— Не бойся, родная! Это не страшно! Там тебя мамка с папкой встретят!
Кровля полыхала, вниз летели обугленные доски. Горницы заволокло серыми душными клубами.
— Ну, что? — услыхала ведунья голос старшего.
— Заперлась, стерва! Больно дверь ладная да тяжелая.
Власилиса зарычала медведицей.
— Сожри ее диавол!! — выругался тот же голос. — Время теряем! Добейте остальных, и все на площадь! Богумил снова народ мутит…
— Будет сделано, батюшка!
— Знаю я этих новгородцев. Им бы только поорать, а как запалим склады да амбары — тут же разбредутся спасать пожитки!
Конный отряд Малховича ворвался в город следом за дружиной Бермяты. Дорогу им преградила стена огня. По дощатой улице, пламенея, расползалась смола.
— Вперед! За Киев! За Владимира! — прохрипел Краснобай.
В черных дымах угадывался редкий строй воинов, что успел собрать тысяцкий. Дрогнули тетивы. Забились в муках израненные, обожженные кони, калеча и сминая пеших соратников. Всадники яростно ринулись сквозь языки пламени. Многие были сражены новыми меткими выстрелами и рухнули вместе с лошадьми, но те, кто мчался за ними, проскакали по телам павших и врезались в неплотные ряды словен. Раскидав линии защитников, конница хлынула по улице вниз, прямо к вечевой площади. За всадниками бросились и остальные.
— Mужайтесь, ребятушки! — кричал Угоняй, отбивая удар за ударом. — Не пустим супостата!
По всей улице кипела яростная схватка. Душераздирающие крики людей, стоны и ржание мечущихся лошадей, звон клинков и скрежет рвущихся кольчуг. На Угоняя набросилось шестеро. Он защищался с великим трудом — годы не те. По всему было видно, что им приказали взять бунтаря живым. Но тот стоял насмерть.
Меч его свистнул, взлетел и рухнул серебристой молнией. Шелом на враге раскололся, череп хрустнул, в стороны плеснуло кровью и серой кашицей. Кияне отступили. Угоняй утер бороду, но передышки не последовало. На него бросился молодой и рьяный дружинник. Парня выдали глаза. Тысяцкий, поняв, куда будет удар, ловко поймал движение вражеской стали и, неуклюже развернувшись, снова окровавил меч. Противник дернулся и повалился набок. От плеча до плеча быстро расползалась алая полоса. Наскочившему второму Угоняй, не останавливаясь, подсек колено волнообразным движением клинка. Третьему, все тем же ударом, металл рассек кисть.
Проклиная дозорных, тысяцкий все же надеялся, что там, на вечевой площади, волхв сумеет воодушевить земляков. Даже если и так, не видать ему ни Богумила, ни старухи своей, ни внучат. Стрела угодила в плечо, в едва различимую щель между изрубленными пластинами доспеха.
— Держись, старик! — крикнул ему кто-то.
— Уходите! Со мной кончено! — прорычал он в ответ.
Плечистый новгородец заслонил тысяцкого щитом, в который ткнулись еще две стрелы, но тут же рухнул, пораженный копьем в живот.
Перчатка мешала. Угоняй потянулся к плечу, ломая древко. На него налетели, сбили с ног и смяли, выкручивая руки назад. Превозмогая тяжесть, старик в какой-то миг отшвырнул, разметал ретивых воев. Кто-то занес над ним рукоять меча, пытаясь оглушить, но тысяцкий перехватил врага за кисть, повел, выгнул и с хрустом вывернул руку из сустава. И тут подлетевший всадник с размаху обрушил на старца ужасный удар секиры…
Площадь гудела. Никто друг друга не слушал. Все попытки Богумила воззвать к землякам тонули в бушующем море страстей. К жрецу протиснулся перемазанный сажей малец, через спину которого шел наискось кровавый след:
— Худо, дедушка Богумил! Вои Добрынины да ростовцы по всей реке жгут дворы. Горит Великий Город! Твоих тоже порешили…
— Будь он проклят, Краснобай! Покарай его боги!
