Ричард Длинные Руки - Ричард Длинные Руки – вильдграф

Гай Юлий Орловский

Ричард Длинные Руки – вильдграф

Все, что Господь делает, делает хорошо. Хоть и непонятно.

Ричард – вильдграф

Часть 1

Глава 1

Ярл Растенгерк, как и я, провожал беспомощным взглядом рыдающую принцессу Вики. Мириам ушла следом и с силой захлопнула за собой дверь, король со страдальческим лицом смотрел вслед дочери. Я попятился, чувствуя себя лишним, со скрипом царапнул шипами на голове и гребнем шеи верх слишком узкого для меня дверного проема.

Как только оказался вне зала, жаркое солнце принялось с жарким сочувствием прогревать костяные плиты по всей спине. Шипы по хребту красиво заискрились, приятный жар во всем теле начал вытеснять горечь и неприятное чувство, что незаслуженно обидел двух чистых замечательных девушек. Лапы поспешно изготовились метнуть грузное тело вверх, а там по воздуху мощно ударят жилистые перепончатые крылья и швырнут меня еще выше, пока внизу облачное поле не покажется заснеженной равниной. Я сделал все, что мог, кто умеет лучше – пусть делает… И пусть ухитрится сделать меньше ошибок, если такой умный.

Голос ярла прозвучал сбоку, как жужжание комара, на которого можно не обращать внимание:

– Господин дракон…

Я проревел нетерпеливо:

– Что еще?

– Я не хотел бы, – произнес Растенгерк, – выглядеть обманщиком.

Он опустил взгляд, коричневое от загара лицо дрогнуло, и хотя солнечные лучи бьют с такой силой, что глазам больно, Растенгерк помрачнел, словно на него пала густая тень от грозовой тучи с дождем и градом.

– Вы были правы, – проговорил он, стараясь не отводить полные стыда глаза, – насчет моего положения в племени…

– Еще бы, – прорычал я. – Конечно, я прав всегда. Кроме тех случаев, когда не прав. И что там в племени?

– За эти десять лет, – сказал он, – власть перешла к моему брату, но он погиб, затем к младшему, нас трое, однако вожди сумели его сместить… Ассиры – это не племя, а союз, и хотя мы всегда выступаем, как одно целое, голос племенных вождей звучит громко и значит для нас много.

Я ощутил сильнейшее желание сесть на землю и почесать, как собака, задней левой за правым ухом. Десяток воинов рассыпались по краям площади, челядь то и дело выглядывает из окон и дверей испуганно, как суслики из норок. Все стараются держаться подальше, дракон есть дракон, кто знает, что у него на уме, вдруг укусит. Растенгерк серьезен и бледен, как покойник, но выпрямляет спину и старается не показать, как сильно нуждается во мне, гордость не позволяет, совсем не умеет врать здешний народ. Я могу и с охотой бы научил, врать – это признак цивилизованности, но некогда, некогда.

– Это меняет многое… – пробормотал я. – Но, надеюсь, не помешает вашему браку?

Он медленно опустил голову.

– Для Мириам мое положение ничто не значит.

Он бросил быстрый взгляд в сторону нахмурившегося Франсуа Меченого. Его Величество, хоть и не смотрит в нашу сторону, однако подобрало губы, лицо стало строгим и требовательным.

Я прорычал сочувствующе:

– Отец у нее не просто родитель. Любой рекс старается браком укрепить свои владения. Так не просто принято, а… разумно. Впрочем, тебе не понять, ты ради любви бросил все на свете… Сочувствую, но… зато у вас любовь! Что-то теряем, что-то находим. Разве найти ее не важнее, чем сесть на трон объединения ассирских племен?

Растенгерк наконец поднял голову и посмотрел исподлобья. Во взгляде недоверие, серьезно ли говорю, дурак какой-то, а не дракон.

– Да, господин дракон, – проговорил он. – Что ж, буду стараться найти свое место в этом… изменившемся по моей вине мире. Спасибо, что выслушали. Я просто хотел предупредить…

– О чем?

– К сожалению, можете рассчитывать только на мою личную преданность и поддержку. За Мириам я для вас сделаю все!

Я прорычал:

– В ваших племенах власть выборная?

Он молча покачал головой. Франсуа наконец повернулся к нам, тоже мрачный, как туча с градом.

– Вы уже поняли, – буркнул он, – наследственная.

– Просто хотел убедиться, – ответил я. – А племя… вернее, объединение, велико?..

– Одно из самых крупных, – заверил Растенгерк. На короля он старался не смотреть, чтобы и того не ставить в неловкое положение. – Но мне туда лучше не соваться.

– Вам придется нелегко, – посочувствовал я. – Однако у меня дела…

– Нужно отбыть именно сегодня? – спросил он.

Я прорычал:

– У меня несколько дней в запасе. Но я еще не посмотрел места обитания кентавров, огров и троллей, которых вы сумели привлечь даже в войско. Это удивительно. Мне очень надобно знать, как вы это сделали. В других странах сотрудничество с нелюдьми кажется немыслимым. Как вам это удалось?

– Я могу показать вам их земли, – предложил он. – Нет, только кентавров!.. Я бывал возле тех мест. Я даже знаю, откуда приходят тролли, что были в нашем войске!..

– А огры?

– Огры, – сказал он неохотно, – не знаю. Это горный народ, а мы – степняки.

Я поинтересовался:

– Но откуда-то огры услыхали про ваш великий поход?.. И кто-то уговорил их присоединиться?.. Не думаю, что это просто. Огры, как я слышал, нелюдимы.

Король кашлянул, лицо недовольное и в то же время несчастное, пробормотал нехотя:

– Ходят слухи, их призвал волшебник Сьюманс.

– Да, – подтвердил Растенгерк. – Я слышал тоже. Хотя волшебникам вроде бы нет дел до нашего быта.

Я поинтересовался:

– Этот волшебник в пределах досягаемости?

Король пожал плечами, Растенгерк ответил быстро:

– Тоже в горах. Но недалеко.

– Кто-нибудь знает, где именно?

– Я знаю, – ответил он и прямо посмотрел мне в глаза.

Я подумал, буркнул:

– Хорошо. Я сэкономлю время на поисках, если покажете мне дорогу к этому колдуну. А я подумаю, чем могу помочь вам… если это меня не затруднит… слишком. И не отнимет времени. У меня не больше недели в запасе. Но отсюда надо убраться немедленно.

Он зыркнул на меня исподлобья.

– Я понимаю вас, господин дракон. Я все покажу. Но надо предупредить Мириам…

– Нет!

– Хотя бы попрощаться…

– Нет! – отрезал я еще резче.

– Но почему?

Я пояснил зло:

– Не знаю, какой из вас лев, но Мириам – львица. Она вскарабкается на мою спину раньше вас. Так что ваши слова любви и возможной верности ей передаст Его Величество. Передадите, Ваше Величество?.. Ну вот, а вы говорите, короли всегда врут. Мириам будет больше уважать вас, если сумеете оторваться от нее в такой день ради долга и чисто мужских дел!

Он растерянно смотрел в сторону двери. Я хмыкнул и повернулся в сторону площади для разбега. Воины и слуги указывали в мою сторону пальцами, я в ярком солнечном свете сверкаю, как начищенный слиток металла, мои лапы сделали первый шаг, ярл с внезапным криком решимости бросился ко мне, ухватился за колено, но я мстительно начал разбег, и ему пришлось с трудом на ходу карабкаться на спину и цепляться там за острые шипы гребня.

Я мощно оттолкнулся всеми четырьмя и взмыл в воздух. Крылья ощутили тугие струи воздушного океана, их распластало так, что прикрыли тенью королевский двор.

Ярл прижался к костяным плитам спины всем телом, я чувствовал, как дрожат руки, а пальцы впились в щели с такой силой, что вот-вот прорастут туда корнями.

– Я держусь, держусь! – крикнул он. – За меня не беспокойтесь!

– Там есть веревки, – проревел я.

– Нашел, – ответил он.

– Больше не отвлекай, – рыкнул я. – Мыслить буду.

– Хорошо, господин дракон!

Все еще злюсь, снова кому-то помогаю, хотя на самом деле больше потакаю себе, но лучше бы только себе, не влезая в мелкие человеческие страстишки. Вообще-то говорю и думаю, как заправский дракон, но если по правде, то любой мыслящий человек… или нечеловек, неважно… должен презирать мелкие страстишки и уважать стремление к великому. Я вот уважаю и стремлюсь, но только ничего для этого не делаю… хотя это уже мелочь. Важно стремление, а не результат.

