ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. МСТИТЕЛЬ

Миновав вечнозеленый бор, рыцарь и его проводник выехали к морю. Над побережьем господствовал холм с высоким каменным донжоном. Вокруг тянулась свежая деревянная стена, укрепленная угловыми башнями, перед которой был вырыт глубокий ров, наполненный водой. Эти башни также имели каменное основание с характерным талусом. Картину дополнял деревянный разборный мост, впрочем, достаточной ширины, чтобы на нем свободно разминулись две телеги. Холм плавно спускался к плещущему Холодному морю, где располагалась пристань и торжище.

— Вот он, Старград!

— Чего? — не понял Роджер

— Альденбург! Приехали! — поправился Святобор.

Стражники уж было замкнули врата, когда на мосту показался франк и его оруженосец. А кто еще в такую пору мог сопровождать рыцаря? Святобор, понятно, не стал никого разубеждать.

На третьем скакуне поперек седла лежал труп. И ругу пришлось бегло описать схватку с грабителями. Роджер между тем уплатил пошлину за обоих. Затем вызвали старшего. И франк снова раскошелился, чем подкрепил свое требование похоронить убитого на освященной земле. Несомненно, это вызвало большое уважение к странствующему рыцарю.

Роджер еще раз пригласил «свея» на службу, но тот снова вежливо отклонил просьбу. Свое недовольство франк выразил тем, что он забыл про обещаный своему спутнику ужин. Святобор же был слишком умен, чтобы лишний раз напоминать об этом.

На городской площади они расстались — рыцарь рассчитывал переночевать у святых отцов, а руг отправился к знакомому по предыдущим скитаниям еврею. Когда-то он спас от пиратов сына ростовщика, и с тех пор не раз находил ночлег у того в лавке.

— Если благородный сэр соизволит меня выслушать…

— Говори, свей.

— Не сочтите это богохульством! Ищите того Чернокнижника среди святых братьев. Сдается мне, ваш враг скрывается там, где его никто не стал бы искать, веря в непогрешимость матери-церкви. Я помню одного колдуна, который прислуживал епископу Абсалону. И если вдруг что этой ночью разузнаю — непременно сообщу вам.

— Да хранит тебя Господь! Я отдал бы половину состояния, лишь бы увидеть Жозефа Флорентийца на костре.

— Да сопутствует вам удача, сир Роже! — потрафил руг, прощаясь с рыцарем.

Святобору открыла испуганная ночным визитом полная черноволосая женщина с легким намеком на усы над пухлыми вывернутыми губами, в ней он без труда узнал жену Назара.

— У меня есть дело к твоему мужу. И если ты поторопишься его разбудить, то я в долгу не останусь.

Ривка посмотрела ему за спину, но не обнаружив там никого, нехотя пропустила гостя в дом.

Шаркающей походкой из комнат вышел хозяин лавки, а с ним Янкель, вооруженный длинным кинжалом, здоровенный детина, служивший при Назаре кем-то вроде телохранителя.

— Мир этому дому. Я смотрю, ты не рад мне, старик?

— Признаться, господин, уж и не чаял застать вас в живых. Ходили слухи, что из Арконы не спасся ни один человек. Да славится праотец Авраам! — ответил ростовщик, знаком отсылая Янкеля.

— Вранье. Как видишь, я снова здесь. Мое золото цело?

— Богу известно, как бедны дети его, но оно в полной сохраности. Я долго не имел от вас известий, правда, опыт говорит, что у золота всегда найдется хозяин. А вы, несомненно, приехали по случаю завтрашнего праздника. Я должен был догадаться.

— А в чем дело?

— Он ничего не знает. Слышишь, Ривка? Наш гость приехал в пасть ко льву, а думает, это веселая прогулка. Не мне, старому еврею, что-то советовать, но вы бы поостереглись. Завтра на центральной площади сожгут языческие идолы с самого вашего острова. Уже привезен какой-то семиглавый истукан и еще деревянный ругенский кумир с этими, ну, как их там… В руке… Играть… Потом, какая-то медь… Не согласится ли господин разделить со мной скромный ужин?

