- Ты говори, словен, да не заговаривайся! На кого руку подымаешь? На людей княжьих? Богумил супротив меня народ мутил, и кара его заслужена! За него виру не дам, да и боярам своим не позволю! - твердо сказал князь.
      Приметив, как заходили желваки наглого пришельца, Владимир едва уловимо кивнул кому-то на том конце залы. Но и там уже заметили, что гость, при последних словах князя, побледнел как сама смерть.
      Словен пересилил ярость:
      - А я и не прошу откупа, Красно Солнышко! Я справедливости ищу по старинным нашим обычаям. Видано ли дело - златом за кровь родную принимать?
      Владимир хватанул ладонью по столу, и черные глаза владыки грозно сверкнули:
      - Тем обычаям срок давно истек! Справедливость на Руси - это я. И каков княжий суд правый, ты, гость непрошеный, узнаешь ныне! ... Есть ли здесь словам его свидетели, что грозила стража смертью гостю Киева!? - гаркнул князь на всю палату.
      Малхович хищно зыркнул из под густых бровей, что сходились на переносице, в притихший на миг зал.
      - Я - свидетель, - поднялся было какой-то здоровяк, но неразумного дернули за рубаху, и он прикусил язык.
      - Ты с ума сошел, Сидор! Красно Солнышко запретил ходить в корчму! Там на втором этаже можно такое подцепить, что век не отвяжется, - цыкнул на простоватого богатыря его сосед с характерным бесформенным носом.
      Если второй этаж был столь опасен, то вожделенный погреб с бесчетными рядами бочек и кувшинов, манил богатыря с прежней силой.
      - Мррр... Я тоже могу, гм, свидетельствовать! Стражники твои хамы, хамы, хамы... - замяукал Баюн, который уже давно сидел за столом и успел затолкать в пасть длинную копченую рыбину.
      Князь аж глаза выпучил.
      - Красно Солнышко, вот это она, диковина, и есть! - восторженно зашептал Волчок на ухо Владимиру.
      Богатыри, что приготовились уж вязать Ругивлада по первому намеку, обалдело уставились на говорящее животное. Кот меж тем опростал чашу зелена вина, лапой вытер усы и объявил:
      - Так и быть! Щас спою!
      Засмеялся Владимир-князь, следом за ним и вельможный Краснобай, и Претич. Стали гости да бояре диковину заморскую нахваливать, приговаривая:
      - Ну, потеха, ну и забава!
      - Принесите-ка говоруну наши гусельцы яровчаты! - молвил князь, промокая слезящийся глаз.
      - Тута они, Красно Солнышко! Я уже сбегал!
      Заграбастал кот у Волчка инструмент и завелся, растекаясь сладким медом...
      Замурлыкал чаровник, заговорил нараспев, и повел он чудную речь на разны голоса про Ивана-дурака, да про дочку его, Красну Шапочку, и про свояка их Колобка Горбунка, да про злую мачеху, Марью Моревну, прекрасную королевну. Как плыли они мимо острова Буяна, да терпели бедствие у Лукаморья, где молния в щепы разбила дуб... За княжьим креслом что-то звякнуло. Рухнул гриднь, крепившийся до сего момента. Повалились со смеху бояре да служивые. Осилить кошачье наваждение сумел разве Асмунд, и то лишь потому, что давно спал. Даже Ильдей, печенежский хан на службе у Владимира, не столь сведущий в традиции впечатлительных русов, утирал слезы и повторял: "Бедная девочка...!" Рыдала, обнявшись, приворотная стража. Седобородый ярл и Волчий Хвост до хрипоты спорили, кому досталась златая цепь да кто первым ограбил царство славного Салтана. Мурманская теория победила. Никто не заметил, куда исчез дерзкий гость. Следом за ним пропала и коварная зверюга. Но долго еще над Златой и Серебряной палатами не стихал сумасшедший смех Фарлафа, который отправился на выручку Снегурочке. Лишь к вечеру раздосадованный князь сумел-таки вытолкать взашей Волчка и иже с ним - слуги оживленно обсуждали международное положение Тридевятого царства.
      ГЛАВА 4. РОКОВАЯ ВСТРЕЧА
      Колесница Сварожича* не одолела и половины зримого пути.