В предвкушении, что скоро увижу Брабант и обниму Дженнифер, я шел так, словно и нет плотной стены воздуха. Встречный ветер ревет в ушах, а я мчусь, как исполинская живая стрела, пугая скользящей внизу тенью птиц и отдыхающие стада грациозных газелей.

Ярл держится тихо, осваивается, молодец, все-таки первый полет на драконе, но мужчины всему учатся быстро, это женщинам нужно повторять долго и много раз, но зато они и запоминают лучше. Я иногда поглядывал на него, не поворачивая головы, выпуклые глаза позволяют видеть и то, что сзади, синхронизировать два изображения в одно не приходится, просто угол зрения шире, иначе бы просто рехнулся.

Земля внизу тонет в радостном солнечном блеске. С этой высоты кажется, там мертво или хотя бы безлюдно, одни камни, но присмотревшись замечал, как облачко сдвигается по долине, это очередное несметное стадо овец меняет пастбище, вон там зелень чересчур ровными квадратами, чувствуется рука земледельцев, недавних кочевников…

В лощинах крохотные яркие точки шатров, можно разглядеть даже места кострищ. Возле колодцев обычно все вымощено камнями, чуть дальше всегда буйная зелень…

Несколько раз внизу проплывали станы кочевников по сотне шатров, я смотрел на множество коней, ослов, все равно не понимаю, чем питаются в таких голых и безлюдных местах.

Дальше пошли песчаные барханы, по большей части из-за сильных ветров вытянутые, издали смотрятся как женские тела, слегка подрумяненные солнцем, но иногда причудами вихря творится такое, что я видел даже совершенной формы женские груди, устремленные вершинками в небо.

Нередко небольшие и четкой формы, девичьи, так сказать, но чаще принадлежат зрелым сочным женщинам: крупные расплывшиеся от собственной тяжести, но не ставшие менее зовущими. Я заметил, и Растенгерк поглядывает на них несколько странно и непроизвольно облизывает губы, словно уже теребит ими, но тут же спохватывается, бормочет что-то отгоняющее наваждение, бросает быстрые взгляды на небо и по сторонам.

Я устремил взгляд в сторону горизонта, там далеко Брабант, а еще дальше Сен-Мари, оно же Орифламме, а также Арндское королевство, сверху раздался вопль:

– Вот она!

Растенгерк указывал рукой и возбужденно вопил, перекрикивая свист и взревывания ветра. Среди зеленых холмов гордо поднялась и начала приближаться с каждым взмахом крыльев настоящая башня, созданная природой. Отвесные ровные стены, хотя и слоистые, уже почти могу отличать мезозой от триаса или палеозоя, а на самом верху громоздится массивнейшая глыба размером с трехэтажное здание.

– Это его башня! – закричал Растенгерк.

– Чья?

– Того волшебника! Я ее сразу узнал… по описаниям.

– Который ладит с ограми?

– Да! Это он сумел их понудить пойти с нашим войском.

– Неплохое убежище, – пробормотал я.

– Это не убежище!

– А что?

– Его башня власти!

Я изменил угол наклона крыльев, башня послушно поплыла по кругу, с молчаливым достоинством давая себя осмотреть со всех сторон. Место в самом деле неприступное, как только сам чародей поднимается, скалолаз чертов, не сидит же безвылазно всю жизнь…

Блеснула отполированной поверхностью часть стены, а перед ней словно бы порожек на пару шагов. Не такая площадка, как перед пещерой, где я держал Мириам, здесь даже присесть не смогу в драконьем обличье.

– Вот там он и живет! – крикнул Растенгерк. – Человеку туда не попасть, да ему никто и не нужен!.. Даже дракон может лишь уцепиться… вон там выступ у входа!.. и висеть там, надеясь, что чародей выйдет взглянуть на небо. Или восхочет подышать свежим воздухом.

Я прорычал:

– Значит, рискну…

– Но маг может не выходить годами!

– Значит, – сообщил я, – буду висеть годами, пока не выйдет и не заметит. Это так на меня похоже!

Он озадаченно умолк, уловив сарказм, а я сделал еще круг над горой, как пчела, что запоминает расположение улья. Меня подняло выше, Растенгерк выжидающе помалкивает, но вертит шеей, глаза как блюдца, когда еще придется подняться выше орлов и соплеменных. Будет чем потом хвастаться.

Наконец я сказал с удовлетворением:

– Хорошо, дорогу теперь знаю. А теперь подумаем, куда сбросить тебя.

Он сказал с натянутой улыбкой:

– Я вроде бы летать не умею…

– А если с большой высоты? – предложил я. – Может быть, успеешь научиться?..

– Вряд ли, – ответил он.

– Почему?

– Трезвый слишком.

– А-а-а, ну, Мириам от вина отучит быстро. Хорошо, если придется лететь к твоим… как они называются?

– Айсоры? – перепросил он. – У нас гордый и отважный народ, однако айсоров мало. Рядом урарты и саргоны, одних больше всемеро, а других в двенадцать раз.

– Воюете? – спросил я с интересом.

– А как иначе?

– И вас еще не истребили?

Он ответил с достоинством:

– Мы степной народ, но когда прижимают к горам, уходим на самые вершины. По ночам нападаем… Любой враг несет такие потери, что в ужасе бежит с наших земель!

– Стойкий вы народ, – пробормотал я.

– И самый отважный!

– Ну-ну, где эти айсоры?

– Надо за вон ту горную цепь, – сказал он неохотно, – там две долины, заняты урартами и саргонами. Мне там лучше не появляться, у нас кровная вражда.

– А в обход?

Он потряс головой.

– На беду, айсоры вроде камешка в кипящем море. Они не подчинились совету старейшин ассиров.

– Понятно. Теперь в изоляции?

– Да.

– Твой младший брат здесь?

– Элькреф? – переспросил он. – Нет, он в королевстве Тиборре. Что-то у нас в роду такое… Я обезумел от любви к принцессе народа глиноедов, так у нас зовут горожан, а мой младший брат тоже влюблен в такую же, где в ее городе и нашел теперь убежище. Но ему повезло больше, чем мне.

– В чем?

Он сказал с некоторой завистью:

– Не пришлось гоняться десять лет за невестой, чтобы объясниться. Он любит и любим, собираются сыграть свадьбу.

Я прорычал насмешливо:

– А не помешает, что он уже не великий вождь?

Он крикнул:

– Тиборра – самое крупное здесь королевство! В нее входит десять городов и часть сел. Его король Жильзак Третий не нуждается в укреплении связей через брак, ему хватает торговых. А еще его дочь Элеонора Гордая умеет настоять на своем.

Я рыкнул мощно:

– Элькрефу повезло, а вот тебе… может, вообще не стоит стремиться в свое племя?

– Айсоры мне верны, – ответил он просто. – Я должен разделить судьбу с ними.

Я спросил коварно:

– А как же Мириам?

Он даже зажмурился, на лице отразилась внутренняя борьба между чувствами попроще, их зовем любовью, и высокими, типа долга, чести и любви к Отечеству.

– Мириам меня поймет, – ответил он наконец. – Она предпочтет, чтобы я погиб, пытаясь вернуть себе трон, чем вернулся к ней опозоренным.

Я пробормотал:

– И почему это люди чести и долга воюют между собой? Даже обязаны драться!.. А люди без чести и доблести умеют договариваться?

Земля внизу не проплывает, а проносится, словно меня несет по идеальному и абсолютно прозрачному льду. Растенгерк то и дело свешивается то с одной стороны, то с другой, рассматривает местность, лицо напряженное, глаза вспыхивают огнем – когда вспугиваем стадо газелей или пасущихся в траве диких свиней.

– А теперь, – спросил он напряженным, как струна, голосом, – возвращаетесь в свое заоблачное королевство?

Я шумно вздохнул, выпустив с дыханием и малость сизого дыма.

– Увы, нет.

– Еще дела?

– Да, – ответил я. – Я ж сказал, еще не видел, как тут живут кентавры, тролли, огры… Интересно, как вы сумели с ними ужиться.

Растенгерк посмотрел на меня с некоторым удивлением.

– С жителями городов сумели же? А с людьми ужиться всегда труднее.

– Ну, то люди…

– С кентаврами то же самое, – сказал он твердо. – После первого сражения, когда две трети их осталось на поле бездыханными, кентавры признали, что мы сильнее. Нашим вождям этого достаточно. То же с троллями и ограми, хотя война с ними затянулась на два поколения. Они намного сильнее, однако нас больше, в седла коней убитых героев вскакивают их дети…

Я кивнул, это понятно, даже если истребить всех-всех мужчин в этих степных племенах, через десять-пятнадцать лет у них будет новая грозная армия. В каждой семье по семь-десять, а то и больше детей, а у кочевников каждый мужчина – воин. У троллей, тем более у огров, рождаемость, как догадываюсь, не в пример скромнее, в затяжных войнах они проиграют точно.

