Ингвар, нет, теперь уже Игорь, и только он, лежал не в силах пошевелить и пальцем. Морской ветер ворошил его русые волосы. Перед глазами был лишь кусок звездного неба, да берег, усыпанный трупами и, как губка, пропитанный человеческой кровью.
      Шум прибоя заглушал стоны раненных. Близилась полночь. Неожиданно он увидел, скорее даже почувствовал, странное, непонятное, едва различимое облачко, легкую дымку, которая быстро сгущалась, меняла плотность, испытывала удивительные метаморфозы.
      И эта туманность родила девушку, прекрасную, как сама природа, светловолосую валькирию . Воительница была одета в серебристую броню, плотно обтягивая стан, волшебная кольчуга, сработанная мастеровитыми гномами, лишний раз подчеркивала все достоинства тела.
      Из этого же тумана, вдруг, выглянула лошадиная голова, колдунья вела под уздцы белоснежного златогривого коня. Дева битв перешагивала через трупы, пристально вглядываясь в лица убитых.
      Вот она склонилась над рыжим даном, чело которого пересек ужасный шрам. В грудь викинга глубоко впились две арбалетные стрелы. Но даже не живой, он сжимал в руке большой прямой скандинавский меч. Валькирия поцеловала мертвеца…
      И чудо! Раны на павшем стали сами собой заживать, рубцы разгладились, исчезли следы крови. Игорь видел это вполне отчетливо, потому как лежал шагах в пяти от скандинава. У него раздался бы возглас удивления, если б не полнейшая беспомощность, да и во рту пересохло, когда Игорь заметил пробуждение воина. Воскресший приподнялся на локте – валькирия как раз вытянула из него последнюю стрелу и улыбнулась герою: «Отец Ратей ждет тебя в Вальхалле, храбрый викинг!» -сказала Богиня. И он улыбнулся в ответ, впрочем, эта улыбка так и не сходила с его уст в последние минуты перед недавней кончиной.
      Мгновение – и валькирия взлетела в седло. Конь рванулся в небо, оставляя за собой искристый след, подобно комете. Если бы Игорь мог привстать, он бы увидел, что рыжий дан не одинок. То там, то тут над полем брани тенями мелькали невесомые силуэты убитых бойцов, влекомые воинственными девами Асгарда в обитель Богов.
      – А они все-таки верили!? Но почему же тогда? – удивился Игорь. – В самом деле, не важно, что ты носишь крестик на груди – душа остается языческой.
      Мерзко хихикая, рогатые черти когтистыми лапами ловили призрачные души, они будто бы запихивали нетленное в мешки и волочили их по двое-трое в самую бездну. Сатана будет доволен!
      Вот на неизведанных высотах, средь бескрайних просторов Вселенной зародился маленький рыжий огонек, который постепенно вырос в алое пламя, устремившееся неудержимым пожаром из мрачных глубин Космоса к Земле. Быстрый, как метеор, на кровавый берег полыхающим вихрем спустился гигантский волк. Даже самый крупный матерый хищник не пошел бы ни в какое сравнение с этим зверем.
      От него веяло неимоверной Силой. Волчья шерсть так и сверкала грозным небесным огнем, только, вот странность, Игорь не чувствовал жара.
      Некоторое время Семаргл бродил среди трупов, обнюхивая искалеченные, порубанные в грозной сече тела. Наконец, он выбрал кого-то, достойного чертогов Вышнего. Это был Ратич, что в последней своей битве прикрывал Ингвару спину. Здесь он нашел свою Смерть, но теперь обретал Бессмертие. Игорь видел, как Семаргл слизнул пламенеющим языком запекшуюся кровь с лица молочного брата, и у того мигом срослись лопнувшие вены, затянулись неизлечимые рваные раны на груди.
      – Садись ко мне на спину! – сказал волк Ратичу. – Я отнесу тебя в Светлый Ирий.
      – Я не поеду один. Возьми со мной Ингвара. Брат храбро бился и достоин встретить новую зарю.
      Семаргл наклонил волчью морду к Ингварову лицу, и бездонные глаза бога проникли в самую суть, заметив присутствие Игоря.
      И человек увидел в очах Огненного Волка свет далеких вечных звезд, нежность летних зорь, гнев подземных глубин и недоступное разуму смертного Знание.
