Пусть и за татями гонялся Медведихин муж, а пословицу древнюю забыл: не рой яму другому - сам в нее попадешь!
      Словом, была баба ныне не у дел, и работа с легкой руки Волаха пришлась как раз по ее стати. Женщина мигом показала мастеровитым мужикам, кто здесь хозяйствует, и те слушались ее во всем, окромя своего кузнечного дела. Медведиха баловала умельцев квашеной капустой, да с кислой морошкой, иной раз блинчиками с медком. Но чужестранец, хоть и был моложе самого юного кузнеца на десяток лет, как слыл нелюдимым, таким им и остался. Ругивлад строго настрого запретил бабе прибираться в верхних покоях, где даже ночами, при лучине, что-то себе колдовал, но в хозяйские дела не лез и по вопросам "куда чего нести" да "где что разложить" всех отправлял к ней. Медведиха слушалась молодого волхва, особенно после того, как словен отдал ей "на обзаведение" половину серебра, некогда выигранного котом в таврели. Баба гордилась ученым пришельцем, хотя ничего не смыслила в волховании. Она же готовила еду и самому волхву, который оказался на редкость неприхотлив: житного чужеземец почти не ел, брезговал и мясом, хотя позволял себе рыбу и яйца. Чаще всего чужак вкушал сочиво - отварную пшеницу и ячмень с медом, но без масла. Поговаривали, то ли в шутку, а может и всерьез, оно уходило на свечи, кои жег пришелец в немереных количествах. Но то были враки - для таких целей у словена имелся пчелиный воск, что он раздобыл у бортников на пасеке. К слову, и мед у них выдался в этот год знатный, вкусный да пряный, на радость детишек.
      Нередко бортни устанавивали на деревьях, тогда толстому и тяжелому лесному хозяину не полакомиться дармовым медком. Бортник ловко поднимался по стволу, и, прикрепив себя сыромятными ремешками, выдалбливал полость, называемую бортней. Ульи же обычно делали из спиленных деревянных колод, что нередко поднимали под самую крону, и не одну штуку, а сразу несколько.
      Как-то за работой Кулиш, сынок Манилы, располосовал себе бок, Медведиха никак не могла остановить кровь - повязка промокала. Хотели нести отрока к Станимиру, но на счастье Кулиша словен как раз вернулся от воеводы и сумел заговорить рану, не хуже иного знахаря, посыпав ее измельченными листьями мяты да подорожника:
      "На море, да на Окияне, на острове да на Буяне Седовлас стоит, рудой крови велит: "Ты, кровь-руда, стой - кладу запрет на тебя с листвой! Ты, руда-кровь запекись - с раны не растекись!"
      С тех пор местные зауважали иноземца, благодарил и Манило, да Станимир, осмотрев шрам Кулиша, похвалил словена. После памятного случая с Домовым это была вторая похвала старика за осень. Удостоиться такой чести доселе никто не мог.
      Целебную траву, понятно, собирал не он, ведь гостил в Домагоще недавно - выручила Ольга, что знала и цветок, и корешок. Зато словен сам готовил отвары, и пользовал ими себя как изнутри, так и снаружи. Черные одежды и нелюдимость прочно закрепили за молодым волхвом прозвище "Черниг". Так именовали темных кудесников, осевших в дремучих Черниговских лесах, где искали они покоя от сует обыденной жизни. Впрочем, естества своего волхвы не сторонились, и коль приходила к ним, бывало, женщина, пораженная бесплодием, но желавшая иметь дитя - никто не смел ей отказать в этом чуде, иначе гнев Черного бога непременно бы настиг такого служителя.
      А с запада и с юга слетались вести одна хуже другой. Разведчики сообщали о необычайном оживлении в стане печенегов да о посольстве к ним киевского воеводы Бермяты. И вспоминали ратные мужи, как ярились пожарищами светлые летние ночи, как вспыхивали факелами деревни, сгорая одна за другой дотла. Но даже старики сходились в мнении - никогда еще Домагощу не угрожала столь серьезная опасность.
      - Будет дело мечам! - поговаривали они, - Ждите кочевника летом! Непременно нападет!
