- Спасибо, - воскликнул появившийся из соседней комнаты Альберт Николаевич, успокоенный тем, что дело сдвинулось с мертвой точки, - большое вам спасибо, господа!
      - Погоди, - остановил его Басаргин, - рано еще благодарить.
      - С Файзуллой обязательно свяжется, - заметил Зоровавель. - Будет договариваться по деньгам.
      - Не обязательно, - скептически заметил Басурман. - Ему сейчас не о бабках заботиться нужно, а о родичах. Тем более, Шура, если я верно понял, он тебя за лягавого принял.
      - Вероятно, - подумав, кивнул Истребитель. - Первым делом он будет стараться не подставиться сам. Родственники его уже успели замазаться в уголовке, а сам он пока еще нет.
      - Мне кажется, он не верит, что они у нас, - высказался Костае.
      - Нашел проблему, - ухмыльнулся Басурман. - Мы им поговорить дадим. Одного будем на крюке от люстры подвешивать, а другому трубку сунем - пускай комментирует.
      Слушавший их Ладыгин стал белее бумаги.
      - Ну что вы, - начал он. - Давайте как-нибудь по-другому, без этих жестокостей, а то они вконец озвереют.
      - Нет, - категорически заявил Истребитель. - По-другому тут никак не получится. Террористам только дай понять, что готовы идти на уступки, тогда точно распояшутся. Потакать им ни в коем случае нельзя. Будем держать их в узде - только так ими можно управлять.
      Ладыгин не нашел, что возразить. Он давно не был хозяином положения и примирился с этим.
      Пробормотав: "Ну как знаете", он поплелся в спальню утешать слегшую в постель жену.
      Друзья занялись подготовкой к переговорам. Зоровавель принес из машины прочный капроновый трос, Басурман вооружился плоскогубцами и при помощи Костаса снял массивную люстру, висящую на толстом крюке. Размотав изоленту, он раскрутил провода, Купидон принял снизу позвякивающую конструкцию, и вместе с Истребителем они опустили ее на стол. Друзья торопились, чтобы телефонный звонок не застал их врасплох, и уложились вовремя.
      Едва они закончили, как запиликал аппарат, и по осекшемуся голосу Ладыгина тамплиеры поняли, что для принятия решения Искандеру Надировичу потребовалось гораздо меньше часа.
      - Это кажется вас, - неуверенно сказал Ладыгин, протягивая трубку подошедшему Истребителю.
      - Ну? - поинтересовался тот.
      - Мы посоветовались, - хитрым тоном заявил Катырбеков. - Делаем так. Вы отпюскаете наших ребят и даете им половина сюммы, а мы отпускаем девочка.
      - Забавный ты мужик, - сказал Истребитель.
      Расчет Катырбекова был ясен: получить свою долю (оплата их услуг наверняка составляла пятьдесят процентов от суммы возвращаемого долга), выдав Файзулле аль-Мазбуди расклад по первоначальному "нулевому" варианту. Это в лучшем случае. В худшем - оставить девочку у себя... Дальше все было понятно. Истребитель дал знак приступать.
      - Сейчас мы тебе родственничка дадим поговорить, - сказал он, наблюдая, как Зоровавель перекидывает веревку через крюк, - Рафика, племянника твоего. Вот с ним и потолкуешь.
      Связанного Рафика подтащили к столу, на котором стоял аппарат, и поднесли ко рту трубку. Он бешено затараторил, когда Басурман затянул на шее Сатара петлю, и перешел на крик, когда Купидон и Зоровавель потянули за другой конец веревки, медленно начав отрывать туркмена от пола. Тот конвульсивно задергался и захрипел. Державший трубку Истребитель поморщился - пена изо рта визжавшего на одной высокой ноте Рафика брызнула на ладонь.
      - Да заткни ты эту собаку, - брезгливо заметил Басурман. - Все, что нужно, он уже сказал.
      Полузадохнувшийся висельник был опущен, а Истребитель, отпихнув обезумевшего племянника, обратился к его дяде:
      - Принимаешь наши условия или опять сомневаешься?