      – Я не могу это сделать. Час твоего брата еще не пробил, да и мне он не принадлежит! Пусть каждому воздастся по его вере.
      Ратич не посмел спорить с Волком. Он лишь поцеловал Ингвара в лоб и двинулся вслед за Огнебогом.
      Ночь соткала из тишины и пустоты женщину в длинных черных одеяниях. То была Желя – Богиня скорби и печали. Несколько слезинок обожгли щеку.
      Игорь потерял чувство времени и реальности всего происходящего. Он будто-бы отвлеченно взирал на эту фантасмагорию со стороны. Между тем на поле брани, на арену, усеянную трупами актеров, ангелом Смерти спустился… Да нет! Поднялся из «ада» Пекельного царства, черный ворон.
      Птица сверкнула оком и уставилась на Ингвара, оценивая важность и ценность добычи. Ворон, вестник скорой кончины, неуклюже перешагивая через тела, подбирался все ближе и ближе. Вот, он нацелил огромный острый клюв и совсем уж было приготовился полакомиться человечьим глазом… Если сеча – у посланца Смерти на ужин вечно зеркало души.
      Игорь зажмурился. То было его первое осмысленное движение в сторону Жизни.
      Бац! Чудовищная кошачья лапа вынырнула из Пространства и прищемила птице хвост. Следом за лапой показалась передняя половина ее обладателя. Хвост и задние лапы хищника находились еще в какой-то иной действительности, которую чаще называют другим измерением. Баюн насмешливо разглядывал трепыхавшееся в когтях создание.
      – Гляди, – улыбнулся кот Игорю во весь рот, – сейчас снова про малых детушек вспомнит!
      – Не губи меня, могучая Киска! Пожалей моих воронят! Худо им без старика! – взмолился Ворон.
      – Сколько раз я тебе говорил, чернец, не называй меня Киской, – вспылил кот.
      – Сам такой… Ой! Виноват! О, всесильный! Обознался я сослепу. Владыка, ну зачем же так? – канючил Ворон.
      – Ладно, проваливай! После поговорим? Лети себе, и в следующий раз будь внимательней! – фыркнул Баюн и ослабил хватку.
      Птица не замедлила воспользоваться любезностью кота и взмыла в воздух, растворившись во тьме.
      На этом, однако, злоключения Игоря не кончились. Не успел посланец Велеса куда-то бесшумно исчезнуть, как внезапно среди поля брани возникла колесница, влекомая двумя голубыми кошками, величиной с хорошую пантеру. Ими правила женщина удивительной красоты и непередаваемой словами той таинственной внутренней силы, которую по праву можно было бы назвать божественной. Две валькирии склонились пред ней в почтительном поклоне, в котором не было и тени услужливости.
      Асиня повелительно указала на колесницу двум-трем мертвым, если это слово вообще применимо, девушкам в иссеченных кольчугах. Словенки, среди которых парень узнал Власту и Гориславу – подруг Влады, безропотно подчинились.
      – Я забираю и этого, – обратилась Богиня к помогавшим ей валькириям, указывая на Ингвара, – Он мне нравится. И в нем больше от крови ванов, чем асов.
      – Великая Фрейя , этот человек еще жив.
      – Он достаточно хорош, чтобы служить мне в Фолькванге. И если Харбард не взял воина в Вальхаллу – его душа принадлежит Фрейе по праву. Юноша утешит меня, как некогда Одд. Что с того, если мальчик жив – он все равно умрет. Я так желаю, я так хочу! – и она взошла на повозку, где странным образом уместились выбранные ею павшие.
      – Мало ли что ты хочешь? – дерзко выступил из пустоты Баюн. – Уж нельзя и отлучиться?! Ищи себе другую забаву – парень мой!
      Фрейя окинула взглядом громадный кошачий силуэт и, вдруг, в бессильной женской ярости вскинула по направлению к коту точеные персты. Валькирии схватились за оружие.
      – Колдуй – не колдуй, а надо мной у тебя власти нет! Ты еще пешком под лавку в нашей горнице ходила, когда я освежевал Апопа .
      Только тут Игорь понял, что котище все это время жмурился, поскольку Баюн наконец открыл глаза, и тьма заметно рассеялась. Нимб мощи, окружавший Богиню при свете колдовских кошачьих очей и вовсе померк, так выглядит настольная лампа рядом с прожектором.