В тот же миг справа и слева с дикими криками на всем скаку всадники врезались в толпу. За ними звенели копьями пешие ратники. Дикая мешанина, снова кричащие и плачущие навзрыд люди. Трепещущие в судорогах тела.
— Пожар! Караул! Горим! — заорали со всех концов на разные голоса.
И тысячные людские массы начали вдруг расползаться. Словенское озеро стыдливо утекало сквозь узкие улицы. Бермята не мешал его стремлению. Площадь быстро пустела. Пыль обратилась в кровавую грязь. Всюду валялись трупы задавленных и посеченных горожан. Хрипели умирающие, стонали раненые.
Богумил в бессилии воздел посох к небесам, но вышние боги не слышали своего служителя.
— Быдло и есть быдло! Что с них возьмешь? — рассмеялся вельможа, посматривая свысока в сторону беспорядочно мечущихся новгородцев.
Расторопный конюший придержал скакуна. Малхович ступил на умытую славянской кровью землю. Сюда же подъехал и Бермята. Его вои шли плотным строем, выставив копья, вытесняли люд в проулки и гнали вниз к Волхову. Над городом повисла серая дымная пелена.
— Ну, что? Взяли Угоняя? — спросил вельможа.
— Не гневись, светлейший! Больно крепок оказался! Гори он в пекле! — выругался Бремята.
— Проклятье тебе, боярин! Будь проклято семя твое, предатель! — замахнулся на вельможу Богумил, но ударить не успел.
Краснобай с яростью ткнул старика ножом под бок. Железо вошло в тело по самую рукоять. Богумил охнул, выронил корявый посох и, ухватившись за одежды убийцы, начал медленно оседать. Тот отпихнул старика. Жрец рухнул на колени, но, поднимая быстро хладеющие персты, все же успел указать в сторону Малховича трясущимся пальцем:
— Внемлите, Подземные судьи! И ты внемли, жестокий Вий! Веди мстителя!
— Я приду! Я слышу, отче! — крикнул Ругивлад что было сил и очнулся.
* * *
«Шел, да куда пришел ныне — не ведаю… Вернее — прилетел…» — закралась горькая мысль.
Око лучезарного Свентовита отрешенно взирало на смертных из-за серых клубящихся туч.
— Это наши места! Это Лес вятичей! Вон Зушь бежит, а то — Ока ветвится! — радостно закричала Ольга.
«Надо же! Долетели!» — подивился Ругивлад, примечая и большое городище над левым берегом Оки, и рогатый холм через реку напротив.
— Домагощ! — молвила девушка, указывая на крепость.
— А ну, поглядите-ка туда! — предупредил их Баюн — Рано зараделись!
— Куда? Ты пальцем покажь!
— У меня когти, дурень! Да вон, туда посмотри!
С четверть версты налево от них по небу неслась колесница, влекомая тройкой рыжих коней с огненными гривами. Оставив позади тучу цвета свинца, она почти поравнялась со змеем. Путешественники увидали и возничего — лихого, столь же рыжего, как и его скакуны, бородатого громилу в доспехах. Держа одной рукой вожжи, тот со злобной ухмылкой понукал свою тройку. Другую же руку возничий то и дело заносил назад и, словно сбиваясь, выбрасывал вперед, примериваясь да прицеливаясь. Наконец, это ему удалось! И хотя змей поддал жару и рванулся вперед, его уже догоняла какая-то вертящаяся штуковина, наполняя небо страшным гулом.
Ольга судорожно стиснула пальцы и закрыла глаза. Для нее это и впрямь было слишком. Горячо и страстно молилась она Великой Матери — Макощи, что всему отмеряет судьбы и срока, суча божественную пряжу…
— Лучше бы Додолу вспомнила! — подсказал кот. — Как-никак, это ейный муженек пожаловал!
— Сворачивай! Сворачивай! — заорал кот рептилии. — Ты ж еще недавно по-нашенски понимал!
— А…! — девушка пронзительно вскрикнула, когда змей содрогнулся всем телом и круто ринулся вниз.
— Прах Чернобога! Что это было?
— Сто мышей мне в глотку! Перун, мать его! — ругался кот, грозя вслед богу толстой лапой. — Погоди, Громовик, когда-нибудь встретимся на узкой дорожке!