      (* Сварожич - сын бога Сварога, мироустроитель, известен под разными именами- Радегаст - у западных славян, Радигощ - у вятичей, Даждьбог - у восточных славян, возможно, Сварожичами именовали и Хорса, и Семаргла - у юго-восточных.. Нет сомнения в том, что Даждьбог - это Свет-Сварожич, Цицерон называет отцом Аполлона Вулкана, т.е. Гефеста, последний в Ипатьвской летописи сотнесен со Сварогом. Вероятно, западные славяне почитали Даждьбога под именем Радегаст, чей Ретринский Храм был весьма знаменит: "В земле ретарей есть город по имени Riedegost. В городе нет ничего, кроме храма, искусно построенного из дерева. Стены его извне украшены чудесной резьбой, представляющей образы богов и богинь. Внутри же стоят стоят рукотворные боги,... на каждом нарезано его имя. Главный среди них - Сварожич" - сообщал еще в 1018 году Дитмар, епископ Межиборский (Титмар Мерзебургский). Второй Сварожич - Огонь ("И огневи молятся, зовут Сварожицем" из "Слова Христолюбца").
      Проселочной дорогой шли двое. Впрочем, это было не совсем так, ибо на двоих была лишь одна пара ног. Встречные селяне снимали шапки и сторонились, о чем-то перешептываясь:
      -Руг! Руг! - и провожали путников удивленными взглядами.
      Первый - высокий светловолосый мужчина лет тридцати пяти, а то и поболе, сухощавый, но вовсе не тощий, одетый во все черное. Красивое лицо с тонкими чертами и выражением достоинства отличал особенный, пронзительный взор, в котором, однако, угадывалась тоска, хоть углы губ были сморщены легкой улыбкой. Через плечо путник перекинул обширный плащ, на другом восседал второй - крупный и столь же черный, как хозяин, зеленоглазый и красноязыкий кот. Большой полуторный меч за спиной говорил сам за себя. Зверь изредка зевал, но заснуть так и не мог из-за постоянной тряски.
      - К чему семимильные шаги? Тише едешь - дальше будешь! - последнее слово кот произнес так пискляво, что Ругивлад аж скривил лицо, порядком заросшее колкой щетиной.
      - Не мешай!
      - Что, мысля замучила? - насмешливо спросило животное.
      - Гордость не позволила бы мне лизать пятки, а прежде, наверное, брезгливость. С каких это пор на честной Руси завелись рабы? Вот, хотя бы те двое, что в корчме...?
      - С тех пор, как нашлись покупатели. Гордость, может, и не позволила, но на помощь пришел бы твой желудок. Никто не в силах побороть могучий голод. И много ли ты видел в жизни, чтобы судить кого-либо? А сейчас не плохо было бы поскорее смотаться отсюда хоть к самому Чернобогу, хоть к его матери или даже бабке, если имеется. После того, что ты натворил, найдется немало охотников за твоей глупой головой.
      Они тогда замешкались в городе. Покинув княжьи палаты, словен первым делом двинулся на Бабий торжок. Там он без труда сумел бы скрыться средь купеческого люда, втиснувшись в крикливое скопище. На торжище издревле стоял кумир Велеса, покровителя путников. Миновав Подольские ворота, по Боричеву спуску он добрался бы до Подола. Но это не входило в планы. Оставив слева урочище Кожемяки, Ругивлад обогнул Хоривицу, перебрался на тот берег Глубочицы, а после и через неспешную Оболонь, где потерялся всякий его след. Так что если кто и вздумал отомстить дерзкому чужестранцу - пришлось бы немало потрудиться.
      - Да, неплохо погуляли в стольном городе! - мяукнул Баун.
      - У князя - это целиком твоя работа, не прибедняйся! - возразил словен коту.
      Навстречу им попалось еще два селянина.
      - Велес в помощь! Не подскажите ли, добрые...? - обратился было он к ним.
      Мужики покосились на чудовишных размеров кота, благосклонно улыбнувшегося им во всю пасть, шарахнулись в сторону, как ошпаренные, и бросились наутек.
      - Вроде, я сказал все правильно, - удивился словен и пропустил мимо какую-то умную мысль попутчика.