      – Долг платежом красен, как говорят ваны. Теперь, моя очередь. А тебе, ведьма, легкая встряска не повредит? Ну-ка, котята, несите эту бабу куда-подальше! – заложив два когтя в пасть, Баюн оглушительно свистнул, запряженные в колесницу звери рванули в галоп, потом в карьер.
      – Вы тоже, брысь отсюда, маленькие негодники! – зашипел он на крошечных крылатых созданий, чей лучезарный сонм кружился рядом. Те в испуге скрылись, улетели искать более добропорядочную жертву.
      – Старуха с косой просто слепа, или, может, вредина, если из-за нее такие сложности у небожителей, – мелькнула у Игоря шальная мысль.
      Баюн скалой возвышался над Ингваровым телом. Пушистый мех волшебного кота щекотал окровавленную кожу сквозь брешь брони, длинные колкие усищи антеннами торчали в разные стороны. Кошачья морда приблизилась к лицу человека, смертный замер. На Ингвара сквозь зеленые глаза зверя взирали неимоверные очи Велеса.
      Человек тоже смотрел на древнего бога, не в силах оторвать взгляда. И это было последнее, что он сумел увидеть. Срединный Мир прощался с героем.
 
      * * *
 
      – Я нашел их! Всеволод!
      – Да, это они! Сам вижу, не кричи! – Сев встал на колени возле бездыханных тел двух названых братьев.
      Паучок торопливо пробежал по серебристой нитке. Росинка слезой соскользнула на землю.
      Немногим, очень немногим из ругов было суждено встретить новое утро. Всеволод споткнулся о чью-то отрубленную голову. Это было все, что осталось от храброго Труана. Славный телохранитель Сигура, Гетарикс, и Руальд валялся тут же. В могучую грудь Фрелава вошел дротик. Из глаза седобородого Веремуда торчал стилет. Спите вечным сном, богатыри руянские! Свеи или пруссы, ляхи или варины, поморяне или бодричи – пали вы в лютой схватке, защищая Правду и Веру наших предков, как и достойно мужчины. Вы погибли в битве за Волю.
      – Смотри, Сев! – Златоус указал на громадные волчьи следы, там, где ступала лапа Зверя, выгорела трава и опалился камень.
      – Огнебог унес их души. Нам предстоит позаботиться о бренном. Ну-ка, помоги мне вытащить из-под Ингвара этот клинок.
      Совладать с осиротевшим кладенцом было не просто. Металл налился неимоверной тяжестью, даже такие словенские силачи, как Всеволод и Златоус с трудом подняли оружие и, взвалив длинный меч на плечи, зашагали к обрыву.
      – Один Чернобог знает, как Ингвар с ним управлялся! – пробормотал Сев, не подозревая, насколько он близок к истине.
      Однако клятва есть клятва. Всеволод обещал побрательнику, что похоронит, мол, кладенец в водах Янтарного моря, не даст осквернить благородное железо, коль хозяина убьют.
      – Полетел к самому Ящеру! – выругался Златоус, когда с прощальным свистом меч разрезал клубы тумана и исчез внизу.
      – Полдела свершили. Идем, поищем лодью. Брат сказывал – она следом явится…
      Руги двинулись вниз по склону. На полпути им встретился Инегельд, он сидел у свежего могильника. Сжатые в кулак пальцы его левой руки обвивала сердоликовая змейка бус Светланы.
      – Мы отомстим, мы за всех отомстим! – промолвил Инегельд, глядя Севу в глаза. – Дай срок! Но сейчас – поздно! Другой Солиг нет на свете белом… – добавил скальд что-то совсем непонятное, и его два зловещих меча вновь удобно устроились в ножнах за спиной, будто бы не покидали их никогда.
 
      * * *
 
      Судно Златоуса незамеченным выбралось из фьорда и, обогнув северную оконечность острова, при попутном ветре кормчий взял курс на северо-восток.
      Дым застилал склоны лысого холма. То горела крепость. То пылал город. Невидимый в серых клубах корабль уносил прочь от Буяна последних защитников языческой вольности.
      Теперь лишь Инегельд с его колдовским зрением мог разглядеть, скорее почувствовать, в туманной дали еще теплые развалины некогда величественного Храма.
