив на них лоскутья окровавленной кожи. Огромный негр не мешкая подхватил девушку на руки, высоко поднял, что-то сказал на непонятном языке и швырнул за борт.
      Все случилось так быстро, что оторопевший Жак даже не успел ему помешать. Догадаться, что произошло, было несложно - такие трагедии наблюдались нередко. На Гвинейском берегу этого негра вместе с его женой захватили в плен и насильно подняли на "Лузансей". И вот, чтобы избавить ее от тягот жизни в рабстве, он выбросил женщину голодным акулам.
      Дю Парке подумал было, что теперь негр набросится на него, но тот неожиданно успокоился и, скрестив на широченной груди руки, застыл в выжидательной позе. Должно быть, и сам сообразил, что бунт уже подавлен. Вырвав жену из рук мучителей, огромный негр покорился своей участи и приготовился к жестокой расплате. А вот второй невольник не унимался и продолжал воинственно размахивать металлической трубкой. Один из матросов незаметно подкрался к нему сзади, забрался по вантам и нанес сверху страшный удар ганшпугом по голове. Негр, как подкошенный, замертво свалился на обагренную кровью палубу.
      Тем временем по всему кораблю слышались дикие крики - матросы обрушили град ударов на непокорных негров, немилосердно избивая их длинными кнутами из крокодиловой кожи.
      Все люки, ведущие в трюм, были открыты, и темноту вонючих подпалубных помещений рассекали хлесткие щелчки кнутов и оглашали вопли несчастных рабов, которых еще только что перед этим истязанием ошпаривали кипятком. Невольники вопили что было мочи и молили о пощаде, но озверевшие матросы, которые к тому же мстили за страшную смерть товарища, не унимались. Вновь и вновь щелкали кнуты, вгрызаясь в темнокожие тела, навсегда оставляя шрамы невольникам.
      Теперь, когда за судьбу корабля можно было больше не опасаться, капитан осмелел и приободрился. Указав на огромного негра - зачинщика бунта, - стоявшего в прежней позе возле борта, Морен приказал:
      - Привяжите этого негодяя к мачте и вкатите ему сотню горячих.
      Он произнес "сотню", не удосужившись подумать. Никакой человек не в состоянии вынести подобного наказания. Оно означало неминуемую смерть.
      Сильные руки схватили негра, который даже не пытался сопротивляться, поволокли его к мачте и крепко-накрепко привязали спиной к палубе. Черты его лица, еще совсем недавно перекошенного от ярости, уже совсем разгладились, а в глазах, несколько минут назад налитых свирепой злобой, появилась печаль. Жак, приблизившись к гиганту, пожалел, что не может с ним объясниться. Несмотря на все лишения в пути - ужасную кормежку, тесноту и неимоверную духоту, - невольник выглядел могучим и был отменно сложен.
      Матрос, которому капитан велел взять в руки хлыст и нанести первый десяток ударов, уже замахнулся рукой, когда дю Парке велел ему остановиться. Негр, уже напрягшийся в ожидании первого удара, изумленно оглянулся. Впрочем, увидев губернатора, роскошная одежда которого выдавала человека, занимавшего по меньшей мере такой же ранг, как и капитан, он вряд ли испытал облегчение. Негр на собственном горьком опыте уже убедился, что такие люди куда чаще используют свое высокое положение с жестоким умыслом, нежели в добрых целях. Тем более, что он не мог понять ни слова из того, что говорил губернатор.
      - Развяжите этого человека, - распорядился Жак. - Я покупаю его.
      У Морена даже челюсть отвисла.
      - Вы покупаете его? - выкрикнул он тоном, из которого следовало, что губернатор явно не в своем уме. - Его? Но ведь именно он затеял бунт! Человек, который рискнет его купить, будет жить, как на пороховой бочке! В этого негра просто дьявол вселился!
      - Я же сказал - я его покупаю, - процедил дю Парке. - Прикажите развязать его и передать мне.
      Хотя и не понимая ни единого слова из разговора губернатора с капитаном, негр тем не менее догадался, что по поводу его предстоящего наказания возникли какие-то разногласия. После того как его отвязали от мачты, он снова скрестил на груди руки и смотрел перед собой с холодным и презрительным выражением. Дю Парке поневоле проникся уважением к храброму невольнику.
      - Закуйте его как следует, - велел капитан. - И убедитесь, чтобы кандалы и цепи были достаточно прочными - эта здоровая скотина не должна причинить неприятностей господину губернатору.
      Матросы извлекли откуда-то тяжелые цепи и начали подступаться к могучему невольнику, но Жак жестом остановил их. Он подошел вплотную к негру, вынул из-за пояса пистолет и сначала направил его ствол на бочку, а потом прижал дуло к груди чернокожего. Решив, что раб должен догадаться, что означает этот жест, дю Парке снова заткнул пистолет за кожаный пояс.
      - Оставьте его, - приказал он. - Думаю, он и сам уже смекнул, что при первом же подозрительном движении получит пулю в сердце. - Губернатор повернулся к Морену, который осуждающе качал головой и вообще всем своим видом выказывал неодобрение. - Мне по-прежнему нужны еще четыре раба. Если внизу остались приличные негры, не изрезанные на куски, пришлите их ко мне. Я расплачусь с вами после того, как осмотрю их.
      Дю Парке зашагал к трапу, сопровождаемый по пятам огромным негром, который шагал, гордо подняв голову и не обращая внимания на истекающие кровью запястья. Губернатор кивком приказал невольнику спуститься первым, и тот, ни секунды не колеблясь, проворно соскользнул в поджидавший челн. Жак спустился следом. Усадив темнокожего гиганта между собой и гребцом, чтобы не упускать его из вида, Жак велел лодочнику грести к берегу.
      Когда они добрались до пристани и высадились, вокруг губернатора мигом собралась толпа. Люди каким-то образом догадались, что на борту "Лузансея" что-то случилось, хотя невольничий корабль стоял на якоре слишком далеко от берега и разглядеть, что творилось на корабле, было невозможно. Дю Парке, не отвечая на сыпавшиеся градом вопросы, отмахивался и пробивался вперед, подталкивая перед собой невольника. Дойдя до конца пристани, он жестом показал гиганту, что они направляются к форту.
      Дозорные заметили приближение губернатора и, когда дю Парке с рабом поравнялись с караульной будкой, навстречу вышли солдаты. Дю Парке поручил одному из них отвести негра к Ле Форту, чтобы тот обучил его тому дикому жаргону, на котором чернокожие общались с хозяевами.
      Губернатор уже собрался было повернуться и идти в свои апартаменты, когда заметил, что в его сторону направляется господин де Сент-Андре. Дю Парке без секундного колебания зашагал навстречу главному интенданту.
      По мере приближения друг к другу оба ускоряли шаг. Господин де Сент-Андре не имел никаких оснований любить молодого губернатора. Более того, он до сих пор точил на того зуб за уготованную встречу - надо же, умчался куда-то, даже не дождавшись, пока причалит корабль! Совершенно возмутило Сент-Андре и оскорбительно равнодушное отношение к прибывшим офицеров форта; он даже подозревал, что и здесь не обошлось без происков дю Парке. Жак, со своей стороны, не мог простить главному интенданту брака с Марией.
      Подойдя поближе, вельможи обменялись поклонами, если можно так назвать едва заметные кивки, почти с вызовом. Первым заговорил де Сент-Андре, поздоровавшись с губернатором и приподняв над париком шляпу с огромными полями, разукрашенную пышными перьями и яркими лентами.
      - Добрый день, сударь, - ответил дю Парке, в свою очередь приподнимая шляпу, куда более скромную, чем кичливый головной убор Сент-Андре.
      - Хорошо, что я вас встретил, - произнес Сент-Андре. - Жаль, что нам не довелось увидеться раньше, потому что я привез не только важные известия, но и весьма ответственные поручения от Американской островной компании.
      - Я был бы только счастлив встретить вас, сударь, - нагло соврал Жак. - К сожалению, сложившиеся обстоятельства лишили меня этого удовольствия и мне пришлось поставить интересы колонии выше правил приличия. Я был уверен, что вас примут, как подобает. Надеюсь, все прошло благополучно и вам не на что пожаловаться?
      - Больше всего я хотел встретиться с вами лично, - ответил де Сент-Андре, уклоняясь от прямого ответа на вопрос Жака. - Вы и только вы могли помочь мне справиться со многими трудностями, которые неизбежно возникают всякий раз, когда человек впервые попадает в незнакомую страну... Однако, сударь, - добавил он, усмехнувшись, - мне удалось разрешить их самому. Если все пройдет благополучно, то скоро вы будете избавлены от моего столь назойливого присутствия здесь, в форте.
      - Мне вовсе не кажется, что ваше присутствие можно назвать назойливым.
      - Вчера я целый день разъезжал на лошади по провинции и мне посчастливилось присмотреть подходящую резиденцию, где мы с госпожой де Сент-Андре можем спокойно проживать в удалении от города, не опасаясь приставаний и похабных взглядов солдатни гарнизона.
      Жак был застигнут врасплох.
      - Вы нашли дом? - растерянно спросил он.
      С самодовольной улыбкой главный интендант ответил:
      - Думаю, господин губернатор, что на вашем острове от вас ничего нельзя утаить. Так вот, подъезжая к Морне-Ружу, я оказался во владениях одного из колонистов, господина Драсле, который, узнав, кто я такой, любезно согласился продать мне свой дом и плантации.
      - Понимаю! - с чувством произнес Жак. - Драсле принадлежит к тем поселенцам, которые зарабатывали на жизнь, выращивая сахарный тростник и продавая сахар. Теперь, после того, как руководство Компании запретило торговать сахаром всем, кроме господина Трезеля, ему, как и многим другим грозит неминуемое разорение.
      - Мне ничего об этом не известно, - сварливо ответил Сент-Андре. Однако факт остается фактом - Драсле даже не возразил, когда я предложил ему продать мне свой дом и землю в обмен на концессию, которую я легко устрою ему на острове Мари-Галант. Мне достаточно только послать запрос маркизу де Белилю, и сделка будет надлежащим образом утверждена и оформлена.
      - Я очень рад за вас, - произнес дю Парке. - Вы сказали, что привезли мне какие-то поручения от Компании?
      - Совершенно верно, - ответил главный интендант. - Кстати говоря, оно касается и человека, которого вы упомянули, господина Трезеля. Компания, похоже, обеспокоена тем, насколько соблюдается предоставленная ему монополия. Кажется, я не ошибусь, если скажу, что на ближайшие шесть лет он и только он имеет исключительное право выращивать сахарный тростник, взамен на то, что будет отдавать одну десятую часть дохода Компании.