— Это было бы очень кстати. Я не ел сто лет. А нельзя ли выкупить сию медь, почтенный Назар?

— Известно, что филистимляне алчны, но они не так глупы. Мороз по коже, что может случиться, если епископ прознает…

— Любому оружейнику нужен лом, и бояться тут нечего. Я дам по пять золотых за каждую статуэтку.

— Говорят, эти изображения уже сильно испорчены пламенем и варварским письмом, — вздохнул ростовщик.

— Семь золотых.

— Да будут им надписи эти, как Валтасару огненные знаки. Штуку — за десять золотых. Я и так останусь в накладе. Подумайте сами, мне надо сторговаться со стражей, затем с тем же кузнецом, чтобы говорил всем, как переплавил варварские лики.

— Ты получишь деньги.

— Я чувствовал себя уверенней, когда бы имел задаток.

— Нет! Сначала ты выкупишь наших кумиров — потом я рассчитаюсь с тобой. Мы добрые знакомые Назар и не привыкли обманывать друг-друга…

— Ах, мне бы ваши заботы! Я был бы самым счастливым евреем на Свете.

— Но если все-таки ты вздумаешь меня надуть…!

— Хвала Авраамову богу, я еще не выжил из ума, господин. Если ваша медь продается — завтра же она будет у вас. Но ведь мой добрый господин тоже недолговечен, и лишь прародители могут знать, что случится с ним завта.

— Вот-вот. И не забудь, что я меняю медь на золото, которое столь любимо твоим племенем.

— Какой бедняк не радуется звону монет? Но вас я не предал бы и за копи царя Соломона.

Руг рассмеялся и хлопнул ростовщика по плечу, да так, что тот едва не упал.

Принесли зелень — слабое утешение для изголодавшегося мужчины, но сейчас Святобора заботило совсем другое.

— И еще одно, Назар. Я ищу одного человека. След привел меня в Старгород. Нутром чувствую — он здесь.

— Отведайте вина. Только вчера мне привезли несколько бочек из Бордо.

— Пей и ты…

Назар хотел было возразить, но потом улыбнулся и пригубил.

— Если бы господин обрисовал мне того человека?

— Он чернокнижник. Единственная в своем роде тварь — доверенное лицо некоего датского епископа — Абсалона. Я так подозреваю, что он к тому же знается с храмовниками, но имел неосторожность отравить одного из них много лет назад в Палестине.

— Может быть, господин сообщит мне имя своего врага?

— Чаще называют его Флорентийцем, но на самом деле он — Жозеф.

— Йосиф, Йосиф! Бедный Йосиф, — саркастически улыбнулся Назар.

— Ты знаешь, где его найти?

— Нет. Но наведу справки у знающих людей. Это я к тому, что если вы ведете дело, то Жозеф и в самом деле обречен.

— Эти сведения нужны мне к завтрашнему утру. Ты получишь еще сто золотых поверх обещанного, если мерзавец окажется в городе.

— Насколько он стар? — спросил ростовщик, потирая руки.

— Чтобы ответить на этот вопрос, ты должен просветить ругенского варвара о том, как вы ведете счет летам.

— Филистимляне делят жизнь на шесть разных периодов. То младенчество, ибо неразумен был человек до Великого Потопа, детство и отрочество, затем следуют юность, зрелость и старость. Ровно столько же минуло по их счету эпох — от потопа до Авраама, от Авраама до царя Давида, от Давида до вавилонского плена, от него и до рождения христианского пророка, а последнюю нынешнюю эпоху завершит конец Света. Да будет с нами милость Иеговы.

— Тогда, он стар, или на пороге старости. Флорентиец низкого роста, щуплый и чернявый.

— Этого вполне достаточно, чтобы раздобыть необходимые сведения, — ответил ростовщик и еще раз пригубил вино.

— Скажи мне, Назар. Ты — мудрый человек, ты много видел всякого лиха. Почему их псалтырь изображает милосердного Христа грозным полководцем в полном рыцарском одеянии. Почему именем этого Христа творится столько грязных и подлых дел?

— Ах, ваша милость. Мои предки уже поплатились за подобные вопросы, и мне они наказывали жить в мире и согласии с последователями любого пророка.