      - Понял теперь, безалаберный руг? Хорошо хоть - на третьи сутки дошло, а то я совсем испугался... Ты ж не по-людски говоришь, не по-людски и думаешь, вас с колдуном послушать - с ума спрыгнуть можно.
      - Не бранись, с брани едучи - и без того тошно! - отозвался словен.
      - Руг...аешься ты, на то и у рогов учился! Скоро бодаться начнешь! Князь-то Велеса чтить не велел, кумира ему не поставил...
      - А плевал я на такого князя! Перун в пути не помощник! - зло молвил Ругивлад и задумался.
      "И впрямь, что только в языках не случается?! Звали их руянами, ранами звали, звали ругами, рутенами, то бишь русинами, и даже рогами, рогатыми, стало быть!" - вспоминал словен имена того знаменитого племени, что владело Буяном и Арконой.
      - Ты-то может, и плевал, а вот им под князем жить да жить. Он - и судия, и отец родной, - не унимался кот.
      - Слезай, довольно я тебя тащил! - притворно сердито ответил Ругивлад, спихнув толстого самоуверенного зверя на каменистую твердь дороги.
      - Не кипятись, приятель! - мяукнул Баюн, - Если меня не подводит слух, а это совершенно исключено, кто-то скачет нам навстречу! Может - посыльный, а может - разбойник!
      Теперь и словен заслышал иноходь.
      Из-за поворота на взмыленной лошади к путникам наперерез вылетел всадник. Маленький и изящный наездник на громадном разгоряченном животном. Лошадь взвилась на дыбы, чуть не сбив Ругивлада, и, вдруг, стала, как вкопанная. На него брызнуло пеной, в нос ударил въедливый пот, пар сипло рвался сквозь широко раздувающиеся ноздри.
      Кот выгнулся дугой и зашипел что-то на счет старой кобылы...
      Наездник склонился к шее благородного скакуна, и, еще миг - упал бы на землю. Но словен подхватил безусого воина и бережно уложил в выцветшую на исходе бабьего лета траву. Серпень-то уж давно окончился, а третьего дня настал Велес-рябинник.
      На воине был остроконечный шелом с выступом над переносицей. Кольчужные кольца, ловко прилаженные к убору, спускались серебристой чешуей на плечи. Колчан за спиной оказался пуст. Единственное оружие, оставшееся при витязе, обоюдоострый боевой топор. Железко расширялось к низу и к верху, образуя загибы.
      И подивился словен отточенности юного лица, белоснежной мягкой коже, тонким бровям.
      - Прах Чернобога!
      У него возникло незнакомое ему чувство растерянности и смущения пред этим щуплым пареньком, почти ребенком. Говорят, что волхвы, если чему и удивляются, вида казать тому не должны. Сметение было мимолетным - нечаянный спаситель взял лошадь под уздцы и, отведя в сторону, оставил мирно пастись. Вернувшись, он застал кота, сидящим на груди незадачливого всадника. Зверь, спрятав когти в мягких подушках лап, размеренно и методично справа налево и слева направо бил незнакомца по щекам, надеясь привести в чувство.
      - Ну, что! - поинтересовался Ругивлад, наблюдая за его усилиями.
      - Устал маненько! - отозвался Баюн.
      Но волхв не расслышал. На дороге вновь заклубилась пыль. Среди лязга и звона железа, ржания и хрипа загнанных лошадей пред ним возникло семеро в знакомой красно-коричневой одежде блюстителей закона.
      - Ольга! Ольга! - рявкнул один из преследователей.
      - Милости просим, ребята, к нашему шалашу! - приветствовал компанию Ругивлад, любовно поглаживая руны на мече.
      Лежавший доселе без чувств незнакомец пошевелился. Приподнял голову шелом моментально соскользнул наземь, обнажая стройную шею и девичью косу.
      - Мощи Кощеевы! - снова выругался Ругивлад, - Вечно эти бабы лезут не в свое дело! Эй, кот, чего им надо!?
      Но Баюн уже картинно валялся верх лапами и не подавал признаков жизни. Если бы Ругивлад не успел привыкнуть к кошачьему шутовству, то подумал бы, что бедняга и впрямь издох.