      Главный интендант уже собрался было продолжить, когда дю Парке самым бесцеремонным образом прервал его:
      - Сударь, я занимался этим вопросом с того самого дня, как прибыл на Мартинику, так что, заверяю вас, я вполне с ним знаком. Более того, я прилагал все силы и средства, чтобы попытаться убедить Компанию разорвать контракт с этим человеком. Трезель ни за что на свете не выполнит своих обязательств. Но самое страшное не это - его монополия неизбежно приведет к разорению других плантаторов, а ведь среди них много людей, прекрасно знающих свое дело. Они были вынуждены вырубить весь сахарный тростник и переключиться на производство табака и индиго. Теперь на Мартинике выращивают столько табака, что он стоит дешевле, чем придорожная трава. Что же касается индиго, то его можно купить куда дешевле на других островах, принадлежащих французской короне, где условия для производства краски лучше, чем здесь. На Мартинике даже нет необходимого оборудования, которое стоит весьма дорого.
      Я уже давно продумал, какие меры надлежит принять, чтобы решить эти вопросы. Руководству Компании нужно только перечитать мои рапорты и внять моим советам, а главное - отменить собственное решение. Время еще есть. С другой стороны, сударь, поскольку вы теперь главный интендант, вопрос этот отныне должен быть адресован не ко мне. Вы будете отвечать за его решение. Власти и сил у вас вполне достаточно.
      - Возможно, - уклончиво промолвил де Сент-Андре, насупив брови. - Тем не менее, я бы с охотой воспользовался вашим советом, поскольку вы осведомлены о положении дел гораздо больше, чем я.
      - Капитан Сент-Обен, мой кузен, с удовольствием предоставит вам все сведения, которыми мы располагаем.
      Главный интендант метнул на губернатора свирепый взгляд, но, не найдя уничтожающего ответа, ограничился только тем, что сказал:
      - Мы с мадам де Сент-Андре завтра же съедем отсюда, сударь! Буду признателен, если вы предоставите мне в помощь несколько человек.
      - Я прослежу, чтобы вам помогли. Кстати, сударь, с вашего позволения я пришлю мадам де Сент-Андре парочку рабов, которых специально для нее приобрел сегодня утром на аукционе. Надеюсь, она удостоит меня честью и примет этот дар в знак моего расположения.
      Лицо Сент-Андре вмиг преобразилось. Пристально вглядевшись в лицо губернатора, старик поневоле призадумался, чем может быть вызван столь щедрый дар госпоже де Сент-Андре? Может быть, он заблуждается, и этот дю Парке вовсе не питает к ним неприязни?
      - Я очень признателен за вашу доброту, - произнес он наконец, - хотя уже давно пришел к выводу, что буду сам выбирать рабов для своего дома.
      На лице Жака промелькнула улыбка.
      - Я не думаю, что мадам де Сент-Андре придутся не по вкусу невольники, которых я отобрал, - сказал он. - С ними нужно только получше обращаться.
      - Сегодня же вечером я передам ей это, - произнес Сент-Андре.
      Губернатор и главный интендант повернулись и зашагали в противоположные стороны.
      Глава двенадцатая
      НЕВОЛЬНИЧЬИ ТОРГИ
      Марию озадачило столь затянувшееся и необъяснимое отсутствие каких бы то ни было известий со стороны Жака. Она уже начала всерьез опасаться, не случилось ли какого-нибудь недоразумения, повлекшего за собой ошибку во врачебном диагнозе при ее осмотре. Это, по меньшей мере, объяснило бы столь странное поведенние губернатора.
      Мария провела все утро в ожидании обещанного Жаком приглашения взять ее с собой на невольничий аукцион. Она, разумеется, даже не подозревала о том, что случилось на борту "Лузансея", и уж тем более не знала о встрече дю Парке с Сент-Андре.
      Последнее терпение Марии иссякло, когда, наконец, в ее дверь постучали. Не помня себя, она кинулась навстречу Жаку, не обращая внимания на служанку Жюли, оторопевшую от столь необычного проявления прыти. Губернатор, также ничуть не смущенный присутствием служанки, страстно заключил Марию в свои объятия и крепко прижал к груди. Жюли поняла, что в ней пока не нуждаются, и удалилась.
      - Жак! - с укоризной в голосе воскликнула Мария. - Я несколько часов прождала, а вы даже не удосужились прислать хоть какую-то весточку!
      - Я был страшно занят, - объяснил дю Парке. - А кроме того, мадам, мне пришлось выслушать вашего любезного супруга. Вам известно, что, по его мнению, этот форт не подходит для того, чтобы вы в нем проживали? Судя по всему, приставания и похабные взгляды солдатни гарнизона идут вам во вред. Такое, во всяком случае, у меня сложилось мнение из нашей беседы. Чтобы избавить вас от столь тяжких испытаний, он приобрел для вас поместье в провинции.
      - Что? - вскричала Мария. - Он хочет увезти меня из форта? Как он посмел! Надеюсь, вы этого не допустите?
      Жак лукаво улыбнулся, словно находил забавной эту вспышку негодования.
      - А почему бы и нет? - спросил он. - Разве у вашего мужа меньше власти, чем у меня? И разве он не обладает законными правами на вас, состоя с вами в официальном браке, в то время как я лишен любых прав?
      - Неужели мы снова будем разлучены?
      - Похоже, да, - спокойно ответил Жак с кажущимся безразличием.
      Лицо Марии заалело от гнева.
      - Значит, вам все равно! - воскликнула она. - Я вам безразлична! Вы уже забыли, что наговорили мне еще вчера? Выходит, все это неправда, и вам на самом деле наплевать, что мы расстанемся? Тогда почему - Боже мой, почему вы заставили меня подвергнуться этому унизительному осмотру, хотя знали, как он мне отвратителен?
      Вместо ответа Жак снова привлек ее к себе. Так велика была страсть к нему Марии и столь обезоруживающе и ласково он улыбался, что она, не в силах устоять, прильнула к нему и их уста слились в жарком поцелуе.
      - Мария! - сказал он наконец уже вполне серьезно. - Неужели ты не понимаешь, что я больше никому и никогда не позволю разлучить нас? Мы снова обрели друг друга, а, значит, так было угодно всемогущему Господу, который вершит наши судьбы. Ничто, кроме моей смерти, больше не разлучит нас.
      Мария услышала именно тот ответ, которого так долго и так нетерпеливо ждала. Ничто во всем мире больше не значило для нее ровным счетом ничего ничто, кроме Жака! Даже войди сейчас в комнату ее законный супруг, она не попыталась бы высвободиться из пылких объятий молодого губернатора. А он жадно покрывал поцелуями ее губы, шею, грудь... Мария с превеликим трудом обрела дыхание и заставила себя задать столь мучивший ее вопрос:
      - Жак, неужели ты способен терпеть, что я продолжаю жить под одной крышей с этим мерзким Сент-Андре?
      - Увы! - вздохнул он. - Тут я совершенно бессилен... Пока.
      - Но ведь я принадлежу тебе, Жак! Я хочу быть твоей и только твоей!
      - К сожалению, - твердо произнес дю Парке, - твой муж, Мария, по-прежнему обладает всеми законными правами на тебя. Однако благодаря справке, подписанной обоими врачами, я теперь надеюсь, что смогу убедить капеллана иезуитов в необходимости расторгунть ваш брак как несостоявшийся. Надеюсь, что мне это удастся, но я могу и потерпеть неудачу. А пока... пока я бессилен.
      - Но разве это не мучает тебя? - спросила Мария с простодушием, которое тронуло Жака до глубины души. - Разве не мучительно тебе знать, что этот человек постоянно находится возле меня, живет со мной под одной крышей?
      Дю Парке нежно улыбнулся.
      - Милая моя, если верить донесению врачей, у меня нет ни малейших оснований ревновать тебя к твоему дражайшему супругу.
      И он снова улыбнулся, так заразительно, что Мария тоже не смогла сдержать улыбку.
      - Хорошо, - вздохнула она, - давай забудем про Сент-Андре и поговорим о нас с тобой! Ты обещал сводить меня на невольничьи торги.
      - Ничего я не обещал! - возразил дю Парке. - Впрочем, раз ты уж так рвешься на этот аукцион, я могу сопроводить тебя туда. Только при одном условии...
      - Каком?
      - Что ты не станешь покупать ни одного из рабов, которые будут там продаваться. Сегодня утром мне довелось рассмотреть их вблизи, и я уверяю тебя: их внешность совершенно обманчива.
      - Но я не могу дать тебе такого обещания!
      - Кстати говоря, сегодня же утром я приобрел для тебя нескольких негров. Они наверняка пригодятся господину интенданту в его новом доме. Вечером распоряжусь, чтобы их немедленно доставили к вам. Твоему муженьку я уже рассказал об этом.
      - Вот как? И как он это воспринял? - изумленно спросила Мария.
      - Он сказал, что сегодня же вечером передаст тебе эту новость.
      - То есть, он принял это как нечто само самой разумеющееся?
      - Думаю, что он был польщен. Я сказал, что это подарок в знак моего расположения к его супруге.
      На какое-то мгновение Мария казалась озабоченной - она невольно заподозрила, не укрывается ли какой-то умысел за внешней беззаботностью Сент-Андре. Но уже в следующий миг она выбросила все мысли о своем муже из головы - ее переполняли чувства любви и благодарности к Жаку.
      - О, Жак, я даже не знаю, как отблагодарить тебя! - воскликнула она. Я так давно мечтала о собственных рабах! Иметь рядом с собой беспрекословно повинующихся слуг - как это замечательно!
      Жак заглянул в ее глаза, увлажненные и искрящиеся от чувства и радости. Видя, как рада Мария, он буквально не чуял под собой ног от счастья.
      - Я - твой раб, Мария. У тебя никогда не будет более преданного слуги, - сказал он с нежностью.
      Девушка устремила на него влюбленный взгляд. Жак вздохнул и неохотно выпустил ее из своих объятий.
      - Только тебе придется обращаться со мной так же бережно... - произнес он. - Я забыл тебе сказать, Мария, что этих невольников только сейчас доставили в колонию. Еще два месяца назад они были свободными людьми, а теперь их заковали в кандалы. Неволя не красит человека - тебе придется держаться с ними начеку. Особенно с одним из них, который сегодня устроил настоящий бунт на палубе "Лузансея". Это, конечно, не означает, что он и впрямь настолько опасен - просто он не вынес, что его разлучают с женой, и решил лучше убить ее, чем смириться с такой утратой. Ничего, со временем забудет. Как бы то ни было, ты должна быть с ним помягче.
      Мария едва слышала, что говорил ей Жак. Она думала только о нем - он, Жак, любит ее! Мария с трудом сдерживалась, чтобы не пуститься в пляс и не запеть от счастья.
      - Ну что, пойдем? - предложил Жак. - Я предлагаю поехать верхом, чтобы отправиться потом на конную прогулку. Я знаю одного поселенца неподалеку от Морне-Ружа, который угостит нас завтраком.
      Когда они подъехали, торги были уже в разгаре. Возле пристани собралась огромная толпа, хотя, сказать по правде, большинство пришло не столько поглазеть на рабов, сколько полюбоваться нарядами жен колонистов.