В ответ послышался раскатистый громоподобный хохот, стихающий по мере удаления колесницы. За ней, оставляя белесый след, помчалась обратно вертящаяся и штуковина. Была она на лету подхвачена радостным и полным удали рыжебородым богом.
— Ох и вмажемся! Представляю, какая там будет большая плюшка! Плюшка из меха и чешуи! — заметил кот, поглядывая вниз.
— Как ты? — обернулся Ругивлад к Ольге.
— Хорошо… — по слогам произнесла она, хотя, наверняка, храбрилась.
В мгновения невероятных змеиных выкрутасов в воздухе спутница обронила островерхий шелом, и теперь волосы развевались за спиной, придавая девушке сходство с ведьмой.
— Хватит на девицу-то пялиться! Успеешь еще! — заорал кот — А ну, полезай на хвост, а я тебе помогу! Род не выдаст — Кощей не сьест! Авось, совладаем!
Змей, между тем, беспомощно планировал в сторону чащи. Встреча с молотом Громовика не прошла даром.
— Падаем! Мама моя родная! — ошалело мяукнул кот заплетающимся от страха языком. — И зачем ты меня на Свет родила! Зароди меня взад!
Да, теперь их стремительное снижение все больше и больше походило на падение, лишь слегка сдерживаемое все еще раскрытыми змеиными крыльями.
— Жаль, веселая ящерка была! — сказал Ругивлад..
Убедившись, что девушка по-прежнему крепко держится в змеиной сумке, он стал пробираться вдоль зубцов, поближе к хвосту змеюки. Кот двинулся следом. Выправить накренившееся чудовище удалось с трудом, но помогло это мало. Земля быстро и неотвратимо приближалась. Корявая зеленая поверхность исключала любую мягкую посадку, будь даже змей цел и невредим.
Словен зажмурился. А дальше был удар и тьма, тьма…
Очнулся герой от странного ощущения в кончиках пальцев. Осторожно приоткрыл глаза. Яркий солнечный свет едва не ослепил, но лучики запутались в ресницах. Ольга, удобно устроив его голову у себя на коленях, то тут, то там покалывала ему ладонь шипом боярышника.
Улыбнувшись, она выпустила руку словена. Тот мгновенно вскочил и, тут же скривившись от боли, ухватился за молоденькую рябину. Та выгнулась дугой.
— Плохо дело! Ну, да ничего, где наша не пропадала! Я бывал и не в таких переделках. Авось, выберемся и на сей раз! — успокоил Ругивлад спутников.
Присев на корточки, он приложил обе ладони к разбитому колену и заговорил нараспев, покачиваясь вперед-назад:
— На море на Окияне, на острове на Буяне лежит бел горюч камень. На сем камне изба таволоженная, в той избе стоит стол престольный. На сем столе сидит девица. Не девица сие есть, а сама Мать Богов, Пресветлая пряха небесная — Макощ. Шьет она, вышивает золотой ниткой, ниткой шелковою. Нитка, оборвись, кровь, запекись, чтоб крови не хаживати, а тебе телу не баливати. Сему делу конец, конец, конец…
Ольга с любопытством наблюдала за волхвом. Одного этого взгляда было бы достаточно, чтобы Ругивлад исцелился, но глаза его были закрыты.
— Да у тебя там все давно прошло! — вмешался кот. — А если нет, так мы звери простые, не гордые — могём и зализать!
— Нет уж, спасибо! У вас не язык — а точильный камень.
Боль утихла на какое-то время. Словен снова поднялся на ноги. Чуть поодаль лежало то, что еще недавно именовалось змеем.
— М-да… Ну и дока Седовлас!
Несомненно, чудище было мертво. Да и жило ли оно когда-нибудь? Прорванная в нескольких местах толстыми сучьями чешуя походила теперь на шелуху, какая остается после беличьего завтрака. Она все еще скрывала какие-то внутренности, но те смахивали скорее на детали сложного механизма, сработанного искусными карлами, чем на органы животного. Изодранные перепонки вмиг одеревеневших крыльев сохраняли форму, приданную им при первом и последнем знакомстве с верхушками вековых деревьев.
