Дмитрий ГАВРИЛОВ
      "НИ ХИТРУ, НИ ГОРАЗДУ..."
      Одна из новелл, дополняющих роман Д.Гаврилова "Дар Седовласа, или черный мститель Арконы" написана в жанре героико-мистической фэнтэзи. Главный герой, новгородец Ругивлад, двадцать лет обучался волшебным искусствам у волхвов далекой Арконы на острове Рюген-Буян. Неожиданное известие о смерти родичей заставляет его вернуться на землю отцов. Тщетно ищет Ругивлад справедливости в Киеве при дворе князя Владимира, и потому вступает на страшный путь кровной мести.
      "Спросим! За все спросим!" - шептал он, подбрасывая сучьев в огонь... Затрепетало, заалело пламя игривыми языками. Огнебог благосклонно принимал жертву. Ругивлад расстелил плащ и, разоблачившись по пояс, снова подсел к костру. Руны привычно шершавили чуткие пальцы. Он скрестил ноги, крепко выпрямил спину, слегка прикрыл веки и высыпал стафры разом пред собой. Одни знаки тускнели, другие вообще не проступили, но были и такие, что сразу бросились в глаза, багровея кровью. Тогда молодой волхв положил ладони на колени. Сжав губы, он начал сильно, с совершенно невозможной, для простого человека, быстротой прогонять сквозь обленившиеся легкие еще морозный воздух. Вскоре по телу разлилась истома, граничащая с дурнотой, но волхв продолжал действо, впуская эфир через одну ноздрю - выдыхая через другую. Наконец, появилось ощущение, что воздух нагрет, и даже раскален, словно на дворе не осень, а разгар летнего дня. Пред глазами замельтешили ярко голубые точки и пятнышки. Зашумело, тело покрылось испариной, точно в каждую пору вонзили по игле. Внутрь вливалось что-то жгучее, дрожащее, липкое. Мелькание усилилось, а в ушах уж звенели колокола. Теперь воздух более походил на плотный, клубящийся, точно в бане, пар. Ругивлад достиг апогея. Последний вдох! Задержка! И мертв! А за этим следовало прозрение - знаки складывались в слова, события - в историю.
      * * *
      - Эк, вымахал? - удивился Богумил, когда посыльный шагнул в горницу, и, даже наклонившись, чуть было не расшиб лоб о притолоку. - Да святится великий Свентовит! Будь здрав, мудрейший! - выпалил парень. - Скверные вести из Киева. Сказал, да и умолк на полуслове. - Как же, ждем! - молвил в ответ тысяцкий, нервно перебирая тронутою сединой бороду. Богумил огладил свою, молча кивнул доверенному, мол, не тяни - все, как есть, сказывай. - Хвала Велесу, я обогнал их! - продолжил парень, - Ночью кияне сбились со следа, но князев стрый скоро будет здесь. У вас нет в запасе и дня. Худые дела творятся и в Киеве, и в Чернигове, и по всей земле русской. Много крови будет, чую. - Не бывать тому, чтобы мать да отца поимела. Никогда Господин Великий Новград не покорится Киеву! Никогда Югу не владеть Севером! - воскликнул Угоняй. - Тише, воевода! - спокойно произнес верховный волхв - Реки дальше! - Едет Добрыня-Краснобай, да дружина его, а с ним еще Владимиров верный пес, Путята, - рассказывал вестник, - И он ведет войско ростовцев. Все воины бывалые, у всех мечи остры да булатны. Хотят кумиров наших ниспровергнуть. Хотят снова вознесть веру чуждую! - Уж не Христову ли? - грянул Угоняй - Ишь, какие скорые. Еще тлеют кумиры Рожаниц да Родича, а они снова тут объявились! Не пустим врага в Новгород, нехай за Волховом себе скачет. Попрыгает да помается - и назад повернет. - Ты дело говори, тысяцкий!?- нахмурился Богумил, хотя сам недолюбливал Краснобая, а особливо его выкормыша стольнокиевского. "Третий десяток разменял, а всё равно - мальчишка, да еще злопамятный и честолюбивый. Не почтил ни Велеса, ни Свентовита, а объявился жрецом Громометателя" злился он.