      И волны поспешно расступались, когда набегал на них ладно собранный корабль с червонным соколом на парусе. Судно подгоняли дружные взмахи весел, и оно летело стрелой, но вряд ли это могло продолжаться долго. Инегельд знал, что гребцы измучены, а многие из них ранены, и если бы не угроза неминуемой расправы, нависшая над изгнанниками – они оставили бы эту гонку, которая, впрочем, и так, он предвидел это, некоторым из них будет стоить жизни.
      Сев стоял на корме, этот увалень, который и двух слов то, как следует, раньше связать не мог, неожиданно для всех тяжелым басом заглушил и море, и удары весел, и хлопанье парусов. Он взял такие низкие, такие мрачные ноты, что у Влады мороз пошел по коже:
 
Семаргла вой из-под небес…
Стрибог взмахнул крылом!
Хоть в Мире больше нет чудес,
но есть пока Любовь!
И есть такой еще закон -
за павших отомстить!
И Род судьбе наперекор
на Свете сохранить!
На Свете сохранить!
А над Арконой тень креста
мерещится в дыму.
О, Велес, разомкни уста,
скажи нам, почему?!
Ответь нам, добрый Свентовит,
могучий Радигош:
"Неужто, Кривда победит,
и воцарится Ложь?!"
И воцарится Ложь!?
Лежит в руинах древний храм,
сожжен, заброшен, тих…
И в Ирии уж видно нам,
встречать родных своих.
Но Смерть в каком-нибудь году,
найдет тебя, палач!
И ты в своем родном Аду,
припомнишь детский плач!
Припомнишь детский плач!
И пусть терзается злодей
виною в смертный час.
Христа наместник на Земле
обрек на гибель нас.
Мы уплываем, бросив дом
и капища в огне…
Оплачет Желя храбрецов
склонив лицо к траве…
 
      – Что же дальше, Инегельд? Как жить без родины, без земли предков? В Арконе вырезали всех до единого, даже собак. Злыдни поганые! – обратился к нему Златоус.
      – Весь мир – наша земля. Боги – они повсюду, и служить им можно по-разному. Думаю, мишура торжеств не нужна небожителям, она выдумана смертными. Учитесь обходиться без нее! Боги в каждом из нас…
      Затем он сказал погромче, чтобы слышали все:
      – Надо только помнить, что вы свободные, вольные люди! Так ли говорю, други?
      Гребцы согласно закивали.
      Немного помолчав, Инегельд добавил уже тише:
      – Что до меня – я ничего не забываю… Ни хорошего, ни дурного.
      Влада незаметно подошла к брату сзади и обняла его.
      – А, сестренка! Что случилось? – ласково произнес Всеволод.
      – Сев! Мне надо сказать тебе что-то важное!
      – Шнекар слева по курсу! – раздался крик впередсмотрящего.
      – Это по нашу душу. Поднимай всех. Сейчас нам понадобится каждый клинок. Если отобьемся – считай, спаслись! – услышал Сев.
      Он давно уже признал первенство Инегельда, как более опытного, умелого и сильного, хоть на силушку и сам бы не пожаловался. Гибель Светланы сблизила двух мужчин, что, увы, нередко бывает, только после смерти любимых и близких.
      – Может, уйдем?
      – Нет. Люди измотаны, – ответил Инегельд.
      – Знаешь! Я думаю, в конце концов, у ихнего Тюра всего лишь одна рука, против нашего-то Ругевита.
      – Если бы дело заключалось только в количестве рук… – усмехнулся волхв.
      – Все равно, одна голова – хорошо, а семь – лучше. Суши весла! – крикнул Сев и двинулся вдоль борта по проходу между скамеек.
      – Всеволод! Ты слушаешь меня? – не обращая внимания на сигнал тревоги, Влада не отставала от него.
      – Обожди, сестра. Разве не видишь? Ну, что тебе!
      – Не кричи и не сердись! Ты слушаешь?
      – Да, да! Пристала, как банный лист, – сердился он, – Только давай быстрее!
      – Нет, ты меня не слушаешь! Да, остановись же, в конце концов! У меня будет ребенок! Ты понимаешь! Это сын Ингвара.
      – Ты уверена? – опешил Сев.
      – Да, я точно знаю, что будет мальчик. Я это чувствую.
      – Я не о том! Ты уверена, что носишь в себе…
      – Глупый вопрос! – гневно оборвала его Влада. – Жаль только, отец никогда об этом уже не узнает.
      – Когда ж вы успели? Дура! Ой, дура! Да, как ты посмела спрятаться тогда в погребе!