— Вот и я дивлюсь! Колдовство! — молвила Ольга.
— Не худо бы разузнать, где её город, Домагощ разэдакий… И где холм с раздвоенной вершиной, что мы видали сверху. Путь потом выберем, — заспорил Ругивлад с котом.
— Это мне, что ли, искать городище? — недовольно продолжил Баюн, отрываясь от истинно кошачьего ритуала: доселе он вылизывал мех.
— Конечно! Или ты полагаешь, что я или девушка лазаем лучше тебя?
— Старость — не радость! — вздохнул Баюн и начал ловко карабкаться вверх по сосновому стволу.
— Учти! Всю смолу я потом заставлю тебя съесть! И шкуру мне тоже, будь ласков, расчеши! Чтоб пушинка к пушинке была! — донеслось сверху.
— Лезь! Лезь! И без разговоров!
— Если б кошки были б мышками, то не догадались бы нипочем… Ага! Зрю!
— Что видишь? — крикнул словен снизу.
— А ты заберись ко мне — вместе поглядим! — отозвался зверь.
…Миновали редколесье и углубились в чащу. Густые ели с громадными, стелющимися по земле, лапами, стволы, поросшие седым мхом, — все лишь подчеркивало царящий здесь испокон веков полумрак. Языческое царство обступило их со всех сторон. Кот вызвался поискать тропу и исчез. До городища, казалось, рукой подать, но вот уже начало смеркаться, а конца и края нет дремучему лесу. Стих птичий пересвист. Желтая трава отяжелела от росы, вечный труженик муравей давно спрятался в груде сучков и иголок.
Внезапно у словена возникло ощущение тревоги… Да нет, уже не тревоги… Он уловил опасность, смерть, таящуюся где-то совсем рядом. Чутье редко подводило Ругивлада, но сейчас чувство его никак не вязалось с окружающей путников безмятежностью. Ругивлад предостерегающе поднял руку.
Ольга остановилась, уложив стрелу на послушную одному движению тетиву.
Хвоя, обильно усыпавшая землю, в десяти шагах от путников зашевелилась и начала вздуваться, подобно тесту. Ругивлад взялся за меч. Колдовские руны, нанесенные умелой рукой на железо, вспыхнули и погасли. Порождение нижнего мира, клинок почуял своего…
Нечто бурое и волосатое вылезало из норы. Массивное, состоящее из одних мускулов туловище, безобразная клыкастая морда с острыми, стоящими торчком ушами, и глаза… О эти глаза! В сумраке леса они светились недобрым желто-зеленым огнем.
— А ведь мог оттяпать ему башку… — удивился себе Ругивлад.
Но поздно рассуждать. Лесной великан поднялся над травами и кустарниками, недовольно рыча. Двусаженный, неуклюжий и еще более ужасный, чем показалось в первый миг. Ольга негромко вскрикнула.
Чудище развернулось и стало принюхиваться. Еще немного, и оно углядело бы хрупкую добычу. Отвлекая существо от Ольги, Ругивлад выступил из укрытия:
— Иди сюда, моя лапочка!
«Были бы в Скандии — сказал бы, что лесной тролль, а так — леший и есть!» — мелькнула мысль. Даже в минуты опасности волхв оставался верен себе.
Чудовище — Ругивлад приходился ему по пояс — увидев, наконец, добычу, радостно осклабилось. Свисавшая до колен лапа тролля потянулась к воину, показывая внушительные когти. Клинок словена был подобен молнии, но, звякнув о шкуру нечисти, оставил только узкую кровавую полосу. Лесун дико взревел. Человек отскочил. В тот же миг, толщиной в вековую сосну нога обрушила яростный удар туда, где только что находилась столь желанная добыча. Чудище снова зарычало, запрыгало, да так, что деревья загудели, а с их верхушек посыпались шишки.
Было бы время, поискал бы более уязвимое место для удара. Да вот, как назло, все заклятия вылетели из головы! Помнил лишь одно, которое только разжигало похоть чрева.
— Бежим! — крикнула Ольга.