      - Ты много на себя взяль, начальник, - яростно выдохнул Катырбеков.
      - Зло порождает насилие, - ответил Истребитель, - а ты иного хотел?
      Искандер Надирович сдался. Он согласился привезти девочку и отказаться от всех притязаний в обмен на живых родственников. Рафику дали трубку, и он сбивчиво объяснил, что с Сатаром все в порядке, он жив, только пока не может говорить.
      Пара ударов по рёбрам помогли Сатару перебороть боль в горле, и он произнес несколько слов в подтверждение того, что действительно жив. Басурман наблюдал за ним, криво усмехаясь.
      Условия обмена и место были назначены Истребителем. Туркмены привезут девочку через час в лесопарк на улице Коммуны, где их будет ждать машина. Охраны с обеих сторон договорились выделить по два человека вместе с водителями. Местность эту Катырбеков знал хорошо и сказал, что сможет отыскать условленное место в лесочке. На том и порешили.
      Тамплиеры выдвинулись заблаговременно к месту обмена, чтобы успеть прочесать круг в радиусе двести метров от исходной точки. Старались они не зря, несмотря на то что полил дождь и ни о какой засаде помыслить было невозможно: Костас набрел на притаившегося в засаде стрелка с автоматом Калашникова наизготовку. Вероятно, он должен был либо подстраховывать родню, либо просто валить противника, когда тот появится в зоне видимости.
      Греку удалось подкрасться к нему незаметно. Дождь заглушал шум шагов, да и з.ашел он, по счастью, со спины. Получивший еще в давние юношеские годы в Алма-Ате звание кандидата в мастера спорта по стрельбе из лука, Костас умел пользоваться этим надежным и бесшумным оружием. Тщательно выцелив сероватую спину пластуна, он послал в нее стрелу с лепестковым наконечником, угодив чуть левее центра. Смачный щелчок и пронзительный вскрик вызвал на толстых губах Купидона довольную усмешку. Он опустил углепластиковый лук и подошел к своей жертве. Маленький смуглый человек корчился в густой зеленой траве, неуклюже заводя руки за спину, чтобы вырвать засевшую там стрелу. Хрустя опавшими ветками, к нему подбежали Истребитель и Басурман, а чуть позже, топая как слон, примчался Зоровавель.
      - Все-таки выставили боевое охранение, козлы, - заметил Басаргин, присаживаясь перед стрелком на корточки. Движения туркмена становились все более конвульсивными, а глаза быстро мутнели.
      - Время, ребята, - напомнил Истребитель. - Давайте по местам. Басурман, Лазарь, - в машину, Костик, - на ту сторону дороги, а я эту позицию займу, уж больно хорошо он обосновался.
      - Готово, кончился, - констатировал Басурман.
      Истребитель нагнулся, вытащил из-под трупа автомат и оттянул затвор указательным пальцем.
      - Ты из него хоть раз в жизни стрелял? - спросил Зоровавель.
      - Справлюсь как-нибудь, - бросил Истребитель. Он был уверен в себе. Казалось бы, чего проще: целься да нажимай на курок.
      Тамплиеры разошлись по своим местам. Купидон занял позицию на дереве, выбрав развилку попрочнее, чтобы можно было как следует упереться, дабы натянуть лук. Зоровавель сел за руль "судзуки", а Басурман забрался в салон, еще раз проверив, надежно ли связаны пленники, покорно лежащие на полу. Туркмены и не думали сопротивляться, ожидая, когда их освободят. В том, что издевательства над ними будут жестоко отомщены, никто не сомневался, в первую очередь, тамплиеры, поэтому их участь была предрешена.
      Теперь, когда огневая мощь так существенно возросла, Истребитель был уверен в успехе операции.
      Конечно, соваться в такую затею с одним луком, пусть даже к нему прилагался столь классный стрелок, как Купидон, было авантюрой чистой воды, однако бывший школьный учитель придерживался утверждения, что счастье сопутствует смелым. Первая же удача лишь утвердила его в собственной правоте.