      - На пиру княжьем тебе повезло - ловок ты морочить да глаза отводить! Во второй раз такие шутки не проходят. Но нам нет сейчас дела до тебя, чернец. Господин наш, Владимир-князь милостив. Отдай девчонку, и мы тебя не тронем! - сказал предводитель семерки.
      - Не понимаю! - сделал знак Ругивлад, он с трудом разбирал их язык, столь непохожий на словенский.
      А корчма? Корчма иное дело, там всякий народ толпится, там всякая речь слышна.
      Прежде, чем ему удалось что-то еще добавить, Ольга вскочила и кинулась к своему скакуну. Трое спешились и рванулись было за ней. Ругивлад преградил стражам дорогу и угрожающе повел мечом.
      - Нехорошо?! Семеро мужиков на одну бабу?! - пожурил он киян.
      Вои не слушали. Молодчики разом бросились на дерзкого проходимца.
      "В сторону, дурни, в сторону! Я сниму с него глупую голову!" - крикнул один из всадников. Подчиненные подались назад. Но едва их главарь навис над словеном, тот исчез. Ругивлад нырнул под брюхо скакуна, взрезая сухожилия. Конь споткнулся, хрипло заржал... И упал, увлекая наездника, судорожно перебирая копытами.
      Немедленно на чужака устремился второй. Франциска поляницы* расколола не в меру ретивому череп. Брызнули мозги. Вид кровавой жижи привел Ругивлада в бешенство. По коже пронеслась дрожь. Словен ощутил ненависть каждой клеточкой тела. Клинок яростно рванулся, едва не выскользнув из ладони, рубанул, рассекая кольчуги наскочивших киян...
      (* поляница - так на Руси называли женщин-воинов, ближайший синоним амазонка)
      Он ловко выбил меч из руки первого, цветасто помянул Чернобога и вогнал железо под ребра на ладонь. Враг рухнул. Словен тут же прозевал основательный удар плашмя в грудь и ощутил, как в тело, пронзив толстую кожу рубахи, впились звенья и пластины брони. Следующим выпадом он сам достал врага, проколов плечо. Тот скорчился. Резко обернувшись, точно ветку от дерева, он по самый локоть отхватил руку ярому молодцу, что было устремился к Ольге. Первый раненный воспользовался этим и хотел уж обрушить на чужака неимоверный по силе удар сзади, но меч разрубил пустоту. Рукоять словенова клинка врезалась в лицо, выбив зубы и переломав нос, превратив его в кровавый сгусток.
      Рьяный, пьяный от свежей крови, меч стонал. Металл радостно звенел, принимая удар за ударом, и вновь устремлялась за горячей жизненной влагой. Пел и волхв. Да нет, он кричал, он хрипел этот давно сложенный нид*. Зловеще, надсадно, грозно...! Степь дрожала в такт заклятьям.
      (* нид - магический стиль искусства скальдскапа - стихосложения, используемый для подавления, низвержения, это могущественное средство насылания порчи.
      И потемнело. Вкруг чернеца, напротив, возникло едва уловимое кровавое свечение. Волна всемогущей Силы, имя которой - Навь, захлестнула Ругивлада. С неведомых высот рванулся вниз колючий холодный ветер и вдавил в землю, но черный волхв устоял, как было с ним не раз. Ругивлада ласкала родная стихия...
      Лошади пали на колени, иные опрокинулись в агонии на бок. Стражников раскидало. Кто отлетел шагов на двадцать и остался недвижим. Двое, что стояли прямо перед Ругивладом, схватились в неописуемом ужасе за головы. Чтобы не слышать! Не видеть! Не быть! Согнулись,... наконец, свалились замертво, орошая пожухлую траву кровавой рвотой. В воздух поднялись тучи песка и камней, вознесенные вихрем, что бушевал вкруг того места, где улыбаясь, стоял черный волхв. Все смешалось. Трупы, трупы, трупы...
      Рукавом отер лицо. На зубах скрипела пыль.
      Огляделся. Никого!
      - Я здесь, - замурлыкал кот, и только тут Ругивлад почувствовал, что с ногой приключилась какая-то неприятность.
      Действительно, зверь висел на сапоге, крепко уцепившись за кожу всеми четырьмя лапами, и не говорил до сих пор только потому, что для верности использовал еще и челюсти.