      Многие плантаторы прибывали целыми семьями. Мужчины, пользуясь торжественным случаем, нацепили золоченые шпоры и широкополые панамы. Некоторые из них принадлежили к знатнейшим фамилиям Франции, таким как Бернар де Лонгвиль, дю Пати, Анжелен де Лустро и Го де Рейи; другие - к не столь знатным, но уже прославившимся - Сен-Марк, Арманьяк, Салиньяк.
      Почти все женщины, как и их мужья, приехали верхом; лишь некоторые прикатили в повозках. Добираться зачастую приходилось столь узкими и неудобными тропами, что и повозки делались узкими и неудобными. На передках восседали негры в необычных ливреях, сшитых из хозяйских обносков, которые были разукрашены самодельными галунами - вид у всех кучеров неизменно был горделивый и важный.
      Некоторые плантаторы прихватили с собой и другую прислугу. В колонии считалось хорошим тоном демонстрировать другим богатство и процветание; добиться такого впечатления было очень просто, приведя с собой побольше рабов.
      Не относясь к родовитому сословию, к которому отчаянно стремились, выходцы из среднего класса украшали сюртуки и жилеты тяжелыми золотыми цепями. Среди их жен процветали ревность и зависть. Женщины жадно вглядывались в платья соперниц и отчаянно злословили, благо заняться им пока мужья участвовали в торгах, - было все равно нечем.
      Невольников построили рядами по десять человек. Детей отделили от взрослых, а женщин - от мужчин. Все были закованы в цепи. Невидящими глазами они смотрели в толпу, сгрудившуюся вокруг деревянного помоста, сколоченного возле пристани.
      Приморская площадь выглядела по-праздничному. Солнце, стоявшее уже почти в зените, припекало со столь неимоверной силой, что креолы пораскрывали белоснежные зонтики. Под палящими лучами шелковые платья женщин весело сверкали и переливались, расцвечивая площадь яркими и радужными красками.
      Поскольку во всех тавернах с самого утра подавали ром, настроение у мужчин было уже приподнятое. Плантаторы из Морн-Желя хлопали по спинам колонистов из Морне-Ружа. Поселенцы из долины Сен-Дени перебрасывались веселыми репликами с жителями Морн-Фюме.
      Плантаторов из более удаленных уголков, таких как Ажупа-Буийон или Лоррен, было легко опознать по запыленным после долгой дороги костюмам. Они дольше остальных засиживались в тавернах - уж слишком редко им удавалось вырваться в город, чтобы напиться без помех.
      Губернатора в лицо знали далеко не все, а некоторые женщины, увидев рядом с ним мадам де Сент-Андре, и не зная, кто она такая, тем не менее тут же прониклись ненавистью к прелестной молодой женщине, к тому же разодетой в прекрасное парижское платье. Кроме того, при виде столь красивого кавалера рядом с ней, в их сердцах тут же вспыхивала жгучая ревность.
      Мария, более чувствительная к колкостям, чем Жак, услышала немало громких обидных возгласов и злобных выпадов, предназначавшихся ее ушам. Ее передернуло, когда одна из женщин, мимо которой они с Жаком проезжали, громко выкрикнула:
      - Вы только посмотрите на эту потаскуху! Содрать бы с нее эти тряпки и выставить на торг вместе с этими голыми черномазыми!
      Мария метнула на обидчицу оскорбленный взгляд. Она не знала, что перед ней не кто иная, как вдова Жозефина Бабен, любовница Ива Ле Форта. Впрочем, Мария все равно не смогла бы понять, почему эта женщина не взлюбила ее с первого же взгляда.
      Жак, успевший отъехать вперед, поджидал ее у помоста, на котором осматривали, ощупывали и обсуждали темнокожих невольников. Несмотря на то, что большинство рабов было в довольно плачевном состоянии, губернатор заметил, что от покупателей отбоя нет.
      Когда Мария поравнялась с ним, он сказал:
      - Ну, вот ты и повидала все сливки нашего общества. Что теперь хочешь остаться здесь или прогуляемся верхом в Морн-Руж?
      - Я вся в твоем распоряжении, Жак, - ответила Мария. - Твое предложение позавтракать вместе с плантатором привлекает меня. Я с радостью поеду.
      Мало кто из людей узнал бы губернатора, когда тот скакал бок о бок с Марией. Обычно он выглядел озабоченным и даже угрюмым, любовь же преобразила его.
      Словно влюбленные ребятишки, неслись они вперед, пришпоривая резвых лошадей. Им не нужно было даже разговаривать, чтобы выразить свою любовь. Время от времени они кидали друг на друга жадные, влюбленные взгляды и продолжали свой путь, довольные и счастливые.
      Вскоре они обнаружили, что почва под копытами лошадей изменилась. Теперь, куда ни кинь взгляд, повсюду виднелся сероватый пепел, которого Марии никогда еще прежде видеть не приходилось. Дю Парке указал направо и пояснил, что высокая гора в отдалении это вулкан. Хотя называли его Мон-Пеле - "лысая гора", - большая часть горы была укутана лесами. Там долго находили прибежище карибы, надеявшиеся, что на склонах вулкана, который они сами называли "Огнедышащей горой", колонизаторы оставят их в покое.
      Мария спросила, далеко ли еще ехать до плантации, о которой говорил Жак.
      - Примерно четверть часа, - ответил Жак. - Его фамилия Драсле, что, впрочем, вряд ли тебе о чем-нибудь говорит. Правда, уже сегодня вечером или завтра утром ты услышишь о нем от своего муженька, господина де Сент-Андре. Мне просто захотелось первым показать тебе дом, который он выбрал для вашего проживания. Ведь именно на владениях господина де Драсле... - тон Жака вдруг сделался насмешливым, - остановил свой выбор месье де Сент-Андре.
      - Что? - выкрикнула Мария, застигнутая врасплох. - Тебе известно, что мой муж вел переговоры с этим господином, и ты несмотря на это привез меня сюда? Разве ты не боишься, что господин Драсле расскажет ему о нашем посещении?
      Жак ответил не сразу, но лицо его посерьезнело.
      - Мария, - сказал он наконец, - скоро ты сама убедишься, насколько велика поддержка, которой пользуюсь я среди жителей этого острова. Я все свои силы отдаю на благо Мартинике, и на мое счастье люди научились ценить мои усилия. Друзья у меня здесь повсюду, от самого севера до южного мыса, от запада до востока; даже индейцы карибы, среди которых верность не в чести, ни разу не предавали меня. Стоит мне захотеть, я мог бы стереть господина де Сент-Андре в порошок. Мне достаточно только сказать слово, чтобы подать сигнал. Однако, поступи я так, я бы проявил неповинование королю, тогда как для меня король олицетворяет все святое. Поэтому в борьбе против господина де Сент-Андре я воспользуюсь только законными средствами.
      - Ты хочешь сказать, Жак, что даже ради меня, ради того, чтовы завладеть мной, ты не согласишься, как ты выразился "стереть его в порошок"?
      - Безусловно, мадам. Служба нашему королю для меня превыше всего.
      - И ты не сделаешь этого даже ради меня? - не унималась Мария. Будешь продолжать видеть в господине де Сент-Андре только вассала Его Величества?
      Огорченная Мария пришпорила своего коня и ускакала вперед. Жак легко нагнал ее и ухватил сзади за луку седла.
      - Мария, - мягко сказал он, - мы с тобой не вполне понимаем друг друга.
      Мария была настолько обижена, что даже не смотрела на Жака. Уж слишком внезапной была смена его настроения. Она оглядывалась по сторонам, любуясь роскошными пушницами с огромными цветами. Дикие циннии росли плотно, как живые изгороди, рядом с древовидными папоротниками, кончики которых загибались, как завитки епископской митры. Высоченные бамбуки со стволами толщиной в ногу крепкого мужчины стояли, понурив развесистые кроны. Красота была необыкновенная, но Мария даже не могла оценить ее по достоинству. Ее заранее угнетали возможные слова Жака. Что он скажет? Неужели поведает какую-то тайну, нечто такое, что помешает им любить друг друга и быть рядом? Слезы заволокли ее глаза и Мария заморгала, пытаясь смахнуть их.
      - Пожалуйста, Жак, - взмолилась она, не выдержав его молчания, - скажи мне, о чем ты думаешь. Почему ты считаешь, что мы не понимаем друг друга?
      - Это не совсем так, - медленно ответил дю Парке. - Я уверен, что мы отлично способны понять друг друга. Мне снился сон, Мария. Мне снилось, что мы гуляем с тобой рука об руку. А потом едем бок о бок на лошадях по огромной равнине, ну точь-в-точь как сейчас. Но ты была не просто моей спутницей, ты была равной мне. Ты понимаешь?
      Жак замолчал и вопросительно посмотрел на Марию. Вид у девушки был такой озадаченный, что было совершенно ясно - она его не поняла.
      - Нет, - ответил он сам. - Как ты можешь меня понять? Ты же не знаешь о том, что творится на острове, даже не подозреваешь об интригах, которые здесь плетут. Я же убедился, что при моем желании вся Мартиника может принадлежать мне. Колонисты думают так же, как я, видят вещи моими глазами. Американская островная компания? Я бросил ей перчатку! Я использую свою власть, как считаю нужным, и я нисколько не боюсь проявить свою независимость перед месье Фуке и его директорами.
      Когда Жак произнес эту фразу, выражение лица Марии могло бы кое-что ему подсказать, но он был слишком увлечен своими рассуждениями, и ничего не заметил. Однако, словно что-то почувствовав, он вдруг сам ответил на ее мысли:
      - Я отдаю себе отчет, что маркизу де Белилю мое поведение может прийтись не по вкусу. Но это неважно, ведь я уверен в своей правоте. Рано или поздно они поймут, что я поступал правильно, и тогда воздадут мне по заслугам. Им не удастся от меня избавиться, что бы некоторые не думали на этот счет. Пусть не питают иллюзий. Я их не боюсь! Я сильнее своих врагов и я всегда сумею с ними справиться!
      Его уверенность, пыл и вера в свои силы передались девушке, которая, не в силах сдержаться, воскликнула:
      - О, Жак, я ни на секунду не сомневалась в тебе! Я знаю, чего ты стоишь, и представляю, на какие подвиги ты способен!
      - Так ты считаешь, что сможешь соединить свою судьбу с моей? - спросил Жак, внезапно посерьезнев.
      - Жак, - ответила Мария, - разве ты не сам несколько минут назад сказал, что так угодно Господу, который вершит наши судьбы?
      Губернатор Мартиники поднял глаза и посмотрел на верхушку Мон-Пеле. Мария, не сводившая с него глаз, вдруг каким-то непонятным образом осознала, что сейчас Жак поделится с ней своим планом, зародившимся в его голове совсем недавно, и к которому она имеет самое непосредственное отношение.