      Бежевая "семерка" подъехала точно в назначенный час. Она остановилась в ста метрах от "судзуки" и в тридцати - от притаившегося Истребителя.
      Дверцы ее открылись, и оттуда вышли два азиата, один из которых держал за руку девочку лет семи.
      Оба так рассчитывали на своего снайпера, что ничего, похоже, не опасались. Из микроавтобуса Зоровавель и Басурман вытащили пленников и толкнули их вперед. Кино про разведчиков чурки, вероятно, смотрели, потому что пошли, тщательно выдерживая расстояние, чтобы не промедлить или не обогнать девочку, которая неуверенно двинулась к тамплиерам.
      Встретились они аккурат посередине разделяющего машины расстояния. Во избежание непредвиденных эксцессов Басаргин сразу засунул ребенка в салон, а Зоровавель сел за руль и сдал назад, чтобы в них не попали случайные пули. Туркменская родня столпилась у "Жигулей" и принялась освобождать руки пленников. Истребитель поймал их в прицел и длинной очередью справа-налево скосил всех к чертовой матери...
      Через час после возвращения друзей Файзулла аль-Мазбуди позвонил Альберту Николаевичу и начал угрожать. Видимо, Катырбеков успел доложить, что он не в состоянии оказать фирме "Хиджра" оговоренную услугу. В завершение выставленного ультиматума разобиженный кредитор пообещал, что Ладыгиным займутся сотрудники сирийского предприятия.
      Слушавший по параллельному телефону Басаргин не выдержал и вмешался:
      - Ты что ж, - спросил он, - учиться даже на собственном опыте не желаешь?
      - Что вы гаварит? - удивился Файзулла появлению незнакомого голоса. Мине мои деньги даужен, который я давал долг, - сорок тысяч долларов.
      - Ага, значит, деньги хочешь получить, - с тихой улыбкой произнес Басурман, но кротость его была обманчивой. - С "отморозками" общаться любишь? Детей в заложники брать любишь? Так люби и саночки возить!
      Ответить Файзулла ничего не успел - разъяренный Басурман сильным и точным ударом вколотил трубку в рычаг удивленно звякнувшего телефона, едва не сломав аппарат.
      - Все с ними ясно, - резюмировал он. - Сами они не успокоятся.
      - И что теперь? - спросил перепуганный Ладыгин.
      - Ну и задал ты нам работы, - вздохнул Басаргин.
      Положение могли спасти только превентивные меры.
      Когда я объяснил Славе, что нам придется делать, он сначала решил, что я шучу, но я не шутил, и Слава согласился. Он покорно взял оружие и пошел вслед за мной реализовать мой гениальный замысел по воплощению благой и великой цели.
      Вряд ли Есиков ждал меня в гости. Во всяком случае, он не боялся, что я к нему снова заявлюсь, и тут жестоко просчитался. Нам посчастливилось прихватить его на выходе из парадного - промедли мы со Славой хотя бы минуту, и дожидаться нам у дверей до второго пришествия. Пришествия Есикова, разумеется, а не Христова.
      - Он? - спросил Слава, безошибочно "срисовавший" сексота.
      - Ага, - сказал я.
      Заслышав клацанье открывающейся дверцы, Леша лениво оглянулся, больше из любопытства, помоему, ибо на чье-либо внимание к своей персоне он явно не рассчитывал. Полагал, вероятно, что я отсиживаюсь где-нибудь в глухой норе или копаю своей знаменитой лопатой яму для землянки. Но не тут-то было.
      Обнаружив за спиной знакомую "Ниву" и амбала, вылезающего из нее, Есиков мгновенно сопоставил эти факты и принял единственно правильное в такой ситуации решение - ринулся наутек.
      Я завел мотор и рванул, обогнав бегущего вслед за Лешей Славу, а через пару секунд и самого Есикова, который шарахнулся от машины, посчитав, что я, вероятно, собираюсь сбить его. Да Бог с тобой, зачем краску царапать! Проехав еще десять метров, я круто завернул, перекрыв дорогу, и приоткрыл дверку, приветливо улыбаясь своему бывшему сокурснику и подельнику.