      – Понимаешь… Он еще со Святобором на материк уходил, а я боялась, я так боялась, что он не вернется… А потом, Ингвар был такой странный, словно подменили. И я не решилась сказать ему, – расплакалась сестра неожиданно.
      – Ладно, все и так видно – без слов. Слезами отца не воскресить! Разберемся с данами – потом поговорим! – сухо бросил он и принялся расставлять людей, сквозь зубы поминая нехорошими словами Марену и всех баб на свете.
      – Что случилось? – удивился Златоус, – Ты сам не свой! Охолодись! Это на тебя не похоже.
      – Что-то? Племянник у меня будет! Вот что! – отвечал Сев.
      – Так, это замечательно!
      – А я разве против!
      Инегельд пристально следил за быстро приближающимся врагом. Змеиная голова шнекара высовывала ядовитый раздвоенный язык и словно пыталась укусить жертву. На иссиня-черном парусе преследователя не было никакого рисунка. Тем более не было зловещего креста, который ныне малюют все, кому не лень. На палубе вражеского судна он насчитал семь десятков белобрысых рослых викингов, вооруженных преимущественно топорами и небольшими широкими мечами. Многие были обнажены по пояс, выставляя на показ крепкие загорелые тела, покрытые татуировками и рыжим волосом. Он услышал, как загремели круглые скандинавские шиты, снимаемые с бортов, как скрипнули взводимые тугие арбалеты. Инегельд видел, что и от этого грозного противника им не ждать послабления. Он с самого начала знал, насколько кровавой и беспощадной будет схватка.
      Сомкнув ряды щитов, руги спокойно ждали нападения и готовились отдать собственные жизни возможно дорого. Златоус и Сев, ободряя соратников, давали для порядка последние советы. Впрочем, в них никто не нуждался. Выжили тоже далеко не слабые и не менее опытные воины. Просто, неторопливая речь командиров снимала напряжение, повисшее в тишине над водами Янтарного моря. Лучники подбрасывали в воздух пуховые перышки, стараясь правильно учесть ветер при выстреле.
      Викинги приблизились в грозном молчании. Суда поравнялись, следуя параллельным курсом на расстоянии более десяти саженей одно от другого.
      Враги разглядывали друг друга. Скандинавы, обычно скорые на расправу, ныне не торопились.
      – По всему видать, это не христианские выродки, забывшие кто они и каких кровей!
      – Да, – согласился Инегельд со Златоусом, – но нам от того не легче. Это наемники, королевские берсерки. Им хорошо заплатили за наши головы, и можешь не опасаться – свое дело они знают не хуже нашего, и всегда готовы предстать перед одноглазым Отцом Ратей.
      Тем временем из трюма шнекара под руки вывели сгорбленного годами чернеца с вороном на плече. Викинги обращались с ним столь почтительно, что руги только подивились. Инегельд нахмурился. Он узнал скандинава – то был Бьярни – прославленный на всех берегах Рутении Слепой Скальд.
      А дальше началось что-то невообразимое и потому страшное. Бьярни завел свою песнь. То была Песнь Ворона. Черная, разрушительная магия, призванная не столько воодушевить своих воинов, сколько повергнуть неприятелей в шок.
      Вокруг заметно потемнело, хотя день только начался. Над морем нависли низкие свинцовые тучи. Казалось, еще немного и они сольются с водами в единое, раздавив корабль ругов в хищных тисках между небом и землей.
      Инегельд увидел мерзкое Нечто, которое ринулось к нему с вражеского судна, одним прыжком покрыв десятки саженей. Холодными, как град, костлявыми пальцами это Неведомое схватило его за горло и принялось душить. Он силился отшвырнуть чудовище. Тщетно. По палубе с растрепанными волосами каталась Влада. В истерике завывала еще какая-то женщина. Инегельд оглянулся. Сев стоял так, будто сопротивлялся порывам встречного шквального ветра, на бычьей шее силача канатами обозначились вздувшиеся вены.
      Корабль ругов словно попал в водоворот. Палуба зашаталась и закружилась под ногами. На стенках магического конуса, внутри которого они оказались, плясали уродливые тени. Шипел, извиваясь, Ящер, опутывая пространство гигантскими кольцами бесконечности. Изрыгая яд заклятий, Бьярни пронзал противника мертвящим взором невидящих глаз.