- Как ворога отвадить? Выстоим али прогнемся? - продолжал верховный волхв. - Думаю я, - разобрать мост, а лодьи да на наш берег переправить. Выиграем время - ушкуйники вернутся, и варягов с Ладоги вызовем. - А коль пожгут супостаты торговую-то сторону? - осмелел посыльный. - Что они, дурни? От того народ еще злее станет. Правда, купчишки наши эти заложить могут. Всюду поплавали, всем пятки да задницы лизали. Вот откуда предательство да измена будет, - развивал свою мысль тысяцкий. - Прикажи бить набат, Угоняй! - молвил Богумил - Немедленно учиним вече. Буду говорить с новгородцами! Тысяцкий поклонился верховному жрецу и спешно покинул палаты. Посыльный топтался, как несмешленый конек. Богумил хмуро посмотрел на него, неожиданно, улыбнулся - лицо просветлело. Он поманил посланца, тот все так же нерешительно приблизился. - Садись, молодец - продолжал Богумил, - Знаю, устал с дороги, но время не терпит. Сам сказал. - Истино так, не терпит, владыко! - Хочу отписать я племяннику грамотку, ты и повезешь бересту. На столе он нашел еще совсем новое стило и несколько свитков. - Здрав будь, Ругивлад! Слово тебе шлю. Лучше убитому быть, чем дать богов наших на поругание, - медленно начал говорить Богумил - Идут враги к Нова-городу. Молимся, жертвы приносим, чтобы не впасть в рабство. Были мы скифы, а за ними словены да венеды, были нам князи Словен да Венд. И шли готы, и за ними гунны, но славен был град. И ромеи были нам в муку, да били их дружины наши. И хазары жгли кумирни, но разметал их Ольг, коего звали Вещим. А прежний князь Гостомысл, что умерил гордыню свою, тем и славен. Как и прежде, в тресветлую Аркону, отчизну Рюрикову, слово шлем. Спеши в Новград, Ругивлад! Купец златом богат, да умом недолог - предаст за серебряник. Будет киянин, чую, смерть сеять и богов наших жечь. Суда Велесова не убежать, славы словен не умалить." Едва удалось подвести черту, как за окном тяжелым басом, торжественно и мрачно, гулко и зловеще зазвучал вечевой колокол.
      * * *
      Ругивлад хранил бересту на груди, не раз перечитывал заветные слова, хотя помнил их уже наизусть: "... были мы скифы, а за ними словены да венеды, были нам князи Словен да Венд." Скифская земля раскинулась от гористой Фракии до самого Гирканского моря, которое часто теперь называли Хвалынским. С кем только не сражались пращуры? Били кимров, ратились с персами - из рода в род передавали легенды о том, как один великий завоеватель, чьи лошади уже готовились осушить море-Окиян, едва не сгинул вместе со всем войском в бескрайних скифских степях. Не даром, знать, возносились богатые жертвы священному мечу! Не зря славили Великую Мать, коль жены народили славных воинов! А потом явились ромеи, а за ними и готы, потом конными массами ярились по всей степи гунны... Ну, и где ж все они теперь? А Скуфь стоит, да и стоять будет, до тех пор, пока обычай древний чтим - всякому будет воздано по чести да справедливости. Клубящиеся облака рассеялись, и взору смертного предстало море, бескрайнее море пламенеющее белым огнем. Мир Яви давно канул в небыль, а взгляд молодого волхва направляла могучая воля Водчего, и взгляд его в согласии с этой Силой вновь проникал все дальше и дальше в прошлое, раздвигая пределы. Над морем разлилась молочная пелена, умиротворяя неистовую стихию. Но вот и она стала постепенно растворяться. Ему послышались чьи-то крики. Лязг металла. Скрипело дерево. Плескалась вода. И Белый Хорс ослепил очи смертного...