      - Мария, - торжественно начал он, - когда я приехал на Мартинику, я был сам не свой. Я окружил себя разными людьми, причем такими, которые являлись друг для друга полными противоположностями. Взять, например, Ле Форта. Он настолько мне предан, что я могу просить его о чем угодно - ради меня он пойдет даже на преступление. Потом я послал за своим кузеном, Сент-Обеном. Он тоже совершенно мне предан, а к тому же умен и честен. Затем появился Ля Пьерьер; он, я знаю, обожает меня, но ему не достает решительности. Мне же остро не достает надежного тыла, человека, который поощрял бы меня в моих стремлениях по отношению к Мартинике, помогал реализовывать мои планы, поддерживал бы меня. Как ты считаешь, могла бы ты стать таким человеком?
      Мария повернулась к нему, вся дрожа. Теперь, подумала она, он будет связан с ней на всю оставшуюся жизнь. Без нее он ничего не сделает, не примет ни одного решения, более того, все - сам Жак, Мартиника, соседние острова - будет впредь зависеть только от нее. Жак просит ее стать его двойником, а фактически им самим. Он предлагает ей партнерство, об истинной стоимости и смысле которого она еще может пока только догадываться, но это партнерство, которое она обязана принять, хотя и не в состоянии пока оценить всех последствий такого решения.
      Наконец, она сказала:
      - Я твоя, Жак. Я всецело принадлежу тебе и ты можешь мною распоряжаться.
      - Тогда, Мария, - торжественно провозгласил дю Парке, - раз ты вверяешь свою судьбу в мои руки и соглашаешься помогать мне своими советами, чутьем и делами - иными словами, соглашаешься стать моим вторым "я", - я клянусь тебе: мы свершим великие деяния!
      Мария уставилась на него с восхищением, смешанным с изумлением.
      После минутного молчания Жак продолжил:
      - По сравнению с тем, что мы с тобой сотворим, господин де Сент-Андре слишком ничтожен, чтобы о нем вспоминать. Мы можем смело выкинуть его из головы.
      Жак был полностью увлечен мечтаниями, о которых Мария пока ничего не знала, но все ее сомнения окончательно рассеялись. Она сказала себе, что их любовь и безграничная вера друг в друга придаст им такие силы, что вместе они любые горы свернут. До тех пор, пока будут вместе.
      Какое-то время они ехали молча, пока в отдалении между деревьями не показалась крыша большого дома. Тогда Жак повернулся к Марии и сказал:
      - Сегодня ты впервые почувствуешь вкус того, что я собираюсь сделать с твоей помощью. Это будет только начало, но остальное не заставит себя долго ждать. Верь мне, Мария, я не подведу.
      Выбравшись на высокое ровное плато, путешественники увидели целое море кактусов, юкки и алоэ, над которыми возвышались пышные бугенвилии, окружавшие поместье плантатора.
      Когда лошади вынесли Жака и Марию на широкую аллею, обсаженную кокосовыми и финиковыми пальмами и ведущую прямо к главной усадьбе, ноздри всадников защекотал дразнящий аромат готовящейся пищи, еще больше разжигая и без того разгоревшийся аппетит.
      - Дорогая моя, - произнес Жак, - надеюсь здесь тебе не придется скучать. Из-за нашего приезда любезный господин Драсле не поехал на праздник в Сен-Пьер, но я уверен, что, едва увидев тебя, он тут же перестанет жалеть об упущенном веселье.
      Они не проехали и половины аллеи, когда навстречу вышли три негра, которых выслал радушный хозяин. Невольники взяли лошадей под уздцы и повели к парадному входа особняка, который господин де Сент-Андре недавно выбрал в качестве своей будущей резиденции.
      Особняк был выстроен из камня - редкое явление для Мартиники, так как камня здесь недоставало. Когда господин Драсле впервые высадился на острове, он сразу задался целью отстроить себе каменный особняк и, будучи довольно богат, сумел достичь поставленной цели еще до того, как принялся возделывать землю.
      Драсле вышел навстречу гостям, улыбаясь во весь рот и растопырив руки.
      - Рад вас приветствовать, - произнес он. - Это высокая честь для моей скромной обители, но я уверен, что вы не пожалеете о своем приезде.
      Драсле резко оттолкнул негра, державшего лошадь мадам де Сент-Андре, и помог Марии спешиться. Девушка оперлась ногой о подставленную им ладонь, извлекла из стремени вторую ногу и Драсле подхватил ее за талию и осторожно опустил на землю, прежде чем Жак успел соскочить со своей лошади.
      Особняк, стоявший перед бамбуковой рощей, был целиком выстроен из камня и окружен деревянной террасой. Через открытые окна был виден огромный обеденный стол, густо уставленный посудой и бутылками.
      - Ну что ж, мой дорогой Драсле, - сказал Жак, - я слышал, что вы решили продать свой дом. Неужели вам совсем не жалко расставаться с ним?
      Плантатор поморщился и пожал плечами.
      - Увы, - произнес он, - на Мартинике дальнейшая жизнь стала невозможной. В моем возрасте думают о том, как собрать урожай, а не о том, как сажать. А политика Компании вынуждает плантаторов жать под корень едва проклюнувшиеся ростки. Вот почему я считаю предложение господина интенданта неслыханной удачей. Само Провидение прислало его. Я продаю ему дом и землю в обмен на концессию для себя на острове Мари-Галант, куда пока не распространилось могущество Компании.
      - Я желаю вам всяческих успехов, Драсле. Вы этого заслужили, - сказал губернатор и повернулся к Марии. - Мадам, мой друг Драсле сейчас покажет вам дом, в котором вы собираетесь жить.
      Они вошли в особняк и Драсле повел их через длинную анфиладу комнат. Все комнаты были просторные, но обставлены довольно просто, по колониальной моде. Драсле подчеркнул, что каменные дома не только прочнее и устойчивее деревянных, но и гораздо лучше защищают от солнца. Мария блаженно улыбалась. Хотя этот дом не шел ни в какое сравнение с роскошью и удобствами дворца, в котором она жила в Париже, она была уверена, что рядом с Жаком будет здесь счастлива. Она даже думать забыла о своем престарелом муже.
      Наконец они вернулись в столовую и уселись за обеденный стол. Драсле тут же наполнил бокалы напитком из рома, красного вина и пупавки с лимоном и сахаром. Это был излюбленный на острове пунш, приготовляемый по традиционному английскому рецепту. Плантатор приготовил также салат "пальметто" из тонко нарезанных зеленых почек пальмы сабаль - кушанье напоминало по внешнему виду кучку толстых белых червей. Преодолев начальное отвращение, Мария попробовала и, проглотив первый кусочек, пришла в такой восторг, что мигом опустошила тарелку.
      Прежде чем подали следующее блюдо, Драсле извинился за то, что не успел подготовить более обильное угощение, поскольку капитан Сент-Обен слишком поздно поставил его в известность об их предстоящем приезде. Однако очень скоро в искренности его слов заставили усомниться два чернокожих невольника, которые, расчистив место посреди стола, водрузили перед владельцем дома огромный черепаший панцырь. Драсле, вооружившись длинным ножом отделил от панцыря крышку, снял ее, и глазам изумленной Марии открылся нежнейший розовый паштет.
      - Это одно из местных лакомств, - сказал Драсле, с улыбкой глядя на Марию. - Искусству его приготовления нас научили карибы. От панцыря отрезается нижний щит, мясо извлекают, готовят, потом снова помещают в панцырь, а щит используется как крышка.
      Когда трапеза подошла к концу, Жак попросил гостеприимного хозяина выйти с ним наружу. Мужчины вышли на террасу, где нежились в ласковых солнечных лучах серые и зеленые ящерицы, подстерегая добычу - неосторожных насекомых, которых хватали с молниеносной быстротой. Указав на склон горы, густо заросшей зелеными кронами, Жак спросил:
      - А что, дорогой Драсле, вся эта земля тоже принадлежит вам?
      Плантатор кивнул.
      - Она включена в контракт, который вы собираетесь заключить с Главным интендантом?
      - Пока мы говорили только о самом доме и прилекающих постройках. Землю, о которой вы говорите, еще не возделывали, и я сомневаюсь, чтобы на ней удалось хоть что-нибудь вырастить. Там повсюду разбросаны огромные валуны, которые нужно убрать.
      - Что ж, - произнес Жак, - я бы хотел приобрести ее Драсле. Сколько вы за нее хотите?
      - Вы ничего не сможете с ней сделать, господин губернатор. Эта земля стерильна.
      - У меня на нее свои планы. Сейчас мы съездим туда с мадам де Сент-Андре и осмотрим окрестности, но я хотел бы подписать купчую возможно быстрее. Вы сможете приехать завтра в форт?
      - Я в вашем распоряжении, сударь, - поклонился плантатор.
      Солнце немилосердно припекало. Вот уже больше получаса Жак и Мария молча тряслись на взмокших лошадях по одуряющей жаре, направляясь к склону горы, на который дю Парке указывал в беседе с Драсле. Растительность была буйная. Огромные пушницы возносились высоченными стволами до неба; из-за величины листьев Мария даже приняла их за бананы. Каждое растение было увенчано большущим ярко-алым цветком. Повсюду между бамбуковыми зарослями и каскадами лиан, среди толстых стеблей древовидных папоротников и бамий, со всех сторон зелень расцвечивали другие цветы самых невероятных красок и форм.
      - Дальше мы уже не проедем, - сказал Жак, останавливая лошадь и спрыгивая на землю. - Извини, что подвергаю тебя таким испытаниям, но, мне кажется, узнав причину нашего приезда, ты не пожалеешь.
      Мария подозревала, что Жак что-то задумал, но, видя, что он не спешит посвятить ее в свои планы, только улыбнулась и промолчала. Жак помог ей спешиться, а потом привязал лошадей к дереву.
      Тропический лес, подступивший со всех сторон, казался девушке совершенно непроходимым. Как она ни старалась сдержать себя, ей стало страшно. Особенно пугали змеи, которых, как ей рассказывали, сюда завезли карибы и арауоки. Но дю Парке поспешил развеять ее опасения, заверив, что на Мартинике змеи не водятся, а любые завезенные гады уже давно передохли.
      Губернатору удалось разыскать едва заметную тропку, которая вела к вершине горы; должно быть, ее проложили какие-то животные, чтобы добираться из своих логов к водопою.
      Пробираясь вверх по тропе, Жак вел за собой Марию, ни на секунду не выпуская ее руки, чтобы девушка не споткнулась о какое-нибудь невидимое препятствие. Тишину нарушали только крики потревоженных пташек. Несмотря на удушливый зной, здесь, под пологом тропического леса стояла приятная прохлада. Отсюда лысая вершина горы, казалось, была окутана полупрозрачной дымкой. Взбираться на самую вершину путешественники не стали, а остановились на широком и ровном каменистом плато, откуда открывался изумительный вид на поместье Драсле и дом, который замыслил приобрести господин де Сент-Андре.
      Стоя позади Марии, Жак обвил ее руками и тесно прижал к себе. Мария затрепетала.
      - Надеюсь, восхождение тебя не слишком утомило? - осведомился Жак.
      - Совсем нет, - ответила девушка. Однако, переведя взгляд на свои туфельки, она увидела, что карабканье по горной тропе не прошло для них даром - в нескольких местах материя была надорвана и торчала лохмотьями. Мария шаловливо рассмеялась.