      Налетят степняки - пожгут слободы да поселки, повытопчут поля. По осени-то им уже не добраться, разве только лазутчики, а зимою - верная смерть. И лишь только просохнут тропы да дороги после вешних гроз - вот тогда и явится незваный гость из степей задонских.
      Несмотря на запрет отца, Ольга частенько выбиралась за стены городища говорила, что к бабке-ведунье.
      - И не боишься, глупая, в такую пору по лесу бродить? - удивился Ругивлад.
      - Вот еще? - возмутилась девушка, - Да, я теперь и не одна?!
      Словен ощутил, как по всему телу пробежала дрожь. Но только это она сказала:
      - Каррр! Карр! - раздалось с верхушек елей.
      - Плохая примета! Ворон, хоть и живет до триста лет - это навья птица. Дурное накликает! Уйдем скорей отсюда!
      - Ты иди, а я мигом догоню, - смутился Ругивлад.
      Дернув плечиками, Ольга двинулась по тропе, что вела к Домагощу. Стены уж обозначились средь паутины веток.
      Волхв зашептал, проникая колдовским взором в лесную темень. Точно внявь мольбе, стремительно набежавший ветерок предательски разворошил густую хвою. Но чернец и не думал улетать. Клюв блеснул металлом. Самоцветами сверкнули зоркие вороновы очи, и Ругивладу почудилось, что это все те же неимоверные чародейские глаза Седовласа.
      - Будь ты проклят, вестник Чернобога!!! Не по мою ли душу? Никак Хозяин должок требует? - судорожно заметались мысли.
      - Каррр! Здррравствуй, паррень! Седовлас весть прррислал! Беррмята печенега ведет!
      Прослышав о тысяцком, к которому у него был кровавый счет, Ругивлад заметно повеселел.
      - Коль этот меня найдет - второго уж сам настигну! - подумал он.
      - Берррегись ррруг! Берреги Ольгу! Пррроворрронишь! - каркнул и снялся чернец, взмыл выше самых старых елей, и уж не докличешься, от чего ж ее беречь, родимую.
      Напуганный этими последними словами, Ругивлад припустился за девушкой, и нагнал почти у самых ворот Домагоща.
      - Гляди, потеррряешь! - неслось ему вслед.
      - Ну, и ловок же ты ворон пугать! - рассмеялась она.
      * * *
      На следующий же день пророчество колдуна стало самым ужасным образом сбываться.
      - Хороший у тебя клинок, Ругивлад! - похвалил Волах.
      Он знал, что говорил, ибо немало повидал на своем веку. Не укрылось от воеводы и то, что владение полуторным мечом требует немалого ратного искусства, силы и выдержки. Им можно бить и колоть, наступать, используя как секиру, защищаться, удерживая врага на расстоянии, словно копьем. А значит, тот, кто носит такое страшное оружие многого стоит.
      Мощь клинка и секиры растянута вдоль лезвия. Один верный удар - у врага нет либо руки, либо головы. Одно ловкое секущее движение - и широкая рана обескровит противника. Таким мечом можно еще и колоть, удобно перехватив длинную рукоять либо одной, либо обеими руками.
      - А что, словен? Не покажешь ли военное умение? - подначивал воевода.
      - Дел невпроворот! Но коль душа просит - изволь!
      - Сам-то я стар на потеху, разве только всерьез! А вот молодые рвутся в бой...
      - Это кто ж?
      - Да, Радогощинские!
      Узнав это, Ругивлад еще раз помянул добрым словом Седовласа.
      Приближался срок вечевого сбора. Ольгин батюшка мог лишиться прежней власти, если б вдруг Совет родов переизбрал жупана. Хоть правил он мудро, да на все были причины. Жупан тревожился из-за назойливых слухов о любви стольнокиевского кагана к дочери. Местные также трепались, что кабы отдали Владимиру Ольгу - печенег бы мимо прошел. Этому слуху немало способствовал Буревид, глава всех глав. Раздосадованный явной неуступчивостью соседа, он и подначивал старых людей. Молодые горой стояли за правителя. Грозил раскол, ведь Дорох из рода радогoщинских вятичей с юных лет засматривался на дочь Владуха, а та вроде бы не желала такого жениха. И неспроста Буревид отправил сына в Домагощ - за Владухом глаз да глаз нужен. Теперь его отпрыск то и дело захаживал на двор жупана и строил глазки Ольге. Владух выиграл от этого мало. Выборы перенесли на год. Коль будущей осенью молодые сыграли бы свадебку - у него был бы жребий остаться на новый срок.