      * * *
      ... Солнце безжалостно светило в глаза. Добрыня-Краснобай глянул из-под руки. Впереди толпились горожане. Он махнул - дружинники теснее сомкнули щиты, изготовив оружие. Новгородский люд попятился. - Что собралися? Мы разор никому чинить не желаем! Выдайте Киеву обидчиков! - увещевал Добрыня Малхович. - Как же! Второй раз не купишь! - отзывались словене. - Нет тебе веры, злодей хазарский! - Ты по что кумирни осквернил, боярин?! - кричали с той стороны. - Лгут ваши жрецы, потому и противны князю! Нет на Руси иного хозяина, окромя Владимира Святославича! Нет иного бога, окромя Христа! Покоритесь, несчастные! - вторил вельможе Путята, сам крещеный еще при Ольге. - Вот и ступай к Распятому прямой дорогой! В киян полетели камни. Один просвистел над ухом тысяцкого. - Пеняйте ж на себя, неразумные! - молвил Добрыня. Воины медленно двинулись вперед, выставив копья, дружинники оттесняли толпу на берег. Но их стремление натолкнулось на завалы из бревен и досок. Град камней усилился. То тут, то там падали ратники, иной срывался в Волхов, под дружное улюлюканье новгородцев, и оглушенный, шел ко дну крокодилу на прокорм. - Не бывало такого, чтобы мать, да отца поимела! Никогда Великий Новгород не покорится Киеву! - услыхал он голос Богумила - Ничего, и до тебя доберемся, старик, - успокоительно заметил Добрыня Малхович. Тут к вельможе протолкался испуганный посыльный, одежда висела на нем клочьями, и лишь за шапку мужика пропустили к Краснобаю: - Беда, светлейший! - выдохнул посыльный. - Народ совсем рассвирепел! Дом твой разорили, усадебку разграбили - сын Константин поклон шлет и молит о помощи! Без подмоги ему не выстоять! - А, псы! - выругался Добрыня. Дружинники шарахнулись в стороны. Развернул коня, что есть силы врезал по ребрам. Скакун взвился от жгучей боли, но всадник усидел, сдавив рассеченные до крови бока, и еще раз хлестанув коня, погнал его, словно не перевалило за пятьдесят. - Эко припустился, гад! Смотри, портки не потеряй! - заорали словене. Ростовцы стеной сомкнули крепкие красные щиты. Путята похаживал за рядами воинов, выжидая, когда у новгородцев кончится запас камней. Тяжелые копья били особо рьяных - не прорвешься, да только и сам - ни шагу. - Постоим, словены, за богов наших! - тысяцкий Угоняй воодушевлял своих людей. Тут подоспели кияне-лучники, они стали за ростовцами, готовые в любой момент обрушить на толпу десятки жалистых стрел. - Ослобони, батюшка! - не выдержал сотник, - Нас и трехсот нет, а их тьма - сомнут, растопчут. - Сам князь велел. Отступить - что голову сложить! - зло отозвался воевода, помня наказ Володимера. Путята свирепел. Он знал, что новгородцы упрутся. Но ведал воевода также, что словене отходчивы. Ан нет! Третьи сутки бунтуют, всю Русь баламутят! Так бы взял не полтысячи, а втрое больше. - Пусть порадуются! Они мосты разберут и спокойные будут, а мы-то в ночь бродом и на тот берег... Да еще пара сотен подойдет! - Это ты хорошо придумал, сотник! Голова! Вели отступать! - решился Путята, все разглядывая ту, запретную сторону, где толпились бунтари.