Тролль обернулся на ее голос и получил стрелу прямо в грудь. Но это оказалось для него комариным укусом.
— О боги! Как глупо!
В тот же миг что-то огромное и не менее мохнатое упало на лешака сверху и, подмяв его под себя, принялось рьяно драть лапами. Клочьями полетела шерсть. Тролль попытался было вскочить и стряхнуть с себя дерзкого врага, да не тут-то было. Когти нечаянного помощника оказались покрепче и поострее иного клинка.
Не дожидаясь окончания поединка, Ругивлад подхватил ношу Ольги и бросился за девушкой сквозь ельник. Вслед неслись завывания и вопли лесуна, обиженного эдаким обращением. Словен и сам поминал Чернобога. Даже прихрамывая, он двигался достаточно быстро, чтобы не упустить Ольгу из виду. Трещали сучья, хлестали по лицу ветки. Корни же змеями норовили ухватить беглецов за резвы ноги.
Внезапно лес огласился победным кошачьим криком, и все смолкло. Остановились. Ругивлад припал ухом к земле, а Ольга опустилась в изнеможении на траву, порвав ненароком серебристую паутинку… Нить подхватило ветерком. Еще несколько мгновений она трепетала в воздухе, пока, наконец, сорвавшись, не умчалась в неизвестные края.
— Спасибо, чужеземец. Я снова обязана тебе жизнью! Ты смелый! — молвила девушка, переводя дыхание.
Ругивлад посмотрел на нее, чуть помедлил и заставил себя отвести глаза:
— Любой словен поступил бы также.
— А вот и я! — промурлыкал кот, уложив к ногам Ругивлада что-то бурое и сочащееся кровью.
Пальцы Ольги испуганно скользнули на рукоять франциски. Баюн усмехнулся и выгнул спину под ладонью глупого человека.
— Ба, неужто с неба свалился? — обрадовался ему волхв. Все-таки, знакомство с волшебным котом разнообразило жизнь.
— С него самого!
— А это что за пакость? — Ругивлад тронул бурое ногой.
— Трофей, понимаешь ли! Добыча, как это принято у подлинных охотников, — юродствовал зверь.
Перед ним лежало большое ухо с острыми мочками.
— Ничего, — успокоил Баюн. — Новое отрастет! Будет знать наших! В дрегой раз не тольео ухи пооборву!
Девушка поднесла палец к губам, замерла. Кот тоже насторожился, и Ругивлад изготовил клинок привычным движением. Последовав его примеру, Ольга взялась за лук.
— Конный отряд, шагов за двести. Человек тридцать, с лишним, — сообщил кот.
— Видать, заметили дозорные нашего Змея Горыныча, вот и выслали богатырей порубать гадючку, — предположил словен.
— Я чувствую, это отец!
Ругивлад изумленно глянул на нее. И натолкнулся на пронзительный взгляд прекрасных девичьих очей. В нежных губах девушки мелькнула непостижимо чарующая улыбка — одна из тех, что меняют судьбы мира. Словен вздрогнул всем телом, но промолчал. Будучи верным себе, он решил отложить заумные разговоры до лучших времен.
— Лишь у жупана Домагоща из всей округи столько верховых лошадей. Больше есть, разве что, у «главы глав», — объяснила она, но ему еще не все было ясно. Минуты прямо-таки ползли в тягостном ожидании…
Но вскоре путешественников окликнули. На поляну выехало десятка три высоких светловолосых воинов, вооруженных по последнему велению неспокойного времени. Островерхие с наносником шеломы, из-под бармицы — кудри. Длинные, заостренные книзу щиты перекинуты за спину. Некоторые вои имели при себе тяжелые боевые секиры, каждая с широким полукруглым железком и длинной рукоятью с низким пахом.
Словен отметил, как на редкость легко и свободно двигались те дружинники, одетые в прочную и дорогую чешуйчатую броню. У каждого воина. как отметил Ругивлад — почти в два с половиной локтя, меч, имевший крепкий и легкий клинок с двумя лезвиями Шли они от самого основания до трехгранного острия, и дола, для крови, посередине.