Глава 2

Крылья несут мощно и красиво, я непроизвольно забирался выше и выше, мир становится шире, а я кажусь себе просто всесильным. Под нами проплывают зеленые пятна, которые даже мне кажутся лугами, хотя это обширные леса из могучих деревьев.

Растенгерк всматривался с повышенным вниманием, опасно свешивался с боков, заставляя меня одним из крыльев работать чуточку больше.

– Можно чуть ниже? – попросил он.

– Можно, – буркнул я.

Показалась узкая полоска извилистой реки, за ней встопорщилась, как гребень рассерженной ящерицы, каменистая насыпь. Справа и слева вызывающе ярко желтеют барханы песка, а дальше два изумрудных пятна небольших оазисов.

– Вон там! – закричал он.

Я застопорил крылья в растопыренности и скользил дальше, как щепка по тихой реке, неподвижный и как можно более неприметный. Внизу проступили точки крохотных шатров, начали различаться муравьиные фигурки коней и людей.

Мои глаза настороженно отслеживали каждое движение, нас пока не замечают, отважные и гордые тоже смотрят чаще под ноги и под копыта, чем на небо.

– В вашем племени точно нет Ледяных Игл, Костяных Решеток или подобной гадости?

Он потряс головой.

– Никогда не было!

– Что так?

– Мы ценим честный бой!

– Это очень хорошо, – сказал я с удовлетворением. Хотя мое понятие честного боя гораздо шире, но всегда приятно иметь дело с людьми, у которых понятия более узкие и строгие. – Благородство везде ценится. По крайней мере, должно. Но так у вас было десять лет тому… Как сейчас?

Он произнес с достоинством:

– Есть ценности, что не меняются!

– Это хорошо, – согласился я. – Что ж, рискнем. Но все-таки плохо, что летать не можешь. А хотя бы спланировать?

– Это как?

– Как сорванный ветром лист, – сказал я и ощутил себя поэтом. – Он тоже не брякается, как камень, а плывет, покачиваясь и опускается медленно…

– Не хочу, – ответил он. – Голова закружится, если столько покачиваться. Мужчина не должен покачиваться!

– Тем более воин, – поддакнул я. – Гордый сын степей!

– Точно, господин дракон!

– Ну, – сказал я со вздохом, – мы драконы не гордые, опустимся и снизойдем сами.

Растенгерк промолчал, а я изменил снова угол положения крыльев и с осторожностью пошел вниз. Растенгерк не стал ждать, когда нас заметят и начнется паника, поднялся во весь рост, держась за высокую иглу гребня, размахивал свободной рукой и орал во весь голос.

Я поинтересовался:

– Тебя на окраину?

– А можно ближе к центру? – спросил он и добавил извиняющимся тоном: – Пусть увидят вашу мощь, господин дракон…

– Ты ж говоришь, твои сородичи воинственны весьма и чрезмерно?

– Очень, – подтвердил он с гордостью и так же поспешно уточнил: – Но они и разумны.

– И воюют? – усомнился я. – Ладно, все мы местами молоды. Только не хотелось бы, чтобы накинулись с мечами и топорами. Меня такое слегка обидит…

– Я покричу им еще!

– Хорошо, – пробурчал я, – кричи погромче. А я подыграю…

Нас заметили не сразу, огромная черная тень моих крыльев трижды прошла наискось через стойбище, пугая коней. Первыми подняли головы дети, прозвенел их крик. Из шатров начали выбегать мужчины, почти у всех в руках мгновенно появилось оружие, словно каждый и спит с ним.

Растенгерк едва не сорвал голос, пытаясь заставить этих неистовых романтиков рассмотреть не просто грозного дракона, но и человека на его спине. Наконец кто-то увидел, а потом и опознал до того, как я снизился на дистанцию выстрела из лука. Судя по бедным шатрам и одежде из грубо выделанных шкур, племя очень небогатое, если говорить дипломатично. Своих Ледяных Игл у таких точно не отыщется, а предположить, что некто уже успел как-то забежать вперед и держит меня на прицеле, – попахивает даже не откровенной трусостью, а паранойей.

Я сделал еще круг, чтобы рассмотрели Растенгерка получше и убедились, что действительно он, затем осторожно опустился на свободное место в центре стойбища, здесь наверняка общие собрания, сложил крылья, подняв тучу пыли и заставив пошатнуться шатры, и тут же застыл, как каменное изваяние.

Растенгерк, продолжая улыбаться и вздымая победно руки, поспешно спустился на землю. Воины, ощеряясь копьями и дротиками, смотрели больше в страхе на ужасного дракона, чем на неожиданно вернувшегося их давно исчезнувшего ярла.

Он встал перед моей мордой и закричал снова:

– Опустите оружие!.. Это я, Растенгерк, а это мой друг!.. Не сердите его, он одним вздохом может испепелить все на расстоянии мили… а то и двух!.. Нет-нет, он это не сделает, он наш друг!

Раздвинув воинов, вышел высокий мускулистый воин с суровым лицом, где шрамов и морщин поровну, волосы наполовину седые, но поджар и явно все еще силен.

– Рад тебя видеть, сын мой…

Голос его звучал ровно и сильно, обращался к Растенгерку, но смотрел на меня. Растенгерк ринулся навстречу, они обнялись и долго хлопали друг друга по спине и загорелым плечам, обильно проливая скупые мужские слезы.

Воины, убедившись, что Растернгерк – действительно Растенгерк, теперь вообще не отрывали взглядов от огромного и ужасного дракона, закованного в блестящую броню костяного панциря и лат. Из шатров выглядывали и тут же прятались испуганные женщины и очень любопытные дети.

Растенгерк наконец выговорил с чувством:

– Спасибо, дядя Чегерд.

Воин сказал с суровой теплотой:

– Твой отец умер, пусть Морской Конь примет его отважную душу, теперь я твой отец. А мои сыновья – твои братья.

Растенгерк преклонил перед дядей колено.

– Спасибо, доблестный Чегерд. У меня остался один брат, но и то не знаю, жив ли. Сразу пятеро твоих сыновей – это просто милость и благоволение богов! Я благодарю великого Морского Коня, что послал мне такую родню.

Чегерд взглянул через его плечо на меня. Лицо его оставалось напряженным, а в глазах вспыхивали и с трудом угасали огоньки опасения и страха.

– Уверен, что этот дракон не пожрет здесь все?

– Уверен, дядя.

Чегерд поднял Растенгерка с колен, сам все еще не отрывает от меня настороженного взгляда.

– Я слышал, – сказал он осторожно, – их почти невозможно приручить…

– Он не приручен, – ответил Растенгерк.

Воины попятились, широкий круг вокруг меня стал еще шире. Чегерд сказал напряженно:

– Но как же…

– Это великий дракон, – объяснил Растенгерк, – повелитель других драконов. Поприветствуй его!

Чегерд кивнул мне и сказал небрежно:

– Приветствую тебя, великий… Ты в самом деле огромен даже для дракона.

Я проревел:

– Как и ты – для человека.

Чегерд вздрогнул, глаза полезли на лоб.

– Оно… умеет разговаривать?

Растенгерк торжествующе улыбался, воины вытягивали головы, словно старались заглянуть мне на спину.

Я буркнул:

– Разговаривать я умею, а вот умеешь ли ты летать?

Чегерд ошалело замолчал, Растенгерк увидел, что я зашевелился и разминаю лапы перед прыжком в небо, сказал торопливо:

– Великий Шумил, я еще раз клянусь в дружбе и надеюсь на развитие нашего союза… а пока желаю тебе успеха! Пусть везде будет опора твоим крыльям!

Я наклонил голову и прорычал благосклонно:

– Благодарю, ярл. Нужна будет помощь – зови. Вот тебе чешуйка с моего брюха! Брось в огонь, я почую. Но по мелочам не тревожь, понял?

Стойбище осталось далеко внизу и все еще уменьшается, уползая со всей долиной под брюхом из поля зрения. Я не зря сказал насчет мелочей, теперь эти айсоры вообще не позовут меня из гордости, в то же время осознание моей поддержки придаст им силы и уверенности.

А также, как догадываюсь, собьет спесь с соседей и заставит призадуматься. К ним слухи дойдут, как обычно, преувеличенные и приукрашенные. Может быть, в чем-то даже эти саргоны и урарты пойдут на уступки. Но еще бы лучше – на сближение…

Золотые барханы сверкают так, что я просто вижу, как расплавленный песок стекает по округлым склонам, а там в тени медленно остывает, иначе потекли бы реки расплавленного золота и сожгли бы сонный и беспечный мир.