      Средь приближенных Дороха словен не знал никого. Приглашение - показать воинское искусство его не удивило. Он прозревал какой-то подвох и был настороже.
      - Ты зря согласился! - сказала Ольга, узнав о состязании - Они опытные воины и сами, кого хочешь, научат!
      Слушать о воинском искусстве из уст женщины - скверное занятие, но Ругивлад помнил, как ловко иная управляется и с луком, и с метательным топором, а потому ответил:
      - Иногда стоит поразмять кости. Не волнуйся! Все - что ни делается на Белом Свете - к лучшему. Они сами напросились!...
      Биться предстояло на ратном дворе, где всецело властвовал бывалый воевода. Иной раз здесь сходились грудь на грудь, стенка на стенку молодые дружинники. Нередко, отрабатывая движения, то одному, то другому из них, приходилось сталкиваться с истыми мастерами своего "ремесла". После этих состязаний Станимиру и Медведихе хватало работы. Хорошо хоть старые вояки упражнялись палками!
      Вдоль частокола стояли мишени - срезы толстой липы, размалеванные рудой. Волах подозвал туда соперников, чтобы обговорить условия боя. В таких случаях выбор оставался всегда за тем, кого вызвали на круг.
      - Как станем ратиться? - спросил Ругивлад, разглядывая противников.
      Он прекрасно помнил о предупреждении Ольги. Двое были и в самом деле едва ли моложе его, третий - громадный детина, пудов на десять, юнцом тоже не выглядел.
      - До первой крови! - ответил рослый усатый воин, вооруженный тяжелой секирой.
      Прозевай словен хоть один удар - второго бы не потребовалось.
      - До первой крови! - огласил Волах договор и махнул рукой, чтобы воины оттеснили толпу зевак.
      Сшиблись. Здоровяк расправил широченные плечи и шагнул к чужаку. Ольга закрыла глаза ладонями.
      Кожи брони заскрипели, железа заскрежетали. Ругивлад пригнулся, уходя от могучего вятича. Секира неудержимо пронеслась на головой. Следом дернулся и противник.
      Словен распрямился и влепил ему плашмя по боку. Секира совершила обратный путь. Ругивлад волчком уклонился от страшного удара. Противнику было нужно лишь мгновение, чтобы остановить боевой топор, но чужак оказался еще быстрее. С разворота он полоснул здоровяка по другому боку - от глубокой раны спасла броня - и возник за спиной радогощинца, готовый нанести смертельный удар.
      Зеваки засвистели. Ольга приоткрыла глаза, пытаясь сквозь веки углядеть победителя. Привычные к затяжным показательным поединкам, широкому маху и дружному звяканью мечей, зрители недоумевали.
      Обрадовался разве сам здоровяк, отвечая на дружеское рукопожатие словена своим, не менее крепким и искренним.
      - Вот это по-мужски! - заключил Волах.
      - Как станем ратиться? - спросил он следующего противника, все звали его Хортом.
      Вянтич оглянулся на Дороха и глухо ответил:
      - До первой крови!
      - До первой крови! - громко крикнул воевода и дал знак.
      По слухам этот воин редко разочаровывал публику. Меч у Хорта короче и легче, но сам он - левша. На правой руке - шит. Ругивлад не любил ближний бой. Ниже словена на пол-головы, Хорт казался более подвижным. Он устремился на чужака, обрушивая шквал коротких расчетливых ударов. Однако словен удачно защищался мечом.
      Вот клинок вятича взлетел. Сверкнул молнией. С шипением рухнул вниз. Он почти уж достал словена, но тот ловко отскочил в сторону. Уклонился от разящего железа и нанес ответный удар.