      - Аи, точно, - воскликнул я, звучно хлопнув ладонью по бедру. Казачок-то засранный!
      Леша встал как вкопанный, не добежав до "Нивы" пары метров. Он был взмылен, как конь, и тяжело дышал. Конь педальный! Сзади подскочил Слава и со всей силы хрястнул лапой по есиковскому плечу. Салочка!
      - Че, Леша, - я выбрался из машины, - прокол получился?
      - К-ка-кой прокол, ты чего? - задыхаясь от волнения и испуга, спросил Есиков.
      - Запятнали тебя, - пояснил я, указав на Славу. - А ты сам себя еще раньше запятнал сотрудничеством с правоохранительными органами.
      - Ты опять за старое? - успокоился Леша. Его самообладание было достойно уважения. - Мы ведь разобрались с этим.
      - Нет, дорогой мой товарищ, - улыбнулся я. - Теперь уже за новое. Потому что запятнать себя ты успеваешь гораздо быстрее, чем отмываешься от старого. Может быть, это карма такая, а?
      - Ты о чем? - начал было кипятиться Есиков, как бы не обращая внимания на сопевшего позади громилу. Но нет, наглость не всегда второе счастье.
      - Слава, веди его в дом, - распорядился я. - А я машину пока запаркую.
      Через пять минут мы сидели на кухне: Леша у окна, мы со Славой по другую сторону стола - у выхода. Простреленная балконная дверь была заткнута кусочком поролона.
      - Живьем сожрете или задушите хотя бы сначала, вурдалаки? - спросил Есиков после того, как я растолковал ему подробности разборки с ОБЭП. Сам признался. По крайней мере, не отрицал.
      Что ж, это было типично в его стиле: сначала настучать, а потом честно во всем признаться.
      - Зачем же, - ответил я, - мы люди культурные. Вот настоящие уголовники тебя давно бы замочили, поистязав по-страшному, а мы обойдемся без анатомического театра драмы и комедии.
      Сексот расслабился, почувствовав, что его не будут убивать. Впрочем, кто знает, что лучше, - ведь в мире есть вещи пострашнее смерти.
      - На вот, почисти. - Я выложил на стол тэтэшник, баночку с оружейным маслом и большой кусок ветоши.
      - Зачем? - не понял Леша.
      - У самого мозгов догадаться не хватает?
      - На меня стрелки хочешь перевести, - скривился сексот, неохотно беря в руки пистолет. Он проверил наличие обоймы, но обнаружил пустую рукоять. Патроны ему доверять было еще рано.
      - Давай, чисти, - вздохнул я. - С неполной разборкой.
      Потыкавшись немного с незнакомой системой, Есиков разобрал ТТ и принялся тщательно протирать и смазывать каждую деталь, оставляя по всей поверхности отпечатки своих пальцев. Кто теперь докажет, что этот пистолет не его? То же самое он сделал с патронами, которые я ему дал: обтер каждый тряпочкой, затолкал в обойму, вставил ее в рукоять. Передергивать затворную планку я его не попросил, а сам ои не решился - Славина клешня, поигрывающая на рубчатой накладке засунутого за ремень "кольта", убедительно доказывала отсутствие всяких шансов на успех. В завершение я аккуратно разлепил края купленного по дороге полиэтиленового пакетика и протянул Леше; чтобы он опустил туда пистолет. Завернул пакетик и убрал улику в карман.
      - Видишь, какая неудача, - сочувственно сказал я. - Ты не меня подставил, настучав операм, ты себя подставил. На этом стволе столько всякого говна висит, ты представить себе не можешь. Страшно подумать, что будет, если менты все же найдут эту пушку. Теперь это не моя головная боль, а твоя. Думай, как дело замять. Если на меня случайно выйдут - волына с заявлением сразу отправится в милицию, а это гибель. Сто вторая статья тебе гарантирована. Так что придется тебе, Лешенька, вывернуться перед операми в обратку, хотя это трудно будет - они на меня злы. Но ты сумеешь, я знаю. - Я встал и похлопал погрустневшего Есикова по плечу. - Давай, действуй. Я верю в тебя.