Святобор промолчал, но сам подумал:

«Как же! Вам дай только волю — и вы опутаете этот мир сетью своих вездесущих лавочек…»

Так подумал он, но вслух сказал лишь:

— Удивительный вы народ. Вас гонят — и вы уходите. Вас бъют — вы подставляете обе щеки. Скажи еще, Назар! Есть ли у тебя Родина?

— Руги говорят — там хорошо, где нас нет, но евреи добавляют — и что мы еще есть — тоже хорошо.

— Ну, что ж. По-своему они правы. Утро вечера мудренее. Укажи мне место, где я мог бы провести эту ночь.

Ему не спалось. Беспокойная память заключила волхва в крепкие объятья. Он как бы заново переживал весь жизненный путь, годы ученичества, годы изнурительных тренировок, первую любовь, рождение сына, битвы и бесконечные схватки, удачи и поражения. Последних было не много, и тем горше становилось у Святобора на душе, когда он возвращался к недавним событиям — разорение родного города, уничтожение святилищ, поругание словенских кумиров, гибель Ингвара.

Святобор встал. Подошел к полуоткрытым ставням. Ночной ветерок холодным языком лизнул голую грудь, на которой свободно улегся бы иная львица.

Но его мысли стремились к врагу. Вот они, гордые рыцари Храма. Как наяву волхв увидел их перед собой — белые плащи с красными крестами, пожалованные папой еще 20 лет назад. Знал ли Евгений III, что «бедняки Храма Соломона», а именно так они себя начали величать с момента их собрания в 1119 году на месте прежнего дворца иудейского царя, поставили себя выше всех прочих наместников Господа на этой грешной земле? Храм да останется вовеки — этот символ нерушимости Братства Христовых воинов, он устоит, даже если падут непрочные церкви. Ведал ли разорившийся на крестовых походах Гуго де Пайен, создавая орден, знал ли первый Великий Магистр, что уже через пятьдесят лет Братство отринет поклонение богочеловеку? Руг это понял в тот момент, когда два года назад в непролазных болотах и темных чащах Пруссии он выслеживал отряд храмовников и во время их ночной оргии убил прецептора Генриха Сандомирского [63]. Этот поляк привел тамплиеров на землю пруссов в надежде урвать себе королевство. Не вышло.

И видел Святобор, как христианствующие рыцари сжигали своих убитых, он видел, как ели храмовники пищу, смешанную с тем пеплом. Но никакая мистическая сила тогда не заступилась за гордых тамплиеров. Отряд пруссов и ругов, вынырнув из ночи, перерезал врагов всех до единого.

Обласканный многими монархами, богатеющий за счет многочисленных льгот, непобедимый, благодаря железной дисциплине и двуличию генерального капитула — Высшего Совета, Орден насчитывал в своих рядах десять тысяч закаленных, испытанных, искусных воинов — монахов, до сотни магистров, пятисот приоров и тысячу комтуров. Умелых не по части молитв!

Да, Святобор убивал во имя Стрибога, но те же храмовники, получив полное отпущение грехов, сеяли смерть во имя Христа. И каждый такой наивный набожный защитник истинной веры повторял вослед за своим пророком: «Не мир я вам принес, но меч.»

Повторял, в то время, как посвященные вершили судьбы обетованного мира совсем другим именем, все более отдаваясь черной магии.

Волхв почувствовал, как замерло сердце, как остановилась в жилах горячая кровь. Он узрел комнату, освещенную десятками свеч. Треножники отбрасывали на серые каменные стены причудливые рогатые уродливые тени. И в той комнате врага. Проклятого Флорентийца! Он был один. Вернее, почти один, потому что на столе перед ним лежало нечто такое, от чего даже у видавшего всякое жреца Стрибы по телу пробежала дрожь.

То было мерзкое порождение — змееголовый урод в железной чешуе, поверх которой Чернокнижник не спеша натягивал бледную человеческую кожу. То был истинный идол высших тамлиеров.