Вдали засверкало нечто ярче золотых песков, ярко-пурпурный в лучах заходящего солнца город. А днем, думаю, сверкает как гора из чистейшего снега, здания там то ли из белейшего мрамора, то ли из предельно белого песчаника. Я ускорил полет, но опоздал: солнечный диск соскользнул за темный край земли, везде лег полумрак, а багровые лучи свирепо бьют из-за горизонта и освещают только кучевые облака в небе, делая из них пылающие горы.

Когда наконец приблизился к городу, погасли и облака, внизу все погрузилось в темноту, что для меня все тот же день, только без теней и в черно-белом цвете. Из-за горизонта за это время выдвинулись еще города, я на такой высоте, что кажутся брошенными на траву шапками.

Из-за темного края медленно всплыла, как шарик воздуха в плотном неподвижном озере, сверкающая луна. Город подо мной даже в ее свете заблистал и стал похож на елочную игрушку. Люблю южные города, всегда из белого камня, легкие, праздничные, в них даже беднота существует в духе довольства, чего нет даже в очень благополучных северных.

В этих местах на облака смотрят как на редкую диковинку. Днем сияющая синь, ночью – великолепный купол, весь усыпанный драгоценными звездами. Природа всегда улыбается, потому и люди выглядят довольными жизнью и счастливыми.

Я бросил взгляд налево, там город еще крупнее, справа торжественно выплывает в зелени садов настоящий городище… А вон еще и еще… Девять городов достаточно близко один к другому, между ними паутина ровных и сахарно-белых нитей дорог. Какой бы ни был хилый из меня экономист, но ясно, связи между городами теснейшие. Возможно, шкуры обрабатывают в одном городе, а сапоги из них шьют в другом.

Сделав пару кругов, я сказал с досадой, что пора определиться, раз уж прекогния молчит, что-то вообще рот не открывает. Наверное, стольный город все-таки вон тот. Пусть не самый крупный, но только в примитивных и традиционных королевствах столица всегда в наиболее крупном скоплении людей, а в новых – в удобном для управления…

Выбрав густые деревья поближе к городу, я опустился как можно тише, застыл, прислушиваясь. Могли увидеть с городских стен, но я так быстро исчез из поля зрения, что даже самые бдительные вскоре перестанут смотреть в эту сторону.

Я перевел дыхание, мучительно медленно вернулся в личину человека, содрогаясь от ощущения полнейшей беспомощности во время этого перехода.

Лунный свет, застывший и неподвижный, превратил весь мир в нечто спокойное и вселенское, почудилось, что так и будет вечно, однако на востоке начало светлеть, и я понял, что короткая летняя ночь подходит к концу, едва успев начаться.

Я пошел между деревьями в сером одинаковом мире, а вышел на опушку, когда на земле смутно задвигались тени от нависающих ветвей. Уже бодрее я выбрался поближе к дороге, но там остановился в нерешительности.

Небо без облачка, солнце высунуло нещадно сверкающий горбик из-за темного края, где всю ночь грело не то мировую черепаху, не то трех слонов, впереди жаркий день, а в такой зной только дурак будет хранить верность традициям в одежде. Я обнажился до пояса, одежду сунул в мешок, а перевязь с мечом перекинул через плечо, ставши неотличим от основной массы кочевников. Солнце сладострастно вонзило острые зубешки в мою кожу, приятный жар растекся под шкурой, растапливая последние капли нежного жирка, но я и без зеркала знаю, что стыдиться плоской груди или тонких рук не буду: перевоплощение в дракона и обратно всякий раз подгоняет меня к той норме, каким я должен быть при моем акселератизме, а не оставляет прежним рослым хиляком.

Я с удовольствием пощупал мощные бицепсы и еще более толстые трицепсы, когда-то все это висело на руках, как вялые тряпочки, а теперь налито такой тугой силой, что на глазах раздвигает кожу. И грудные мышцы заставляют оттопыривать руки, чего стыжусь и старательно прижимаю руки к бокам, а то вид больно задиристый.

Даже живот в заметных кубиках, не шесть, а целых восемь, но, увы, я не один здесь орел, у большинства кочевников хорошие атлетические фигуры. Слабые у них вообще не выживают, недостаточно сильные и ловкие гибнут в состязаниях, соревнованиях и бесконечных межплеменных войнах.

Солнце уже всерьез обжигало плечи, когда я пошел к зияющему проему на месте городских ворот. Вскоре догнал нагруженных связками хвороста осликов и мулов, бойкие горожане успели набрать огромные вязанки, пока я выбирался из леса, вместе с этим караваном и прошел в проем крепостной стены. Сразу малость ошалел от непривычно по-южному громкой речи, гомона, бодрых голосов со всех сторон. Полные нетерпения торговцы спешно раскладывают товары, натягивают над своими богатствами тенты, ревниво посматривают друг на друга.

Появились и первые покупатели, в основном женщины. Пришли за свежей зеленью, молоком, сыром и мясом. Торговцы на меня поглядывают с веселым любопытством и доброжелательностью, угадывая чужестранца, а у чужаков обычно водятся деньги.

Я прошел в ту часть, откуда доносится конское ржание и дробный стук копыт. Коней гоняют на длинном поводе по кругу, выискивая недостатки, покупатели отчаянно торгуются с продавцами.

Присматриваться я долго не стал, все-таки моему Зайчику нет замены, высмотрел самого красивого, он ухитряется вставать на дыбы, поднимая повисших на удилах двух работников, что значит, силен, поинтересовался:

– А эту смирную лошадку за сколько хотят сбыть?

Продавец оглянулся, лицо возмущенное и одновременно заинтересованное. Я смотрю на коней с равнодушным снисхождением. Мол, видал и получше. Я же степняк, а для степняка признаться в своем полном невежестве по части лошадей – значит совершить социальное самоубийство. Презирать будут все кочевники, а в первую очередь сами кони.

– Сбыть? – спросил он с великим возмущением. – Это же не конь, это дикий кентавр!

– Точно, – согласился я, – только он растерял все человеческое. А раз так, то за калеку готов заплатить треть от его цены.

Другие покупатели начали прислушиваться, один подмигнул мне и сказал продавцу с преувеличенным сочувствием:

– Чего это он так? Хороший конь, хоть и староват, конечно…

– Старый конь борозды не портит, – сказал другой, вздохнул и добавил уже другим тоном, – но и глубоко не пашет.

Я понял их игру на снижение цены, поддакнул:

– Старый конь борозды не портит! Он ляжет в нее и спит.

Торговец вскричал возмущенно:

– Старый? Да этот конь только родился!.. Посмотрите, как блестит шкура! А кто похрабрее, взгляните на его зубы! Что вы все наговариваете на честного торговца?

– Честный? – изумился один из покупателей. – Да ты у кентавра коня украдешь! Признавайся, откуда у тебя такой замечательный конь, если ты разводишь только кур?

Торговец ухмыльнулся.

– Завидуешь? А вот шел себе по улице, смотрю – блестит что-то. Поднимаю – подкова. Переворачиваю – а там этот конь.

Один сказал озадаченно:

– Да? Повезло тебе… А я вот сколько подков находил, но никакого счастья.

Торговец сказал злорадно:

– Чтоб подкова приносила счастье, надо прибить ее к копыту коня, и пахать, пахать, пахать… Ну так как этот конь? Отдаю всего за семь серебряных!

– Всего, – проворчал один. – За семь я весь табун куплю…

– Или базар, – сказал другой.

Торговец спросил язвительно:

– Может быть, вам лучше купить верблюда? Это тот же конь, но с большим жизненным опытом.

Я махнул рукой, вытащил золотую монету.

– Беру. Только подбери седло получше, попону, седельные мешки.

Он взглянул на мою спину, где мешок уже раздут, как у погорельца, ухватил золотой и сразу же попробовал на зуб. Глаза радостно заблестели.

– Хорошо, господин! Будет самое лучшее седло и все остальное!

Он ринулся в распахнутые двери конюшни, покупатели посмотрели на меня недружелюбно.

Один буркнул:

– Ну зачем цену поднимать? Теперь совсем обнаглеет…

А второй проговорил со вздохом:

– Да он совсем безголовый, но теперь хоть конь будет думать за обоих.

Глава 3

Через полчаса я пересекал площадь, направляясь к королевскому дворцу. Подо мною гарцует великолепный конь под цветной попоной, седло новенькое, расшитое бисером, за ним приторочен увесистый мешок с припасами и трофеями, из-под копыт на булыжной мостовой выстреливают короткие искры.