      Леша совсем скуксился, представляя, что может числиться за этой БОЛЬШОЙ, но он не в состоянии был предположить и десятой доли того, что за ней на самом деле стояло. Попал ты, Леша, ох, попал, стрелочник ты наш и паровоз отныне в одном лице.
      Мы вышли со Славой во двор, в уши неприятно дул по-осеннему сырой ветер. И тут я подумал, что сегодня кончился Рамадан - исламский праздник, кoгда душа любого умершего в этот период мусульманина обязательно попадает в рай. Слава Богу, что он кончился: может быть, федаи станут бережнее относиться к своей жизни и не будут жертвовать во имя веры направо и налево. И мне спокойнее, и им.
      Мы залезли в машину, я завел и начал прогревать двигатель. Слава закурил. Почему-то на душе было тревожно. Наверное, обо мне вспоминали.
      Он гордо шагал по Невскому проспекту, бесцеремонно расталкивая прохожих своими широкими, крепкими плечами. Твердая, четкая походка уверенного в себе человека, но в то же время вкрадчивая, мягкая, скользящая, присущая крупному зверю кошачьей породы - пантере или тигру. Сходство с хищником дополняли пронзительно зеленые глаза с узкими бездонной черноты зрачками, придающие лицу совершенно нечеловеческое выражение. Их обладатель не боялся никого и ничего, он был нагл и самодостаточен, звали его Руслан Тахоев, и был он военным врачом.
      Воплотив свою детскую мечту стать сразу офицером и доктором, Тахоев показал себя высококвалифицированным хирургом и в свои сорок два года успел наработать обширную практику, поездив по "горячим точкам" бывшего СССР. Началом карьеры стала работа в Афганистане, где прекрасно зарекомендовавший себя Руслан за пять лет поднялся до начальника хирургического отделения госпиталя.
      Немало этому способствовали личные качества: расчетливый, слегка жестокий характер, цепкий и трезвый ум. Последнее, в прямом смысле, обусловливалось полным неприятием алкоголя. Организм почти не вырабатывал фермент алкогольдегидрогеназу, способствующий усвоению спирта, и Тахоеву было достаточно пятидесяти граммов водки, чтобы серьезно отравиться. В Афганистане, где пили все, это делало доктора особенно незаменимым, а неуживчивый характер только помог в продвижении по служебной лестнице. С малых лет привыкший полагаться лишь на себя, Руслан был одиночкой, рассчитывающим на собственные силы. Такая позиция давала неоспоримое преимущество перед теми, кто не мог обходиться без чужой помощи, а именно свободу поступать так, как ты сам того хочешь.
      Неизвестно, каких вершин достиг бы Тахоев на государственной службе, но пришло и для него время сделать свой - главный - выбор. Предновогоднее вторжение в Грозный, когда под завывания Пугачевой танки въехали в город, где прошло его детство, поставило точку на карьере офицера Российской армии. Не поведав о своем решении никому из коллег, Руслан собрал пожитки - самое необходимое для существования - и отправился простым врачом в армию президента Дудаева. Рекомендации старейшин петербургской чеченской общины были у Руслана самые лучшие, и его приняли с распростертыми объятиями, так как хирургов катастрофически не хватало. Вскоре Тахоев стал начальником полевого госпиталя, что, однако, не облегчило его жизнь. Помимо необходимых шестивосьми операций в сутки, он еще был должен решать массу организационных вопросов, и вскоре это начало тяготить. Партизанский госпиталь был битком набит умирающими и ранеными, перемолотыми безжалостной машиной войны. Это было даже хуже Афганистана, и врач скоро понял, что смертельно устал. Однажды он исчез, и никто не знал, как и куда.
      Руслан был патриотом Чечни, но еще больше он любил свободу.