      - Интересно, что подумает господин де Сент-Андре, когда увидит их? весело спросила она.
      - Пойдем, Мария, - тихо позвал Жак.
      Он увлек ее в тень и усадил на траву. Над ними высилась развесистая сейба, увитая лианами.
      - Тебе лучше передохнуть, потому что скоро мы пустимся в обратный путь... Очень скоро, - продолжил он после непродолжительного молчания, взбираться сюда станет совсем просто. По дороге, которую я построю, смогут проезжать даже экипажи. Видишь, Мария, здесь мы вознеслись над Сен-Пьером, словно сидим в орлином гнезде. Отсюда мы можем за всем наблюдать и защищать тех, кто живет внизу. Тебе не кажется, что находясь здесь, ты превратилась в настоящую владычицу острова?
      Девушка улыбнулась.
      - Здесь, - продолжил Жак, - я выстрою дворец, нечто вроде феодального замка, откуда ты будешь обозревать свои владения. Ты ненадолго задержишься в доме господина Драсле, обещаю тебе, Мария.
      Он принялся расхаживать взад-вперед, оживленно жестикулируя и описывая дворец, который собирался отстроить в недалеком будущем.
      - Здесь будет караульная вышка, а там... вон там - часовня. За ней помещения для прислуги. Впереди два бастиона с пушками для отражения любого нападения с моря. Стража будет нести вахту день и ночь...
      Девушка думала, что Жак фантазирует, но тот уже разошелся и возвращался к своему проекту снова и снова, уточняя одно, добавляя другое, пока картина феодального замка вдруг не предстала перед глазами Марии во всей утонченной и пышной красе. Вот он, дворец, в котором она станет править, как настоящая принцесса. Вместе с Жаком они задумают и воплотят в жизнь грандиозные планы, которые принесут Мартинике богатство, славу и процветание. Жизнь здесь станет настоящим раем!
      Жак присел на траву рядом с ней. Взгляды влюбленных встретились и Жак прочел в ореховых глазах Марии такую нежность и любовь, какую никогда еще прежде не замечал. Он рассмеялся, увидев в ее глазах свое отражение - два крохотных Жака Диэля!
      - Жак, - прошептала девушка, - неужели правда, что скоро мы с тобой станем такими счастливыми и наконец обретем свободу?
      - А ты честолюбива, Мария? - в свою очередь, спросил Жак. - Если да, то я не опасаюсь за наше будущее. Вместе нам с тобой и море по колено.
      Он откинулся на спину и мягко привлек девушку к себе. Марии показалось, что этой минуты она ждала всю жизнь. Она повернулась к Жаку, ее увлажнившиеся губы разжались и сомкнулись с губами Жака в долгом и страстном поцелуе.
      Жак почувствовал, что тело девушки вдруг обмякло, словно покоряясь ему. Ощущение было удивительное - как будто их плоти сливаются воедино. Мария инстинктивно выгнула спину, чтобы прижаться к нему еще сильнее. В ее чреслах зародилось страстное желание, обжигающее, как разгорающийся костер.
      Но Жак не спешил; он еще не насмотрелся на Марию, не налюбовался ее совершенной прелестью. Он невольно стремился продлить мгновения, которые больше никогда не вернутся. Он ласково ерошил волосы девушки, гладил шею, чувствуя, как трепещет под его пальцами нежная девичья кожа. Сердце Марии колотилось, как у загнанного зверька, она вся сжалась, словно пытаясь всем телом впитать столь непривычные и долгожданные ласки.
      То тут то там солнечные лучи, просачиваясь сквозь густую листву, расцвечивали зеленую траву золотистыми пятнами, и то и дело, когда легкий ветерок сдувал в сторону листву, солнечные блики падали на лицо девушки, заставляя ее жмуриться. Тогда Жак, пользуясь удобным случаем, заслонял ее от проказливого солнца своим лицом и нежно целовал. Ни он, ни Мария не произносили ни слова. За них говорила сама любовь.
      Жак как бы ненароком обнажил плечо девушки. Матовое, словно редчайший перламутр, оно сияло жемчужной белизной под лучами тропического солнца. Расстегнута пуговка, и вот жадному взору Жака открывается манящая бороздка между грудями, вздымавшимися с такой скоростью, как сердце самого Жака. Он расстегнул вторую пуговку, а за ней и третью.
      Весь окружающий мир, казалось, ушел в небытие, стал призрачным, почти несуществующим. Белоснежные груди Марии каким-то образом выскользнули из стягивавшего их корсажа. Юные и трепетные, нежные и жаждущие ласки, круглые и упругие, белые и мягкие, как неоперившиеся голубки. Жак так и замер, уставившись на них, опьяневший от желания. Ведь уже больше года он созерцал только груди цвета полированной бронзы или шоколада - полуобнаженные рабыни, трудясь на плантациях под палящими солнечными лучами, обычно раздевались, не стесняясь нескромных взглядов. А прелестные груди Марии источали аромат, напомнивший Жаку о почти забытой цивилизации. Именно воспоминания об изящных и элегантных француженках не позволяли Жаку искать утехи и наслаждения в объятиях негритянок, пахнувших мускусом и несмываемым потом.
      Жак испытывал ощущение, как будто впитывает в себя Марию, подобно тому, как пчела высасывает нектар из медоносного цветка, упиваясь непередаваемо сладостным вкусом. Тело его налилось и отяжелело, словно охваченное хмельной сонливостью.
      Внезапно Жак осознал, что оттягивая минуту блаженства, которой так жаждало все его существо, он подвергает Марию слишком тяжелому испытанию ведь исстрадавшаяся по любви девушка тянулась к нему не только всем сердцем и душой, но и телом, почти не ведавшим настоящей мужской ласки. Он встал и расстегнул камзол, обнажив собственную грудь, мускулистую и плотно поросшую курчавыми волосками, густота которых свидетельствовала о недюжинных мужских способностях.
      Склонившись над Марией, Жак принялся с неловкостью, представлявшейся девушке чарующе неотразимой, расстегивать многочисленные крючки, кнопки и пуговицы на ее платье. Местами оно было разорвано - шипы тропических кустарников безжалостны к одежде отважных лесопроходцев, - но Жаку показалось, что Мария никогда и ни в чем не была так прекрасна. Даже в своем брильянтовом ожерелье. Это платье он сохранит как самое блаженное и сладостное воспоминание. Хотя ему представлялось маловероятным, чтобы Мария когда-либо снова облачилась в него. Пустяки, платье останется как талисман, бережно хранимый знак их любви.
      Мария, лежа с закрытыми глазами, дозволяла Жаку делать с ней все, что ему заблагорассудится. Столь полными были ее смирение и покорность, что, казалось, она не смеет даже шелохнуться, не говоря уж о том, чтобы воспротивиться каким-то действиям своего повелителя. На самом деле Мария полностью доверилась молодому человеку, наслаждаясь каждым неловким жестом, каждым непривычным прикосновением, получая несказанное удовольствие от агонизирующей медлительности, которая всегда сопровождает робкие попытки неопытного влюбленного впервые раздеть свою возлюбленную.
      По теплу солнечных лучей, ласкавших ее обнаженное тело, Мария догадывалась, насколько преуспел Жак, снимая с нее одежду. Наконец, почувствовав покалывающий жар во всем теле с головы до пят, Мария догадалась, что полностью раздета. Впрочем, буквально в следующее мгновение это чувство прошло - Жак навалился на нее и тепло его тела заменило зной солнечных лучей. Волосы на его груди оказались мягкими и пушистыми, и приятно щекотали нежные груди Марии шелковистыми язычками.
      Руки Жака шарили по ее бедрам, не пропуская самых сокровенных тайников, и под его прикосновениями все тело девушки вибрировало, словно струны лиры под пальцами маэстро. Потом она почувствовала жгучее прикосновение его губ. Губы Жака ласкали ее в самых неожиданных местах, заставляя девушку всякий раз изумленно вздрагивать и наслаждаться неведомыми и трепетными ощущениями. Вот они прижимаются к ее шее, спускаются ниже и...уже целуют нежную ложбинку между грудей, а теперь живот... И вдруг... Мария ахнула и дугой выгнула спину навстречу самой изысканной и сильной ласке, заставившей ее тело принять немыслимую позу, в которой она опиралась о землю только головой и пятками.
      Жак воспользовался этим, чтобы обнять ее одной рукой снизу и прижать к себе. Свободной рукой он продолжал ласкать девичье тело - неспешно и нежно.
      Мария полностью утратила чувство реальности. Захваченная страстью и желанием, она только издавала бессвязные восклицания, лопоча, как зверек. Два бесконечных года она мечтала об этом, но действительность превзошла ее самые смелые ожидания. Когда наконец Мария пришла в себя, ей показалось, что она стала легкой, как облачко, эфемерной и прозрачной.
      Рука об руку, они спустились по извилистой тропинке, счастливые и упивающиеся, понимающие друг друга без слов. Сели на лошадей и поскакали назад, по направлению к форту Сен-Пьер, отдаленные очертания которого уже расплывались в спускавшихся сумерках.
      Марии казалось, будто она заново родилась. Ни она, ни Жак были не в состоянии по достоинству оценить всю силу снизошедшего на нее откровения. До сих пор она думала, что уже познала все мыслимые любовные ласки, которыми награждал ее престарелый супруг; но, хотя господин де Сент-Андре и слыл непревзойденным по этой части искусником, никогда прежде девушка не испытывала столь острых, радостных, запоминающихся и непередаваемо чистых ощущений, как только что с Жаком.
      Вспоминая свое воздушное возвращение из небытия, Мария невольно содрогнулась.
      За последний час она преодолела новую ступень своего тернистого жизненного пути и даже не смогла бы представить, что отныне и впредь ее сильная, страстная, чувственная и столь щедро одаренная природой натура станет всегда одерживать верх над смыслом и логикой.
      Глава тринадцатая
      МАДАМ ДЕ СЕНТ-АНДРЕ ССОРИТСЯ С МУЖЕМ
      Во второй месяц 1643 года корабль, прибывший в Сен-Пьер из Франции, доставил Жаку хорошие вести: он назначался генералом-главнокомандующим, полномочным правителем и Великим сенешалем Мартиники. Почти год минул с тех пор, как был заложен первый камень в фундамент здания, которое из-за удивительного сходства с феодальным замком прозвали на Мартинике "Шато де ля Монтань" - Горным замком.
      Новые титулы не были для дю Парке полной неожиданностью. Мария рассказала ему об усилиях, предпринятых ею ради него во Франции, которые увенчались тем, что ей удалось вырвать у Фуке клятвенное обещание повременить и не отзывать дю Парке с Мартиники; она также уговорила Белена д'Энабюка раскрыть глаза кардиналу на махинации Компании.