Вот всадники подались в стороны, и вперед выехал предводитель — среднего роста, как показалось словену, но когда человек сидит на лошади, определить его рост очень трудно. особенно пешему, да еще с первого же взгляда, бородатый, с обильной сединой в косматых волосах.
Он не по годам легко соскочил с коня и бросился к Ольге.
— Отец! — воскликнула она, мигом утратив черты валькирии и превратившись в обычную девчонку.
Пред ними стоял жупан местных вятичей — Владух.
— Ну, и слава Роду! — заключил кот.
ГЛАВА 6. ПРОРОЧЕСТВО ИНДРИК-ЗВЕРЯ
…Наконец-то, его ждали!
Ругивлад ускорил шаг, оставив позади гостиный двор, еще не выветривший запах смолы и опилок, он направился к заветной башне на холме, где была назначена встреча.
— Град, что тесто подымается! — подумал словен, оглянувшись и невольно сравнивая нынешнее строительство со всем, что видел на Западе.
А избы вятичи строили в два яруса, с просторным гульбищем, вкруг всего жилища шел широкий помост с перилами, к удовольствию девиц и их ухажеров. Не редко здесь можно было бы приметить то одну, то другую молодуху с неизменными семечками, а то и целым кругом подсолнуха. Каждый двор был огорожен со всех сторон высоким острым кольем, и подпрыгни Ругивлад, он углядел бы разве только досчатые крыши.
По улице, заползавшей круто вверх, ему попадались горожане, мужики все крепкие, рослые, да и женщины им под стать. Многие приветствовали героя, молчаливым кивком, ибо слух о чудесном спасении Ольги скоренько облетел Домагощ.
Вот хоромина самого Волаха — местного воеводы. На миг словен остановился, любуясь красотой — там, где встречались скаты, шла толстая, но тоже деревянная, полоса с нанесенными на нее искуссными резами, удивительным ленточным плетением да причудливыми зверьми.
Вершины домов, как отметил словен, местные венчали петушиной головой, веря, что Радигош
не оставит милостью кров, где чтут его любимца.
Так говорил и волхв Станимир. Он охотно принял у себя чужестранца. И долгими вечерами старик подробно расспрашивал младшего собрата про далекую и таинственную Артанию и столицу ее — Аркону, о которой столько слышал, но где ни разу ни бывал.
— Веруешь ли в мощь светлого Радигоша, брат!
— Верую, брат! Но и черный Велес не менее могуч!
— Истину говоришь… Хоть и служим мы разным богам, а выходит, всё равно — единому Роду.
Пришелец постарался убедить Станимира, что не соперник ему. Похоже, старик это сразу понял. Кто поклоняется Тьме — не станет класть требы священному Огню,
Свободное время, принятый Владухом с распростертыми объятиями, герой гулял по окрестным лесам. Ольга сопровождала его. Ей не стоило труда внушить отцу, что чужак будет полезен роду.
— Сам Радигош посылает нам столь доблестного воина, как твой Ругивлад! — заметил жупан, внимательно выслушав дочь.
— Почему это «мой»? — вспыхнула Ольга.
Но Владух не ответил на выпад и продолжал:
— Неспроста Бермята самолично к нам в леса пожаловал. Видать, это он и нанял печенегов, что тебя похитили. У них уж в крови дурной навык — ходить на вятичи за полоном. Татей мы словили, а вот этот подлец ушел… И непременно явится к лету, да не с сотней, а «тьмой». Если правда все то, что болтают о князе киевском — не уймет он свою похоть, не умерит гордыню! Бермята при нем тысяцкий… Правда, иной раз случается — при добром господине плохой слуга али советник. Странные дела творятся во Киеве — сначала поубивали волхвов, теперь же взялись грамоте народ обучать! У нас, у славян, всегда так — лихая голова рукам покоя не дает. Поживем — увидим!
Ты говоришь, чужеземец сведущ в ратном деле и знается с колдовством? Своди-ка его к Станимиру, и коль волхв не против, убеди остаться своего Ругивлада… И не надо злиться! Не бывает лишним добрый клинок. А там, глядишь, осядет, остепенится…
И одна по обабки боле не ходи. Смотри у меня, дереза! Хвала Радигошу, все пока счастливо складывается… Но впредь учти! За тобой будут неотступно следить. Хотя бы тот же Дорох. Тебя прощает лишь то, что у нас стало одним богатырем больше. Я уж начал сомневаться в благосклонности богов — будто Сварожич и забыл про нас, будто небожители обессилили.