      Шесть месяцев он кочевал с совершенно одичавшими мародерами, покуривая хэш и деградируя.
      Тогда же он понял вкус по-настоящему больших и шальных денег. К тому же теперь ему никто не мог помешать восстанавливать гемоглобин, недостаток которого был у Руслана с детства, - своим, особым способом. Разве вырос бы он таким большим и крепким, если бы отец, работавший на мясокомбинате, по совету врача не заставлял его пить кровь? Красное вино по известной причине не годилось ей на замену, но может быть, это было к лучшему. Вскоре Руслан привык, кровь ему даже нравилась - в ней была особая жизненная энергия, которую не получишь из фруктов и злаков. Лучшей была свиная кровь, а однажды в дворовой драке ему довелось испробовать крови поверженного соперника. Руслан навсегда запомнил ее терпкий вкус - возбуждающий и пьянящий. Вкус первого глотка победы! Позже ему приходилось пользоваться консервированными запасами в больницах, но по-настоящему дегустировать он начал лишь в лазаретах Сороковой армии, где ее было целое море - свежей, горячей крови! Тахоев научился различать самые тончайшие оттенки и даже мог ставить диагноз, слизнув лишь капельку: жидковатая безвкусная - анемия, истощение организма; слишком густая и малосоленая - сильное обезвоживание; сладкая признак диабета, но такое случалось редко, гораздо чаще под нож ложились худосочные изорванные мальчишки, хотя иногда случалось удалять аппендиксы у офицеров штаба. С тех пор Тахоев стал постоянным спутником вооруженных конфликтов, которые после афганской кампании захлестнули страну. Немногочисленные коллеги, с которыми приходилось контактировать более или менее постоянно, звали его Руслан-Война, но даже они не догадывались, откуда у вкалывающего за пятерых хирурга берутся силы оперировать сутки напролет, почему не дрожит нож в его руках, а вид всегда бодрый и сосредоточенный.
      Тахоев презирал спивающихся врачей, а женский персонал про себя именовал исключительно "подстилками", охотно, однако, используя их по этому назначению - кровь возбуждала в нем дьявольское влечение, которое женщины относили за счет его южной натуры. Только однажды у него был затяжной роман с медсестрой, который он теперь относил к разряду аномалий, - влюбленности Тахоев не признавал и чурался. Женщины были единственным его развлечением: они и, позже, хэш, потому что в банде все пыхали, а пить он не мог. Мародеры считали, что Руслан принес обет воздержания, как это делали "непримиримые", они не могли понять, как можно умереть от стакана водки. И еще они удивлялись, что даже в лютый мороз Тахоев может ходить в одном свитере и не мерзнуть - невиданная энергия распирала изнутри его тело, излучавшее жар, словно в нем горел адский огонь. Руслан получил кличку "Борз", что означает "волк". В отряде знали о его кровожадности, но здесь у каждого были свои причуды. Почти все были уголовниками, амнистированными Дудаевым, многие воевали еще в Карабахе и были контужены, да и откровенных психов хватало. Кто-то насиловал мужские трупы, кто-то собирал коллекцию ушей - на их фоне ненасытность Тахоева выглядела довольно безобидной. К тому же он был хорошим врачом и оказывал услуги гражданскому населению, в связи с чем их банда иногда сходила за освободительное боевое формирование.
      Вольница продолжалась около полугода, а потом их группу в пух и прах раздолбали набранные из российских тюрем смертники, которых гнал вперед омоновский заградотряд. Тахоеву и еще одному бандиту, которого звали Иса, удалось скрыться в горах.
      Там во мраке ночи их настиг густой снегопад. Идти стало трудно. Иса стал ныть и жаловаться, и Тахоев понял, что без "дополнительного питания" ему не выйсить. Он выстрелил Исе в спину, потом рассек яремную вену и жадно припал губами к трепещущей шее товарища, торопливо глотая бьющую в рот горячую струю.
      Когда он напился и душа покинула тело Исы, Руслан остался один, и тогда к нему пришел Черный, который все эти годы был рядом и ждал удобного случая, чтобы встретиться с глазу на глаз.