      Жак нисколько не сомневался, что именно заступничество дядюшки способствовало тому, что враги присмирели, но он также прекрасно понимал, сколь важную роль в его судьбе сыграл отец Бонен, который сдержал слово, данное Жаку в Форт-Рояле примерно двенадцать месяцев назад. Благодаря ходатайству д'Энабюка он получил столь желанный титул сенешаля, который не только предоставлял Жаку большие полномочия, чем господину де Сент-Андре, но и давал ему право расторгнуть брак последнего. Не говоря уж о воистину неограниченных возможностях, которые Жак получал с назначением Верховным главнокомандующим!
      В ту самую минуту, когда дю Парке получил столь добрые вести, Мария наконец решилась перебраться в Шато де ля Монтань. Жак уже давно уговаривал ее согласиться на этот шаг, но Мария колебалась - несмотря на безграничную любовь и доверие к дю Парке, ее мучили сомнения. Она опасалась, что ее внезапный переезд в дом губернатора не только вызовет неизбежные кривотолки, но и приведет к непредсказуемо тяжелым последствиям.
      Мария прекрасно отдавала себе отчет в том, какие сплетни ходят про них с Жаком. И она не верила, что де Сент-Андре ничего об этом не знает, ведь главный интендант даже рабов своих сумел уговорить, чтобы те передавали ему любые слухи - не только о колонистах, но даже об офицерах из форта Сен-Пьер. И тем не менее господин де Сент-Андре ни разу даже не намекнул, что знает или хотя бы подозревает о том, что происходит между Марией и губернатором.
      Насколько возможно, интендант и дю Парке избегали встречаться ; Сент-Андре появлялся в форте только тогда, когда этого требовали дела. Его главные интересы были связаны с восточным побережьем острова, в плохо охраняемых портах которого часто бросали якорь испанские корабли.
      Со своей стороны, люди, состоявшие на службе у дю Парке, ставили его в известность о том, что господин де Сент-Андре то и дело мелькал в Воклене, в Росо и даже в Санта-Марии в те самые дни, когда в тамошние гавани заходил испанский капер. Дю Парке сделал из этого вывод, что интендант занимается какими-то тайными делишками, если вообще не вступил в преступный сговор с врагом. Однако губернатор не спешил принимать меры. Он не хотел быть обвиненным в преследовании человека, соперником которого слыл, если не считался в открытую.
      Получив бумаги, наделявшие его почти безграничными полномочиями, дю Парке почувствовал себя на седьмом небе. Наконец-то ему удастся воплотить в жизнь свои честолюбивые замыслы и грандиозные стремления. Он искренне полагал, что чем больше колонистов поселится на Мартинике, тем больше станет процветать остров. Если возникнет необходимость, считал он, поселенцы позабудут о своих разногласиях и распрях и дружно, как один поднимутся, чтобы дать вооруженный отпор неприятелю - ведь защищать-то им придется не что-нибудь,а свою собственность. С другой стороны, размышлял губернатор, доступные для обработки земли на острове ограничены, и не смогут прокормить больше определенного количества людей. Вот почему в его ближайшие планы входило заполучить во владение еще один остров, который принимал бы людей, которым не хватало места на Мартинике. Дю Парке уже присмотрел для этой цели подходящий - Гренаду, Карибскую твердыню, причем расположенную так близко от Мартиники, что помощь могла подоспеть за считанные часы.
      Едва получив столь славные вести из Франции, губернатор тут же, не мешкая, собрал Большой совет и рассказал высокому собранию о своих новых назначениях. Отныне, сообщил Жак, к нему следует обращаться, называя "генералом"; он также попросил членов совета известить колонистов о том, что будет как и прежде проводить довольно жесткую линию, продолжая при этом биться за интересы островитян. Когда заседание совета закончилось, он послал в форт за офицерами и раздал всем задания.
      Господин де Сент-Андре не стал переименовывать свое новое жилище и дом носил имя прежнего владельца - Драсле. В одной из самых просторных комнат главный интендант устроил свой кабинет, в котором и сидел сейчас, ничего не зная об успехах своего соперника, губернатора, и готовя бумаги для погрузки партии какао на испанский корабль, когда в дверь постучала, а затем вошла Мария.
      Время уже было позднее. Как всегда в тропиках тьма сгущалась сразу после заката солнца, и рабы зажгли в огромной столовой канделябры. Кабинет интенданта освещался масляными лампами, так что Сент-Андре в первое мгновение даже не разглядел, кто к нему пожаловал; правда, секунду спустя он сообразил, что кроме него, невольников и его супруги в доме никого нет, а позволить себе войти, не дождавшись ответа, может только она.
      - Мария! - радостно воскликнул он. - Это ты? Почему ты не проходишь сюда, вместо того чтобы стоять в темноте? Мне, право, жаль, что ты от меня таишься, ведь в последнее время ты прекрасна, как никогда!
      После некоторого колебания Мария наконец решилась, прошла вперед на негнущихся ногах и села в кресло у дальнего конца стола де Сент-Андре. Уже не в первый раз за этот год супруг говорил ей, что она выглядит лучше, чем когда бы то ни было, даже в Париже. Что ж, в этом, по меньшей мере, он прав, подумала Мария. Ей самой была отлично известна причина такого перевоплощения - любовь, страсть и желание.
      - Итак, мое дитя? - произнес господин де Сент-Андре. - Чему я обязан столь приятной неожиданностью?
      - Я должна сообщить нечто, что причинит вам жестокую боль и заставит страдать, но я обязана это сделать.
      У господина де Сент-Андре неприятно засосало под ложечкой. Он поспешно ответил:
      - Дитя мое, никогда не следует принимать поспешных решений - сперва нужно все тщательно обдумать. Ты еще слишком молода и подвержена порывам. Ты должна всегда советоваться со мной.
      Мария, еще не решившая, как ей следует преподнести мужу свое решение, промолчала. Старик продолжил:
      - Я надеюсь, именно с этой целью ты и пришла. Посоветоваться. Чем я могу тебе помочь? Скажи, не бойся.
      Мария внезапно почувствовала себя уязвленной его надменностью.
      - Вы ничем не можете помочь мне, - отрезала она, решившись. Совершенно ничем. Разве что, конечно, забудете меня.
      - Что ты говоришь? - вскричал Сент-Андре. - Забыть тебя? Ты с ума сошла! Или вы забыли, мадам, что вы моя супруга и носите фамилию Сент-Андре?
      - Вы не имеете права, сударь, разговаривать со мной таким тоном, ответила Мария, полностью овладев собой. - Знала бы я заранее, что вы себе такое позволите, я бы не стала с вами разговаривать, а просто ушла, не простившись.
      Сент-Андре ответил более сдержанно, но крайне язвительно:
      - Значит, ты пришла только для того, чтобы проститься со мной? Что ж, я ценю твою учтивость! Ты великолепно воспитана! И тем не менее, если вы, мадам, и можете с такой легкостью отмахнуться от фамилии, которую я вам дал, я не позволю вам покинуть этот дом!
      - Я люблю господина дю Парке, сударь, а он любит меня! Мы полюбили друг друга с первого взгляда! - Мария мечтательно возвела глаза к потолку. - Это случилось задолго до того, как мы встретились с вами; я еще даже не подозревала о вашем существовании. Мы познакомились с ним в Дьеппе, за год до того, как я приехала в Париж.
      - Примите мои поздравления! - едко процедил Сент-Андре. - Должен признаться, что ваше отношение к этому господину сразу показалось мне подозрительным. Но я отказывался верить досужим сплетням, ходившим о вас. Значит, я все-таки заблуждался! Вы оказались превеликой искусницей, мадам, по части утаивания своих делишек. Но мне все-таки непонятно, как смеет губернатор Мартиники пытаться похитить жену достойного гражданина, который своими поступками заслуживает только уважения! Интересно, что подумает по этому поводу месье Фуке? А особенно - кардинал Ришелье?
      - Что подумают они или что думаете вы - теперь уже не важно, ответила Мария, поднимаясь с кресла. - Я сегодня же покидаю ваш дом!
      - И куда, скажите на милость, вы пойдете?
      - В Шато де ля Монтань.
      - Что ж, должен признаться, домик вы выбрали роскошный, - ядовито сказал Сент-Андре. - Похоже, его строили специально для вас. Да, так люди и подумают. Придется рассказать об этом маркизу де Белилю.
      Он приблизился к Марии вплотную.
      - Поскольку ваша голова забита мыслями о Шато де ля Монтань, вы не знаете, что вчера из Франции пришел корабль, который скоро туда вернется. Можете быть уверены, мадам, что капитан этого корабля повезет с собой письма, содержание которых весьма небезынтересно для господина дю Парке! Можете передать ему, что вскоре о его кознях станет известно не только президенту Американской островной компании, но и самому кардиналу!
      Ледяным тоном Мария ответила:
      - Я обещала губернатору, что сегодня же вечером буду у него. Ваше общество мне крайне неприятно - я почувствовала это, как только снова встретилась с господином дю Парке. Мне до смерти надоели ваши бесконечные капризы и противоестественные выходки!
      Сент-Андре схватил ее за руку и сжал с такой силой, что Мария вскрикнула от боли.
      - Что ты хочешь этим сказать? - прошипел он. - Что ты имеешь в виду? И как ты смеешь говорить это мне, своему мужу? Или ты забыла, что жена должна беспрекословно слушаться мужа?
      - Вы не муж мне! - вскричала Мария. - Вы просто чудовище. Именно таким я вас вижу с тех пор, как снова встретила Жака!
      Господин де Сент-Андре побледнел и сжался. Чтобы Мария не заметила, как он дрожит, он выпустил ее руку.
      - Чудовище или нет, мадам, - прорычал он, - я не позволю вам уйти. Не думаю, что господин дю Парке посмеет направить сюда своих солдат, чтобы эти головорезы силой захватили женщину его грез! Мы еще посмотрим, кто сильнее - он или я!
      Он громко хлопнул в ладоши, вызывая раба.
      - Аполлон! - приказал он, когда в проеме двери возник темнокожий невольник. - Немедленно оседлай моего коня!
      Когда раб удалился, Сент-Андре возвратился к столу и произнес, уже почти спокойно:
      - Я немедленно отправляюсь к губернатору. Можешь мне поверить, ему придется ответить за все содеянное!
      Мария даже глазом не моргнула.
      - Сударь, - сказала она, - предупреждаю вас, что по возвращении вы меня здесь не застанете. Я уже буду в Шато де ля Монтань. И я бы не советовала вам появляться там, надеясь меня вернуть. Замок охраняется денно и нощно, и стража вас не пропустит.
      - На вашем месте я не был бы столь в этом уверен, мадам. Более того, на вашем месте я бы воздержался от напрасной поездки туда, потому что сам господин дю Парке будет вынужден лично просить вас о возвращении ко мне.
      - Вам не удастся запугать меня! Я ухожу!
      Вместо ответа интендант повернулся к Марии спиной. Нервно теребя кружевное жабо, он лихорадочно придумывал дополнительные аргументы, чтобы выиграть время. Немного собравшись с мыслями, он снова подошел к жене, остановился прямо перед ней и сказал, уже совершенно другим тоном:
      - Что с тобой случилось, Мария? В последнее время я не раз замечал, как изменилось твое поведение. И не только поведение - изменилась внешность и даже голос! Ты совсем не похожа на ту Марию, которую я знал когда-то!