У ворот двое рослых мужчин в парадных доспехах, настоящих рыцарских, то ли трофейных, то ли декоративных, оба крупные и очень важные, в руках по копью, доспехи блестят, шлемы сверкают, как зеркала под солнцем, а щиты так и вовсе украсят любой музей.

Я ехал прямо, через головы стражей сквозь кованую металлическую решетку видны роскошные цветники, клумбы с розами, тюльпаны, а дальше за выложенной цветной плиткой площадкой высится светлый огромный дворец из белого камня, изысканный, с богатой лепниной у входа и затейливыми колоннами. За главным зданием выглядывают еще несколько, поменьше, но тоже богато отделанных.

Стражи лениво и чересчур безразлично смотрели через забрала. Я соскочил на землю, высокий и с обнаженным торсом, есть чем побахвалиться, с конем в поводу подошел ближе.

Оба так же молча скрестили передо мной копья, хотя ворота и без того закрыты.

– Я к ярлу Элькрефу, – сказал я надменно, как и надлежит благородному варвару, сыну степей, в прогнившем городе. – Изволю!

Они переглянулись, снова уставились высокомерно, королевский дворец охраняют и вообще стерегут, а не общественный сортир, один наконец медленно разлепил толстые разляпистые губы.

– И чё?..

– С вестями о его брате Растенгерке, – объяснил я терпеливо.

– И чё? – повторил он так лениво, словно засыпает в теплой воде болота. – Здесь король Его Величество Жильзак Третий.

– Ярл Элькреф гостит у Его Величества, – сказал я. – Или открывай, дурак, или, если не знаешь, как отворяются двери, позови того, кто умеет!

Он придвинулся ко мне, слегка поводя плечами, то ли разминая мышцы, то ли стараясь устрашить.

– Что-то слишком громко говоришь.

– А тебя научу говорить шепотом, – пообещал я.

– Ты?

– Хочешь убедиться?

Он ухмыльнулся и начал поднимать руку. Я мгновенно перехватил, развернул и с силой ткнул лицом в железную ограду. И хотя вкопана в землю не меньше чем на пару локтей, ее тряхнуло, как хилый деревенский плетень. Второй страж охнул и быстро выставил перед собой копье.

Я уклонился, перехватил и дернул на себя. Стража бросило вперед, я встретил его ударной частью ладони в забрало. Там заскрипело, сминаясь, красавца отшвырнуло на решетку. Он прохрипел что-то бранное и медленно сполз грудой сверкающего дорогого железа на вымощенную булыжником землю.

Я сказал громко:

– Зови старшего!.. Быстро!.. А то сверну шею.

Он завопил из-под моих ног как недорезанная свинья. Со стороны сада показались трое бегущих в нашу сторону стражей в тяжелых доспехах. Впереди торопится высокий пышно одетый и при оружии человек с суровым и злым лицом ветерана.

Я не двигался, страж вопит, второй ползает на четвереньках и собирает зубы. Старший подбежал к воротам с той стороны и спросил быстрым злым голосом:

– Я – сотник Ланаян, начальник дворцовой стражи. Что случилось?

– Посыльный к ярлу Элькрефу, – сообщил я. – Срочно. От его брата ярла Растенгерка.

Он опустил взгляд на стражей.

– А что с ними?

– Позорят достоинство королевской стражи, – сообщил я. – Во-первых, грубят и хамят незнакомым, а я могу оказаться важным лицом, верно?.. Или вас легко дурачить сменой одежки? Во-вторых, за грубостью должна стоять сила, иначе это умаление величия их лорда. В данном случае они его опозорили.

Он смерил меня долгим и недоверчивым взглядом. Двое стражей, прибежавших с ним, уловили его жест и молча открыли ворота. Я вошел, держа коня в поводу, кивнул любезно, но с гордостью варвара, что кланяется только королям, да и то не слишком низко, чтобы не дай бог не уронить достоинство.

– Благодарю, – сказал я с любезным высокомерием. – Устройте моего коня, он привык к чистой воде и отборному ячменю. Мне покажут дорогу к ярлу?

Ланаян снова окинул меня придирчивым, но цепким и очень внимательным взглядом.

– Я сам отведу.

– Это очень любезно с вашей стороны, господин…

– Ланаян, – напомнил он сухо. – Начальник дворцовой стражи.

– Очень рад вас лицезреть, господин Ланаян, – сказал я любезно. – Меня зовут… гм… Рич, просто Рич. Я всего лишь малозаметный десятник нашего небольшого войска. И племя у нас крохотное. Совсем крохотное, да.

Он слушал и смотрел внимательно. Глаза чуть блеснули, когда я объяснял, какие мы крохотные и малозаметные. Малозаметные обычно пускают пыль в глаза и топорщат перья, а когда вот так, самоуничижительно, это очень даже интересно для начальника любой стражи.

– Это не любезность, – обронил он наконец. – Это желание избежать… подобных инцидентов.

– Мы простые дикие люди, – сказал я с достоинством и гордо выпятил челюсть. – И не позволяем над собой улыбаться. Даже богам!

Он хмыкнул.

– Да-да, я слышал, вы свергаете неугодных богов и выбираете других, получше.

– Подостойнее, – поправил я высокомерно, хотя про обычай свергать богов услышал впервые.

– Да-да, – согласился он. – вы такие… гордые.

Усыпанная золотым песком широкая аллея вела между кустов роз, справа и слева благоухающие деревья, явно цветут круглый год, юг, благодать, в ветвях распевают сладкоголосые птицы, над цветами порхают, часто перелетая аллею, яркие и неправдоподобно огромные бабочки.

Ланаян помалкивал, я тупо и надменно смотрел прямо перед собой, стараясь не выглядеть провинциалом, наконец Ланаян обронил:

– Мы не даем себя обманывать одежкой.

– Вот как?

Он буркнул:

– Даже ваша речь выдает вас.

– В чем?

– Простые гонцы говорят иначе.

Я ответил с достоинством:

– А я не простой.

– Ну вот об этом и говорю. Ваши… замашки тоже выдают вас.

Я поглядывал на него искоса, идет рядом собранный, ни одного лишнего движения, однако во всем чувствуется скупая отточенность, а взгляды на меня бросает такие же пытливые и оценивающие.

Воздух сладкий от множества цветов, по обе стороны дорожки их несметное количество, по соседнему ряду прошли девушки с ведрами, поливают, дуры, в такую жару нельзя, все засохнет еще быстрее, кто их такому учил…

Ланаян вздрогнул так, что на нем звякнуло железо доспехов, задрал голову и охнул, а металл панциря заскрежетал. По ясному небу несется комета, настолько яркая, что отчетливо видно и светящуюся голову и длиннющий призрачный хвост, похожий на шлейф из лунного света.

– Предвестница… – выговорил он дрожащим голосом. – Что она предвещает? Надо спросить нашего звездочета!

– Пусть звезданет в меня успех, – пробормотал я. – Даже перед несчастливой звездой стоит лишь чуть склониться, но не падать ниц. А вообще-то, Ланаян… пока ты отважен и верен себе, все играет тебе на руку – король, придворные, челядь, даже солнце, луна и звезды. Это счастливая звезда!

Он спросил с надеждой:

– Правда?

– Других вообще не бывает, – ответил я. – Ты посмотри на меня! Разве еще не понял, что предвещает эта заблудившаяся звезда?

Он втянул голову в плечи и шел дальше молча, даже не повел бровью, когда я спрашивал о каких-то пустяках.

Перед самым дворцом по ступенькам расхаживают надменные павлины, то и дело растопыривают роскошные веера хвостов. Похоже, зерна им сыплют прямо здесь, чтобы демонстрировали себя всем, а то вдруг кто не заметит эту пышность и величие короля.

– Это намек? – спросил я.

Ланаян вскинул брови.

– Павлины?

– Да.

– А в чем намек?

– Тут и люди такие?

Он поморщился, но не ответил, повел властно рукой.

– Сюда. А теперь сюда…

Поднялись по ступеням, я думал, что войдем в зал или хотя бы холл, и это действительно оказался просторный зал с богато выложенным цветным мрамором полом, только без крыши. Я изумленно приподнял голову и чуть не ослеп от стрельнувшего прямо в зрачок ослепительного жаркого солнца.

Сверкающие искры прыгают всюду, добавляя в узоры радужного небесного огня. В дальней части зала степенно беседует группа царедворцев, у всех на одежде много золота, а наиболее знатные чуть ли не шатаются от обилия этого металла и драгоценных камней.

– Кому Бог не дал золотые руки, – сказал я высокомерно, – тому приходится носить золотые браслеты.

Ланаян покосился на меня с некоторым удивлением.