      Зловещее острие метнулось к приоткрывшейся на миг груди. Звякнуло. Хорт не менее ловко отразил выпад шитом, и снова ринулся вперед.
      Он успевал дважды взмахнуть коротким оружием. Первый раз, рассекал воздух, второй раз - натыкался на меч противника. Рука отяжелела. Все чаще и чаще вятич опускал щит, все сильнее и яростней были удары чужака.
      Хорт сделал молниеносный выпад. Его короткий клинок чиркнул по пластинам Ругивладовой куртки, не причинив, однако, словену никакого вреда. Наконец, вятич потерял терпение. Он отшвырнул бесполезную защиту, изрубленную до неузнаваемости, и постарался достать искушенного словена неуловимым финтом.
      Но Ругивлад парировал, да так, что в руках у Хорта остался обломок. Чешуя на груди расползлась. Воин яростно выругался.
      - Есть! - крикнул воевода, прекращая схватку.
      Вянтича спасла ладная кольчуга. Но она была рассечена от плеча до живота. Второй удар, будь это настоящий бой, стоил бы Хорту жизни. Со слюнявых губ его срывалось клокотание. Словен, напротив, казался свеж, точно и не вступал в схватку.
      - Как станем ратиться? - произнес он ритуальной фразу, и поглядел на третьего - верзилу.
      - Давай-ка на кулаках! - ответил тот, срывая войлочную рубаху.
      - Пока стоят на ногах! - провозгласил воевода.
      - Я из тебя дух вышибу! - пообещал вятич.
      Толпа радостно загудела, предвкушая потеху.
      Противник разоблачился по пояс. Плотное, масивное тело, которое и красивым-то не назовешь. Толстые, словно бревна, руки, а бедра не уже плеч. Он сутулился, но даже тогда казался повыше долговязого словена. Эдакая неуклюжесть при всем избытке веса была обманчива. По опыту кулачного боя Ругивлад знал, что хотя такой боец и не слишком полагается на удары ногами, он необычайно вынослив и могуч.
      Ольга надула шеки. Да, чужак не бугрился мышцами. Сухощавый, если не тощий, он явно проигрывал вятичу в силе. Хотя, девушке не нравились толстяки, но продолговатые мускулы словена особого впечатления не производили.
      Вдох. Противник медленно, но уверенно двинулся вперед.
      Выдох. Два удара - в душу! По микиткам!
      - Да, это скала - не человек! Не дыши!
      Вянтич постарался сгрести Ругивлада, полностью используя преимущество в весе.
      Не тут-то было. Вдох! Словен уклонился, обтекая бойца, извиваясь, ускользая от смертельного захвата.
      Выдох! Раскачным ударом, заваливая кулак, скручивая корпус, он достал великана в подвяз*, и снова выскользнул, точно водица. Не дыши!
      (* в подвяз - удар в живот)
      Невозмутимый противник изменил себе. Дождавшись, когда чужак ринется в атаку, он встретил его прямым, молниеносным выпадом в грудь. Ругивлад отлетел, едва удержавшись на ногах.
      Зрители неистово и восторженно закричали, подбадривая своего.
      Пропусти словен еще такой удар - растянулся бы на земле. Противник бил без предварительного замаха. Вдох! Выдох! Не дыши! Завалить же бугая почти невозможно.
      Вдох. Сделал рывок под удар противника, скручивая плечо по косой вниз. Тут же, на выдохе, слевой неожиданно вмазал богатырю по виску, окровавив кулак.
      - Совсем другое дело! Не дыши!
      Когда уходил, едва не получил локтем. Размашистый скол - это конец!
      Теперь удары следовали один за другим, со свистом они расскекали морозный воздух. С потной кожи валил пар да стекал вонючий пот. Хриплое дыхание разозленного вятича заглушало крики зевак. Словен уходил шатуном, он маялся, заваливаясь то вправо, то влево. Всем казалось - чуть-чуть, и Ругивлад не сдюжит. Но чужаку везло, и он держался на ногах. Стонали отбитые бока. После косого на поражение гудело в ухе. Из рассеченной брови глаз заливала соленая жижа, она стекала по усам на подбородок, но, липкая, не падала наземь, а скользила на кадык..