      - Я-то здесь, а вот девушка, боюсь, беседует с предками. А ты дурак! Дурак! И шутки твои - дурацкие!
      - Замолкни! - прервал Баюна словен, но тот не послушался.
      - А, еще щевелится? Ну, Доля ей благоволит! - мяукнул кот и указал когтем в сторону.
      Ругивлад проследил взглядом в указанном направлении:
      - Хвала богам!
      Да! Ольга была жива, чего нельзя было утверждать о преследователях. По счастливой случайности в мгновенья навьего торжества девушка оказалась у Ругивлада за спиной. Словно предугадав черное колдовство, она первой упала на землю и укрыла голову плащом. Ей повезло, Ольга нырнула под чудовищный вал уничтожения, тогда как остальные просто захлебнулись тьмой и лежали тут.
      Правда, и предводитель молодчиков еще шевелился. Ругивлад присел рядом. Из носа и ушей умирающего тоненькими струйками стекала кровь, он хрипел и стонал. Словен заглянул в открытые, полные смертельного ужаса кроличьи глаза:
      - Кто послал! Говори, и ты, может быть, останешься жив! - сказал он, тряханув киянина.
      - Дивица... - прохрипел раненный.
      - Что девица? - повторил Ругивлад.
      - Князь хотел ее... - пробормотал киянин.
      - И что...?
      Но холоп не договорил. Он испустил дух.
      Ругивлад выпрямился и было глянул, как там девушка.
      - Ну, чего уставился-то! - рассердилась Ольга, вытряхивая из-под кольчуги песок, расшнуровывая одежды на груди.
      - О чем это она балакает? - не уловил Ругивлад.
      - Не смотри, говорит! Отвернись, говорит! - пояснил Баюн, он лапамисмахнул пыль с ушей и теперь вылизывал шерстку.
      - Больно мне надо на тебя глазеть! - заметил словен, отирая холодный пот со лба, и отвернулся.
      Но тут он явно погрешил против истины, и сам понял это.
      - Веселенькая история! Кажись, она - дочка Владуха, жупана Домагощенских вятичей! - подмигнул Ругивладу кот, - Наш поход приобретает особый смысл.
      - Тебе-то почем известно?
      - Да, в корчме болтали. Там завсегда свежие новости. А кияне горазды языком-то молоть...
      - Ой, киска! А ты умеешь говорить? - удивилась Ольга.
      - Не киска я, не киска. Кот! Но, всё равно, - приятно такое внимание!
      Ругивлад улыбнулся.
      Тут девушка обернулась, и, поклонившись в пояс, произнесла, видно, какие-то слова благодарности. Но герой не расслышал, любуясь красавицей. Шелковистые длинные девичьи волосы, снова нарушив хитросплетения косы, разметались по ветру. Пленительная, и в то же время застенчивая, улыбка ослепляла. Кот терся о ножку воительницы и урчал от удовольствия.
      Ольга деловито вытерла франциску сухой травой, и, как ни в чем ни бывало, спрятала оружие.
      - Не хотел бы получить этой железкой по голове, - признался Ругивлад, подавая ей собранные у киян стрелы.
      - Как зовут-то тебя, витязь?
      - Я Ругивлад с Новагорода, правда, давно не был в родных краях, и потому словенская речь кажется мне сейчас чудной.
      - Это ничего, пройдет. А меня Ольгою кличут! - зажурчал ее голос.
      Кот, получив изрядную порцию женской ласки, пожалел спутника и, пустился в переговоры с "вельможной" особой.
      Пред ними и в самом деле была единственная дочь Владуха. Две недели назад гуляла Ольга по лесу с подружками, грибы собирали да красный лист осенний. Отстала она от своих, тут-то и повязали тати. Видать, привычное это для них дело, резвы лошади унесли похитителей от погони. Два дня не видела белого света. С мешком на голове, то поперек седла, то в лодке, то на телеге. От духоты и голода девушка потеряла сознание, а очнулась связанной в палатке, в лагере у киян. Немая черноволосая рабыня дала ей напиться. Затем вошел знатный боярин...