Неожиданно волхв ощутил чье-то осторожное прикосновение, словно невесомая нитка скользнула по коже. И он внял этому внезапному проявлению Тонкого мира. Святобор взялся за ту путеводную нить, и в тот же миг волх увидел Его. Того, кто был молод. Того, кто взвалил на себя ношу, боле непосильную для старика. В руке Верховный Жрец держал знакомый Святобору жезл Власти: от которого по всему Тонкому Миру веяло Силой. Но волхв, не дрогнув, встретил ее волну. Ибо Сила эта для посвященного есть скорее ненавязчивое живительное дуновение ветра, а не злобный ураган, опрокидывающий иного слепца, что отказывается верить в ее существование.

— Святобор! Святобор! — позвал волхва Властитель.

— Я здесь. Я внемлю.

— Меня зовут Инегельд.

И лишь назвал он свое имя, как обозначились контуры бледного лица, и глаза Святобора встретились с очами Зовущего. Он был высок ростом, широк в плечах, золотисто-рыжие длинные волосы жреца спадали на спину, что не вязалось с его чисто выбритыми щеками и подбородком, это и впрямь выглядело крайне необычным среди бородатых волхвов. На челе у него был еще заметен косой шрам — свидетель давней схватки.

— Нас уцелело очень мало, Святобор! Ты ведаешь, Храм разграблен, Аркона сожжена, ее жители перебиты. Но мы спасли… Мы увезли и схоронили наши бесценные рукописи. Если можешь, возвращайся скорее!

— Да, я верил, что детей Свентовита не уничтожить так легко. Но мой единственный сын убит. Моя жена умерла. Нет больше родины. Куда мне возвращаться? Вера в торжество Правды принесла нам больше вреда, чем пользы. Завтра на площади Старгорода сожгут кумиров Арконы. Этот мир кончен для меня — и потому я здесь, Инегельд.

— Мир не раз погибал, но всякий раз восставал из пепла вновь.

— Я устал, чтобы служить его возрождению. Я утратил раз и навсегда тягу к новым знаниям. Где те ватты и барды? Куда ушли друиды? Мы идем следом? Ты — молод, честолюбив. У тебя впереди вечность. Я сделал выбор. Я должен отомстить. В моих руках смертоносный лук моего бога.

— Прощай, Святобор! Ты сделал выбор. Делай что должен! Мы встретимся в палатах Великого Водчего, но знай, что даже меч Велеса в руках Ингвара не сумел спасти Аркону.

— Пускай так. Теперь уж нечего спасать… Ах да! Инегельд. Здесь есть один старый меняла, Назар. Вцелом ему можно довериться, меня он ни разу не предал. Завтра Назар выкупит у жадных монахов бронзу Ретры. Я посулил ему по десять золотых за каждую фигурку. Отвези их в Прильвиц. Там еще действуют наши братья, там капище Радегаста.

— Он получит эти деньги. Я сделаю это. Удачи!

— Прощай, Инегельд! До встречи на Перекрестке. — откликнулся Святобор. — Делай, что должен! Удачи!

Образ Верховного Жреца стал меркнуть, расплываться… И вот уж снова свободны тайные пути, ведомые лишь Богам и их служителям. Выпустив из рук ту единственную нить, что недавно связывала его с родичами, Святобор поспешил вернуться в зловещую тишину подземелья, где при свете свечей бедняк Жозеф из Храма Соломона вершил магическое таинство.

Он почти окончил свою работу, насадив на змеиный отросток, торчавший меж плеч сшитого им монстра, иссохшую отрубленную человечью голову. Скорыми ровными стежками Флорентиец прикрепил ее к туловищу.

Затем вошли трое. Красные кресты на белых одеждах незнакомцев не оставили сомнения, что это храмовники.

— Он великолепен! — воскликнул седовласый тамплиер, проведя длинными и тонкими пальцами по гладкой коже своего божка. — Благодарю вас, брат Жозеф! Вы потрудились на славу!

— Я всегда в вашем распоряжении, мой Магистр.

Чернокнижник согнулся в почтительном поклоне. Между тем магистр обернулся еще к одному храмовнику, видимо исполнявшего роль канцлера:

— Следующей же ночью мы приступим к ритуалу. Брат Ханс, вы известите членов Малого капитула. Каждый каноник обязан поклясться в верности, облобзав колено нашего повелителя! — ноготь магистра задел родинку. — А это что такое?