      Вдох! Собравшись, Ругивлад высоко и резко вывел колено. Противник всей тушей устремился на увертливого чужака - теперь не уйдет! Выдох! Словен быстрее тура ринулся навстречу, вкладывая в удар все силы. вятич высился уж настолько близко, что риска провалиться не было. Брык с притопом ошарашил богатыря, отбросил далеко назад. Он потерял равновесие, закачался, ловя пустоту руками и тяжело грянулся наземь.
      Подоспевший словен протянул павшему руку. Зрители оценили его шаг дружными криками:
      - Хвала победителю! Победителю слава!
      И словен мог поклясться богами - Ольга была не последней в этом восторженном гаме!
      Проигравший нехотя принял ладонь и с трудом поднялся, оглядывая горожан. Странно! Никто не винил его. Напротив, воевода приветливо стукнул богатыря по плечу, мол, такие, брат, дела.
      Умение побило силу.
      - Ты ранен!? - испуганно воскликнула Ольга, подбежав к словену, Погоди! Я сейчас! - она приложила к мокрому от едкого пота и крови лбу белый платок.
      Материя тут же впитала и то, и другое.
      - Пустяки! Бывало хуже! Само пройдет! - но прикосновение было самым приятным.
      Пальцами другой руки девушка ненароком гладила его непокорные жесткие волосы. Грязные капельки устремились по запястью и достигли локотка. Разбитыми пухлыми губами словен умудрился провести по ее мягкой коже. Там осталась кровавая полоска.
      - Несчастный! - укоризненно бросила Ольга, - И кому нужно это геройство?!
      - Мне? - улыбнулся Ругивлад.
      * * *
      Время шло своим чередом. По первому снегу Станимир велел народу собраться на поля, да каждой бабе принесть горшок с печной золой. Все было в точности исполнено. И шел старый волхв по полю, да сыпал он золу по ветру, приговаривая:
      - Свята земля наша! Носишь ты нас, кормишь и поишь! Отдохни на зиму! Роди много и обильно! Храни тебя Радигош!
      И следом ступали жены, повторяя верные слова, славя Великую Мать.
      А как ударил первый мороз - развели средь колодезной площади огнище из соломы. Станимир заставлял детишек босыми прыгать сквозь языки пламени.
      - Агу, Агу, Агуня! Коснись ноги! Храни от враги! Абы ноженькам тепло было, абы Мара не трогала! Агу, Агу, Агуня! - ягал волхв.
      Затем он и сам проходил сквозь огонь, завершая очищение в Костре-Кострыне. И пока живет человек - в нем горит пламя Огнебога!...
      Кот, вел себя, как последний распутник, улучшая местную породу. Зверь раздобрел, к зиме поменял мех, что впрочем не мешало пушистому хищнику разорять беличьи гнезда, гонять зайцев, потрошить тетеревов и задирать уже одним царственным видом дворовых псов.
      Ругивлад в суматохе дел стал реже гостить у жупана. Первое время Ольга прощала иноземцу, смешно сказать, такое невнимание к себе, но ничто не длится вечно. Этот слепец, по ее мнению, не видел или делал вид, что не замечает весьма откровенных взглядов девушки.
      Нет! Ругивлад не был слепым. Испытывая живейшее наслаждение и необъяснимый трепет от одного девичьего взгляда, от единственного прикосновения, словен понял, что попал в самый приятный и долгожданный плен. Вот только рассудок прирожденного волхва не мог принять эдакой напасти. И потому герой тщетно пытался в ежедневной работе утопить эту губительную для себя и для нее страсть. Умения кропотливо работать ему было не занимать. Но волхв только предполагал, чем это влечение грозит, звезды же располагали...
      Уже который раз он опаздывал на "свидание", обещая превратиться в злостного прогульщика:
      - Ты бы хоть поел чуть-чуть, а то, гляди - протянешь ноги! - упрекала словена Ольга, в очередной раз застав его за каким-то "важным" делом.
      - Нельзя быть рабом своего желудка, иначе - станешь рабом женщины.
      - Что ж, верно! По-моему ты куда охотней искал бы сейчас по холмам свои камни, чем слушал бы меня. Не так ли?