      * * *
      ...Так и вышло. Врага не устерегли. Ростовцы ворвались в город, убивая направо и налево. Вскоре они уж ломали ворота в Богумилов двор. Самого волхва дома не было - держал совет с Угоняем. Ударил набат. Воздух огласился ярыми криками. Богумил и тысяцкий выскочили наружу. С Волхова потянуло гарью. Бравые крики и проклятия, топот, цоканье копыт, звон доспехов, глухие удары, плач ребенка и стенание матери - все смешалось воедино. - Они уже в городе! Проворонили, дураки! - Угоняй в отчаянии рванул седую бороду. Те кто был при нем в суматохе высыпали следом, на ходу затягивая пояса. Воины оправляли куртки из толстой кожи с нашитыми на них кольцами, вытаскивали мечи да проверяли тетивы. - Нередко и великие умники могут совершать самые нелепые поступки! отвечал Богумил, - Я к народу, друже! Ты ж держись, как можешь! Прихрамывая, старый волхв заспешил к потайной калитке... ... Доски не поддавались, трещали, но держали. Сквозь пробитую брешь злодеи увидали хозяйку. Тетка Власилиса, властная, как тот, в чью честь назвали, умело распоряжалась прислужниками. Словене молча поджидали супостатов, готовя топоры да рогатины. - Жгите! - приказал Путята. Через тын полетели смоляные факела на длинных древках. В ворота били все яростней. Подсаживая друг-друга ростовцы лезли на стену, кто-то срывался, иные прыгали вниз уже по ту сторону тына - их встречали ладными, дружными ударами. Крыша занялась. В тот же миг петли да засовы не выдержали, под мощным натиском створки подались. Кияне, бросив бревно, ринулись в проход. Первые же рухнули под топорами словен, но их мигом затоптали следом бегущие воины. Дружинники, подгоняемые зычным голосом конного начальника, высыпали во двор, сминая новгородцев. Те отчаянно защищались, но силы были неравные. - Хозяйка! Уходи! - Как же, вас только оставь - хлопот не оберешься! - задорно крикнула Власилиса, поднимая окровавленный топор. Справа и слева падали дворовые, слуги и ближние. Враги зло наседали, и вскоре им удалось оттеснить последних защитников к крыльцу. Загудели луки, взвизгнули стрелы. - Берегись! Отрок бросился к Власилисе, прикрывая ее, и тут же грянулся на ступени, пронзенный коротким копьем. Она успела проскользнуть в приоткрывшуюся дверь - лязгнул замок. Остроносая племянница испуганно ткнулась в грудь. - Не бойся, родная! Это не страшно! Ведаю, там тебя мамка с папкой встретят! Кровля полыхала, вниз летели обугленные доски. Горницы заволокло серой душной пеленой. - Ну, что? - услыхала ведунья голос старшего. - Заперлась, стерва! Больно дверь ладная да тяжелая. Власилиса зарычала, словно раненная медведица. - Сожри ее Огнебог! - выругался тот же голос, - Время теряем! Добейте остальных, и все на площадь! Богумил снова народ мутит... - Будет сделано, батюшка! - Знаю я этих новгородцев. Им бы только поорать, а как запалим склады да амбары - тут же разбредутся спасать пожитки! - бурчал Путята. ... Ругивлад жадно хватал морозный воздух, он задыхался. Клубы дыма окутывали дом, но то было в иной, нездешней яви, то осталось в прошлом. Закашлялся. Сознание судорожно цеплялось за приметы, не пуская назад. Молодой волхв глотнул, набрав полную грудь, он старался еще, хоть на мгновение, удержаться там, в Сбывшемся ... Конный отряд Малховича ворвался в город следом за ростовцами. Дорогу преградила стена огня, по дощатой улице, пламенея, расползалась смола. - Вперед! За Киев! За Владимира! - прохрипел Добрыня. В черных дымах угадывался редкий строй воинов, что успел собрать тысяцкий. Дрогнули тетивы. Забились в муках израненные обожженные кони, калеча и сминая пеших соратников. Всадники яростно ринулись сквозь языки пламени. Многие были сражены новыми меткими выстрелами и рухнули вместе с лошадьми, но те, кто мчался за ними, проскакали по телам павших и врезались в неплотный строй словен. Они раскидали линии защитников и хлынули по улице вниз, прямо к вечевой площади. За конным отрядом бросились и остальные. - Mужайтесь, ребятушки! - кричал Угоняй, отбивая удар за ударом, - Не пустим супостата! По всей улице кипела яростная схватка. Душераздирающие крики людей, стоны и ржание мечущихся лошадей, звон клинков и скрежет рвущихся кольчуг. На Угоняя набросилось шестеро. Он защищался с великим трудом - годы не те. По всему было видно, что им приказали взять бунтаря живым. Но и тогда он показывал яростную храбрость и поразительное ратное умение. Старик стоял непоколебимо. Его меч свистнул, взлетел и рухнул серебристой волной. Шелом на враге раскололся, череп хрустнул, в стороны плеснуло кровью и серой кашицей. Кияне отступили, Угоняй утер бороду, но передышки не последовало. На него бросился молодой и рьяный дружинник. Парня выдали глаза, тысяцкий прочитал, куда удар, он ловко поймал движение стали, неуклюже развернулся и снова окровавил меч. Противник дернулся и повалился набок. От плеча до плеча быстро расползалась алая полоса. Наскочившему второму Угоняй тут же подсек колено не прекращающимся волнистым движением тяжелого клинка, третьему стремление металла рассекло кисть. Тысяцкий проклинал дозорных, но еще надеялся, что там, на вечевой площади, волхв сумеет воодушевить земляков. Даже если бы это было так, не видать ему ни Богумила, ни старухи своей, ни внучат. Стрела угодила в плечо, в едва различимую щель между изрубленными пластинами доспеха. - Держись, старик! - крикнул ему кто-то. - Уходите! Со мной кончено! - прорычал он в ответ. Плечистый новгородец заслонил тысяцкого щитом, в который ткнулись еще две стрелы, но тут же рухнул, пораженный копьем в живот. Перчатка мешала. Угоняй потянулся к плечу, ломая древко. На него налетели, сбили с ног и смяли, выкручивая руки назад. Превозмогая тяжесть, мощный старик в какой-то миг отшвырнул, разметал ретивых. Кто-то занес над ним рукоять, пытаясь оглушить, да перехватил тысяцкий врага за кисть, повел, выгнул и с хрустом вывернул руку из сустава. Напрасно. Громадный всадник с размаху обрушил на старца ужасный удар секиры...