      - Я наговорила гадостей, не помня себя от стыда и гнева. Он тоже был взбешен и сказал, что если бы не господин, женщиной которого мне предстоит стать...
      - Вот мерзавец! - не выдержал Ругивлад.
      - ... он бы и сам со мной потешился. А потом бы отдал конюшим на забаву! Я пыталась испугать злодея местью отца - не в обычаях вятичей прощать супостатов да насильников. Но он только рассмеялся в ответ и заявил, что именно этого и ждет от лесных дикарей, и потому он здесь. И еще боярин сказал, если не стану есть, они на моих глазах забьют до полусмерти ту немую женщину... Но здесь я и не пыталась перечить, нужно было восстановить силы.
      Лагерь снялся. Кияне тронулись в обратный путь. Я насчитала их несколько десятков, но, наверное, воинов было куда больше. Они шныряли по окрестным селам да деревням, собирая полюдье.
      С меня сняли веревки, но держали на цепи, крепив оковы к столбу. Я молилась всем богам, каких только знала! И даже самому Чернобогу, чтобы он покарал моих мучителей. Да, видно, и среди киян есть добрые люди. Однажды ночью я проснулась от звука, будто на землю что-то упало. Затем еще... Я открыла глаза... В палатку бесшумно вошла та женщина.
      - Я помогу тебе! - сказала рабыня, и предупредив мое удивление, добавила. - Пусть они так думают! Безголосой твари - меньшее внимание...
      Затем она достала из волос какое-то украшение и занялась замком.
      - Хоть ты чужого языка и племени, но над тобой никто не посмеет надругаться, как это сделали некогда со мной... Ты свободна, спеши! Я убила стражу. Каждый тать рано или поздно получит по заслугам - не на этом, так хоть на том свете.
      - Кто меня похитил? Куда меня везут? - спросила я.
      - А ты, глупая, не догадалась? В Берестов, к Владимиру Киевскому. А начальствует над киянами сам тысяцкий - Бермята! Запомни это имя.
      Мы выбрались наружу. В темноте споткнулась о мертвеца. Один воин лежал с перерезанным горлом, у второго в пахе по самую рукоять сидел нож. С того, что поменьше, я сняла кольчугу и шелом, потом мы пробрались к лошадям.
      Нас заметили и окликнули. Женщина что-то ответила им, а затем пропели тетивы, и сторожа подняли тревогу. Стрела впилась ей под самое сердце.
      - Владимир! Бермята! - были ее последние слова.
      - Какая удача, вот хотя бы второй! Он-то мне и надобен! - обрадовался Ругивлад.
      - Сначала мне удалось сбить погоню со следа, ведь я направилась в сторону Киева. Они этого не ожидали и догнали меня лишь надысь*. Остальное тебе известно...- окончила Ольга историю, - Но только как нам быть теперь? Позади поля ровные, а впереди - леса дремучие, да и лошади пали.
      (* надысь, одно из старославянских числительных прошедшего времени с привязкой к сему дню и числу. Надысь, т.е. сутки назад, нонче - предыдущее текущему время суток, давеча - полдня назад, вечор - прошлые сутки вообще, намедни - больше суток назад)
      - Ну, с этой бедой мы как-нибудь управимся, - загадочно усмехнулся Ругивлад.
      Вспомнил волхв про диковины Седовласовы. Да использовать без крайней нужды не хотелось - может, опять какой подвох. Вдруг, случится та же оказия, что и с мелом?
      Кот фыркнул, точно угадав его мысли.
      Но Ольга удивилась, она подняла длинные ресницы, внимательно рассматривая словена. Под этим вопросительным взглядом карих глаз в душе Ругивлада проснулся бесенок и принялся подначивать хозяина.
      Герой смекнул, что чудо Седовласа, коли правильно сработает, немало поднимет его в глазах девицы. Рука сама собой скользнула за пазуху и нашупала чародейскую свиристелку.
      - Гляди! Я мигом сыщу нам трех коней! Да таких, что быстрее ветра домчимся куда пожелаешь! - похвалился он.
      -Тысячу раз подумай, прежде... - взмолился Баюн.
      Но слово - не воробей! Вылетит - не поймаешь! Сказано - сделано!