      Снегопад прекратился, но Руслан уже знал, что не умрет. Он теперь не мог умереть, даже если бы захотел. Обменяв свою жизнь на жизнь Исы, он передал ее в безраздельную власть Черного, который, наверное, был горным духом, - по крайней мере, Руслан очень хотел так считать, потому что он боялся подумать о чем-то более страшном. В разрыв облаков показалась луна, обрисовав на фоне жемчужных туч зубчатый силуэт гор и огромную черную фигуру, терпеливо застывшую рядом в бесконечном настойчивом ожидании. Леденящее ощущение вечности породило внутри Руслана тоску и впервые заставило осознать себя волком. Кличку ему дали неспроста, - и прежде проступали в нем волчьи черты, а теперь глубинная сущность прорвалась наружу. Борз упал на четвереньки и обреченно завыл, глядя на сверкающий диск Луны - немого свидетеля очередной вселенской трагедии, отчаянного крика погружающейся во мрак души.
      С тех пор Тахоеву основательно везло. Выбравшись из района боев, он благополучно перезимовал в Дербенте, где познакомился с командой ушлых турок, для которых война была одним из способов разбогатеть. Именно они и предложили Руслану выгодное дело - сбор тканевых материалов для трансплантации: желез, роговицы, мозговой оболочки.
      Доставкой в Германию и сбытом они занимались через турецкую диаспору в Европе, благо и там хватало врачей-пройдох. Так Борз вернулся в Чечню, которая все больше приобретала статус независимой республики Ичкерия.
      Получив в полное распоряжение трех иорданских исмаилитов, Тахоев начал успешно пластать раненых и свежие трупы, которые в ходе боя подтаскивали ассистенты. Донорами по большей части являлись русские солдаты, хотя попадались и местные жители, угодившие ненароком под пулю. Повстанцев не трогали, хотя их доставать было легче. Все понимали, что, если боевики узнают, кто потрошит правоверных нохчи[Самоназвание чеченцев. (Прим. автора.], месть последует незамедлительно.
      Посему приходилось ограничиваться только противоборствующей стороной, но даже при этом первая партия материала была подготовлена к отправке в кратчайшие сроки. За ней последовала вторая, потом третья. Затем Тахоеву привезли деньги и предложили отдохнуть. В Москве намечали затеять перемирие, так что рабочее поле временно пустело.
      Борз слетал в Симферополь, прожил пару недель в Судаке, но бессмысленное времяпрепровождение вскоре стало надоедать. Руслан не мог сидеть сложа руки, потребность резать становилась все неотступнее, а такую возможность могло предоставить только возобновление боевых действий. Борз почти молился за скорейшее начало войны, и его призывы не остались без ответа.
      Последнюю партию турки отправить сами не смогли и попросили Тахоева для разнообразия попробовать себя в качестве курьера, за что, разумеется, пообещали заплатить дополнительно.
      Борз давно не был в Петербурге, куда намечалось доставить товар для передачи другому курьеру.
      Далее тканевой материал направлялся на север морским путем не без помощи все тех же исмаилитов, которые занимались транспортировкой опиума и попутно вписывали в рейс и другие контрабандные грузы. Руслан возвратился в город, который считал второй родиной после Грозного, и стал потихоньку осваиваться, ожидая отправки.
      Обязанности курьера он выполнил, но поскольку являлся еще и совладельцем товара наравне с турками, то хотел убедиться, что ткани доставлены заказчику в целости и сохранности. Время шло, а контрольного звонка все не было. Тахоев связался с Гамбургом, однако и там беспокоились по поводу задержки. Тогда Руслан решил посетить отправителя и на месте разобраться, в чем дело. Ближе к вечеру Борз вошел в здание госучреждения, в котором обосновалось множество мелких фирм, и постучал в Дверь с табличкой "Совместное предприятие "ХИДЖРА"".