      * * *
      Площадь гудела. Никто друг друга не слушал. Все попытки Богумила воззвать к землякам тонули в бушующем море страстей. К жрецу протиснулся малец, перемазанный сажей, через спину наискось шел кровавый след: - Худо, дедушка Богумил! Кияне по всей реке жгут дворы, горит Великий Город! Твоих тоже порешили... - Будь он проклят, Добрыня-Краснобай! Покарай его боги! В тот же миг справа и слева два отряда всадников с дикими криками на всем скаку врезались в толпу. За ними звенели копьями пешие ратники. Дикая мешанина метущейся стали, снова кричащие и плачущие навзрыд люди. Трепещущие в судорогах тела. - Пожар! Караул! Горим! - заорали со всех концов на разные голоса. И тысячные людские массы вдруг стали расползаться, словенское озеро стыдливо утекало сквозь узкие улицы, и Путята не мешал его стремлению. Площадь быстро пустела. Пыль обратилась в кровавую грязь. Всюду валялись трупы задавленных и посеченных горожан. Хрипели умирающие, стонали раненные. Богумил в бессилии воздел посох к небесам, но вышние боги не слышали своего служителя. - Быдло и есть быдло! Что с них возьмешь? - рассмеялся вельможа, посматривая свысока в сторону беспорядочно мечущихся горожан. Расторопный конюший придержал скакуна. Княжий дядя ступил на землю, умытую славянской кровью. Не побрезговал Добыня сапожки замарать - не впервой ему. - Давайте сюда волхва, - приказал Малхович конюшим. Ростовцы шли плотным строем, выставив копья, вытесняли люд в проулки и гнали вниз к Волхову. Над городом повисла серая дымная пелена. Подъехал и Путята., спешился, не посмел с дядей княжьим с седла говорить. - Ну, что? Взяли Угоняя? - спросил Добрыня воеводу. - Не гневись, светлейший! Больно крепок оказался! Гори он в пекле! выругался Путята. - Да и этот, - воевода указал на Богумила, которого только что подвели - тоже не слаб. Тяжело шел Богумил. Не посмели кияне волхва новгородского скрутить - сам он к разорителям Нова-города подступил. - Что скажешь, дед! По-княжьему вышло, али нет? - ухмыльнулся Добрыня. - Проклятье тебе, боярин! Будь проклято семя твое! - замахнулся на вельможу Богумил, но ударить не успел. Краснобай с яростью ткнул старика ножом под бок, предательское железо вошло в тело по самую рукоять. Богумил охнул, выронил корявый посох, ухватился за одежды убийцы и стал медленно оседать. Тот отпихнул старика, верховный жрец рухнул на колени, но подняв быстро хладеющие персты, трясущимся пальцем все же указал в сторону Добрыни: - Внемлите, Навьи судьи! И ты, внемли, жестокий Вий! Веди мстителя! вымолвил старый волхв, пав навзничь. - Я иду! Я слышу, отче! - крикнул Ругивлад, что было сил, и очнулся.- Мы идем! Трепещите, церковники! - повторил молодой волхв. - Ни хитру, ни горазду суда Велесова не избежать!
      (1999)