      - Ну, что ты!? Хотя в одном, Оля, ты, безусловно, права: я ищу, но не камни... На мертвое мне везло всю жизнь. Видишь... - он протянул ей ярко желтые кристаллы - ... Гораздо сложнее найти себя!
      - И как, успешно? - скривила губки Ольга.
      - Иногда на это уходит целая жизнь.
      - Слишком заумно, - язвительно заметила она, но смягчившись, тут же добавила - Извини, меня укусила сегодня злая муха.
      - Расскажи о себе! - неожиданно прервал ее Ругивлад, а затем, почувствовав стеснение, чего в присутствии других женщин с ним давно не случалось, добавил - ... О себе и своем народе.
      - Ты ищешь себя, словен, а желаешь знать о чужих людях?
      - Не потешайся! Я и сам хотел бы ведать, к чему стремлюсь. Ну, ладно, дело не клеится - пора бросать. Куда отправимся? Может, на Оку?
      - Мы делаем успехи, - вновь снизошла она до "похвалы", - Но сегодня, думаю, нам нет смысла куда-то идти. У тебя и без того в голове каша работай себе, я не стану больше мешать.
      - Нет, отчего же?!
      Ругивлад упрямился, он понял почему. В этой суровой, хотя по-своему прекрасной лесной стране у него не было ни единого близкого человека, кто, может, и отчасти, но понял бы словена. Ни одного, кроме хрупкой и непостижимо мудрой для своего возраста девушки. Так Ругивлад перешел к обожествлению Ольги, одарив ее образ тем, чем девица в действительности не обладала. По опыту прошлых влюбленностей герой знал, что ум и красота чрезвычайно редко совмещаются в одной женщине, Род не терпит излишеств, и поэтому такое чудо вдвойне опасно. Опасно чем?
      Зловещие приступы ненависти, между тем, не повторялись. Он и не вызывал их. Честные и благородные вятичи, которым, казалось, было чуждо всякое чувство зависти и корысти, вернули Ругивлада к полноценной жизни во славу племени и на благо ему. К слову, они даже не запирали на ключ сундуков, в которых хранили вещи.
      Вставая поутру, герой был снова рад веселому птичьему пересвисту. Купаясь в хладных росах и туманах, Ругивлад вновь и вновь испытывал удивительную бодрость и легкость. С необъяснимым наслаждением он слушал, как шумят кроны вековых деревьев, полнил грудь живительным хвойным ароматом. И Ольга была с ним.
      Но все же, как волхв, он знал - Тьма подстерегает жертву на узкой тропе, и, улучив момент, вдруг изловчится да прыгнет на плечи. Ведал он также, что самая главная и непобедимая Тьма сидит внутри нас.
      * * *
      На Ярилу Зимнего славили Коровича* с сыном. Затем через десять дней настали Большие Овсени, и мосты на Оке заледенели, словно в песне. Приближался Коляда**, а с ним и месяц Студень вступал в свои права.
      (* Корович - иное имя Велеса. Коровичами себя почитали те, кто производил род от Велеса. Ас Один также потомок небесной коровы, которая вылизала его деда из первородной скалы, возможно, аналога Алатыря, ** праздник замнего солнцестояния, современные 22-25 декабря)
      Манило, который помнил добро, зазвал к себе Ругивлада. Добряк был столь неотвязчив, что уломал-таки молодого волхва отведать удивительной браги-суряницы. Опростав второй али третий по счету березовый корец, словену и впрямь стало неплохо. Развязался язык и у дружинника, Манило охотно поведал свой секрет - жил бы в Киеве, тотчас бы обогатился.
      Брагу заваривали на сене с житной соломой. Пару дней хозяин кидал в бочки раскаленные камни, затем, когда брага поспевала, добавлял сухого терну, да с полтора ведра порослого ячменя, да жита с прожаренным хлебом, и груш с яблоками, да меду хмельного с листом смородиновым. Поднималась пена тогда Манило лил молока и немного масла, а после бросал яблочный лист. Брагу цедил он через клок овечьей шерсти... Словом, никто в Домагоще не готовил суряницы вкуснее Манилиной.