— Я уверена, отец, он поможет! Ругивлад говорит, его волшебные силы не совсем те, к которым мы привыкли. Я видела, ему повиновался змей! А как он разметал киян…! — затараторила Ольга.
— Да будет Род с тобой! — ответил Владух, — делай, как знаешь… Но к Станимиру ты чужака все-таки своди — мало ли что!
Неожиданно, Ругивлад обнаружил, что девушка проявляет чрезмерную ревность к их ежедневным прогулкам. Молодой волхв объяснил это той непохожестью, что принес он, чужеземец, в порядком однообразный мир племени. Поначалу словен и не льстил себя никакими надеждами. Да, сперва, и не желал таких надежд! Пришелец неизвестно откуда, один, как перст. Без крова и рода, что случится с ним завтра — не понятно ни Белбогу,
ни Чернобогу. Он исчезнет внезапно, возможно, против собственной воли, и чутье безошибочно подсказывало черному волхву, как это произойдет.
«Женщины любят таких, с которыми надежно, спокойно», — думал Ругивлад. — «Они завлекают легковеров в сети, обещая верность, требуя верности взамен. Мужчина хочет верить — что его будут любить и слушаться до могилы, женщина жаждет полного подчинения себе мыслей и желаний мужчины, к чему бы они не направлялись. Мужчина способен ревновать любимую только к сопернику, более или менее удачливому, женщина ревнует ко всему, что умаляет власть ее чувств, а значит, к его знанию, знанию мужчины, и тем более — знанию черного волхва».
Но сколь бы ни последователен был Ругивлад в ограждении себя от несущей смятение страсти, столь хитра и настойчива сама страсть, в конце концов она найдет лазейку в любых неприступных крепостях, столь беспощадна эта страсть, когда стены падут.
Хотя жупан был немало рад, что племя заполучило столь удачливого воина, он не мог позволить чужаку жить в своем тереме. И честь немалая, какой не удостоился даже сын Буревида, «главы всех глав». И дочь на выдане — «Волосом светити быть девице»! А присутствие в доме холостого мужика, к тому же иноземца — мало ли что судачить начнут.
На пиру по случаю счастливого избавления Ольги Ругивлад блестящим образом оправдал мысли Владуха:
— Мой меч будет на твоей стороне! — сказал он жупану, — Обидчик Ольги — мой кровник. Если боги допустят, я сумею еще и отомстить! Но что такое клинок, когда мне подвластны силы во сто раз могущественными? Правда, они требуют некоторой подготовки, а для того мне нужен дом или хотя бы мастерская…
Воевода Волах пробурчал, что даже дряхлеющий Станимир обходится жалкой лачугой, а молодому волхву зазорно требовать себе лучшее. Ольга вспыхнула и хотела уж одернуть воеводу, намекнув о законах гостеприимства. Жрец Сварожича, приглашенный на тот же пир, не обиделся с виду, но посоветовал жупану отдать своему черному собрату давно пустующий дом на самой окраине городища, через стену от слободы.
— Не гоже мне, герой, пытать о секретах твоего искусства. Есть у нас в Домагоще просторные палаты. Может, они сгодятся? Когда-то, я в ту пору еще пацаном бегал, а вон, Станимир, уже волховствовал, двор сей предназначался для гостей заезжих. Но беда с ним! Поселилась там темная сила. Видать, зараза иноземная. Пакость всегда из-за границы приходит! Какой-нибудь купец завез, да так и бросил. Словом, никто уж много лет в гостинном дому жить не может. Хотел спалить — да вот, Станимир отговорил. Дескать, злыдни по всему городищу разбегутся и станут творить лихо добрым селянам. Так и стоит пустой двор, и всяк обходит ныне его стороной. Коль сумеешь справиться со злыднями — двор твой. Не получится — будем думать.