      Ругивлад поднес к губам волшебную свистульку и трижды дунул. Он расчитывал, что один сканун Седовласа даже останется про запас. А кота надо посадить в заплечный мешок, чтобы впредь не кусался и не царапался...
      Пронзительный свист, хотя Ругивлад уж давно перестал дуть, почему-то не прекращался. Напротив, с каждым мигом он становился все громче и от того нестерпимее.
      - Глядите! - крикнула Ольга и указала куда-то в небо.
      Незадачливый герой поднял глаза, и приметил точку... Даже не точку, а птицу... Гигантскую трехголовую птицу... Вихрь снова поднял в воздух кровавый песок. Ругивлад прикрыл девушку плащом. Крупинки застучали по ткани. Он прищурился, с трудом различая сквозь клубы пыли контуры длинношеего скакуна. Махина снижалась, гул нарастал. Бух! Зазвенело, забренчало, заскрипело, пахнуло дымом.
      В сотне шагов они увидели громадного змея, одетого в новенькую серебристую чешую.
      - Видать, птенец, - предположил словен, но время для острот он выбрал неподходящее.
      - Я тебя, хвастун, предупреждал!? Пеняй же на себя! - взвизгнул Баюн.
      - Глупости, ничего страшного! - бодрился Ругивлад, хотя проклинал себя самыми погаными ругательствами, какие знал.
      Ольга спряталась за широкой спиной своего недавнего спасителя. Он держал меч наготове. Кот выгнулся дугой, шерсть стала дыбом, зверь устрашающе шипел, хотя сам трусил отчаянно.
      Неуклюже переваливаясь с лапы на лапу, змей направился к путникам. Средняя голова спустила через ноздрю пар и, разинув пасть осведомилась:
      - Коня вызывали?
      Только тут Ругивлад разглядел на спине своего полного здоровья и радости "детища" две причудливых корзины, скорее два мешка или сумки. Вертикально, как горбы, они произрастали прямо среди бронированных пластин и зубцов.
      - А ты сомневался! - обернулся он к коту.
      Тот фыркнул.
      Гигантская рептилия галантно распластала у ног спутников перепончатое крыло. Оно мало походило на сходни, но Ольга бесстрашно ступила на эту бородавчатую лестницу и стала карабкаться наверх.
      - Обожди! Я первый! - закинув меч за спину, словен быстро и уверенно взобрался на дракона и, уцепившись за зубец попрочнее, спустил девушке ремень.
      Кот, не видя разницы между змеиным телом и древесным стволом, очутился на драконе самым естественным образом.
      - Полетели, малыш! - приказал Ругивлад, совершенно освоившись.
      Змей не сдвинулся с места.
      - Моя твоя не понимай! Ты ему по-нашему, по-волшебному! - подсказал Баюн.
      - Земля, прощай! - вспомнил Ругивлад материнскую сказку.
      Косолапя, смяв по дороге какие-то колючие кусты, змей хорошенько разбежался. Затем он расправил крылья и, взмыв в воздух, стал быстро набирать высоту. Земля ухнула вниз, а пыльная торная дорога обратилась в едва различимую тропку.
      Не успел словен порадоваться: "Хвала Велесу! Дело, мол, налаживается!", а змей-то возьми, да и зависни под самыми облаками. Ни туда, ни сюда стрекоза проклятая.
      - Ну, ты! Зеленое! Пшел вперед!
      - Как же, пойдет он? - язвительно мяукнул кот. - У тебя, волхв, или память отшибло, или учили тебя не по-нашенски.
      - Ах, да! В добрый путь! - продолжил волхв.
      И что же? Полетели...
      ГЛАВА 5. ГРОМ СРЕДЬ ЯСНОГО НЕБА
      В змеиной сумке было тепло и уютно. Правда, кот наотрез отказался туда лезть, а устроился меж гряды широких зубцов, что шли вдоль драконьего хребта и сходили на нет только к самому кончику хвоста. Девушка вела себя на редкость хладнокровно, и словен, полагая летучих чудовищ не такой уж большой редкостью, поначалу не придал этому спокойствию никакого значения. Его забавляли змеиные головы. Ящерица сама выбирала дорогу и не нуждалась в понуканиях. Коренная держала направление, правая и левая головы не смели возражать и помогали средней, как могли на поворотах..