– Не все золото, – произнес он осторожно, – что блестит. Но верно и другое: не все золото блестит… А теперь сюда, десятник Рич. И сюда… Вот и пришли.

Открылся небольшой уютный зал без боковой стены, вместо нее панорама цветущего сада, воздух пропитан изысканными ароматами. В зале легкая призрачная тень, дальше яркий свет, у черты спинами к нам рослые мужчина и женщина, беседуют тихо, я ощутил сразу, что не царедворцы, а люди близкие друг другу. Возможно, брат и сестра, что-то в них общее.

Ланаян на ходу подобрался, развернул плечи и выпятил грудь, шаги стали громче, акцентированнее. Пара синхронно обернулась к нам, я проигнорировал мужчину, потому что женщина… Валькирия – вспыхнуло у меня в мозгу, как молния. Валькирия ночи, если есть такие.

Высокая, гордая, прекрасно осознающая свою диковатую красоту, с дивной, не по-городскому здоровой фигурой, где и широкие плечи, и высокая крупная грудь, и талия, и длиннющие ноги… Дыхание сперло от блистающего великолепия ее безумно точно вылепленного лица с высокими дугами тонких чернющих бровей, полных вздернутых губ, высоких аристократичных скул и упрямо выдвинутого вперед подбородка.

Привычные валькирии все в солнечном свете и золоте, но от этой пахнуло темной ночной грозой и молниями. Густые иссиня-черные волосы падают на спину свободно, крупные черты лица не зализаны, как у большинства женщин, не закругленные и смягченные, что обычно именуется женственностью, а напротив – заостренные, что лишь подчеркивает ее дикую красоту, необузданную, как мне хотелось сказать, но не сказал – видно по ее строгому и властному виду, что принцесса умеет контролировать не только себя, но и других. Здесь не дикость, а стальная воля.

Рожденная править, мелькнуло у меня. Или водить войска. Такой, возможно, была Жанна д’Арк, гордая, решительная и независимая. Такой трудно вбить в голову, что должна подчиняться мужчине только потому, что тот – мужчина. Увы, твое время еще не пришло, гордая женщина…

Она смотрела строго и внимательно, мигом окинув меня взглядом и оценив по только ей известной шкале, а я, напротив, погружался в ее глаза, глубокие и темные, как бездны космоса, хотя вроде бы старался не смотреть, чтобы не утонуть в них сразу, хотя вроде бы уже иммунен к женским чарам.

Мы, мужчины, обычно трусливо предпочитаем в спутницы жизни дюймовочек. Для самоутверждения надо, чтобы женщина была мельче нас, слабее и глупее, но те немногие, которые стараются завоевывать таких вот королевн по стати и по духу, выигрывают в сто крат больше.

Мы завоевываем женщин так же, как берем хорошо укрепленные замки: осадой, приступом, штурмом, склоняем богатыми подарками на свою сторону, уговариваем открыть ворота, обещая особые льготы… Слова «завоевать женщину», «завоевать любовь», «за любовь надо драться» звучат привычно и обыденно, а из употребления не уходят потому, что женщин в самом деле завоевываем… и завоевывать будем, пока не рухнет вселенная.

Но большинство мужчин берет добычу попроще: помельче и поглупее, чтобы на их фоне выглядеть и крупно-мускулистым, и ох каким умным. «Прелесть, какая глупенькая!» – родилось в среде этих мужчин, которым для счастья нужны дурочки, что смотрят им в рот и восторгаются, какие у них мужья умные.

Взгляд я оторвал с заметным усилием и наконец-то посмотрел на Элькрефа, фамильное сходство с Растенгерком несомненно. Высокий, молодой еще, чуть-чуть выше старшего брата, крупнее, шире и как бы откормленнее. У Растенгерка десять лет жизни в седле выжгли последние капли жира, он весь из сухого мяса и толстых жил, а этот в роскошном халате до пола, широкие рукава, весь лучится благополучием, розоволицый, с нежной кожей, красивый и ухоженный.

Ланаян некоторое время держал строго рассчитанную паузу, в общении с королями нельзя торопиться, да и давал время им собраться с мыслями, наконец поклонился и сказал почтительно:

– Ярл Элькреф, к вам гонец.

Ярл оторвал взгляд от меня, я невозмутим, как Монтесума, красиво повернул голову к Ланаяну, гордо и с достоинством, но не подчеркнуто, как двигаются кочевники, оцивилизовался, спросил красивым контролируемым голосом:

– Ко мне? От кого?

Ланаян ответил уже без поклона, взгляд твердый и ничего не выражающий:

– Как он утверждает, от вашего брата.

Принцесса всматривалась в меня с непонятным неудовольствием. Лицо Элькрефа, напротив, вспыхнуло нежным румянцем, глаза заблестели, как у девушки, увидевшей новый наряд.

– От Растенгерка?

Я сделал шаг вперед, чуть наклонил голову, я же гордый сын степей, а не царедворец, и никто надо мной здесь не властен, что и подчеркиваю, как сын степей, каждым жестом, движением, взглядом и сыностепейной осанкой.

– Вы еще помните его имя? – спросил я слегка саркастически. – Это хорошо, я ему передам. А сообщает он, что все-таки отыскал Мириам и даже сумел помириться. Они намерены сыграть свадьбу в королевском дворце Меркера. Его Величество Франсуа Меченый благословляет их союз.

Он слушал все восторженнее, но вдруг лицо потемнело.

– Так ли? Я слышал, Его Величество тяжело болен. А управляет его брат ярл Камбре…

– Уже не управляет, – сообщил я.

– Что случилось?

– Им самим управляют, – сообщил я, – в аду. Король здоров, как стадо породистых быков. Все поют… Надеюсь, у вас все так же хорошо и благополучно?

Он выпрямился, ликующая улыбка медленно сползла с лица. Принцесса наконец прекратила рассматривать меня и перевела взгляд на ярла. Холод потери пронзил меня, как морозный ветер, а расправившая было крылышки душа печально сложила их и рухнула на темное дно, куда я сам боюсь заглядывать.

Ланаян, что стоял, как статуя, шелохнулся, напоминая, что он здесь и все слышит, отвесил учтивый поклон.

– Простите, если я вам больше не нужен…

Ярл кивнул несколько безучастно:

– Да-да, иди.

Ланаян остался на месте, словно и не слышал, взгляд его был устремлен к принцессе.

Она сказала с легкой гримаской:

– Спасибо, Ланаян, ты свободен.

Он кивнул, бросил на меня быстрый взгляд и, отступив на шаг, повернулся и удалился быстрой молодой походкой. Я следил за ним краем глаза. Похоже, покинувший племя ярл не у всех здесь пользуется доверием, и Ланаян мне это показал ясно и наглядно. Нарочито.

Голос черноволосой валькирии прозвучал холодно и отчужденно, словно она говорила с вершины Гималайских гор:

– Мне кажется, этому гонцу известно больше, чем он говорит.

Ярл вперил в меня строгий взгляд.

– Это правда?

– Да, – ответил я.

– Что тебе еще известно?

Я развел руками.

– Мне известно двести способов ловить рыбу в океане и сорок вариантов завязывания морских узлов, ведь мы, сыны степей, все-таки еще и доблестные внуки моря. И многое еще я знаю и умею… Но, думаю, вас интересует не это. А, к примеру, знаю ли я, что вас сместили с трона главы совета племен, после чего вы, обидевшись, удалились вот сюда в тишь да гладь… Могу добавить, ваш старший брат уже в племени айсоров, где его по-прежнему считают своим вождем. Он хочет знать, готовы вы ли начать борьбу за восстановление своих прав на трон.

Валькирия поморщилась, Элькреф дернулся, на лице сменилась гамма чувств, наконец взгляд медленно потух, а в голосе прозвучала откровенная злость:

– Брат бросил нас!.. А я не был готов править советом племен.

– Растенгерк передал трон среднему брату, – напомнил я. – А тот был еще как не против.

Он выкрикнул:

– Да, это все знают! Аммонк рвался к власти и готов был сам сместить Растенгерка. Но продержался недолго, слишком был заносчив и не считался с мнением старейшин. Когда его решили сместить, он схватился за оружие, но был убит со своими телохранителями. Это ты знаешь? После него правил я, однако…

– Недолго?

Он огрызнулся:

– Дольше, чем средний брат! Но другие кланы уже ощутили сладость близкой власти. Мне пришлось бежать сюда…

Я кивнул.

– Знакомо. Но если бы вы не увязали в излишней дружбе с глиноедами, не одевались в их одежды, не кланялись их мерзким и слабым богам, то вас бы, скорее всего, никто не стал бы сбрасывать с трона.

Валькирия обратилась к нему, по-прежнему игнорируя меня:

– Почему ты позволяешь ему так разговаривать с тобой?