      - Неужели вы не понимате, - спокойно ответила она, - что меня преобразила любовь?
      - Нет, - глухо произнес Сент-Андре, обращаясь как бы к самому себе. Это не любовь. Раньше ты была веселая, бесшабашная и беззаботная, как дитя... Теперь же ты вечно озабоченная, угрюмая, невнимательная и даже жестокая. Ты, прежде всегда такая заботливая, превратилась в жестокосердую и безжалостную. Как ты себя держишь с Жюли, например...
      Мария знала, что он прав, но была слишком поражена, что он все это заметил. Неужели он ухитрялся следить за ней, делая вид, будто на самом деле ничего не замечает? Если она стала озабоченной, то только потому, что постоянно обдумывала, как претворить в жизнь идеи и планы, которые они обсуждали с дю Парке. Ведь теперь она знала про Мартинику, жизнь и заботы колонистов куда больше, чем главный интендант. Она могла вполне заменить губернатора и давать уазания от его имени - и никто, ни Большой совет, ни колонисты не догадались бы, что эти указания исходят не от самого губернатора, настолько научилась она понимать Жака, срослась с его образом мыслей.
      - Видите ли, - сказала она довольно резко, - все дело в том, что не вы, а другой человек помог мне раскрыть мне подлинную сущность, и этот человек - губернатор. Он же раскрыл мне глаза на вас, объяснил, что вы жалкий старикан, который воспользовался моей молодостью и неопытностью. Без Жака дю Парке я никогда не поняла бы, что такое настоящее чувство, не познала бы волшебства и всесокрушающей силы настоящего экстаза! Скажите еще спасибо, сударь, что я испытываю к вам жалость, а не ненависть.
      - Если вы и в самом деле питаете ко мне жалость, - пробормотал Сент-Андре, - вы не оставите меня одного.
      - Жалость не заставит меня изменить мое решение, сударь. Сама жизнь требует, чтобы я поступила так, и ничто не заставит меня пойти на попятный.
      Она решительно прошла к двери и уже готова была переступить порог, как возвратился невольник и доложил, что лошадь оседлана.
      - Аполлон! - вскричал господин де Сент-Андре. - Поручаю тебе мадам де Сент-Андре. Не выпускай ее из дома без моего приказа. - Повернувшись к Марии, он добавил: - Я еду к губернатору. Надеюсь, он окажется более разумным человеком, чем ты. И помни: хотя тебе запрещено покидать этот дом, ты должна по-прежнему вести себя как его хозяйка. Иными словами, ты должна по-прежнему держаться как моя жена - мы еще не разведены.
      - Вы вверяете меня негру! - разьяренно воскликнула Мария. - Неужели вам не стыдно, сударь? Клянусь вам, вы дорого заплатите за это оскорбление!
      Глава четырнадцатая
      СВЕДЕНИЕ СЧЕТОВ
      Господин де Сент-Андре знал, что может спокойно поручить свою супругу на попечение раба, который был ему безгранично предан.
      Интендант быстро пересек просторный холл, где его поджидал другой невольник, Ахиллес, державший зажженный фонарь. Ахиллес сопроводил Сент-Андре на террасу, освещая ему путь. Раб уже хотел было помочь престарелому хозяину вскарабкаться на лошадь, когда в темноте послышался топот копыт и вскоре к террасе подлетел всадник.
      Даже не удосужившись натянуть поводья, чтобы остановить лошадь, всадник стремительно соскочил на землю, сорвал с себя шляпу и низко раскланялся, волоча перо по земле.
      - Господин главный интендант, - торжественно провозгласил он, генерал-главнокомандующий, полномочный правитель Мартиники и Великий сенешаль отправил меня из форта Сен-Пьер с поручением доставить вас к нему.
      Сент-Андре узнал Ива Ле Форта по экстравагантной манере еще до того, как капитан раскрыл рот. Интендант нахмурился и удивленно повторил, бубня себе под нос:
      - Генерал-главнокомандующий! Полномочный правитель Мартиники! Великий сенешаль!
      Сент-Андре никак не мог взять в толк, что все это значило. Он не знал никого, кто мог носить столь громкие титулы. Возможно, кто-то приехал, подумал он, а вслух спросил:
      - Не пришел ли сегодня в Сен-Пьер другой корабль?
      - Разумеется! Корабль как раз стоит в гавани, господин главный интендант, - ответил Ле Форт, от которого не ускользнуло замешательство Сент-Андре.
      Последний между тем воспрял духом. Наконец-то про него вспомнили и он кому-то срочно понадобился! Несомненно, ему доставили какое-то важное послание от Фуке. Теперь он раскроет глаза Великому сенешалю на то, что здесь творится. Уж тогда этот гнусный выскочка, губернатор, получит по заслугам! Пусть восторжествует справедливость!
      - Сударь, - сказал он, - я как раз и сам собирался ехать в Сен-Пьер. Поскачем вместе!
      Двое всадников, пришпорив лошадей, исчезли в темноте. Вскоре дорога настолько сузилась, что они уже не могли двигаться дальше бок о бок, и Ив Ле Форт натянул поводья, чтобы попридержать своего коня и пропустить интенданта вперед. Престарелому вельможе не улыбалось слышать за своей спиной дыхание такого головореза и он вонзил шпоры в бока своей лошади, чтобы держаться от него подальше. Однако Ле Форт оказался хорошим наездником и довольно быстро нагнал ускакавшего было вперед Сент-Андре. Тот был вынужден завязать разговор.
      - А вы сами, сударь, видели этого генерала-главнокомандующего, полномочного правителя Мартиники и Великого сенешаля? - поинтересовался он.
      - Столь же ясно, как вижу вас, сударь.
      - Как он выглядит?
      - Молодой, стройный и высокий. Знает, чего хочет. На всех производит сильное впечатление.
      - А как поживает губернатор?
      - Извините, не понял, сударь.
      - Я спросил, как поживает губернатор? Наш губернатор. Как он к этому относится?
      - Никакого губернатора больше нет, сударь; по меньшей мере, нет никого, кто носит такой титул.
      Эти слова еще больше окрылили господина де Сент-Андре, вдохнули в него новые силы. Значит, наглый выскочка получил по заслугам! Великий сенешаль несомненно узнал о его похождениях и уволил. И тем не менее, чтобы быть окончательно уверенным, Сент-Андре спросил:
      - А как дела у господина дю Парке?
      - О, господин дю Парке! Он, похоже, не возражает, - уклончиво ответил Ле Форт, который, конечно, не стремился раскрывать перед интендантом своего собственного отношения к случившемуся. - А вообще-то, он, как вам известно, не любитель чесать языком, да и вряд ли поверил бы мне свои мысли.
      Некоторое время они ехали молча. Вблизи порта, на винокурнях и сахарных заводиках еще горели печи - работа там не утихала даже ночью. Длинные вереницы негров несли к заводикам сахарный тростник, а из ворот навстречу им тянулись рабы, которые тащили уже отработанную солому - после сушки из нее получалось неплохое топливо.
      Когда всадники подъехали к воротам форта Сен-Пьер, Ив Ле Форт соскочил с коня, помог спешиться интенданту и подозвал караульных. Минуту спустя из будки вышел солдат с зажженным факелом.
      - Сударь, - обратился Ле Форт к Сент-Андре, - этот солдат проводит вас к генералу-главнокомандующему, а я, с вашего дозволения, пойду спать.
      Господин де Сент-Андре снисходительно кивнул - он уже был весь погружен в свои мысли, готовясь к встрече с новым правителем Мартиники. Ле Форт отошел на несколько шагов, но вдруг, словно повинуясь какому-то порыву, вернулся.
      - Позвольте дать вам конфиденциальный совет, сударь, - сказал он, перейдя на шепот. - Великий сенешаль - человек не простой. Он потребовал, чтобы отныне и впредь его называли "господин генерал", как положено по его титулу. Я счел своим долгом предупредить вас, поскольку питаю к вам расположение. Желаю удачи, сударь.
      Господин де Сент-Андре оторопело пробурчал себе под нос:
      - Отныне и впредь его следует называть "господин генерал"... Но почему "отныне"?
      Солдат, выделенный ему в провожатые, нетерпеливо переминался с ноги на ногу - факел уже догорал. Сент-Андре вздохнул и последовал за ним, недоуменно мотая головой. Поднимаясь по ступенькам каменной лестницы, по которой год назад он карабкался каждый день, направляясь в свои апартаменты, главный интендант подумал - неужели Великому сенешалю выделили те же комнаты, в которых прежде жил он сам? Впрочем, тот же коридор вел и к покоям губернатора... Солдат остановился перед дверью кабинета дю Парке и выжидательно повернулся. И тут внезапно мозг Сент-Андре озарила догадка вот, значит, почему Ле Форт сказал, что губернатора больше нет! Губернатора уволили, а новый правитель въехал в его апартаменты! Что могло быть естественнее и проще?
      Солдат постучал в дверь.
      - Войдите! - послышался голос.
      Голос показался Сент-Андре похожим на голос прежнего губернатора, но поскольку это было невозможно, интендант отмел мысль прочь и с улыбкой шагнул вперед.
      Солдат распахнул дверь и провозгласил:
      - Господин Ле Шено де Сент-Андре!
      Чинно ступая, интендант прошествовал в кабинет. За столом сидел человек без парика, низко склонившийся над кипой бумаг. Сердце Сент-Андре заколотилось в приятном ожидании, но вдруг, когда сидевший за столом поднял голову, интендант почувствовал, что пол уходит у него из под ног. Он ошарашенно взирал на дю Парке.
      - Господин главный интендант, - спокойно начал дю Парке, - я послал за вами из-за необходимости обсудить некоторые насущные вопросы. Должен сразу предупредить, что слышать вам это, возможно, будет столь же неприятно, как мне говорить об этом. Садитесь, сударь, прошу вас.
      - Это какая-то комедия! - вскричал возмущенный Сент-Андре, который наконец обрел дар речи. - Дурная шутка! Я заявляю вам со всей ответственностью, что не потерплю такого обращения!
      Жак метнул на разгневанного интенданта взгляд, полный изумления.
      - Комедия? Шутка? Боюсь, что не понимаю вас, любезный сударь.
      - Да, сударь, иначе это никак не назовешь. Клянусь, что отрежу уши этому негодяю Ле Форту, как только он мне попадется! По дороге сюда он мне все уши прожужжал про какого-то генерала-главнокомандующего, Великого сенешаля и черт знает какого там правителя Мартиники!
      - Полномочного, сударь. Полномочного правителя Мартиники.
      - Как, и вы туда же?
      - Повторяю, - терпеливо произнес Жак. - Генерал-главнокомандующий, полномочный правитель и Великий сенешаль Мартиники. Таковы, сударь, теперь мои титулы, дарованные мне милостью Его Величества.