      Зима выдалась снежной да вьюжной. Но с самого Зимнего Ярилы суровый Отец Его все ж прибавлял дня на волос, предвещая неминуемое торжество света и жизни.
      На последний день Коляды Станимир созвал к себе детишек и всю ночь рассказывал им о временах минувших стародавних. Так подошел и Старый Велес, когда всякий счел своим долгом вывернуть одежду наизнанку. Ольга, обычно скорая на выдумку и забаву, веселая и непобедимая в своем озорстве, сумела-таки вовлечь Ругивлада во всю эту кутерьму с переодеванием, но вдруг на Бабьи каши куда-то исчезла. Праздник этот знали издревле, как день Рожениц и повивальных бабок, не иначе - девица вершила где-то таинства в кругу подруг, чествуя Матушку-Ягу. Он не расспрашивал Ольгу, а она не проговорилась. Еще с неделю после того настали ночи Похищений, и Ругивлад сумел-таки увести со двора жупана его дочь, оставив Дороха с красным носом.
      Чудное творилось в Домагоще на двенадцатый день Просиньца. Замело так, что дверь не открыть, а иные дома и вовсе - по самую крышу. Ругивлад особо не переживал, Запечник не надул - в тереме было тепло, и Медведиха порадовала Сысуя обещанной кашей. Волхв творил свои ученые дела, сидя наверху, когда на крыльце, оно по счастью было высоким, постучали. Женщина, коротавшая стужу за прядью, не рискнув отворить сама, кликнула словена. Да тот уж и сам спешил по скрипучей лестнице вниз.
      То была Ольга, краснощекая, смешливая и словоохотливая, несмотря на мороз.
      - Принимай гостью!
      Он впустил девушку, и уж почти затворил дверь, как вдруг на улице померещились ему белые сани, запряженные четверкой столь же белоснежных коней с длинными седыми гривами. Правил ими высоченный Старик в дорогой шубе, да почему-то без шапки. Впрочем, у него не было и рукавиц, словно не лютовал нынче по земле вятичей зимний холод, а стояло лето. Поперек саней лежал длинный хрустальный посох. Сивый обернулся к застывшему в ужасе Ругивладу, глянул из-под мохнатых бровей, и погрозил волхву пальцем.
      Он узнал Водчего, но завертела, закружила вьюга - и глядь - ни Седовласа, ни коней его дивных белоснежных...
      - Да, закрой ты, лиходей! Оленьку застудишь! Эка вьялица разыгралась! прикрикнула на героя Медведиха, принимая у девушки шубейку и теплые рукавички.
      - Мне-то что? Это он весь синий! - рассмеялась она, - Кто там, Ругивлад?
      - Ехал в санях Сивый, просил ночлега. Обещал приехать в мае на телеге, - проговорил волхв, но не похоже, чтобы он шутил.
      - Не гоже это на Морозкин-то день по улицам бегать! - досталось от Медведихи на орехи и дочери жупана, - Не к добру!...
      Станимир гадал по звездам, и, на Сречу, объявил, что Зима заплачет в этот год рано. Так оно и вышло. Не успел начаться Лютень, Скотий бог, преодолев лень, сшиб с нее рога. Жители городища принялись молить Коровича о своих телушках. Словом, к исходу Масленицы, когда Баюн напомнил волхву о словах Кикиморы, и в печной трубе летали блины, ярынь стала брать свое.
      ГЛАВА 8. ВРЕМЯ НА СЛАБОСТЬ
      Словен сидел неподвижно, словно статуя, напряженно вслушиваясь в ритм сердца - благо, сквозь толстые стены не проникал будничный шум городища. Но даже увлеченный таким занятием, он внезапно ощутил дрожь по коже. Предчувствие не обмануло волхва. Скрипнули ждавшие масла петли, и на пороге, словно подгоняемый лучиками радостного солнца, возник милый силуэт. Право же, стоило вскочить, надо было сделать хоть шаг навстречу, но словен испугался мимолетного порыва и еще ниже склонился над столом. Осторожно, на цыпочках, чтобы не вспугнуть какую-нибудь очередную умную мысль, витавшую в голове волхва, Ольга приблизилась. Как бы бесшумно она ни ступала - он чувствовал каждый ее шаг. Глянула через плечо.