Я посмотрел на нее холодно, она ответила взглядом, полным презрения высокорожденной к мелкому грязному червяку, пресмыкающемуся у ее ног.

Элькреф ответил чуточку виновато:

– У людей степи все вольны и равны… за исключением времени войны. Но он, конечно, дерзит. И не все упреки… заслужены. Пусть мой брат вспомнит, как рухнуло все из-за него, когда потерял голову из-за горожанки, когда сам начал надевать их мерзкие, как ты говоришь, одежды и проводить время в ужасных каменных домах!

Я вскинул голову и посмотрел ему прямо в глаза.

– Я прислан не для того, чтобы обмениваться упреками. Что сделано, то сделано. Ваш некогда несчастный, а теперь счастливый брат спрашивает, готовы вы ли начать борьбу за возвращение трона и власти над племенами. Кстати, он намерен передать трон объединенных племен вам.

Он дернулся.

– Почему мне?

Принцесса тоже смотрела с высокомерным удивлением. Элеонора Гордая, вспомнил я ее прозвище. Точнее не скажешь…

– Ему он не нужен, – ответил я.

– Почему?

– Он нашел ту женщину с волосами из красного огня, – напомнил я. – И намерен остаться с нею в ее королевстве. Тем более, что король там уже немолод…

Я сделал многозначительную паузу, Элькреф пробормотал:

– Как мы похожи с братом, просто удивительно. Хотя мне повезло, я не гонялся за любимой женщиной десять лет по раскаленным пескам, степям и горам.

Принцесса Элеонора снисходительно улыбнулась. Я посмотрел на нее, стараясь не замечать ее великолепия, только я и могу оценить в полной мере, она снова смерила меня холодным взглядом.

– Каков будет ответ? – потребовал я.

Элькреф с несчастным видом оглянулся на валькирию.

– Прошло много времени. Я нашел гораздо больше, чем потерял. Не знаю, стоит ли вообще начинать? И что я выиграю, кроме трона, который мне тоже не нужен?

Я покосился на принцессу.

– Хотя бы уважение этой женщины.

Он вспыхнул, рука метнулась к поясу, где полно колец для ножен, однако все болтаются, как бесполезные украшения.

– Да как ты смеешь?

Я спесиво выпрямился.

– Я воин, благородный… надеюсь, ярл. И не из вашего племени. Так что не связан никакими клятвами и обетами. Вы подумайте над ответом. Надеюсь, он будет достоин ярла, а не… гм… как бы это помягче… горожанина. Мой конь устал за долгую дорогу, мы подождем.

Принцесса милостиво наклонила голову, голос ее прозвучал ровно, словно скользил по льду высокогорного озера:

– Иди отдыхай.

Я сделал над собой усилие и остался, подыгрывая Элькрефу. Элькреф понял, досадливо поморщился и сказал сухо:

– Тебе покажут свободные комнаты в доме для гостей короля. И еще…

Голос его прозвучал странно, я уже было отступил, намереваясь уйти, но тут повернулся к ярлу.

– Да?

Он проговорил несколько смущенно, так мне показалось:

– Десятник, ты верен обычаям своего племени, это хорошо. Но ты видишь город… неверно. Отдыхай, пока я обдумаю ответ брату. Побывай в городе, пообщайся с людьми…

Я поморщился.

– С глиноедами?

Он сказал мягко:

– Мы можем называть их хоть камнегрызами, но от этого они камни грызть не станут, как сейчас не едят глину. Не спеши, чтобы я не отвечал брату по первому зову сердца, а обдумал еще и головой.

Я сказал надменно:

– Разве не сердце важнее?

– Сердце указывает общий путь, – ответил он уклончиво, – а как по нему идти – решает голова. Иди, отдыхай. Ты здесь гость, не слуга, никто над тобой не хозяин.

Я задрал нос, выпятил нижнюю челюсть и сказал заносчиво:

– Еще бы.

Он с непонятной усмешкой смотрел, как я без поклона повернулся на месте, вольный человек, а любой поклон могут истолковать как подчинение или заискивание, что для гордого сына степей хуже ножа у горла.

Глава 4

Задний двор огромный, но изрядно загроможден множеством хозяйственных построек, начиная от простой пекарни и заканчивая роскошными конюшнями для лошадей благородного сословия. Колодцев два, оба крытые, уже роскошь, помост и тяжелые деревянные колодки из двух половинок с отверстиями для головы и рук, длинная коновязь для лошадей слуг-гонцов…

Домик для гостей совсем не домик, а массивное здание в три этажа, комнаты крохотные, но чистые, с богатой мебелью, король своих гостей балует, понимает, именно они создают репутацию в соседних королевствах. Мне указали на свободные, я выбрал самую неудобную, из нее не видно двор, зато и меня не увидят, если вдруг восхочу в темную ночь выбраться через по-южному широкое окно.

В комнате ничего двигать не стал, хотя кровать слишком близко к окну, опасно, стол маловат, просто сложил вещи, плеснул в лицо водой из таза и вышел во двор.

Среди типичной челяди дважды промелькнули, нет, уже трижды, явные варвары-кочевники. Все трое обнаженные до пояса, крепкие, загорелые, с разнесенными в стороны плечами. Штаны кожаные, на широких поясах ножи и всякая блестящая хрень, которую мужчины обожают больше, чем женщины.

Похоже, процесс интеграции в этом королевстве зашел намного дальше, чем у соседей и вообще в среднем по Гандерсгейму. Кроме этих трех я заприметил еще двух, одетых так, что сразу и не отличишь от горожан. Скорее всего, одни завели друзей среди горожан и бывают у них частенько, балдея и оттягиваясь от прелестей суровой жизни, а другие, соблазненные несравнимо более высоким уровнем автохтонов, уже и породнились с местными…

Кстати, породниться с ними проще, нигде в Гандерсгейме я не видел заносчивых рыцарей, надменных лордов, церковных служителей, которые тоже делят на «своих» и «чужих» в зависимости от веры. Нет даже намека на благородное сословие, если не считать королей и сановников, которые тоже похожи просто на очень богатых торговцев.

То ли варвары их истребили, то ли подобное отпало за необходимостью, когда в руках горожан осталось только ограниченное самоуправление. Не только рыцарей нет, нет вообще хорошо вооруженных и закованных в стальные латы людей, если не считать городскую стражу, призванную следить за порядком среди своих же горожан, да королевскую охрану.

Можно сказать, что варвары, сами того не желая и не догадываясь о своей прогрессивной роли, продвинули завоеванных на еще более высокую ступеньку развития. Теперь здесь города-республики, вроде Венеции, Генуи и подобных им, основанных на ремесленничестве и торговле…

С заднего двора донесся негодующий женский крик. Я оглянулся, трое мужчин выволакивают из здания женщину, заламывая ей руки. Она отбивается, как может, брыкается, кричит, извивается всем телом. Ее дотащили до колодок на помосте, здесь один отпустил и взялся раздвигать тяжелые толстые половинки. Женщина воспользовалась моментом и с силой ударила второго в пах. Он заорал и выпустил ее, она тут же заехала кулаком другому прямо в нос и, освободившись, бросилась бежать.

Ей наперерез кинулись с веселыми воплями другие челядины, хватали за платье, она кричала зло и отчаянно, отбивалась, но наконец ее схватили, поволокли обратно.

Тот, которому она врезала ногой, с размаха ударил ее ладонью по лицу. Голова женщины мотнулась в сторону, я услышал вскрик боли, но женщина тут же выпрямилась и посмотрела на него ненавидяще.

Он ударил ее снова и заорал:

– Я тебя покажу, шлюха, как себя вести!.. Колун, что копаешься?

– Готово, – пропыхтел второй.

Он раздвинул обе толстые доски, там вырез для шеи, и толстые болты с двух сторон, так что приговоренные к позорному наказанию не дотянутся и не освободят себя.

Я наконец стряхнул нерешительность и трусливую философию, что кто в чужой монастырь с чужим уставом придет, тот им по рылу и получит, раздвинул плечи и подошел к ним уверенно и властно.

– Эй, нельзя с женщиной так обращаться! В чем ее вина?

Тот, который назвал ее шлюхой, прорычал:

– Ты иди отсюда, понял?

– Не понял, – ответил я, закипая. – Поясни!

Он выпрямился и шагнул ко мне.

– Пояснить?

– Да, – сказал я кротко.

Он широко и глупо замахнулся. Я ткнул в солнечное сплетение, а когда он охнул и согнулся, ударил кулаком в затылок. Грузное тело повалилось, как мешок. Мгновение все смотрели, оторопев, затем все трое мужчин негодующе заорали:

– Он Колуна ударил!