      Впечатлений хватило бы и на опытного воина! Пару раз окликнув Ольгу, он почуял, что творится неладное. Смертельно бледное лицо спутницы и судорожно сжатые девичьи пальцы подтвердили догадку.
      - Воды, прах Чернобога!
      Левая башка медленно развернулась и выпустила из пасти теплый, слегка отдающий серой, поток. Кота, не ждавшего эдакой напасти, просто смыло, и он едва не полетел вниз, но, к счастью, уцепился всеми имеющимися средствами за складки змеиной кожи. Девушка, хвала небесам, пришла в себя и что-то прокричала волхву по-тарабарски сквозь свист ветра. Он понял, разве - на сей раз это не слова благодарности.
      - Варвар, что ты делаешь! С ума спрыгнул что ли? - зашипел кот.
      Дракон разогнался и пронзил холодное облако. Небесная влага ринулась к земле проливным дождем. Казавшиеся бесконечными степи под змеиным брюхом сменились густыми лесами.
      Кот оставил ядовитые замечания при себе и забрался к Ольге погреться.
      А Ругивлад снова и снова возвращался к разговору с Седовласом.
      * * *
      - Что ж, парень! Я угадал твой недуг.
      В то время, как одна часть людского племени изо всех сил стремится к Жизни, к воплощению себя в грядущих поколениях самым примитивным образом, вы, герои-воздыхатели, упорно сопротивляетесь неизбежному, обладая поразительной волей к Смерти.
      Ты нравишься мне, молодец, своей непокорностью. Будь это кто иной, я не стал бы попусту терять время безо всякой надежды втемяшить хоть каплю здравого рассудка.
      Влечение к кобеля к суке после воли к жизни является первой, самой грозной и беспощадной из созидательных сил. Но с неизмеримой простотой и легкостью любовное влечение может перетекать на противоположный конец Мировых Весов. Там оно превращается во всемогущую и непреодолимую великую силу разрушения, отрицания, смерти.
      Справедливости ради скажу, по моему разумению - влечение и любовь вещи суть разные. Вот лежит усатый лесной кот. Спроси его о времени - он не знает о чем речь. Животные не ведут ему счет подобно вам, людям. И хоть любовь к женщине беспрерывно поглощает время и мысли людей, составляя, в конечном счете, подноготную всякого побуждения мужчины, это чувство не может идти ни в какое сравнение с весенним призывным мяуканьем. Любовь женщины к мужчине есть не более чем стремление возместить свою ущербность, заполучив ребенка. Вдвоем они заткнут за пояс любого мудреца, ибо устами матери говорит Лада, а устами мужа вещает Род. Женщина знает чего она хочет, а вот мудрец никогда, иначе ему и не считаться мудрецом.
      - Любовь постоянно занята изуверской работой по уничтожению. Ежесекундно поощряет она на самые сомнительные дела. Это Сила, что разрывает прочнейшие связи, но тут же опутывая новыми. Любовь к женщине разрушает самые крепкие клятвы, самую лучшую и бескорыстную дружбу, что тогда твердить о братских узах. Не нынешний ли князь киян, чтобы заполучить жену брата, заманил Ярополка в ловушку? Хоть и болтают - изменяла грекиня, - между делом добавил Седовлас и продолжил, - Смущая точнейшие, гениальнейшие умы, коверкая эти неповторимые инструменты творца, не стесняясь своей наготы, непрошеной гостьей проникает любовь со всякой всячиной и в пещеру к волхву-отшельнику, и на княжий совет... От богатого она жаждет в жертву богатство, от владыки - положение, молодость требует от верного героя.
      Но скажи мне, словен! Что все эти жертвы пред истинной, настоящей Любовью!? Вот загвоздка? Какое странное, какое неразрешимое с первого взгляда противоречие? Одной рукой Любовь попирает жизнь, другой - дарит ее, воссоздает, рождает. Дошедшее до исступления чувство, неодолимая тяга друг к другу двух любящих людей есть уже третье новое существо, еще и не человек дите, которое могут произвести на Белый Свет... И которое рожают. Даже безо всякой любви! Так, дескать, между исполненными страсти взорами вспыхивает искра бессмертия.