      Пред ним стояло несколько вещиц, прозрачных, как вода в ручейке, и любопытная девушка поначалу приняла их за игрушки. Диковинка напоминала кувшинчики, поставленные друг на друга. Сквозь стенки был виден белесый песок, равномерно, тоненькой струйкой стекающий из одного сосуда в другой.
      - Четыреста двадцать один! - произнес Ругивлад, убрав руку с запястья.
      - Здравствуй! Ты весь в делах? - приветствовала гостья хозяина.
      - Доброе утро! - задумчиво ответил он, - Проверишь меня?
      - Ого, впервые слышу, чтобы Ругивлад попросил о помощи слабую и беззащитную девушку! И чем же я могу помочь?
      - Мне надо поговорить со Временем, но оно меня пока не понимает! Никому не нравится, когда его заключают в темницу и заставляют бегать от стенки к стенке .
      - О, Ругивлад - великий волхв, если решился на такой разговор! Коло* не со всяким знается... - уважительно заметила она.
      (* - Коло - время, круг, счет по солнцу, коловорот. Персонификацией Времени является бог Коляда, праздник которого знаменует окончание одного цикла и возобовление другого временного цикла. Вероятно, слова календарь и колдовство (колядование) однокоренные)
      - Пустяки, я буду сыпать песок, а ты считай до тех пор, пока не кончится.
      - Ой! Какая прелесть? - воскликнула Ольга, когда он высыпал на ладонь горсть твердых, словно камень, росинок.
      - Стекло! - сказал Ругивлад и, отложив одну капельку, спросил. Сколько это будет?
      - Один! - ответила девушка.
      -Великолепно! А этих сколько? - и он выложил на ее миниатюрную ладонь две бусинки.
      - Один да один! - последовал ответ.
      Здесь молодому волхву пришлось крепко призадуматься. Ольга не понимала его, тогда как мастера, помогавшие словену в работах, безо всяких способностей к ведовству, находили общий язык. Да будет с ними Сварог! Наверное, это происходило только потому, что чужеземец давал за меру более привычный предмет, не желая и слушать "на глазок пристрелямши". Один раз Ругивлад использовал длину шага, отмерив ее веревкой, в другой - за нее приняли стрелу жупана.
      Девушка любовалась кусочками стекла. Ему почему-то стало жаль Ольгу, хотя все женщины одинаково склонны к безделушкам, и она не составляла никакого исключения. Словен пообещал тут же заменить ставни в тереме жупана на прозрачное чудо. Он сдержал слово, впрочем, мальчишки через несколько дней всё равно разбили диковинку вдребезги и растащили по частям, чтобы с благоговением хранить. Девицы в этом озорстве не отставали от пацанов.
      Вскоре, также не без удивления для себя, молодой волхв выяснил, что те руны, коими пишут на севере, не во всем похожи на знаки вятичей. Девушка ведала их начертание, и тут же показала символы словену, выводя ножом прямо на земле:
      - Лишь немногие читают руны, единицы задумываются над их вторым, истинным, колдовским смыслом. Сама я мало знаю об этом. На старинном оружии ранее писали рунами, ведая тайну волшебного знака, но мы ныне лишь перерисовываем. Поэтому они и не столь действенны, - объяснила девушка, как могла.
      Вообще, вятичи с завидной методичностью пользовались многим, чего не понимали. А разве это удивительно?
      - Да, ты меня не слушаешь?!
      - Разве?
      Почувствовав прямой и точный взгляд немигающих зеленых глаз, направленный в переносицу, она смутилась. Сегодня Ольга была еще прекрасней, чем вчера, может, из-за того, что сердилась, но Ругивлад отметил для себя это необъяснимое явление. Он никогда не интересовался человеческой природой, предпочитая иметь дело с чем-то более простым, что в случае ошибки не кричало от боли. И вот попался в самые крепкие силки, самый сладкий плен, когда волей-неволей надо постичь секрет своего очаровательного мучителя.