      Президент совместной фирмы Файзулла альМазбуди, с которым Руслана познакомили турки, занимался техническим обеспечением переброски грузов в Европу. Контейнер с тканевым материалом хранился у него, с ним же предполагалось решать все вопросы.
      Дверь открыл невысокий востроносый араб, настороженно оглядевший Тахоева.
      - Меня зовут Борз, - представился Тахоев. - Мне нужен Файзулла.
      - Заходи, - кивнул араб. - Меня зовут Касем Хашими.
      Офис представлял собой две смежные комнаты и небольшой чуланчик. Таково было официальное лицо фирмы "Хиджра", которре в любой момент могли лицезреть представители местной власти.
      - Где Файзулла? - огляделся Руслан.
      - Его убили, - сказал араб, закрывая дверь.
      - Что с моим заказом? - спросил Борз.
      - Я не знаю. У Файзуллы было свое место, где он держал ваш груз, нам он не говорил.
      Такой ответ партнера по бизнесу вместе с дорогостоящим товаром показалось ему чересчур подозрительным.
      Не хотят ли его просто кинуть?
      - Что с ним случилось? - поинтересовался он.
      Касем отпер чуланчик и достал длинную окровавленную стрелу с массивным зазубренным наконечником.
      - Она влетела в окно, - сказал Хашими. - Файзулла сидел в кресле, стрела попала ему в сердце.
      Тахоев внимательно изучил вещество, похожее на бурую краску. Понюхал и понял, что это настоящая человеческая кровь. Однако это не свидетельствовало о неоспоримой правоте Хашими. Стрелу можно было измазать, чтобы втирать ему очки, и Борз на слово не поверил.
      - Кому это было нужно?
      Внешний облик пришельца наводил на Касема страх. Будучи усердным исмаилитом и приверженцем законов шариата, он считал, что в трудную минуту Аллах не оставит его в своей милости. Однако в данный момент таковое убеждение поколебалось: звериные глаза торговца человечиной и его длинные белые клыки привели Хашими в ужас. С таким чудовищем лучше было не спорить.
      - Файзулла дал деньги в долг, - начал он, - и не взял расписки. Когда ему не захотели отдавать, он нанял туркменских уголовников, чтобы не впутывать наших людей, но за должника заступились. Это были не милицейские и не бандиты, мы пока не знаем кто. Они убили туркменов. Файзулла стал угрожать, что задействует федаи, и сделал это зря, потому что двоих наших убили просто так, а потом настала очередь самого Файзуллы.
      Не бандиты и не менты - Тахоева это заинтересовало. Он решил проверить, насколько сказанное арабом соответствует истине, и взял у Касема адрес должника. Если действительно так и случилось, он cato доберется до загадочных защитников, пользующихся луками. Он напьется их крови и заберет все необходимые органы - пусть расплачиваются, если заставили пострадать его бизнес. "Хиджра" означает "переселение", и он заставит их переселиться туда, где им давно пора быть, - в ад! Тахоев зарычал и покинул перепуганного сирийца.
      Вызов Фридриха Готтенскнехта, заставивший Истребителя повторно оторваться от церковной службы, по значимости вполне оправдывал свою неуместность. Когда тамплиеры собрались на квартире пресвитера, тот сделал объявление чрезвычайной важности.
      - Мне стало известно, - сказал Готтенскнехт не без нотки злорадства, что наши братья из Алькантары потерпели фиаско в своей миссии. Они сумели обнаружить место хранения атрибутов власти главы секты ассасинов, выслали поисковую экспедицию и даже приобрели кое-какие из них. Однако археологу, производившему раскопки, захотелось получить сокровища в полное владение, и ему удалось вырвать их из рук приора де Мегиддельяра. Археолога зовут Илья Игоревич Потехин. Похоже, он несколько обезумел, во всяком случае, один из наших испанских братьев утверждает, что он сильно изменился и поведение его стало ненормальным. Вполне возможно, что он возомнил себя религиозным лидером, поскольку считается, что предметы способны оказывать воздействие на личность обладающего ими человека, но не исключено, что это проявление психического заболевания.