      - Я смиренно прошу извинить меня, - сбивчиво забормотал Сент-Андре, белый как полотно. - Простите, сударь, но...
      - Обращайтесь ко мне "господин генерал". Так положено по моему титулу.
      - Извините, господин генерал. Вы, конечно, понимаете, что я поражен. Я не ожидал... Я не мог предвидеть...
      - Оставим это, - отмахнулся дю Парке. - Можете не тратить времени на поздравления. Давайте перейдем к делу. Если бы не срочность, я бы не стал тревожить вас в столь поздний час.
      Сент-Андре был вконец растерян. Во рту появился кисловатый привкус; интендант впервые за последние годы ощутил свою старость. Все его предали Фуке, его союзники во Франции, Мария... Унижение, которое он испытывал сейчас, сидя перед торжествующим дю Парке, было даже хуже по сравнению с тем чувством, которое он испытал, узнав, что стал рогоносцем.
      - Господин главный интендант, - обратился к нему Великий сенешаль Мартиники, - до меня дошли слухи, что вы заключаете сделки с нашими врагами. Надеюсь, речь идет только о торговле, что, хотя и противозаконно, но не является прямой изменой Его Величеству. Тем не менее, вам несомненно известно, что торговля с Испанией запрещена. В виду этого обстоятельства я вынужден либо посадить вас в тюрьму, либо заковать в кандалы и выслать во Францию на первом же корабле.
      Генерал говорил ровным и бесстрастным голосом, но каждое его слово таило такую угрозу, что душа Сент-Андре ушла в пятки. Закончив говорить, дю Парке выжидательно посмотрел на интенданта, который сидел, втянув голову в плечи. Глядя на съежившегося старика, Жак невольно почувствовал к нему жалость. Он даже вспомнил, что, несмотря на брак с Марией, Сент-Андре все-таки не лишил ее девственности. Кроме того, в глубине души генерал понимал, что не стоит начинать новую карьеру с расправы над поверженным соперником.
      - Итак, что вы на это скажете? - спокойно спросил он.
      Де Сент-Андре возвел на него напуганные глаза.
      - Господин генерал, - сдавленно пробормотал он, - надеюсь, у вас имеются достаточно веские основания, чтобы выдвинуть против меня столь серьезные обвинения. Не думаю, чтобы вы просто поверили каким-то досужим сплетням, которые распускают про меня враги и завистники.
      - К сожалению для вас, - ответил дю Парке, - перед моими глазами лежат донесения, полученные от людей, которые с вами не знакомы и, следовательно, не могут иметь причин для ненависти или зависти. Эти донесения содержат весьма нелестные для вас сведения. Как, например, вы можете объяснить свое присутствие в Воклене, а затем и в Сент-Мари в то самое время, когда туда заходили испанские каперы, вынудив нас затем открыть по ним огонь?
      - Это случайное совпадение, сударь, чисто случайное! Есть у вас хоть какие-то факты, подтверждающие мою причастность к этим эпизодам?
      Минуту или две дю Парке молча изучал старого интенданта. Старикан, конечно, держится молодцом, подумал он, только ему все равно ничего не поможет.
      - Опять же, к сожалению для вас, - продолжил он, - французский корвет под командованием капитана Пьера Леграна перехватил один из испанских каперов, "Регину Коели", вместе с грузом. Вы продаете много кофе, господин де Сент-Андре - слишком много! Чтобы избежать казни, капитан испанского судна признался, что имеет дело с вами, и посвятил нас в детали ваших сделок. Если вы не будете настаивать, то я, из уважения к вам, не стану сейчас вдаваться в подробности.
      Сент-Андре понурил голову, а дю Парке, взяв со стола лист бумаги, спросил:
      - Хотите, зачитаю вслух?
      - Нет, в этом нет необходимости, - еле слышно прошептал Сент-Андре. Делайте со мной, что считаете нужным. Прошу вас об одном, господин генерал, будьте джентльменом и не выставляйте меня на публичный позор.
      - А вы сомневаетесь, что я джентльмен? - спросил Жак.
      - Надеюсь, ради своего блага, что вы сумеете им стать, - загадочно произнес Сент-Андре.
      - Вы пытаетесь меня оскорбить, сударь?
      Осознав, что ему конец и терять больше нечего, интендант решил выложить все начистоту.
      - Я понимаю, что нахожусь в вашей власти, сударь, - сказал он, - и что вам ничего не стоит поступить со мной так, как вам заблагорассудится; вы можете приказать меня повесить, ваш сподручный, Ив Ле Форт, мог прикончить меня по пути сюда. Вы спросили, не пытаюсь ли я вас оскорбить, и я вам отвечу. Мне кажется, сударь, что вы вели себя бесчестно. Кстати, если не ошибаюсь, вы в свое время сидели в Бастилии...
      - Вы прекрасно знаете, почему меня заключили в Бастилию! Я защищал свою честь. Но, в отличие от вас, я никогда не занимался противозаконной торговлей, и никогда не крал чужую собственность. И я не использовал свою власть и положение на Мартинике, чтобы обогащаться, как вы.
      Сент-Андре криво усмехнулся.
      - Извините, генерал, но вы солгали, утверждая, что никогда не крали чужую собственность!
      - Я солгал?
      - Да, сударь. Еще час назад я бы сказал: "Вы намеревались украсть мою жену". Теперь я утверждаю - вы украли мою жену! Теперь мне ясно: вы наняли шпионов следить за мной, чтобы в один прекрасный день припереть меня к стенке. Поздравляю, сударь! Вы победили! Можете собой гордиться!
      Внезапно Жак вскочил и прошагал к окну. Горящие огни корабля, стоявшего на якоре в гавани, успокоили его, и он вернулся на место.
      - Вы вынуждаете меня, - спокойно заговорил он, - поднять вопрос, который я сам предпочел бы не обсуждать. Вы утверждаете, что я украл вашу жену. Я не отрицаю: да, я отобрал ее у вас. С другой стороны, даже у вас не хватит наглости утверждать, что вы были для нее настоящим мужем. Да, в соответствии с законом, вы дали ей свою фамилию, но, будучи старым и немощным, вы не дали ей радостей любовных утех, которые необходимы любой женщине, тем более - такой молодой, чистой и прекрасной.
      - Сударь, я не позволю вам говорить так о женщине, которая носит мою фамилию!
      - Значит, - невозмутимо промолвил Жак, - вы меня не поняли. Я сказал, что мадам де Сент-Андре является вашей женой только по фамилии. С таким же успехом могла принять вашу фамилию любая девушка, которую бы вы удочерили. Я, правда, искренне надеюсь, что вы не стали обращаться с приемной дочерью так же, как обращались с мадам де Сент-Андре. Нет, вы вели себя с ней не как муж, а как мерзкий развратник, который пользовался ее невинностью и неопытностью.
      Господин де Сент-Андре издал сдавленный вопль.
      - Сударь, - прохрипел он, - я приехал сюда без оружия. Я доверился вам, а вы этим воспользовались. Если бы я прихватил с собой шпагу - вроде той, что лежит рядом с вами, - я не сомневаюсь, что вы разговаривали бы со мной иначе.
      - О том, чтобы мы скрестили с вами шпаги, господин интендант, не может быть и речи! Во-первых, вы годитесь мне в отцы, а во-вторых, два года назад я убил на дуэли человека, который по части фехтовального мастерства дал бы вам сто очков вперед. Моя совесть еще не успокоилась после того поединка, и я не намерен испытывать ее, умертвив еще одного противника. Кроме того, вы отлично знаете, что я говорю правду, а вовсе не пытаюсь оскорбить или унизить вас. Вы заслуживаете, чтобы вас посадили в тюрьму, а то и вовсе повесили. Скажите еще спасибо, что я выслушиваю ваши оправдания.
      Господин де Сент-Андре совсем съежился и поник. А Жак снова вскочил и принялся мерить шагами кабинет.
      - Сударь, - произнес он, наконец, - вы потерпели неудачу и как управляющий и как супруг. И вы не имеете права насильно удерживать в своем доме такую молодую женщину как мадам де Сент-Андре. Как Великий сенешаль Мартиники я имею полное право объявить ваш брак несостоявшимся и расторгнуть его.
      Сент-Андре содрогнулся.
      - Как это низко! - воскликнул он. - Едва вступив в новую должность, вы отнимаете у меня жену!
      - Через несколько дней после вашего приезда в Сен-Пьер, - сказал Жак, пропуская его выпад мимо ушей, - я попросил гарнизонных врачей осмотреть мадам де Сент-Андре. Врачи убедились, что мадам сохранила невинность. Вот передо мной подписанное ими свидетельство. Этого уже достаточно, чтобы расторгнуть ваш брак без всякого шума.
      Сент-Андре потупил взор.
      - Думаю, что теперь вы уже все поняли, - заключил Жак. - Однако, из чувства жалости к вашим годам я готов кое на что закрыть глаза. Я уничтожу бумаги, которые являются доказательством вашей преступной связи с иностранной державой, с которой мы состоим в войне, взамен на подписанное вами заверение о том, что вы не состояли в физической близости с мадам де Сент-Андре. Сразу после этого я посажу вас на корабль, который доставит вас на Гваделупу. Капитан Баярдель лично проследит, чтобы вы там высадились, а я, со своей стороны, гарантирую вам полную неприкосновенность.
      Жак выжидательно замолчал, но Сент-Андре не ответил. Тогда Великий сенешаль Мартиники продолжил:
      - Сейчас я вас отпускаю и вы можете вернуться домой. Поскольку вы не доверяете Ле Форту, я отправлю с вами другого офицера - в качестве провожатого. И я обещаю, что как только ваш брак будет расторгнут и вы высадитесь на Гваделупе, я тут же уничтожу все компрометирующие вас бумаги. По рукам?
      Сент-Андре вздохнул с облегчением. Он останется на свободе! И отправится на Гваделупу - пусть и один, без жены, но свободный и без опасений за свою жизнь.
      Он сидел, задумчиво глядя в пространство. Наконец, он произнес:
      - Я признателен, господин генерал, за вашу доброту и хотел бы выразить вам свою благодарность.
      - Я вас понимаю, - произнес дю Парке. - Хотя, в отличие от вас, мне довелось посидеть в Бастилии. По отношению ко мне тоже проявили доброту... Впрочем, мне кажется, вы хотели попросить меня о чем-то?
      - Да, - хрипло выдавил Сент-Андре. - Я уже стар, слишком стар, чтобы начинать новую жизнь во Франции. Если бы я мог получить хоть крохотную концессию на Гваделупе...
      - Будем надеяться, - полунасмешливо произнес дю Парке, - что ваш друг Фуке не откажет вам в такой просьбе. Что же касается меня, я ему ничего не скажу. Кстати, поскольку вы едете домой, я был бы признателен, если вы передадите мадам де Сент-Андре, чтобы она ждала меня в Шато де ля Монтань. Могу я на вас положиться?
      - Можете, - еле слышно прохрипел Сент-Андре.