— Да, где это видано, батюшка, чтобы гость службу служил? Али не показал себя чужестранец, когда выручал меня из боярских уз? И не он ли защитил вашу дочь от лесуна? — горячо вступилась за спасителя Ольга.
Но Ругивлад прервал ее.
— Я службы, владыка, не боюсь. Мне, чем опасней дело — тем оно милее, — продолжал он, украдкой глянув на девушку.
Ольга улыбнулась и покраснела.
— Одно не понятно, — словен мигом отвел взор, — неужто, Станимир сам не опробовал свое искусство?
Старый волхв укоризненно покачал головой и ответил:
— Как же, ворожил и я, да толку чуть. Рядиться со злыднями может, разве, черниг.
Я ж — беляг.
Ругивлад не стал боле испытывать терпение старика, поклонился ему, поклонился и жупану поясно.
— На том и порешили, — подвел черту Владух, — Коль сумеет молодец управиться с темной силой — тот гостиный терем и двор при нем будут Ругивладовы.
Когда герой поведал о деле коту, Баюн расправил усы, подмигнул зеленым глазом и успокоил озадаченного волхва:
— И в голову не бери! Не печалься, сладим мы со злыднями, коли они шуткуют. Только вот, ни разу еще не слыхивал, чтобы эта погань вместе с купцами путешествовала. Уж не смеются ли жупан со Станимиром? О тараканах знаю, о клопах наслышан, да и блохи…
Кот вцепился в шубу на брюхе, щелкнул клыками:
— Вот тебе, проклятая!.. Но чтобы злыдни?
— Будем надеяться, что ты этих парней ловишь столь же успешно, как и мышей, — ответил словен.
Сказано — сделано. В тот же день, еще не начало смеркаться, Ругивлад и неизменный кот, направились к проклятому всеми жилищу, чтобы осмотреться заранее. Пол-Домагоща со страхом и интересом глядело им вслед, но словен обернулся только один раз, когда почувствовал, что щедрая девичья слеза по нему уж падает на землю. Они как раз миновали терем Владуха.
В мешке у волхва был мел Седовласа, он не слишком дорожил подарком, помня лиходейство черного колдуна и происшествие в Корчме. Но на такой случай вещица нужная! На языке у Баюна скопилось немало колкостей, и котяра тоже не очень горевал, когда та или иная острота вдруг да вылетала из говорливой пасти. При таком сумеречном настроении хозяина сгодилась бы любая.
Прежний гостиный терем, не в пример новому, был окружен, как и многие дома городища, еще добротным частоколом, сквозь который вела лишь одна калитка. Она скрипнула и нехотя пропустила молодого волхва. Кот прошмыгнул следом и, сев среди двора, принялся высматривать опасность. Человек доверился звериному чутью и ожидал решения Баюна, хотя, для пущей убедительности, достал клинок и поглядывал на руны — те не светились.
— Приступим, помаленьку! — объявил Баюн, — Ступай-ка к колодцу, да задобри его хозяина. Пригодится!
Каждому волхву известно, вода — одна из пяти стихий, а пятая — град, и заручиться поддержкой Колодечника не мешало бы. А еще сказывал арконский учитель Велемудр, что у самых древних колодцев царица русалок воду живую хранит. Любая душа не оживет, на небо не попадет без напитка этого волшебного, русалкой с небе принесенного.
Но этот источник был самый обыкновенный.
Ругивлад вывел на бревнах мелом знак воды, затем начал медленно вытравливать цепь на себя, под скрипучее стенание вертушки. Та пошла на редкость живо — ведра, конечно, не было. Он пробормотал обещание непременно почистить вместилище живительной влаги.
— Угу! — донеслось из темноты.
Развязав тряпицу, волхв поделился с Колодечником нехилым комком соли — дабы ее взял, а пресну воду взамен дал. Во глубине что-то булькнуло, ухнуло и… затихло. «Жертва принята!» — понял словен, и тут внимание его привлек невнятный шепоток, доносившийся сзади:
— Дядя Дворовой, приходи ко мне, не зелен, как дубравный лист, не синь, как речной вал; приходи таким, каков я сам — и тебе яичко Рода дам.