– Он против наших правил!

– Бей чужака!

Отступать я не стал, уже достаточно взвинчен, пошел вперед, раздавая короткие и жестокие удары воина, а не кулачного бойца. Они падали и ползли, а когда один попробовал подняться, я его сам поднял на воздух жестоким ударом ноги снизу.

Он упал, как мокрая тряпка, и уже не двигался, а я поднялся на помост. Двое, что держали женщину, испуганно выпустили ее и отскочили.

– Что за люди здесь? – сказал я с отвращением. – Что могла такое сделать эта женщина, что ее в позорную колодку и на посмешище?

Один крикнул:

– Она стирала господское белье и уже в третий раз его порвала!.. Это нарочно!

Я удивился:

– Всего-то? Сколько стоит это белье?.. Вот, передайте хозяевам! Пусть купят новое. И побольше.

Я швырнул на землю золотую монету, подумал и добавил еще одну. Этого хватит на десять спален, но пусть и этим побитым останется на выпивку, чтобы залить горечь поражения.

Женщина смотрела на меня расширенными глазами.

– Спасибо, спасибо, господин…

Я отмахнулся.

– Пустяки. На и тебе монету. На случай, если понадобится откупиться от таких… добрых.

Она охнула.

– Господин, это же золото!

– Это ты золото, – сказал я доброжелательно и улыбнулся. – Иди, ты свободна.

Народ смотрел на меня в страхе и почтительности. Во-первых, силу уважают везде, а во-вторых, в таких вот торговых городах еще больше уважают богатство, и когда сильный и богатый раздает зуботычины, он как бы имеет право и на то, о чем бедный и подумать не должен осмеливаться.

Чтобы не нарываться больше на неприятности, я подошел к воротам, стражники посмотрели угрюмо, но ворота распахнули с такой поспешностью, словно приближаюсь на тройке королевских коней.

– Благодарю за службу, – сказал я покровительственно.

Они захлопнули за мной железные створки без «рады стараться, ваше благородие», но я не мелочный, пошел с широкой улыбкой счастливого человека в город, присматриваясь и прислушиваясь, стараясь по обрывкам разговоров уловить настроения.

На улицах варваров тоже больше, чем я видел, к примеру, в Меркеле. Там раз-два и обчелся, а здесь куда ни глянь – на сотню горожан один красавец с коричневым от солнечного жара торсом и хвастливо вздутыми мышцами, а это непропорционально много.

Как-то Диоген, прибыв в Олимпию и заметив в праздничной толпе богато разодетых родосских жителей, воскликнул со смехом: «Это спесь». Затем философ столкнулся с лакедемонянами в грубой и поношенной одежде. «Это тоже спесь, но иного рода», – сказал он.

Горожане и варвары Гандерсгейма ревниво блюдут и превозносят свои обычаи, а для этого, как хорошо знаю, в первую очередь нужно презирать чужие. Даже в одежде, что уж проще, видно, как горожане наряжаются демонстративно пышно и вычурно, а у варваров та же самая спесь – одеваются подчеркнуто грубо и небрежно. Чаще всего вообще обнажены до пояса, а когда одежда просто необходима, то целиком из невыделанных шкур, что вообще ни в одни ворота…

И, конечно же, те и другие стараются блюсти чистоту браков, выдавать только «за своих», пусть даже в другое королевство. Правда, смешанные браки все же случаются, а здесь, как догадываюсь, их намного больше, чем где-либо…

Интересно, как решают проблему отречения от своих обычаев. Это всегда болезненная ломка, потому что помимо отказа от исконно посконных надо еще и принимать чужие…

Элькреф, как я понял, готов отказаться от любых проявлений гордого варварства, только бы его Элеонора Гордая, вот уж точное прозвище для этой валькирии, была счастлива. Да он и так уже отказался, одевается, как горожанин, разговаривает, как они, и наверняка не считает, что все проблемы решаются лихим набегом и быстрым ударом кривого меча.

Правда, первым в их семье был Растенгерк, так неудачно посватавшийся к Мириам, а затем то ли попытался ее ритуально похитить, то ли еще как-то задел ее гордость и нарушил обычаи цивилизованной жизни…

– Эй, – крикнули мне из торговых рядов, – сын степей, не желаешь купить уникальный меч?

– А что в нем уникального, – пробурчал я, еще не видя, что предлагают, – оружие всегда только оружие…

– Оружие уравнивает слабых с сильными, – сказал торговец, но посмотрел на меня внимательнее и уточнил: – А сильного с десятью сильными. А если оружие еще и хорошее… Разве тебе не нужны веские аргументы в споре?

– Ну-ну, – сказал я, – покажи, насколько веские.

Он отступил, приглашая войти, я переступил порог, тихохонько ахнул. Горожане не воюют, потому у них нет необходимости массовой выделки оружия, когда главное количество, а качество не так важно, зато в единичных экземплярах повыпендриваться могут, могут…

Я пошел вдоль стены, щупал, примерял по руке, купил пару кинжалов, предварительно побросав их в особый щит из плотного дерева. Мечи в самом деле получше того, что при мне, но мысль сразу скользнула к тем особым, что я насобирал в странствиях и сейчас ждут меня в Зорре.

– А почему вот эти два простых, – спросил я, – намного дороже этих красавцев?

– Это древние, – объяснил торговец почтительно. – Их нашли в старых руинах.

– И что? Это делает их могущественными?

Он пожал плечами.

– Никто так не говорит. Но все равно, такие мечи всегда ценятся выше.

– За достоинства или только за древность?

Он ответил спокойно:

– Среди таких в самом деле иногда попадаются… непростые.

– Но сразу не угадать?

Он чуточку улыбнулся.

– Обычно их свойства открывают случайно. И то, бывает, не те, кто купил, а их дети. Или внуки.

Я подумал, махнул рукой.

– Я не рисковый человек. Но мечи у тебя в самом деле неплохие. Я бы взял вот эту оглоблю…

– Двуручник?

– Да.

– Хороший выбор, – сказал он почтительно. – Превосходная сталь. Заточен, как бритва… Смотрите.

Он подбросил тончайший платок, тот распростер крылья и опускался медленно, словно облачко, но когда коснулся подставленного меча, так же неспешно распался на две половинки и продолжил опускаться, пока не лег на пол.

– Прекрасно, – одобрил я, хотя такая острота хороша только здесь, где почти все бегают полуголыми, но не в бою с закованными в стальные латы рыцарями. – Кто ковал?

Он сказал почтительно:

– Лучший оружейник Тибора. Если отнесете меч ему, за небольшую плату высечет на нем ваше благородное имя.

– Да, – сказал я, – имя у меня благородное, дальше некуда. Ладно, давай подберем ножны.

Глава 5

Раскаленное до белизны небо медленно превращалось в синее. Сверкающая даль потеряла жесткий блеск и окуталась нежной дымкой, предвестником близкого вечера. Через проем городских ворот вошли друг за другом невероятно высокие верблюды, надменные и величавые, гордо выгибающие и без того причудливо загнутые шеи.

На меня посмотрели свысока, головы маленькие с темными глазами степняков, крупные продольные ноздри подрагивают, улавливая смену запахов степи на пышное буйство городских ароматов. Взгляд умных, как у гильгамешей, глаз скользит по всему свысока, мудрецы не вникают в мелочи, а любой город – это всего лишь большое стойбище…

Часовые с поспешностью вышколенных слуг распахнули передо мною створки ворот, хотя стража за это время сменилась, то есть мир постепенно добреет. Я кивнул с непривычной для варвара любезностью, в этой жизни насилие – не выход, и я дам в морду любому, кто со мной не согласен.

Дворец под заходящим солнцем полыхает красным огнем. Крыша в пурпуре, почти неотличима от горящих громад облаков, а верхушки деревьев сверкают золотыми листьями.

Из боковой двери, почти такой же роскошной, как и парадный вход, вышел, окруженный обнаженными до пояса кочевниками, высокий мужчина в кожаных штанах степняка, с широким красным поясом, в коротких сапожках, но рубашка на нем из тончайшего полотна, широкий ворот небрежно расстегнут, видны амулеты на золотой цепочке.

К нему обращаются почтительно и даже подобострастно, он отвечает коротко и повелительно. На меня словно пахнуло холодным ветром, свежим и одновременно несущим нечто опасное, словно тащит за собой грозовую тучу. Высокий, лет под пятьдесят, хотя могу и ошибиться, крепок и широк в кости, сухощав, толстые жилы молча говорят о силе и крепости тела. Обожженное солнцем лицо не по-степняцки удлинено, даже глаза не привычно темные, а пугающе прозрачные, словно высокогорный лед.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.