— Ваша светлость, я предупредил палача, что у женщины не должно быть родимых пятен. Его извиняет лишь то, что она была девственницей, а это очень важно. Нынче трудно найти невинную овечку, такая по счастью подвернулась…

— Кто она?

— Приемная дочь барона… Кожу девственника найти куда проще.

— Я понял. Кто был юноша — мне хорошо известно. Но, всякий труд просит награды. Что хотите вы, брат Жозеф. Орден по достоинству оценит ваши заслуги.

— Я не прошу у братьев ни земель, ни золота, ни звания. Мне нужна жизнь одного рыцаря.

— Он тамплиер? — обеспокоился магистр.

— По счастью нет. Это негодный франк, который вот уже много лет всюду преследует меня. Исполняя волю Ордена, я отправил в лучший мир некоего крестоносца, запамятовал его имя. То был родной брат моего франка.

— Гм… Я, кажется, начинаю припоминать. Неужели, твой преследователь столь злопамятен? — по челу тамплиера пробежала едва заметная тень.

— Увы мне. Он к тому же и мстителен. На днях я потерял шестерых лучших своих людей. Когда казалось, что Роджер де Гранмениль уже в западне, — он сумел убить их всех до одного. Нынче же мой недруг прибыл в Альденбург, и он не уедет отсюда без моей головы.

— Если её найдет? — хищное лицо магистра изобразило улыбку.

— Боюсь, на завтрашнем торжестве он обратится к господину епископу, а то и к самому марграфу, обвинив меня в чернокнижии.

— Не тревожься понапрасну! Орден имеет некоторое влияние на этих господ, так что обвинить тебя, а особенно наказать, им будет весьма затруднительно. Брат Ханс будет представлять нас на завтрашнем празднике. Мы непременно желаем видеть там и тебя. Ты, верно, уж изготовил тот состав, от которого идолы с Рюгена быстро обуглятся, точно грешники на сковороде?

— Да, ваша светлость! Я припас пару бочек замечательной горючей смеси. Можете не сомневаться. Огонь сожрет изваяния в один присест.

— Хорошо! А теперь ступай.

— Моя преданность вам безгранична, и моя благодарность безмерна. Слушаюсь, ваша…

— И не смей называть меня светским титулом. Все тамплиеры — братья по Храму.

— Будь ты проклят, змий подколодный! — подумал Святобор.

Руг встал засветло. Еще не пропели священные птицы Радегаста, когда Святобор уже открыл ставни, чтобы встретить лик восходящего по извечному своему пути лучезарного Свентовита. И он приветствовал миролюбивое божество словен, но ничего не просил у сего небесного покровителя. Ибо сказано — Свентовит не любит кровавых жертв.

Затем волхв еще раз осмотрел оружие. За этим делом его застал старый Назар.

— Доброе утро, господин!

— Доброе утро. Наверное, у тебя есть добрые вести?

— Целых две. Одна — плохая. Вторая — хорошая.

Святобор кивнул:

— Выкладывай плохую.

— Никому не известно, где скрывается ваш враг. Правда, есть одно место, о котором мои собратья даже боятся упоминать. То обитель храмовников Бранденбурга. Страх этот в крови у нашего поколения. Орден изуверов — только так, а не иначе, следовало бы их назвать.

— Я слышал, что сарацины тоже не шибко жалуют эту святую братию и убивают всякого воинствующего монаха, угодившего в плен, тогда как, прочих рыцарей выменивают на своих.

— Клянусь посохом Моисея, все верно. Поэтому, если где и искать того Жозефа, так разве что в прецептории. Еще ходят слухи об одном алхимике, которого жалует сам магистр. Но любой храмовник чует бедного еврея за версту и обращается с ним, точно с негодной собакой. Потому мои сведения скудны…

— Не стоит отчаиваться по этому поводу, Назар. Полагаю, ты все-таки заслужил обещанную награду, если вторая новость лучше первой.

— Истинно так! Через оружейника я снесся с двумя служителями здешней церкви. Милость прихожан не так велика, чтобы удовлетворить чревоугодие Христовой братии, поэтому мой добровольный взнос приоткрыл дверцу в то хранилище, где слуги епископа до сего дня держали бронзовые скульптуры…

— Что ж, мне остается выполнить свое обещание. Ты можешь забрать себе то золото, что я некогда оставлял тебе в качестве задатка. Остальную часть тебе вскоре вручит Прохожий, если ты сбережешь наших кумиров до его появления.

— А как я узнаю его?

— Он сам тебя найдет. А мне пора, Назар. Не поминай лихом, коли что не так!

— Храни вас Господь.

— Вот этого не надо! Каждый сам делает свой выбор.

С этими словами волхв оставил гостеприимный кров, уточнив время и место предстоящего зрелища.

Утро выдалось пасмурное. Изредка моросил дождь. Лик Свентовита бледным пятном проглядывал сквозь низкие облака.

К полудню ветер переменился, он то крепчал, то обессиленный ворошил слегка пожелтевшую листву. Через некоторое время, на площади перед вторым по величине каменным зданием Альденбурга, что столетие спустя превратится в ратушу, начал собираться зажиточный люд. Мастера трудились весь вчерашний день и всю ночь, лишь бы успеть к празднику. Они сколачивали и поднимали пахнущие свежим деревом трибуны для гостей и знати.

Вот в окружении слуг показался сам маркграф, народ приветствовал управителя, а он щедро швырял мелкую монету. Голытьба, объявившаяся тут же, толпилась — кто ковырялся в пыли, а кто просто падал под ноги, получив совсем не те денары, на орехи. Кривлялись глумливые шуты. Громко и незатейливо играли музыканты. Продавали сладкие пирожки. Словом, все происходило к несомненному удовольствию почтенной публики.

Толпа замерла, когда оцепление стражников, вооруженных пиками, вдруг расступилось и сквозь одну из арок, выходивших на площадь, под звуки странного гимна въехал отряд тамплиеров, ведомый своим приором. Маркграф слегка поморщился, но благосклонно приветствовал предводителя храмовников марки, после того, как тот почтительно поклонился ему.

Посреди же площади вкруг изуродованного ударами топоров кумира Арконы сложили костер в полтора человеческих роста, потому как сам идол был огромен. По деревянной косматой бороде Стрибы, по спине и мощной груди черной смолой на окружавшие его дрова стекала дурно пахнущая жижа. У вязанок хвороста озабоченно трудились люди в красно-черном, руководимые человеком в капюшоне. Несколько раз он обращал голову в сторону приора, к тому времени уже воссевшему подле маркграфа в ложе. Тот согласно кивал, и приготовления шли своим чередом.

Ждали епископа Свена. И тот не замедлил прибыть, сопровождаемый святой братией, с ним же приехал и папский легат. Они также расположились в ложе точно напротив каменной громады донжона, что высилась над площадью и второго, примыкавшего к нему, здания.

Маркграф поцеловал протянутую ему епископом руку, получив при этом благословение небес.

Лишь только Свен занял свое кресло, по знаку маркграфа толпу призвали к тишине. Легат развернул длинный свиток и принялся читать послание Наместника Христа об изничтожении изображений и идолов, почитаемых северными варварами.

Между тем епископ повернулся в сторону предводителя тамплиеров и о чем-то спросил того. Если бы Святобор был поблизости, то он бы конечно услышал, что речь идет о его добром попутчике, Роже де Гранмениль.

— Я слышал, господин приор, вы скрываете от нас одного чернокнижника, коему место прямо на этом костре?

— Ну, что вы, ваше преосвященство. Я немедленно бы подвергся суду моего Магистра и капитула, если бы такое действительно случилось.

— К нам только что обратился один рыцарь, принадлежащий к одной из самых древних фамилий. Его предки отплыли в Англию вместе с герцогом Вильгельмом более ста лет назад. У нас нет оснований сомневаться в честности рыцаря, особенно если это Роже де Гранмениль. Имя, прославленное подвигами на Святой Земле.